cнарк снарк. Книга 2. Снег Энцелада Веркин Эдуард
Лифт очнулся и поехал, остановился на пятом этаже. Я вышел, зебра осталась. Она поднялась на шестой, вышла и замерла, задержала дыхание и прислушалась, что делаю я.
Я спустился на площадку и спрятался за мусоропроводом.
Зебра тоже спустилась и, судя по шагам, приблизилась к двери Луценко.
Я выглянул из-за трубы. Она действительно звонила в дверь. Через минуту Луценко открыл и обрадовался. Кажется, зебру звали Алексия. Это явно была знакомая Луценко зебра. Алексия, зебра его судьбы.
Я спускался по лестнице и думал, может, мне самому завести канал? Назову… «Белемнит и гвоздь». Хорошее название. Буду рассказывать… Про что? Про конференции, съезды и ивент. Ха-ха. Зебра Алексия. Луценко никогда про нее не рассказывал. Интересно, где они познакомились? Я представил, что Луценко переодевается, не в зебру, а в какого-нибудь Тянитолкая, и они вместе с Алексией пристают к прохожим на Набережной… зачем я про это думаю? Голова засрана, пустые мысли свиваются в пучки пустых мыслей, лучше смотреть, чем думать, я давно не думаю, в моей голове воет свою волчью песнь тушканчик Хо.
Дикий день. Не первый дикий день. Я пошагал вниз по лестнице.
На втором этаже стоял мешок со строительным мусором, почему-то я остановился и сел на него.
В подъезде было тихо и прохладно, я устроился в нише между стеной и мусоропроводом, достал телефон. Здесь почему-то не ловился ни 4G, ни 3G, связь представлялась паршивая, сука эта Катя. Зачем она так? Куда она делась вчера? Если бы я встретил ее вчера, сейчас я был бы уже в горах. Горная форель хороша. Я давно мечтал о форели, ее можно запечь в глине, в тесте, на крайний случай в фольге. О зелени, о хлебе, ненайденной двери… там много по списку, но почему-то хотелось хлеба, кинзы, может, соленого сыра, обязательно печеных помидор. Может, Луценко прав, может, в хашную? Я еще не был в здешней хашной, хотя слышал, там неплохо. Пока неплохо, но скоро все испортится. Сама «Вердана» потихоньку сдает, надо признаться – в конце мая, безусловно, у нее лучшая кухня, но к октябрю я сильно сомневаюсь. Это закономерно, к исходу сезона скисают все, подают откровенные синенькие, а не аджапсандал, но сейчас сезона начало. В горы, мог быть там. Испортить форель не сможет ни одна криворукая сволочь, ее не испортить ни пшеном, ни картошкой, ни макаронами.
Отчасти позавидовал Луценко, вчера у него застрявшая в дольмене, пусть Альбина, сегодня зебра Алексия, а я наметил Катю, но она удрала в неизвестном направлении…
Звонок. Незнакомый номер. Я ответил.
– Послушай, Треуглов, а тебе не кажется, что это слишком? Мы же договорились, что ты как сука-то?!
В трубке молчали.
– Я думаю, надо обсудить сложившуюся ситуацию? Может, пора встретиться?
– Здравствуй, Виктор, это я.
Сказал Хазин.
События склонны объединяться в группы. Единичные события редки, каждое событие вечера вторника притягивает событие утра среды. Есть подозрение, что гравитация влияет не только на вещество. Если случается А, наверняка случится и В. При реализации А и В, С практически неизбежен. Вселенная имеет форму круассана, плотные скопления по краям и огромные пустоты внутри. Бездна Эридана.
– Хазин, ты?
– Я, Виктор, я.
Тесей взял в карьер. Понеслось.
– Рад тебя слышать, – сказал я.
Забавно, но это было отчасти правдой.
– Я тоже рад, – сказал Хазин.
А Хазин не рад.
– Ты можешь разговаривать? – спросил Хазин. – Свободен?
– Да вроде…
– Есть вопрос, который нужно обсудить, Виктор.
– Ну давай обсудим.
Хазин замолчал. Я ждал.
– Это серьезный вопрос, – сказал Хазин.
– Слушаю, – сказал я.
Хазин высморкался. И продолжал молчать.
– Хазин? – позвал я.
– Не надо в это лезть, – сказал Хазин.
– Что?
– Не лезь в это дело, – повторил Хазин.
– В какое дело, Хазин?
В трубку запыхтели. Интересно, Хазин сейчас кто?
– Слушай, Витенька, хочу тебе дать серьезный совет, – сказал Хазин. – По старой дружбе, Витенька, понимаешь меня?
Где-то я уже слышал этот голос. Сегодня я слышал этот голос. Этим же голосом говорил старый утренний урка.
– Совет на пятьсот тысяч, – сказал Хазин. – Рекомендую его выслушать.
– Хазин, а ты где?
– Виктор…
– Ты в Геленджике? – продолжал я. – Ты прилетел?
– Я не в Геленджике! – рявкнул Хазин. – Я с тобой поговорить хочу!
– Говори, – ответил я спокойно.
Я откинулся к стене.
– Это серьезно, Виктор, – Хазин говорил в нос. – Это весьма серьезно…
– Ты вырезал «Калевалу» на рисовом зерне? – спросил я.
Хазин замолчал. Мне показалось, он подавился. Я был бы рад, если бы он подавился.
– Виктор, я должен тебя предупредить – это не лучший выбор.
– Чего выбор?
Я начинал несколько злиться.
– Я твой старый друг…
– Мой друг – Гандрочер Кох, – сказал я. – Мой друг – Гандрочер Хекклер.
– Вижу, ты мало изменился, – с сожалением вздохнул Хазин. – Такой же тотальный мудозвон. Пожалуй, пора повзрослеть.
– Пошел на хрен, – сказал я.
– Чуть позже. Послушай все-таки мой совет – это не лучший выбор!
– Какой выбор-то?!
Хазин молчал. Нет, действительно интересно, кем он работает?
– Ты все еще фотографируешь? – спросил я.
– Что значит фотографируешь?
– Ты же фотограф. Раньше был во всяком случае. Чем занимаешься сейчас?
– Я не фотографирую. А почему ты спросил?
Хазин явно заволновался сильнее.
– Ну, ты же раньше фотографировал. Каждый шаг, каждый пук. Запечатлевал, так сказать.
– Виктор, послушай внимательно, – голос Хазина стал вкрадчивым. – Я ничего нигде не фотографировал, ты понял?
– Нет, не понял…
– Не суйся в это дело, Витя. Держись подальше от Чагинска!
– С чего ты взял, что я куда-то собираюсь? – спросил я.
– Витя, ты со мной в эти игры не играй, – сказал Хазин. – Ты не представляешь…
– Так объясни, – перебил я.
– Не лезь в это дело! – зашептал Хазин. – Не вмешивайся, Витя! Добром не кончится!
– Хазин, ты мне до сих пор не объяснил, во что именно я не должен вмешиваться?
Хазин закашлялся.
– Ты сам знаешь, Витя, во что не надо вмешиваться, – сказал он. – Ты же не дурак, понимаешь…
– Не понимаю. И я не собираюсь…
– Короче, Витя, – Хазин сделал вид, что утратил терпение. – Я тебя предупредил.
– И о чем ты меня предупредил?
– О том, что, если ты предпримешь определенные шаги, я не смогу гарантировать твою безопасность.
Хазин замолчал. Он не отключался, слушал, как я отреагирую на эту нелепую угрозу.
– Хазин?
– Я не смогу гарантировать твою безопасность, – повторил Хазин.
Он смог добавить в голос еще угрозы. Я представил, как Хазин стоит перед зеркалом и упражняется с голосом: вот умеренно, вот страшно, вот ледяное спокойствие, вот нервы, официоз. Поэст Уланов так же читает стихи про Дросю.
– Послушай, Хазин, – сказал я. – Я вот что хочу тебе сказать, Хазин. Пошел ты, Хазин, на хрен!
Я отключился.
Во рту до сих пор мерзкая кислятина от сырников, зуболомная кизиловая приторность, насколько же я был опрометчив, что заказал их на завтрак. Скверный завтрак предупреждает скверный день…
Это Крыков! Я позвонил Крыкову. Крыков насторожился. Крыков связался с Хазиным, старые друзья, красные носки, а вот Хазин не насторожился, Хазин перепугался. Перепугался, сделал стойку и несколько истерических движений, настолько перепугался, что позвонил мне и явил удивительную игру голосами… зачем я взял эти сырники, Катя, зачем ты кинула меня, мы могли бы быть счастливы на марциальных водах…
Звонок.
Захотелось выкинуть телефон в мусоропровод. Еще не полдень, а телефон не радовал.
Снова Хазин. Настойчивый, сука, апрельский юркий свиристель, неизбежный, как Смерть.
– Что тебе, Хазин? Еще раз тебя послать? Пошел на хер, Хазин.
– Погоди, Виктор!
На этот раз в голосе Хазина чувствовался страх. За жирными самоуверенными оборотами, за въевшейся наглостью, за привычкой, кажется, командовать, Хазин явно начальник, хранитель тайны квадратной печати, держатель секрета стола.
– Виктор, не отключайся, – требовательным голосом произнес Хазин. – У меня к тебе определенное предложение.
– Слушаю, мой друг.
Хранитель печали, мастер ствола.
– Я могу предложить тебе некоторые условия, – сказал Хазин.
В этот раз деловым серьезным голосом.
– Слушаю, мой друг.
– Если ты откажешься от своих планов, то мы сможем компенсировать тебе причиненное беспокойство.
Баснословный день. Спросонья ретро-косплей, затем семинар «Как отказаться от планов, про которые ты еще не знаешь».
– Кто это «мы»? – поинтересовался я.
– Это не важно, – предсказуемо ответил Хазин. – Мы можем предложить достойную компенсацию твоих усилий. Поверь, Виктор.
Моих усилий. Ладно, посмотрим.
– Хазин, ты же понимаешь, что все не так случайно, да? Возможно, мы несколько по-разному представляем… актуальность ситуации.
Актуальность ситуации – это гениально, похвалил самого себя. Сейчас Хазин пытается понять, что я имел в виду.
– Я имею представление, – сказал Хазин. – И могу тебя заверить – компенсация будет более чем достойной.
Вероятно, под планами Хазин понимал поездку в Чагинск.
Вероятно, к посылке кепки Хазин отношения не имеет.
Вероятно, Хазин знает, что ко мне приезжал Роман.
И почему-то Хазин очень этим обеспокоен.
– Наша компенсация позволит разрешить множество проблем, – сказал Хазин.
Настолько обеспокоен, что сначала угрожает, а потом предлагает деньги. Это было так необычно и странно, что я почти позабыл про косолапый визит вооруженных граждан. Имеет ли к этому визиту отношение Хазин?
– Виктор?
– Да, слушаю.
– Как тебе предложение?
– Предложение интересное, – сказал я. – Но я должен подумать.
– Почему? – вкрадчиво спросил Хазин.
– Как почему? Это не то предложение, на которое соглашаются сразу. И ты не ответил, чем занимаешься. Ты кто, Хазин?
– Это совершенно не важно. Но если тебе интересно, я занимаюсь консультациями. В области социальной динамики.
Консультант в области социальной динамики. Специалист широкого профиля. Решала. Врет, конечно, какой из Хазина решала.
– И как консультант по широкому кругу вопросов, ты не рекомендуешь мне ехать в Чагинск? – спросил я. – Почему же?
– Тебе нужны ответы или деньги? – спросил Хазин грубо.
– Я подумаю, – сказал я и отключился.
Третий раз Хазин перезванивать не стал. Но позвонит, я в этом не сомневался. Дрянные все-таки сырники с утра, отрыжка уже началась, изжога, похоже, неминуема. Возможно, стоит заказать что-нибудь съедобное. Кашу, возможно, сейчас пошла бы суздальская каша; к сожалению, доставка в термосе убивает суздальскую кашу, а ехать в «Усть-Ям» неохота. Горячее. Пусть банальная гречка с грибами, в «Усть-Яме» она хороша. Раклет. В округе ни одной приличной раклетной. Горячий багет с плавленым сыром на крайний случай.
Хазин не перезвонил.
Тогда я сам набрал. Луценко.
– Все нормально, – всхлипнул Луценко. – Чего звонишь? Ты дома? Они тебя ждали?
– Миш, ты говорил, что у тебя еще одна машина есть?
Брякнуло стекло. Наливает.
– Да какая машина, Вить, так, ведро ржавое… не на ходу давно.
– Мне машина нужна.
– Зачем тебе машина? – плаксиво спросил Луценко.
– Обстоятельства улыбнулись.
Луценко явно хлебнул из горлышка. Значит, третья бутылка имелась. Правильно, кто же хранит дома две?
– Витя, ты что, оторваться решил? Мне кажется, лучше не надо, ты правильно говорил, нечего бежать…
– Да не решил я валить, не решил, успокойся.
– А зачем тебе тогда машина?
– Деньги. Можно достать деньги. Быстро достать. Надо съездить кое-куда, а на поезде не могу…
– Сколько денег?
– Хватит.
Бутылка упала.
– Это правильно, – сказал Луценко. – Это так и надо. С этими живодерами… Лучше им отдать… Слушай, а может, и я впишусь, а? Если говоришь, что там по баблу все ровно…
– Нет, – оборвал я. – Я сам. Так дашь машину?
– Без вопросов, Витя, бери. Но лучше, наверное, поторопиться, а то вдруг вернутся…
Луценко говорил, что они непременно вернутся. И деньги лучше иметь. От денег грех отказываться, особенно в наши дни. Сегодня ты откажешься от денег, завтра они откажутся от тебя. Но я не думал про деньги, нет. Впервые за последние годы я чувствовал пугающий интерес.
Глава 5
Вдовы Блефуску
Фур в начале лета обычно немного, поток двигался в основном к морю, дорога на север была почти свободна.
От Краснодара до Кинешмы успел за двое суток. Реэкспортная финская «восьмерка» Луценко на трассе оказалась хороша, легко держала сто двадцать на ровных участках и сотню на обычных, рулилась точно, да и выглядела неплохо, хотя и в красном. Отсутствие кондиционера, впрочем, слегка раздражало, особенно в первый день, на второй в районе… проскочил через дождь, на второй день стало холоднее, или привык. Ныла спина, от сцепления сводило отвыкшую левую ногу – я не водил давно и, похоже, слегка разучился. Однако мне нравилось. Дорога. Пока сидел за рулем, ни о чем, кроме дороги, не думал.
Переночевал в кемпинге под Воронежем, выехал с утра и остановился уже за Кинешмой, проголодавшись. Кафе «Калинка», выпечка, шашлык, окрошка. «Калинка» оказалась ошибкой, в тот день я рассчитывал попасть в Чагинск до сумерек, но осетинский пирог готовили сорок минут. Я дожидался сахараджина за столом и смотрел на Волгу.
Над рекой прозрачными парусами переливался перегретый воздух, играли радужные фантомы, со стороны Костромы к мосту подтягивалась баржа с песком, со стороны Нижнего выгребал высокий круизный лайнер, в этом году много воды и мутная, в верховьях дожди.
Семнадцать лет назад мы с Хазиным сидели здесь же, правда, кафе называлось «Бурлаки» и подавали в нем другое: уху трех видов, в том числе из сушеного карася, жареного леща с гречневой кашей «Аксаков», тех самых пошлых порционных судачков, печенных в томате пескарей, щучьи котлеты «Емеля», пельмени «Сабанеев», я запомнил. Моста тогда не было, и мы с Хазиным переправлялись на пароме, ждали пять часов, купались, пили пиво. «Бурлаки» не выжили, «Калинка» предлагала стандартный придорожный набор, с лагом в пару лет, разумеется.
Осетинский пирог не оправдал времени приготовления, собственно, от сахараджина в нем не осталось ничего – ни тонкого эластичного теста, ни сочной ароматной начинки, ни правильной маслянистости, не пирог, а тоскливый чебурек с рубленой кинзой и укропом, и теста не пожалели. Доесть его я так и не смог, а забирать с собой не стал.
Хороший мост.
У Волги автомобильное движение исчезло, я пересек мост в одиночестве и на скорости, как всегда казалось, что сейчас по нему ударят крылатой ракетой, я не сомневался, что координаты наших мостов внесены в мозги их нынешних «минитменов».
За Волгой сменился лес: вместо лиственных массивов начались темные мрачные ельники, а за ними синие и прозрачные сосновые рощи, стало светлее, постепенно исчезли деревни, сошли на нет поля, окончательно наступил север.
Заправки стали редкими, на одной из них я купил две двадцатилитровые канистры и залил их бензином, не зря – следующая заправка оказалась нерабочей, а на послеследующей сливали топливо, и насосы оказались засорены.
Дороги тоже испортились, скорость упала до ста, впрочем, быстрее ехать не хотелось; чем дальше я удалялся от Волги, тем медленнее становилось время и тем скорее я его пересекал.
На вторую ночь пути я остановился в гостинице «У пасеки».
Навигатор «У пасеки» не показывал, но оставалось семьдесят километров до отворота и примерно сто пятьдесят до Чагинска, рисковать я не хотел, решил переночевать здесь и въехать в Чагинск с утра, на свежую голову.
Раньше на месте гостиницы был лес, я это неожиданно вспомнил – выразительное место на пригорке над ручьем. Здание гостиницы было выкрашено в озорной полосатый цвет, над входом, свесив лапки, сидели две веселые железные пчелы с кружками медовухи. К ручью спускался крутой заросший цветочный луг, из травы все так же выглядывали крыши зеленых ульев, а у воды крутила колесом аккуратная мельница. Вид буколический.
На стоянке «У пасеки» собралась дюжина чумазых фур, я пристроился с краю и отправился в номер. Одноместных здесь не держали, в наличии имелся трехместный. Соседей не подселили, я понадеялся, что они и не появятся, лег в койку и сразу уснул, а проснулся от того, что в комнате опять находились двое. Почему-то в этот раз было страшнее. Два человека в «У пасеки» страшнее двух человек в отеле Голубой бухты. Незаметно нащупал монтировку, припасенную с вечера, открыл глаза.
На койках, склонившись над тумбочкой с ночником, сидели два дальнобойных мужика, они сосредоточенно ели пирожки, колбасу и пили чай. В нос попало перо, я чихнул и сделал вид, что проснулся.
Водилы обернулись.
– Извини, братан, похавать не успели, а столовка закрыта, – сказал один.
Второй сунул руку в ночник и выкрутил одну лампочку, стало темнее.
– Сам не голодный? – поинтересовался второй.
– Да не, – отказался я. – Благодарю.
Соседи продолжили есть пирожки и пить чай. Я успокоился, повернулся на спину и стал обдумывать, зачем отправился в Чагинск.
Это было крайне нелогично, более того, глупо. Посылка с кепкой меня испугала, я намеревался тем же вечером бежать в Черногорию… И почему-то еду в Чагинск. Внятного ответа на этот вопрос по-прежнему не находилось. Вернее, он имелся, но звучал крайне нелепо – я отправился в Чагинск, потому что Хазин перепугался, что я туда поеду. И кто-то – теперь наверняка ясно, что не Хазин, – прислал кепку «Куба» и что ответ, зачем он это сделал, – в Чагинске.
И еще. Где-то на втором-третьем горизонте крутилась щучья мысль. Хазин предлагал деньги. Много, хватило бы на решение внезапных проблем и осталось бы на пяток неплохих блондинок. И я не сомневался, что Хазин, узнав о моем визите в Чагинск, предложит еще больше. Переговоры надо начинать исключительно с выигрышных стартовых позиций, это я уяснил давно.
Проснулся слишком рано, три двадцать, но светло вовсю. Одного соседа не было, второй брился, сидя в постели, станком, насухую, кивнул и спросил:
– Сам-то докуда?
– До Чагинска.
Мужик зевнул и посоветовал:
– Тогда лучше с севера заезжай. Там дорога более-менее, а от отворота сикараки сплошные. А тебе чего в Чагинске-то? Курьер?
– Тайный покупатель, – ответил я.
– Чего там покупать-то? – усмехнулся сосед. – Там дыра страшная…
– Вот и надо проверить, – сказал я. – Работа такая.
– Ну, смотри сам…
Мужик дунул на лезвие.
– Народ оттуда бежит, – сказал он. – Половина давно сбежала, другая на низком старте.
– Чего так?
– Радон потек, – ответил сосед. – Там атомную электростанцию хотели строить, стали фундамент готовить, ну и чего-то в земле пережало. Слишком глубокую яму вырыли, короче, вот и дорылись…
Мужик продул лезвие и стал громко скоблить им правую щеку.
– Радон? – уточнил я.
– Ага. Радиация во всех колодцах, а от нее рак. Врачи все сами разбежались, лечить некому. У меня братан троюродный там жил – уехал тоже. Он корову держал до последнего – так она у него от рака сдохла, в боку дыра с кулак проросла. Ну, он прикинул – и сдернул. Правильно, не для людей там место.
– И что, ничего нельзя сделать? – спросил я. – С радоном?
– Так они не признают, что у них радон. Типа все само по себе разваливается, все сами по себе загнивают. А эта ихняя мэрша крысит, как не в себя…
Сосед снова продул бритву, посмотрел на просвет.
– Администрации дали денег на водокачку, а водокачки-то и нет…
Вечное сияние угара муниципий.
– Если по чесноку, с городишком нелады, – сосед поковырялся в ухе мизинцем. – Тухловато там, ну, сам почувствуешь.
Мужик убрал бритву в футляр.
– Так по старой дороге никак, значит? – уточнил я.
– От отворота? Можно, в принципе, если машину не жалко. «Восьмерка» красная твоя?
– Ага.
– Финка? Англичанка?
– Финка.
Читать бесплатно другие книги:
