Это не сон Дрисколл Тереза
Я не обращаю внимания на эти слова и смотрю на свой телефон. Связи почти нет. Взбираюсь чуть выше на насыпь, но результат – тот же.
– Мадам, вы меня слышите?
Сейчас я замечаю, что от поезда до меня доносится шум множества голосов. Голос проводника – самый громкий из них. Твердый, но – по крайней мере, пока – спокойный. Однако я не поворачиваюсь в сторону голосов. Это пассажиры что-то обсуждают между собой. Раздаются звуки открываемых дверей.
Я же продолжаю искать глазами дорогу. Или тропинку. Хоть что-нибудь, что поможет мне определить, где я нахожусь и есть ли какой-то другой, более быстрый способ добраться до Бена. Но ничего нет. Вокруг только трава, насыпь и коровы…
Внезапно тональность звуков, доносящихся с поезда, меняется.
– Ладно. С меня – довольно. Вы двое, немедленно вернитесь. Я не шучу. Мы не можем допустить, чтобы кто-то еще сошел с поезда…
Я поворачиваюсь и вижу, что еще два пассажира спустились из вагона на насыпь. Мужчина средних лет с седыми волосами. Довольно симпатичный. Высокий. С добрым лицом. И с ним женщина, моложе его, с волосами, забранными в высокий конский хвост.
– Я говорю абсолютно серьезно. Мне придется сообщить об этом, что задержит нас еще больше. – Голос проводника звучит гораздо громче, и сейчас в нем слышится растущая тревога. – Я прошу вас, мадам. Это небезопасно. Вы должны вернуться на поезд…
Он смотрит прямо на меня широко открытыми глазами, сжимая в руках мобильный телефон.
– Нас могут продержать здесь много часов. А я не могу здесь застрять. Мне надо домой.
– Нам сообщили, что мы отправимся максимум через десять минут.
– Тогда почему вы не объявили об этом по внутренней связи? Почему вы просто бросили нас в полном неведении?
– Мы ждем подтверждения.
– Полная ерунда. А как насчет того поезда неделю назад, когда пассажиров оставили на несколько часов без кондиционера, туалетов и внутренней связи? Вообще без всего. Мы, знаете ли, не можем просто сидеть, позволив вам запереть нас на этом поезде и обращаться с нами таким же образом. – Я наслаждаюсь этой сварой. Получаю удовольствие от того, что могу направить свой гнев и неудовольствие в новое русло.
К этому моменту в окнах торчат десяки физиономий пассажиров, наблюдающих за мной. Мужчина с седыми волосами тоже смотрит на меня, но по его лицу видно, что он не сильно меня осуждает.
Я чувствую, что мои руки начинают дрожать, и, чтобы остановить это, крепко сжимаю кулаки. А еще у меня начинает кружиться голова, и мне приходится шире расставить ноги, чтобы не потерять равновесие, – я не хочу, чтобы проводник заметил мое состояние.
– У нас свои правила, мадам. Процедуры. Пока нас задерживают только на пятнадцать минут.
– Пока!
Это выкрикнул кто-то, находящийся в поезде за спиной проводника. Я его не вижу, но благодарна за поддержку.
Проводник поворачивается к поезду и знаками призывает пассажиров к спокойствию, прежде чем вновь посмотреть на меня и парочку на насыпи.
– Послушайте. Это последнее предупреждение. Вы все трое должны вернуться в поезд. Прошу вас. В противном случае мне придется сообщить об этом. Вызвать помощь. Полицию. «Скорую»…
– Полицию?
– Мадам, сейчас вы стали причиной довольно серьезного происшествия. И подвергаете себя и других опасности. Мы не можем этого допустить. Прошу вас. Я предупреждаю в последний раз. Возвращайтесь на поезд…
Неожиданно я чувствую, как меня охватывает паника. «Скорая помощь»? Что он этим хочет сказать? Мне не «Скорая помощь» нужна, а машина или вертолет.
Мужчина с седыми волосами подходит чуточку ближе:
– Вам что, нехорошо? Вы очень побледнели. И на ногах держитесь нетвердо… Я – врач и с удовольствием попытаюсь вам помочь.
Он смотрит на проводника. Выражение на лице последнего меняется.
Мне совсем не нравится то, как оба они смотрят на меня.
– Я не псих. – Произнеся это, слегка подаюсь вперед. – Вы что, думаете, я псих? Что у меня с головой не в порядке?
– Нет. Ну, конечно, нет…
На мгновение я задумываюсь, не выгляжу ли действительно как псих.
И внезапно вижу всю эту сцену как бы со стороны и начинаю паниковать, потому что проводник упомянул «Скорую помощь». А вдруг они меня закатают? Что, если у них есть на это право?
Из окон поезда на меня смотрят сотни незнакомых лиц, и вдруг я наконец-то вижу его. Всё вокруг как будто замирает на мгновение, а потом окно открывается и он зовет меня по имени. Я испытываю одновременно и шок, и облегчение – меня ставят в тупик мириады обрушившихся на меня эмоций.
А в следующий момент Марк уже спускается из вагона и оказывается рядом со мной.
– Это моя жена. Бог мой… Софи! – Он, не отрываясь, смотрит на меня, но моя поднятая рука заставляет его замолчать.
– Ваша жена? – Видно, что проводник окончательно запутался, так же как и все остальные. – Но вы ведь ехали порознь…
– Я не знал, что она на этом же поезде… У нее нет с собой ее обычного телефона.
Я смотрю на говорящего Марка и с большим трудом сдерживаю слезы.
– Нас срочно вызвали домой, – он смотрит на проводника.
– Мне нужно к Бену, Марк.
– Я знаю. Всё знаю, любимая… – Марк вновь поворачивается к проводнику: – Наш сын попал в аварию в Девоне. Сейчас его оперируют. Нам позвонили из полиции, но мы не знаем, что в действительности произошло.
– Боже мой… Мне очень, очень жаль.
Выражение лица доктора тоже меняется, и он пристально смотрит мне в глаза.
– Вы, должно быть, в шоке. И в отчаянии…
Теперь я действительно с трудом сдерживаю рыдания. Почему-то мне не нужна эта его доброта – она делает всё еще хуже.
– Нам необходимо добраться до Девона. Последнее время моей супруге было очень тяжело. Множество потрясений, которые она испытала еще до этого….
Марк говорит очень мягким, «докторским», голосом, а мне хочется, чтобы он замолчал. Может быть, он и пытается убедить их не давать делу официальный ход, но я не хочу, чтобы Марк продолжал.
Я… не хочу… чтобы он… продолжал.
Достаточно того, что они знают о Бене.
Я не хочу, чтобы они узнали, что случилось прошедшим летом. О том, другом, потрясении…
Я закрываю глаза, и на мгновение в памяти оживает вся эта сцена. Алый цвет. Кровь, покрывающая мои руки…
Глава 7
В недалеком прошлом
Первое, и самое сильное, потрясение было как гром среди ясного неба. Как взрыв.
Ба-бах.
Его последствия оказались необычайно жестокими, и их можно было ощутить почти физически. Как будто ты на бегу огибаешь угол здания, улыбаясь навстречу солнцу, – и вдруг врезаешься прямо в стену.
Еще совсем недавно мы обсуждали на берегу проект кулинарии, и моя обычная жизнь становилась гораздо счастливее, полнее и интереснее, и всё это благодаря Эмме… Что же случилось потом?
Неожиданно всё было раздавлено – разбито, как стекло, гладкое и блестящее в один момент и просыпающееся сквозь пальцы на пол острыми и злыми осколками в следующий. Всего одно мгновение – и вот уже на моей кухне сидела и внимательно разглядывала меня женщина из полиции. Она хотела, чтобы я всё повторила еще раз – всё с самого начала.
Но вся проблема была в том, что мне этого вовсе не хотелось. Только не это.
Я закрывала глаза и видела всё вновь. Алый цвет. И я совсем не хотела еще раз испытывать давление на грудь – это странное ощущение, источник которого находился как бы вне моего тела, как будто меня вообще не было: ни в этой комнате, ни на месте случившегося, ни во всей этой истории.
Детектив-инспектор Мелани Сандерс прочистила горло, я открыла глаза и перехватила ее взгляд, направленный на место возле окна. Она всё еще ждала, а я всё еще молчала.
«Так вот что значит настоящее потрясение? Когда ты как бы оказываешься вне своего тела? Когда ты наблюдаешь всё как бы со стороны, а не проживаешь это?» – размышляла я.
– Поверьте, очень неприятно вновь беспокоить вас, миссис Эдвардс, но мне надо обговорить с вами пару вещей.
После этого инспектор Сандерс задала несколько вопросов, и я поняла: она хочет, чтобы я еще раз рассказала ей всё в мельчайших подробностях. И я в конце концов сделала именно это. Медленно вернулась в комнату, в настоящее, и еще раз повторила ей всю эту гребаную историю.
Как все мы проснулись необычно рано из-за этих флагов. Часы на туалетном столике показывали шесть часов утра, а Бен уже стоял возле нашей кровати.
– Мамочка, там возле нашего окна дядя с лестницей.
Рассказывая, я повернулась к окну на кухне и ясно представила себе, как тогда отдернула шторы наверху.
Оказалось, что это был Алан – председатель нашего местного совета. Некоторые из украшений к ярмарке успели за ночь упасть. Я вспомнила, как помахала ему, будучи еще в халате, зевнула и подумала, что рядом с ним нет никого, кто подержал бы лестницу. После этого я тоже решила начать свой день пораньше. Так что в девять часов уже шагала по деревне и отмечала сделанное галочками в своем небольшом черно-белом планшете, радуясь тому, что погода, хотя и достаточно ветреная для палаток, была, по крайней мере, сухой.
«Я была счастлива. Я была абсолютно спокойна».
Это я заставила их зафиксировать во время того самого первого допроса.
«Со мной всё было в порядке».
Я еще раз рассказала детективу-инспектору Сандерс, что ярмарка каждый год начинается в два часа дня, и меня в тот день волновал только конкурс по уничтожению рояля – настоящий кошмар с точки зрения возможных травм. Наша страховая компания была от этого не в восторге, поэтому я заставила организаторов еще дальше отодвинуть ограждения, а в остальном всё было прекрасно.
– Так это была ваша идея, чтобы мисс Картер сыграла роль гадалки? – Инспектор Сандерс достала из сумки записную книжку и теперь просматривала свои записи. Книжка оказалась не похожа на маленькие и изящные блокнотики, которые видишь в кино, – она была довольно большой, такие обычно используют журналисты.
– Да. Послушайте, я всё это уже говорила вашим коллегам вчера вечером. Я вообще не понимаю, почему все так интересуются этой палаткой гадалки. Ради всего святого – вчера была ярмарка. Люди хотели веселиться. Это была просто уловка, чтобы собрать деньги на церковь.
– Значит, предложение исходило не от мисс Картер? Вы в этом абсолютно уверены?
«Боже, дай мне силы… Что не так с этими людьми?»
– Абсолютно уверена. Более того, ее пришлось уговаривать. Послушайте, Эмма – новичок у нас в деревне и своим согласием оказывала мне большую услугу. Она вообще не хотела этого делать, поэтому я вправду не понимаю этих ваших вопросов. – Я посмотрела инспектору прямо в глаза. – Это была просто глупость. Чтобы немного повеселить публику.
Если уж на то пошло, я хорошо понимала нежелание Эммы принимать в этом участие. Сначала она вообще наотрез отказалась, сказав, что всё это поставит ее в затруднительное положение. Что гадание по руке и на чайных листьях среди друзей – это одно, но брать за это деньги?..
Она сдалась лишь тогда, когда я решила использовать ее же собственный метод убеждения: «Эмма, я тебя умоляю, смотри на жизнь проще. Никто не обратит на это внимания. Всё делается ради церковной крыши».
– И последнее, – детектив Сандерс вновь обратилась к своей записной книжке, но на этот раз – демонстративно, как актер, который изображает неуверенность. Я взглянула на часы, раздумывая над тем, когда появится Марк, и сожалея о том, что сама послала его за газетами. – Просто когда я просмотрела те записи ваших показаний, которые сделала вчера вместе со своими коллегами…
Я взглянула на дверь игровой комнаты. Она была прикрыта, но, хотя я слышала, что там достаточно громко работает телевизор, я вдруг разволновалась, что Бен может нас услышать. Подошла к двери и закрыла ее, ощутив рукой неожиданный холод бронзовой ручки. И вспомнила то, другое ощущение, которое всё это время тщетно пыталась выбросить из головы. Ее тепло на моих руках. Ее запах. Ее текстуру. Мое желание убрать руку и в то же время понимание, что я не могу этого сделать. Не должна этого делать.
– Понимаете… Для вас это, должно быть, стало настоящим кошмаром, миссис Эдвардс. Ужас. Но я не могу понять одну вещь, – тут офицер сделала паузу, – из ваших свидетельских показаний никак не следует, что вы закричали. Я имею в виду, позвали на помощь.
Я отпустила дверную ручку и несколько раз вытерла ладони о джинсы.
– У вас есть дети, инспектор?
– Нет, – она выглядела сбитой с толку. – А почему вы спрашиваете?
– Я не закричала, потому что на пороге стоял мой сын. – Я продолжала вытирать руки о джинсы. – Я попросила его подождать минутку. Он – послушный мальчик и обычно выполняет мои просьбы. Но если б я закричала, он вбежал бы в дом. А ему всего четыре.
Детектив Сандерс попеременно смотрела то на меня, то в свою записную книжку.
– А. Ну да, конечно. Понятно. Это нечетко отражено в ваших вчерашних показаниях, – она еще раз проглядела свои записи, проводя ручкой сверху вниз по странице. – Вы сделали всё, что смогли. Я ни в коей мере не предполагаю… – Она как будто защищалась от меня, но ее голос звучал по-доброму. – Что ж, я думаю, это всё.
В этот момент я наконец услышала, как Марк поворачивает ключ в двери. Мы обе посмотрели в сторону прихожей, и, когда он появился в комнате, выражение его лица изменилось с озадаченного на раздраженное.
– Мы с миссис Эдвардс обсудили пару вопросов…
– Но мы же уже занимались этим вчера. И много часов подряд. Моя жена совершенно измучена. Вы только посмотрите на нее. Она почти не спала.
– Да, конечно. Я уже выяснила всё, что хотела. Прошу прощения за это вторжение. И благодарю вас.
Инспектор встала, спрятала записную книжку в сумку и заторопилась к выходу. Марк следовал за ней по пятам.
Я слышала, как они о чем-то шепчутся, и ждала, пока дверь не захлопнется и Марк не вернется на кухню.
– Она – детектив-инспектор. А это значит, что из отдела уголовных расследований, так? Марк, как ты думаешь, почему этим занимается отдел уголовных расследований?
– Не имею ни малейшего представления.
А потом мы молча следили сквозь кухонное окно, как женщина идет не к полицейской машине, припаркованной на площади, и не к полицейскому оцеплению возле церкви, а по дорожке, ведущей к дому Эммы.
– Может быть, мне стоит позвонить Эмме? Предупредить, что к ней гости?
– Ни в коем случае. Думаю, что тебе следует сделать то, о чем я прошу тебя всё утро, – немедленно лечь в кровать.
Я послушалась его – и сразу пожалела об этом, потому что, как и ночью, ярче всего видела всё, именно когда ложилась, словно сцена была отпечатана у меня на веках и ждала лишь, чтобы я закрыла глаза.
Я всегда думала, что нормально отношусь к крови: иногда у Бена случались кровотечения из носа, и эти потоки не волновали меня. Но сейчас всё было иначе, и совсем не так, как показывают по телевизору. Не так, когда ты узнаешь лицо. Глаза.
Именно поэтому я сомневалась, что смогу заснуть, зная заранее, что в тишине и покое воспоминания оказываются самыми яркими. Ее тепло. Ее запах. И, конечно, ощущение ее самой у меня на руках. Я размышляла о случившемся вчера и дважды выскакивала в ванную комнату, где меня выворачивало наизнанку. Из-за двери раздавался голос Марка, который спрашивал:
– С тобой всё в порядке, Софи?
– Конечно, со мной не всё в порядке, Марк…
Я видела самое страшное, что люди могут совершить друг с другом. И это были мои друзья и соседи. Как же со мной может быть всё в порядке?
Я тогда вошла в комнату, веселая и расслабленная. Мой сын ждал меня на пороге. Ничего не ведающий. Невинный младенец. И я. Софи. Женщина, якобы живущая в золотой клетке.
Я вошла с улыбкой и увидела сцену, которую никогда – никогда! – никому не пожелаю увидеть. Ни своему сыну. Ни своему мужу. Ни даже инспектору полиции с ее неправильной записной книжкой и дурацкими мыслями обо всех нас.
Это было просто нереально. Вот как это всё выглядело.
Ужасающе и нереально.
Вчера в семь часов вечера мы отставали от расписания. Вечерние ярмарочные конкурсы задерживались, потому что Энтони Хартли не изволил явиться, и я помню, как была зла на него, оттого что все остальные пришли вовремя и в течение всего дня мы четко придерживались графика.
Энтони – человек со странностями… Боже! Был человеком со странностями.
Но, знаете, он мне нравился. Даже очень нравился.
Привлекательный мужчина – длинные светлые волосы и глубокие карие глаза, похожие на глаза ребенка. В этом-то и заключалась его привлекательность – Энтони окружала аура человека, так и не ставшего до конца взрослым.
Когда в тот вечер Хартли пришли на обед с Эммой, я заметила, что ей они тоже понравились. Они очаровали ее своим нетрадиционным образом жизни, так же как и меня.
Джил и Энтони жили скромно, но счастливо в крохотном домике с двумя комнатами на втором этаже и двумя на первом. На первом этаже имелась пристройка, в которой располагалась ванная комната, а это значило, что было невозможно воспользоваться туалетом без того, чтобы все присутствующие об этом не узнали.
Помню, как я впервые пришла к ним на ужин и с ужасом думала, что будет, если мне захочется пи-пи, – мне казалось, что все в доме меня услышат. Но у Джил и Энтони была эта способность заставлять людей расслабиться. Они умели смеяться над собой.
Что ж, теперь мне кажется, что у Джил нет другого выхода – то есть, скорее, не было. Она уже многие годы была единственным кормильцем в семье, в то время как Энтони предавался мечтам. И в своих мечтах он видел себя то поэтом, то драматургом, то кем-то еще. В общем, творцом со степенью магистра гуманитарных наук.
Поэтому Джил оплачивала аренду жилья, в то время как Энтони лелеял свои мечты, о чем свидетельствовали горы книг, разбросанных по всему дому. Иногда их скапливалось так много, что между ними трудно было пройти.
Хотя Джил это совсем не напрягало.
– Однажды он за всё воздаст мне сторицей, – обычно говорила она. – Когда напишет свой бестселлер.
После этих слов они обычно заговорщически хихикали, не отрывая глаз друг от друга, – в этом было столько неприкрытой сексуальности, что для человека со стороны это казалось выходящим за рамки приличия.
Казалось, что Джил – постоянно в работе, в то время как Энтони постоянно пытается очаровать кого-то. Каждый раз, когда мы к ним приходили, нам предлагали обсудить нового писателя или философа, так что Марк возвращался домой, неодобрительно вздыхая.
Но только про себя, черт побери.
И если говорить начистоту, то я завидовала их мечтам и простоте их жизни. Две комнаты наверху. И две внизу.
Так что вчера вечером, направляясь к ним домой, я улыбалась про себя, думая об Энтони, который непременно выигрывал все соревнования в кегли. Мне представлялась Джил, светящаяся от гордости на заднем плане, которая подмигивает Энтони при вручении ему очередного кубка. Я думала о том, как им повезло, потому что их мечта отличается от нашей с Марком – с ее неподъемной ипотекой и кредитами, которые мужу придется выплачивать. А мне придется сидеть дома. И увязать в этом доме все больше и больше. Проживая свою идеальную жизнь.
Итак, я оставила Бена на пороге, чтобы поторопить Энтони.
– Бен, милый, постой здесь минутку. Я ненадолго.
Когда они не ответили на звонок в дверь, я не придала этому значения, потому что Хартли проповедовали теорию «открытых дверей», и я очень часто входила к ним, не пользуясь звонком. «Входите без всяких церемоний», – говорили они обычно. Я так и вошла, зовя их по именам.
Если честно, мне никогда не нравилась эта идея с «открытыми дверями». И я вечно боялась, что застану их в момент ссоры или, что еще хуже, в момент примирения. Именно поэтому я оставила Бена на пороге, прошла через кабинет в столовую и довольно громко позвала: «Энтони! Джил! Вы куда подевались? Пора начинать игру в кегли. И все хотят знать…»
А потом я увидела. Алый цвет.
Яркий и раздражающий, он был… повсюду.
Через всю стену шли капли крови, походившие на еще не высохшую абстрактную картину.
А он лежал в большой и кошмарной алой луже и смотрел в потолок невидящими глазами. Мертвый.
Возможно, инспектор была права. Любой нормальный человек на моем месте позвал бы на помощь. Закричал бы.
Но я могла думать лишь о том, что Бен не должен этого увидеть. Я зажала рот руками, крик звучал только в моем воображении.
Я даже не проверила его пульс. Просто прошла на кухню. Не знаю, почему в тот момент не подумала о мобильном, – перед глазами у меня почему-то был телефон на кухонной стене.
«Быстрее к телефону, Софи. Быстрее к телефону…» – вот и всё, о чем я в тот момент думала.
А потом… потом я увидела ее. Сидящей на полу, прислонившись спиной к буфету. Она тоже смотрела ничего не видящими глазами. Кровь лилась у нее из раны на животе и по волосам. Она повернула глаза в мою сторону. И ничего больше. Только глаза.
А кровь все продолжала течь. Густая. Теплая. Алая.
Я изо всех сил пыталась зажать рукой рану на животе. Пыталась остановить ее.
«Боже, прошу тебя, пусть она остановится».
Я слишком боялась трогать рану у нее на голове, потому что ее края очень широко разошлись – там виднелось что-то белое и отвратительное, словно ее мозг вытекал сквозь череп. А так как теперь из-за Джил я не могла дотянуться до телефона, то вспомнила о мобильном в кармане своей куртки. Я не знала номера дома, так что мне пришлось описать горшки с петуниями перед ним. «Торопитесь, вы обязаны поторопиться!» И лишь потом я позвонила Марку.
– Бен стоит на пороге. Дома Энтони и Джил. Тебе необходимо прийти, Марк. Немедленно. Это просто кошмар. Уведи его. Не позволяй ему войти в дом. Что бы ты ни делал, не позволяй ему войти.
Все остальное происходило, как в густом тумане.
Позже записи телефонных разговоров показали, что я еще дважды звонила в экстренные службы, что кто-то пытался объяснить мне, как я должна помочь Джил, но я ничего этого не помню. Всё, что мне запомнилось, – это сюрреалистическое смешение красок. Привычных и мерзких. Знакомые оранжевые кофейные чашечки, аккуратно стоявшие на полке, и тепловатая, отвратительная влажность на руках. Я всё давила и давила на рану изо всех сил.
И ждала.
И все это время Джил пристально смотрела мне в глаза.
Держа в руке большой нож.
И вот еще что…
Руки у меня были все в крови.
Глава 8
В недалеком прошлом
– И что ты обо всём этом думаешь? Все-таки хочешь сделать это сегодня? – По запинающемуся голосу Натана, звучавшему в трубке, Эмма поняла, что он хочет сказать что-то еще. Она смотрела, как Тео достает из зеленой коробки машины и тракторы.
– Послушай, Эмма, это насчет пятницы…
– Да всё в порядке, Натан. Ты же меня знаешь. Я не нищенствую. Так что не считай себя обязанным…
– Да нет, я о полиции, Эмма. Мне пришлось всё рассказать полиции о вечере пятницы. И мне очень жаль. Я хочу сказать, что это – частное дело и к ним оно не имеет никакого отношения. Но они загнали меня в угол, и я не знал, что делать.
– Понятно. Но не волнуйся, Натан. Правда. – В этот момент раздался дверной звонок. – Послушай, кто-то звонит в дверь. Это может быть Софи. Давай я тебе перезвоню?
– Ладно. Но ты сообщишь мне до ланча? Я имею в виду малиновку Тео. И я искренне надеюсь, что тебе не навредит то, что я им сказал.
– Да, да. Конечно. Прошу тебя, не дергайся по поводу этого своего разговора с полицией. Ты ни в чем не виноват.
Эмме было необходимо срочно обсудить случившееся с Софи, чтобы понять, какие все дают показания, поэтому она была совершенно не готова увидеть женщину в гражданском платье, сунувшую ей под нос свой жетон, еще не начав с ней говорить. Вскоре эта женщина уже шарилась по ее кухне и откровенно читала надписи на доске, как будто наличие жетона давало ей право на подобное бесцеремонное поведение. Грубое. Назойливое. Агрессивное. Эта женщина, эта детектив-инспектор Мелани Сандерс, всюду совала свой нос без всякого на то оправдания. Она задавала вопрос за вопросом не только о прошедшей пятнице, но и о Натане, который остался на ночь после обеда – как будто это имело отношение к чему-либо, – и заставила Эмму еще раз подробно описать всё, что происходило на этой дурацкой ярмарке. И повторять это снова и снова. Описывая каждого человека, которого она видела и с которым общалась в тот день. И всё то, что происходило в палатке.
«Боже, и почему я позволила Софи втянуть меня во всё это?»
– Послушайте, я не помню всего, что говорила в тот день в палатке. Как я уже вчера рассказывала, мы просто веселились. Все посетители были умиротворенные и подыгрывали мне. Большинство уже пропустили по паре стаканчиков, и все мы много смеялись. Они знали, что мои предсказания несерьезны. Что я всё выдумываю. Знаете, как это бывает: счастливые номера, счастливые цвета, высокие таинственные незнакомцы… Я вчера всё это уже объяснила полицейскому, который заходил ко мне. И вообще, это была услуга, которую я оказала подруге. Для того чтобы собрать немного денег.
– И вы не помните, что сказали Джил Хартли?
– Смутно.
– На ваш взгляд, с ней всё было в порядке?
– В одном из киосков она, как и все, выпила парочку «Пиммсов»[26]. В остальном же с ней всё было в порядке. Она наслаждалась происходящим.
– Просто всё складывается так, что вы, вероятно, были последней, кто ее видел.
– Что вы сказали?
Всё вокруг замерло.
– Понимаете, после того как мы свели воедино все показания, получается, что после разговора с вами она направилась прямо домой.
Несколько мгновений Эмма молчала, глядя то в пол, то на инспектора.
«Черт».
– Но когда я видела Джил, с ней всё было в порядке. В полном.
– Это вы так говорите.
– А вы уже знаете, что произошло? Кто-то вломился в дом?
– Нет. Именно поэтому мы и пытаемся точно выяснить, что же случилось.
– А Джил… она всё еще в коме?
– Послушайте, боюсь, что я не смогу обсудить с вами состояние миссис Хартли. – С этими словами женщина-полицейский встала и положила свою карточку на стол. – Ладно. Не буду больше надоедать вам. Но если вы что-то вспомните… Любую мелочь…
– Да, конечно.
Спустя два часа Эмма, кутаясь в пальто, чтобы защититься от ветра, еще раз проигрывала эту беседу у себя в голове.
– Натан, мне кажется, полиция думает, что я была последним человеком, который видел Джил. Перед тем как она пошла домой. – Эмма понизила голос, хотя, осмотревшись, поняла, что в этом нет никакой необходимости, потому что Тео был уже далеко впереди: шел вприпрыжку, толкая перед собой ногами большой камень, и в подошвах его кроссовок ярко поблескивали огоньки.
Натан продолжал идти, неловко вывернув руку, для того чтобы клетка с малиновкой не слишком раскачивалась.
– Ага. Конечно. Боже… – Он замолчал на какое-то время, нахмурился и прикусил губу. – Это объясняет, почему полиция повсюду сует свой нос. Но ты не волнуйся. То есть я хочу сказать – тебе не о чем беспокоиться. Ты же сказала, что, когда ее видела, с ней всё было в порядке.
– Да. Она ничем не отличалась от всех других. Немного под мухой от этих «Пиммсов», но это – всё.
– Ну, вот видишь. И ничего больше ты сказать не можешь. Само по себе все это ужасно, но они говорят, что в дом никто не вламывался, так что это, должно быть, домашние разборки. Думаю, что, если Джил придет в себя, им придется решать, предъявлять ей обвинение или нет. Вот в чем всё дело.
– Так что, ради всего святого, там, по-твоему, произошло?
Натан приподнял бровь.
– Ну, говори уже…
Он уставился в землю.
– Если ты что-то знаешь, Натан, то обязательно должен рассказать мне. У меня от всего этого ум за разум зашел.
– Ну, по-моему, всё очень тривиально, ты не находишь?
– Тривиально? Ах, ну да, нанесение увечий и убийство – вещи для Тэдбери абсолютно «тривиальные», не так ли?
– Да ладно тебе, Эм. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Мне и в голову ни за что не пришло бы, что Джил способна на нечто подобное, но это вовсе не бином Ньютона. Совершенно очевидно, что он ходил на сторону. Думаю, что Джил об этом узнала и взбесилась.
– Ты что, разыгрываешь меня? Неужели ты думаешь, что…
– Быстрее, черепахи! – Тео хмурился, и в его тоне слышалось нетерпение; он повернулся и стал взбираться по склону холма.
– Давай лучше сосредоточимся на малиновке, – понизив голос, предложил Натан и удивил Эмму тем, что взял ее под руку.
Они все трое согласились, что малиновку надо выпустить точно в том месте, где ее нашли. Какое-то время бедная птаха находилась на грани жизни и смерти. Несмотря на то что ее кормили из рук и окружили нежностью, заботой и любовью в птичнике Тома, сперва всё шло не очень хорошо. А потом неожиданно произошло то, что Том назвал воскрешением святого Лазаря. Однажды утром он вышел на улицу и увидел малиновку скачущей по дну клетки. Ела и пила она уже вполне самостоятельно и поглядывала на Тома, словно хотела спросить: «Какого черта я здесь делаю?» После этого восстановление пошло очень быстро – вскоре малиновка уже проверяла свои крылья, летая между жердочками в клетке. По мнению Тома, у них было не так много времени – у птахи было больше шансов выжить в том случае, если ее отпустят на свободу до того, как она привыкнет к неволе, и до того, как их забота станет для нее обузой.
Как ни странно, Тео ни разу не предложил оставить птичку у себя, что было удивительно для Натана, но не для Эммы. Как и бабушка Эппл, она была апологетом свободы. Ее привлекали великолепие открытых пространств и дикая природа. Возможно, Тео когда-то услышал ее рассуждения на эту тему.
– Здесь. Кажется, это было здесь. – Мальчик топнул ножкой возле живой изгороди, и Эмма оглянулась вокруг. Да. Изгородь, из-за которой появились собака и Натан, была совсем рядом.
– Отлично, юноша. Что ж, полагаю, право выпустить ее на свободу принадлежит тебе. Ты готов? – Натан поставил клетку на землю.
Читать бесплатно другие книги:
