Лавина Стивенсон Нил

54

Все дело во взгляде. Наряду с открыванием наручников отмычкой, перемахиванием через бетонные заграждения, посыланием извращенцев, ходить, где вздумается, не вызывая подозрений, — одно из главных умений курьера «РадиКС». А расхаживать по-свойски в офисах и отелях можно, если ни на кого не смотришь. Что бы ни происходило, гляди прямо перед собой, не открывай глаза слишком широко, держись спокойно. А кроме того, она ведь пришла сюда с парнем, которого все боятся. Поэтому И. В. беспрепятственно проходит через весь контейнеровоз к ресепшн.

— Мне нужно воспользоваться терминалом Стрита, — говорит она парню за стойкой. — Можете занести на счет номера?

— Да, мэм, — отвечает портье. Ему незачем спрашивать, в каком она номере. Он — сплошь улыбки, сплошь нижайшее почтение. Курьерам такое не часто перепадает.

Она, пожалуй, смогла бы порадоваться роману с Вороном, если бы не тот факт, что он мутант с манией убийства.

55

С праздничного обеда в честь возвращения Транни Хиро сваливает довольно рано и, втащив «Разум» из моторки на веранду плавучего дома, подключает в его биос свой персональный компьютер.

«Разум» перезагружается без проблем. Чего и следовало ожидать. Следует также ожидать, что потом, когда он больше всего будет нужен Хиро, он снова рухнет, как тогда, когда он подвел Рыбьего Глаза. Конечно, можно выключать его и снова включать всякий раз, когда он такое выкинет, но в пылу схватки это несколько затруднительно, и от таких решений хакеры обычно не в восторге. Гораздо разумнее было бы просто отладить программу.

Будь у него время, он сделал бы это сам. Но, вероятно, есть гораздо лучший способ. Вполне возможно, что «Нг Секьюрити Индастриз» уже прошлась по системе дебаггером или разработала новую версию софта. Если так, то копию этой версии можно попытаться получить на Стриту.

Хиро материализуется в своем офисе. Из соседней комнаты высовывает голову Библиотекарь — так, на случай, если у Хиро есть к нему вопрос.

— Что означают слова «ultima ratio regnum»?

— «Последний довод королей», — отвечает Библиотекарь. — Людовик Четырнадцатый приказал выбивать эти слова на жерлах всех пушек, отлитых за время его правления.

Встав, Хиро выходит в свой садик. Мотоцикл ждет его на гравиевой дорожке, ведущей к воротам. За забором Хиро видит, как вдали вновь сияют огни Центра. Его компьютер благополучно подсоединился к глобальной сети Л. Боба Райфа; теперь у Хиро есть доступ к Стриту. Этого он и ожидал. У Райфа на «Интерпрайзе», наверное, множество каналов спутниковой связи, увязанных в сотовую сеть, которая охватывает весь Плот. В противном случае из собственной плавучей крепости он не мог бы попасть в Метавселенную, а такого Райф не снесет.

Оседлав байк, Хиро осторожно выводит его из своего квартала на Стрит, а потом разгоняет до нескольких сотен миль в час, с резкими виражами проносясь между опор монорельса — ради практики. В парочку опор он врезается и останавливается, но и этого следовало ожидать.

«Нг Секьюрити Индастриз» занимает целый этаж неонового небоскреба в милю вышиной возле Порта 1, в самом центре. Как и все в Метавселенной, он открыт двадцать четыре часа в сутки, поскольку где-нибудь в мире всегда приемные часы. Оставив байк на Стриту, Хиро поднимается на лифте на 397-й этаж, где оказывается лицом к лицу с демоном-секретарем. С минуту он не может решить, к какой расе ее отнести, а потом соображает, что эта демон — наполовину негритянка, наполовину азиатка — в точности как и он сам. Если бы из лифта вышел белый, она, вероятно, была бы блондинкой. А японского бизнесмена встретила бы бойкая секретарша-японочка.

— Добрый день, сэр, — говорит она. — Вы пришли по вопросу продаж или технической поддержки клиентов?

— Технической поддержки.

— На кого вы работаете?

— Назовите, и окажется, что я на них работаю.

— Прошу прощения? — Как и от большинства секретарей-людей, ирония от демона ускользает.

— В настоящий момент, полагаю, я работаю на Центральную Разведывательную Корпорацию, мафию и «Великий Гонконг мистера Ли».

— Понимаю, — говорит, помечая что-то, секретарь. Как и на секретаршу-человека, на нее нелегко произвести впечатление. — И по поводу какого из наших продуктов вы пришли?

— «Разум».

— Сэр! Добро пожаловать в «Нг Секьюрити Индастриз», — произносит другой голос.

Это еще один демон, привлекательная афроазиатка в дорогом деловом костюме, материализовавшаяся из недр офиса.

Она проводит Хиро по длинному, обшитому деревянными панелями коридору, потом по еще одному обшитому деревянными панелями коридору, а потом еще по обшитому деревянными панелями коридору. Каждые несколько метров он проходит мимо очередной приемной, где, убивая время, сидят в креслах аватары со всего света. Но Хиро ждать не приходится. Демон проводит его прямо в просторный, обшитый деревом офис, где за столом, заваленным моделями вертолетов, сидит азиат. Это мистер Нг собственной персоной. Он встает. Они с Хиро обмениваются поклонами. Демон-ассистентка выходит.

— Вы работаете на Рыбьего Глаза? — спрашивает Нг, раскуривая сигару. Дым нарочито свивается в воздухе кольцами. Для того чтобы реалистично смоделировать дым, выходящий изо рта Нг, требуется столько же компьютерной мощности, сколько для моделирования метеорологической системы всей планеты.

— Он мертв, — отвечает Хиро. — «Разум» в критический момент отказал, и Рыбьего Глаза загарпунили.

Нг никак не реагирует. Вместо этого он просто застывает на несколько секунд, усваивая эту информацию, точно его клиентов то и дело убивают гарпуном. Вероятно, у него есть база данных на всех, кто когда-либо использовал его игрушки, и о том, что с ними сталось.

— Я говорил ему, что это бета-версия, — наконец произносит он. — И ему следовало бы знать, что «Разум» нельзя использовать в ближнем бою. Двухдолларовый выкидной нож сослужил бы ему лучшую службу.

— Согласен. Но Рыбий Глаз был о нем очень высокого мнения.

Нг снова выпускает дым, размышляя.

— Как мы убедились во Вьетнаме, высокотехнологическое оружие настолько подавляет рациональное мышление, что может считаться сродни психостимуляторам. Как ЛСД, который способен убедить наркоманов, будто они умеют летать, заставляя их выпрыгивать из окон, так оружие может внушить людям излишнюю самоуверенность. Исказить их оценку ситуации. Как это показал случай с Рыбьим Глазом.

— Я постараюсь это запомнить, — говорит Хиро.

— В какой именно боевой обстановке вы намереваетесь использовать «Разум»? — спрашивает Нг.

— Завтра утром мне потребуется захватить авианосец.

— «Интерпрайз»?

— Да.

— Знаете, — Нг, по всей видимости, в настроении побеседовать, — есть один малый, который и вправду захватил подводную лодку с ядерными боеголовками, будучи вооружен всего лишь осколком стекла…

— Ага, это он убил Рыбьего Глаза. Мне, возможно, придется иметь дело и с ним.

Нг смеется.

— Какова ваша конечная цель? Как вам известно, мы все тут заодно, поэтому можете без опаски поделиться со мной вашими соображениями.

— В данном случае я предпочел бы о них умолчать…

— Для этого уже слишком поздно, Хиро, — произносит другой голос. Хиро поворачивается. Секретарь — поразительно красивая итальянка — вводит в кабинет Дядюшку Энцо. Через пару минут за ним следует крохотный азиатский бизнесмен в сопровождении секретаря-азиатки.

— Когда вы прибыли, я взял на себя смелость пригласить сюда этих джентльменов, — говорит Нг, — чтобы мы могли обговорить все по-дружески.

— Мое почтение. — Дядюшка Энцо отвешивает Хиро полупоклон.

Хиро кланяется в ответ.

— Примите мои извинения, что так вышло с машиной, сэр.

— Забудем об этом, — отзывается Дядюшка Энцо. Крохотный азиат подходит ближе, и лишь теперь Хиро узнает его. Его фотография висит на стене каждого «Великого Гонконга мистера Ли» в мире.

Всеобщие представления и поклоны. Внезапно в офисе материализуются дополнительные кресла, поэтому каждый подтягивает свое к столу. Сам Нг выходит из-за стола, и они сдвигают кресла в круг.

— Давайте сразу перейдем к делу, поскольку, как я полагаю, ваша ситуация, Хиро, может быть более рискованной, нежели наша, — начинает Дядюшка Энцо.

— Вы совершенно верно обрисовали ситуацию, сэр.

— Нам всем хотелось бы знать, что, черт побери, происходит, — говорит мистер Ли. Его речь практически лишена китайского акцента; совершенно очевидно, что имидж бесшабашного симпатяги — только для публики.

— Как много вы, ребята, уже знаете?

— Кое-что, — отвечает Дядюшка Энцо. — А до чего докопались вы?

— Мне известно почти все, — говорит Хиро. — Как только я поговорю с Хуанитой, буду знать остальное.

— В таком случае вы обладаете крайне важной информацией, — говорит Дядюшка Энцо и достает из кармана гиперкарточку, которую протягивает Хиро.

На карточке значится:

ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ

МИЛЛИОНОВ

ГОНКОНГСКИХ

ДОЛЛАРОВ

Протянув руку, Хиро забирает у него карточку.

Где-то в Реальности два компьютера обмениваются очередями электронного шума, и деньги переводятся со счета мафии на счет Хиро.

— Не забудьте поделиться с И. В., — говорит Дядюшка Энцо.

Хиро кивает. Будьте уверены, он не забудет.

56

— Я на Плоту, ищу программу, а если точнее, антивирусную программу, написанную пять тысяч лет назад неким шумером по имени Энки, который был нейролингвистическим хакером.

— Что это значит? — спрашивает мистер Ли.

— Этим термином можно обозначить человека, способного программировать разум других людей потоками вербальных данных, известных как нам-шуб.

Лицо Нг совершенно бесстрастно. Он снова затягивается сигарой, гейзером выпускает дым над головой, смотрит, как облако распластывается под потолком.

— Каков механизм?

— В голове у каждого из нас существует два вида языка. Тот, которым все мы пользуемся, — благоприобретенный. Пока мы его усваиваем в детстве, он структурирует наш мозг. Но существует также общее для всех наречие, базирующееся на глубинных структурах мозга. Эти структуры заключаются в базовых нейронных цепях, которые должны существовать, чтобы позволить нашему мозгу приобрести высший язык.

— Лингвистическая инфраструктура, — говорит Дядюшка Энцо.

— Да. Полагаю, «глубинная структура» и «инфраструктура» в данном случае означают одно и то же. Как бы то ни было, при определенных условиях мы можем обращаться к частям мозга, где хранится это наречие. Глоссолалия или говорение на неизвестных языках — данные на выходе этого процесса, когда глубинные лингвистические структуры выходят на поверхность в обход более высших, усвоенных языков.

— Вы хотите сказать, существуют и данные на входе? — спрашивает Нг.

— Вот именно. Это работает в обратном направлении. При определенных условиях наши уши или глаза могут получить прямой доступ к глубинным структурам в обход функций высших языков. Иными словами, тот, кто знает нужные слова, может произнести эти слова или продемонстрировать вам визуальные символы, которые обходят всю вашу защиту и попадают прямо в спинной мозг. Точно так же хакер, который, взламывая компьютерную систему, обходит все степени защиты и подрубается к ядру, что дает ему абсолютный контроль над машиной.

— В такой ситуации владельцы компьютера оказываются беспомощны, — говорит Нг.

— Верно. Потому что в машину они входят на более высоком уровне, который уже был изолирован первичным кодом. Сходным образом, как только нейролингвистический хакер проникает в глубинные структуры нашего мозга, нам его уже оттуда не выкурить. Потому что мы не в состоянии даже контролировать собственный мозг на столь базовом уровне.

— Какое это имеет отношение к глиняной таблице на «Интерпрайзе»? — спрашивает мистер Ли.

— Имейте терпение. Это наречие, назовем его праязык, — рудимент ранней стадии развития человеческого общества. Примитивные общества контролировались вербальными программами, называвшимися ме, которые более всего походили на небольшую программу для людей. Ме были необходимой частью перехода от сообщества пещерных людей к организованному сельскохозяйственному обществу. К примеру, существовала программа для распахивания борозды и сеяния зерна. Существовала программа для выпекания хлеба и еще одна — для строительства дома. Существовали также ме для отправления функций более высокого уровня, таких как война, дипломатия и религиозный ритуал. Все навыки, необходимые для функционирования самоподдерживающейся культуры, содержались в этих ме, которые записывались на таблицах или передавались в изустной традиции. Хранилищем ме служил местный храм, который представлял собой базу данных ме и контролировался царем/жрецом, называвшимся эн. Когда кому-то требовалось испечь хлеб, он обращался к эну или одному из его подчиненных и «скачивал» из храма ме для выпекания хлеба. Затем исполнял инструкции — прогонял программу, — и когда последний шаг был выполнен, у него оказывался каравай хлеба.

Центральная база данных была необходима среди всего прочего потому, что некоторые ме следовало выполнять в строго определенное время. Если люди выполняли ме по распахиванию земли и сеянию зерна в неверное время года, урожай погибал и всем грозил голод. Единственным способом гарантировать, что ме будут выполнены в нужное время, было построить астрономические обсерватории для наблюдения за сменой времен года. Поэтому шумеры строили свои башни с «вершинами с небесами» — с нанесенными на верхушки картами звездного неба. Для поддержания экономики эн наблюдал за небесами и в нужное время года выдавал соответствующие ме.

— Думаю, у вас проблема курицы и яйца, — говорит Дядюшка Энцо. — Как вообще изначально было создано такое общество?

— Есть информационный организм, известный как метавирус, который побуждает информационные системы заражать себя индивидуально подогнанными вирусами. Не могу сказать с уверенностью, действует ли тут элементарный закон природы, вроде дарвиновского естественного отбора, или, может быть, действительно существует единица информации, которая скитается по Вселенной на кометах и радиоволнах. Как бы то ни было, все сводится к следующему: любая информационная система достаточной сложности рано или поздно оказывается заражена вирусами — вирусами, генерированными внутри нее самой.

В определенный момент в отдаленном прошлом метавирус заразил человеческую расу и так с нами с тех пор и остается. Первое, что он сделал, это породил целую Пандорину шкатулку вирусов ДНК: оспу, грипп и так далее. Здоровье и долголетие канули в прошлое. Смутная память об этом событии сохранилась в легендах об изгнании из Рая, в которых говорится о том, как человечество было выброшено из привольной жизни в мир, зараженный болезнями и болью.

Наконец поветрие достигло некоего плато стабилизации. Время от времени еще появляются вирусы ДНК, но наши тела в общем и целом выработали к ним иммунитет.

— Возможно, в человеческой ДНК способно функционировать лишь конечное число вирусов и метавирус создал их все, — говорит Нг.

— Может быть. Тем не менее шумерская культура, общество, основанное на ме, была еще одним проявлением метавируса. Только в данном случае в лингвистической, а не генетической форме.

— Прошу прощения, — говорит мистер Ли. — Вы хотите сказать, что цивилизация началась как инфекция?

— В своей примитивной форме да. Каждое ме было чем-то вроде вируса, работающего по принципу метавируса. Возьмем для примера ме выпекания хлеба. Попав в общество, ме становилось самоподдерживающейся единицей информации. Это простой естественный отбор: тот, кто знает, как выпекать хлеб, живет лучше и с большей вероятностью произведет потомство, чем тот, кто этого не знает. Естественно, знающие это распространят ме, играя роль хоста для этой самовоспроизводящейся единицы информации. Что делает ее вирусом. Шумерская культура с ее храмами, полными ме, была просто коллекцией успешных вирусов, накопившихся за тысячелетия. Это было франшизное предприятие, только вместо золотых ворот у нее были зиккураты, а вместо папок с документацией — глиняные таблицы.

В шумерском языке слово, обозначающее «разум» или «мудрость», идентично слову, обозначающему «ухо». Вот чем были все эти люди — ушами с прилагавшимися к ним телами. Пассивные получатели информации. Энки был эном, который волею случая оказался истинным мастером своего дела. Он обладал необычной способностью писать новые ме — он был хакером. Если уж на то пошло, он был первым современным человеком, полностью сознающим себя разумным существом, в точности как мы с вами.

В какой-то момент Энки сообразил, что Шумер увяз в наезженной колее. Люди все время исполняли одни и те же старые ме, не изобретая новых, не думая сами по себе. Подозреваю, ему было очень одиноко: мало радости быть одним из немногих, а вероятно, даже единственным думающим человеком во всем мире. Он понял, что в целях эволюции человечество следует избавить от гнета этой вирусной цивилизации.

Поэтому он создал нам-шуб Энки, контрвирус, который распространялся теми же путями, что и ме-метавирус. Нам-шуб проникал в глубинные структуры мозга и их перепрограммировал. В результате люди переставали понимать шумерский язык или вообще какой-либо язык, основанный на глубинных структурах. Отрезанные от общих глубинных структур, мы стали развивать новые языки, не имевшие между собой ничего общего, ме перестали функционировать, сама возможность писать новые ме была утрачена. Дальнейшее распространение метавируса было блокировано.

— А почему с утратой ме для выпекания хлеба никто не умер с голоду? — поинтересовался Дядюшка Энцо.

— Кто-то, вероятно, умер. Остальным пришлось пустить в ход мозги и додуматься самим. Поэтому можно сказать, что нам-шуб Энки был исходным пунктом человеческого разума: мы тогда впервые начали думать сами. Это положило начало рациональной религии; люди впервые стали задумываться о таких абстрактных проблемах, как бог, добро и зло. От этого события происходит слово «Вавилон», которое буквально означает «Врата бога». Эти «врата» позволили богу коснуться человеческой расы. Вавилон — врата в нашем разуме, которые Энки открыл нам своим нам-шуб, избавив человечество от метавируса и дав ему способность думать, иными словами, перенес нас из материалистического мира в дуалистический, бинарный мир, имеющий и физическую, и духовную компоненты.

Вероятно, все общество тогда рухнуло. Энки или его сын Мардук попытался заново водворить порядок, заменив старую систему ме сводом законов — Кодексом Хаммурапи. Эта акция имела успех, однако лишь частичный: во многих местах еще продолжалось поклонение Ашере. Представляя собой откат к Шумеру, культ Ашеры был невероятно живучим, поскольку распространялся как вербально, так и обменом выделений тела. В местах поклонения имелись культовые проститутки, жрицы также усыновляли детей, которым передавали вирус кормлением грудью.

— Подождите-ка, — вмешивается Нг. — Теперь вы снова говорите о биологическом вирусе.

— Совершенно верно. В этом весь смысл Ашеры. Она и то и другое одновременно. В качестве примера можно привести герпес симплекс. Попав в тело человека, герпес поступает прямо в нервную систему. Ряд штаммов остается в вегетативной нервной системе, но остальные пулей несутся в центральную нервную систему и оседают там в клетках головного мозга — обвивают мозговой столб, будто змея дерево. Вирус Ашеры, возможно, родственный герпесу, проникает через стенки клеток и, осев в ядре, изменяет ДНК клетки так же, как это делают стероиды. Но Ашера куда сложнее стероида.

— А когда она изменяет ДНК, каков результат?

— Никто не изучал Ашеру, кроме разве что Л. Боба Райфа. Думаю, она намеренно выводит ближе к поверхности праязык, пробуждает у людей склонность говорить на иных языках и делает их более восприимчивыми к ме. Я бы предположил, что она также поощряет иррациональное поведение, возможно, ослабляет защиту индивидуума против вирусных идей, а также делает хост сексуально неразборчивым.

— И у каждой вирусной идеи есть соответствующий ей биологический вирус? — спрашивает Дядюшка Энцо.

— Нет. Насколько я знаю, только у Ашеры. Вот почему изо всех ме, всех богов и религиозных практик, господствовавших в Шумере, только Ашера сильна и по сей день. Вирусную идею можно искоренить, как это произошло с нацизмом, брюками клеш и футболками с Бартом Симпсоном, но благодаря своему биологическому компоненту Ашера может оставаться в человеческом теле в латентной форме. После Вавилона Ашера продолжала сохраняться в человеческом мозге, передаваясь от матери к младенцу и от любовника любовнице.

Мы все восприимчивы к вирусным идеям. Таков механизм массовой истерии. По тому же принципу какая-то мелодия может засесть у вас в голове, и вы будете напевать ее весь день, пока не передадите кому-то другому. Таковы анекдоты. Городские легенды. Бредовые религии. Марксизм. Какими бы умными мы ни становились, эта глубинная иррациональная составляющая всегда делает нас потенциальными хостами для самовоспроизводящейся информации. Но если вы заражены еще и биологической Ашерой, то становитесь гораздо восприимчивее. Фактор Вавилона — единственное, что не дает этим вирусам захватить весь мир: стены взаимонепонимания разделяют человеческую расу и останавливают распространение вируса.

Так называемое Вавилонское столпотворение привело к бурному росту числа языков, что, собственно, и входило в план Энки. Монокультуры, такие, как, к примеру, кукуруза, подвержены заражениям, но генетически различные культуры, как в прерии, исключительно устойчивы.

Через несколько тысяч лет после Вавилона возник новый язык, обладающий исключительной гибкостью и силой, — иврит. Второзаконники, радикальная группа монотеистов в шестом и седьмом веках до нашей эры, первыми обратили это себе на пользу. Они жили в период крайнего национализма и ксенофобии, что облегчало им блокирование идей, поступающих извне, таких как поклонение Ашере. Старые легенды своего народа они оформили в Тору, в которую вложили закон, призванный гарантировать ее распространение в последующих поколениях. По сути, закон гласит: «Сделай с меня копию и читай ее каждый день». И они поощряли некую разновидность информационной гигиены, веру в тщательное копирование и бережное обращение с информацией, которая, как они понимали, была потенциально опасна. Они превратили данные в контролируемую субстанцию.

Возможно, они пошли еще дальше. Существуют свидетельства о тщательно спланированной биологической войне против войска царя Сеннахирима, когда тот попытался завоевать Иерусалим. Поэтому, вероятно, у второзаконников имелся свой собственный эн. Или, может быть, они настолько хорошо разбирались в вирусах, что сумели воспользоваться естественно возникающими штаммами. Умения, совершенствованные второзаконниками, тайно передавались из поколения в поколение и снова вышли на свет две тысячи лет спустя, в Европе, в среде колдунов-каббалистов, ба'ал шемов, овладевших божественным именем.

Во всяком случае, это было рождение рациональной религии. Все последующие монотеистические религии, которые мусульмане так точно назвали религиями Книги, в той или иной степени впитали идеи второзаконников. К примеру, в Коране раз за разом указывается, что он есть воспроизведение, точная копия книги на Небесах. Естественно, всякий, кто в это верит, не посмеет как-либо изменить текст! Подобные идеи оказались настолько эффективны для предотвращения распространения Ашеры, что в конечном итоге каждый квадратный дюйм территории, на которой некогда процветал культ Ашеры — от Индии до Испании, — оказался под пятой ислама, христианства или иудаизма.

Но вследствие латентности — виткам вокруг мозгового столба тех, кого она заразила, а потом передавалась из поколения в поколение, — Ашера всегда находит способы выйти на поверхность. В случае иудаизма это произошло в форме фарисейства. Фарисеи навязали иудеям жесточайшую юридическую теократию. Учитывая жесткую приверженность исполнению законов, хранящихся в храме, и администрацию, состоящую из жрецов, наделенных гражданской властью, их теократия весьма напоминала старую шумерскую систему и была столь же удушающей.

Пастырство Иисуса Христа стало попыткой высвободить иудаизм из этих тисков, чем-то вроде отголоска акции Энки. Евангелие Христа было новым нам-шуб, попыткой вывести религию из храма и из-под власти жрецов и принести Царство Божие всем. Это послание четко изложено во всех проповедях Христа, оно же символически воплощено в пустой гробнице. После распятия апостолы отправились к гробнице в надежде отыскать тело, но нашли пустоту. Смысл этого эпизода был совершенно ясен: нам не следует обожествлять Христа, поскольку его идеи самоценны, а его церковь не может быть централизована вокруг одной личности, но должна быть распространена на всех.

Люди, привыкшие к жесткой теократии фарисеев, не сумели воспринять идею всенародной, неиерархической церкви. Им потребовались папы, епископы и жрецы. И потому к Евангелиям был добавлен миф о Воскресении. Само послание изменилось в сторону идолопоклонства. В этой новой версии Иисус вернулся на землю и создал церковь, которая позднее стала церковью Восточной и Западной Римской империи, еще одной жесткой и рациональной теократии.

Одновременно была основана Церковь Пятидесятницы. Ранние христиане говорили на неизвестных языках. В Библии сказано: «И изумлялись все, и говорили друг другу: что это значит?» Ну, полагаю, я знаю ответ на этот вопрос. Это была вспышка вируса. Ашера никуда не исчезла, а, напротив, таилась среди людей с самой победы второзаконников. Меры информационной гигиены, которые практиковали иудеи, успешно ее подавляли. Но в первые годы христианства хаос был неизбежен, и множество радикалов и свободных мыслителей отказались от старых традиций. Это стало откатом к прерациональной религии. Откатом к Шумеру. И вот вам, пожалуйста, все заговорили друг с другом на Райском наречии.

Ортодоксальная христианская церковь отказалась принять глоссолалию. Несколько столетий к ней относились неодобрительно, пока решением Константинопольского Собора в 381 году не подвергли порицанию и в конечном итоге чистке. Культ глоссолалии остался на периферии христианского мира.

Церковь отчасти соглашалась узаконить ксеноглоссию, если та помогала обращать язычников, как это было в случае святого Луиса Бертрана, обратившего в шестнадцатом веке тысячи индейцев: скорость распространения глоссолалии по континенту тогда, вероятно, превышала скорость распространения оспы. Но как только индейцы были обращены, им предлагалось заткнуться и говорить на латыни, как и всем прочим.

Реформация открыла дверь еще шире. Но всерьез пятидесятничество стартовало только в 1900 году, когда небольшая группа студентов библейского колледжа в Канзасе начала вдруг говорить на неизвестных языках. Эту практику они распространили на Техас, где она приобрела известность как Движение Возрождения. Это движение прокатилось по Соединенным Штатам со скоростью лесного пожара, а потом перекинулось и на остальные континенты, достигнув в 1906 году Китая и Индии. Средства массовой информации двадцатого века, высокий уровень грамотности и сравнительно быстрые пассажирские перевозки служили превосходными векторами заражения. В переполненной прихожанами молельне Возрождения или в лагере беженца в стране «третьего мира» глоссолалия распространялась от человека к человеку с быстротой паники. К восьмидесятым годам число пятидесятников по всему миру достигало десяти миллионов.

А потом в игру вступили телевидение и преподобный Уэйн, за которым стоял огромный концерн Л. Боба Райфа. Поведенческую модель, которую пропагандирует преподобный Уэйн в своих телешоу, брошюрах и франшизах, можно проследить до культов Пятидесятницы в раннем христианстве и далее, вплоть до языческих культов глоссолалии. Культ Ашеры жив. «Жемчужные врата преподобного Уэйна» и есть культ Ашеры.

57

— Лагос во всем разобрался. Поначалу он был сотрудником Библиотеки Конгресса, потом перешел в ЦРК, когда та поглотила Библиотеку. Он зарабатывал на жизнь тем, что раскапывал всякую любопытную информацию в Библиотеке, факты, которые никто не удосуживался раскопать, а потом структурировал их и продавал. Как только он разобрался в истории с Энки и Ашерой, то стал искать, кому бы ее продать, и остановился на Л. Бобе Райфе, Властелине Частот, владельце оптоволоконной монополии, на которого работало в то время больше программистов, чем на кого-либо другого на свете.

Но, что типично для неделового человека, у Лагоса был один фатальный недостаток: ему не хватало размаха. Он решил, что с небольшим начальным капиталом это нейролингвистическое хакерство можно развивать как новую технологию, которая позволила бы Л. Бобу Райфу сохранять контроль над информацией, перешедшей в головы его программистов. Если закрыть глаза на моральную сторону дела, не такая уж плохая идея.

Райф же предпочитает размах. Он тут же понял, какая в этом заключена власть. Поэтому он забрал идею нашего приятеля Лагоса, а самому ему предложил отвалить. А затем стал засыпать церкви Пятидесятницы огромными дотациями. Небольшую церквушку в Бейвью, Техас, Райф превратил в университет. Из мелкого проповедника, преподобного Уэйна Бедфорда сделал фигуру более значительную, чем сам Папа Римский. Он запустил сеть самостоятельных франшиз по всему миру и использовал свой университет и студенческий городок в Метавселенной, чтобы строгать тысячи миссионеров, которые, разбредясь по всему «третьему миру», стали обращать людей десятками тысяч, в точности как святой Луис Бертран. Глоссолалический культ Л. Боба Райфа — самая успешная религия со времен ислама. Они много талдычат об Иисусе, но, как многие самозваные христианские церкви, помимо названия не имеют с христианством ничего общего. Это пострациональная религия.

Райф также хотел распространять биологический вирус как активатор и усилитель культа, но не мог прибегнуть к культовой проституции, ведь это слишком уж противоречит доктрине христианства. Но одной из основных задач его миссионеров в странах «третьего мира» было забраться в глухомань и вакцинировать людей, а в их шприцах содержалась не только вакцина.

Здесь, в развитых странах, все уже вакцинированы, и мы не позволяем делать нам уколы религиозным фанатикам. Но мы принимаем много наркотиков. Поэтому для нас Райф изобрел способ извлечь вирус из сыворотки крови и продавать его под видом наркотика, известного как «Лавина».

Тем временем он создал Плот как метод для транспортировки последователей культа из обнищавших областей Азии в Соединенные Штаты. СМИ преподносят Плот как сосредоточение тотального хаоса, где говорят на тысячах различных языков и где нет определенной власти или администрации. Но на деле это не так. Плот — жестко контролируемая организация. Все эти люди говорят друг с другом на иных языках. Да, тех самых, о которых идет речь в истории о Вавилонском столпотворении. Л. Боб Райф довел ксеноглоссию до совершенства, превратив ее в науку.

Он способен контролировать своих людей, так как приказал вживить им в мозг радиоприемники, на которые передаются инструкции — ме — прямо в мозговой столб. Если такой приемник есть у одного человека из ста, этот человек может функционировать как эн и распространять ме Л. Боба Райфа на всех остальных. Они выполняют инструкции Л. Боба Райфа, словно были для этого запрограммированы. А в настоящий момент около миллиона его людей находятся неподалеку от побережья Калифорнии.

У Райфа также имеется метавирус в бинарном коде, способный заражать компьютеры или хакеров через оптический нерв.

— Как он перевел его в бинарную форму? — спрашивает Нг.

— Думаю, он этого не делал. Я бы предположил, что он нашел его в космосе. Райфу принадлежит крупнейшая сеть радиообсерваторий, разбросанных по всему миру. С ее помощью он занимается вовсе не астрономией, он просто слушает сигналы с других планет. Разумно предположить, что одна из его тарелок поймала метавирус.

— Почему разумно?

— Метавирус повсюду. Везде, где существует жизнь, существует и метавирус, размножающийся посредством ее. Изначально он распространялся на кометах. Вот как, по всей видимости, появилась жизнь на Земле, и вот как, вероятно, к нам попал и метавирус. Но кометы движутся медленно, а радиоволны быстро. В двоичной форме вирус может перемещаться по Вселенной со скоростью света. Заразив цивилизованную планету, он проникает в ее компьютеры, размножается, и рано или поздно его передают дальше по телевидению, радио, чему угодно. Эти передачи не останавливаются у границы атмосферы, они уходят в космос, где продолжают двигаться вечно. Если они наталкиваются на еще одну цивилизацию, где люди слушают звезды, наподобие Л. Боба Райфа, то заражают и эту планету. Думаю, таков и был план Райфа, и, похоже, этот план сработал. Вот только Райф оказался хитрым, он поймал метавирус и смог контролировать. Посадил джинна в бутылку, так сказать. Вирус стал агентом информационной войны, который Райф смог использовать по своему усмотрению. Помещенный в компьютер, метавирус приводит к лавинообразному краху системы, заставляя ее заражать себя все новыми и новыми вирусами. Но еще более опустошительный эффект он оказывает, когда проникает в разум хакера, человека, у которого знание бинарного кода увязано на глубинные структуры мозга. Бинарный метавирус разрушает разум хакера.

— Значит, Райф способен контролировать два типа людей, — говорит Нг. — Он может контролировать пятидесятников с помощью ме, написанных на праязыке. И он может контролировать хакеров, угрожая уничтожить их мозг бинарным вирусом «Сноукрэш», фактически той же «Лавиной».

— Точно.

— Чего, по-вашему, хочет Райф? — спрашивает Нг.

— Он желает быть Озимандиасом, царем царей. Смотрите, все очень просто: стоит ему обратить вас в свою веру, он может контролировать вас ме. И он в состоянии обращать в свою веру миллионы, поскольку эта вера распространяется, как чертов вирус. У людей нет к нему иммунитета, поскольку все отвыкли думать о религии, потому что все не настолько рациональны, чтобы спорить о таких вещах. Иными словами, очень просто обратить всех, кто читает «Нэшнл Инквайрэр» или смотрит профессиональный матч по борьбе по телевизору. А имея в качестве подспорья «Лавину», приобрести неофитов еще проще.

Главным озарением Райфа было то, что нет никакой разницы между нашей современной культурой и древним Шумером.

У нас имеется огромная рабочая сила, которая или вообще неграмотна, или отказывается пользоваться письменностью, полагаясь на телевидение, этакую разновидность изустной традиции. У нас имеется крайне незначительная образованная элита — в основном те, кто посещает Метавселенную, — которая понимает, что информация есть власть, и которая контролирует общество, потому что обладает той самой полумистической способностью говорить на магических компьютерных языках.

Это делает нас огромным камнем преткновения на пути Райфа. Люди, подобные Л. Бобу Райфу, ничего не могут сделать без нас, хакеров. Даже если он сможет обратить нас, то не сумеет использовать, поскольку то, что мы делаем, носит творческий характер и не может быть продублировано людьми, работающими на ме. Но он может угрожать нам «Лавиной». Вот что, на мой взгляд, произошло с Да5идом. Возможно, это был эксперимент, попытка посмотреть, как подействует «Лавина» на настоящего хакера, а возможно, это был предостерегающий выстрел, чтобы продемонстрировать всей общине хакеров силу Райфа. Иными словами: смотрите, что с вами станет, если обрушить Ашеру на технологическое жречество.

— Все равно что полить полевые цветы напалмом, — говорит Нг.

— Насколько мне известно, остановить бинарный вирус невозможно. Но псевдорелигии Райфа есть противоядие. Нам-шуб Энки существует до сих пор. Копию этого нам-шуб Энки отдал своему сыну Мардуку, который, в свою очередь, передал ее Хаммурапи. Так вот, Мардук мог быть, а мог и не быть реальным человеком. Дело в том, что Энки из кожи вон вылез, чтобы создать впечатление, будто он в той или иной форме передал свой нам-шуб. Иными словами, он оставил послание, которое, как предполагалось, должны декодировать последующие поколения хакеров, если Ашера снова вырвется на свободу.

Я почти уверен, что необходимая информация содержится в глиняном конверте, извлеченном десять лет назад из раскопок древнего шумерского города Эриду на юге Ирака. Эриду был столицей Энки; Энки был местным эном Эриду, и храм Эриду содержал его ме, включая нам-шуб, который мы ищем.

— Кто выкопал глиняный конверт?

— Раскопки в Эриду целиком и полностью спонсировал Библейский колледж Бейвью, штат Техас.

— Университет Л. Боба Райфа?

— Вот именно. Он создал факультет археологии с единственной целью раскопать город Эриду, установить, где находится храм, в котором Энки хранил все свои ме, и заполучить их себе. Л. Боб Райф хотел восстановить навыки, которыми владел Энки; он желал, проанализировав его ме, создать собственных нейролингвистических хакеров, которые могли бы писать новые ме, а тем, в свою очередь, предстояло стать основными правилами, программой нового общества, которое желает построить Райф.

— Но среди этих ме есть копия нам-шуб Энки, — говорит Нг, — крайне опасная для плана Райфа.

— Верно. Он хотел заполучить таблицу, но не для того, чтобы ее проанализировать, а для того, чтобы оставить ее у себя, дабы никто не смог обратить ее против него.

— Если вы сумеете добыть копию этого нам-шуб, — говорит Нг, — какое воздействие она окажет?

— Если мы сможем передать по радио нам-шуб Энки всем эн на Плоту, они передадут его всем людям Плота. Это заклинит нейроны праязыка и помешает Райфу программировать их новыми ме, — отвечает Хиро. — Но сделать это надо до того, как Плот распадется, до того, как все беженцы выйдут на берег. Райф обращается к своим эн через центральный передатчик на «Интерпрайзе», радиус действия которого, надо думать, крайне мал, в пределах видимости, не более. Очень скоро он передаст большое ме, которое стройными рядами погонит всех беженцев на берег, как единую армию с координированным приказом идти в атаку. Иными словами, если Плот распадется, охватить всех беженцев единой передачей станет невозможно. Поэтому сделать это надо как можно скорее.

— Мистер Райф будет крайне недоволен, — предсказывает Нг. — Он попытается нанести ответный удар, обрушив на техножречество «Лавину».

— Это я знаю, — отвечает Хиро, — но не в состоянии решать больше одной проблемы за раз. Тут мне может понадобиться кое-какая помощь.

— Проще сказать, чем сделать, — возражает Нг. — Чтобы достигнуть Ядра, нужно пролететь над Плотом. У Райфа там миллион людей с винтовками и ракетными установками. Даже высокотехнологичная система не в состоянии подавить организованный огонь из ручного оружия, ведущийся в большом масштабе.

— Тогда выведите к Плоту вертолеты, — говорит Хиро. — Что-нибудь. Все, что угодно. Если я смогу добраться до нам-шуб Энки и заразить им всех на плоту, то никакая опасность вам при приближении не грозит.

— Мы подумаем, что тут можно предпринять, — говорит Дядюшка Энцо.

— Прекрасно, — отвечает Хиро. — А теперь, как насчет «Разума»?

Нг что-то бормочет, и в его руке возникает карточка.

— Это новая версия софта, — говорит он. — Глюков в ней должно быть чуть меньше.

— Чуть меньше?

— Нет на свете программы без глюков, — отвечает Нг.

— Думаю, во всех нас есть немного Ашеры, — качает головой Дядюшка Энцо.

58

Выбравшись без помощи секретаря из офисного лабиринта, Хиро на лифте спускается на Стрит. А выйдя из неонового небоскреба, он видит, что на его мотоцикле сидит, возясь с управлением, черно-белая девочка.

— Ты где? — спрашивает она.

— Тоже на Плоту. Слушай, мы только что заработали двадцать пять миллионов долларов.

Он уверен, что уж на этот-то раз его слова произведут на И. В. впечатление. Но нет.

— Этого, наверное, хватит на концерт на моих похоронах после того, как меня доставят домой в цинковом контейнере, — отзывается она.

— А с чего это?

— Я попала в переплет, — признается она — впервые в жизни. — Думаю, мой новый парень собирается меня убить.

— А кто твой новый парень?

— Ворон.

Если бы аватары умели бледнеть, у них кружилась бы голова и им приходилось бы сесть на тротуар, Хиро бы так и сделал.

— Теперь я знаю, почему у него на лбу вытатуировано «ПОНИЖЕННЫЙ САМОКОНТРОЛЬ».

— Великолепно. Но я надеялась на некоторое содействие или хотя бы совет, — говорит она.

— Если ты думаешь, что он собирается тебя убить, то ошибаешься. Будь ты права, ты была бы уже мертвая, — говорит Хиро.

— Это как посмотреть, — отвечает она и рассказывает крайне забавную историю с дентатой.

— Я попытаюсь тебя вытащить, — говорит Хиро. — Но сейчас я, пожалуй, тоже не самая лучшая компания на Плоту, со мной небезопасно.

— Ты уже повидался со своей подругой?

— Нет. Но очень надеюсь. Если предположить, что останусь жив.

— На что очень надеешься?

— На возобновление отношений.

— Почему? — спрашивает она. — Что с тех пор изменилось?

Это один из тех исключительно простых и очевидных вопросов, которые так действуют на нервы, потому что в ответе Хиро не уверен.

— Ну, мне кажется, я сообразил, что она делает. Зачем она сюда приехала.

— И что с того?

Еще один простой и очевидный вопрос.

— Мне кажется, теперь я ее понимаю.