Сорок пять. Часть вторая, третья Дюма Александр
Король взял руку молодого человека.
– Ну, ну, не сердись, дю Бушаж, ты знаешь, что и король твой испытал горести несчастной любви.
– Знаю, государь.
– Итак, я могу сочувствовать тебе.
– Со стороны короля это слишком великодушно.
– Нисколько! Выслушай: надо мной, кроме Бога, нет никого, и, когда я страдаю, мне помочь никто, кроме Бога, не в состоянии. Но ты… тебе могу помочь я…
– Государь!..
– И в заключение, – продолжал Генрих с грустью и нежностью, – ты можешь надеяться увидеть конец своего несчастья.
Молодой человек покачал головой в знак сомнения.
– Дю Бушаж, – настаивал Генрих, – клянусь честью, ты будешь счастлив, или я перестану называться королем Франции!
– Я – счастлив? Увы, государь, это невозможно, – возразил молодой человек с невыразимо горькой улыбкой.
– Почему же?
– Потому, что мое счастье не зависит от людей.
– Дю Бушаж, – не отставал король, – брат ваш, уезжая, оставил вас мне как другу. Если вы не советуетесь насчет своих дел ни с мудростью своего отца, ни с познаниями вашего брата-кардинала, я хочу заменить вам старшего брата. Будьте же доверчивы: от всего, исключая смерть, моя власть и мое расположение к вам найдут лекарство.
– Государь, – отвечал молодой человек, падая перед королем на колени, – не смущайте меня, выражая ко мне расположение, на которое я не могу отвечать. Мое несчастье неизлечимо, потому что составляет мою единственную радость.
– Дю Бушаж, вы сумасшедший, вы убьете себя этими химерами – я говорю вам это!
– Я сам это знаю, государь, – спокойно отвечал молодой человек.
– Но, наконец, – в голосе короля послышалось некоторое нетерпение, – женитьба это, что ли?
– Государь, я хочу снискать любовь. Вы видите, что никто не может доставить мне этого счастья. Я один должен добиться ее, и добиться сам.
– К чему же отчаиваться?
– Потому, что я чувствую невозможность этого счастья.
– Испытай, дитя мое. Ты богат, молод, хорош собой. Какая женщина может противиться тройному воздействию красоты, любви и молодости? Таких женщин нет, дю Бушаж, и не может быть.
– Сколько людей благословляли бы ваше величество за чрезвычайное снисхождение и благосклонность, которые вы выказываете мне!
– Итак, ты принимаешь? Хорошо! Не говори ничего, если тебе хочется скрытничать. Я соберу сведения, прикажу сделать розыски. Ты знаешь, что я сделал для твоего брата, – то же сделаю и для тебя. Сто тысяч экю не остановят меня.
Дю Бушаж схватил руку короля и прижал ее к губам.
– Если вы, ваше величество, потребуете когда-нибудь моей крови – я пролью ее до последней капли, чтобы доказать, сколь я признателен вам за покровительство, от которого теперь отказываюсь.
Генрих III отвернулся от него с досадой и со словами:
– Решительно, эти Жуайезы упрямее даже Валуа. Вот один из них – всякий день показывает свое бледное лицо и глаза, окруженные черными кругами, и бог знает из-за чего столько мучений! Хорош будет мой двор, если у всех будут такие унылые лица!
– О государь! Не беспокойтесь! Лихорадочный румянец скоро заиграет на моих щеках! Все, видя мою улыбку, подумают, что я счастливейший из людей!
– Да, но я-то знаю, что это не так, жалкий упрямец, и это будет меня печалить.
– Ваше величество позволит мне удалиться?
– Да, да, дитя мое, ступай и будь мужчиной.
Молодой человек поцеловал руку короля, отдал почтительный поклон королеве-матери, гордо миновал д’Эпернона, который ему не поклонился, и оставил кабинет.
Едва он переступил порог, как король крикнул:
– Заприте двери, Намбю!
Швейцарец, которому отдан был этот приказ, объявил в передних, что король более не принимает. Тогда король подошел к герцогу д’Эпернону и ударил его по плечу.
– Ла Валетт, сегодня вечером ты прикажешь раздать твоим Сорока пяти денежную награду и распустишь на целые сутки! Я хочу, чтобы они повеселились. Они спасли меня, как белая лошадь спасла Суллу.
– Спасли? – повторила Екатерина с удивлением.
– Да, матушка. Спросите у д’Эпернона!
– Я спрашиваю вас – это, я думаю, лучше.
– Если так, то выслушайте. Наша любезная кузина, сестра вашего друга господина де Гиза… О, не отпирайтесь, это ваш друг.
Екатерина улыбнулась, и улыбка эта как будто говорила: «Он не поймет никогда». Король видел эту улыбку, он сжал губы и продолжал:
– Сестра вашего друга де Гиза приготовила мне вчера засаду.
– Засаду?
– Да, вчера меня едва не схватили и, может быть, убили бы.
– Кто же, герцог де Гиз?
– Вы не верите?
– Признаюсь, не верю.
– Д’Эпернон, друг мой, расскажи матушке все происшествие, с начала до конца. Если я буду говорить сам, а она поднимет плечи, вот как теперь, – я рассержусь, а я, клянусь честью, берегу свое здоровье.
И, обращаясь к Екатерине, прибавил:
– Прощайте, матушка. Любите де Гиза сколько вам угодно. Я уже заставил колесовать господина де Сальседа, вы помните!
– Без сомнения.
– Ну, пусть Гизы подражают вам, пусть не забывают этого. – И король, подняв плечи еще выше, чем его мать, ушел в свои комнаты, сопровождаемый Мистером Лоу, которому пришлось бежать, чтобы не отставать от своего короля.
LVII
Красное Перо и Белое Перо
Поговорив о людях, расскажем и о событиях. Было восемь часов вечера, и одинокий, печальный домик Робера Брике темным треугольником вырисовывался на сером небе, предрасположенном более к дождю, чем к ясной погоде.
Этот дом, всем своим видом показывающий, что душа покинула его, был достойным соседом того таинственного дома, о котором мы уже сказали несколько слов и который возвышался прямо напротив. Философы, утверждающие, что именно предметы неодушевленные видят, чувствуют и говорят особенно красноречиво, заметили бы, что эти два дома зевают, глядя друг на друга. Невдалеке раздавался страшный шум меди, смешанный с неясными голосами и визгом, – будто какие-то гномы усердно работали в своей пещере.
Шум привлек молодого человека в фиолетовом токе с красным пером и в сером плаще. Этот красивый кавалер простоял минут десять перед источником шума и медленно, задумчивый, с поникшей головой, возвратился к дому Робера Брике.
Эта малогармоничная симфония слагалась из стука кастрюль, шума меди, криков поваров и господина Фурнишона, хозяина гостиницы «Шпага гордого рыцаря», заботившегося о приготовляемых кушаньях, и визга госпожи Фурнишон, присматривающей за уборкой комнат в башенках.
Молодой человек в фиолетовом токе посматривал на огонь, вдыхал благоухание дичи, вопрошал взглядом оконные занавеси и отходил прочь; потом опять начинал все заново. Однако эта беззаботная на первый взгляд прогулка ни разу не переходила за известную границу – струйку воды, что текла поперек улицы от дома Робера Брике к таинственному дому.
Надо также сообщить, что всякий раз, как молодой человек подходил к этой границе, он видел другого, почти одних с ним лет, в черном токе с белым пером и в фиолетовом плаще.
С нахмуренным челом, с твердым взором, рукой придерживая шпагу, тот, казалось, говорил, подобно гиганту Адамастору: «Ты не сделаешь и шагу вперед, не встретив бури!»
Молодой человек с красным пером, первый из выведенных нами на сцену, подходил к границе, наверно, в двадцатый раз, ничего этого не замечая – так он задумался! Не может быть, чтобы он упустил из виду самого часового, ходившего по одной с ним улице. Но тот был слишком хорошо одет, чтобы принять его за вора. Да и, кроме того, молодого человека слишком занимало происходившее у «Шпаги гордого рыцаря», чтобы он мог беспокоиться о чем-нибудь другом.
Напротив, лицо часового с белым пером при каждом приближении Красного Пера делалось все грознее и мрачнее; наконец терпение Белого Пера истощилось, и он, чтобы привлечь внимание Красного Пера, толкнул его. Тот поднял голову и на лице стоявшего перед ним прочел всю неприятность впечатления, испытываемого при своем появлении.
Это очень естественно навело его на мысль, что он стесняет, и внушило желание узнать, чем именно. И в заключение он стал пристально всматриваться в домик Робера Брике. Потом взглянул на дом, стоявший напротив него. Наконец, рассмотрев тот и другой, не обращая или делая вид, что не обращает внимания на неприязненные взоры Белого Пера, он повернулся к нему спиной и вновь обратился к пылающему огню печи господина Фурнишона.
Белое Перо, довольный отступлением противника (он именно так воспринял его уход), принялся за прежнее – ходить от запада к востоку, тогда как Красное Перо шел от востока к западу. Каждый, дойдя до назначенной точки, возвращался назад и шел опять к другому по прямой линии, так что, если бы не ручеек, этот новый Рубикон, который нужно перейти, они столкнулись бы нос к носу.
Белое Перо с видимым нетерпением закрутил свой маленький ус. Красное Перо принял удивленный вид и снова взглянул на таинственный дом. Тогда Белое Перо сделал шаг вперед, чтобы перешагнуть Рубикон, но Красное Перо уже удалялся – прогулка в противоположные стороны началась снова.
В продолжение минут пяти можно было предполагать, что они встретятся лишь у антиподов, – но нет, оба с одинаковой точностью и в одно время обернулись. Как два облака, гонимых встречными ветрами, молодые люди приблизились к Рубикону и на этот раз остановились друг перед другом, решившись скорее наступить на чужую ногу, чем отступить хоть на шаг.
Более нетерпеливый, может быть, чем его противник, Белое Перо, вместо того чтобы остановиться, как прежде, на границе ручейка, перешел Рубикон и заставил отступить Красное Перо, который, не ожидая такой отваги, едва не потерял равновесия.
– Э, милостивый государь, вы сошли с ума или хотите вызвать меня на ссору оскорблением?
– Милостивый государь, я хотел дать вам понять, что вы меня стесняете! Мне даже казалось, что вы и без того заметили это.
– Нисколько, милостивый государь, я имею обыкновение не замечать того, чего мне не хочется заметить.
– Между тем есть предметы, на которые вы обратите внимание, если ими блеснуть перед вашими глазами. – И, соединяя дело со словом, молодой человек распахнул плащ и вынул шпагу, – луч луны, показавшейся в эту минуту между облаков, отразился на ней.
Красное Перо остался неподвижен.
– Можно подумать, – сказал он, пожимая плечами, – что вы в первый раз вынимаете из ножен шпагу, – так вы спешите обнажить ее против того, кто не защищается.
– Да, но будет защищаться, я надеюсь…
Красное Перо спокойно улыбнулся, что удвоило раздражение его противника.
– К чему и по какому праву вы мешаете мне гулять по этой улице?
– Хороший вопрос! Потому, что мне это не нравится.
– А, потому, что это вам не нравится?!
– Без сомнения.
– Вам никто не мешает прогуливаться! Разве вы имеете позволение от короля одному ходить по улице Бюсси?
– А вам какое до этого дело?
– Как – какое дело? Я верный подданный его величества и не хочу ослушаться его повеления.
– А, вы смеетесь!
– Может быть! Вы угрожаете мне?
– Я вам говорю, милостивый государь, что вы меня стесняете, и, если вы не удалитесь по доброй воле, я сумею удалить вас силой.
– Ого, милостивый государь, это мы еще посмотрим!
– Черт возьми! Я жду этого целый час!
– Милостивый государь, в этой части города я имею дело, касающееся меня одного. Предупреждаю вас во избежание недоразумений. Теперь, если уж таково ваше желание, я охотно скрещу с вами шпагу, но не удалюсь.
– Милостивый государь, – Белое Перо, заставляя свистеть свою шпагу, стал в позицию, – меня зовут граф Генрих дю Бушаж. Я брат герцога Жуайеза. В последний раз спрашиваю вас: хотите вы уступить место и уйти отсюда?
– Милостивый государь, – отвечал Красное Перо, – меня зовут виконт Эрнотон де Карменж. Вы меня нисколько не стесняете, и я нисколько не нахожу неприятным, если вы не уйдете отсюда.
Дю Бушаж подумал немного и вложил шпагу в ножны.
– Извините меня, сударь, я полусумасшедший от любви.
– Я тоже влюблен, – отвечал Эрнотон, – но не считаю себя сумасшедшим.
Генрих побледнел:
– Вы влюблены?
– Да.
– И вы признаетесь в этом?
– Давно ли это стало преступлением?
– Но та, в которую вы влюблены, живет на этой улице?
– На время – да!
– Ради неба, милостивый государь, скажите: в кого вы влюблены?
– Ах, господин дю Бушаж, вы не подумали, задав этот вопрос. Вы знаете очень хорошо, что дворянин не может открыть тайны, только половина которой принадлежит ему.
Читать бесплатно другие книги:
