Отрок. Внук сотника: Внук сотника. Бешеный лис. Покоренная сила Красницкий Евгений
– А с земли?
– Сможем, вернее, я смогу, а Кузька с Демкой – не знаю. Они недавно учиться начали.
– Значит, будешь один. Как с факелами отыграете, так мы ставни отворим, а вы за самострелы возьметесь. Сначала втроем по кругляшам постреляете, потом тебе свечи вынесут. Штуки три или пять? Нет, пять долго: пока заряжать будешь, зрители за пять раз заскучают.
– Погоди, Ходок… Слушай, а как тебя на самом деле зовут?
– Зови Ходоком. Так чего ты хотел сказать?
– А нельзя ли какой-нибудь столик сделать, чтобы он крутился? Поставим на него свечи и, если не очень быстро крутить, то я попаду, а крутящийся огонь завораживает, скучно не будет. Понимаешь, первые два выстрела – еще не скучно, а потом на столике остается три горящих свечи, две, потом одна и все на нее смотрят и ждут, а она крутится. Можно еще время потянуть, крикнуть, чтобы столик подкрутили.
– О! Молодец, в самую точку! А нельзя, чтобы ты из разных самострелов стрелял, пока из двух выстрелишь, тебе третий зарядят.
– Не знаю, мы каждый к своему самострелу приспособились, опять же, попробовать надо.
– Пробуй, столик все равно до завтра не сделать.
Никифор, словно обрадовавшись, что тоже может поучаствовать в приготовлениях к представлению, опять окликнул приказчика:
– Сенька, насчет столика понял? Сегодня же чтоб был!
– Слушаю, Никифор Палыч! Только не успеть сегодня.
– Тогда пускай ночью работают, но чтобы к утру…
Мишка не стал слушать, чем закончится разговор Никифора с приказчиком, потому, что его посетила еще одна идея.
– Ходок, а я еще и на звук стрелять могу.
– Да ты что? И молчит! Да мы такую показуху устроим! Вот это уже настоящий циркус будет. А ты точно можешь или только думаешь, что можешь?
– Может, может! – Кузька наконец-то нашел повод встрять в разговор. – Может, мы все видели, только бубенчик маленький надо – мы свои в Ратном оставили.
– Бубенчик найдется, но пока сам не увижу – не поверю. Где у вас самострелы?
– Дома оставили.
– В Ратном?
– Да нет, у дядьки Никифора!
Ходок обернулся к Никифору.
– Хозяин, послать бы кого…
– Ха! За дурня меня держишь? Послано уже! Сейчас принесут.
– Да ладно тебе, хозяин, я вот тоже кое-кого кое-зачем послал.
– Это за чем же?
– А за музыкой! – Ходок хитро подмигнул. – Когда все это под музыку будет, еще лучше получится, а в самых жутких местах музыка замолкнет и от этого еще страшнее выйдет. Вот увидишь!
– Так музыкантам платить надо, – недовольно пробурчал Никифор. – Сколько еще запросят…
– Не скупись, хозяин – окупится. Я прикинул: если лавки расставить так, как мы обговорили, то человек шестьдесят поместится. Это же больше гривны выходит. Да еще об заклад биться будем, как сегодня. Договоримся с ребятами: когда надо падать, когда – нет, всегда в выигрыше останемся!
«Ну и жук! Да он на всех этих пари возьмет в десять раз больше входной платы! Наверняка не сам об заклад биться будет, а подставных людей найдет, чтобы рожу не запомнили. Мошенничество чистой воды, но… в рамках его философии: “Зритель сам приходит, чтобы его обманули”. Шоу-бизнес, туды его. Вообще-то, помнится, в цирке мороженым торговали и прочими вкусностями…»
– Дядька Никифор, а можно еще перед началом и в перерывах торговлю устраивать. Орешками, квасом, сбитнем, может, еще чем-то.
– Ха! Найдем чем! Сенька!
– Найдем, хозяин!
Ходок снова скорчил хитрую рожу и гаркнул:
– Р-роська! – и обернувшись к Никифору с Мишкой, пообещал: – А теперь я вам кое-что покажу.
Из-за груды канатов, парусов и другого судового имущества выскочил худенький паренек лет двенадцати.
– Тута я!
– Тащи шест!
Да, это был настоящий цирк – малец работал на шесте не хуже тех артистов, которых Мишка видел еще в ТОЙ жизни. Видимо, Ходок сам в прошлом выступал именно с этим номером и обучил ему Роську. Зачем? Кто знает? Может быть, со скуки, может быть, думал, что когда-то снова придется вернуться к циркачеству.
– Дядька Никифор, – тихонько спросил Мишка, – а как Ходока на самом деле зовут?
– Абрам.
– Иудей, что ли? Не похож…
– Да кто его разберет! Когда надуть кого-то надо или поторговаться – иудей, как меды пить и песни орать – наш, как драться – берсерк нурманский, а как девок улещивать… Гм, это самое… В общем, непонятно кто, но кормщик изрядный – таких поискать. Теперь вот оказывается, что и скоморохом когда-то был.
– А Роська?
– Ростислав. На ляшской ладье был, когда они пять лет назад нас на Висле захватить хотели. Ха! Не на того напали! Была ляшская ладья, стала моей, а Роська в придачу достался, не убивать же его.
– Ну как, хозяин? – запыхавшийся малец подскочил к Никифору и Мишке. – Понравилось?
– Ловко, молодец, Роська! Ну, Михайла, вот тебе и еще подмога.
– Отличная подмога, дядька Никифор, только шест, наверно, и Андрей подержать может, он сильный, а Ходок пусть между зрителями так и работает, как сегодня. Ходок, ты как, согласен?
– Почему нет? Андрей вместо меня справится, а вот Роська вместо Андрея? Не забоишься под ножи встать?
– Не-а, не забоюсь!
Никифор сразу же построжел.
– Да ты что, Ходок, ребенка…
– То-то что ребенка, хозяин, еще страшнее получится, а ребята не промахнутся, я видел, как они работают. Главное, чтобы Роська не струсил.
– Кто? Я? – тут же возмутился пацан. – А давай прямо сейчас встану. Михайла, кидай в меня! Вот увидите: не моргну!
– Ну, вставай, – Мишка извлек кинжал из ножен, привычно подкинул его и поймал. – Только не дергайся, а то сам под лезвие подвернешься.
– Михайла, Ходок, да вы что, ополоумели все? – Никифор разволновался не на шутку. – А ну-ка, прекратите!
– Не бойся, дядька Никифор, – успокоил купца Мишка, – мы все по очереди так стояли, как видишь, дырок на нас нет. Роська, готов? Первый – слева от головы. Бросаю!
На первых двух бросках Роська моргал, потом собрался и стоял совершенно спокойно, только на лбу выступили капли пота.
«Есть характер у парня, впрочем, жизнь его пообтесала без скидок на возраст. Никифор на Вислу ходил пять лет назад, значит, в том бою Роське лет семь было. Как он на той ладье оказался? Впрочем, тут кого ни возьми, на основе биографии авантюрный роман писать можно. Один Ходок чего стоит!»
– А вот и музыка пожаловала! – торжественно возвестил Ходок. – Здорово, Своята! Подзаработать хочешь?
«Художественный руководитель ансамбля» – тощий, кривобокий и сильно прихрамывающий дядька – производил впечатление отнюдь не музыканта, а скорее злодея с садистскими наклонностями. И голос у него оказался под стать внешности – злой, каркающий.
– Это смотря сколько положишь, Ходяра, пока что на сегодня ты нас без заработка оставил. Только народ на торгу нас послушать собираться начал, а тут к тебе иди!
– Ага! Так бы ты и ушел, если бы слушателей набралось. Впустую дудели, как и вчера. Но если ты такой гордый – вот тебе веверица за беспокойство и топай назад, других найдем!
– Засунь свою веверицу знаешь куда… Говори, зачем звал?
– А зачем тебя звать можно? Не на рожу же твою любоваться! Играть будешь. Здесь – под крышей, с удобством, не то что на торгу.
– Свадьба, что ли?
– Нет, похороны. Покойникам, вишь, сплясать напоследок захотелось.
– Тьфу! Балаболка ты, а не Ходок! Дело говори!
– Не, Своята, передумал я, ты своей рожей мне всех зрителей распугаешь, бери веверицу и проваливай!
«Худрука» аж затрясло от злости, казалось, еще немного – и он бросится на Ходока с кулаками.
– Кончай изгаляться! Говори, зачем звал!
– А ну-ка, утихни! – командный голос у Ходока был поставлен что надо, Своята даже голову в плечи втянул. – Ты не в кабак пришел! Вот хозяин Никифор Палыч стоит, ты даже поздороваться не подумал! Еще про работу ничего не знаешь, а уже про плату толкуешь! На хрен ты такой здесь нужен?
Своята сразу же заметно притих, сдернул шапку, поклонился Никифору.
– Здрав будь, Никифор Палыч, не серчай, не заметил тебя сразу. Чего пожелаешь? Мы всякую музыку играть можем: хочешь – веселую, хочешь – жалостную, ежели в застолье…
– Играть будешь то, что вот они тебе скажут, – Никифор указал на Ходока и Мишку. – Играть будешь здесь каждый день с завтрашнего дня. Ученики княжих ратников будут представлять воинское учение, зрителей пускать будем за плату. Твоя доля с той платы – двадцатая.
– Пятая!
– Пшел вон!
– Седьмая!
– Сенька! Зови холопов, гоните их в шею!
– Десятая, хозяин, помилосердствуй, мне же музыкантов кормить надо!
– На торгу ты за неделю не заработаешь того, что здесь за день… Пока шла торговля, Мишка рассматривал «ансамбль», благо музыканты держали инструменты в руках, и было сразу понятно, кто на чем играет. У двоих пареньков, по виду его ровесников, были костяные рожки, у третьего – деревянная флейта, или что-то на нее сильно похожее. Дядька средних лет приволок здоровенную деревянную трубу, видимо, предназначенную исполнять басовую партию, а у молодого парня – Мишка чуть не сел от удивления, оказался ксилофон – закрепленные на раме деревянные плашки разного размера. Сам «худрук» держал под мышкой бубен, и еще что-то круглое было у него в мешке.
Вид у музыкантов был весьма потрепанный и откровенно голодный. То ли дела шли неважно, то ли «худрук» был скупердяем, а скорее всего – и то, и другое.
Мишка подошел к оркестру, поздоровался, в ответ получил торопливые униженные поклоны.
«Да, ребята, чувствуется, затюканные. Начальник у них – еще та сволочь. Может, из-за его дурного характера и бедствуют? Актер все-таки должен быть легок в общении, весел, насколько можно, симпатичен, а на этого смотреть тошно. Надо их подальше от зрителей посадить, чтобы… как в настоящем цирке! Как же им про музыку-то объяснять? Может, сами сообразят?»
– Я не знаю, что вы умеете играть, – обратился Мишка к музыкантам. – Поэтому давайте так: я буду показывать, что мы делаем, а вы подбирайте к этому музыку. Понятно?
– Понятно, хозяин, подберем.
– Я не хозяин, ну, ладно, неважно… Вот смотрите для начала.
Мишка вытащил кинжалы и принялся жонглировать. Музыканты обернулись на Свояту, видимо темп обычно задавал своим бубном он, но худрук был целиком поглощен процессом торговли. Мужик с трубой взял руководство на себя.
«Бу-бу-бу-бу» – загудела труба, точно поймав ритм полета кинжалов, тут же вступили рожки, затянув что-то протяжное, но это оказалось лишь звуковым фоном. Флейтист некоторое время помолчал, потом, переглянувшись с хозяином «ксилофона», заиграл что-то веселое, снайперски попав в настроение полета клинков, тут же вступил «ксилофонист». Получилось просто здорово!
– А ну, кончай! Мы еще о цене не договорились! – Своята орал препротивнейшим голосом, музыку как ножом обрезало. – Эй, сопляк! Ты, который с ножами, а ну, отойди!
– Я тебе не сопляк, а Михайла Фролыч! Понял, пень корявый?
– Ой, неужто боярин? – Своята являл собой воплощение сарказма. – А может, князь? Я-то и не разобрал сослепу!
– Я – княжий ратник в восьмом колене! Андрей, объясни ему! Немой ухватил Свояту за шиворот и, приподняв в воздух, крепенько встряхнул. Мишка подскочил к нему, глянул в наливающееся кровью лицо.
– Еще раз вякнешь, пес, уши до жопы натяну! Понял?
– Эк-кх-кх, – «худрук» задыхался, пытаясь дотянуться ногами до земли, но Немой, без всякого видимого усилия, продолжал держать его на весу.
– Понял или не понял?
– Д-д…
– Отпусти его, Андрей.
Своята коснулся ногами пола и судорожно втянул в себя воздух. Мишка дождался, пока «худрук» продышится, и снова повторил вопрос:
– Понял или не понял?
– Понял…
– Как меня звать?
– Михайла Фролыч.
– Иди, торгуйся дальше, а мне не мешай.
– Кхе!
Мишка совсем забыл про деда, спокойно сидевшего все это время в уголке, даже, кажется, подремывавшего. «Кхе!» было явно одобрительным. Тут же последовало и подтверждение от дядьки Никифора:
– А внук-то у тебя, Корней Агеич, себя понимает…
– Дык, воспитываем, Никеша. Кхе! Воспитываем, как же без этого?
«Блин, опять из образа вышел! И чего это я? Ну, мужик противный, ну, обозвал сопляком… Ничего особенного, с чего я завелся-то? Сорри, сэр, а музыку вы когда последний раз слышали? Еще ТАМ? То-то это пиликанье вас сразу за душу взяло! И тут это уродище кривобокое вам весь кайф обломало. Вот и причина! А ведь и правда – соскучился. Еще бы что-нибудь знакомое услышать, да откуда здесь… А оттуда! Ну-ка, попробуем!»
– Слушайте, а если я напою мелодию, сможете сыграть?
– Напой, хозяин! – один из рожечников сразу оживился. – Напой, мы новое быстро схватываем!
Парень забрал у флейтиста его инструмент и уставился на Мишку.
– Давай, хозяин.
– Ля, ля-ля-ля…
Мишка напел, в общем-то, несложную мелодию «Катюши».
Слух у музыканта, похоже, был абсолютным – уже второй куплет он воспроизвел безошибочно, на третьем вступил дядька с трубой и второй рожечник. «Ксилофонист» сначала выстучал мелодию отдельными ударами, а потом рассыпался дробью, Мишку чуть слеза не прошибла.
– Здорово, молодцы ребята!
Музыканты заулыбались, а Мишка вдруг всей кожей ощутил повисшую в амбаре тишину. Все пялились на него, словно увидели впервые в жизни.
«Блин! Прокол за проколом! Позвольте вам заметить, сэр Майкл, вы совсем охренели. Это же, по нынешним временам, черт-те что и с боку бантик! Покруче, чем рок-н-ролл в пятидесятые годы. Помните, как деды тогда отреагировали? Причем не только у нас, но и в Штатах. Официальные запреты, судебные процессы, а в Советском Союзе так вообще пятнадцать суток наматывали, как за мелкое хулиганство. А ну как и ЗДЕСЬ то же самое будет? Да еще святые отцы… Все дело завалим!»
– Михайла, ты где это слышал такое? – озвучил общее недоумение Никифор.
«М-да, и на библиотеку отца Михаила не сошлешься».
– Да так, дядька Никифор… Само как-то придумалось. А что, плохо?
– Эй, парень… э-э Михайла Фролыч! А еще чего-нибудь такое знаешь?
– Ну, я не знаю… Можно попробовать… А зачем?
– Так ить! Да никто ж этого не знает! Да мы с этакой музыкой… – Своята прикусил язык, но было поздно.
Никифор тонкости момента не уловил, но Мишка просек ситуацию мгновенно.
– Дядька Никифор! Новая музыка денег стоит. Вы на чем сторговались? Если он мою музыку перенимать собирается, так еще долю срезай!
– Ха! А как же! – Никифор хищно ощерился. – Не, Своята, я тебе с самого начала правильную долю назвал – двадцатую. Деньги получишь да еще и новую музыку узнаешь. И не торгуйся, даже и слышать ничего не хочу!
Никифор и слыхом не слыхивал о таком звере, как авторское право, но наживу чуял нутром и своего не упускал. Торг пошел по новому кругу.
– Хозяин, – флейтист говорил шепотом, видимо для того, чтобы не услышал Своята. – Напой еще что-нибудь, твоему дядьке торговаться легче будет.
– А тебе-то какой интерес?
– Да ну его, сквалыгу, нам все равно ничего не достанется, только кормежка, а музыку не отнимешь, она всегда с нами. Ну, напой Михайла Фролыч!
– Погоди, подумать надо…
«Почему “Катюша” так сразу прижилась? Вернее, не так. Почему я с “Катюши” начал? Даже не задумался, само как-то выскочило. Значит, подсознательно был готов. К чему? К тому, что поймут и примут? Я ведь уже вжился в ЗДЕШНЮЮ жизнь, должен такие вещи чувствовать. Может, и чувствую, но не понимаю, а надо понять, иначе промахнусь. Чем “Катюша” отличается от остальных песен, вообще от всей музыки? Блин, консерватории не кончал, на гитаре только “блатные” аккорды знаю…
Тогда заходим с другой стороны: музыка – один из видов воздействия на человека, значит, разновидность управления, причем напрямую – без посредничества словесного или визуального ряда. Чем воздействие “Катюши” отличается… Ага! Есть две русские песни, которые знают во всем мире: “Катюша” и “Подмосковные вечера”. Видимо, они универсальны, в том смысле, что «ложатся» на любой менталитет.
Так что же, “Подмосковные вечера” с ними разучивать? Нет, тут должно быть что-то еще