Обитатели миража Меррит Абрахам

Через край платформы перескочил большой волк, он с воем набросился на меня. Еще одна вспышка. Волк перевернулся в прыжке – и упал.

Я увидел присевшего Шри. Одно из его копий торчало в груди Люр, другое – в горле волка. Увидел, как золотой пигмей бежит к Эвали… увидел, как она встает, зажимая рукой кровоточащее плечо…

Как автомат, я направился к Люр. Белый волк пытался встать, потом пополз на животе к ведьме. Он добрался до нее раньше меня. Положил голову ей на грудь. Повернул голову и лежал, глядя на меня, умирая.

Ведьма тоже взглянула на меня. Глаза ее стали мягче, жестокое выражение рта исчезло. В ее взгляде была нежность. Она улыбнулась мне.

– Я хотела бы, чтобы ты никогда не приходил, Желтоволосый!

А потом:

– Ай… и… ай! Мое озеро Призраков!

Рука ее шевельнулась, легла на голову умирающего волка. Люр вздохнула…

Ведьма была мертва.

Я смотрел в потрясенные лица Эвали и Дары.

– Эвали, ты ранена…

– Неглубоко, Лейф… Скоро заживет… неважно…

Дара сказала:

– Слава Двайану! Великий поступок совершил ты сегодня!

Она опустилась на колени, поцеловала мне руку. Я увидел, что те из моих солдат, что пережили эту схватку, тоже стоят на коленях. И что Овадра лежит возле наковальни Тубалки, и что Шри тоже на коленях и смотрит на меня с восхищением.

Я слышал барабаны малого народа… теперь уже не на той стороне Нанбу… на этой… в Караке… и ближе.

Дара снова заговорила:

– Вернемся в Карак, господин. Ты теперь его правитель.

Я сказал Шри:

– Бей в барабан, Шри. Расскажи, что Эвали жива. Что Люр мертва. Что ворота Калкру закрыты навсегда. Пусть не будет больше убийств.

Шри ответил:

– То, что ты сделал, прекратило вражду между моим народом и Караком. Мы будем повиноваться тебе и Эвали. Я расскажу всем, что ты сделал.

Он поднял свой барабан, собираясь ударить в него. Я остановил его.

– Подожди, Шри. Я не останусь здесь, чтобы править.

Дара воскликнула:

– Двайану, ты не покинешь нас?

– Да, Дара… Я уйду туда, откуда пришел… Я не вернусь в Карак. И не вернусь к малому народу, Шри.

Эвали – дыхание у нее перехватило – спросила:

– А что со мной, Лейф?

– Вчера вечером ты сказала, что пойдешь со мной, Эвали. Я освобождаю тебя от твоего обещания… Я думаю, ты будешь счастлива здесь, с малым народом…

Она ответила:

– Я знаю, в чем мое счастье… я не нарушу свое обещание… если только ты не хочешь меня…

– Я хочу тебя, смуглая девушка!

Она повернулась к Шри:

– Передай моему народу мой привет, Шри. Я не увижусь с ним больше.

Маленький человек бросился к ней, плакал и подвывал, пока она говорила с ним. Наконец он сел на корточки и долго смотрел на разбитые ворота Калкру. Я видел, как его коснулось тайное знание. Он подошел ко мне, протянул руки, чтобы я его поднял. Приподнял мои ресницы и заглянул в глаза. Положил руку мне на сердце, прислушался к его биению. Я опустил его, он подошел к Эвали, что-то зашептал ей.

Дара сказала:

– Воля Двайану – наша воля. Но трудно понять, почему он не может остаться с нами.

– Шри знает… больше, чем я. Не могу, Дара.

Ко мне подошла Эвали. Глаза ее блестели от невыплаканных слез.

– Шри говорит, что мы должны уходить сейчас, Лейф… быстро. Мой народ не должен видеть меня. Он расскажет им все при помощи барабана… войны больше не будет… теперь здесь наступит мир.

Золотой пигмей начал бить в свой барабан. При первых же ударах все остальные барабаны смолкли. Когда он закончил, они снова заговорили… ликующе, торжествующе… но вот в них прозвучала вопросительная нота. Он снова послал дробь… пришел ответ – гневный, категорический и – каким-то образом – недоверчивый.

Шри сказал мне:

– Торопитесь! Торопитесь!

Дара сказала:

– Мы до последней возможности будем с тобой, Двайану.

Я кивнул и взглянул на Люр. На ее руке внезапно блеснуло кольцо Калкру. Я подошел к ней, поднял мертвую руку, снял с нее кольцо. И разбил его о наковальню Тубалки, как кольцо Йодина.

Эвали сказала:

– Шри знает дорогу, которая выведет нас в твой мир, Лейф. Это у истоков Нанбу. Он отведет нас туда.

– Мы пройдем мимо озера Призраков, Эвали?

– Я спрошу его… да, дорога проходит там.

– Хорошо. Мы идем в страну, где моя одежда вряд ли будет пригодна. И нужно захватить с собой провизии.

Мы поехали из храма; Шри ехал у меня на седле, Эвали и Дара – по бокам. Барабаны звучали совсем близко. Они стали менее слышны, когда мы выехали из леса на дорогу. Мы ехали быстро. К середине дня показалось озеро Призраков. Мост был спущен. Никого не видно. Замок ведьмы опустел. Я нашел в нем свой сверток с одеждой, сбросил нарядную одежду Двайану. Прихватил боевой топор, сунул за пояс короткий меч, выбрал копья для Эвали и для себя. Они помогут нам, когда придется добывать пищу. Мы захватили продуктов из замка Люр и шкур, чтобы закутать Эвали, когда мы выйдем из миража.

Я не пошел в комнату ведьмы. Слышал шепот водопада, но не осмеливался взглянуть на него.

Весь остальной день мы ехали галопом вдоль берега белой реки. Нас сопровождали барабаны малого народа… искали… расспрашивали… звали… Э-ва-ли… Э-ва-ли… Э-ва-ли…

К ночи мы добрались до стены на дальнем конце долины. Здесь Нанбу вырывается на поверхность мощным потоком из какого-то подземного источника. Мы пробирались среди камней. Шри привел нас к ущелью, круто уходившему наверх, и тут мы остановились.

Ночью я сидел и думал о том, что встретит Эвали в том новом мире, что ждет ее за пределами миража, – в мире солнца и звезд, ветра и холода. Я думал о том, что нужно сделать, чтобы защитить ее, пока она не приспособится к этому миру. И слушал барабаны малого народа, которые призывали ее, смотрел, как она спит и улыбается во сне.

Ее нужно научить дышать. Я понимал, что как только она выйдет из атмосферы, в которой жила с детства, она немедленно прекратит дышать – лишение привычного количества двуокиси углерода, этого привычного для нее стимула, вызовет немедленную остановку дыхания. Она должна заставлять себя дышать, пока рефлексы вновь не станут автоматическими и она не должна будет думать об этом. Это особенно трудно будет ночью, когда она спит. Мне придется не спать, следить за ней.

И она должна прийти в этот новый мир с завязанными глазами слепая, пока ее нервы, привыкшие к зеленому свечению миража, не приспособятся к более яркому свету. Теплую одежду мы смастерим из шкур и мехов. Но пища – как это сказал Джим давным-давно назад? Те, кто ел пищу малого народа, умрут, если будут есть другую. Что ж, отчасти это верно. Но только отчасти – с этим мы справимся.

На рассвете я вспомнил – рюкзак, который я спрятал на берегу Нанбу, когда мы бросились в ее воды, преследуемые белыми волками. Если бы найти его, проблема одежды для Эвали была бы хоть частично разрешена. Я рассказал об этом Даре. Она и Шри отправились на поиски. Тем временем солдаты охотились, а я учил Эвали, что она должна делать, чтобы благополучно перейти опасный мост между ее миром и моим.

Они отсутствовали два дня – но они нашли рюкзак. И принесли известие о мире между айжирами и малым народом. А обо мне…

Двайану, Освободитель, пришел, как и предвещало пророчество… пришел и освободил их от древнего проклятия… и ушел туда, откуда явился в ответ на древнее пророчество… и взял с собой Эвали, что также его право. Шри распространил эту историю.

На следующее утро, когда свет показал, что солнце встало над скалами, окружающими долину миража, мы выступили – Эвали рядом со мной, как стройный мальчик.

Мы поднимались вместе, пока нас не окружил зеленый туман. Тут мы распрощались. Шри прижался к Эвали, целовал ее руки и ноги, плакал. А Дара сжала мне плечи:

– Ты вернешься к нам, Двайану? Мы будем ждать!

Как эхо голоса офицера уйгуров – давно, давно…

Я повернулся и начал подниматься, Эвали за мной. Я подумал, что так же Эвридика следовала за своим любимым из земли теней тоже давно, давно.

Фигуры Шри и женщин стали расплываться в тумане. Зеленый туман скрыл их от нас…

Я почувствовал, как жгучий холод коснулся моего лица. Поднял Эвали на руки – и продолжал подниматься – и наконец, шатаясь, остановился на освещенном солнцем склоне над глубокой пропастью.

День кончался, когда кончилась долгая, напряженная борьба за жизнь Эвали. Нелегко отпускал мираж. Мы повернулись лицом к югу и пошли.

Ай! Люр… женщина-ведьма! Я вижу, как ты лежишь, улыбаясь ставшими нежными губами. Голова белого волка у тебя на груди. И Двайану по-прежнему живет во мне!