Шоссе Линкольна Тоулз Амор
А Эммет заметил, что, главное, и необходимости в нем нет. Спасибо мистеру Смакеру, в магазине у него пятнадцать сортов джема, по девятнадцать центов банка, в любое время года. Джем так доступен теперь, что можно купить чуть ли не в хозяйственном магазине.
Да, варить клубничное варенье – дело мешкотное, устаревшее и ненужное.
Тогда, вы спросите, зачем я с этим вожусь?
Вожусь потому, что это забирает время.
Кто это сказал, что все стоящее не должно отнимать времени? Пилигримам понадобились месяцы, чтобы доплыть до Плимутского камня. Джорджу Вашингтону понадобились годы, чтобы победить в Войне за независимость. Десятилетия понадобились пионерам, чтобы завоевать Запад.
Время – вот чем пользуется Бог, чтобы отделить бездельников от трудолюбивых. Потому что время – это гора, и при виде ее крутых склонов лодырь ложится посреди полевых лилий и ждет, что кто-нибудь пройдет рядом с кувшином лимонада. Стоящее дело требует планирования, усилий, внимательности и готовности прибраться.
Вожусь потому, что это старомодно.
А новое – это еще не значит, что оно лучше; часто бывает, что и хуже.
Говорить «пожалуйста» и «спасибо» стало отчасти старомодно. Выходить замуж и растить детей – старомодно. Традиции, сами средства, при помощи которых мы осознаем себя, – куда уж старомоднее?
Я делаю варенье так, как научила меня мать, упокой Господи ее душу. Она варила варенье так, как научила ее мать, а бабушка – так, как ее мать научила. И так далее, век за веком, до самой Евы. Или, по крайней мере, до Марфы.
И я делаю это потому, что в этом нет необходимости.
Ведь что такое доброе дело, как не поступок, полезный для другого человека, но совершенный не по просьбе. В оплате счета доброты нет. В том, чтобы встать на заре и дать корм свиньям, или подоить коров, или собрать яйца в курятнике, доброты нет. Если на то пошло, нет доброты и в приготовлении ужина, и в подметании кухни, когда твой отец отправляется наверх, даже не сказав «спасибо».
Не требуется доброты, чтобы запереть двери, погасить свет, подобрать одежду с пола в ванной и положить в корзину. Нет доброты и в хлопотах по дому, когда единственная твоя сестра разумно решила выйти замуж и переехать в Пенсаколу.
Нет, сказала я себе, улегшись в постель и погасив свет, нет ни в чем этом доброты.
Потому что доброта начинается там, где кончается необходимость.
Дачес
Поднявшись наверх после ужина и приготовясь уже завалиться на кровать Эммета, я заметил, как ровно лежит на ней покрывало. Остановившись на секунду, я наклонился, чтобы разглядеть его получше.
Сомнений не было. Она перестелила.
Мне казалось, не буду хвастать, что застелил неплохо. Но Салли сделала еще лучше. Ни морщинки на всей кровати. И в головах на одеяле – ровный белый прямоугольник отогнутой простыни, равноудаленный от краев, словно выверен по линейке. А в ногах подоткнуто так туго, что под покрывалом видны очертания углов матраса – примерно как видишь грудь Джейн Рассел под свитером.
Не хотелось нарушать такую красоту, пока не лягу спать. Поэтому сидел на полу, прислонясь к стене, и, пока не легли остальные, подумал немного о братьях Уотсонах.
Днем, когда я вернулся, Вулли и Билли все еще лежали на траве.
– Как прогулка? – спросил Вулли.
– Освежающая, – ответил я. – А вы тут чем занимались?
– Билли читал мне разные истории из книги профессора Абернэти.
– Жаль, я пропустил. А какие?
Билли начал перечислять, но тут подъехал к дому Эммет.
«Что до историй…» – подумал я.
Сейчас Эммет выйдет из машины, слегка потрепанный. Губа наверняка распухла, кое-где ссадины и, наверное, фингал. Вопрос: как он им это объяснит? Споткнулся из-за трещины в тротуаре? Или загремел с лестницы?
