Охотник на кроликов Кеплер Ларс
Жанетт немного успокоилась. Она решила снять порванные колготки и промыть рану на ноге, а потом позвонить Саге.
В туалете все кабинки оказались заняты. Кровь уже свернулась, на икре остался потек.
Тонкая жестяная дверь одной из кабинок открылась, и оттуда вышла крашеная блондинка. Прижав к уху телефон, она кричала, что у нее клиент и она не может делать все одновременно.
Раздраженно жестикулируя, женщина скрылась в направлении фур.
К одной двери была приклеена табличка “Не работает”, однако Жанетт шагнула в кабинку и заперла дверь.
Это оказался туалет для инвалидов с тонкими жестяными стенками. Белые поручни сломаны, над полом светится красная тревожная кнопка.
Жанетт сняла рваные колготки, выбросила. В мусорном ведре было полно использованных презервативов. Пол покрывала влажная туалетная бумага, в стенах зияли дыры.
Жанетт посмотрелась в зеркало, достала из сумочки пудреницу, нагнулась над раковиной и услышала, что за перегородкой кто-то есть – в тесном пространстве кабинки двигалось чье-то тело.
Припудриваясь, Жанетт заметила в перегородке отверстие примерно в метре над полом. Может быть, там когда-то был держатель для туалетной бумаги. Жанетт положила пудреницу в сумочку и уже собралась было выйти, когда увидела, что стенка выгнулась.
Кто-то привалился к ней с той стороны.
Что-то зашуршало, и на пол упала просунутая в отверстие смятая купюра. По стене тихо стукнуло. Жанет уже хотела что-то сказать, как вдруг показался большой пенис – он торчал из дыры перед ней.
Ситуация была настолько нелепой, что Жанетт провела рукой по рту.
В голове пронеслось то, что она читала о французских свингерских клубах.
Мужчина по ту сторону перегородки думает, что она проститутка.
Какая чепуха.
Жанетт немного постояла, тяжело сглотнула, глядя на пенис и чувствуя, как быстро бьется сердце, посмотрела на дверь туалета. Заперто.
Она медленно протянула руку и обхватила теплый толстый член.
Немного сжав, Жанетт ощутила, как он твердеет и увеличивается; она осторожно погладила его и выпустила.
Не зная, почему она это делает, Жанетт нагнулась и взяла пенис в рот, осторожно пососала, ощутила, как он еще увеличился. Остановилась, выдохнула, стащила трусы и обхватила твердый член.
В голове вертелось: сейчас же прекрати, нельзя, ты сошла с ума. Пульс гудел в голове. Жанетт повернулась и одной рукой оперлась о бачок. Ноги дрожали. Она встала на цыпочки, направила пенис вниз и позволила ему скользнуть в себя сзади. Тяжело дыша, снова взглянула на замок. Жестяная дверь стукнула, когда Жанетт толкнуло вперед, она вцепилась в бачок и прижалась задом к холодному металлу стены.
Сидя напротив Тамары, Сага ждала, пока отравленная наркотиками женщина ела жареную картошку; на краю тарелки растеклась лужица кетчупа. Под носом у женщины блестели прозрачные сопли. Вдали тянулось оживленное шоссе – белые огни в одном направлении, красные в другом.
– Насколько хорошо ты знаешь Софию Стефанссон? – начала Сага.
Тамара пожала плечами, отпила коктейля через трубочку, щеки втянулись, лоб побелел.
– Мозги отморозить, – выдохнула она, оторвавшись наконец от коктейля.
Она старательно макала ломтики картошки в кетчуп и жевала, слегка улыбаясь.
– Напомни, кто ты? – попросила она.
– Подруга Софии.
– А, точно.
– Она не могла назваться проституткой в шутку?
– В шутку? Ты о чем вообще? Мы как-то работали вместе в помойном подвале… ее поимели в задницу… хороша шутка.
Лицо Тамары вдруг снова стало расслабленным, словно она с головой погрузилась в воспоминания.
– Почему ты больше не оказываешь эскорт-услуги в Стокгольме? – спросила Сага.
– А ты могла бы далеко пойти, ты такая… У меня есть связи, я рекламировала нижнее белье… только без белья. – Тамара затряслась от беззвучного меха.
– У тебя когда-то был клиент в Юрсхольме – такой большой дом у воды, клиент мог называть себя Вилле, – спокойно напомнила Сага.
– Может, и был. – Тамара сунула в рот еще ломтик картошки, стала жевать с открытым ртом.
– Ты его помнишь?
– Нет, – зевнула Тамара, вытерла руки о юбку и вывалила на стол содержимое сумочки.
Щетка для волос, сверток пакетов, губная помада, огрызок карандаша для глаз, презервативы, духи из “Victoria’s Secret” покатились по клеенке. Сага заметила, что у Тамары есть три темно-коричневые ампулы из флакона с петидином, вызывающим исключительно сильную зависимость наркотиком. Тамара выдавила таблетку валиума из упаковки с десятью красивыми голубыми таблетками и запила ее пепси-колой.
Сага терпеливо дождалась, пока Тамара смахнет все назад в сумочку, и показала ей фотографию министра иностранных дел.
– Да пошел он, – сказала Тамара и сжала губы.
– Когда ты была у него, он говорил с кем-нибудь по телефону?
– Ну… он был на взводе, много пил, все говорил, что легавые должны стоять по стойке “смирно”… раз сто это повторил, – ухмыльнулась Тамара.
– Что полицейские должны стоять по стойке “смирно”?
– Да… и что есть один человек с двумя лицами, этот человек преследует его.
Она выпила еще пепси и покачала стакан; льдинки звякнули друг о друга.
– Как этот человек его преследовал?
– Я не спрашивала.
Тамара макала картошку в кетчуп, ела.
– Что он имел в виду, говоря про два лица?
– Ничего. Это не важно. Просто болтовня.
– Он должен был встретиться с этим человеком?
– Не знаю, он ничего об этом не говорил… я хотела, чтобы ему было хорошо, так что навела его на разговор о картинах на стене.
– Он был груб с тобой?
– Он был джентльмен, – коротко ответила Тамара.
Взяв со стола конфеты, она встала и, пошатываясь, пошла к выходу. Сага направилась за ней, и тут зазвонил телефон. Сага взглянула на дисплей; звонил Янус Миккельсен. Она дотронулась до зеленого символа и поднесла телефон к уху:
– Бауэр.
– Мы просмотрели записи со всех камер наблюдения, какие есть на жестком диске… тринадцать камер, два месяца, почти двадцать тысяч часов записи.
– Видно преступника? Он там, осматривается?
– Нет, но на одной записи ясно виден еще кое-кто, ты должна посмотреть эту запись. Позвони, когда будешь возле конторы, – я спущусь и открою.
Сага знала, что у Януса биполярное расстройство, и поняла, что начальник сейчас в маниакальной фазе. Должно быть, он не принял лекарство.
– Ты знаешь, который час? – спросила она.
– Какая, на хрен, разница.
– Мне надо поспать, увидимся завтра, – спокойно сказала она.
– Поспать, – повторил Янус и захохотал, словно прочитав ее мысли. – Ничего страшного, я просто увлекся – так же, как и ты.
Шагая к парковке, видя под собой поток транспорта, широкое, серое в темноте шоссе, Сага позвонила Жанетт.
София, видимо, действительно была проституткой, говорила правду и никак не замешана в убийстве.
Но почему тогда ей позволили выжить, спросила себя Сага и остановилась возле машины. Они до сих пор понятия не имеют, какую цель преследовал убийца.
Глава 27
На Седергатан возле Хельсингборга стоит большой частный дом – белый оштукатуренный фасад, блеклая соломенная крыша. Раннее утро. Красивый парк погружен в серую дымку, но из окон нижнего этажа льется желтый свет.
Дом казался янтарем в серебряной броши.
Нильс Гильберт проснулся внезапно. Он, должно быть, задремал в кресле-каталке. Лицо горело, сердце тяжко билось. Солнце еще не поднялось до вершин деревьев, дом и парк лежали в тени.
Сад походил на царство мертвых.
Нильс хотел посмотреть, пришел ли Али, оттащил ли тачку и лопату в сарай.
Когда Нильс подъехал к кухонной двери, чтобы впустить свежего воздуха, послышалось странное царапанье. Оно доносилось как будто из большой гостиной, и он подумал – наверное, кошка хочет выйти.
– Лиззи?
Звук резко замер. Нильс какое-то время прислушивался, потом откинулся на спинку.
Руки на подлокотниках задрожали. Ноги подергивались и подскакивали в бессмысленном, пугающем танце.
Нильс скрывал признаки болезни Паркинсона до тех пор, пока ему это удавалось. Рука онемела, ногу приходилось подволакивать. Почерк изменился и стал таким мелким, что он и сам едва мог разобрать микроскопические буквы.
Он не хотел, чтобы Эва что-нибудь заметила.
Эва умерла три года назад. Они не распознали инфаркт, не знали, что симптомы инфаркта у женщин выглядят по-другому.
Эва несколько недель жаловалась на усталость.
Была суббота; Эва как раз пришла из “Вэлы” с тяжелыми пакетами. Ей стало трудно дышать, она почувствовала давление в груди и улыбнулась: “Кажется, я основательно простудилась”.
Эва села на диван; пот струился по бледным щекам.
Она прилегла. Когда Нильс спросил, не включить ли телевизор, она уже умерла.
Теперь у него осталась только Лиззи.
Целыми неделями ему не с кем было поговорить. Иногда он беспокоился, остался ли еще у него голос.
Среди немногих людей, которых он видел, была девушка, убиравшая бассейн. Она ходила по участку, одетая в джинсы и желтый лифчик бикини; когда Нильс пытался заговорить с ней, у нее просто делался озадаченный вид.
Когда он в первый раз попытался заговорить с ней, она посмотрела на него, как на девяностолетнего или умственно отсталого.
Курьеры из продуктовых магазинов всегда торопились – просили расписаться и тут же убегали. А физиотерапевт, сердитая женщина с большой грудью, заботилась только об упражнениях; она отдавала Нильсу короткие приказы и делала вид, что не замечает его попыток завести разговор.
Время на разговоры с Нильсом находилось только у иранца из садоводческой фирмы. Иногда Али заходил выпить кофе.
Ради него Нильс и держал бассейн открытым, хотя не отваживался предложить ему искупаться.
Али трудился изо всех сил, спина взмокла от пота.
Нильс знал, что вызывает его слишком часто. Но именно благодаря ревностному уходу сад с фигурно подстриженными кустами и опрятной живой изгородью, с увитыми зеленью воротами и безупречными каменными дорожками выглядел так красиво.
Тихо. Здесь всегда тихо.
Нильс дернулся, положил руки на колеса, крутнул вперед-назад, развернул коляску и покатил к музыкальному автомату.
Он купил его, когда ему было двадцать лет: настоящий “Seeburg”, изобретение шведа по фамилии Шёберг.
Раньше Нильс иногда менял пластинки, печатал новые названия, помещал их под стеклянную пластину.
Он достал из ящичка монету, сунул в щель. Звякнув, монета привела в действие механизм и снова оказалась в ящичке.
Все эти годы Нильс бросал в аппарат одну и ту же монету.
Дрожащей рукой он нажал клавишу “С7”. Пластинка с жужжанием упала на вертушку.
Откатываясь в сторону, Нильс услышал характерное вступление “Stargazers” – быстрые барабаны. Его отбросило в прошлое, в день, когда он увидел “Rainbow” – конец семидесятых, Консертхюсет, Стокгольм.
Группа опоздала больше чем на час, но когда Дио вышел и запел “Kill the King”, человеческое море хлынуло к сцене.
Нильс подъехал к большим окнам. Во второй половине дня он всегда опускал солнцезащитную штору на больших западных окнах, чтобы уберечь свои картины от прямого света.
Через нейлон сад казался темнее и серее.
Али, наверное, это место кажется печальным доказательством отсутствия детей и внуков.
Нильс знал, что дом – чудовищно помпезен, что парк слишком велик, а в бассейне никто не плавает.
Предприятие Нильса выпускало сложную электронику для радаров и электронных систем управления. У него был невероятно выгодный контракт с правительством, Нильс почти двадцать лет экспортировал продукцию с двойной областью применения.
Рука вдруг покрылась гусиной кожей.
Ему показалось, что сквозь громкую музыку он слышит детский голос, нараспев читающий какой-то стишок.
Нильс развернул кресло и выкатился в прихожую.
Голос доносился с закрытого верхнего этажа. Нильс стал подниматься по лестнице, по которой не ступал много лет. Дверь в спальню оказалась приоткрыта.
Музыка в автомате смолкла, пластинка с щелчком вернулась на место, к другим пластинкам, и стало тихо.
Нильс начал бояться темноты через полгода после того, как ему приснился кошмар про жену. Эва вернулась из царства мертвых, но стоять могла, только если толстый деревянный шест пронзал ее от промежности до макушки.
Жена злилась на Нильса из-за того, что он не помог ей, не позвонил в больницу.
Окровавленный кол доходил до пола, и Эва шла за Нильсом, странно-широко расставив ноги.
Нильс положил руки на колени. Руки дрожали, подергиваясь в напрасной, чрезмерной жестикуляции, которая ничего не означала.
Когда дрожь утихла, Нильс затянул ремень на бедрах, чтобы не соскользнуть с сиденья, если дрожь начнется снова.
Он завернул в салон, осмотрелся. Все как обычно. Люстра, персидские ковры, мраморный столик и густа- вианские диван и кресла, доставшиеся Эве по наследству.
Со стола исчез телефон.
Ощущение, что Эва в доме, иногда бывало невероятно отчетливым. В такие моменты Нильс думал, что у ее старшей сестры имеется запасной ключ и та иногда проскальзывает в дом, чтобы пугать его, как в “Скуби-Ду”.
Нильс снова покатил в кухню и вдруг краем глаза уловил, как что-то трепыхнулось мимо. Он быстро повернул голову, и ему показалось, что он видит в старинном зеркале чье-то лицо. Однако он, как и много раз прежде, понял, что это просто пятно сырости на стекле.
– Лиззи? – тихо позвал Нильс.
Звякнул кухонный ящик, послышались шаги. Нильс остановился с тяжело бьющимся сердцем, развернул кресло и снова представил себе, как кровь стекает по колу между ног Эвы.
Он бесшумно нажал на колеса и покатил к большим дверям веранды; колеса тихо шуршали по паркету.
Когда Эва, широко расставив ноги, проходит через кухню, кол скребет по плиткам пола, за ней тянется кровавый след, кол упирается в порог столовой.
Снова послышался тот же глупый стишок.
Наверное, на кухне работает радио.
Нильс посмотрел на закрытую дверь столовой. Дверь отражалась в окне, выходящем в сад.
Руки тряслись, шея онемела. Нильс едва сумел нагнуться, чтобы нажать кнопку солнцезащитной шторы.
Серый нейлон пошел вверх, словно занавес, и сад мало-помалу предстал яснее в красках восхода.
Шезлонги в саду, сосновая хвоя набилась в складках подушек. Освещение бассейна погашено, от воды поднимается пар.
Как только экран поднимется, Нильс сможет открыть дверь и выехать.
В саду он подождет Али, попросит его осмотреть дом, признается, что боится темноты, что каждую ночь у него зажжен свет, и, может быть, заплатит ему дополнительно, чтобы тот еще немного побыл с ним.
Нильс дрожащей рукой повернул ключ в замке. Щелкнуло; он нажал на ручку и немного подтолкнул дверь.
Отъехал назад, посмотрел на столовую, увидел, как дверь медленно открывается от сквозняка.
Он покатил прямо в дверь веранды, как можно скорее, его развернуло, и он мельком заметил фигуру, приближающуюся сзади.
Выкатываясь на выложенный каменными плитами пол и ощущая дуновение прохладного воздуха на лице, Нильс услышал тяжелые шаги.
– Али, это ты? – испуганно крикнул он, продолжая двигаться вперед. – Али!
Сад был тих и неподвижен, сарай с инструментами закрыт. Утренний туман плыл над землей. У воды подрагивал под ветерком какой-то пух.
Нильс попробовал развернуть кресло, но колесо застряло между плитами. Нильс едва дышал. Он попытался унять дрожь, сунув руки под мышки.
Кто-то приближался со стороны дома, Нильс видел человека через плечо.
Человек в маске, с черной сумкой в руке. Он шел к Нильсу, с лицом скрытым, как у палача.
Нильс дергал колеса, но не мог освободиться.
Он хотел еще раз позвать Али, но тут холодная жидкость полилась ему на голову, по волосам, на шею, залила лицо и грудь.
Уже через пару секунд он понял, что это бензин.
Черная сумка оказалась пластиковым баком от газонокосилки. Человек в маске топил его в бензине.
– Постойте, пожалуйста, у меня много денег… клянусь, я переведу вам все, что у меня есть, – задыхаясь, проговорил он и закашлялся от паров бензина.
Человек в маске обошел его, вылил остатки бензина ему на грудь и бросил пустую канистру на землю перед креслом.
– Пожалуйста, прошу вас… я сделаю что угодно…
Мужчина достал коробок спичек и произнес несколько непонятных слов – слов, которые упали в бушевавший в нем ужас, завертелись, будто монетка, что бросают в воду, загадывая желание.
– Не надо! Не надо…
Нильс попытался отстегнуть ремень на бедрах, но ремень перекрутился и затянулся. Руки впустую дергали ремень. Мужчина в маске не торопясь зажег спичку и бросил ее Нильсу на колени.
Со свистом и гулом человек обратился в факел.
Ангел смерти объял его своими страшными крыльями.
Пижама и волосы горели.
Сквозь голубое свечение Нильс видел, как мужчина в маске отшатывается от жара.
Детский стишок вертелся в голове у Нильса, а вокруг бушевало пламя. Невозможно было втянуть воздуха в легкие; он словно тонул, а потом его внезапно охватила боль, абсолютная и всепоглощающая.
Он никогда в жизни не мог представить себе ничего настолько кошмарного.
Нильс согнулся в позу зародыша, словно издалека слыша треск металла: это кресло стало скручиваться от жара.
Он успел подумать, что с подобным звуком новая пластинка выскакивает из музыкального автомата, а потом потерял сознание.
Глава 28
Когда надзиратели на посту услышали, что заключенный из Халля миновал перекресток в кульверте и направляется в крыло “D”, оживления тут же прибавилось.
Через панцирное стекло они увидели непривычное – Йона Линна завтракал за одним столом с лидером “Братства” Рейнером Кронлидом. Оба о чем-то переговорили, Йона встал из-за стола, прихватил с собой стаканчик с кофе и бутерброд и пересел за соседний стол.
– Что он, мать его, затеял? – спросил один надзиратель.
– Может, узнал что-то о новом парне.
– Или речь о побывке.
– Вчера он получил разрешение, – кивнул третий. – Это его первая побывка.
Йона взглянул на трех надзирателей, наблюдавших за ним через стекло, повернулся к Сумо и задал ему тот же вопрос, что несколько минут назад – Рейнеру Кронлиду:
– Что я могу сделать для тебя завтра?
Сумо сидел уже восемь лет за двойное убийство; причиной было недопонимание. Лицо Сумо осунулось от горя, он всегда выглядел печальным, словно только что плакал, а сейчас пытается собраться, чтобы голос звучал твердо.
– Купи розовую розу… самую красивую, какую сможешь найти, пойди к Оути и скажи ей, что она моя роза… И скажи, что я прошу прощения… прощения за то, что сломал ей жизнь.
– Ты не хочешь, чтобы она пришла сюда? – Йона взглянул ему в глаза.
Сумо только покачал головой. Он перевел взгляд на окно, посмотрел на серую решетку с накрученной поверх нее колючей проволокой, на грязно-серое уныние над стеной.
Йона повернулся к следующему человеку за столом. Люка Богдани, малорослый человек, чья неудачливость словно отпечаталась у него на лице.
– А для тебя?
Люка подался вперед и прошептал:
– Проверь, не наложил ли братец лапу на мои деньги.
– О чем я должен спросить?
– Никаких вопросов. Посмотришь на деньги, пересчитаешь. Должно быть ровно шестьсот тысяч.
– Ну нет, я не стану этого делать. Я хочу выйти отсюда, а деньги эти краденые, и если мои…
– Хрен легавый, – фыркнул Люка и перевернул свой стаканчик с кофе.
Йона продолжил ходить по столовой от стола к столу. Он спрашивал у других заключенных, что может сделать для них во время своего отпуска. Запоминая их пожелания и поручения, он ждал, когда приведут Салима Рачена.
Йона объяснил премьер-министру, что ему, чтобы подобраться поближе к Рачену, понадобится увольнение на тридцать шесть часов, начиная с понедельника.
– Тогда у вас останется не так много времени в тюрьме, чтобы понять, что он знает, – предостерег его министр.
Йона не стал объяснять, что ограничением может послужить не время, а условия.
Перед тем как покинуть комнату для свиданий, Йона спросил, какие у него полномочия на случай экстремальной ситуации. Дернув углами узкого рта, министр ответил:
– Вы пытаетесь остановить террористов. Ваши полномочия почти безграничны.
Рейнер Кронлид встал из-за стола, нервно провел рукой по рту и уставился на шлюзовую дверь в коридоре. Он замер, вытянув шею, облизал губы и снова опустился на стул. Все, кто сидел за столом “Братства”, подались вперед, когда он заговорил.
Йона увидел, как расслоился свет в коридоре за панцирным стеклом, как дрожащая серая вертикаль ширится и разделяется на три фигуры.
Замок зажужжал, и двое надзирателей ввели нового заключенного, Салима Рачена.
Дежурный офицер кивнул и поставил подпись.
У Салима Рачена было круглое интеллигентное лицо. Жидкие волосы зачесаны набок через темя, серая полоска усов.
Свои вещи он нес в сером тюремном мешке и ни на кого не глядел.
Надзиратель отвел его в камеру, после чего проводил в столовую.
Салим взял миску и чашку с кофе и сел на свободное место рядом с Магнусом Дувой.
Йона подошел к ним, сел напротив Салима и спросил Магнуса, что он может сделать для него во время увольнения.
– Сходи к моей сестре, отрежь ей нос, – попросил Магнус.
– Она же каждый месяц переводит тебе деньги.
– И не забудь снять на камеру, – оскалился Магнус.
Салим слушал, опустив глаза и поедая овсяные хлопья с простоквашей.