Спец Поселягин Владимир

– Спецгруппа НКВД, откройте дверь, у нас приказ на обыск.

– А откуда я знаю, что вы действительно из НКВД и ордер на руках имеете?

– Откройте калитку, мы вам его предъявим.

– Без шуточек мне.

Зашумев запором, я приоткрыл калитку. Но гости не пошевелились – на них был направлен ствол «парабеллума». Осмотрев двух командиров, позади которых толпились бойцы, я требовательно приказал:

– Документы и ордер. А то знаю я вас, диверсантов, не раз встречаться приходилось.

Мне предъявили документы, которые я внимательно изучил.

– Всё в порядке. Закон есть закон, осматривайте, – распахнув калитку, разрешил я, возвращая бумаги и убирая оружие в кобуру.

Я отошёл в сторону, подсвечивая, так что бойцы быстро стали разбегаться по двору, трое в дом прошли, и мы с командирами проследовали за ними. На крыльце, оббивая снег с галош, я поинтересовался:

– И чем я так заинтересовал вашу службу? Чем бывший фронтовик так привлёк ваше внимание?

– Сигнал поступил, – уклончиво сказал лейтенант, старший в этой группе.

– А, ну если поступил, то тогда конечно.

Мы прошли в избу, и лейтенант, осматриваясь, спросил:

– Вы один?

– Ну да. Жена в ночную в госпитале.

– Дежурство?

– Ночная смена.

– Понятно.

Обыск в доме, естественно, ничего не дал, я всё в кольце держал, но вот амбар меня неожиданно подвёл. Даже блиндаж не так внимания привлёк, как амбар. Бойцы там нашли кое-что интересное. А именно – отчётливые следы танковых гусениц на земляном полу. Это да, этого я не предусмотрел. Масса техники была такова, что ямины оставляли солидные. Я как-то внимания не обращал, а сейчас жалею. Ну и ещё несколько пятен от масла или солярки и вдавленные следы колёс железнодорожной цистерны, которую я тут доставал и переливал из неё топливо по топливозаправщикам и бочкам разных машин.

– И что вы на это скажите? – поинтересовался лейтенант, изучив следы, даже пятна потрогал и испачканные пальцы понюхал.

– Сам удивлён.

– Судя по следам, у вас тут тяжёлый трактор был, – сделал вывод лейтенант, не заметив, как я с облегчением вздохнул: видимо, он в бронетехнике не разбирался, да и бойцы его не поправили. – А также тут были складированы запасы топлива. Что вы на это ответите?

– Следы объяснить не могу, они были при покупке дома.

– Свежие следы-то, – осмотрел углубление от одной из пар железнодорожных колёс лейтенант. – Не пойму, железнодорожные, что ли?

– Ага, пути сюда продолжили, а тут вагон с рельс съехал, – хмыкнул я.

– Поговори мне ещё. Вот что, собирайся, с нами проедешь. Там поговорим.

– А основание?

– Умный больно? Давай, поторапливайся.

Мне дали собраться, я даже записку успел жене начеркать, и меня погрузили в легковушку, стиснув с боков двумя бойцами из конвоя. Когда мы покатили в сторону управления, на углу, явно торжествуя, наблюдал за нами участковый. Вот теперь должок у меня к нему был, явно он настучал.

Мы доехали до управления, где меня обыскали и, естественно, ничего не нашли, кольцо и перстень на пальцах так и не нащупали. Но забрали трость, определив, что без неё я хоть и плохо, но передвигаться могу. Меня сопроводили в камеру, довольно плотно набитую.

– Фронтовики есть? – громко спросил я.

Сидельцы зашевелились, недовольно ворча. Я тоже был бы недоволен, если бы меня разбудили в полвторого ночи. Я достал, зарядил и надел амулет ночного видения. Рассмотрел: фронтовиков, да и вообще военных здесь нет, обычная криминальная шушера. А вот это странно, с чего бы это – сорок рыл в тесной камере, и ладно бы в управлении милиции, но не в управлении же госбезопасности? Они воришками не занимаются, если, конечно, сидельцы на немцев не работают или против правительства что-то не замышляют. Пресс-хата? А вполне может быть.

Охранник ушёл. А место свободное надо искать, так что я амулетом-помощником отлевитировал ключ и повернул его в замочной скважине. После чего покинул камеру, заперев её. Арестанты в такой темноте ничего и не рассмотрели. Пройдя по коридору, нашёл маленькую камеру, всего с двумя нарами и тремя заключёнными – двое в генеральской форме, третий полковник, лётчик, судя по синим петлицам. Хорошо их отработали, все в крови и синяках. Открыв дверь, я зашёл в камеру, запер её снаружи, вернул ключи на место и, подойдя к одним нарам, пододвинул генерала, устроившись рядом.

Утром меня разбудили. Потрясли за плечо, и делал это полковник, генерал, рядом с которым я спал, сидел у меня в ногах и с любопытством смотрел на меня.

– Ты кто? – спросил полковник.

– Лейтенант в отставке Крайнов, комиссован по ранению из рядов РККА. Был командиром зенитной батареи в 4-й армии. Сначала при штабе армии, а потом госпиталь охранял, пока не ранили. Две недели назад прошёл медицинскую комиссию и был списан. Нога повреждена, укоротилась на пять сантиметров. Женился, приобрёл на полученные в наследство деньги дом. По доносу оказался здесь. Но о чём донос, не сообщили, при обыске ничего не нашли, но всё равно забрали. Это если кратко, если рассказывать всё, можно книгу написать.

– Фронтовик, значит? – морщась и держась за челюсть, пробормотал генерал.

– Орденоносец, дважды награждён, орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу». – Откинув полу шинели, я показал награды, у меня их не забрали.

А вот у командиров их не было, только рваные отверстия на их местах.

– Что орденоносец – это хорошо, только для нашей камеры ты званием не вышел, – сказал полковник.

– Я комиссован, и по сути – гражданский человек, так что теперь на звания, выше – ниже, мне плевать. А насчёт камеры – вы правы, сначала в одну завели, она полна была, даже сесть негде. Я даже отойти от двери не успел, как другой конвоир меня к вам отвёл. Здесь нащупал свободное место и вот, устроился. Кстати, нас кормить будут?

– Скоро баланду разнесут, – ответил полковник.

В коридоре явно царил переполох, слышался топот, ругань, но мои сокамерники не обращали на это внимания, и я решил, что это обычное дело. Больше со мной не говорили, вероятно посчитав, что я подсадная утка, выведывать информацию, да и мне особо говорить с ними было не о чем, они даже не соблаговолили представиться. Когда наконец принесли завтрак, я возмутился, что всем выдали пищу через раздаточное окно, а мне нет. Раздатчик даже глаза выпучил, заглядывая к нам в камеру:

– А ты откуда тут взялся? В этой камере трое должно сидеть.

– Меня не спрашивали, привели и заперли. Давай мою порцию, и смотри, чтобы не меньше, чем у остальных.

Я забрал миску с ложкой и кружку с напитком, похожим на чай, и, пройдя к нарам, пристроился на них. Стола не было, все ели, держа миски в руках. Хлеб – один кусок ржаного. Ел я быстро, подозревая, что могу не успеть. И действительно, только к чаю приступил, как за мной пришли. Причём втроём. Увидев, как они заскакивают в камеру, я, пуча глаза, в несколько глотков опустошил кружку. Успел. Не то чтобы я вот так есть хотел, до помутнения рассудка, но раз моё, то моё, всё съем и никому не оставлю.

Меня скрутили – миска и кружка полетели на бетонный пол – и в полусогнутом состоянии попытались повести к двери. А я не шёл, нога заболела, так что пришлось поджать ноги, и по сути меня понесли. Занесли в один из кабинетов, где находились двое командиров госбезопасности – хозяин кабинета в звании старлея и лейтенант, который ночью меня брал, и конвоир, что отводил меня в камеру.

Старлей с ходу у меня спросил:

– Как вы оказались в камере изменников родины?

– На них не написано, что они изменники, – пробурчал я. – Завели и заперли.

– Этот? – указал старлей на бледного конвоира.

– Этот завёл в камеру, она вроде полная была, судя по спёртому воздуху и шуму дыхания. Потом другой пришёл и отвёл в камеру, где мне свободное место нашлось на нарах.

– Точно другой? – прищурился старлей.

– Точно, он повыше был. А что случилось?

– Тут мы вопросы задаём, – отбрил хозяин кабинета и приказал конвоиру: – Свободен.

Когда тот вышел, хозяин кабинета, откинувшись на спинку стула и сцепив руки на животе, стал задумчиво меня изучать.

– Чего? – осмотрел я себя. – На мне узоров нет и цветы не растут.

– Ты был прав, нагл чрезмерно, – кивнул старлей лейтенанту.

– Вот и я говорю, что это подозрительно, – откликнулся тот.

– Хм, пройдите через круги ада на передовой, тоже чувство страха атрофируется. Так чего меня арестовали, есть причины?

– Не арестовали, а задержали до выяснения, – перебил старлей. – На вас поступила анонимка, что вы состоите в банде, ездите на угнанных машинах, участвуете в налётах, вас видели вместе с людьми, которые говорили на немецком.

– Ух ты! Серьёзные обвинения. И что, доказательства представлены? Хотя, постойте, что-то такое я припоминаю. Ну да, две недели назад участвовал в налёте на сберкассу в центре города. Да по ошибке перестрелял соучастников. Мне потом милиция также по ошибке благодарность объявила, бывает. Или вот: восемь дней назад я доставил шефскую помощь нашему госпиталю, продовольствия полную машину. Это тоже, наверно, считается диверсией? О, а по поводу встречи с немецким резидентом. Я немецкий учу и желаю получить разговорную практику, и нашёл такого собеседника, профессора медицины, знающего немецкий в совершенстве, но то, что он резидент, я не знал, спасибо, открыли мне глаза. Что же вы сидите? Быстрее нужно хватать его, пока он ложкой подземный ход к немцам не прокопал.

Несколько секунд старлей пристально смотрел на меня, после чего вздохнул.

– Вы можете быть свободны. Свои вещи заберёте на выходе. Извиняться за задержание не буду, из-за вашей наглости. Свободны.

Вызванный конвоир сопроводил меня к выходу. Там я получил свои вещи, но пистолета не было, что меня возмутило.

– Эй, а оружие?

– А у вас есть документы на него? – поинтересовался дежурный, что всё выдавал.

– Это трофей, взятый мной лично в бою.

– Будут документы на него, получите.

– Не боитесь, что ответка прилетит?

– Что? – не понял тот.

– Потом поймёте.

Мысленно матерясь, я покинул здание управления НКВД и направился по площади к одной из улиц. Махнул рукой, подзывая пролётку, они тут обычно дежурят. Сообщив адрес, я велел побыстрее доставить меня до места.

Не стоит думать, что я такой борзый, отчего так себя вёл, не имея ума. О нет, я первым делом окидывал взглядом собеседника, снимая с него психоматрицу, опыт у меня был, исходя из этого и строился разговор. Старлею импонировали наглецы, так что тут я сыграл хорошо. А на выходе просто сорвался. На нервах был. Зря, конечно, но насчёт ответки я серьёзно. Арсеналы управления изрядные, даже несколько броневиков в гараже имелось, я успел их осмотреть сканером и решил подчистить их, полностью. В ответ за то, что пистолет прикарманили. Посмотрим дальше, может, злость и пройдёт.

Добравшись до дому, я первым делом затопил печи. Дом остыл, не хватало ещё, чтобы трубы водопровода полопались, но нет, к счастью, успел. Аня вечером будет, так что я всю одежду отправил в стирку, запах отбить, ну и сам попарился. Успел дела переделать, потом достал из браслета мотоцикл с коляской и покатил за женой, не хотел на трамвае трястись. Аня знает: без меня госпиталь не покидать, я всегда встречу её. Москва сейчас с наступлением темноты опасна, разного криминала хватало. Я усадил жену в коляску, и мы вернулись домой. Закатив мотоцикл в амбар, я убрал его в браслет. О том, что ночь не дома провёл, я ей не сообщил.

Где-то за полночь, обнимая жену в постели, я наконец дождался, когда участковый отправился в туалет, а там гнилые доски подломились, и он утонул. Я помог, дальности работы амулета-помощника хватало. Я же говорю, всегда ответку возвращаю. Интересно, как именно жители нашего района будут описывать его гибель?

Следующие пару дней всё прошло нормально. Участкового похоронили, хотя то, как он погиб, всё ещё вызывает улыбки у некоторых горожан, слух действительно разнёсся. Я продолжал работать с бронетехникой, все тридцатьчетвёрки, которые забрал обратно у немцев, были мной вооружены и заправлены и вполне на ходу. Я только профилактику провёл. Ну и КВ-1 начал заниматься, пока парочку снарядил и к боям подготовил. Все эти танки имели окраску немцев и кресты, но перекрашивать я не стал, хотя бочки с нужной краской были. Сегодня у Ани ночное дежурство, так что я подготовился и, когда стемнело, на эмке, той самой, на которой в первые дни катался, направился к управлению НКВД. Дальше, используя амулеты, я пробрался на склад вооружения. Вернул свой «парабеллум» и выгреб патронов к нему, всё, что было, да пару ящиков гранат, после чего покинул здание и, добравшись до припаркованной на соседней улице машины, вернулся обратно. Не думаю, что моё посещение и пропажу заметят, значит, никто не пострадает, ну и желание вернуть своё удовлетворил, даже компенсацию получил.

Дома, устроившись на кровати, сон почему-то не шёл, я размышлял. Эта вся мышиная возня мне поднадоела. Хотелось активных действий. Пока немцы пытаются прорвать оборону, а наши держатся, стоит поработать по тылам противника. Повеселиться хочу, скучно мне, ещё погода эта угнетающе действует, хочу на море, на Мальдивы, к солнышку и золотистому песку. Поэтому я решил встряхнуть себя. Не скажу, что я такой адреналиновый маньяк, но встряска изредка мне требовалась, я это ещё по прошлой жизни заметил.

Утром, уложив жену спать, – световым днём я её не забирал, мы так договорились, сама добиралась, я сопровождал её только по ночам, – я позавтракал и уже собрался пройти в амбар, как раздался стук в калитку. Почтальон пришёл, принёс письмо от матери Анны из Новороссийска. Будить жену я не стал, оставил письмо на столе, на кухне. Аня проснётся и прочитает. Я прошёл в амбар, где продолжил работы. К обеду закончил со всеми КВ, набил уже руку. После обеда с женой провожу её и займусь Т-35А. Его обслуживать и снаряжать желательно в темноте. Причина была веской: он по длине в амбар не входил, из ворот часть будет торчать, или корма, или перед. А в темноте проблем нет, смогу установить пулемёты ДТ, шесть штук. Пополнить боекомплекты двух башен с сорокапятимиллиметровыми башнями и боекомплект главной башни с танковой трёхдюймовкой КТ-28. Остальное всё на месте. После этого танка у меня на очереди три Т-28, двенадцать Т-26, несколько БТ-7 и БТ-7М, потом броневики, тягачи с тракторами и автотехника. Всё в порядок приведу. По моим прикидкам, дней на пять работы. И можно отправляться. Теперь обдумать, как с женой поговорить, чтобы она отпустила меня, а ведь она не отпустит: собственница ещё та и беспокоится за меня. Подумаю, есть одна идея, стоит её проанализировать.

Я прошёл в дом и приготовил обед одним из потоков сознания, поставил чугунок на стол, стал расставлять тарелки. Время – второй час, я дал Ане поспать подольше, но разбудить не успел, как снова стук в ворота. Пришлось одеваться и выходить. Погода безветренная, сверху крупными хлопьями падал снег. Это снова был почтальон. Я открыл ворота и получил телеграмму на имя жены. На её новую фамилию. Я поблагодарил почтальона, расписался в получении и, вернувшись в дом, положил телеграмму к письму, после чего отправился будить жену.

– Ух, холодный какой. – Ответив на поцелуй, Аня потянулась и спросила: – С улицы пришёл?

– Да. Почтальон был, принёс письмо и телеграмму. Из Новороссийска. На столе на кухне оставил.

Радостно взвизгнув, Аня рванула на кухню, где сначала быстро пробежала глазами телеграмму, а потом стала вскрывать письмо. Я же заканчивал сервировать стол, поглядывая на жену, которая заметно хмурилась.

– Что-то случилось?

– Мои последние письма мама не получила, только первое. Она Дашу к нам отправила. Собственно, в телеграмме указан номер поезда, когда он прибывает в Москву и вагон.

– Ясно. Ну ничего, встретим.

– Да, встретим. – Продолжая читать письмо, Аня устроилась за столом и, посмотрев на тарелку, удивлённо протянула: – О-о-о, плов. Я же так растолстею, и ты меня разлюбишь.

– Ты по этажам в госпитале постоянно носишься, все калории сбрасываешь, так что можешь не опасаться за фигуру. Да и кормят вас там в госпитале не пойми чем, скорее в скелет превратишься с таким питанием. Ешь смело.

Жена улыбнулась и приступила к обеду, перечитывая письмо. Как она пояснила, в основном у них было всё в порядке, живы, госпиталь перебрался в Новороссийск и нёс службу, мать Анны покинуть его не могла, но отослала младшую дочку, всё же город временами бомбили. Это она ещё не знает, что в Москве происходит. По радио такое не услышишь, я сам новости узнаю от раненых, как у настоящих очевидцев. Там тоже информация процентов на восемьдесят верна, неточности бывают, но по радио или в газетах вообще информации нужной нет. Описывали, как живут, приветы передавали, порадовались замужеству, ну и обычные новости. Аня сообщила, что поезд прибывает через три дня вечером, но точное время неизвестно, расписание сбито. Придётся узнавать на вокзале, это на мне.

До вечера я пробыл с женой, мы слушали музыку, заводя патефон, договорились после следующего дежурства куда-нибудь сходить, в театр или оперу, они работают вопреки всему. А вечером она стала собираться в госпиталь, и я выгнал из амбара мотоцикл. Его уже я не прятал, всё равно слежки за мной больше не было. Доставив жену на место службы, вернулся обратно, проверил обстановку на подворье и в доме и, достав Т-35А, стал с ним работать. Потом занялся Т-26. Успел сделать шесть из двенадцати, что у меня были в наличии, отобрав самые лёгкие в восстановлении, там и требовалось-то что обслуживание, заправка да пополнение боекомплекта. Остальное на завтра.

За три дня я полностью закончил с танками, трофейными тоже, теми, что немецкие, проверил и привёл их в порядок, они теперь тоже в боевой готовности. Самоходки тоже считаю. И начал заниматься броневиками. Всего у меня было двенадцать пушечных и семь пулемётных. Это то, что из советской бронетехники, но также было восемь немецких броневиков, из них шесть пушечных, там автоматические пушки стояли, вроде мелкокалиберных зенитных. Да как на Т-2. И два броневика с зенитными пулемётами, счетверённые установки. Было ещё двенадцать бронетранспортёров. Из них десять «Ганомагов» и два похожих на них, но укороченной разведывательной версии. Успел ввести в строй три броневика, как пришло время ехать на вокзал. Банька натоплена, всё готово, Аня на работе и присутствовать при встрече не может, там аврал, немцы снова пытались двинуться, вал раненых пошёл, бои кипят страшные. Когда эшелон придёт, всё же это не пассажирский поезд, грузовой, эвакуировали промышленность, я уже узнал. В семь вечера должен быть. Не знаю, как Ольга Петровна смогла посадить дочь на этот поезд, в один из трёх пассажирских вагонов, где ехал персонал эвакуируемого завода, всё же эшелон относился к тем, что вёз особый груз. Видимо, имела нужные связи.

Я достал машину с полным приводом, и на ней поехал к нужному железнодорожному узлу. Высадки пассажиров на вокзале не будет, эшелон-то грузовой и проходной, дальше в тыл двигался, стоянка всего пять минут, но я договорился, что меня пропустят к нему. Так что встречу Дарью, и мы поедем домой. Там отправлю её в баню, после поездки это необходимо, и за стол, кормить. Сегодня я куриную лапшу сварил, а к чаю испёк перемячи, такие пирожки по-татарски. Когда Анна освободится, она и сама не знала, может, вечером, может, завтра. Я просил её не переживать, пусть переночует в госпитале, а завтра я заберу её.

Добравшись до железнодорожных путей, оставил машину в стороне и дошёл, куда должны поставить эшелон. Ждать пришлось минут сорок, эшелон задержался из-за того, что пропускал санитарный поезд. Благодаря амулету климат-контроля я чувствовал себя неплохо, хотя сильный ветер так и желал выстудить, но я лишь ворот шинели поднял. Не спеша подойдя к вагону, где толпился народ, стал высматривать Дарью. Мелькали лучи фонариков, всё же темень вокруг. Ещё и снегопад начался, но это не помешало мне рассмотреть девушку, похожую на мою жену, и на всякий случай уточнил:

– Дарья?

– Да. А вы Кирилл?

– Да. Аня не могла приехать, в госпитале срочная работа. И можно на «ты».

Приняв чемодан и баул и поставив их на снег, я протянул руки и помог младшей сестричке моей жены спуститься из вагона, всё же высоко было, после чего вручил ей свой фонарик, чтобы она себе подсвечивала, и, подхватив вещи, держа их в одной руке, опираясь второй на трость, направился обратно к машине, размышляя. Теперь мне понятны такие задумчивые взгляды Анны. Она мои вкусы прекрасно знала, и Дарья явно в моём вкусе. Она была более молодой копией Анны.

Идти я старался побыстрее. Дарья одета явно легко, не для нашего климата, ветер ещё, поэтому и торопился довести её до машины. Всего пассажирские вагоны покинуло человек двадцать, видимо, как и Дарья, попутные пассажиры. Куда они делись, я не смотрел, снежная круговерть скрыла.

Мы дошли до машины, и, пока я убирал вещи на заднее сиденье, девушка устраивалась на переднем. Запустив движок и вырулив на нужную улицу, мы покатили в сторону дома. Ехали молча, я видел, как Дарья устала, у неё явно мечта – добраться до постели и спать, спать, спать, так что не нагружал её. А когда мы подкатили к нужному перекрёстку, я, благодаря сканеру, определил, что Аня едет к нам, видимо, всё же смогла отпроситься или, возможно, закончила, так что я остановился у остановки, и вскоре из трамвая выпорхнула с другими пассажирами Аня. Посигналив и мигнув фарами, я подъехал. Дарья, узнав сестру, выскочила из машины и обняла её, я тоже вышел наружу и терпеливо ожидал, когда они успокоятся, заодно переложил вещи на переднее сиденье. Моя догадка оказалась верна, сёстры сели сзади, вместе, обмениваясь новостями, перебивая друг друга. Загнав машину в амбар, я отправил девчат в баню, а сам остался по хозяйству.

Потом, когда мы втроём сидели на кухне, девчата продолжали щебетать, и я услышал, что Дарья собирается закончить школу, у неё последний класс был, десятый, а потом она планировала в медицинский поступить. Семейная традиция. И я сказал Дарье:

– Планы у тебя хорошие, но есть небольшая проблема. – Я показал пальцами размер этой проблемы, между ними было не больше сантиметра. – Немцы неподалёку, и зимой на территории столицы развернутся уличные бои. То есть город по факту превратится в развалины. Школы и университеты работать не будут. Тут станет очень опасно. Смертельно.

– Но вы же писали… – Даша расстроенно посмотрела на сестру.

– Я поспешила, – призналась Аня. – Кирилл прав. Но мы останемся здесь. Уже был составлен список госпиталей, которые начнут эвакуировать в тыл в ближайшее время, и нашего госпиталя там нет. Он останется тут со всем персоналом. Уже подготавливаются подвалы, где он вскоре развернётся. Поэтому я остаюсь в Москве, Кирилл тоже, так как не хочет меня бросать.

– Придётся вступить в силы самообороны, – кивнул я, подтверждая. – Хотя я предпочёл бы вас связать, закинуть в машину и увезти.

Посмотрев на кулак, который мне показывала Аня, я поцеловал его и, насмешливо подмигнув Дарье, услышал её вопрос:

– И скоро немцы здесь будут?

– Неделя, максимум две. Я вообще удивлён, что их ещё нет на окраинах, должны быть. Видимо, оборона наших войск настолько ожесточённая, что немцы несут большие потери. Кстати, солнышко, – повернулся я к жене, – у меня есть для тебя новость. Не знаю, хорошая или нет.

– Говори, – нахмурилась Аня.

– Я знакомца встретил, под Минском рядом стояли, майор-танкист. Он из госпиталя, сильно обгорел, но вроде восстановился. Он из трофейной техники бронегруппу собирает, экипажи из госпиталей, их уже прозвали «командой инвалидов». Группа должна прорвать фронт и уйти в тыл немцев, атакуя там их колонны и нанося чувствительные удары. Это всё афёра, фактически ни армия, ни госбезопасность об этом не знают, всё подготавливается втайне, иначе не отпустят, так что участие там для тех, кто согласился, ничего не даст, ни наград, ни признания. Никто о нас не узнает. Идут только добровольцы. Планируется пять дней, всё равно топлива и снарядов на большее не хватит. Мне предложили принять под командование два броневика с зенитными установками. Раз Дарья здесь, она сможет присмотреть за домом и тебе помогать. Пять дней, солнышко.

– Нет. – Ответ был короткий и категоричный.

– Жаль. Я уже дал согласие. Завтра утром отбываю.

Аня заплакала, склонив голову. Дарья, вздохнув, стала её утешать, а потом увела в нашу спальню. Причём я видел, что она меня поддерживала, но сестру жалко было больше. Для нашей гостьи кровать была подготовлена в горнице рядом с печкой, но, похоже, спать мне сегодня придётся одному. Хотя нет, чуть позже меня позвали, и Дарья ушла к себе. У нас было прощание, всё же пять дней, а я думаю, и больше.

Утром Анна показывала Дарье хозяйство. Жена сегодня до вечера оставалась дома. Я же оделся в красноармейскую форму без знаков различия, сверху – телогрейка, потом шапка-ушанка и унты. Прихватил сидор с мелкими вещами, но это больше для виду. И, попрощавшись, попросив меня не провожать, похромал к трамвайной остановке. Как сообщить Ане, что я собираюсь отправиться воевать, я не нал, но приезд Дарьи и совместный ужин позволили прямо в лоб это выдать. Ничего, Аня девочка сильная, приняла это, не требовала не рисковать, просто попросила вернуться. Живым.

Метель не унималась, и я мог достать боевую машину прямо посередине проезжей части, вряд ли кто это и заметил бы, но всё же рисковать не стал и нашёл укромное место, что труда не составило. А достал я БА-10М, пушечный броневик. Мне нужна была практика его использования. Закинув сидор в кольцо, я забрался внутрь боевой машины, устроился на месте командира, шапку сменил на шлемофон и, закрывшись, запустил двигатель. На месте мехвода и заряжающего теперь мои «руки» амулета-помощника. Броневик затарахтел мотором и, стронувшись с места, уверенно покатил по улицам к выезду из Москвы.

Столицу уже начали перекрывать, несколько недель шло строительство дотов, дзотов, разных укрепточек, часть улиц готовили к баррикадам, свозя противотанковые ежи, посты чуть ли не на каждом перекрёстке. Но передвигаться можно, особенно на броневике, на который особо не обращают внимания. На выезде я пристроился к грузовой автоколонне и покатил за ней. Из-за плохой дороги двигалась она медленно, к тому же днём авиации противника можно было не ожидать. Колонна, конечно, для меня отличная маскировка, но мне надоело тащиться за ней, тем более сканер прекрасно всё вокруг показывал. Так что, обогнав по обочине машины, двадцать три их было, а в прикрытии, во главе колонны – пулемётный броневик, я двинул вперёд уже в одиночку. Однако заметил, что и колонна увеличила ход, пристроившись за мной. Если раньше она шла максимум двадцать километров в час, то сейчас держала мою скорость – чуть больше сорока. Видимо, решили меня использовать как паровоз. Думаю, водителям понятен этот термин. Ничего, я лично не против, тем более они меня всё так же маскируют.

Двигались мы по трассе на Волоколамск. Часто встречались усиленные пулемётами и иногда пушками посты, но нас не останавливали, явно о колонне были предупреждены. Не доезжая до города Истры, который немцы недавно заняли, я ушёл в сторону и прямо по заснеженному полю направился к окопам, отлично их видя. Противотанковой артиллерии у наших вблизи не обнаружил, даже лёгких пушек нет. Точнее, они были, три сорокапятки, но там, где я отметил место пересечения передовой как у нас, так и у немцев, для них была мёртвая зона. Хотя у бойцов были противотанковые ружья, правда мало. Но всё равно могли по мне пальнуть. Значит, надо договариваться.

Стронув броневик с места, я проехал ещё полтора километра и скатился в низину. Тут покинул бронемашину, убрал её в браслет – больше она мне не нужна, дальше уже трофейная техника потребуется – и, прихрамывая, также с тростью в руке, направился к блиндажу штаба батальона, как я его определил.

Метров четыреста пришлось идти по полю, где иногда свистели пули – это немцы постреливали для профилактики, но я не опасался, защита активна. При приближении к окопам у блиндажа я услышал спор бронебойщиков – был шум двигателя или нет. Пришлось прервать их. Выходя из круговерти пурги, я зычно скомандовал:

– Бойцы, проводите меня к командиру!

Те аж вздрогнули, когда я появился, и схватились за оружие. Но я прикрикнул:

– Отставить! – И уже спокойнее разрешил их спор:

– И шум двигателя вам не послышался.

Старший, по треугольникам на шинели – младший сержант, строгим голосом спросил:

– Вы кто?

– Прохожий. У нас тут через позиции вашей части планируется прорыв в тыл противника, нужно обсудить это с вашим командиром. Это батальонный КП, я не ошибся?

– Ошиблись. Штаб полка у нас здесь.

– Хм, так даже лучше. Куда идти?

Сам сержант и проводил меня. Он заглянул в блиндаж и доложил, что к ним вышел неизвестный, комполка требует. После этого пропустил меня. В блиндаже было с десяток военных, в основном командиров, и старшим тут явно был майор с хроническим недосыпом. И как только я спустился в освещённый керосинками блиндаж, он спросил грубым тоном:

– Кто вы?

– Кто я? – переспросил я, пожал плечами и, подойдя к буржуйке, грея руки, сказал: – Сейчас уже и не знаю, раньше был лейтенантом, командиром зенитной батареи, потом ранение, после чего меня подчистую списали. Теперь меня можно уверенно называть военным инвалидом, как бы обидно это ни звучало. Вы ещё наверняка не слышали о «команде инвалидов», но, надеюсь, мы прославимся. Один майор-танкист, тоже, как и я, комиссованный, обнаружил на одном из ремонтных заводов в Москве трофейную бронетехнику, часть даже на ходу и боеспособна. Он смог организовать её восстановление и практически из ничего создал танковую группу из полутора десятка танков и бронетранспортёров. Все трофейные, в немецкой раскраске и с крестами. После этого он стал искать людей в экипажи. Набирал таких же инвалидов. Так и была создана эта «команда инвалидов». Мы уходим в рейд в тыл немцев, будем уничтожать их колонны. Техника стоит у вас в тылу, майор отправил меня договориться о безопасном пересечении передовой.

– Почему он сам не подошёл? – поинтересовался майор. – И кто он такой? И почему нам не сообщили из штаба дивизии?

– Не знаю, как его зовут. Я с ним ещё под Минском встречался, а здесь он меня узнал. Фамилия его то ли Васин, то ли Васечкин. Он обгорел так, что смотреть страшно, носа почти нет, поэтому и использует меня для переговоров. А то, что из штаба дивизии не сообщили, то там не в курсе, никто о нас не знает, это всё организовано силами фронтовиков. На добровольных началах.

– Все добровольцы? – спросил один из лейтенантов, явно особист, в форме политрука.

– Конечно, – повернулся я к нему и, посмотрев прямо в глаза, добавил: – Идут инвалиды, у кого нет ног или других частей тела, и выбраться из горящей машины они не смогут. Это смертники, шансов вернуться у них никаких, и они это прекрасно понимают, поэтому драться будут до последнего, пока не погибнут.

– Когда идёте? – привлёк к себе внимание комполка.

– Чем быстрее, тем лучше. Желательно прямо сейчас. Пурга нас скроет, позволив углубиться в тыл. Если хотите, мы можем проутюжить позиции немцев, а вы следом за нами их захватите. Если не боитесь вести бой при ограниченной видимости.

– Не боимся, – криво усмехнулся тот. – Ради освобождения нашей земли на всё пойдём, а то всё пятимся и пятимся. Надоело.

Комполка согласился участвовать в атаке и отправил вестовых комбатам, так что началась подготовка, и мы обговорили, где пойдут танки. Покинув блиндаж, я направился в тыл полка, нужно достать из браслета технику и устроиться в одном из танков. Но, как назло, за мной увязался особист. Не хватало мне ещё свидетеля. Пришлось скрыться в пурге, и он меня удачно потерял.

Отойдя в сторону, я стал по одной единице доставать технику, сразу беря амулетом-помощником её под контроль. Мои магические экипажи обустраивались в машинах. Образно говоря, всё же они бестелесные, но маховики наводки или боеукладку проверяли. Точнее, я проверял, всё же это были мои параллельные сознания, что ими управляли. За последнее время активной эксплуатации амулета я смог держать уже тридцать два распараллеленных сознания, что мне изрядно помогало в работах, скоро и до тридцати трёх дойдёт. Я достал пять немецких танков Т-III, две самоходки и два гусеничных бронетранспортёра, пока для видимости хватит, тем более всю технику из-за снега всё равно бойцы полка не увидят, а мне главное – засветить хоть что-то.

Устроившись на месте командира одной из троек, я, мысленно управляя, стронул технику с места. Она уже минуту тарахтела на морозе, выпуская сизые облачка дыма. Хорошо, что завелись все машины, до этого я их не проверял.

Когда мы приблизились к окопам, я специально проехал на своём танке рядом с блиндажом КП штаба полка, чтобы засветить бронемашину, и, перевалив через окопы, устремился вперёд. Остальная техника шла цепью на дистанции пятидесяти метров друг от друга. Немцы забеспокоились, они не могли не слышать рёв танковых моторов, так что стали взлетать осветительные ракеты – ага, днём, во время сильного снегопада, но это им не помогало. И они, покидая блиндажи, растекались по окопам, занимая огневые позиции. Заработали пулемёты, на всякий случай отсекая возможную атаку. Артиллеристы молчали, целей не видели, а вот миномёты захлопали. Благодаря сканеру я отлично видел всю линию немецких позиций, так что, замирая на коротких остановках, танки посылали вперёд снаряд за снарядом, пулемёты же пока молчали, рано им. Самоходки работали по артиллерии, которая была на прямой наводке. Все свои бронемашины я чувствовал как продолжение рук и мгновенно реагировал на любое изменение ситуации.

Поначалу было очень сложно вести бой на разной технике, и я периодически мазал, никак не получалось нормально взаимодействовать с моим артиллерийским планшетом в виде пряжки, всё же теория отличается от практики. Но постепенно нашёл, в чём ошибки, и дальше снаряды летели всё точнее. Треть боекомплекта выпустил, когда отметил, что уже не мажу. У меня что в танках, что в самоходках было восемьдесят процентов осколочно-фугасных снарядов, остальные бронебойные, что пока без надобности. В результате я на километр и даже дальше выбил на немецких позициях все пулемётные точки и артиллерию, всё же снаряды довольно далеко летят, так что никто мне в борта снаряд не всадит, убрал я эту проблему, и сканер это точно подтвердил.

Наконец мы достигли окопов. И если самоходки замерли, поводя стволами, выискивая опасность, изредка отправляя осколочные снаряды в скопления живой силы противника, то танки не то чтобы утюжили окопы, я не хотел, чтобы кто-то провалился и застрял, а, двигаясь над окопами, пулемётами очищали их. Когда наша пехота достигла немецких позиций, то они на семьсот метров в ту и другую сторону были неплохо почищены, так что бойцы спрыгивали в окопы и проводили уже окончательную зачистку и осмотр. По моим прикидкам, только моей группой было уничтожено больше трёхсот пятидесяти немцев. У них, похоже, тоже недостаток резервов, мало солдат было на такую территорию.

Всё это в опыт, и этот небольшой бой ясно показал моё преимущество перед немцами. В условиях плохой видимости, в такую вот непогоду или ночью, если они не будут пускать осветительные ракеты, я их просто расстреляю до того, как они вообще поймут, откуда по ним бьют. Да и ночью, находясь на отдалении, смогу прицельно бить. Главное – после каждого выстрела позиции менять, а не то подловят. Сейчас же, пока два моих танка утюжили две позиции миномётчиков и гоняли тылы – кухни и полковой склад вон захватили, я подкатил к пехотинцам и отыскал командира, судя по трём кубарям в петлицах шинели, комбата. Открыв боковой люк башни, я высунулся и, перекрикивая шум мотора, прокричал ему:

– Мы закончили! Полтора километра немецких позиций проутюжили, уходим дальше! Тылы немцев заберите, мы их захватили, склад и кухни! Удачи!

– Спасибо, – услышал я его ответ и заметил прощальный взмах руки.

Захлопнув люк и развернув танк, я покатил к дороге, забирая с собой остальную бронетехнику, что, к счастью, нормально пережила бой. На дороге я вылез наружу и убрал оба бронетранспортёра в браслет, они больше не нужны, в массовке сыграли – и хватит. Из боевых же отсеков другой техники через открытые люки стали вылетать пустые гильзы от снарядов, перезаряжалось всё оружие. Не думаю, что пехотинцы останутся здесь, с противником по бокам, скорее всего, соберут всё, что могут, из трофеев и вернутся обратно. А может, и нет, если комдив подкрепление пришлёт и сможет развить прорыв. Было бы чем. По сути, путь в немецкий тыл открыт, и немцы это тоже понимают: благодаря сканеру я увидел, как из деревушки, стоящей при дороге в трёх километрах отсюда, в которой находилось около роты пехоты и другие части, да зениток хватало, и где, судя по технике, располагался штаб полка, выезжает к месту боя колонна. Похоже, немецкий командир сюда резервы перекидывает. Рядом с деревенькой находилась гаубичная батарея, наши стодвадцатидвухмиллиметровые пушки. Неподалёку стояла автотехника и тягачи, что их буксировали. Полноценная батарея из четырёх орудий. А вот и первые трофеи. Там поаккуратнее надо будет.

Колонна из шести грузовиков, бронетранспортёра и двух броневиков, причём один был наш, пушечный БА, была встречена мной на полпути. Броневики мне понравились, грузовики с пехотой – нет. По снаряду в кузовы, и пулемётами прошёлся, добивая. А вот бронетехнику я целой захватил, просто блокировал управление и вооружение, вырубив экипажи. Ведь мои «руки» амулета-помощника могут и как кулаки работать, удар по голове – и в ауте. Потом открыл люки, выбросил их наружу и убрал технику в один из браслетов, который я подготовил как раз для упаковки трофеев. Он ещё пуст. Всё это я проделал, сидя в танке, выбирался лишь однажды, чтобы трофеи отправить в браслет, тут нужно лично касаться того, что хочу убрать, ну, или достать. Немцев из экипажей броневиков я добил, уже лично, не хочу никого в живых оставлять.

Сначала я решил захватить и убрать на склад гаубичную батарею, однако, приблизившись и изучив её, понял, что она мне не нужна. У каждого оружия есть свой ресурс, и, естественно, он конечен. Когда он заканчивается, оружие или списывают, или отправляют ремонтникам, которые приводят его в порядок, меняют стволы и изношенные элементы механизма. Эти орудия, видимо, были захвачены в начале войны и активно эксплуатировались. Когда только успели до такого состояния довести, насколько я помню, стволы этих орудий могут до семи тысяч снарядов выпустить, пока не потребуется замена ствола. Вроде не сильно ошибся. И этот хлам мне не нужен.

А с батареей я разобрался за двадцать минут. За триста метров бронебойными снарядами, хватило по одному, я просто расстрелял казённики, приведя их в негодность, дальше пусть сами мучаются с этим металлоломом, после этого осколочными снарядами прошёлся по землянкам и стоянкам техники и двинул к ним. Выжившие артиллеристы пытались бежать, думая, что спасутся в пурге, но они ошибались. Никто не ушёл, всё поле теперь было усеяно трупами. Пулемёты хорошо поработали. А трофеи всё же были: оружие – в основном пулемёты, несколько автоматов и пистолеты; чуть в стороне, в небольшом овражке, были складированы ящики со снарядами к орудиям, по виду, два боекомплекта, а у меня такие системы в запасе имелись, так что снаряды пригодятся. Прибрав всё, направился к деревушке, где меня уже явно ждали. Поняли по звукам боя, что происходит. Вон как суетятся у пушек на окраине. Однако воевать будем по моим правилам. Их оборона у меня на прицеле, буду бить издалека, чтобы даже вспышек выстрелов противник не видел.

Танки и самоходки замерли в полукилометре от окраины деревни, нащупывая цели – я отчётливо видел две одноствольные зенитки, две противотанковые пушки и ещё две подвозили, торопливо разворачивая на позициях. Не знаю, возможно, я сглупил, достав именно тройки, всё же калибр пушек у этих танков мелковат, хотя мощность осколочных снарядов если не больше, чем у сорокапяток, то сравнима, а у четвёрок калибр больше, и использовать их против пехоты предпочтительнее. Именно так, тройки и создавались против бронетехники, тогда как четвёрки имели более универсальное назначение и отлично работали и по пехоте. Они должны были прорывать оборону, уничтожая противотанковые средства. Однако ничего менять я не стал, меня вполне удовлетворяли боевые качества троек, тем более в прикрытии с самоходками подразделение как раз и становилось универсальным.

Убедившись, что цели распределены, я дал залп. Танки били осколочными по зениткам, а самоходки двумя залпами разметали противотанковые пушки. И теперь я на предельной скорости рванул к деревне. Тройки шли без остановок, самоходки же дважды давали «короткую», чтобы прицельно выпустить снаряд по той или иной цели. Они снесли пулемётный пост, поразили штабной броневик, который сейчас ярко полыхал, и разметали несколько групп пехотинцев, стекавшихся на эту сторону деревни для укрепления обороны. Однако было поздно, да и практически невозможно. Десяток танковых МГ троек работали не переставая и, что важно, очень прицельно, патроны наугад не выпускались, только по цели. Разойдясь на дистанцию сорок метров между бортами, танки ворвались в деревню и, уверенно двигаясь по улице или по огородам, изредка подминая заборы, благо снег неглубокий был, едва по колено, стали зачищать её. Самоходки в это время, повернув, стали обходить деревню, чтобы перекрыть бегство немцев. Причём их только слышно было, продолжавшийся снегопад хорошо скрывал их. К тому же самоходкам нужно расстрелять с той стороны, куда мы двигались, противотанковые средства. Пушек уже не было, единственную батарею мы на ноль помножили, но оставались зенитки, которые и нужно уничтожить.

Самоходки уже вышли на позицию и открыли огонь. Сначала поразили две легковушки, пытавшиеся скрыться в сопровождении штабного автобуса, к слову, нашего, а потом и зенитки разметали. Тем более время у них было: немцы направили стволы вглубь деревни, ожидая танки, а снаряды полетели со спины. Немцы ещё пару раз пытались прорваться на технике, но и она заполыхала.

Танками я работал очень аккуратно, стараясь прикрывать соседние машины, если немцы устраивали засады с целью закидать гранатами или мину кинуть на машинное отделение. Тут хоть и не фронтовики были, штабные, но храбрецы встречались, однако я не дал шанса ни одной попытке противостоять мне. Причём, помня и зная о местных жителях, пусть их и немного, старался стрелять так, чтобы их не зацепить. Например, можно было срезать перебегающую через улицу группу немцев, но на траектории полёта пуль дальше был сарай, где прятались гражданские, там были и дети, поэтому пулемёты молчали, а немцев я в другом месте перехватил. И так было несколько раз. Так что я могу уверенно сказать, что потери среди гражданских если где и были, то не по моей вине, к сожалению, противник на них как раз не обращал внимания, палил напропалую, таких я уничтожал с особым удовольствием. Удрать смогли едва десятка два человек, самоходки ещё стреляли им вслед, жаль, на них пулемётов нет, никто не ушёл бы.

Задерживаться в селе я не стал, пусть гражданские недоумевают, что это было, понятно, что Красная армия пришла и сразу дальше ушла, но это только догадки. Из строений я всего два дома и один сарай повредил, по паре осколочных снарядов пустил, там немцы засели. Отъехав от деревеньки на километр, я встал на дороге. Требовалось сменить два танка. Причина была в их ходовой, вскоре встанут. Дело в том, что на одной из улиц техника стояла – грузовики, штабные машины, легковушки, мотоциклы. Немного. И эти два танка сделали из них блины, что плохо сказалось на ходовой. Подумав, я решил заодно заправить и пополнить боекомплект машин. Тем более на самоходках уже по десятку снарядов осталось. Так что достал ящики со снарядами и патронами и, пока всё пополнялось, обошёл обе повреждённые машины. Всё же менять я их не стал, а решил получить дополнительный опыт ремонта и прямо на дороге, можно сказать, на ходу, провёл необходимый ремонт. Что хорошо с этим амулетом-помощником – он мог влиять на металл, правда, это требовало сосредоточенности, но не страшно. Я устранил все повреждения, у других машин провёл техобслуживание и остался доволен, моя группа снова в полной боевой готовности.

Вся работа заняла от силы полчаса, и едва я закончил, как засёк сканером, что с тыла в сторону деревни, гудя моторами, идёт мощная бронегруппа. Я так понимаю, немцы уже сообщили всем, кому можно, о прорыве советских танков. Вот, видимо, сюда и прислали запасные подразделения. Интересно, они рассмотрели, что это бывшая их техника? Если и нет, то могли по шуму двигателей и звуку пушек определить. Это нетрудно, у каждого типа техники свой звук, и опытные фронтовики свободно определяют их.

С помощью сканера я осмотрел всю вражью технику на предмет трофеев. Набитые пехотой грузовики меня не привлекали, сложно их брать так, чтобы они целыми остались, проще расстрелять, но разная бронетехника очень даже интересовала. А она в колонне была. Немцы смогли сформировать довольно мощную силу поддержки: тридцать девять грузовиков, которые перевозили полнокровный батальон; две батареи противотанковых пушек; батарея лёгких полевых гаубиц, их почему-то буксировали не грузовики, а советские лёгкие тягачи «Комсомолец», и боекомплект к ним был в трёх грузовиках; четыре «Ганомага», у одного стояла спаренная пулемётная зенитная установка; штабной броневик с антенной, но без вооружения; два танка тип «два», одна тридцатьчетвёрка, не перекрашенная, но поверх звёзд намалёваны большие кресты, чтобы издалека было видно, вероятно, недавний трофей, камуфляж зимний; ну и самое ценное – шесть самоходок наподобие моих. И я прикинул, что из выше перечисленного прибрать к рукам. Гаубицы тоже неплохи, сами немцы их хвалят, состояние среднее, но ещё долго прослужат, можно брать вместе с тягачами и грузовиками с боеприпасом. В общем, решено, работаем выборочно.

Я съехал с дороги и, удаляясь в поле, направился навстречу колонне. Захват бронетехники произошёл для немцев незаметно. Для начала я вырубил все экипажи самоходок: по очереди накинул удавки и сломал им шеи. Работа не быстрая, но я справился. После этого самоходки под моим управлением свернули в поле, где была низина, и встали там. Также и с тридцатьчетвёркой, от тел потом избавлюсь, а вот двойки меня не интересовали, слишком изношены. Да и вообще я удивился их наличию, думал, их в впервые месяцы войны все выбили, ан нет, вон, ещё коптят небо.