По моему опыту, самое лучшее объяснение должно быть неожиданным. Например: «Я шел по лужайке перед зданием суда, любовался козодоем, примостившимся на ветке, как вдруг в лицо мне угодил футбольный мяч». При таком объяснении твой слушатель настолько увлечен козодоем на дереве, что не заметит, как прилетел мяч.
Но когда Эммет вошел и Билли, раскрыв глаза, спросил, что случилось, Эммет сказал, что столкнулся в городе с Джейком Снайдером, и Джейк его ударил. Только и всего.
Я посмотрел на Билли, ожидая, что он будет потрясен или возмущен, но он только кивал головой с задумчивым видом.
– Ты его ударил в ответ? – спросил он, подумав.
– Нет, – сказал Эммет. – Вместо этого я сосчитал до десяти.
Тогда Билли улыбнулся Эммету, и Эммет улыбнулся в ответ.
Действительно, Горацио, есть многое на свете, что и не снилось нашим мудрецам.
Вскоре после полуночи я просунул голову в комнату Вулли. По звуку его дыхания я понял, что он во власти сновидений. Дай бог, чтобы не перебрал со своим лекарством перед сном – ведь скоро мне его будить.
Братья Уотсоны тоже крепко спали, Эммет на спине, Билли калачиком у него под боком. В лунном свете я разглядел, что книга у него в ногах. Если вытянет ноги, она может упасть на пол, поэтому я перенес ее на бюро, на то место, где полагалось быть фотографии его матери.
Брюки Эммета висели на спинке стула – во всех карманах пусто. Обойдя на цыпочках кровать, я присел у тумбочки. Ящик был совсем близко от головы Эммета. Пришлось выдвигать его по чуть-чуть. Но ключей и там не было.
– Тьфу ты, – сказал я про себя.
До того, как подняться сюда, я уже поискал их в машине и на кухне. Куда, к черту, он мог их засунуть?
Пока я раздумывал, по стене скользнул свет фар – к дому подъехала и остановилась машина.
Я тихо прошел по коридору и стал перед лестницей. Услышал, как открылась дверь машины. Послышались шаги: кто-то поднялся на веранду, потом спустился, потом захлопнулась дверь, и машина отъехала.
Убедившись, что никто не проснулся, я спустился на кухню, открыл дверь с сеткой и вышел на веранду. Вдалеке виднелся свет уезжавшего автомобиля. Я не сразу заметил под ногами обувную коробку с жирной черной надписью на крышке.
Я, может, не грамотей, но свое имя узнаю, когда его вижу, даже при свете луны. Я присел, осторожно поднял крышку, недоумевая, что там, черт возьми, может быть.
Ну и ну!
Восемь
Эммет
В половине шестого утра они выехали на шоссе; Эммет был в хорошем настроении. Вечером по карте Билли он проложил маршрут. Пути от Моргена до Сан-Франциско было чуть больше полутора тысяч миль. Если делать в среднем сорок миль в час и ехать десять часов в день – оставляя время на еду и сон, – то можно добраться за четыре дня.
Конечно, между Моргеном и Сан-Франциско много чего интересного. Как видно из открыток матери, есть мотели, памятники, родео и парки. Если захочешь отклониться от маршрута, тебе тут и гора Рашмор, и гейзер «Старый служака», и Большой каньон. Но Эммет не хотел растрачивать деньги и время по дороге на запад. Чем скорее приедут в Калифорнию, чем скорее найдет работу, чем больше денег останется на руках, когда приедут, тем лучше будет дом, который они смогут купить. А если тратить в дороге по пустякам то немногое, что у них есть, тогда и дом придется купить малость похуже, и в районе похуже, и, когда дело дойдет до продажи, то и выручат за него меньше. Так что для Эммета чем скорее они доедут, тем лучше.
Больше всего беспокоило Эммета, когда он ложился спать, – что не добудится остальных на рассвете и потеряет первые часы утра, пока будет выпроваживать их из дома. Но зря он беспокоился. Он встал в пять, а Дачес был уже в душе, и Вулли что-то напевал в коридоре. Билли вообще лег спать одетый, так что и одеваться не надо, когда проснется. К тому времени, когда Эммет сел за руль и взял ключи с козырька, Дачес уже сидел на пассажирском месте, а Билли – сзади рядом с Вулли и с картой на коленях. И перед восходом, когда они свернули с дорожки на шоссе, ни один из них не оглянулся назад.
Может, у них у всех были причины выехать пораньше, думал Эммет. Может, всем хотелось очутиться где-нибудь еще.
Поскольку Дачес сидел впереди, Билли спросил, не хочет ли он к себе карту. Дачес отказался, сославшись на то, что от чтения в машине его мутит, и Эммет почувствовал некоторое облегчение: Дачес не всегда внимателен к деталям, между тем как Билли – прирожденный штурман. У него не только был компас и карандаши наготове, но еще и линейка, так что он мог рассчитывать расстояния по карте в дюймовом масштабе. Но когда Эммет включил правый поворотник перед шоссе 34, он пожалел, что штурманом у него не Дачес.
– Ты рано включил поворотник, – сказал Билли. – Надо еще немного проехать.
– Я поворачиваю на шоссе тридцать четыре, – объяснил Эммет. – Это кратчайший путь к Омахе.
– Но к Омахе ведет шоссе Линкольна.
Эммет остановился на обочине и посмотрел на брата.
– Да, Билли. Но тогда мы немного отклонимся.
– Немного отклонимся от чего? – с улыбкой спросил Дачес.
– Немного отклонимся от нашего маршрута, – сказал Эммет.
Дачес обернулся к задним пассажирам.
– Билли, сколько еще до шоссе Линкольна?
Билли приложил линейку к карте и сказал, что семнадцать с половиной миль.
Вулли, тихо любовавшийся пейзажем, с любопытством повернулся к Билли.
– А что это за шоссе Линкольна? Какое-то особенное шоссе?
– Это было первое шоссе через всю Америку.
– Брось, Эммет, – сказал Дачес. – Что такое семнадцать с половиной миль?
«Это семнадцать с половиной миль, – хотел ответить Эммет, – к тому крюку в сто тридцать, которые мы должны проехать, чтобы доставить тебя в Омаху». Но, с другой стороны, Эммет понимал, что Дачес прав. Эти лишние мили – ерунда, особенно учитывая, как расстроится Билли, если он настоит на шоссе тридцать четыре.
– Ладно, – сказал он. – Поедем по шоссе Линкольна.
Он выехал на полотно и почти видел, как брат кивает головой, одобряя его решение.
За семнадцать с половиной миль никто не произнес и слова. Но когда Эммет повернул направо у Сентрал-Сити, брат взволнованно поднял голову от карты.
– Это оно, – сказал Билли. – Шоссе Линкольна.
Он подался вперед, посмотреть, что там дальше, потом оглянулся, посмотреть, что осталось позади. Сентрал-Сити, может, только по названию город, но Билли, месяцами мечтавший о поездке в Калифорнию, был доволен тем, что здешние рестораны и мотели, хоть их тут совсем немного, похожи на те, что на открытках от мамы. А что они едут не в ту сторону, это сейчас не сильно его огорчало.
Вулли тоже был взволнован и смотрел на придорожные заведения одобрительно.
– Значит, эта дорога идет от берега до берега?
– Почти от берега до берега, – уточнил Билли. – Она идет от Нью-Йорка до Сан-Франциско.
– Так похоже, что от берега до берега, – заметил Дачес.
– Нет, шоссе Линкольна не начинается и не кончается у воды. Оно начинается на Таймс-Сквер и кончается у Дворца Почетного легиона.
– И названо в честь Авраама Линкольна? – спросил Вулли.
– Да, – сказал Билли. – И вдоль него стоят его статуи.
– Вдоль всего шоссе?
– Бойскауты собирали деньги на них.
– На столе моего прадеда стоит бюст Авраама Линкольна, – с улыбкой сказал Вулли. – Он очень уважал президента Линкольна.
– А давно провели это шоссе? – поинтересовался Дачес.
– Его придумал мистер Карл Г. Фишер в одна тысяча девятьсот двенадцатом году.
– Придумал?
– Да, – сказал Билли. – Придумал. Он считал, что американцы должны иметь возможность ездить из одного конца страны до другого. Первые отрезки шоссе он построил в одна тысяча девятьсот тринадцатом году, с помощью пожертвований.
– Люди давали ему деньги для строительства? – удивился Дачес.
Билли важно кивнул.
– В том числе Томас Эдисон и Тедди Рузвельт.
– Тедди Рузвельт! – воскликнул Дачес.
– «Делай что можешь там, где ты есть», – сказал Вулли.
Они ехали на восток; Билли исправно называл каждый город, который они проезжали, а Эммет был доволен хотя бы тем, что едут с приличной скоростью.
Да, заезд в Омаху – лишний крюк, но выехали они спозаранок, и Эммет рассчитывал, что, высадив Дачеса и Вулли на автобусной станции, они повернут обратно и спокойно доберутся до Огаллалы еще засветло. А может быть, и до Шайенна. Сейчас июнь, светлого времени у них – восемнадцать часов. Если готовы ехать двенадцать часов в день, со средней скоростью пятьдесят миль в час, думал Эммет, то можем добраться до места за три дня, даже чуть быстрее.
Но тут Билли показал на водонапорную башню вдалеке, а на ней слово «Льюис».
– Дачес, смотри. Льюис. Ты в этом городе жил?
– Ты жил в Небраске? – спросил Эммет, повернувшись к Дачесу.
– Года два, в детстве, – подтвердил Дачес.
Он сел прямо и с интересом стал осматриваться.
– Слушай, – сказал он Эммету. – Можем завернуть немного? Я бы посмотрел на дом. Ну, вспомнить старое.
– Дачес…
– Ну, давай! Пожалуйста. Я знаю, ты сказал, что хочешь быть в Омахе к восьми, но мы вроде быстро ехали.
– Мы на двенадцать минут опережаем расписание, – сказал Билли, поглядев на свои армейские часы.
– Вот. Видишь?
– Ладно, – сказал Эммет. – Завернем. Но только взглянуть.
– А больше и не прошу.
На окраине Дачес взял на себя обязанности штурмана и показывал ориентиры.
– Да. Да. Да. Вот! Теперь у пожарного депо налево.
Эммет повернул налево, к жилым кварталам с красивыми домами и ухоженными лужайками. Через две-три мили они миновали церковь с высоким шпилем и парк.
– Теперь направо, – сказал Дачес.
Они выехали на широкую извилистую дорогу, обсаженную деревьями.
– Подъезжай туда.
Эммет подъехал.
Они остановились перед зеленым холмом; наверху стояло большое каменное здание. Трехэтажное, с башенками по обоим бокам, выглядело как особняк.
– Это был твой дом? – спросил Билли.
– Нет, – засмеявшись, сказал Дачес. – Это типа школы.
– Пансион? – спросил Билли.
– Типа того.
С минуту они любовались его благородным видом, потом Дачес повернулся к Эммету.
– Можно, я зайду?
– Зачем?
– Поздороваться.
– Дачес, сейчас полседьмого утра.
– Если все спят, оставлю записку. Будет им сюрприз.
– Записку твоим учителям? – спросил Билли.
– Им. Записку моим учителям. Ну что, Эммет? Всего несколько минут. Пять минут от силы.
Эммет взглянул на часы на щитке.
– Ладно. Пять минут.
Дачес взял школьную сумку с пола, вылез из машины и затрусил вверх по склону к зданию.
А в машине Билли стал объяснять Вулли, почему ему с Эмметом надо успеть в Сан-Франциско к четвертому июля.
Эммет выключил зажигание и смотрел через ветровое стекло, мечтая о сигарете.
Пять минут прошли.
Потом еще пять.
Эммет качал головой, ругая себя за то, что отпустил Дачеса в дом. Никто никуда не забегает на пять минут, неважно, с утра или нет. Тем более не тот, кто любит поболтать, как Дачес.
Эммет вылез из машины и подошел к ней с другой стороны. Он прислонился к двери и посмотрел на школу; она была сложена из розового известняка, как здание суда в Моргене. Камень, наверное, везли из карьера в округе Касс. В конце тысяча восьмисотых из него строили здания муниципалитетов, библиотек и судов во всех городах в радиусе двухсот миль. Некоторые здания были как близнецы, и когда ты переезжал из одного города в соседний, казалось, что ты никуда и не ехал.
И все же что-то было не так в этом здании. Только через несколько минут Эммет сообразил, в чем странность: не было парадного входа. Строился ли дом как особняк или как школа, у такого внушительного здания должен быть подобающий вход. Должна быть подъездная дорожка, обсаженная деревьями, и солидная дверь.
Эммет решил, что они подъехали к дому с тыла. Но почему Дачес не направил их к главному фасаду?
И зачем он взял сумку?
– Я ненадолго, – сказал Эммет брату и Вулли.
– Давай, – отозвались они, не отрываясь от карты.
Поднявшись по склону, Эммет направился к двери, расположенной посередине. С каждым шагом в нем нарастало раздражение, он уже думал, какую взбучку устроит Дачесу, когда его найдет. Скажет ему понятным языком, что им некогда заниматься разными глупостями. Что его незваное появление – само по себе морока и поездка в Омаху отнимет у них два с половиной часа. А туда и обратно – пять часов. Но мысли эти вылетели у него из головы, когда он увидел разбитое стекло в двери – ближайшее к ручке. Эммет открыл дверь и вошел; стекло хрустело под ногами.
Он очутился в большой кухне с двумя стальными раковинами, плитой с десятью конфорками и большим холодильником. Как и в большинстве общественных кухонь, здесь навели порядок накануне вечером – столы очищены, шкафы закрыты, кастрюли висят на крючках.
Единственный признак беспорядка – кроме разбитого стекла, – кладовая, где выдвинуты ящики и на полу валяются ложки.
Через двустворчатую дверь Эммет вошел в обитую деревом столовую – шесть длинных столов, какие ожидаешь увидеть в монастыре. И дополняет религиозную атмосферу большое витражное окно, бросающее желтые, красные и синие пятна на стену напротив. На витраже Иисус, восставший из мертвых, показывает раны на руках – но здесь в дополнение к изумленным апостолам присутствуют дети.
Из столовой Эммет вышел в просторный вестибюль. Слева находилась внушительная парадная дверь, а справа – лестница из такого же лакированного дуба. В других обстоятельствах Эммет задержался бы, чтобы рассмотреть резьбу на филенках двери и балясины лестницы, но успел только отметить качество работы, – наверху происходила какая-то кутерьма.
Шагая через ступеньку, Эммет миновал еще одну россыпь ложек. С площадки второго этажа коридоры уходили в противоположные стороны, справа слышался легко узнаваемый шум детской возни. Туда он и направился.
За первой дверью оказалась спальня. Кровати стояли двумя рядами, ровно, но постели были в полном беспорядке – и пусты. Следующая дверь вела во вторую спальню, тоже с двумя рядами кроватей и вздыбленным бельем. Но здесь человек шестьдесят мальчиков в голубых пижамах, разбившись на шумные группы, окружали шесть банок с клубничным вареньем.
В одних кружках они дисциплинированно черпали ложками варенье по очереди, в других норовили всех опередить, поскорее сунуть ложку, отправить варенье в рот и успеть еще раз, пока не опустела банка.
Только теперь Эммету пришло в голову, что это не школа-пансион. Это был детский дом.
Пока Эммет наблюдал за их возней, его заметил мальчик лет десяти, в очках, и дернул за рукав мальчика постарше. Этот, глядя на Эммета, подал знак сверстнику. Не обменявшись ни словом, двое, плечом к плечу, приблизились к Эммету и остановились между ним и остальными.
Эммет миролюбиво поднял руки.
– Я не собираюсь вам мешать. Я ищу друга. Он вам варенье принес.
Двое старших смотрели на Эммета молча, а тот, что в очках, показал на коридор.
– Он пошел обратно.
Эммет вышел из комнаты и вернулся на лестничную площадку. Он хотел уже спускаться, но из противоположного коридора послышался приглушенный женский крик, а следом – стук в дверь. Эммет остановился, пошел по коридору и увидел две двери, ручки которых были подперты спинками наклоненных стульев. Крики и стук доносились из-за первой двери.
– Открой дверь! Сию же минуту!
Эммет убрал стул и открыл дверь – в коридор вывалилась женщина лет сорока в длинной белой ночной рубашке. За ней Эммет увидел другую – она сидела на кровати и плакала.
– Как ты посмел! – закричала стучавшая, восстановив равновесие.
Эммет, не обращая на нее внимания, подошел ко второй двери и убрал стул. В комнате у кровати стояла на коленях женщина – молилась; вторая, постарше, сидела в кресле с высокой спинкой и спокойно курила сигарету.
– А! – сказала она, увидев Эммета. – Как любезно, что вы открыли дверь. Заходите, заходите.
Она погасила сигарету в пепельнице у себя на коленях, и Эммет неуверенно шагнул в комнату. Тут же за спиной у него появилась женщина из первой комнаты.
– Как ты посмел! – снова крикнула она.
– Сестра Береника, – сказала старшая. – Почему ты повышаешь голос на молодого человека? Разве ты не понимаешь, что он наш освободитель?
В комнату вошла плакавшая, все еще в слезах, а старшая обратилась к той, что стояла на коленях.
– Сострадание прежде молитв, сестра Эллен.
– Да, сестра Агнесса.
Сестра Эллен встала и обняла плачущую, приговаривая: «Ну, все. Все», а сестра Агнесса снова обратилась к Эммету.
– Как вас зовут, молодой человек?
– Эммет Уотсон.
– Итак, Эммет Уотсон, вы не просветите нас относительно того, что происходит здесь, у Святого Николая, сегодня утром?
У Эммета было сильное желание повернуться и уйти, но желание ответить сестре Агнессе пересилило.
– Я вез приятеля на автобусную станцию в Омахе, а он попросил заехать сюда. Сказал, что жил здесь когда-то…
Все четверо смотрели на него внимательно; плакавшая перестала плакать, старшая перестала ее успокаивать, кричавшая уже не кричала, но угрожающе шагнула к Эммету.
– Кто, кто здесь жил?
– Его зовут Дачес…
– Ха! – воскликнула она и повернулась к сестре Агнессе. – Говорила же я, что мы его еще увидим! Что он еще появится и устроит какую-нибудь гадость напоследок?
Не ответив сестре Беренике, сестра Агнесса посмотрела на Эммета с любопытством.
– А скажи мне, Эммет, почему Дэниел запер нас в комнатах? Зачем?
Эммет замялся.
– Ну? – подстегнула сестра Вероника.
Эммет покачал головой и показал в сторону спален.
– Насколько я понял, он попросил меня заехать сюда, чтобы угостить мальчиков клубничным вареньем.
Сестра Агнесса с удовлетворением вздохнула.
– Вот. Видите, сестра Береника? Наш маленький Дэниел вернулся сюда с благотворительными целями.
Не важно, с какими, подумал Эммет, но этот крюк уже отнял у нас тридцать минут, и если дальше мешкать, застрянем здесь на часы.
– Хорошо, – сказал он, отступая к двери, – если все в порядке…
– Нет, подожди, – сказала сестра Агнесса, протянув к нему руку.
Эммет быстро вышел в коридор и направился к лестничной площадке. Позади слышались голоса сестер; он сбежал по лестнице и через столовую и дверь кухни с облегчением вышел из дома.
Уже на середине склона он увидел, что Билли сидит на траве, мешок рядом с ним, на коленях – красная книга, а ни Дачеса, ни Вулли, ни «студебекера» не видно.
– Где машина? – запыхавшись, спросил Эммет, когда подбежал к брату.
– Дачес и Вулли взяли ее на время. Но они ее вернут.
– Когда вернут?
– Когда съездят в Нью-Йорк.
Эммет смотрел на брата с гневным недоумением.
Чувствуя, что что-то не так, Билли поспешил его успокоить.
– Ты не волнуйся. Дачес обещал, что они вернутся восемнадцатого июня, у нас будет полно времени, чтобы успеть в Сан-Франциско к Четвертому июля.
Эммет не успел ответить: Билли показал на что-то за его спиной.
– Смотри.
Эммет повернулся и увидел спускающуюся по склону сестру Агнессу. Подол ее черного одеяния вздувался позади, словно она плыла по воздуху.
– Ты говоришь о «студебекере»?
Эммет стоял один в кабинете сестры Агнессы и разговаривал по телефону с Салли.
Читать бесплатно другие книги:
