Любовь на все времена Смолл Бертрис
Робби и Осман показали О'Малли, как подсластить и быстро выпить горькое варево. На стол рабы поставили изогнутые, как рога газели, сласти, засахаренные орехи, фисташки и вазы с зеленым виноградом, сочными золотистыми абрикосами и липкими сладкими финиками.
Они сидели на подушках, насытившиеся и совершенно не верящие извинениям Османа за скудность сегодняшнего стола. Увы, он не знал, когда точно они приедут, а в этом климате трудно сохранить пищу свежей. Потребуется время, чтобы подготовиться к настоящему пиру, который состоится завтра. Потом он хлопнул в ладоши, и в комнату вбежали и начали танцевать перед ними женщины, которые раньше мыли их в бане. Они не заметили, как в комнату вошли музыканты. Теперь они сидели в углу и старательно играли на своих инструментах. Рабы внесли кальяны, и снова Осман и Робби учили остальных, как ими пользоваться. Они сидели, удобно развалившись, наблюдая за цветисто одетыми женщинами, которые показались Конну гораздо более чувственными в своих тонких кисейных одеждах, чем в банях, когда они были совершенно нагими.
Кальян действовал успокаивающе, лампы притушили. Конн заметил, что Осман и Робби ушли. Музыканты тоже исчезли. Женщины оказались на подушках вместе с мужчинами, и Конн увидел, что черная красавица Нигера полностью завладела его старшим братом Брайаном. Шон и Симус развлекались каждый с двумя девушками, Конн попытался подняться с подушек, но две смуглые берберийские девушки ласково толкнули его обратно и, несмотря на его неистовые протесты, стали возбуждать его.
Извиваясь, они оплетали его, дразня руками и ртами. «Они мне не нужны», — думал он, но не мог пошевелить ни руками, ни ногами. Он не знал, как заставить их покинуть его. Не торопясь, с большим старанием и очень умело они возбуждали его, пока его огромный член не стал прямым и твердым.
Потом каждая по очереди оседлала его и насадила себя на его огромный кол. И все же он был не удовлетворен. Затем девушки по очереди брали в рот его член и ласкали его. Затем взбирались на него и снова вводили в себя его торчащий член. Наконец вожделенный взрыв потряс его, и, расслабившись впервые за много недель, он позволил девушкам снова помочь ему достичь невероятных высот наслаждения. Он был искусным любовником, но они научили его вещам, о которых раньше он даже не подозревал.
Пока одна из девушек стояла на коленях, подставляя ему свои гладкие бока, ее подруга схватила член Конна и приставила его к месту, которым, как он слышал, иногда пользуются мужчины, но которым сам не пользовался никогда.
— Нет, девушка, только не сюда, — запротестовал он. — Я могу сделать тебе больно.
Обе женщины засмеялись, и та, к которой был приставлен его член, сказала:
— Нет, мой господин. Это способ, которым пользуются мужчины нашего пустынного племени. Мы привыкли к этому, и нам это нравится. Я думаю, что и тебе тоже понравится, если ты попробуешь.
— Прошу тебя, господин, — умоляла девушка, стоящая на коленях, — наполни меня, прошу тебя!
Он все еще чувствовал опьянение от кальяна, поэтому им удалось уговорить его. Обхватив бедра девушки, Конн подался вперед. При первой попытке он ощутил сопротивление, но он упорно преодолевал его и наконец пробился внутрь самого тесного прохода, который когда-нибудь обхватывал его член. Он стал медленно двигаться, так, как он делал бы, если бы находился в привычном для него положении, и она застонала от неподдельного наслаждения и быстро достигла вершины. Он был потрясен.
— Теперь со мной! — стала просить его другая девушка и приставила его все еще налитой и неустающий член к своим пухлым ягодицам. Почему он не отказывался иметь с ними дело?
Этого он не понимал, но подумал о своей любимой Эйден. Эйден, которую силой могли заставить отдаться султану таким же способом, каким с такой радостью отдавались сейчас ему эти девушки. Эйден! Эйден! Со стоном он излил свою страсть и впал в оцепенение, после которого проснулся только после полудня следующего дня.
Однако он отчетливо помнил все, что происходило между ним и теми двумя девушками накануне. Он был противен сам себе. Осман, видя его страдания и понимая их причину, отозвал его в сторону.
— Друг мой, — сказал он, — природа мужчины не позволяет ему долго оставаться без женщины. Вы уже многие недели не были с женщиной, Конн. То, что происходило между вами и моими рабынями, полезно для здоровья и вполне естественно.
— Но я люблю свою жену! — запротестовал Конн.
— Что общего между вашей любовью к жене и требованиями вашего тела? Вашей жены здесь нет, и удовлетворить ваши потребности она не может, а они должны быть удовлетворены, иначе ваше тело может быть отравлено дурным настроением, скопившимся в нем. Это небезопасно и безнравственно для мужчины — лишать себя удовольствия, которое доставляет женское тело.
— Но в моей стране, — сказал Конн, — мужчина верен своей жене.
— В вашей стране, — сказал Осман, — мужчина женится на одной женщине, и тайком развлекается со многими другими. Здесь, в исламской стране, мы не делаем секрета из того, что является обычным явлением.
— Однако вы верны вашей жене. Осман! Астролог улыбнулся.
— У меня нет особой страсти к женщинам, несмотря на то, что у меня много детей. Дети приносили Алиме радость, занимали ее время, и она не чувствовала себя забытой, потому что я почти все свое время проводил за работой. Если бы я взял других жен или даже наложниц, я бы не мог позволить себе такой роскоши, потому что все они требовали бы моего внимания. Но даже я, мой друг, иногда совал свой член в чужой колодец, когда желание захлестывало меня. — Он серьезно смотрел на Конна. — Твоя жена уже познает другого мужчину к тому времени, когда ты доберешься до нее.
Разве ты осудишь ее за эту связь из-за того, что, по-твоему, она должна быть верна тебе?
И Конн вдруг понял, что именно Осман сделал так, что накануне он опьянел от кальяна. Конн должен был ощутить потребности тела, которые нельзя заглушить никаким разумом. Так же, как он лежал совершенно беспомощно, пока его соблазняли две берберийские девушки, так же и Эйден может оказаться соблазненной, несмотря на ее любовь к нему. Мир, в котором он сейчас находился, оценивал женщину по количеству коз, лошадей или верблюдов, которые могли бы быть получены за нее. Конн вдруг понял, что так было везде. Многие мужчины считали женщину своим имуществом, но по отношению к Эйден у него такого чувства не было. И все же женщины оценивались в той мере, в какой они могли принести мужчинам выгоду. Он посмотрел в глаза Осману и утонул в золотистом свете, который исходил от теплого взгляда астролога.
— Я люблю свою жену, — сказал он тихо, — но я понимаю, чему вы хотите меня научить, Осман, и я благодарю вас.
— Но ты понял мой урок, Конн?
— Сердцем я понимаю, что вы хотите мне сказать, Осман, но так трудно разуму смириться с этим. Я схожу с ума от мысли, что моей женой обладает другой мужчина. Почему, когда мужчина имеет другую женщину, это не кажется дурным поступком, но женщине трудно смириться с другим мужчиной. — Он глубоко вздохнул. — Я хочу вернуть ее.
— Поймите это как следует, брат моего милого друга, ваша жена ужасно страдала от происходящего, страдала гораздо больше, чем, возможно, могли бы страдать вы. Я не говорил вам, я не хотел говорить вам этого прежде. Вы должны были немного осмотреться. Ваша жена потеряла ребенка еще раньше, чем она доплыла до Алжира.
— Значит, теперь нас связывает только наша любовь, — тихо сказал Конн и вспомнил о том, как когда-то он так храбро говорил, что их любовь вечна. Была ли эта любовь достаточно сильной, чтобы выдержать утрату ребенка и понимание того, что она познала другого мужчину? Да! Да! Какие бы трудности ни пришлось им преодолеть, вместе они сильнее, чем порознь. И если ему следует смириться с тем, что случилось, значит, Эйден тоже должна сделать это, а ей это будет гораздо труднее. Ей нужен он, а она нужна ему. Сейчас она нужна была ему больше, чем когда-либо раньше. Она — единственная женщина, которая сделала его счастливым. Он хотел, чтобы она вернулась.
Осман улыбнулся, и Конн знал, что он понял, какие мысли мечутся в его мозгу.
— Вам станет легче, Конн, с каждым днем вам будет становиться легче, — сказал астролог.
— Моя сестра Скай говорит, что вы видите вещи, которых не видят другие, — начал Конн. — Сумею ли я спасти свою жену и будем ли мы снова счастливы?
— Судьба каждого человека в основном зависит от него самого, — сказал Осман. — Нам всегда предлагают несколько путей, по которым можно идти, а какой путь выберем мы, зависит от нас. За этим мы можем следить, Конн. Наша судьба, мы называем ее кисмет, контролирует другое. Болезнь, потерю ребенка, возможность разбогатеть. Над этими вещами мы не властны. Поскольку в это дело вовлечены те, кого я мало знаю, я не могу сказать вам ничего, кроме того, что с Эйден вы снова встретитесь. Это показывают ваши звезды, и я не буду выдумывать что-то, чтобы обмануть вас. Мое доброе имя создано не надувательством, как у некоторых. Я уверен, ваша сестра говорила, что прежде всего я честный человек.
Конн растерянно кивнул. Он по-детски хотел, чтобы его заверили в том, что все будет хорошо.
Ему хотелось верить, что судьбой предопределено добиться успеха, что ничего плохого не случится и что он и Эйден будут всегда счастливы, как были счастливы герои детских сказок, которые его мать рассказывала его братьям и ему самому, когда они были маленькими мальчиками.
— Значит, — сказал он, стараясь говорить добродушно, — вы говорите мне, что я должен терпеливо сидеть следующие несколько недель, пока дей со своей мудростью разрешит выпустить мои корабли. Потом я должен плыть в Стамбул со слабенькой надеждой на успех. Я должен пойти навстречу неизвестности. Осман, и рискнуть.
— Как рискует любой смертный, брат моего друга Скай, — усмехнулся Осман, — как любой смертный.
— Тогда я сделаю это, но ради Бога, Осман, поговорите со своим другом деем. Если мои братья слишком много ночей проведут с девушками, чем, как я подозреваю, они занимались прошлой ночью, мне от них не будет никакой пользы.
Осман снова усмехнулся.
— Не бойся, Конн. У меня есть замечательные тонизирующие средства, которыми я поделюсь с ними. Обещаю, когда вы отплывете, они будут как новенькие.
— Если до этого ваши женщины не убьют их своими нежностями, — засмеялся Конн.
— Они еще молоды, Конн.
— Могут перестать быть таковыми, когда мы покинем Алжир, Осман.
На этот раз засмеялся Осман.
— Поверьте мне, — сказал он, — я заботился о Робби все эти годы, и он еще полон сил, разве не так?
— Я еще не видел его сегодня утром, — заметил Конн.
— Вы не увидите его несколько дней, — сказал Осман. — Наш маленький друг очень силен в любви. Я ему приготовил близнецов, и они не скоро притушат его страсть.
— Черт подери! Такая жизнь не для меня. Осман, хотя было время, когда я путался с лучшими красотками, но это было до женитьбы на Эйден. Теперь я этим больше не занимаюсь. Я хочу уехать в Перрок-Ройял с Эйден и жить там тихой жизнью. Я не искатель приключений, хотя раньше думал иначе.
— Немногие признаются в этом, — улыбнулся Осман. — Просто вы раньше других поняли, что вам нужно. Это благословенье Божье, Конн, мой друг. Очень редкое благословенье Аллаха. Будьте благодарны за это. Вам повезло, вы уже выбрали свою дорогу. Многим это не удается.
— Память о том, что было у нас с Эйден, сияет в моем сердце, как яркий маяк, Осман. Эта память освещает мою дорогу и позволяет видеть главную цель. Но изгибы и повороты этой дороги невозможно предвидеть, не так ли?
— Верно, предвидеть их невозможно, но вы преодолеете их, мой друг. Вы преодолеете.
Глава 13
И валида Hyp У Бану, и султанша Сафия, да и сам Мюрад полагали, что неожиданная женитьба посла Крымского ханства принца Явид-хана — это их заслуга. Принц женился на красивой рабыне, которую султан подарил ему всего за три недели до этого. Говорили также, что он законным путем освободил женщину от рабства. Это была любовная история, достойная знаменитых сказок Шехерезады, а слухи, ходившие по Стамбулу, приписывали этой женщине редкую и необычную красоту, которой она околдовала своего мужа. Предполагали, что она пери, а может быть, и ведьма.
Церемония бракосочетания прошла в близлежащей сельской мечети. На ней присутствовали жених, несколько его знакомых послов, включая Уильяма Харборна, неофициального посла Англии, чье законное пребывание на этом посту скоро должно было быть подтверждено, и султан Мюрад. После окончания церемонии мужчины вернулись во дворец принца, чтобы торжественно отпраздновать событие. Они и мельком не видели невесту, которая оставалась на женской половине и праздновала свое замужество с матерью султана, Сафией и тремя своими служанками.
— Ты очень удачливая женщина, — сказала Hyp У Бану, — потому что принц женился на тебе. Должно быть, он очень любит тебя. Я сразу поняла, что в тебе есть что-то необычное, и решила, что ты должна стать даром моего сына Явид-хану.
— Это правда, что он освободил тебя по закону? — спросила Сафия. Эйден кивнула.
— Он ходил к человеку, которого называл «кадий». У меня есть бумаги, они лежат в спальне, в той резной шкатулке сандалового дерева, которой вы так восхищались. Я должна поблагодарить вас обеих, вы ведь мои друзья. Мой господин Явид-хан — хороший человек.
— Но ты ведь не любишь его, правда? — спросила Hyp У Бану.
— Нет, я никогда не полюблю вновь, я люблю моего дорогого Конна, — ответила Эйден. — Мне кажется, я однолюбка, но это не значит, что я не буду отдавать все мое внимание, заботу и преданность моему господину Явиду. Я буду это делать.
Hyp У Бану кивнула.
— Ты очень мудра, дитя мое. Кто знает, может быть, со временем ты научишься любить принца, особенно если повезет и ты родишь ему детей. Это так действует на женское сердце. В конце концов, ведь у вас с мужем не было детей.
— А ты любила отца моего господина Мюрада? — ехидно спросила Сафия. Султан Селим II был известен как пьяница и слабый правитель.
— Сначала — нет, — спокойно ответила мать султана, буравя взглядом Сафию. — Нам не так повезло, как тебе, моя дорогая. Поначалу Селим был не очень ласковым. И только со временем я узнала его и поняла. Я постаралась полюбить его, и в ответ получила его любовь. Любовь трудно завоевать, Сафия, но в конце концов эти труды вознаграждаются.
— Расскажите мне о султане Селиме, — попросила Эйден. Ей было интересно узнать о человеке, о котором Hyp У Бану говорила с такой нежностью.
— Он был сыном великого султана Сулеймана, которого мы называли «законодателем», хотя на Западе его называли Великолепным. Его дедом был Селим I, блестящий военачальник, а прапрадедом — Мехмет, завоеватель Константинополя, сейчас именуемого Стамбулом. Как ты видишь, предки у моего Селима блистательные. Однако, увы, его мать Хуррема была злой, испорченной женщиной. Селим — ее первенец, но она родила султану Сулейману еще двух сыновей и дочь. Однако у султана Сулеймана был еще один сын, рожденный от женщины по имени Гюльбихар, его звали Мустафа, и он считался наследником султана. Ему исполнилось двадцать пять лет, когда Хуррема настроила его отца против сына, и заставила убить его. Гарем и детей Мустафы тоже уничтожили. Хуррема подвела к смерти и своего второго сына, принца Баязида, очень способного юношу. Ее третий сын был калекой, и по закону из-за увечья не мог наследовать трон. Говорят, он умер от горя, потому что обожал своего брата, принца Мустафу, который всегда был добр к нему, и своего брата Баязида.
Таким образом, мой Селим остался единственным наследником отца. С самого рождения мать до безумия любила и портила его. Он отличался маленьким ростом, хотя братья были высокими. Он был толстым, а они — худощавыми. Он плохо видел, а у его братьев было прекрасное зрение. Лицо Селима покрывали прыщи, поэтому он отпустил бороду. Но борода росла клочками и была редкой. По внешнему виду мой Селим очень напоминал своего двоюродного дядю Ахмета, но характером он был похож на своего другого дядю, ученого Коркута. Просто он не был рожден для того, чтобы стать правителем. Но Хуррема совершенно отказывалась это понимать и безжалостно уничтожала возможных соперников старшего сына.
Правда состоит в том, что моего мужа сгубила его властолюбивая мать. Он был слабовольным и нерешительным. В нем не было величественности. Он хотел спокойно прожить жизнь, не собирался и не готовился сесть на трон. Зато его мать хотела, чтобы он стал султаном, тогда и она смогла бы занять видное место. Так и случилось.
Однако она умерла задолго до того, как Селим унаследовал трон, и оставила империи в наследство сына, неспособного к управлению, испорченного, суеверного ребенка с обликом мужчины. Слава Аллаху, что его правление оказалось недолгим, а мой сын Мюрад похож на своего деда, Сулеймана, и на прапрадеда, Селима I, умелого правителя.
Вот, Марджалла, такова история жизни и правления моего мужа. В истории он остался как Селим пьяница, мусульманин, который преступил священный закон и стал пить вино. Моя жизнь — это другая история. Как и Сафия, я была почти ребенком, когда меня привезли в Новый Дворец. Мои родители принадлежали к знатной черкесской семье, и меня, как и тебя, отправили вместе с данью султану Сулейману. Меня учили всему, чему учат девушек, попадающих в гарем. Однажды меня послали в бани принца Селима. В первый раз он увидел меня именно в банях. Он приходил в себя после разгульной ночи. Я меняла холодные полотенца на его голове и, как говорится, приглянулась ему. Мне дали отдельную маленькую комнатку и рабыню, чтобы она прислуживала мне. Скоро меня позвали в его постель. Как же я боялась, несмотря на все поучения старожилок гарема. Селим заметил мой страх и стал успокаивать меня. Он был нежным и внимательным любовником и никогда не звал меня к себе, когда бывал пьян. Любовь к нему росла. Да, да, это произошло до того, как мы зачали нашего ребенка, который стал первым сыном моего мужа, хотя до Мюрада у него родились несколько дочерей. Я стала женой султана после рождения Мюрада. За свою короткую жизнь мой господин не раз брал в свою постель других девушек, но я была его любимицей. Что бы о нем ни говорили, он был неплохим человеком, — закончила Hyp У Бану.
— Кажется, вы принесли счастье султану Селиму II, госпожа валида, — сказала Эйден.
Hyp У Бану улыбнулась и потрепала Эйден по руке.
— Надеюсь, что ты тоже сделаешь счастливым принца Явид-хана. Да он уже счастлив, потому что сегодня он женился на тебе. Тебе выпала большая удача, моя дорогая Марджалла, это даст тебе преимущество перед другими его женами и наложницами, когда ты вернешься в Крым.
— Нет ни других жен, ни детей, — сказала Эйден и поведала валиде и султанше Сафие об ужасной трагедии Явид-хана. Hyp У Бану покачала головой, выслушав рассказ.
— Для принца это действительно ужасная потеря, но для тебя, Марджалла, — редкая удача! Ясно, что он тебя любит, раз сделал своей женой. Теперь роди ему сыновей и твое счастье обеспечено, независимо от того, как вена лик будет его гарем.
— Который, уверяю тебя, он обязательно заведет, — с горечью сказала Сафия.
— А ты-то что волнуешься? — огрызнулась Hyp У Бану. — Твой сын Мехмет станет наследником своего отца. Ты не родила ему других детей, хотя в одиночку владела моим сыном все эти годы. Одного принца недостаточно для Оттоманской империи. Кроме того, мужчине несвойственно быть верным только одной женщине. Когда ты это поймешь?
— Я никогда не пойму этого! — крикнула Сафия. — Никогда!
— Ба! Напрасно исходишь горечью, дочь моя! Не будь глупой. Принимай то, что дает тебе Аллах, и будь благодарна за это. Ты знаешь, сколько женщин хотели бы оказаться в таком положении? Мехмет, слава Аллаху, сильный и здоровый мальчик и уже заглядывается на рабынь. Когда-нибудь ты окажешься на моем месте, Сафия. Любовь — хорошая вещь, но власть — лучше. — И Hyp У Бану засмеялась.
Вечером, когда мать султана и его жена, сам султан и остальные гости уехали, Эйден рассказала Явид-хану об этом разговоре, пока они вместе лежали на диване. Он положил ее между своими длинными ногами, она спиной лежала на его груди, и он ласкал ее грудь, эти прекрасные шары молочной белизны.
— Говорят, они воюют друг с другом в гареме. Они обе — женщины сильные, но пока жив султан Мюрад, именно его мать будет управлять гаремом и заботиться о спокойствии своего сына.
— Почему Сафия не любит Hyp У Бану? — недоумевала Эйден. — Она кажется хорошей женщиной. Она мне нравится.
— Тебе и Сафия нравится?
— Конечно. Она ближе мне по возрасту, и мы с ней как подруги.
— Прекрасно, мой бриллиант. Не принимай сторону ни одной из них, или попадешь под перекрестный огонь. Сафия недолюбливает валиду, ведь именно Hyp У Бану настояла на том, чтобы султан брал к себе в постель других женщин. В течение многих лет он отдавал любовь только Сафии, но она родила всего одного сына, принца Мехмета. Оттоманская империя не будет чувствовать себя в безопасности, если у нее только один наследник трона. И со временем стало ясно, что у Сафии детей больше не будет, несмотря на то, что она еще молода. Hyp У Бану и визирь все-таки уговорили султана брать в постель других женщин. Он согласился, но оказалось, что проявлять свою мужскую силу он может только с Сафией. Потом валида узнала, что Сафия покупала амулеты и приворотные зелья, чтобы удержать султана около себя.
Эйден очень заинтересовалась.
— Как валида обнаружила это?
— Есть одна знаменитая во всем Стамбуле торговка — старая женщина по имени Эстер Кира. Она так стара, что дружила еще с прабабкой султана Мюрада Кирой Хафиз. Она приходила в гарем султана со своими товарами еще девочкой и быстро завоевала доверие. Ее товары всегда были самого лучшего качества, а цены — более чем справедливые. Говорят, она оказала легендарной Кире Хафиз какую-то большую услугу, и за это ее семью навсегда освободили от уплаты налогов, что позволило им, евреям, создать большой банкирский дом. Говорят, во всех цивилизованных странах можно найти банкира Кира. Даже у нас, в Крыму, есть один, — он засмеялся. — И сейчас старуха еще приходит в гарем со своими товарами просто для того, чтобы развлечься. Деньги ей не нужны.
Но я отвлекся.
Торговка на базаре, которая продавала Сафии амулеты и приворотные зелья, была еврейкой. Она не удержалась и похвасталась другим женщинам об услуге, которую оказала жене султана и которая, как говорила она, может помочь семье добиться освобождения от налогов, чего в молодости добивалась Эстер Кира.
Конечно, эти разговоры тут же дошли до ушей Эстер. Она рассказала об этом валиде, но убедила ее, что купить амулеты и приворотное зелье уговорила расстроенную Сафию базарная торговка и что сама Сафия никогда бы так не поступила, если бы ее не искушали. Таким образом, хитрая старуха избавила султаншу от заслуженного наказания и сумела сохранить дружбу с обеими могущественными женщинами. — Он усмехнулся. — Дружа с Сафией и Hyp У Бану, ты, я думаю, со временем познакомишься с легендарной Эстер, но, мой бриллиант, я не хочу в нашу брачную ночь рассказывать тебе сказки, — рассмеялся Явид-хан, нежно пощипывая ее соски, — я хочу любить тебя, моя ласковая жена Марджалла. Любимая, ты за это короткое время подарила мне столько счастья. Я никогда не думал, что смогу снова стать счастливым.
Эйден повернула голову и заглянула ему в глаза.
— Ты тоже сделал меня счастливой, господин, я ведь тоже думала, что никогда не найду покоя.
Она протянула руку и ласково провела по его лицу, а потом притянула его голову и поцеловала в губы быстрым поцелуем. В его красивых небесно-голубых глазах светилось откровенное желание, которое она может удовлетворить. «Это не важно, что я солгу ему, — мелькнула у нее мысль. — Эта ложь не имеет злого умысла и безобидна, но она осчастливит его». Он не знает, что лежит у нее на сердце, да еще ни один мужчина по-настоящему не разгадал секретов женского сердца.
— Я люблю тебя, господин Явид, — тихо сказала она и была вознаграждена радостью, осветившей его лицо. Он крепко обнял ее и, почти всхлипывая, сказал;
— Я тоже люблю тебя, мой бриллиант! Я люблю тебя с самой первой встречи. Я боялся, что ты не сможешь полюбить меня, так велика была твоя любовь к мужу. Благодарю Аллаха за то, что он дал мне тебя, моя любимая жена Марджалла!
— Конн для меня потерян, — честно сказала она, — как для тебя потеряны Зои и Айша. Однако жизнь продолжается. Если мы не сможем любить снова, господин, мы оскорбим память тех, кого любили раньше.
"Может быть, когда-нибудь я научусь верить этим своим словам», — решила она про себя.
Он положил ее на шелковый матрас и нежно ласкал руками, губами и языком. Его нежные, но в то же время чувственные прикосновения вызывали пульсирующие сладкие искры, пробегающие по всему ее телу. Убедившись, что она готова принять его, он вошел в нее, шепча:
— Давай сделаем сына этой ночью, мой бриллиант. Давай сделаем сына!
Она приняла его с тихим возгласом и обняла за плечи. Его слова заставили ее вздрогнуть, а он это принял за проявление страсти. Ее разум восстал, она мысленно молилась: «О, не сейчас, дорогой Боженька! Не сейчас, потому что тогда Конн будет по-настоящему потерян для меня. Не сейчас».
И Явид-хан наполнил ее своим сильным семенем. Но молитва Эйден была услышана, и она не зачала.
Лето было теплым и ясным, и каждый день, когда принц уезжал в город, чтобы выполнять свои обязанности в султанском дворце, Эйден отправлялась в сад руководить работой садовников. Медленно, терпеливо расчищали они землю от сорняков. Стали видны очертания клумб. В зарослях обнаружился еще один большой фонтан и несколько маленьких. С разрешения мужа Эйден послала в Стамбул за мастеровыми, чтобы починить водоводы и заменить изразцы, которые поломались за многие годы забвения.
Ценя ее умение и с каждым днем все лучше узнавая ее, Явид-хан предоставил своей жене свободу передвижения. Эйден, видя разницу в традициях, поняла, как глубока его вера в нее. Она не злоупотребляла его доверием, никогда не выезжала из дворца, не предупредив его заранее о том, куда она едет и с кем будет встречаться. Обычно она ездила в Новый Дворец повидаться с валидой и Сафией или на Большой Базар — купить редких растений для своего сада.
Однажды в начале ноября Эйден приехала повидать Сафию. В комнате Сафии она увидела еще одну гостью.
Рядом с Сафией сидела маленькая полная женщина с черными волосами и блестящими черными глазами. Одетая в превосходное широкое платье из алой парчи, сверкающая великолепными тяжелыми золотыми серьгами, браслетами и кольцом с огромным бриллиантом, она привлекала к себе внимание. Эйден поразили размеры бриллианта, и только правила приличия заставили ее отвести глаза.
— Марджалла! Познакомься с Эстер Кира, — сказала Сафия.
— Добрый день, госпожа, — вежливо сказала Эйден и, подчиняясь приглашающему жесту Сафии, подсела к ним.
— Значит, это та женщина, которую так хвалит валида, — проскрипела Эстер Кира голосом, который выдавал ее возраст. А было ей восемьдесят восемь лет.
— Ваши замечательные волосы напомнили мне моего друга Киру Хафиз, да будет благословенна ее память. Она была настоящей красавицей, — сказала госпожа Кира.
— Которой я, конечно, не являюсь, — засмеялась Эйден. — Мой отец обычно говорил, что я просто миленькая, да и то только тогда, когда стараюсь.
Старая женщина засмеялась в ответ каркающим смехом.
— Очень хорошо, когда знаешь свои недостатки, а также и свои сильные стороны, — ответила она. — Могу сказать, что ты умная женщина, которая понимает такие вещи, но в конце концов, если бы ты не была умна, принц не женился бы на тебе. Ты нам дала тему для разговоров этой скучной осенью, госпожа Марджалла. Стамбул — город, где процветают сплетни. Разве не так, госпожа? — обратилась она к Сафии.
— Несомненно, так, — ответила Сафия и повернулась к Эйден. — Ты ходила за покупками, дорогая Марджалла? О, теперь есть о чем сплетничать! Принц Явид-хан разрешает своей жене ходить туда, куда ей хочется, Эстер Кира. Разве это не возмутительно?
— Скажу, что принц — человек, обладающий интуицией, — заметила старая женщина, и Эйден это понравилось.
— Во всем Стамбуле я не могу найти луковиц тюльпанов, — пожаловалась Эйден, — а мне так хочется, чтобы весной в саду Явида цвели цветы. Мои португальцы последние недели расчищали запущенный сад. Фонтаны починены, клумбы готовы для посадки, но я нигде не могу найти луковиц. Торговцы на Большом Базаре говорят, что их можно достать в конце весны, после того, как отцветут цветы. Я так расстроена.
— Может, Эстер достанет тебе нужные луковицы? — предположила Сафия и взглянула на старую женщину. Эстер Кира улыбнулась.
— Разумеется, это несложно, — сказала она, кивая.
— О, пожалуйста, — взмолилась Эйден.
— Эстер всегда делает возможным невозможное, правда, мой старый друг? — пошутила Сафия.
— Кое-что, госпожа Сафия, — и Эстер улыбнулась Эйден. — Видишь ли, госпожа Марджалла, я знаю пределы своих возможностей, но с луковицами тюльпанов я, конечно, могу помочь.
Эйден не удивилась, когда спустя несколько дней Эстер Кира сама приехала к ней. Старая женщина прибыла в своем собственном роскошном каике. Ее перенес на берег раб, и она торопливо пошла к дому. Следом за ней вышагивал большой чернокожий евнух с огромным узлом. Эйден тепло приветствовала гостью.
— Почему вы не известили меня о том, что приедете, Эстер Кира? Вы посчитаете меня плохой хозяйкой. Марта! Сделай чай и принеси пирожные.
Она усадила старую женщину около жаровни.
— На воде холодно, :
— ласково сказала она, — вы простудитесь.
— Ты говоришь, как моя внучка Рашель, — усмехнулась Эстер. — Моя дочь и невестки давно перестали трястись надо мной. Рашель, однако, еще молода и непреклонна. Глядя на нее, я вспоминаю себя в этом возрасте.
— Я чувствую, — сказала Эйден, улыбаясь, — что вы проживете еще столько, что вам в конце концов придется беспокоиться о Рашели.
— Хе-хе-хе! — Старая женщина засмеялась и энергично закивала. — Пусть Бог услышит твои слова.
Марта и ее дочери принесли глиняный горшок, в котором на жаровне заваривали освежающий напиток, по словам Явид-хана, называемый чаем. Из Крыма он привез два небольших сундучка со связками листьев, из которых варили этот напиток. В красном лакированном сундучке был черный чай, в зеленом — зеленый. Это был его любимый напиток, более любимый, чем кофе. Он показал, как его нужно готовить.
Наполнив пиалу горячим напитком, Эйден передала ее Эстер Кира, и та, отхлебнув, одобрительно почмокала. Эйден предложила ей ореховые пирожные и клейкую сладкую турецкую халву, которая, как она знала от Сафии, была любимым лакомством Эстер.
Старая женщина устроилась поудобнее и сразу сказала, зачем приехала:
— Я привезла тебе прекрасные луковицы тюльпанов, включая несколько очень редких и необычных сортов из Персии. Таких нет даже в садах султана. Это мой подарок тебе, Марджалла!
— Но, Эстер Кира, — запротестовала Эйден, — они, должно быть, очень дорогие. Я не могу позволить вам делать мне такие подарки. Вы должны разрешить мне заплатить за них.
— Нет, нет, дитя мое. Я хочу подарить их тебе. Это такой пустяк, и, кроме того, я не покупала их. Это лишние луковицы из моего собственного сада. Но я хочу, чтобы ты взяла их. Ведь я знаю, какую радость они доставят тебе весной, когда зацветут. Сад станет праздником для глаз, и твой муж будет доволен. Мать султана приедет, чтобы посмотреть на тюльпаны, и ты прославишь свой дом. Может быть, когда-то и ты сделаешь что-нибудь для меня. — Она улыбнулась.
— Вы так добры, — Эйден почувствовала, как слезы пощипывают глаза, хотя не понимала отчего.
— Ты счастлива, дитя мое? — спросила Эстер Кира.
— Я не несчастна, — Эйден вздохнула. — После этих слов может показаться, что я избегаю отвечать на ваш вопрос, но это так. Да, я благодарна Богу за то, что стала женой принца. Только сейчас начинаю понимать, что могло бы произойти со мной. В этом отношении мне очень повезло.
— Но ты его не любишь, — возразила Эстер Кира.
— Люблю, но не так, как Конна, — тихо ответила Эйден, понимая, что старая женщина никому не расскажет об этом разговоре. Как хорошо, что у тебя есть кто-то, кому можно доверять. В отношении Hyp У Бану и Сафии у нее не было такого чувства, хотя она радовалась дружбе с ними. Эстер Кира кивнула.
— Ты смирилась, дитя мое, и это хорошо. За свою долгую жизнь я видела много женщин из Западной Европы, которые попадали в этот мир и оказывались совершенно неприспособленными к нему. Самыми счастливыми становились те, кто смирился со своей судьбой и преуспел в этой жизни. Некоторые, как Сафия, достигли власти. Ты еще молода и поймешь, что страсть мимолетна и туманна. Что прошло, то прошло. Осталось позади. У тебя были дети?
— Нет. Мы были женаты недолго.
— Значит, все, что ты потеряла, — всего лишь мужчина, а их, ты это поймешь, дитя мое, очень легко заменить. Так же легко, как, по их мнению, можно заменить нас, что, конечно, совершенно не правильно. — Она плутовски усмехнулась. — Мужчины думают, что миром правят они, но ведь это не так, правда? Я вспоминаю мою дорогую Киру Хафиз, с которой дружила в юности. Помню, как она управляла своим любимым мужем, султаном Селимом I, о чем он даже не подозревал. Когда трон перешел к ее сыну, она тоже руководила им. Она допустила только одну ошибку.
— Какую же? — Эйден нравились воспоминания словоохотливой старухи.
— У султана Сулеймана была только одна любимица, Гюльбихар, Весенняя Роза, — принцесса из Багдада. У них родился один ребенок, сын, но моей дорогой Кире не терпелось вмешаться. Она сделала так, что ее сын соблазнился русской рабыней Хурремой, Хохотушкой. Султана Сулеймана тянуло к Хурреме, как мотылька тянет на свет. Он увлекся ею, не мог ею насытиться. Это был конец Гюльбихар. На смертном одре моя дорогая Кира сожалела о том, что вмешалась. Ее сьюа, султана, нельзя было оторвать от юбки Хурремы так же, как и от юбки Гюльбихар. Других женщин он не признавал. В конце концов получилось так, что она просто заменила одну фаворитку на другую.
— Это напоминает отношения Hyp У Бану и Сафии, — заметила Эйден.
— Конечно, — согласилась Эстер Кира, — но разница все же есть. Действительно, много лет султан Мюрад любил только Сафию, но он мужчина необыкновенно чувственный, и его мать поняла это. Я не могу сказать, что намерения валиды благородны, это было бы не правдой, но она предпочла, чтобы свою энергию он расходовал в гареме, а не на какой-нибудь разрушительной войне. Султан, однако, предложение матери принял чересчур охотно. Хотя по утрам он занимается делами, встречается с людьми искусства, учеными, все остальное время отдано гарему. Дети у него рождаются в угрожающем количестве. Не проходит двух-трех месяцев, чтобы какая-нибудь из его женщин не родила. Теперь совершенно ясно, что это:
Сафия стала бесплодной после рождения принца Мехмета, а с султаном все в порядке. Но у султанши нет причин жаловаться. Султан любит и почитает ее выше всех других женщин, кроме своей матери. Когда ты узнаешь побольше об оттоманском султане, поймешь, что он уважает и любит четырех женщин. Здесь, в Стамбуле, их называют четырьмя столпами империи. Одна, несомненно. Hyp У Бану, его мать. Вторая Сафия. Две другие — его сестра Фаруша-султан и таинственная Янфеда.
Янфеда попала в гарем во время правления Селима II.
Она и Hyp У Бану стали близкими подругами, и каждая обещала другой, что, если она станет фавориткой, она не забудет подругу. Конечно, Hyp У Бану с ее золотистыми волосами, бело-розовым лицом и черными глазами приглянулась Селиму II. Со временем, по совету Hyp У Бану, он обратил внимание и на Янфеду. Интересно, что она красивей валиды. Селим никогда этого не замечал, но именно так оно и было. У Янфеды редкий дар — видеть вещи, которых не видят другие. Султан Мюрад очень любит ее и ценит ее советы.
— Слушая вас, Эстер Кира, я чувствую себя маленькой девочкой, которой мать рассказывает волшебные сказки, — сказала Эйден.
— С той разницей, — отозвалась Эстер Кира, — что те сказки арабских ночей, которые я рассказываю тебе, — правда. Однако сейчас, дорогое дитя, я должна уехать, иначе опоздаю зажечь субботние свечи. Лет своих я не чувствую, но понимаю, что только старуха может сидеть и рассказывать сказки, забыв о времени. — С помощью Марты она встала на ноги. — Ты мне нравишься, госпожа Марджалла, и я стану с тобой дружить. Помни, на меня ты можешь положиться.
После этих слов она, сопровождаемая Джинджи, который был вне себя от радости, что его госпожу навестила сама знаменитая Эстер Кира, вышла из дворца и вернулась в Стамбул.
— Весной наш сад зацветет, — сообщила Эйден Явид-хану, когда он вечером вернулся из города, и рассказала ему о приезде Эстер Кира.
— Мой бриллиант, ты каждый день делаешь успехи. За короткое время ты подружилась с матерью султана, с его любимой женой, а теперь и с матриархом одного из богатейших банкирских домов Европы. Если бы я знал доброго джинна, который послал мне такое наслаждение, я бы поблагодарил его.
— Я рада, что сделала тебя счастливым, — сказала она. — Я тоже счастлива! Весной, когда сады расцветут, мы пригласим султана. Наверное, это можно будет сделать? Мы пригласим также Hyp У Бану, Сафию, Янфеду и Фарушу-султан и всех, кого ты считаешь нужным. Мы устроим праздник цветов.
Ее восторженность умилила его. Он развалился среди подушек, усадив ее на колени.
— Пригласить султана и его женщин в наш дом, конечно, можно. И ты хорошо это придумала. А как ты узнала о Янфеде и Фаруше-султан?
Его рука скользнула под ее шелковую сорочку и стала ласкать груди.
— Эстер Кира рассказала мне о них, — со вздохом сказала она, уютно устраиваясь около него, — когда слушаешь ее, кажется, что перед тобой живая история династии, господин Явид.
— Она жила в этой истории, мой бриллиант, и похоже, не выказывает никакого желания расставаться с этой жизнью. Несмотря на ее почтенный возраст, я не удивлюсь, если она доживет до правления следующего султана.
Он нежно уложил ее на руку и прильнул к ее груди, обводя быстро затвердевший сосок горячим языком. Она что-то бормотала от удовольствия, лаская его затылок. Несколько минут он баловался с ее прекрасными грудями, крепко сжимая их, лаская нежными прикосновениями, облизывая ее соски и дуя на них.
Придавленная его весом, она вертелась, пытаясь освободиться от своих шальвар темно-фиолетового шелка. Заметив, он смешливо проворчал:
— Бессовестная гурия, — и стал страстно целовать ее. Но она выскользнула из его объятий и, к его удовольствию, стала нетерпеливо его раздевать.
— Я обожаю, когда ты раздет, — смело сказала она, и он усмехнулся.
— Ты такая же смелая, как и бесстыжая, — поддразнил он в ответ.
Она была так не похожа на тех женщин, которых он знал раньше. Она не прятала от него свои чувства, а была открыта. Он не знал, что женщина может быть такой искренней, но это ему нравилось. Когда исчезла ее застенчивость, он обнаружил, что иногда у нее хватает смелости брать на себя лидерство в их любовных играх. Это очень возбуждало его, ведь обычно женщины пассивны.
— Сегодня, — сказал он, когда она раздела его, — я научу тебя, как иногда любят своих мужей женщины моей страны.
— Как? — Она сидела на корточках и с любопытством смотрела на него.
"Никто, — думал он, глядя на нее, — никто не может выглядеть восхитительнее». Скользнув глазами по ее роскошному телу, он наслаждался ощущением, что она принадлежит ему, и только ему. Если бы султан знал, как красиво ее тело, он никогда не расстался бы с ней. Если бы Мюрад знал, как она восхитительна в своей страсти, страсти, которая едва начинала раскрываться перед Явид-ханом, Марджалла никогда бы ему не досталась. Его голубые глаза не отрывались от ее серебристо-серых.
— Есть особый способ, которым можно заниматься любовью, мой бриллиант. Тот способ, от которого твое тело загорится огнем желания. Я хочу, чтобы ты любила меня именно так.
— Но я никогда не делала этого, — медленно сказала она и посмотрела на его спокойный член.
Явид-хан притянул жену к себе и поцеловал ее медленным чувственным поцелуем. Его язык проскользнул между ее губ и дерзко метался у нее во рту. Потом, отпустив ее, он ласково нагнул ее голову к своему члену.
— Я не буду силой заставлять тебя, но хочу, чтобы ты попробовала. Возьми меня в рот, Марджалла, и люби меня так же, как я буду любить тебя.
Эйден вздрогнула. Она никогда не думала, что ей придется делать то, что он сейчас просил. Она и представить себе не могла, что мужчина может любить женщину таким способом. Явид доставлял ей громадное удовольствие. Возможно ли, чтобы и она доставляла ему такое же удовольствие? Если да, она сделает это. Она потянулась и дотронулась языком до кончика его члена, потом, осмелев, пробежала языком по налитой кровью головке и снова вздрогнула, на этот раз от возбуждения, когда он простонал: «О моя любимая!"
Поощряемая им, она взяла член губами, обсасывая его как лакомый кусочек. Он сдавленным голосом говорил ей, что она должна делать, и она старательно выполняла его просьбы, быстро почувствовав, что он становится все больше и все тверже с каждой минутой. Слыша довольные стоны, которые срывались с его губ, она поняла, что он на самом деле получает удовольствие от ее действий. Наконец он закричал:
— Перестань, мой бриллиант! Перестань сейчас же, иначе я выброшу свое семя без пользы!
И она повиновалась, ожидая, что он скажет ей ложиться на спину, но, к ее удивлению, он сказал:
— А теперь, моя обожаемая жена, я хочу, чтобы ты села на меня верхом. Ты же говорила, что умеешь ездить верхом. Она удивленно посмотрела на него. Смеясь, он поднял ее и посадил на себя.
— Насаживай себя на мой кол, мой бриллиант. Я хочу, чтобы ты поездила на мне.
Эйден прикусила нижнюю губу. Всего секунду соображала она, о чем же он просит. Потом, улыбаясь, она ловко выполнила его просьбу, задохнувшись от того, что его твердый член заполнил ее.
— О-о-о-о! — тихонько выдохнула она.
Явид-хан смеялся и, протянув руки, стал гладить ее груди.
— Теперь, моя прекрасная женщина-охотник, скачи на мне, скачи на мне во весь опор.
Его член пульсировал внутри нее! Она чувствовала это биение и очень возбудилась. Чуточку потрясенная, она подумала, что в этой их любовной схватке ей предстоит быть главной. На этот раз она могла управлять им! Сегодня он будет извиваться между ее бедрами! Это потрясающе! Впервые в жизни она испытывала такой трепет. В ее глазах появилось почти первобытное выражение. Она взглянула на него, прищурившись. Склонившись над ним, она начала чувственно двигать бедрами, и его бедра поднимались навстречу ее толчкам.
Она схватила двумя руками его голову и прижалась к его губам, на минуту протолкнув в его рот свой язык и дразня лежащего под ней мужчину водоворотом движений. Потом нашла его ухо и легкими движениями кончика языка стала лизать кожу. Потом ее язык лизнул его щеку и шею, а тем временем ее упругие бедра, обхватившие его, продолжали двигаться то вверх, то вниз по его твердому члену.
Он наблюдал за ней через полуприкрытые веки, получая огромное удовольствие от ее действий. Ему понравилось, как легко она взяла на себя его роль, явно наслаждаясь переменой. И другие женщины скакали на нем, но ни одна из них не делала эту схватку такой интересной. Сейчас, однако, он почувствовал, что ему нужно занять положение, достойное мужа и господина. Он приподнялся и заставил ее сесть прямо. Одной рукой он крепко обхватил ее грудь, взял в рот ее сосок и настойчиво сосал его, пока их тела ритмично двигались.
На Эйден это оказало невероятное действие. Ее тело на секунду застыло, а потом она вдруг исступленно застонала, мотая головой. Внутри нее он был такой большой и твердый. Его горячий рот так настойчиво дергал ее нежный сосок. Она чувствовала, что ее тело начинает парить, но вместе с тем она ощутила взрыв яростного наслаждения, охватывающего и тело, и разум. Его удары становились все чаще и чаще, и вот она уже упала на спину, по-прежнему насаженная на его мощный член. Теперь он был сверху, с силой вколачиваясь в ее гостеприимное и нетерпеливое тело.
— О гурия! О-о-о! Я не могу остановиться! Я не хочу останавливаться! О-о-о-о, Марджалла! — И он задрожал, высвобождая свое семя.
Лежащая под ним Эйден не понимала, жива ли она. Ее сердце бешено колотилось, все тело было влажным, а разум застилало большое расплывающееся пятно. Она понимала единственное: его слова, обращенные к ней, были точным выражением того, что чувствовала она сама. Она не могла остановить неистовых движений своих бедер. Ей не хотелось делать этого! Ей хотелось, чтобы он продолжал и продолжал вечно любить ее. Она почувствовала, как его любовные соки заполняют ее потаенный сад, и ей стало замечательно хорошо. Он в изнеможении упал на нее, а она обвила его руками и баюкала, прижимая к своей груди.
Неожиданно она расплакалась. Слишком много переживаний обрушилось на нее. Теперь уже Явид-хан прижимал ее к своей груди. Он чувствовал ее теплые слезы, но молчал. Она рыдала так горько, а чем он мог облегчить ее печаль? Женщины так эмоциональны. Может быть, ее нужно было постепенно приучать. По своему собственному опыту он знал, что любовные отношения все отладят, независимо от того, что расстроило ее. Когда рыдания перешли в сопение, он тихо сказал:
— Ты знаешь, что я люблю тебя.
Она подняла голову и посмотрела на него. Светлые ресницы были влажными и слипшимися, — Знаю, — прошептала она. — Просто это было так замечательно!
— Да, — согласился он. — Это было восхитительно! О гурия, пусть у нас это всегда будет восхитительно! Он ласково погладил ее медные волосы. Остаток осени Эйден провела в большом дворцовом саду со своими португальскими садовниками, подготавливая и высаживая растения. Это было так необычно для женщины. Джинджи неодобрительно сказал ей, что принцессе не подобает иметь дело с варварами-безбожниками. Они не обрезанные, и, что хуже всего, не кастрированные. Позорно, что у принца в саду работают полноценные мужчины в то время, когда его дорогая жена и ее женщины рядом.
— Но они старые люди, — протестовала Эйден, — беззубые старики. Большинство из них пошли на военную службу, потому что верили, что, сражаясь в святом крестовом походе, обеспечат себе место в раю, Джинджи. Это трагедия, что бедные старики не могут провести остаток своих дней дома со своими женами и внуками.
— Господин Явид выбрал их по своей доброте, потому что они умеют работать на земле. — Джинджи фыркнул. Он по-прежнему не одобрял ни действий своей госпожи, ни действий своего господина. Но что он мог сделать? Он сам только раб. Он возлагал такие большие надежды, когда в Алжире его приставили евнухом к госпоже Марджалле. Он с самого начала знал, что они попадут в гарем султана. Если бы она осталась там, каким чудом это было бы для него. Она могла стать любимицей султана, даже его женой. Однако когда ее подарили принцу, надежды вспыхнули с новой силой. Она станет любимой женщиной принца, а он, Джинджи, будет собирать принцу новый гарем.
Он будет походить на всесильного главного евнуха султана, Ильбан-бея. Теперь, похоже, ничего подобного не будет.
Принц Явид-хан влюбился в свою принцессу Марджаллу. Ему не нужны другие женщины. Он не разрешил Джинджи купить хотя бы несколько красавиц. Дворец принца стал похож на дом богатого торговца. Одна жена и раздражающие ежедневные обязанности. Совершенно неинтересно. Принц и его жена занимались друг другом. Каждый день принц уезжал в город. Если погода стояла хорошая, Марджалла работала в саду. В пасмурные дни она занималась домашними делами, которые под ее опытной рукой не доставляли много хлопот. Вечером они ели вдвоем и проводили вечер, занимаясь любовью, играя в шахматы или просто разговаривая. «Если бы только Марджалла понесла, — думал евнух, — тогда у меня, может быть, появилась бы возможность увеличить население гарема».
Зима прошла незаметно, и весна медленно подбиралась к дворцовому саду. Каждый день Эйден, сопровождаемая Мартой и двумя ее дочерьми, медленно ходила по аккуратно посыпанным мраморной крошкой дорожкам сада, осматривая каждую клумбу и следя за маленькими зелеными ростками, которые день, ото дня становились все выше и сильнее. Каждый кусочек клумб был засажен в определенном порядке, и Эйден теперь проверяла, правильно ли высажены растения. На солнечном месте были выставлены ряды горшков с прорастающими растениями, чтобы ими заменить на клумбах те, которые не взошли.
Зимой Эйден частенько нарушала заведенный порядок и отправлялась в город повидать валиду и Сафию. Из их разговоров она поняла, что турки очень любят свои сады и даже слагают о них стихи. По традиции каждый султан изучал какое-нибудь ремесло. Султан Мюрад, как и завоеватель Стамбула, изучал садовое искусство. Поэтому для Эйден было особенно важно, чтобы к тому времени, когда султан приедет к ним, ее сад был в полном порядке. В нем должна быть симметричность, безупречно выдержанная планировка и великолепные краски — все, что может порадовать глаз владыки. Для этого она и работала, заполняя свои дни, стараясь не думать о своем дорогом Конне, о доме в Англии.
Иногда это удавалось, особенно в минуты близости с Явид-ханом. Она признавала, что то физическое удовольствие, которое она получала, не имело ничего общего с тем, что чувствовало ее сердце. Она любила Конна. Он — единственный мужчина, которого она любила всегда. Волею судьбы она оказалась с Явид-ханом, хорошим и добрым человеком.
Правда, его взгляд не заставлял трепетать ее сердце, как это бывало, когда на нее смотрел Конн. Но Явид-хан любил ее, и она убеждала себя, что если бы появился ребенок, все было бы хорошо.
Читать бесплатно другие книги:
