Стажер диверсионной группы Махров Алексей
Тоже, что ли, покемарить? Солдат спит – служба идет! Я смежил веки… Да фиг там, не засну все равно – организм взбудоражен, в голове каша!
Повернув голову, я глянул на Альбикова. Тот был рассеян и задумчив.
– Хуршед Рустамович! – окликнул я его, немного – в меру – ёрничая.
– М-м? – оторвался от созерцания собственных сапог сержант.
– А чего это вы так прогибались перед начальником школы?
Хуршед, похоже, не понял сначала, а после вытаращил свои чуток раскосые глаза.
– Да ты что, курсант? Это же сам Захарыч! Да ему памятник ставить впору! Это же настоящая легенда! Знаешь, как он в Испании франкистов гонял? О-о! В Сарагосе, в Барселоне… Испанцы звали его «компаньеро Закариас». Как-то в Паракуэльяс столько всякой мрази собрал – и анархистов, и фашистов, и либералов с троцкистами. Перестреляли – и сразу посвежело! А золото испанское как вывозили? Это же целый роман с приключениями! Пятьсот с лишним тонн! Часть золотого запаса из Банка Испании, причем большая. Ты только представь себе! Это почти восемь тысяч ящиков со слитками, и каждый ящик весил, как ты. Их свозили в Картахену и прятали в порту. И ты попробуй еще вывези, когда фашисты подступают к Мадриду! Африканская армия Франко была совсем рядом, а тут и анархисты зашевелились – решили сами прибрать золотишко, к себе в Барселону, чтоб на него покупать оружие и все такое прочее. Да тут даже не сам вывоз впечатляет… Понимаешь, мы же не крали это золото, его нам сам испанский министр финансов передал. Хуан… Хуан… Не помню, какая фамилия. Он же сам решил переправить золотой запас в СССР – Захарыч убедил его! Хотя, конечно, сама перевозка была делом опасным. Если бы фашисты или анархисты перехватили русских водителей грузовиков с испанским золотом, их бы на месте расстреляли! Тогда Захарыч попросил министра финансов, который Хуан… Хуан Негрин! Во, вспомнил. Короче, этот Негрин выписал Захарычу документы на имя Блэкстона, якобы представителя Банка Англии. И дело пошло! Когда Владимир Захарович прибыл в Картахену с караваном грузовиков, его там уже ждали четыре советских танкера. Все это время немцы бомбили Картахену, но наши не сплоховали – загрузили все золото и тишком доставили в Одессу. Ну, в Одессе я не был, но мне рассказывали про разгрузку. Тогда и пирс, и половину порта оцепили, всех удалили, а высшие чины ОГПУ сами перетаскивали ящики с золотом в товарные вагоны, чтобы вывезти их в Гохран. Говорят, если все те ящики разложить на Красной площади, то они бы всю мостовую заняли, из конца в конец! Понял теперь? – Проникся, – ответил я. Историю про лихой вывоз золотого запаса Испании я слышал и в XXI веке.
– А по мне, так Захарыч куда сильнее в Китае отметился, – раздался сзади бас Валуева. Уже проснулся? И часа не прошло с момента взлета! Петя вылез из своей «кроватки» и втиснулся в кресло у меня за спиной.
– Да-а… – с радостной улыбкой подхватил Альбиков. – И там тоже. Когда микадо объявил секретную мобилизацию полумиллиона самураев для пополнения Квантунской армии, нам об этом стало известно в тот же день. Японцы хотели нас спровоцировать, чтоб мы сами на них напали, – лишь бы повод для войны появился!
– Захарыч тогда в Чунцине был, в самом логове Чан Кайши, – рассказывал Валуев, сложив мускулистые руки за головой. – Когда Гитлер на нас полез, гоминьдановцы писались от счастья! Надеялись, что японцы тоже пойдут на СССР войной – и выведут свои войска из Китая. И Чан Кайши сразу бы придавил китайских коммунистов. Не вышло! Ничего у них не вышло – уж что там в точности делал Захарыч – не знаю, не мой уровень, но гоминьдановцы очень быстро пошли на попятную.
– Обделались они качественно! – подхватил Альбиков. – А что именно там делал Захарыч и его ребята, настоящие фамилии которых знает только нарком, мы непременно узнаем! Лет через десять! Когда гриф «Совершенно секретно» сменят на «Для служебного пользования». Понял?
– Понял, – кротко ответил я. А что еще сказать? Теперь и я гордиться буду, что учусь под началом ТАКОГО человека. – Но мне кажется, что с секретностью явный перебор! Помнишь, Хуршед, как ты меня чуть не расстрелял, когда ваше прикрытие спалилось?
– Я?! – изумился Хуршед и тут же смутился. – А-а… Это тогда, в лесу?
– Ну да!
– В лесу? – нахмурился Валуев.
– Да это… – криво усмехнулся Альбиков. – Спецархив мы тогда вывозили из Ровно. Помнишь, приказ пришел? Ну, и до кучи пленных решили подкинуть да раненых. Спецколонна такая составилась – пять полуторок, автобус и броневичок. БА-20, по-моему. А потом к нам еще «эмка» прибилась, корреспондента подвезла. Направлялись в Житомир, а попали в засаду! Немцев там было до взвода, они нас из пулеметов обстреляли – три или четыре «эмгача» работало, а у нас один, да и тот…
Хуршед махнул рукой, а я продолжил:
– Мы хотели сразу из автобуса вылезти, а как? Дело даже не в том, что я толком ходить не мог после контузии, просто единственная дверь рядом с водителем была и открывалась прямо на немецкие пулеметы. Мотор заглох, шофера убило, а тут из кустов фриц выскакивает и к автобусу! И тащит с собой связку гранат! Ни фигассе! – думаю. Я его прямо через заднее стекло снял, из «парабела». И тут нам опять повезло – подоспели наши броневики.
Они отвлекли огонь немцев на себя, и я кулем вывалился из автобуса…
– Так я не понял, – перебил мои воспоминания Петр, – а когда Хуршед тебя прикончить грозился?
– А когда я догадался, что спецархив он не в Житомир везет! Там где-то по дороге схрон имелся. Да и не архив это был – мешки с пломбами, а набиты газетами. Мы, вероятно, отвлекали на себя диверсантов противника, а настоящий архив втихаря другой дорогой увезли.
– Умный, блин, так бы и пристрелил! – пробурчал Альбиков.
– О, Петя, видишь? Он снова грозится! – шутливо возмутился я. – Как в тот раз!
– Ничего я не грозился, – улыбнулся Хуршед.
– Ага, не грозился! А сам кобуру лапал!
– А не надо было умничать…
– Не, ну ты понял? – обратился я к Петру.
– Он такой! – фыркнул Валуев. – Так и норовит в расход пустить! А расскажи-ка мне, пионер, как ты немецкого капитана из Абвера поймал? Мне Хуршед рассказывал, но как-то бестолково, я и не понял толком ничего!
– Да я его, в общем, не ловил, – усмехнулся я. – Я его, можно сказать, подобрал!
– Он у дороги бесхозный валялся, как пыльный мешок, а тут ты? – пошутил Петр.
– Ну, почти… – хихикнул я. – Там после налета бомберов всё поле в воронках было. Ничего живого не осталось! И вот бреду я печально по этому полю, бреду… А тут фриц какой-то на краю воронки сидит и руку раненую баюкает. Увидел меня и за пистоль решил схватиться. Тут я ему прикладом вот этой самой винтовки вторую руку и сломал…
– Это он геройствовал, пока я в другой воронке отлеживался! – грустно сказал Альбиков. – Но хоть живой остался! Думал-то – всё, амбец, допрыгался кузнечик самаркандский… Влипли мы тогда очень серьезно!
– Это все мотоцикл немецкий виноват! – жизнерадостно сказал я, обращаясь к Петру. – Сдох, зараза, в самый неподходящий момент! Главное, мы у дороги, а навстречу колонна немецкая прет! Впереди три мотоцикла с пулеметчиками в колясках, а за ними грузовики и наливняки. Бли-ин! А вокруг только голое поле! Ну, мы с Хуршедом и разбежались в стороны, чтобы этим уродам перед неминуемой смертью нагадить. Начали стрелять… А толку? Ну, кого-то мы положили, это факт. Так там полтора десятка грузовиков с боеприпасами и охрана соответствующая! Потом гляжу – танк с «Ганомагом» по полю рвут, колонну обгоняют, чтобы нас ухайдакать. Ну все, думаю, приехали!
– И тут появились наши бомберы! – расплылся в улыбке Альбиков. – Два звена «СБ» ка-а-ак отбомбятся по колонне! Рвало так, что от колонны вообще ничего не осталось – детонировали и боеприпасы, и топливо. Ну и нас малость глушануло!
– Ни хрена себе – малость! – покривился я. – Я потом час плохо слышал! Вторая контузия за три дня! Правда, всего через пару часов на меня дом упал… Вот там реально амбец был!
– Так ты потом еще и из немецкого самолета выпрыгнул! Я тебя из лап особистов вынимал! – припомнил Валуев. – Умеешь ты, пионер, находить приключения на свою жо… пятую точку!
И в таком стиле, вспоминая былое да подтрунивая друг над другом, мы и провели полет. К счастью, долетели нормально, немцы нас не потревожили. Садились на аэродром в Броварах, который называли «Воздушные ворота Киева»[11] и с которого я два месяца назад вылетел в Москву. Интересно, дошло ли до Сталина то письмо, что я бросил в почтовый ящик в здании аэровокзала? Сработал ли «магический» адрес: «Москва, Кремль, товарищу Сталину, лично в руки»?
В принципе, должно сработать. Я просто не представляю себе начальника почтамта, готового выбросить пакет, адресованный ТАКОМУ человеку. Само собой, письмо первым делом попадет в руки энкавэдэшников. Вот уж кто поволнуется всласть! А как же?
Просто отправить пакет, без перлюстрации? А вдруг туда какая похабщина вложена? Вскрыть? А кто они такие, чтобы вскрывать почту самого товарища Сталина?
Думаю, что в киевском управлении НКВД решат просто переслать пакет в Москву – не наш уровень, дескать!
Наверное, вождь все же получит мое письмецо. Вопрос: поверит ли? Сделает ли выводы? Примет ли меры?
Хочется думать, что выждет до первого же события, мною описанного, убедится в моей правоте – и начнет действовать. Впрочем, возможны варианты…
Прижав нос к иллюминатору, я возил им по стеклу и осматривался. На первый взгляд самолетов на огромном поле сильно поубавилось – пропали тяжелые «ТБ-3», сильно сократилось поголовье «СБ». Сбиты или передислоцированы? Надеюсь, что второе.
Взлетное поле оказалось испятнано кляксами разноразмерных воронок от авиабомб. Большей частью засыпанных – спасибо доблестным бойцам БАО![12] Двухэтажное здание аэровокзала было разрушено наполовину, но каким-то чудом сохранились гипсовые статуи пилотов у главного входа. И что сразу бросилось в глаза – появилось большое количество зениток. Чуть ли не в четыре раза больше, чем было в конце июня.
Едва наш «ПС-84» приземлился, его закатили под маскировочные сети. Пожилой техник открыл бортовой люк и установил трап. Мы буквально выпали из самолета. Свалив на утоптанную до полной окаменелости землю рюкзаки и аккуратно положив поверх них оружие, принялись разминаться.
Тут к нам подошел весьма примечательный парень, со знаками различия сержанта госбезопасности на новенькой, тщательно отглаженной форме. Ростом выше среднего, он был смуглым, как Хуршед, узкоплечим и худющим, как я. Черноглазый и черноволосый, сержант воинственно топорщил пышные усы, больше всего напоминая киношного разбойника, довольно забавного с виду.
С собой усачок приволок огромный ящик «портативной» радиостанции.
– Как долетели, товарищи? – с легким, почти неопределяемым акцентом спросил встречающий. – Привет!
– Буэнас, амиго![13] – Валуев первым влепил свою пятерню в подставленную ладонь радиста.
– Буэнас!
– Ола, Хосеб![14] – поздоровался Хуршед и представил нашего «радиолюбителя»: – Знакомься, Игорь, это Хосеб Алькорта, испанец-интербригадовец!
– Но, но! – замотал головой Алькорта. – Не испанец! Я – баск!
– А, ну да… – хмыкнул Хуршед. – Вечно я забываю, что ты не испанец… А теперь, баск, замри! Перед тобой сам легендарный Игорь Глейман!
– Наслышан! – широко, во все тридцать два, улыбнулся Хосеб. – Ребята много про тебя рассказывали!
– Ола, амиго, – сказал я, пожимая Алькорте руку.
– Ну, что? – энергично сказал Хосеб. – Ждем до вечера, нам обещали «У-2». Долетим почти до самого места назначения, а дальше…
– А дальше пешкодралом, – кивнул Валуев. – Пошли в располагу! Покурим и оправимся, так сказать…
Мы прошли через хлипкий, сильно прореженный бомбардировками лесок и обнаружили за ним целый городок – под маскировочными сетями четкими рядами стояли десятки больших армейских палаток. Неподалеку курилась легким сизым дымком полевая кухня, возле которой «принимали пищу» красноармейцы из БАО, летчики, еще какие-то военные. Навскидку – под сотню человек.
– А мы вовремя! Время-то обеденное! – довольно сказал Валуев. – Отря-яд! Слушай мою команду – приступить к приему пищи!
– Тебе бы только жрать! – фыркнул Альбиков.
– Разговорчики в строю… – добродушно проворчал Петр.
Мы отстояли короткую очередь и получили от румяного, пухлого, как и полагается, повара в чистейшем, что даже бросалось в глаза, белом фартуке, по котелку с гречневой кашей, обильно заправленной тушенкой и салом, и по ломтю ароматного, явно только что испеченного ржаного хлеба. Ложка словно сама собой возникла у Валуева в руке, и сержант пошел наяривать, не забывая о хлебе насущном – горбушка уминалась с не меньшим аппетитом.
– Куда ж тебя, проглота такого, прокормить… – бурчал Хосеб, тоже вовсю орудуя ложкой.
– Молчи, длиннота… – проговорил Валуев с набитым ртом.
– На себя посмотри!
– А я ширше! Понял, «три метра сухой дранки»?
– Осо совьетико![15] – фыркнул баск.
Лишь иногда, словно по забывчивости, Алькорта сбивался на испанский, а так он говорил по-русски весьма прилично. Видать, четвертый год кукует интербригадовец в СССР. И не захочешь, а научишься болтать по-нашему.
Чем-то Хосеб напоминал «лицо кавказской национальности», но отдаленно, разве что жгучей своей чернотой. Но до чего ж похож на пирата! Ему бы еще серьгу в ухо… Капитан Алатристе!
Я быстрее всех прикончил свою порцию (растущий организм!), тщательно облизал ложку и спросил, выдерживая невинное выражение на лице:
– А вы как в мою группу попали?
– В твою? – хмыкнул Альбиков.
– А то!
– Ну, ты и наглец…
– Наглость – второе счастье! – сказал я назидательно.
– Может, и так… Знаешь, сколько нас по всяким кабинетам таскали, про тебя выспрашивая? Попался бы ты мне тогда – придушил бы точно!
– Меня?! – комично изумился я. – За что?
– За шею! Даже Петя рычать начал, а его вывести – это надо уметь! Вчера в Москву вызвали, сказали, что тебя будем сопровождать. Знакомы, мол, в паре боестолкновений вместе поучаствовали… Спелись, в общем.
– Сопровождать, значит…
– Ага. Окружим тебя вниманием и заботой.
– Дойдешь? – участливо, без всякой подначки спросил Петр, явно имея точную информацию о моих многочисленных контузиях.
– Дойду, – вздохнул я. – Тренировался изо всех сил. По лесу с полным рюкзаком маршировал, километров двадцать в день. Как чувствовал, что пригодится!
– Нормально, – одобрительно кивнул Альбиков. – Надеюсь, что нам долго блукать по лесам не придется.
Собирался пойти дождь, и наша группа перекочевала в полуразгромленный аэровокзал. Когда начало темнеть, на аэродром, прямо к зданию приехал целый кортеж – три «эмки», два трехтонных грузовика. Из легковушек начали выбираться военные в щегольских коверкотовых гимнастерках и синих шароварах с золотыми лампасами. На петлицах блеснули звезды[16]. Из грузовиков высыпали три десятка автоматчиков и мгновенно оцепили здание.
– Эге, так это сам комфронта! – шепнул Альбиков. – Отряд, смирно!
Мы построились в короткую шеренгу. От машин к нам подошли всего три человека. Генерал с четырьмя звездами, и два майора – один довольно пожилой, явно из запаса, с медалью «20 лет РККА» на груди, а второй – молодой, в щегольских хромовых сапогах кавалерийского образца.
У Кирпоноса было усталое лицо давно не спавшего человека. Он подошел к нашему строю и почти минуту молча стоял, поочередно разглядывая нас красноватыми глазами.
– Здравствуйте, товарищи! – наконец сказал комфронта.
– Здравия желаем, тащ генерал-полковник! – по-строевому рявкнул Валуев.
– Готовы?
– Да, товарищ генерал-полковник! – ответил Петр за всех.
Михаил Петрович подошел ближе и встал напротив меня:
– Игорь Петрович Глейман?
– Так точно, тарщ генерал-полковник! – браво отрапортовал я.
– Похож! – обронил Кирпонос, рассматривая меня в упор. – Правда, Валер Иваныч?
Пожилой майор сделал несколько шагов и встал рядом с генералом.
– Вылитый отец! – после цепкого взгляда на мое лицо подтвердил Валерий Иванович. – А ведь я тебя, Игорь, на руках качал, когда мы с твоим батькой в одном полку служили! Привет ему передавай от меня! Скажи так: замкомвзвода Валерка Белоусов жмет мозолистую руку! Он поймет…
– Так точно, тарщ майор! Передам в точности! – серьезно ответил я.
Генерал и майор переглянулись, и после небольшой паузы Валерий Иванович тихонько сказал:
– С Империалистической этих слов не слышал…[17]
– Так точно! – в тон ему ответил Кирпонос, и старые вояки негромко рассмеялись.
– Растет смена! – довольным голосом резюмировал Белоусов.
– Ладно, это все лирика, а теперь по делу! – спохватился комфронта, сделав несколько шагов назад, чтобы видеть всю нашу четверку. – О цели задания вы все прекрасно осведомлены. Не буду лишний раз говорить, что обстановка на Юго-Западном фронте чрезвычайно сложная. Немцы рвутся к Киеву, а резервов у меня нет. Красноармейцы сражаются героически, отбивают атаки, но это очень трудно – остановить наступление двенадцати дивизий, из которых пять – танковые, а две – моторизованные дивизии СС! Честно вам скажу – я, хоть и атеист, готов молиться о прорыве группы подполковника Глеймана! Поддержка его танков была бы настолько кстати, что весь мой штаб будет кричать «ура!», когда глеймановцы ударят в тыл фон Клейсту! Мы готовы на все! Бомбардировщики «ТБ-3» отогнаны отсюда на дальние аэродромы. Как минимум две сотни этих «туберкулезов» мы задействуем в «воздушном мосту», перебросим солярку и боеприпас, а в обратный рейс самолеты примут раненых.
– Вы только связь нам с Петром Дмитриевичем дайте! – добавил майор Белоусов. – На вас вся надежда!
– Мы не подведем, товарищ генерал-полковник, – спокойно сказал Хуршед.
– Хорошо! – ответил комфронта и, после долгой паузы, обернулся к парню в кавалерийских сапогах и позвал: – Витя, подь сюды!
Молодой майор подошел и протянул Кирпоносу тонкую папку.
– Здесь диапазоны радиочастот и шифры для связи со штабом фронта! – пояснил генерал и буквально воткнул папку в руки Валуева.
– Время сеансов? – уточнил Петр.
– Мы будем слушать эфир круглосуточно! – ответил майор Белоусов. – Я лично отвечаю за эту операцию.
– Удачи вам, ребята! – по-простецки сказал Кирпонос.
Пожав всем руки, комфронта уехал, а я лишь головою покачал. Генерал-полковник был человеком отважным и, вероятно, неплохим командиром, но стратег из него никакой. Не дотягивает он до командования фронтом.
А кто дотягивает?
Тут я реально завис. Все ли учили историю СССР настолько хорошо, чтобы помнить командующих фронтами? Ватутина помню, Рокоссовского… А Горбатов? Или Черняховский? Эти точно потянут должность комфронта, но не сейчас – им нужно время, чтобы набраться опыта. А как же? Тот же Черняховский нынче, если память мне не изменяет, командует танковой дивизией в звании полковника. То есть он даже армией пока что не «рулил». Куда ж ему в комфронта?
Да, очень даже толковый командир из него выйдет, но года через два-три. Хочется, очень хочется подогнать историю, пустить ее вскачь, да нельзя. Историческая последовательность – не ипподром какой.
Как там в латинской пословице говорилось? «Жернова богов мелют медленно…»
Я усмехнулся. А мне спешить некуда!
Мы отошли к разрушенной стене аэровокзала и присели среди обломков. Валуев и Альбиков что-то вполголоса обсуждали, кажется, «пробивали» маршрут, а я просто откинулся на теплые, нагретые еще по-летнему теплым солнцем кирпичи и просто смотрел на стремительно темнеющее небо.
Удивительно, но именно тут, на аэродроме, меня застало то самое свободное время, которого так не хватало все эти военные месяцы. Нет, случались иногда минутки покоя, но я их использовал строго по назначению – дрых или просто валялся на траве, бездумно пялясь в «небеса обетованные».
Впрочем, усмехался я по другому поводу – меня опять донимали те назойливые мыслишки, которые и раньше мелькали. Даже что-то вроде совести проснулось и принялось грызть с укоризной – ты же темпонавт, верно? Так чего ж ты ждешь? Чего к Сталину не спешишь, все рассказать, что знаешь?
Конечно, у тебя на руках нет убойного аргумента вроде ноутбука, куда случайно, каприза ради, ты закачал карты германского генштаба и чертежи «Т-54». И все же…
Я поморщился. Свой долг, священный долг пришельца из будущего, я выполнил – отписал товарищу Сталину все, что знал, все те крохи знаний об истории Великой Отечественной войны, которыми владел. А что я еще мог?
Напроситься к вождю в гости и пророчествовать? Пророки обычно плохо кончают… Не верит им никто, а когда толпа убедится, что дар предвидения тебе в самом деле не изменил, то бывает уже поздно – и толпа сгинула, чересчур увлекшись скепсисом, и тебя, пророка недоделанного, линчевали, чтоб не мешал спокойно жрать и спать…
Увидав, что Валуев поднялся, я понял, что свободное время кончилось.
– Подъем, – негромко скомандовал Петр. – Пора.
Глава 3
Мы подхватили рюкзаки и оружие и довольно долго, минут пятнадцать, шли через измочаленный бомбами лесок и взлетное поле с засыпанными воронками, куда-то на самый дальний конец аэродрома. Здесь под изрядно побитой временем и налетами супостатов маскировочной сетью стоял «У-2», он же в будущем «По-2», – легендарный самолет, «летающая парта», курьер и легкий ночной бомбардировщик.
Увидев нас, из открытой кабины вылез молодой парень в пилотском шлеме и вразвалочку подошел к нашему баску.
– Принимай, «долгий парень»! – сказал он громко, явно вспоминая неизвестную мне хохму. – Заправлен аппарат, проверен, так что…
– Спасибо, Аркаша! – кивнул Хосеб. – Шапку давай!
Названный Аркадием летчик с улыбкой стянул свой шлем и передал его Алькорте.
Оглянувшись на Альбикова, я удивленно спросил:
– И это все? Нас же четверо!
– Четверо, – подтвердил Хуршед.
На его губах проявилась улыбочка, имевшая прямое отношение к азиатскому коварству.
– Так не хватит же мест! «У-2» поднимет одного, максимум двух, кроме пилота!
– Вот наш пилот. – Альбиков хлопнул по плечу Хосеба.
Но я все еще «тормозил».
– Так, если мы все спрыгнем, самолет гробанется!
– А мы не будем прыгать, – изрек Валуев. – Хосеб мягко, мяга-а-анько посадит самолетик прямо в пункте назначения. Посадишь?
– Си! – хмыкнул радист.
– А-а… – изобразил я понимание, обращаясь к Валуеву. – Так ты не летишь, что ли?
– Это еще почему? – не понял Петр.
– Так «У-2» не рассчитан на медведей!
– Иди ты!
На правах командира, и весьма крупногабаритного, он с трудом устроился на сиденье позади пилота. А нам с Альбиковым досталась «плацкарта» – место на нижнем крыле. Алькорта старательно привязал нас брезентовыми ремнями, надел нам на головы очки-консервы и матерчатые шлемы десантного образца, тщательно проверил, не упирается ли в тело оружие или снаряжение.
– Ты, Игорь, руки под грудью сложи, иначе от набегающего потока ладони замерзнут, хоть и лето сейчас! – по-отечески заботливо посоветовал пилот. – И голову наклони, чтобы воздух макушкой резать, а не лбом!
– Ну, долго ты еще будешь возиться? – проворчал Валуев. – Время уходит!
– А я уже закончил! – сообщил Алькорта, быстро запрыгивая в пилотскую кабину. – От винта!
Мотор прочихался и затарахтел. Неужто взлетит? «Ужто», блин!
«У-2» прокатился, разбежался и легко оторвался от земли. Набрал высоту и потянул к западу.
Летим, тарахтим… Скорость даже ниже, чем я привык гонять на своем «субарике». Поэтому особых проблем от полета на крыле нет – ничего не мерзнет, ничего не давит, ничего не болит. Лежи себе и наслаждайся видом проносящейся внизу земли.
Земля была недалеко. Всего-то метрах в двухстах пониже. Постепенно ее залила чернильно-черная мгла, изредка разрываемая непривычно тусклыми лучами автомобильных фар. Линия фронта дала о себе знать загодя – за несколько километров я увидел взлетающие в небо осветительные ракеты и ярко-желтые плети трассирующих пулеметных пуль. Артиллерия сейчас молчала. Алькорта слегка накренил самолет, и мы скользнули в сторону какого-то черного пятна. То ли болота, то ли рощи – с высоты было не различить. Но там никто не стрелял и не пускал ракет – мы проскочили незамеченными.
Немецкий тыл не спал – по дорогам мотались автомобили, ползали танки. Далеко за линией окопов горели небольшие костерки. Наверняка возле них сидели Гансы, Фрицы, Эрики и Дитрихи, варили супец из кубиков «Магги»[18] и смолили эрзац-сигаретки. К сожалению, ни одного фугаса, чтобы зафигачить по «наглым рыжим мордам», на борту не было.
Я впал в какое-то оцепенение. Спать на крыле самолета не тянуло, да и близкое соседство с мотором не способствовало отдохновению. Сколько тянулась эта полудрема, не скажу, а вывел меня из нее голос Валуева, крикнувший Хосебу:
– Огни! Вон, видишь?
Для наглядности Петя показал рукой на три неярких светляка посреди большого темного массива (леса или болота?), расположенных ровным треугольником.
– Си! Вижу! – ответил пилот, и самолет заскользил вниз.
Это я сразу почувствовал – ноги поднялись выше головы. Потом «У-2», подрабатывая мотором, стал мягко опускаться, пока не коснулся колесами травы, – и сразу стало понятно, что приземлились мы где-то в голом поле – столько здесь обнаружилось бугров и ямок. Подскакивая и качая крыльями, самолет прокатился, гася невысокую скорость, и тарахтенье сразу стихло. После шума, бившего в уши всю дорогу, я будто оглох.
– Хватит валяться, – бодро посоветовал нам Петр, с кряхтеньем выбираясь из своей тесной кабинки. – Давай помогу освободиться!
Для скорости сержант просто разрезал ножом привязные ремни и тут же канул куда-то в темноту, прорезаемую слабым светом догорающих костров. Оранжевые сполохи причудливо плясали на стене какого-то бревенчатого сооружения – здоровенного сарая или амбара, стоящего у кромки леса.
Я присел возле крыла и, постанывая от натуги, сделал несколько разминочных движений, разгоняя застоявшуюся кровь.
Альбиков тоже кряхтел и негромко стонал, но при этом первым делом достал из чехла винтовку Мосина с оптическим прицелом и стал заряжать ее, быстрыми и точными движениями загоняя патроны в магазин[19]. Рефлексы осназовца явно работали быстрее осознанных действий. Я, глянув на него, последовал примеру – отвязал свое оружие и рюкзак, проверил «АВС».
– Вокруг все тихо! – сказал Валуев, появляясь из темноты. – Оттаскиваем самолет.
Мы, все четверо, ухватились за хвост «У-2» и покатили аппарат задом наперед. Целиком самолет в сарае не поместился, крылья мешали, и носовую часть мы укрыли рваной, прелой рыбацкой сетью, сверху накидав сена.
– А где же наш встречающий? – спросил Алькорта, прислушиваясь к какому-то подозрительному звуку.
– От лесника требовалось только разжечь костры в оговоренное время, – сдержанно ответил Хуршед. – Ждать нас с цветами он не обязан.
– Уходим, – сказал Валуев, тоже навострив уши. – Сюда, кажись, кто-то едет!
Я повесил на спину рюкзак, ремень «АВС» перекинул через плечо, и в этот самый момент тоже услышал шум – нарастающий рев моторов. Не успели мы отбежать от сарая и на полсотни метров, как из леса выехало несколько грузовиков. К нам протянулся свет автомобильных фар – он показался мне ослепительным.
– Хальт! – прозвучал хлесткий окрик. – Рус, сдавайс!
Винтовка мгновенно оказалась в моих руках. Упав на землю, я двумя очередями погасил половину фар, но в ответ заработало несколько пулеметов. Одного пулеметчика я завалил сразу, взяв чуть выше огненного цветка, «распускавшегося» из дула «MG-34». Еще два пулемета «погасил» Альбиков – его трехлинейка хлопала рядом с равными промежутками между выстрелами – сержант работал спокойно и размеренно, словно на стрельбище.
Тут ко мне подкатилась здоровенная туша Валуева.
– Идем на прорыв! – выдохнул Петр. – Мы с Хуршедом впереди, вы с Хосебом сзади!
– Есть!
Валуев прав – бежать в любом ином направлении смерти подобно. Насколько я мог видеть, верней, догадываться, кругом простирался обширный луг, вытянутый с востока на запад. Ну, или наоборот. Пока его перебежишь, тебя десять раз пристрелят. А вот когда жертва бросается на охотников – это по-русски!
Ставя меня и Алькорту во второй ряд и буквально прикрывая нас собой, сержант отнюдь не лез в герои, а вполне логично рассчитал, что он и Альбиков – простые боевики, а от меня зависит успех всего задания, ну а Хосеб обеспечивает связь.
Альбиков выстрелил еще три раза, и погасли все уцелевшие фары. Немецкие пули так и зудели над головой, но, похоже, нас просто «прижимали» огнем, явно собираясь взять живьем, как тех демонов.
– За мной! – рявкнул Валуев, вскакивая на ноги – словно медведь на дыбы встал.
Выставив перед собой «ППД», он понесся вперед, на немцев. Рядом с ним мчался Хуршед, сменивший винтовку на «ТТ», следом пристроились мы с Алькортой. Как говорил один советский генерал: «Немцы не любят ночного боя – наша задача навязать им его!»
Это был сумасшедший забег! Но именно безумство сохранило нам жизнь. Валуев пер по прямой, как разъяренный зверь, долбя короткими очередями в каждое шевеление. Альбиков страховал – его «тэтэшник» хлопнул всего раза два. Немцы орали и палили на расплав стволов «куда-то в ночь», пули так и свистели вокруг нас. Я тоже стрелял по каждой вспышке, по каждому мелькнувшему в темноте силуэту. Пару раз какие-то ошалелые фрицы выскакивали мне чуть ли не под ноги. Одного я приголубил ударом приклада в переносицу, ориентируясь по белому пятну под чернотой каски, второго пристрелил короткой очередью Алькорта. Мелькали слабые лучики фонариков, слышались отрывистые команды, и тогда я сам начал орать во всё горло:
– Клаус, линкс ум! Фойер! Зих хинлеген! Нихт шиссен! Энтладен! Стопфен, фолле декунг! Раш форвертс![20]
Я кричал, лишь бы запутать дисциплинированных «дойче зольдатен», и у меня, по-моему, получалось – пожар в борделе во время наводнения набрал высокие обороты – фашисты носились по разным траекториям, периодически сталкиваясь лбами, а их стрельба и вовсе стала бестолковой.
В какой-то момент я упустил из виду широченную спину Валуева, и тут откуда-то сбоку выскочили два ошалевших немецких офицера в фуражках и с фонариками в руках. Они орали что-то малоразличимое в общем шуме, явно пытаясь навести порядок. Лучи света мазанули по нам с Хосебом, я нажал на спусковой крючок, но верная «АВС» ответила молчанием – в суматохе забыл поменять магазин. Повезло – диск хосебовского автомата был еще полон – баск дал длинную, патронов на двадцать, очередь и завалил «сладкую парочку». Я едва успел перепрыгнуть через оседающие на землю трупы и тут же влетел в кусты, к моему несказанному счастью, без колючек. Упругие ветки хлестнули по лицу, как плети. За кустами меня схватил своей железной лапищей Валуев и направил на путь истинный, а сам побежал рядом, шарахаясь от деревьев. Видит во мгле, как кошка!
Я на бегу сменил магазин и снова вскинул приклад к плечу, но стрелять оказалось не в кого – мы проскочили. Шум позади сделался смутным и плохо различимым. Вот прекратились одиночные винтовочные выстрелы, вот долбанул и затих пулемет… Фух-х, пронесло!
– За мной! – рявкнул сержант. – Не отставай, пионер! Хосеб, ты где?!
– Я тут! – пропыхтел наш пилот-радист.
– Хуршед?
– Живой! Джаляб, кютвераляр…[21]
Я несся в ногу с Валуевым и, кажется, тоже начинал видеть в темноте. По крайней мере, я ни разу не треснулся об дерево…
Неожиданно чаща кончилась, и мы выскочили на дорогу. Это была не широкая «панцер-штрассе», как немцы говаривают, а узкая, извилистая дорожка с едва набитой колеей. По ней мы и двинулись.
Часть 2
7 сентября 1941 года
День второй
Глава 1
Шли долго и быстро, не забывая прислушиваться да по сторонам поглядывать. Тем более что луна вышла из-за облаков и хоть что-то стало видно.
Лес почти не шумел, тихо было – ни звука работающего двигателя, ни человеческих голосов, ничего. Только раз в небе прогудели моторы одинокого самолета, но разобрать, чей он, наш или немецкий, я не смог.
Шел я рядом с Хосебом, нагруженным рацией и автоматом. Альбиков бесшумно шагал сзади, а Валуев изображал наш авангард, вырвавшись вперед метров на двадцать. Двигались все молча, чтобы не сбивать дыханье и лишний раз не выдавать себя.
Лишь однажды я пришатнулся к Алькорте, спрашивая шепотом:
– Сменить, может?
Это я намекал на рацию. Но баск лишь зубами сверкнул:
Читать бесплатно другие книги:
