Гвенди и ее шкатулка Кинг Стивен

17

Гвенди щурится на майском солнце, отвязывая свой велосипед от дерева. Утром ей не пришло в голову, что у Ассоциации ветеранов не будет велосипедной стойки. С другой стороны, много ли ветеранов разъезжает по Касл-Року на великах?

Она похлопывает по карману, чтобы убедиться, что конверт на месте, и садится в седло. Не доехав до середины автостоянки, она видит Фрэнки Стоуна и Джимми Сайнса, которые дёргают за дверцы и заглядывают в окна машин. Какой-нибудь бедолага выйдет сегодня с выставки монет и марок и обнаружит, что его машину обчистили.

Гвенди крутит педали быстрее, надеясь проскользнуть незамеченной, но куда там.

— Эй, сахарные титьки! — орёт Фрэнки ей в спину, забегает вперёд и преграждает ей выезд с парковки. Он машет на неё руками: — Стоп, стоп!

Гвенди резко тормозит.

— Оставь меня в покое, Фрэнки.

Ему не сразу удаётся отдышаться.

— Я просто хотел тебя спросить кое о чём.

— Спрашивай и отойди с дороги.

Она оглядывается в поисках пути отступления.

Джимми Сайнс выходит из-за припаркованной машины. Становится по другую сторону от неё, скрестив руки на груди. Смотрит на Фрэнки:

— Сахарные титьки, говоришь?

Фрэнки ухмыляется.

— Это та, про которую я тебе говорил.

Он подходит ближе и проводит пальцем по ноге Гвенди. Она сбрасывает его руку.

— Спрашивай, что хотел, и пропусти меня.

— Да ладно тебе, — говорит он. — Мне просто интересно, как у тебя дела с задницей. Трудно, наверное, срать с таким зажатым очком?

Он снова касается её ноги — не пальцем, а всей ладонью.

— Эти парни вас беспокоят, мисс Гвенди?

Все трое оборачиваются. Позади них стоит Ленни.

— Вали отсюда, старик, — говорит Фрэнки, делая к нему шаг.

— Это вряд ли. Гвенди, всё в порядке?

— Теперь — да. — Она отталкивается от земли и начинает крутить педали. — Мне пора, а то опоздаю к обеду. Спасибо!

Они смотрят ей вслед; затем Фрэнки и Джимми снова поворачиваются к Ленни.

— Двое на одного. Мне нравится такой расклад, старпёр.

Ленни засовывает руку в карман и извлекает выкидной нож. На его серебристом боку выгравированы единственные два слова на латыни, которые знакомы этим парням: Semper Fi. Ловкое движение искривлённых пальцев, и на солнце уже поблёскивает шестидюймовое лезвие.

— Теперь двое на двое.

Фрэнки направляется прочь с парковки, Джимми — за ним.

18

— Вы только представьте себе, Гвенди снова выиграла, — говорит Салли, закатывая глаза и бросая карты на ковёр перед собой.

Они сидят вчетвером на полу небольшой комнатки в доме Питерсонов: Гвенди, Салли Акерман, Бриджет Дежардин и Джози Уэйнрайт. Салли, Бриджет и Джози — двенадцатиклассницы и частые гости Гвенди в этом году.

— Заметили? — говорит Джози, потирая лицо. — Гвенди никогда не проигрывает. Почти во всём.

Салли подхватывает:

— Лучшие оценки в школе. Лучшая спортсменка в школе.

Самая красивая девчонка в школе. И к тому же тот ещё шулер.

— Ой, да бросьте, — отвечает Гвенди. Теперь её очередь тасовать карты и сдавать. — Это неправда.

Но она знает, что всё так и есть. И если Джози просто поддразнивает её (в свойственной ей дурашливой манере: недаром она хочет стать вокалисткой в музыкальной группе с названием «Киски»), то Салли, как понимает Гвенди, не просто задирает её. Салли бесится. И завидует.

Гвенди впервые обратила на это внимание несколько месяцев назад. Да, она быстро бегает — возможно, быстрее всех остальных школьниц округа. Или даже штата. Серьёзно? Да, серьёзно. И ещё её оценки. Она всегда хорошо училась, но раньше для этого ей требовалось как следует вкалывать — и даже тогда в табеле среди пятёрок попадалось немало четвёрок. Сейчас она практически не заглядывает в учебники, а её оценки — лучшие во всём потоке. Иногда она даже ловит себя на том, что нарочно отмечает в тестах неверные варианты, чтобы не получить очередной высший балл. Или специально проигрывает в карты или другие игры, чтобы подружки ничего не заподозрили. Но, несмотря на все её усилия, они понимают: что-то не так.

Не беря в расчёт кнопки, не беря в расчёт монеты, не беря в расчёт шоколадки, шкатулка подарила ей… ну… скажем так, некоторые способности.

Серьёзно? Да, серьёзно.

У неё больше не бывает травм. Ни растяжений на кроссах, ни ушибов и ссадин на футбольных матчах ни случайных царапин и порезов, ни даже сломанных ногтей. Гвенди не может вспомнить, когда последний раз ей был нужен пластырь. Месячные — и те стали проходить легче: пара капель на прокладке — и всё, никаких болей. Кровь Гвенди теперь остаётся там, где ей и положено быть.

Эти мысли и зачаровывают, и пугают её. Она знает, что в этом как-то замешана шкатулка — или шоколадки, но на самом деле это одно и то же. Иногда ей хочется с кем-нибудь обо всём поговорить. Иногда ей хочется, чтобы они с Олив по-прежнему дружили. Наверное, Олив — единственный человек во всём мире, кто бы выслушал и поверил.

Гвенди кладёт колоду на пол и встаёт.

— Кому попкорну и лимонада?

Поднимаются три руки. Гвенди уходит на кухню.

19

В жизни Гвенди многое меняется осенью и весной 1978 года, в основном — к лучшему.

В конце сентября она получает права, а месяц спустя родители делают ей сюрприз на семнадцатилетие — слегка подержанный «Форд Фиеста» из автосалона, где работает мама. Машина ярко-оранжевая, а радио в ней играет, только когда ему хочется, но Гвенди это не смущает. Она влюбляется в эту машину и украшает её скромную корму огромными наклейками в виде ромашек и стикером шестидесятых годов «Нет атомной бомбе».

Кроме того, она устраивается на свою первую настоящую работу (раньше она подрабатывала, нянча детей и сгребая опавшие листья, но это не считается) — в закусочной для автомобилистов три вечера в неделю. Никого не удивляет, что она проявляет выдающиеся способности и через пару месяцев получает повышение.

А ещё её избирают капитаном школьной команды по кроссу.

Гвенди по-прежнему думает о мистере Феррисе и волнуется за шкатулку-пульт, но далеко не так сильно, как когда-то. Она по-прежнему запирает дверь спальни, вытаскивает шкатулку из кладовки и тянет за рычажок, чтобы получить шоколадку, но уже не так часто. Максимум пару раз в неделю.

Она настолько расслабилась, что как-то раз ловит себя на мысли: «А может, со временем ты об этом забудешь?».

Но, наткнувшись на статью в газете о случайной утечке вируса сибирской язвы на советском заводе биологического оружия, в результате которого погибли сотни людей и весь район был загрязнён, она понимает, что никогда не забудет о шкатулке, красной кнопке и ответственности, которую на себя взяла. Что это за ответственность? Точно она не знает, но, наверно, речь о том, чтобы не дать всему… ну, вырваться из-под контроля. Звучит дико, но она чувствует, что это так.

Ближе к концу одиннадцатого класса, в марте 1979 года, Гвенди смотрит по телевизору репортаж об аварии на АЭС Три-Майл-Айленд в Пенсильвании. Она маниакально ищет информацию о ней, в основном чтобы узнать, насколько это опасно для ближайших деревень, городов и штатов. Эта мысль её беспокоит.

Она говорит себе, что если понадобится, она снова нажмёт красную кнопку и уничтожит Три-Майл. Но на её душе тяжким грузом лежит Джонстаун. Этот религиозный псих всё равно бы это сделал, или она его как-то подтолкнула? Сиделки бы всё равно отравили младенцев, или Гвенди Питерсон как-то добавила им недостающую порцию дури в голове? Что если шкатулка — как обезьянья лапа в том рассказе? Если она может только делать хуже, а не лучше? Что если она делает хуже?

«С Джонстауном я не понимала. А теперь понимаю. Не для этого ли мистер Феррис дал мне шкатулку? Чтобы я сделала то, что нужно, когда придёт время?»

Когда ситуация на Три-Майл-Айленд стабилизируется и исследования показывают, что опасности больше нет, Гвенди чувствует прилив счастья и облегчения. Как будто она увернулась от пули.

20

Первое, что замечает Гвенди, войдя в школу в последний четверг учебного года — мрачное выражение на лицах нескольких учителей и стайка девочек у дверей кафетерия. Многие из них плачут.

— Что происходит? — спрашивает она у Джози Уэйнрайт возле их общего шкафчика.

— В смысле?

— Девочки плачут в вестибюле. Все какие-то расстроенные.

— А, ты об этом, — говорит Джози так спокойно, будто они обсуждают, что она ела на завтрак. — Какая-то девочка вчера покончила с собой. Спрыгнула с Лестницы самоубийц.

У Гвенди холодеет всё тело.

— Какая девочка?

Она почти шепчет, потому что боится, что знает ответ. Непонятно, откуда, но знает.

— Олив… как её…

— Кепнес. Её зовут Олив Кепнес.

— Звали Олив Кепнес, — поправляет её Джози и начинает напевать траурный марш Генделя.

Гвенди хочется ей врезать, прямо по хорошенькому веснушчатому личику, но она не в силах поднять руку. Всё тело у неё занемело. Через мгновение она заставляет себя сдвинуться с места и выходит из школы, направляясь к своей машине. Она едет домой и запирается у себя в комнате.

21

«Это я виновата, — в сотый раз думает Гвенди, заезжая на автостоянку парка отдыха Касл-Вью. Уже почти полночь, и на засыпанной гравием стоянке никого нет. — Если бы я осталась её подругой…»

Она сказала родителям, что ночует у Мэгги Бин с другими девочками из школы — они будут рассказывать истории об Олив, вспоминать её и поддерживать друг друга. Родители ей поверили. Они не в курсе, что Гвенди давным-давно не общалась с Олив и её друзьями. Большинство девочек, с которыми Гвенди дружит теперь, не узнали бы Олив, даже если бы она встала прямо перед ними. Если не считать мимолётного «Привет!» в школьных коридорах и случайных встреч в супермаркете, Гвенди не разговаривала с Олив уже шесть-семь месяцев. Они в конце концов помирились после той ссоры в спальне Гвенди, но прежней дружбы между ними уже не было. И, по правде говоря, Гвенди это устраивало. Олив стала слишком уж обидчивой, слишком тяжёлой в общении, слишком… Олив.

«Это я виновата», — бормочет Гвенди, вылезая из машины. Она хотела бы верить, что это просто подростковая хандра — подростковый комплекс ячества, как говорит её папа, — но что-то не получается. Она не может не сознавать, что если бы они с Олив не отдалились друг от друга, та осталась бы жива.

Сегодня ночь безлунная, и Гвенди забыла взять фонарик, но это уже неважно. Она быстро шагает в темноте по направлению к Лестнице самоубийц, не зная толком, что будет делать, дойдя до неё.

Пройдя половину парка, она понимает, что не хочет идти к лестнице. Собственно, она вообще больше не хочет её видеть. Потому что — как бы безумно это ни звучало, но в темноте кажется правдой — что если на полпути наверх она встретит Олив? Олив с разбитой головой и глазом, вытекшим на щёку? Что если Олив её столкнёт? Или уговорит прыгнуть?

Гвенди поворачивает назад, забирается в свою «Фиесточку» и едет домой. Ей приходит в голову, что в её силах сделать так, чтобы больше никто не спрыгнул с этой чёртовой лестницы.

22

«Касл-Рок Колл»

Суббота, 26 мая 1979

Между часом ночи и шестью утра пятницы 25 мая была уничтожена часть северо-восточного участка парка отдыха Касл-Вью. Историческая лестница и обзорная площадка, а также почти пол-акра земли, принадлежащей штату, обрушились, оставив после себя впечатляющую кучу обломков железа и стали, земли и камней.

Многочисленные представители властей остаются на месте происшествия, продолжая попытки установить, произошло ли обрушение по естественным причинам, или это дело людских рук.

«Всё это очень странно, и пока рано делать какие-либо выводы, — прокомментировал происшествие касл-рокский шериф Уолт Баннерман. — Мы не знаем, было ли это мини-землетрясение с эпицентром в этом районе, намеренное вредительство или что-либо другое. Мы пригласили следователей из Портленда, но они прибудут не раньше завтрашнего утра, так что подождём до тех пор с дальнейшими заявлениями».

Недавно Касл-Вью стал местом трагедии: тело шестнадцатилетней девушки было обнаружено у подножия скалы…

23

После этого Гвенди несколько дней лежит больная. Мистер и миссис Питерсон считают, что причина её высокой температуры и расстройства желудка — скорбь по Олив, но сама она знает, что это не так. Дело в шкатулке. Это цена, которую приходится платить за нажатие красной кнопки. Она услышала грохот осыпающихся камней, и ей пришлось бежать в ванную, чтобы проблеваться.

Она ухитряется принять душ и сменить мешковатые тренировочные штаны на что-то более приличное для похорон Олив в понедельник, но только после напоминания матери. Сама Гвенди ни за что не вышла бы из своей комнаты. Может, лет до двадцати четырёх.

Церковь набита битком. Здесь большинство учителей и учеников старшей школы; даже Фрэнки Стоун явился и ухмыляется в заднем ряду — и Гвенди ненавидит их всех за то, что пришли. Никто из них не любил Олив при жизни. Они её даже не знали.

«Можно подумать, я знала, — думает Гвенди. — Но я хотя бы что-то сделала. Уже кое-что. Никто больше не спрыгнет с этой лестницы. Никогда».

Когда она после службы возвращается с кладбища к машине родителей, кто-то её окликает. Она оборачивается и видит отца Олив.

Мистер Кепнес — невысокий мужчина с широкой грудью, румяными щеками и добрыми глазами. Гвенди всегда обожала его и чувствовала с ним особую связь, может быть, потому, что когда-то они оба страдали от лишнего веса, а может, потому, что мистер Кепнес — один из самых приятных людей, каких она знает.

Она неплохо держалась на погребальной службе, но теперь, когда отец Олив идёт к ней с распростёртыми руками, Гвенди не выдерживает и начинает рыдать.

— Ну-ну, детка, — говорит мистер Кепнес, заключая её в медвежьи объятия. — Всё в порядке.

Гвенди отчаянно мотает головой.

— Нет!

Её лицо перемазано слезами и соплями. Она вытирает их рукавом.

— Послушай меня. — Мистер Кепнес наклоняется к ней и заставляет посмотреть на него. Неправильно, чтобы отец утешал подругу — бывшую подругу, — но именно это он и делает. — Всё будет хорошо. Я знаю, что сейчас в это трудно поверить, но так будет. Понимаешь?

Гвенди кивает головой и шепчет:

— Понимаю.

Она хочет только одного — домой.

— Ты была её самой лучшей подругой, Гвенди. Может, через пару недель заглянешь к нам? Посидим, пообедаем, поговорим. Думаю, Олив была бы рада.

Это уже слишком, и Гвенди больше не может этого вынести. Она вырывается и бежит к машине. Родители с извиняющимся видом направляются за ней.

В последние два учебных дня уроки отменяют из-за трагедии. Гвенди проводит большую часть следующей недели на диване в гостиной, забившись под одеяло. Ей снится много кошмаров — в худших из них фигурирует мужчина в чёрном костюме и чёрной шляпе с блестящими серебряными монетами вместо глаз, — и она часто кричит во сне. Она боится того, что может сказать во время этих кошмаров. Ей страшно, что родители могут это услышать.

Наконец температура спадает, и Гвенди возвращается в мир. Почти все летние каникулы она работает в закусочной как проклятая. Когда Гвенди не на работе, она бегает трусцой по раскалённым солнцем дорогам Касл-Рока или запирается у себя в спальне и слушает музыку. Лишь бы голова была чем-то занята.

Шкатулка по-прежнему спрятана в кладовке. Гвенди всё ещё думает о ней — ещё как думает, — но она больше не хочет иметь с ней никаких дел. Ей не нужны ни шоколадки, ни серебряные монеты, ни тем более проклятые кнопки. Чаще всего она ненавидит шкатулку и всё, о чём та ей напоминает, и мечтает от неё избавиться. Расплющить её кувалдой или завернуть в одеяло и отвезти на свалку.

Но она знает, что не сделает этого. Вдруг кто-то найдёт шкатулку? Вдруг нажмёт на одну из кнопок?

Она оставляет её лежать в кладовке, собирать пыль и обрастать паутиной. «Да пусть эта чёртова штуковина хоть сгниёт там!» — думает она.

24

Гвенди загорает на заднем дворе, слушая Боба Сигера и «Силвер Буллет Бэнд» на магнитофоне «Сони», когда из дома выходит миссис Питерсон со стаканом воды со льдом. Мать подаёт стакан Гвенди и садится на край шезлонга.

— Ты в порядке, малышка?

Гвенди снимает наушники и отпивает глоток.

— В полном.

Миссис Питерсон выразительно смотрит на неё.

— Ну, может, не в полном, но мне уже лучше.

— Надеюсь. — Она сжимает ногу Гвенди. — Ты же знаешь, мы всегда готовы поговорить, если ты захочешь. О чём угодно.

— Знаю.

— Просто ты всё время молчишь. Мы беспокоимся.

— У меня… есть о чём подумать.

— Ты ещё не готова позвонить мистеру Кепнесу?

Гвенди не отвечает, только качает головой.

Миссис Питерсон встаёт с шезлонга.

— Ты только помни об одном.

— О чём?

— Тебе станет легче. Так всегда бывает.

Это почти то же самое, что сказал отец Олив. Гвенди надеется, что это правда, но у неё есть сомнения.

— Мам…

Миссис Питерсон останавливается и оборачивается.

— Я люблю тебя.

25

Как выясняется, мистер Кепнес был неправ, а миссис Питерсон — права. Гвенди не становится хорошо, но становится легче.

Гвенди знакомится с парнем.

Его зовут Гарри Стритер. Ему восемнадцать, он высокий, красивый и остроумный. Он новичок в Касл-Роке (его семья переехала пару недель назад, потому что отца перевели сюда по работе), и если это не классическая Любовь с Первого Взгляда, то что-то очень похожее.

Гвенди стоит за прилавком в буфете, отпуская посетителям стаканы с попкорном, конфеты «Лаффи Таффи» и колу, когда входит Гарри с младшим братом. Она сразу замечает его, а он — её. Когда подходит его очередь, между ними проскакивает искра, и оба начинают заикаться и мямлить.

Гарри возвращается на следующий вечер, на сей раз без брата, хотя в кино всё ещё идут «Ужас Амитивилля» и «Фантазм», и снова встаёт в очередь. На этот раз, кроме маленькой порции попкорна и содовой, он просит у Гвенди её телефон.

Он звонит на следующий день и в тот же вечер заезжает за ней на ярко-красном «Мустанге»-кабриолете. Со своими светлыми волосами и голубыми глазами он выглядит как кинозвезда. На первом свидании они идут в боулинг и ужинают пиццей, на втором — катаются на коньках на катке Гейтс-Фоллз, и после этого становятся неразлучными. Пикники на озере Касл-Лэйк, поездки в Портленд по музеям и магазинам, кино, прогулки. Они даже на пробежки выходят вместе и бегут нога в ногу.

К началу учебного года Гвенди уже носит школьное кольцо Гарри на цепочке на шее и пытается придумать, как начать разговор с мамой о контрацепции. (Этот разговор произойдёт только два месяца спустя, но когда он наконец состоится, Гвенди с облегчением увидит, что мама не только будет готова её поддержать, но и запишет её на приём к врачу — браво, мама!).

Есть и другие перемены. К огорчению тренеров и подруг по команде, Гвенди решает в этом году не заниматься футболом. Ей просто не до того. Кроме того, Гарри не спортсмен. Он всерьёз увлекается фотографией, и так они смогут больше бывать вместе

Гвенди, наверное, никогда не была так счастлива. Шкатулка по-прежнему иногда всплывает в её мыслях, но всё это кажется уже каким-то сном из детства. Мистер Феррис. Шоколадки. Серебряные доллары. Да было ли всё это?

Но от бега она отказываться не собирается. Когда в конце ноября начинается сезон кросса в помещениях, Гвенди готова приступить к делу. Гарри сидит на трибунах на всех соревнованиях, фотографирует её, болеет за неё. Несмотря на то, что Гвенди тренировалась все лето и осень, она приходит всего лишь четвёртой на соревнованиях округа и впервые за всю старшую школу не выходит на уровень штата. Более того, в декабре она приносит домой табель с двумя четвёрками. На третье утро рождественских каникул Гвенди просыпается и плетётся в ванную пописать. Закончив свои дела, она правой ногой вытаскивает весы из-под трюмо и встаёт на них. Ощущения её не обманули: она набрала шесть фунтов.

26

Первый порыв Гвенди — бегом по коридору, запереть дверь в спальню, выхватить шкатулку, дёрнуть за рычаг и проглотить волшебную шоколадку. Она почти слышит у себя в голове хор: «Гудиер! Гудиер! Гудиер!».

Но она не делает этого.

Вместо этого она опускает крышку унитаза и садится на неё. «Ну что ж. Я завалила сезон кросса, схватила пару четвёрок за полугодие (одну с натяжкой, хотя родители об этом не знают) и прибавила в весе (на целых шесть фунтов!) впервые за годы — и всё равно счастлива как никогда».

«Мне это не нужно, — думает она. — А главное, я этого не хочу». От этой мысли душа её поёт, а сердце взмывает ввысь, и Гвенди возвращается в спальню упругой походкой, с улыбкой на лице.