Штамм «Андромеда» Крайтон Майкл

Моей целью было определение вероятности контакта между человечеством и иными формами жизни. Вот мои расчеты:

Вышеизложенные данные наводят на мысль, что первый контакт человечества с внеземной жизнью произойдет с организмами, похожими на земные бактерии или вирусы, если не с идентичными им. Возможные последствия подобного контакта вызывают тревогу, учитывая, что три процента всех земных бактерий так или иначе оказывают пагубное воздействие на человеческий организм».

Позже сам Меррик выдвинул гипотезу, что первый контакт произойдет с чумой, занесенной с Луны первыми астронавтами. Эту идею в научном обществе подняли на смех.

Одним из немногих, кто отнесся к его предостережению серьезно, был тридцатишестилетний доктор Джереми Стоун, который уже в таком молодом возрасте был, пожалуй, самым известным участником вышеупомянутого симпозиума. Он заслужил должность профессора в Беркли в возрасте тридцати лет и только что получил Нобелевскую премию.

Список достижений Стоуна (даже без учета целой серии различных экспериментов, благодаря которым он получил уже упомянутую выше Нобелевскую премию) поражает воображение. В 1955 году он первым применил метод мультипликативного подсчета колоний бактерий, в 1957 году разработал метод получения чистой жидкости, а в 1960 году представил радикально новую теорию активности E. coli и S. tabuli и явил миру доказательства физической природы индукторов и репрессоров. Его статья 1958 года о линейных вирусных трансформациях открыла миру новые возможности в науке. На основе его трудов работники Института Пастера в Париже разработали собственную систему изучения вирусов и впоследствии также удостоились Нобелевской премии.

Стоун же выиграл премию в 1961 году за работу по мутантной реверсии бактерий, которой он занимался в свободное время еще во время учебы на юридическом факультете Мичиганского университета. На тот момент ему было всего двадцать шесть лет.

Больше всего поражает то, что Стоун проделал работу нобелевского уровня, будучи студентом юридического факультета, что демонстрирует глубину и широкий диапазон его интересов. Один его друг однажды сказал: «Джереми знает все и увлечен всем остальным». Его сравнивали с Эйнштейном и Бором и называли ученым, обладающим совестью, пониманием значимости событий и умением зреть в корень проблемы.

Стоун был худощавым и лысеющим мужчиной с потрясающей памятью: он мог с одинаковой легкостью выдавать как научные факты, так и грубые шутки. Но самой выдающейся его чертой была нетерпеливость, которую он транслировал всем без исключения окружающим, одним своим видом показывая, что они зря тратят его драгоценное время. У него была дурная привычка перебивать своих собеседников и завершать неприятные ему разговоры, от которой он с переменным успехом пытался избавиться. Властная манера разговора в сочетании с тем фактом, что он получил Нобелевскую премию в столь молодом возрасте, вкупе с довольно скандальной личной жизнью (он был женат четыре раза, в том числе дважды увел жен своих коллег) никак не придавала ему популярности.

Однако именно Стоун в начале шестидесятых сумел пробиться в правительственные круги как один из представителей нового научного сообщества. Сам он относился к своей роли со снисходительной усмешкой: «Вакуум жаждет, чтобы его заполнили горячим газом», – заявил он однажды, и все же на самом деле его влияние было огромным.

К началу 1960-х годов Америка наконец-то пришла к выводу, что обладает самым мощным научным комплексом в мировой истории. Восемьдесят процентов всех научных открытий за предшествующие три десятилетия были совершены американцами. В Соединенных Штатах сосредоточилось около 75 процентов всех мировых компьютеров и 90 процентов лазерных установок; работало в три с половиной раза больше ученых и во столько же раз больше денег потрачено на научные исследования, чем в Советском Союзе. В США было в четыре раза больше ученых, чем в Европейском экономическом сообществе, и средств они потратили в семь раз больше. Большая часть этих средств поступала прямо или косвенно от Конгресса, который остро нуждался в советах мужчин, разбирающихся в науке.

В пятидесятых все значимые советники Администрации США были физиками: Теллер и Оппенгеймер, Брукман и Вайднер. Но всего десять лет спустя на фоне активных вливаний денежных средств в биологическую отрасль и, соответственно, большего к ней внимания на сцену вышла новая группа, возглавляемая Дебейки в Хьюстоне, Фармером в Бостоне, Хеггерманом в Нью-Йорке и Стоуном в Калифорнии.

Известность Стоуна объяснялась несколькими причинами: престижностью лауреата Нобелевской премии, политическими связями, в том числе его последней супруги – дочери сенатора Томаса Уэйна из Индианы, а также юридическим образованием. Все это в совокупности гарантировало неоднократное появление Стоуна перед огромным количеством подкомитетов сената и давало ему значимые полномочия доверенного советника.

Именно эти свои силы он направил на решение научно-исследовательских и строительных вопросов при создании «Лесного пожара».

Стоуна крайне заинтересовали идеи Меррика, которые во многом совпадали с его собственными мыслями. Он выпустил небольшую статью под названием «Стерилизация космических аппаратов» в журнале Science, которую затем перепечатали в британском Nature. В этой статье он кратко объяснил, почему бактериальное заражение – палка о двух концах и для чего человечество должно уметь защищаться и от того, и от другого.

До статьи Стоуна ученые в основном опасались поставить под угрозу другие экосистемы: человеческие спутники и зонды могли случайно занести туда земные организмы. Эту проблему подняли еще в самом начале космической программы, и к 1959 году НАСА создала строжайшие правила предварительной стерилизации всех космических аппаратов земного происхождения.

Их целью было предотвращение заражения других миров. Иными словами, если для поиска новой жизни на Марсе или Венере отправить зонд с земными организмами, это нарушит чистоту эксперимента.

Однако Стоун показал иную сторону вопроса: внеземные организмы также могут заразить Землю с помощью тех же самых космических аппаратов. Корабли, сгоревшие при входе в атмосферу, не представляют проблемы, но пилотируемые зонды и спутники, например «Скуп», – иное дело. Риск заражения в таких случаях очень велик.

Его статья вызвала кратковременный всплеск интереса, но, как позже выразился сам Стоун, «ни к чему особенному не привела». Поэтому в 1963 году он стал инициатором неформальных собраний, на которых обсуждались проблемы загрязнения планеты, с последующим перекусом. Собиралась эта группа дважды в месяц в комнате номер 410 на верхнем этаже отделения биохимии Медицинской школы Калифорнийского университета и состояла из пяти ученых: сам Стоун и Джон Блэк из Беркли, Сэмюел Холден и Теренс Лиссет из Стэнфордского медицинского университета, а также Эндрю Вайс с биофизического факультета Стэнфордского меда. Именно эти люди стояли у истоков проекта «Лесной пожар». В 1964 году они подали президенту США петицию, сознательно составленную по образцу письма Эйнштейна Рузвельту в 1940 году, которое тот написал по поводу атомной бомбы.

Калифорнийский университет

Беркли, Калифорния

Президенту США

Белый дом

1600, Пенсильвания-авеню

Вашингтон.

Уважаемый господин президент!

Согласно новейшим теоретическим гипотезам, стандартные процедуры стерилизации возвращаемых космических зондов не могут в полной мере гарантировать их возвращение в том же стерильном состоянии в атмосферу Земли, что представляет опасность потенциального внедрения вирулентных организмов в нашу экологическую систему.

Мы полагаем, что никогда не сможем достигнуть максимально необходимой стерилизации зондов. Согласно нашим расчетам, даже если подвергать капсулы процедурам стерилизации в космосе, вероятность заражения все равно составляет десять тысяч к одному, а то и больше. Данные расчеты основаны только на известных нам представителях жизни, а иные формы могут быть полностью устойчивы к нашим методам стерилизации.

Поэтому мы призываем к созданию предприятия, предназначенного для изучения внеземной формы жизни, если таковая случайно попадет на Землю. У данного предприятия будут две основные цели: ограничение распространения внеземной формы жизни, а также ее изучение в лабораторных условиях с целью защиты земных форм жизни от ее возможного воздействия.

Рекомендуем разместить базу данного предприятия в необитаемом районе США глубоко под землей и оборудовать всеми известными методами изоляции, а также ядерным устройством для возможности самоуничтожения на случай возникновения аварийной ситуации. Насколько нам известно, ни одна форма жизни не сможет пережить ядерный взрыв.

Искренне ваши,

Джереми Стоун

Джон Блэк

Сэмюел Холден

Теренс Лиссет

Эндрю Вайс

10 июня 1964 года

На вышеизложенное письмо отреагировали крайне быстро. Уже на следующий день Стоуну позвонил один из советников президента, и днем позже ученый вылетел в Вашингтон на встречу с президентом и членами Совета национальной безопасности. Спустя две недели он полетел в Хьюстон, чтобы обсудить дальнейшие планы с представителями НАСА.

Хотя Стоун признавал, что его выступления не обошлись без пары колкостей про «тюрьму для паразитов», большинство ученых, с которыми он беседовал, отнеслись к проекту с должным вниманием. Спустя месяц работ команда Стоуна получила официальный статус комитета по решению проблемы внеземного загрязнения.

Этот комитет был внесен в Список перспективных исследовательских проектов и субсидировался Министерством обороны. В то время СПИП вкладывался в основном в химию и физику – ионные спреи, обратное дублирование, субстраты пи-мезонов – однако интерес к биологическим проблемам все возрастал. Например, одна из групп СПИП занималась изучением электронной стимуляции функции мозга (что являлось эвфемизмом для термина контроля над разумом); другая углубилась в исследования биосинергии – возможной комбинации человека и устройств, имплантированных в организм человека; еще одна оценивала результаты проекта «Озма» – поиска внеземных форм жизни в 1961–1964 годах. Четвертая группа проектировала самовоспроизводящийся механизм, который должен был взять на себя выполнение всех человеческих функций.

Все вышеописанные проекты имели чисто гипотетический характер, но возглавляли их престижные ученые. Внесение в СПИП придавало статус руководителю и гарантировало финансирование для проведения и дальнейшего развития исследований.

Поэтому, когда комитет Стоуна представил свой проект под предварительным названием «Протокол анализа жизни», в котором описывались способы изучения любого живого существа, Министерство обороны тут же выделило ему 22 миллиона долларов на строительство изолированной спецлаборатории. (Эту довольно крупную сумму средств признали вполне оправданной, поскольку результаты проекта планировали применять в других исследованиях. В 1965 году вся область науки, включающей в себя вопросы стерильности и заражения, считалась крайне важной. Например, НАСА работала над строительством крайне засекреченной «Лунной лаборатории» для астронавтов, которые вернулись с Луны и, возможно, привезли с собой опасные для человечества бактерии и вирусы. Всех космонавтов, вернувшихся с Луны, помещали в трехнедельный карантин до окончания процедуры дезинфекции. Кроме того, имели место и другие проблемы, к примеру создание «сверхчистых» промышленных помещений, в которых планировалось свести к минимуму содержание пыли и микробов, и «стерильных камер», которые проектировали в Бетесде. Считалось, что за созданием асептической среды, «островка жизни» и различных систем поддержания стерильности – настоящее будущее, и выделенные Стоуну средства расценили как вполне выгодное капиталовложение.)

Комитет приступил к строительству лаборатории «Лесной пожар» во Флэтроке, штат Невада, по мере поступления финансовых средств. В результате проект был готов к работе уже в 1966 году. Проектированием занимались архитекторы из General Dynamics, обладающие огромным опытом в создании жилых отсеков на атомных подводных лодках, в которых матросам приходилось подолгу жить и работать.

Получившийся результат являл собой пятиэтажное подземное сооружение конической формы. Каждый уровень имел круглую форму с центральным служебным ядром из проводки, водопровода и лифтов и был более стерильным, чем предыдущий. Первый этаж был нестерильным, второй – умеренно стерильным, третий – строго стерильным, и так далее. Свободное перемещение с одного уровня на другой было запрещено, персонал был обязан пройти все необходимые процедуры стерилизации и карантина при переходе на тот или иной этаж.

Когда строительство лаборатории подошло к концу, встал вопрос о составе команды «Лесной пожар», задачей которой было изучение внеземных форм жизни. Спустя некоторое время выбрали пять ученых, включая самого Стоуна. Эти пятеро должны быть готовы к немедленной мобилизации в случае биологической катастрофы.

Спустя всего два года после приснопамятного письма Стоун с удовлетворением отметил, что «у этой страны есть все шансы в борьбе с неизвестным ранее биологическим агентом». Он заявлял, что доволен реакцией Вашингтона и скоростью, с которой власти реализовали его предложения. Однако в узком кругу близких и друзей он признавался, что его смутила легкость, с которой Вашингтон согласился с его планами.

Стоун не имел ни малейшего понятия об истинных причинах рвения Вашингтона или реальной озабоченности многих правительственных чиновников по поводу данной проблемы, как и не подозревал о существовании программы «Скуп» до той ночи, когда уехал из дома на синем армейском седане.

– Это самый быстрый транспорт, который мы смогли найти, сэр, – сказал военный.

Стоун шагнул в самолет, поражаясь абсурдности ситуации. Это был абсолютно пустой «Боинг727».

– Можете устроиться в первом классе, если хотите. Думаю, никто не будет против, – военный улыбнулся ему и вышел из самолета. На его место заступила не стюардесса, а другой вооруженный солдат, который с грозным видом встал у выхода. Тем временем тихонько загудели двигатели самолета.

Стоун взял папку с данными на «Скуп» и откинулся назад. Чтение полностью его захватило, он пролистывал страницы с такой скоростью, что солдат решил, будто пассажир просто скользит взглядом по строчкам. Но Стоун не пропускал ни единого слова.

«Скуп» был детищем генерал-майора Томаса Спаркса, главы армейского медицинского корпуса, который подчинялся подразделению по ведению химической и биологической войны. Спаркс отвечал за исследования в области химического и бактериального оружия в Форт-Детрике, штат Мэриленд, Харли, штат Индина, и Дагуэй, штат Юта. Стоун встречался с ним пару раз и припомнил, что тот был приятным мужчиной в очках, из-за которых выглядел недостаточно солидно для своей должности.

Далее Стоун узнал, что «Скуп» сконструировала Лаборатория реактивного движения Калифорнийского технологического института в Пасадене в 1963 году. Его целью был сбор данных о любых организмах, которые могут существовать в «ближнем космосе», то есть в верхних слоях атмосферы. Строго говоря, это был армейский проект, но финансировался он Национальным управлением по аэронавтике и исследованию космического пространства, которое считалось гражданской организацией. Однако на самом деле НАСА – правительственное агентство, работающее с военным департаментом. В 1963 году 43 % всех проектов НАСА было засекречено.

Теоретически, ЛРД разрабатывала спутник, который должен был собирать внеземные организмы и космическую пыль для последующего изучения. Это был чисто научный проект – просто чтобы удовлетворить любопытство, и поэтому ученые, работавшие над проектом, даже не подозревали, что на деле истинные цели их исследований были совсем другими.

А заключались они в поиске новых форм жизни, которые могли помочь в развитии программы «Форт-Детрик». Иными словами, правительство искало новое биологическое оружие.

Форт-Детрик в Мэриленде представлял собой целый комплекс разбросанных в хаотичном порядке зданий, в стенах которых занимались разработкой химического и биологического оружия. Располагался он на участке общим объемом в 526 гектара, а стоимость оценивалась в 100 миллионов долларов, что делало его одним из крупнейших исследовательских центров США. В открытом доступе находилось не более 15 процентов всех исследований, остальные же были засекречены, как, например, в Харли и Дагуэе. Харли – сверхсекретное учреждение, в основном занимающееся изучением вирусов. За последние десять лет в его стенах создали целый ряд вирусов, в том числе «Кэрри Нэшн» (который вызывал диарею) и штамм «Арнольд» (клонические судороги и смерть). Полигон Дагуэй, штат Юта, размерами превышал штат Род-Айленд и в основном использовался для испытания отравляющих газов, таких как «Табун», «Склар» и «Кафф11».

Стоун знал, что основная масса американцев даже не догадывается об истинных масштабах исследований США в области химического и биологического оружия. Общие государственные расходы на данную отрасль превышали полмиллиарда долларов в год. Большинство этих средств направлялось в академические центры, например Чикагский университет, где исследования в области боевого оружия скрывались под крайне расплывчатыми формулировками. Однако так было не везде: например, в Университете имени Джона Хопкинса работали над «изучением фактических или потенциальных болезней, имеющих потенциальное значение для ведения биологической войны, а также оценкой химических и иммунологических реакций на определенные анатоксины и вакцины».

За последние восемь лет ни об одном из исследований работников данного университета ничего не было известно. Периодически в открытом доступе появлялись работы других университетов, таких как Чикагский или Калифорнийский, но военные расценивали их всего лишь как пробные шары – подобные статьи были в первую очередь направлены на запугивание иностранных агентов. Классическим примером данного направления считается работа Тендрона и соавторов под названием «Исследование токсина, прерывающего окислительное фосфорилирование путем кожной абсорбции».

В данной статье описан, но не назван прямым текстом впитывающийся через кожу яд, который способен менее чем за одну минуту убить человека. Более того, авторы признали, что его действие – довольно незначительное достижение в сравнении с другими токсинами, которые были созданы за последнее время.

Принимая во внимание усилия и огромные денежные средства, которые вливали в данную отрасль, можно было ожидать постоянного усовершенствования уже имеющегося биологического оружия или создания новых и более опасных токсинов, однако в период с 1961 по 1965 год этого так и не произошло. Уже в 1961 году подкомиссия сената по вопросам военной готовности пришла к выводу, что «результаты традиционных методов исследования признаны неудовлетворительными» и данная область науки «требует новых методов решения проблемы».

Именно их и намеревался найти генерал-майор Томас Спаркс в рамках проекта «Скуп».

В своем окончательном виде «Скуп» представлял собой программу по запуску семнадцати спутников на орбиту Земли с последующим возвращением на планету с образцами организмов. Стоун изучил результаты каждого запуска.

«Скуп1», позолоченный спутник конической формы весом 17 килограмм, был запущен 12 марта 1966 года с базы Ванденберг в Пуриссиме, Калифорния. Базу Ванденберг обычно использовали для запусков в направлении с севера на юг, в отличие от мыса Кеннеди, где использовали западно-восточное направление. У Ванденберга также имелось дополнительное преимущество: в отличие от мыса Кеннеди, там можно было сохранить большую секретность.

«Скуп1» провел на орбите шесть дней, прежде чем его сбили. Он приземлился на болоте рядом с городом Афины, Джорджия. К сожалению, на нем обнаружили только обычные земные организмы.

«Скуп2» сгорел при входе в атмосферу в результате отказа оборудования. Кроме него также сгорел и «Скуп3», несмотря на новейшие теплозащитные экраны из пластика и вольфрама.

«Скуп4» и «Скуп5» в целости и сохранности извлекли из толщи Индийского океана и предгорий Аппалачей, однако в обоих случаях ничего нового не обнаружили, только безвредную разновидность S. albus, обычного представителя микрофлоры человеческой кожи. Результатом этих неудач стало улучшение процедур стерилизации спутников перед запуском.

«Скуп6» был запущен в первый день наступившего 1967 года. Он являл собой компиляцию лучших наработок всех своих предшественников. На этот спутник, вернувшийся на Землю спустя одиннадцать дней, возлагали огромные надежды. Он приземлился неподалеку от Бомбея в Индии. За его извлечением тайно отправили 34-ю дивизию ВДВ, которая на тот момент дислоцировалась в Эвре, Франция. Эту дивизию приводили в полную боевую готовность во время запуска любого космического аппарата в соответствии с операцией «Скраб», которая была разработана на случай защиты капсул «Меркурий» и «Близнецы», если таковые будут вынуждены приземлиться на территории Советов или стран восточной коалиции. Это была единственная причина, по которой в первой половине 60-х годов США держали свои силы в Западной Европе.

«Скуп6» нашли и доставили в США без каких-либо происшествий. Внутри обнаружили ранее неизвестную форму грамотрицательного, коагулазо- и триокиназоположительного одноклеточного организма коккобациллярной формы. Тем не менее никакого вредного воздействия на живых существ он не оказывал, за исключением домашних кур, да и те спустя четыре дня быстро приходили в себя.

Сотрудники Форт-Детрика уже было потеряли надежду на успешный исход операции «Скуп», однако руководство все же дало зеленый свет запуску «Скупа7». Точная дата запуска до сих пор засекречена, но предполагают, что это произошло 5 февраля 1967 года. «Скуп7» вышел на расчетную орбиту с апогеем 508 километров и перигеем 358 километров, где пробыл два с половиной дня. Затем спутник по неизвестным причинам внезапно сошел с орбиты, в связи с чем было принято решение дистанционно посадить его с Земли.

Предполагаемым местом посадки был пустынный район на северо-востоке Аризоны.

Где-то в середине полета Стоуна отвлек офицер, который поставил перед ним телефонный аппарат, после чего отошел на почтительное расстояние.

– Да? – ответил Стоун. Он чувствовал себя странно: до этого он никогда не разговаривал по телефону в самолете.

– На связи генерал Маркус, – отрапортовал на том конце чей-то усталый голос. Стоун понятия не имел, кто это такой. – Хотел доложить, что мы вызвали всех членов команды, за исключением профессора Кирка.

– Почему?

– Профессор Кирк в больнице, – сказал Маркус. – Мы сообщим детали, когда вы приземлитесь.

На этом разговор закончился и Стоун вернул телефонный аппарат офицеру. Пару мгновений он обдумывал, как отреагировали другие члены команды, когда их подняли из постели.

Во-первых, Ливитт. Он-то наверняка быстро сориентировался. Клинический микробиолог обладал огромным опытом лечения инфекционных заболеваний. В свое время он повидал столько эпидемий, что просто не мог не отреагировать быстро. Кроме того, он был закоренелым пессимистом: однажды он признался, что уже на свадьбе подсчитывал, сколько алиментов ему придется выплачивать будущей бывшей жене. Этот раздражительный, ворчливый, крупный мужчина с угрюмым выражением лица вечно смотрел на мрачное будущее тоскливым взглядом. Однако помимо этого он был здравомыслящим человеком, обладал богатым воображением и не боялся мыслить смело.

Далее шел патологоанатом Бертон из Хьюстона. Стоун недолюбливал Бертона, хотя и отдавал должное его научным познаниям. Они были абсолютной противоположностью: Стоун любил организованность, а Бертон был небрежен; Стоун держал все под контролем, Бертон же поступал импульсивно и порой необдуманно; Стоун вел себя чересчур самоуверенно, Бертон общался нервно и слегка раздражительно. Коллеги за глаза прозвали его Растяпой отчасти из-за способности споткнуться о развязанные шнурки и мешковатые манжеты брюк, отчасти из-за невероятной способности натыкаться на одно важное открытие за другим.

Следующим по списку был Кирк, антрополог из Йеля, который, судя по всему, не сможет приехать. В таком случае Стоуну будет его не хватать. Кирк был щеголеватым франтом, по какой-то случайности наделенным великолепным умом. Он мигом улавливал суть проблемы и, оперируя имеющимися данными, всегда приходил к правильному умозаключению. Несмотря на то что он порой не мог свести собственные финансовые счеты, к нему часто обращались за помощью для решения самых сложных абстрактных задач даже именитые математики.

Стоуну будет его не хватать, потому что пятый мужчина им в этом деле точно не помощник. Он нахмурился при одной только мысли о Марке Холле. В данном случае ему пришлось идти на компромисс – Стоун предпочел бы получить в команду врача, имеющего опыт работы с заболеваниями обмена веществ, и с большой неохотой согласился на обычного хирурга. Холла активно продвигали Министерство обороны и Комиссия по атомной энергии, поскольку верили в «гипотезу о решающем голосе случайного человека», и в конце концов Стоун и остальные уступили.

Стоун вовсе не знал Холла и задумался, как тот отреагирует на вызов. Он даже не подозревал о вынужденной задержке уведомления членов команды. Он не знал, что патологоанатома Бертона вызвали только в пять утра, а микробиолога Питера Ливитта – в полседьмого, когда он уже приехал в больницу.

Холлу же сообщили только в пять минут восьмого.

Позже Марк Холл рассказывал, что «это было ужасно. За одно мгновение меня швырнули из привычного мира в полную неизвестность». Без пятнадцати семь Холл стоял в уборной, примыкающей к операционной номер семь, и готовился к своей первой операции за день. Это была обычная рутина, которой он занимался на протяжении последних нескольких лет. Он был спокоен, перешучивался с врачом-ординатором и замывался вместе с ним.

После всех приготовлений он вошел в операционную, держа руки на весу. Медсестра на входе протянула ему полотенце, чтобы он вытер их насухо. Помимо нее в операционной находились еще один ординатор, который уже готовил пациента к операции, обрабатывая того растворами йода и спирта, и вторая медсестра. Все поприветствовали друг друга.

Холл имел репутацию резкого, вспыльчивого и непредсказуемого хирурга. Он работал быстро, почти в два раза быстрее, чем остальные хирурги больницы. Когда операция протекала спокойно, он смеялся и шутил, позволяя себе колкости в адрес ординаторов, медсестер и анестезиологов. Однако если дела шли не так, если во время операции случались осложнения, Холл становился мрачнее тучи.

Как и большинство хирургов, он предпочитал рутину. Все должно было протекать в привычном темпе. Если что-то шло не по плану, это выводило его из душевного равновесия.

Поскольку все были в курсе его характера, то с опасением взглянули на обзорную галерею, когда там вдруг появился Ливитт. Он щелкнул громкоговорителем и произнес:

– Здравствуйте, Марк.

Холл накрывал пациента зеленой стерильной тканью, оставляя свободной область живота. Он с удивлением посмотрел на Ливитта.

– Приветствую, Питер.

– Извините за беспокойство, но дело срочное.

– Подождете, – отрезал Холл. – Я только приступил.

Он закончил подготовку операционного поля и попросил скальпель для кожи, затем пропальпировал живот в поисках ориентиров для правильного разреза.

– Боюсь, времени ждать нет, – не уступал Ливитт.

Холл ничего не ответил. Он отложил скальпель и вновь взглянул наверх. Последовало долгое молчание.

– Что, черт возьми, вы имеете в виду?

– Придется отменить операцию. Это срочно, – спокойным голосом произнес Ливитт.

– Питер, пациент уже под наркозом. Нужно приступать к работе. Я не могу просто…

– Вас заменит Келли.

Келли был одним из штатных хирургов больницы.

– Что?

– Он уже замывается, – сказал Ливитт. – Все уже решено. Встретимся в раздевалке. У вас полминуты.

И ушел.

Холл окинул присутствующих свирепым взглядом. Никто не издал ни звука. Спустя мгновение он снял перчатки и вышел из комнаты, напоследок еще раз громко выругавшись.

Холл полагал, что его роль в проекте «Лесной пожар» будет в лучшем случае малозначительной. Ливитт, заведующий бактериологическим отделением больницы, вышел на него 1966 году и в общих чертах объяснил цель проекта. Холла позабавило происходящее, и он согласился присоединиться к команде. Однако в глубине души он надеялся, что его никогда и никуда не вызовут.

Ливитт планировал держать Холла в курсе последних событий, касающихся проекта, и вначале даже приносил тому документы, но вскоре стало ясно, что хирург даже не утруждает себя их чтением. Ливитт прекратил поставлять ему новые данные, что пришлось по душе Холлу, который только обрадовался тому, что больше не придется захламлять рабочий стол.

Годом ранее Ливитт уточнял у Холла, не передумал ли тот, ведь в будущем их работа может стать крайне опасной.

Хирург ограничился коротким «нет».

Однако теперь Холл горько жалел о своих словах. Они стояли в крохотной раздевалке без окон, со всех сторон окруженные шкафчиками. В центре расположился столик с огромной кофеваркой и стопкой бумажных стаканчиков. Ливитт налил себе кофе с мрачным выражением лица, которое очень напоминало морду бассет-хаунда.

– Наверняка кофе ужасный. В этой больнице приличного кофе не найти. Поторопитесь.

– Не хотите рассказать, почему…

Холл начал было расспрашивать Ливитта, но тот его перебил:

– Нет, не хочу. Переодевайтесь. Снаружи нас ждет машина. Мы опаздываем. Возможно, уже опоздали.

Холла всегда раздражала угрюмая и даже напыщенная манера речи микробиолога.

Тот тем временем громко отхлебнул свой кофе и скривился:

– Как я и подозревал. Как вы вообще его пьете? Быстрее, пожалуйста.

Холл отпер свой шкафчик и распахнул его ногой, затем облокотился о дверцу и снял черные полиэтиленовые бахилы, призванные предотвратить накопление статических зарядов.

– Наверняка все это как-то связано с вашим клятым проектом.

– Совершенно верно, – ответил Ливитт. – Поторопитесь. Машина ждет. Нам нужно успеть в аэропорт, а то еще в пробку попадем.

Холл быстро и на автомате переоделся. Происходящее сбило его с толку. Почему-то он думал, что до этого никогда не дойдет. Они с Ливиттом направились к выходу. Снаружи переливающийся в утренних лучах седан оливкового цвета мигом подъехал к тротуару с включенными мигалками. Внезапно Холл наконец понял, что Ливитт не шутит, что сейчас вообще не до шуток. Он попал в какой-то кошмар.

Питер Ливитт, в свою очередь, тоже недолюбливал Холла. Ливитт вообще терпеть не мог практикующих врачей. Несмотря на наличие степени доктора, Ливитт посвятил всю свою жизнь теоретическим исследованиям в области клинической микробиологии и эпидемиологии, а специализировался он на паразитологии. Он успел объехать весь мир, изучая различных паразитов, и даже открыл миру бразильского цепня Taenia renzi, которого описал в статье, вышедшей в 1953 году.

Однако со временем Ливитт перестал путешествовать. Он часто приговаривал, что «лечение больных – дело молодых, а когда в пятый раз заболеваешь дизентерией, пора и честь знать». Этот пятый раз Ливитта произошел в Родезии в 1955 году. Он три месяца пролежал в больнице и потерял около двадцати килограммов. После этого случая он уволился с государственной службы и принял должность заведующего микробиологическим отделением в больнице, понимая, что только так сможет посвятить значительную часть своего времени исследованиям.

В больнице у него была репутация превосходного клинического бактериолога, но сердце его было отдано паразитам. В период с 1955 по 1964 год он опубликовал целую серию высоко оцененных коллегами статей, в которых описал метаболизм аскарид и некаторов.

Благодаря такой репутации Ливитта и позвали в «Лесной пожар», и именно через Ливитта пригласили Холла, о чем тот даже не подозревал.

Когда Холл спросил Ливитта, почему выбрали его, обычного хирурга, тот ответил:

– Да, вы хирург, но разбираетесь в электролитах.

– И?

– Это крайне важно. Химический состав крови, pH, кислотность и щелочность. Ваши знания могут пригодиться.

– Но ведь в этой области есть много других специалистов, – заметил Холл. – И большинство разбираются лучше меня.

– Да, но все они женаты.

– Не понял?

– А нам нужен холостяк.

– Почему?

– Крайне необходимо, чтобы один из членов команды был неженатым.

– Бред какой-то, – покачал головой Холл.

– Возможно, – ответил Ливитт. – А может, и нет.

Они вышли из больницы и подошли к армейскому седану. Ожидающий их молодой офицер чопорно отсалютовал.

– Доктор Холл?

– Да.

– Пожалуйста, предъявите документы.

Холл протянул ему пластиковую карточку с фотографией. Он таскал ее в своем бумажнике больше года. Странный был документ – всего лишь имя, фотография и отпечаток большого пальца. Ничто не указывало на официальный статус этой карточки.

Офицер изучил карточку, посмотрел на Холла, затем вновь перевел взгляд на фотографию и вернул ее.

– Спасибо, сэр.

Он открыл дверцу седана. Холл уселся на заднем сиденье, за ним внутрь зашел Ливитт, прикрывая глаза от красной мигалки на крыше машины.

– В чем дело?

– Ничего. Просто не люблю мигающий свет. Напоминает о днях, когда я работал водителем «скорой» во время войны.

Ливитт откинулся на спинку кресла, и машина тронулась.

– Как только доберемся до аэродрома, вам дадут папку с документами. Будет что почитать во время полета.

– Какого полета?

– На истребителе Ф104, – ответил Ливитт.

– Куда?

– В Неваду. Постарайтесь войти в курс дела. Как только прилетим, свободного времени уже не будет.

– А другие?

Ливитт бросил взгляд на часы.

– Кирк попал в больницу с острым аппендицитом. Остальные уже приступили к работе. Прямо сейчас они пролетают в вертолете над Пидмонтом, штат Аризона.

– Никогда о таком не слышал, – буркнул Холл.

– Да никто не слышал, – произнес Ливитт. – До сегодняшнего дня.

6. Пидмонт

В 09:59 того же утра с бетонной площадки сверхсекретного ангара номер девять базы Ванденберг в воздух поднялся вертолет К4 и полетел на восток, в сторону Аризоны.

Распоряжение отправиться именно с этой площадки отдал майор Менчик, который беспокоился, что команда может привлечь внимание: все трое мужчин, пилот и двое ученых, были одеты в прозрачные пластиковые надувные костюмы и напоминали то ли огромных марсиан, то ли воздушные шары на параде Дня благодарения, как заметил один из техников ангара.

Когда вертолет поднялся в ясное утреннее небо, два пассажира (а ими были Джереми Стоун и Чарльз Бертон) осмотрели друг друга. Они оба прибыли в Вандерберг всего несколько часов назад, Стоун из Стэнфорда, а Бертон – из Бейлорского университета в Хьюстоне.

Патологоанатому Бертону исполнилось пятьдесят четыре года, он занимал должность профессора в Медицинской школе Бейлора, а также консультировал Центр пилотируемых космических полетов НАСА в Хьюстоне. До этого он проводил исследования по вопросам влияния бактерий на человеческие ткани в Национальном институте Бетесды.

Именно эта жизненно важная область науки оставалась практически незамеченной, когда Бертон вознамерился твердо изучить этот вопрос. Хотя человечество понимало, что микробы вызывают болезни еще со времен гипотезы Генле в 1840 году, до середины XX века о том, почему и как это происходит, ничего не было известно. Никто не понимал точных механизмов развития патологии.

Бертон, как и многие другие до него, начал с Diplococcus pneumoniae, возбудителя пневмонии. До открытия пенициллина в сороковых годах ученые интересовались пневмококками, однако в пятидесятые интерес академиков, как и финансовые вливания в эти исследования, постепенно сошли на нет. Бертон перешел на Staphylococcus aureus, распространенный кожный патоген, вызывающий прыщи и гнойники. Вначале коллеги над ним посмеивались: стафилококк, как и пневмококк, был крайне чувствителен к действию пенициллина. Они считали, что Бертон взялся за заведомо пропащую работу.

Так оно и было в течение последующих пяти лет. Денег не хватало, и Бертон часто просил помощи у различных фондов и филантропов. Однако он не сдавался, терпеливо изучая защитные свойства оболочки клеточной стенки, вместе с тем открыв с полдесятка токсинов, которые выделяли бактерии для поражения тканей, распространения инфекции и разрушения эритроцитов.

Неожиданно в 50-х появились первые устойчивые к воздействию пенициллина штаммы стафилококка. Новые штаммы были крайне опасны, обладали повышенной вирулентностью и часто приводили к смертельному исходу, в том числе – абсцессу головного мозга. Почти в мгновение ока Бертон узнал, что его работа приобрела огромное значение. Десятки лабораторий по всей стране спешно перепрофилировались на изучение стафилококка, который находился у всех на слуху. За один только год количество денежных средств, выделяемых Бертону, увеличилось с шести до трехсот тысяч долларов. Вскоре после этого он стал профессором патологической физиологии.

Однако Бертон не особо гордился своими достижениями. Он понимал, что ему всего лишь повезло оказаться в правильном месте и в правильное время. А так он всего лишь занимался правильным делом.

Теперь он задавался вопросом, во что выльется это задание.

Сидящий напротив него Джереми Стоун пытался не выдать свою неприязнь к внешнему виду Бертона – под пластиковым костюмом скрывалась поношенная клетчатая спортивная рубашка с непонятным темным пятном на левом грудном кармане и помятые брюки. Даже волосы, по мнению Стоуна, были взлохмачены и неопрятны.

Он уставился в окно, пытаясь отогнать мысли о Бертоне.

– Пятьдесят человек, – он покачал головой. – И все умерли в течение восьми часов после приземления «Скупа-семь». Как они заразились?

– Воздушным путем, – предположил Бертон.

– Скорее всего.

– Погибли только те, кто находился в непосредственной близости от города? Есть ли пострадавшие за пределами Пидмонта? – продолжал Бертон.

Стоун покачал головой:

– Я попросил военных отслеживать все возможные происшествия, но пока что никаких трупов за чертой города не обнаружили.

– Ветра не было?

– Нам очень повезло. Прошлым вечером ветер с севера так и завывал до четырнадцати километров в час, но к полуночи утих. Говорят, для здешних краев это весьма необычно.

– На наше счастье.

– Да, – Стоун кивнул. – Нам повезло и в другом смысле. В радиусе почти двухсот километров нет ни одного крупного поселения. Конечно, на севере расположен Лас-Вегас, на западе Сан-Бернардино и Финикс на востоке. Не ровен час, зараза доберется и туда.

– Пока безветренно,у нас есть время.

– Предположительно.

Следующие полчаса ученые обсуждали возможность дальнейшего распространения болезни, склонившись над кипой карт, составленных за ночь компьютерным отделом Ванденберга. Эти карты использовали для сложного комплексного анализа географических факторов; в данном случае на них была изображена юго-западная часть США с указанием количества населения и направлением ветров.

ПРИМЕЧАНИЕ К ПРИЛОЖЕНИЮ: КАРТЫ.

Данные схемы представляют собой пример поэтапного составления компьютерных схем. Первая схема – относительно стандартная карта с указанием компьютерных координат вокруг населенных пунктов и иных важных областей.

Вторая схема составлена с учетом направления ветров и плотности населения.

Третье изображение – компьютерная проекция конкретного сценария, основанного на влиянии ветра и плотности населения.

Ни одна из вышеприведенных карт не принадлежит и не является результатом фактической работы проекта «Лесной пожар».

(Предоставлено General Autonomics Corporation)

Затем ученые начали обсуждать возможную скорость наступления смерти. Они прослушали запись из фургона и сошлись во мнении, что все жители Пидмонта умерли внезапно.

– Даже если перерезать человеку горло, – сказал Бертон, – он не умрет так быстро. Потеря сознания от повреждения сонных артерий и яремных вен все равно займет минимум от десяти до сорока секунд, а смерть – не менее минуты.

– Кажется, в Пидмонте все произошло буквально за пару секунд.

Бертон пожал плечами.

– Травма? Удар по голове?

– Или нервнопаралитический газ.

– Возможно.

– Или же что-то похожее. Если бы мы имели дело с блокированием каких-то ферментных систем, вроде действия мышьяка или стрихнина, это также заняло бы пятнадцать-тридцать секунд, а то и больше. Но блокада нервных импульсов, или нервно-мышечного узла, или корковое отравление – вот они могут занять мало времени и вызвать почти мгновенную смерть.

– Быстродействующий газ, – предположил Бертон, – с высокой диффузной способностью проникать через легкие.

– Или кожу, – подхватил Стоун. – Слизистые оболочки, да что угодно. Сойдет любая пористая поверхность.

Бертон провел рукой по своему костюму.

– Если этот газ так легко диффундирует…

– Вот скоро и выясним, – Стоун слабо улыбнулся.

* * *

По внутренней связи раздался голос пилота:

Страницы: «« « 1234 » »»