Охотник: Охотник. Зверолов. Егерь Поселягин Владимир

– Думаю, нам лучше сначала выслушать твои доводы против моей просьбы, – сказал он.

– Доводы?.. – я неопределенно хмыкнул и поставил стакан на стол. – Знаете, я мало что помню, про свою прошлую жизнь так вообще ничего. Но понять, что вы просто отличные родители, в состоянии. Это легко определить по нам – вашим детям. Друзья познаются в беде, не так ли? Беда у меня была, и я могу сказать так: вы все сделали, чтобы я встал на ноги. Вы – моя семья, за которую, если понадобится, я жизнь отдам. Более того, в Киеве и окрестностях у мамы семьдесят два родственника, начиная от прабабушки Серафимы Абрамовны и заканчивая семимесячной Соней, дочкой Решинских, семьи троюродной сестры мамы. Я их всех знаю не только потому, что мне о них рассказали, а потому, что они приходили и реально помогали. Кто достал то редкое заграничное лекарство, от которого у меня прекратились судороги, и помогли мне взять под контроль свое тело? Так я отвечу: помог дядя Рома, племянник мамы, это ведь он работает в ленинградском порту, куда заходят иностранные корабли? Так что для меня они все родственники, которым я буду помогать без вопросов. Последнее отдам, как они это сделали для меня, но вот твои родственники, батя, это… Я даже слов найти не мог, как они мне… не симпатичны. Поэтому сразу скажу, нож я им под ребро при первой же встрече не воткну, но рожи сто процентов начищу, причем с членовредительством. Я умею, ты знаешь. Я своей жизнью достаточно дорожу и бережно к ней отношусь, поэтому к тем, кто так отвечает на просьбу помочь, буду всегда относиться достаточно жестко. Вы знаете, я злопамятный, и память у меня хорошая. Отвечу честно, я того письма никогда не забуду. Искать с ними встречи не буду, но если кого встречу, уж извините, покалечу. Виноват не виноват – мне без разницы.

Переглянувшись с матерью, отец сказал:

– Я думаю, не стоит продолжать разговор на эту тему, раз ты все равно не изменишь своего решения, – получив мой согласный кивок, он продолжил: – Я уже сходил на почтамт и попросил кого-нибудь из Соколовых приехать и забрать Тому с Лидой. Так что тебе ничего не нужно будет делать.

– Это хорошо, – довольно кивнул я.

– Это еще не все. Сын, ты уже взрослый, мы это понимаем и морально уже приняли, поэтому хотим задать тебе вопрос. Ты уже принял решение, куда направишься после школы?

– Да, принял. В следующем году я перебираюсь в Москву, буду учиться на врача со специализацией хирурга. Кстати, раз вы так спокойно приняли мое взросление, хотелось бы уведомить вас, что с сентября, после того как вернусь с Черного моря, я буду жить отдельно.

– А зарплаты хватит? – деловито осведомился отец.

За два месяца, что работал инструктором, я получил сто десять рублей, притом это была половина оклада. Милиция сейчас получала не очень много, даже надбавки за звание не было. Первую зарплату, согласно традиции, я отдал родителям, а вот на вторую почти полностью обновил свой гардероб, оставив мелочь на карманные расходы. Да и Толика с сестрами осчастливил, дав им мелочи на мороженое. Главное, как же хорошо иметь родственников-евреев: купил отличного материала, и они бесплатно по моим меркам сшили пяток рубашек, три пары штанов и куртку. Белье, обувь и носки я купил отдельно. Теперь я выглядел не босяком, а уже стильным молодым парнем. Девушки стали чаще оборачиваться. Последняя мода среди молодежи – это я про стиляг – ничего, кроме презрительного смеха, у меня не вызвала. Хотя я с интересом рассматривал этих клоунов, но больше с познавательной точки зрения. Как еще они будут извращаться с одеждой. Один раз видел стилягу в пижамных полосатых штанах.

– Хватит, к тому времени я надеюсь перейти на полный оклад. Это еще не все. Мало того, как примерный и любящий сын, я буду вас как можно чаще навещать и помогать по мере сил… в основном деньгами.

Отец кивнул, он моими словами был доволен, более того – он был горд, что первый птенчик оперился и вот-вот готов был вылететь из гнезда. Толик, слушавший нас стоя в проеме двери нашей комнаты, спросил:

– А с тобой можно?

– Куда? – удивленно спросил я, обернувшись.

– На море.

– В этом году вряд ли, но в следующем обязательно возьму, слово даю.

– Смотри, я запомнил.

Мама поспешила на кухню, мыть посуду, Толик в домашнем вышел в коридор, поэтому, когда мы с отцом остались одни, я посмотрел ему прямо в глаза и сказал:

– Батя, я понимаю, сколько и чего вы для меня делали. Поэтому хочу отблагодарить. В общем, в моих планах через год, может два, переселить вас на окраину в просторный каменный дом с гаражом для машины. Я понимаю, что это будет трудно, но сделаю, будь уверен. Я сам не люблю сюрпризы, тем более неожиданные, поэтому предупреждаю специально.

Отец уже смирился с изменением моего характера, и бахвальства там явно не было, поэтому он удивленно спросил:

– Ты думаешь, сможешь это сделать?

– Да, – коротко ответил я. – Сейчас ты спросишь, откуда я возьму деньги. Так вот, я уже две недели как пишу приключенческий фантастический роман, рассчитываю его отдать в издание в Москве, когда поеду на море. Крюк, конечно. Думаю, к этому времени он будет закончен. Планирую трехтомник.

– Так вот на что ты тратишь все свободное время, а мы думали, что у тебя девушка.

– Она у меня тоже есть, но пока активно этому сопротивляется. Ничего, думаю, ее твердыня скоро рухнет.

– О чем книга, и где ты ее пишешь? – после минутного молчания спросил отец.

– Это будет жанр альтернативной истории. Шестнадцатилетний мальчишка-комсомолец из нашего времени попал в сорок первый на границу, когда немцы двинули. Так что дальше его ждут активные приключения. Написал уже треть. Работаю я над книгой в нашей городской библиотеке, там за небольшие деньги дают напрокат печатную машинку. Как я пишу пером, сам знаешь.

– Почитать перед отправкой дашь?

– Фронтовику и не дать?! Конечно, заодно поправишь, если что не так. Более того, хотелось бы найти фронтовика, который встретил войну на границе, и расспросить его. Можно внести в книгу, что переживали отступающие бойцы и командиры в то время.

– Знаю одного такого, начинал войну в погранвойсках, а закончил в разведбате. Я с ним поговорю.

– Да? Знаешь что, тогда я черновой написанный вариант дам почитать тебе прямо сейчас. Рукопись у меня с собой.

Сходив в спальную комнату, я открыл чемодан, подаренный отцом, и достал из-под кипы белья стопку листов.

– «Смерти вопреки»? – удивленно поднял брови отец, прочитав название на обороте.

– Рабочее название, в редакции наверняка изменят на что-то другое, патриотическое.

– Как прочитаю, сразу сообщу тебе, что не так.

– Я вот карандаш приготовил, можешь делать записи прямо на страницах, все равно это черновик. Только постарайся не афишировать мое новое увлечение. Хорошо?

– Да-да, конечно, – с трудом оторвавшись от первого листа рукописи, ответил отец.

После того как мы легли спать, в комнате родителей еще долго горел торшер на столе и был слышен шелест листов, пока мама не начала ворчать и отец не ушел на кухню. На следующий день, как раз был выходной, воскресенье, отец к обеду дочитал и, встретив меня возвращающимся с прогулки, предложил поговорить.

Мы вышли на пустую лестничную площадку, отец достал пачку «Беломора», выбил папиросу и закурил.

– Скажу честно, понравилось. Есть, конечно, мелкие огрехи, но их можно убрать.

– Рецензию написал?

– В смысле, где нужно поправить?

– Да.

– Да, сделал. Но видишь ли, ты пишешь про пехоту, а я летчик. Да, я начал воевать с середины сорок второго, застал провал Харьковской операции и Сталинград, но кое-что я мог бы тебе подсказать. Хотя скажу честно – не многое. Лучше все-таки взять фронтовика, воевавшего в пехоте. Так вернее будет. Помнишь, я тебе говорил про того, кто воевал с сорок первого?

– Да, конечно.

– Я к нему сегодня ходил, как раз до тебя вернулся, он заинтересовался, просил принести почитать. Думаю, он тебе больше поможет, чем я.

– Когда лучше ему отнести? – после короткого раздумья спросил я.

– Да прямо сейчас. Я бы сам, но он живет через три дома от нас, пока ходил, нога разболелась.

– Так рукопись пока не дописана…

– Ну вот заодно перепишешь и продолжишь. Давай я тебе адрес скажу.

Прогулка к фронтовику прошла хорошо, даже с немалым интересом для меня. И хотя он не очень охотно рассказывал о боях, но поделился некоторым опытом. Рукопись он взял с охоткой, было видно, что этот сорокалетний мужик любил читать, шкафы с множеством книг на это намекали.

В общем, знакомство было удачным для меня, Арсений Петрович Кучер был действительно опытным и нужным мне человеком. Договорившись, что приду за рукописью в следующее воскресенье, я распрощался с семьей Кучера и направился домой. Мне нужно было отдохнуть.

На этом выходной день и закончился. Лег я пораньше, так как следующая неделя обещала быть тяжелой, и нужно было подготовиться к ней как морально, так и физически. Ну, с моральной точки зрения у меня все в порядке, но вот дать отдых телу после месяца тяжелых тренировок все-таки было нужно.

На следующий день, дождавшись, когда останусь в квартире один, я начал готовиться. К этой неделе я шел до-о-олгих семь месяцев, наконец-то месть свершится. С того момента, как меня избили семь подонков, прошло более восьми месяцев, однако я не собирался и банально не умел прощать. Тем более был повод избавиться от них побыстрее. В слежке я узнал, что те трое ушлепков, что близки к ворам, недавно изнасиловали женщину. Ладно хоть не убили, хоть и изувечили как физически так и морально, отчего женщина загремела в психбольницу с острым расстройством. Жаль, что я в тот момент был на тренировке и узнал об этом позже, подслушав их разговор, а то смог бы предотвратить развлечение подонков. Нет, от них надо избавляться и избавлять народ побыстрее.

Приведя в себя в порядок и приняв душ, пока никого не было, я оделся в обычную одежду, то есть так, как меня привыкли видеть. В белую рубашку и черные брюки. В ширпотреб я теперь не одевался. Вышел на улицу и быстрым шагом направился к автобусу. Выйдя через две остановки, я дошел до полуразрушенного бомбежкой здания и, аккуратно разворошив прошлогодние листья, достал вещмешок, в простонародье сидор. Из него вытащил уже другую, неброскую, с зашитыми дырами одежду и ботинки. В общем, такую, в которой ходят достаточно много подростков и которая не привлекает внимания. Еще я надел кепку, чтобы скрыть черты лица. Сам я никогда не носил головных уборов, разве что только зимой. Убрав чистую и новую одежду в сидор, я снова закопал его в листве и вышел на улицу. В общем, замаскировался, даже походку изменил, начав слегка прихрамывать и сутулиться.

Доехав до окраины города, я вышел из автобуса и побежал по тропинке вниз. Нужно было торопиться. На этот день у меня огромное количество планов.

Первым у меня шел Свиридов, одноклассник. В это время согласно результатам устроенной мною слежки, он ходил на рыбалку, поскольку был большим любителем этого дела. Все уже было подготовлено и продумано, поэтому действовал я быстро и не сомневаясь. Да и причина избавиться от него была весомой, ведь он не только участвовал в попытке убить меня, что вменялось ему в вину. Но если я кого-то из этих семерых оставлю в живых, то они обязательно донесут, а этого мне было не нужно, поэтому я избавлялся от них не только в качестве мести, но и убирал свидетелей. Как только они не догадались, что Ромов не сам выпал из окна? Когда-нибудь эта мысль дойдет до них, если уже не дошла. Поэтому и не стоило оставлять их в живых. Хочешь жить – умей вертеться. Этим я и занимался, убирал преграду на своем пути.

Любимым местом для рыбалки у Свиридова была небольшая протока, впадающая в Днепр. В этом месте она густо заросла камышом. В одном из проделанных рыбаками коридорчиков, пробитых до воды, и удил обычно одноклассник.

Может быть, некоторым покажется странным, что я собирался убрать всех оставшихся шестерых ублюдков (Ромов уже поплатился) за один день, а я именно так и собирался сделать, но не хотелось тянуть, лучше сразу закончить с этим делом. Да и другие планы у меня были на эту неделю, не хотелось бы, чтобы они пропали.

Быстро скользя по тропинкам, поворачивая на нужных перекрестках и опуская голову, чтобы козырек кепки скрывал лицо, я наконец дошел до нужного места и, зайдя в проход, шестью прыжками достиг стоявшего ко мне спиной рыбака и нанес ему три молниеносных удара, вырубая.

Быстро проверив, тот ли это, кто мне был нужен, я огляделся – свидетелей не было, хотя где-то рядом звонкими голосами перекликались молодые рыбаки. Быстро сложив удилище, я раздел Свиридова до трусов, аккуратно сложил его вещи. Подтащил парня к кромке воды и опустил туда его голову. Тот начал захлебываться и шевелиться, пришлось добавить по затылку, пока шевеление не прекратилось. Дальше толкнул его подальше от берега в сторону течения. Продолжая оставаться лицом вниз, труп подонка выплыл из камышей, а я, посмотрев на часы (одолжил у отца, своих у меня пока не было), быстрым шагом покинул место свершившегося возмездия.

Второй готов, теперь нужно торопиться. Третий, Алексей Трифонов, обычно в девять часов сорок минут выходил из дома и через парк проходил на стадион, где играл в детско-юношеской футбольной команде, находившейся под эгидой комсомола. В выходные тренировок не было, но перед решающими играми их усилили, поэтому всю эту неделю тренировки будут вестись в ежедневном режиме.

С двумя пересадками я доехал до нужной остановки и вышел у парка. Скрывшись с чужих глаз – побежал.

«Успел», – довольно хмыкнул я, увидев идущую навстречу фигуру в спортивной одежде.

Пришлось замедлить шаг, чтобы мы пересеклись у нужного дерева. Когда мы встретились, я поднял голову, и глаза Трифонова расширились от узнавания, я нанес ему удар в горло и подрубил ногу, от чего он упал на колени, и ударил ему по шее, смещая позвонки. Причина для такого удара была весомой. Я работал под несчастный случай, а если свернуть шею, то любой судмедэксперт поймет, что это убийство, однако если нанести удар, как это сделал я, то тут подойдет любая травма. Даже как если бы споткнулся и ударился шеей о выступавший камень. Бытовая травма, одним словом.

Быстро оглядевшись, нет ли свидетелей, я закинул тело на плечо и тяжело зашагал в заросли. Через сто двадцать два метра остановился у открытого люка теплового коллектора и сбросил труп головой вниз. После чего побежал к остановке.

«Третий есть», – мысленно промурлыкал я, забираясь в подошедший автобус.

Четвертый, Юрий Родимцев, был самым сложным в моем плане. Он записался вожатым в пионерский лагерь и должен был уезжать сегодня. Автобус будет ждать на площади у школы, в назначенном для сбора месте. Родимцева можно было перехватить так, чтобы этого никто не видел, только в одном месте – в подворотне его дома на выходе на улицу Ленина. Три дня планировал, но место для перехвата действительно было одно, его-то я и подготовил.

Успеть я успел, более того, пришлось простоять почти полтора часа, пока не увидел знакомую долговязую фигуру с сумкой на плече, которая свернула в нужную подворотню.

Быстрым шагом догнав его – дворничиха, что гоняла метлой листву, на нас даже не посмотрела – и приобняв одноклассника, зашел вместе с ним в подворотню.

Тот сперва не понял, кто его похлопывает по плечу и дружески обнимает, голос я изменил, но когда он обернулся, чуть не закричал, однако этого сделать я ему не дал. Пробив в горло, дважды нанес удары шилом в висок. Быстро проверив пульс, подошел к стене и, подпрыгнув, достал из ниши монтировку. После чего открыл канализационный люк и сбросил труп вниз, сумка последовала следом. Закрыв люк, я ногой присыпал щели пылью, чтобы было не заметно, что его открывали, и сунув монтировку в рукав куртки – она была короткая, – неспешным шагом направился дальше.

«Уф-ф-ф, повезло, рабочий день, никто в пол-одиннадцатого тут не ходит. Без свидетелей обошлось, а я ведь настроился их глушить», – облегченно подумал я.

Когда выходил из подворотни, мне попалась старушка, ведущая маленькую девочку за руку. Пройдя мимо них, я мельком обернулся. Они прошли прямо, не завернув в подворотню.

Пройдя пару кварталов, я подошел к набережной Днепра и, убедившись, что никто не смотрит, бросил в воду монтировку и шило. Больше они мне не понадобятся.

Дойдя до ближайшего продовольственного магазина, я купил бутылку молока и пару сдобных булочек с небольшим кругом копченой колбасы. Повезло, попал на выброс дефицитного товара. Спустя час я уже сидел на чердаке дома и, с аппетитом обедая, в бинокль следил за домом Музыканта. Их очередь, а также трех оставшихся ублюдков, что пытались меня убить, придет только вечером.

В пять часов я спустился с чердака и, дойдя до схрона, переоделся в нормальную одежду. После чего направился в спортзал – работа никуда не делась, и хотя большинство посетителей приходят после работы, нагрузки с них никто не снимал.

Работал я допоздна, даже Петрович ушел раньше. Такое уже бывало, я приучил местных служащих к своим задержкам. Как только последний посетитель покинул зал, я привел снаряды в порядок и, зайдя в кабинет инструкторов, своим ключом открыл сейф и достал из него два штык-ножа, наглядное пособие. Так-то мы деревянными ножами работаем, но сотрудники МООПа также должны привыкнуть к тяжести настоящего оружия, поэтому бои с тенью они проводили с настоящим холодным оружием.

Закрыв все помещения, я сдал ключи и вышел на улицу, где уже несколько часов властвовала ночь. Дальше я действовал быстро.

Доехав на автобусе до схрона, я переоделся в одежду, в которой работал утром, и поместил штыки за пояс. Убрав нормальную одежду в сидор, поспешил в соседний двор. План по уничтожению бандитов начал претворяться в реальность.

Через два дома зайдя в один из дворов, я подошел к «Москвичу-400» бежевого цвета. Именно из-за этой машины мне пришлось делать схрон неподалеку, она была частью плана. Сняв кожаную перчатку, я потрогал капот. Он был теплый, значит, хозяин недавно приехал с работы. Тряпкой проведя в месте касания, чтобы убрать отпечатки пальцев, я достал из кармана самодельные отмычки. Буквально через три минуты «москвич» заурчал на холостых оборотах. Включив заднюю скорость, я развернулся, после чего выехал со двора и, не нарушая правил движения – спасибо урокам по вождению в школе, – поехал в нужный район. Не туда, где жил Музыкант, а где у него хранился общак. Да, я смог за два месяца непрерывной слежки выяснить это. Частично в этом мне помог один из подчиненных Музыканта – с замашками крысы. Музыкант недавно изрядно избил его, прихватив на воровстве, поэтому, когда Кныш пропал, никто не удивился, а у меня появился дополнительный источник информации.

Подъехав к нужному дому – тут был частный сектор, – я заглушил машину и смело вышел наружу: все равно темно, а ближайший фонарь в ста метрах. Просунув руку и открыв калитку, я прошел во двор и направился к дому, собаки тут не было.

Через минуту после того, как я отбил кодовый стук, раздался старческий голос:

– Кто там?

– Я Олег, от Музыканта. Он просил передать посылку, – это были кодовые слова, которые я узнал от Кныша, хотя где действительно находится общак, он не знал, но посылки передавал.

– Минутку.

Как только старуха открыла дверь, я нанес ей прямой удар в голову, вырубив. После чего подхватил под мышки и занес на кухню небольшой хаты. Прислонив ее к беленой печи, черпнул ковшиком воды из ведра и начал медленно лить на голову. Та закашлялась и очнулась.

– Не советую, связал я качественно. Рекомендую сразу сообщить мне, где находится общак Музыканта.

– Пошел ты, мусор, ничего не скажу, – с ненавистью прохрипела старуха.

– Тетя Тоня, прежде чем идти на дело, я узнал, кто вы и кем были, поэтому жалости к себе не ждите. Удавлю как кутенка. Напомнить, как вы убили детей командира Красной Армии в сорок первом, когда они попросили укрыть их? Так что? Будем говорить?

– Меня на понт не бери, и так ясно, что живой не оставишь. Это тебе делать не резон, так для чего мне с тобой сотрудничать?

– Уйдешь легко, в ином случае пройдусь молотком по пальцам.

После минутного молчания, что я дал старухе на размышление, она наконец сказала:

– Ну хорошо, твоя взяла, шкет. Здесь в кухне сними подоконник, там тайник. Второй на чердаке в коробке из-под обуви. Третий тайник в подполе, банки с огурцами убери, под доской. Закопано с левого края.

– Все?

– Все, что знаю, сказала.

Старуха была убедительной, поэтому я поверил. В подоконнике была жестяная коробка из-под конфет – с золотом, в основном разные ювелирные украшения, но и сорок семь золотых царских монет. В подполе такая же жестяная коробка, но заметно больше по размеру и весу. Только она была замотана в брезент. В ней были деньги, много денег. По примерным прикидкам, тысяч сорок рублей, а это почти десять килограммов драгоценной бумаги, так как все деньги были нового образца. Сотенных не было, и весило все прилично. Около трех тысяч были россыпью, остальное в аккуратных пачках, часть в банковской упаковке, примерно процентов пятнадцать. Без подсказок ясно, что воры ломанули или сейф, или инкассаторов.

Ну, а на чердаке в коробе из-под обуви было два нагана с сотней патронов. Собрав все в мешок, что я нашел у хозяйки, я подошел к ней.

Пережав старухе артерию, дал спокойно уснуть вечным сном, после чего развязал и перенес на кровать.

В доме был порядок. Я все вернул на место, поэтому, выключив свет, тихо вышел во двор и, загрузив тяжелую добычу в машину, направился в город. Первым делом я убрал всю добычу в тайник, даже оружие с собой не взял, после чего вернулся в машину и поехал к хате, где жил Музыкант. Было пол-одиннадцатого вечера, сейчас он со своими подельниками еще должен гужбанить. Соседи привыкли, поэтому милицию не вызывают, да и запугали их.

Оставив машину в соседнем дворе, я подхватил приготовленные вещи и, подбежав к нужному дому, проник в подъезд. По поскрипывающей лестнице подкравшись к нужной двери, прислушался. Едва слышно доносилась музыка и вроде как голоса. Полминуты работы отмычками – и дверь открылась, на цепочку она закрыта не была.

Проникнув в квартиру, я запер дверь, не забыв накинуть цепочку, и взял в каждую руку по штыку, направился по коридору к двери, из-за которой слышалась негромкая музыка. Вдруг дверь слева открылась и послышался шум льющейся в бачок унитаза воды. В коридор вышел невысокий плюгавенький мужичок, подтягивающий штаны. Это был Сема-Перчатка, подельник Музыканта.

«Туалет», – понял я.

Молниеносно нанеся ему два смертельных удара, придержал тело, чтобы оно не произвело шума при падении, после чего подошел к двери и осторожно приоткрыл ее. За круглым столом сидели пятеро человек и играли в карты, похоже в очко, чуть сбоку крутилась пластинка патефона, но вот женщины видно не было.

Меня не заметили, поэтому закрыв двери, я стал проверять остальные комнаты. Во второй – первая была кухней – обнаружилась искомая. Подойдя к спящей женщине, я зажал ей рукой рот и нанес два удара в сердце. Дождавшись, когда тело перестанет дергаться, вышел в коридор и, подойдя к двери, сделал два глубоких вдоха-выдоха и, спокойно открыв дверь, вошел внутрь. На меня не сразу обратили внимание, приняв за своего, сообразили только тогда, когда начал заваливаться молодой парень лет двадцати пяти, разбрызгивая кровь вокруг из перерубленной артерии на шее. Дальше я работал максимально жестко. Следующим стал успевший вскочить на ноги Музыкант.

Спустя две минуты, держа в окровавленных руках окровавленные же ножи, я присел на небольшой диванчик и посмотрел на пленных. Все трое мальчишек, что пытались убить меня, были живы, но не могли пошевелиться, я перерезал им сухожилия. Так же я поступил и с Музыкантом, у меня были к нему вопросы. Единственно, что я сделал – это вставил кляпы, чтобы они не мешали, да связал сзади руки.

Глядя на забрызганные кровью стены, пол и частично потолок, перевел взгляд на себя. Я тоже был весь в крови. Но это все было продумано, рядом с канистрой бензина у входной двери находилась сменка.

Кровь на руках вернула меня в прошлое. Красный – мой любимый цвет, цвет крови. Я стал убийцей в десять лет, отомстив за смерть близкого мне человека. Причем сознательно и подготовившись к этому.

Пять минут у меня есть, нужно дать захваченному вору прочувствовать ситуацию, в которую он попал, поэтому можно вернуться и рассказать немного о себе, как я стал таким, и почему я стал серийным маньяком, о котором в той жизни мало кто знал. Нет, я не охотился на детей или женщин, потому что знал – это не заглушит мою жажду крови, да и не по мне это было. Мои жертвы – это такие же моральные ублюдки, как и я. То есть вся категория маньяков – от сексуальных до серийных убийц. Я не считаю себя положительным человеком, но стараюсь сделать мир чище от этой швали, заодно глуша свою темную сторону, как могу и как умею. Может быть, в будущем кто-то очистит этот мир и от меня. Я не афишировал свою тайную страсть, которая после свершения очередного убийства вычисленного мной маньяка, глушила на три-четыре месяца темную сторону моей души, давая жить спокойно. Как простому гражданину.

Итак, все началось из-за того, что мои родители в восемьдесят первом году погибли при пожаре… Нет, не так сказал. Все случилось тогда, когда наши родители погибли при пожаре. Да, у меня была старшая сестра, Юля. Мне тогда исполнилось девять лет, Юле же было четырнадцать. Несмотря на столь юный возврат, в ней уже начала расцветать природная женственность, все указывало, что вот-вот она станет одной из самых прекрасных юных девушек.

После несчастья нас определили в детский дом, так как близких родственников у нас не было, а единственная тетушка от нас отказалась. Как же я потом ее ненавидел за это, и как же потом она пожалела о своем решении! Я не умел и не научился прощать. Это были мой крест и моя добродетель. Так все от случая и данной ситуации зависит.

Детдом был в Подмосковье, причем один из сложных. Директор – откровенный педофил, любитель мальчиков, воспитателям на все наплевать, тех, кому не было безразлично, потом находили кого с проломленной головой, кого утонувшим. В общем, попали мы в рассадник зла. Сестру почти сразу изнасиловали, пустив по кругу. Несмотря на мой малый возврат, я пытался отомстить, даже найденным железным прутом избил одного из пятнадцатилетних насильников. Обратиться в милицию мне мешали коллективно. За сломанную ему руку я на два месяца попал в больницу. Когда я вернулся в детдом, выяснилось, что сестра повесилась, после этого я замкнулся в себе, ни на что не реагируя. Я был на грани сумасшествия. Как это ни странно, спасла меня другая девочка, попавшая в детдом, мне тогда уже исполнилось десять. Ее постигла участь сестры. Именно тогда я пришел в себя и начал строить планы мести. Трое из насильников к этому времени уже получили паспорта и покинули детдом. Но остальные шестнадцать парней все еще находились под присмотром тех ублюдков, что руководили ими. Дальше я действовал просто, но максимально жестоко. Дождавшись, когда их всех переведут в одну спальную комнату, пока в других идет покраска, начал готовиться. В гараже, где стоял «уазик», принадлежавший детдому, я слил пять литров бензина, и ночью, часам к двум, открыл дверь в комнату и осторожно прокрался мимо кроватей со спящими воспитанниками. Открыв крышку канистры, я начал обливать коридор между кроватями и брызгать на одеяла. Когда до двери оставалась пара метров, кто-то проснулся от резкого запаха бензина и окликнул меня.

Дальше я действовал быстро: канистра летит в середину зала, а я чиркаю спичками. Столб рванувшего и загудевшего под крики подростков пламени аж вытолкнул меня в коридор. Быстро вскочив, я закрыл дверь на ключ, еще и подперев ее ломиком, после чего побежал на улицу. Спастись из той комнаты не смог никто, решетки на окнах и единственная заблокированная дверь не дали этого сделать. О своем поступке я никогда не жалел и жалеть не собираюсь, даже сейчас я считаю, что поступил правильно. Я уже говорил, и сейчас повторю: положительным меня назвать нельзя, поэтому поступал так, как считал правильным в своем детском представлении.

Искупавшись в озере неподалеку от детдома, я вернулся обратно, как раз к приезду пожарных. Меня не заподозрили, а вот директора за все это посадили. Позже, через восемь лет, я встретил его, спившегося и живущего в полуразвалившейся избушке. Надо ли говорить, что эту встречу он не пережил?

У каждого человека, будь то женщина или мужчина, где-то в глубине души прячется темный зверь. У кого-то он загнан в такие глубины души, что не показывает и носа за всю жизнь, у кого-то он вырывается, заставляя хозяев тела творить страшные вещи. У меня тогда он только показал свой нос, все, что я сделал, я делал полностью осознавая свой поступок. Именно тогда, в девять лет, я ступил на путь чудовища, монстра, можно сказать. Осознал я это гораздо позже, а тогда гордился, что поступил правильно и как положено для мести в моем жестоком детском представлении. Ладно хоть, не очерствел душой, но моральный акцент у меня тогда немного сместился, это точно. Повезло, что это не бросилось в глаза преподавателям. Однако другие воспитанники стали меня сторониться. Меня это устраивало.

После этого случая часть детей, включая меня, перевели в другие детдома. Честно скажу, ничего подобного в них не наблюдалось, как в прошлом филиале зла. Дальше особо рассказывать нечего, пока не наступило время срочной службы. Я попал в пограничные войска, на 12-ю заставу Московского погранотряда. Надо ли говорить, что второй год службы пришелся на 1993 год? Ночью тринадцатого громыхнуло. Я тогда был старшим дозора, заметил выдвигавшихся боевиков, сообщил начальнику заставы Майбороде. После приказа отойти, отступил к заставе. Бой был страшный, однако я помнил, как падали вокруг меня товарищи. Как сбило пулей кепи и сорвало погон с сержантскими нашивками. Когда начали заканчиваться боеприпасы, последовал приказ отступать и прорываться навстречу нашим. Тогда, отходя к постройкам, я остановился у горящей БМП и осмотрел заставу, запоминая. Через сутки заставу очистили от моджахедов, но уже без нас. Тогда темный зверек изрядно повеселился, особенно я почувствовал его присутствие в рукопашной: когда были заняты руки, я начал грызть горло боевика, с которым крутился на земле в рукопашной.

После службы я подал заявку на поступление в отряд спецназа ФСБ. Когда попал в пограничники, то напоминал длинный скелет, но за время службы мясо наросло, да и натренировали меня хорошо, поэтому к дембелю я был достаточно крепок и хорошо подготовлен. Дальше началась служба в ФСБ. Длилась она почти семь лет, три из них в штурмовой группе, в основном в командировках на Кавказе. После ранения перешел в инструкторы и занимался этим три с половиной года. Благо там были инструктора разной направленности, дружба с ними помогла подняться по профессиональным качествам достаточно высоко. К тому же некоторые из них ростом похвастать не могли, так что когда я попал в тело Игоря, то у меня были хотя бы теоретические знания, как нужно тренироваться. Раньше я был громилой и больше полагался на силу, после попадания же развивал скорость реакции и ловкость, силу же оставил на третьем месте по важности. Так что в спаррингах я больше работал на быстроте, нанося точные и мощные удары, которые выводили соперников из строя.

Моя карьера в спецслужбах закончилась после командировки в Чечню – некоторые инструктора, чтобы не потерять сноровку, ездили в боевые точки, укрепляя навык. Не отставал от них и я. После того как врачи в госпитале извлекли пулю из легкого, они выдали вердикт: к службе я не гожусь. После госпиталя я недолго думал, куда податься, и решил начать с милиции. После нажатия некоторых нужных кнопок, я оказался в новом райотделе в новостройке Москвы. Так началась моя восьмилетняя служба в уголовном розыске, пока наемный убийца не закончил мой путь.

Служба в ФСБ и частые командировки неплохо глушили мою жажду крови, в милиции же с этим было сложнее. Пара убитых мной щенков, которые грабили и убивали гуляющую молодежь, не принесла того облечения, что мне требовалось. Все изменилось, когда в соседнем районе пошла серия, и всех бросили туда на помощь. Вычислил я ублюдка сам, тот все подтвердил, даже показал, где прятал трофеи, что брал с трупов девушек. Вывезя его за город, я его забил, молотком дробя кости. Мне очень не понравилось, что двумя жертвами маньяка были маленькие девочки, поэтому старался причинить ему как больше боли и чтобы он помучился, зная, за что ему достается. После этого пошла такая волна, что я понял – вот оно. Это то, что мне надо. Почти шесть месяцев после того случая я был в отличном настроении, не вспоминая про свою жажду крови, но счастье длилось недолго, и я понял что нужно снова выходить на охоту. Теперь я знал, кто моя цель. В общем, за время моей службы я уничтожил одиннадцать маньяков, безобразничавших на территории России. За это время я стал отличным опером и раскрывал своих жертв достаточно быстро и точно. Еще бы, коллеги, можно сказать. Я думал так же, как и они. Только дважды у меня случались промашки, когда брал невиновных. Но к этому времени все уже было отработано, поэтому допрашивал я их в маске с сывороткой правды. Невиновных я отпустил, мне лишняя кровь ни к чему. Хорошо еще, что обходилось без свидетелей моей деятельности. Хотя нет, была одна, но тогда я прошел мимо. Только скорчил забавную рожицу девятилетней девочке, что стояла на лестничной площадке, и потрепал ее по макушке. Я с детьми не воюю. Ну, если они в моем представлении дети, конечно.

Потом, глядя на составленный фоторобот, что пришел в наш отдел, только хохотал. В общем, так и жил. Да, я понимаю, что не положительный человек, но и у меня были свои моральные принципы, которым я старался следовать. Без особой нужды простых граждан я не трогал.

За время службы я не забыл про тех трех воспитанников детдома, что ушли от возмездия. Я их нашел, надо ли говорить, что мое лицо они видели последним в своей жизни. Да и умирали они достаточно долго. Как-то я прочитал в одной книге (перевод с испанского), как снимать с человека кожу – инквизиция этим баловалась, а тут, можно сказать, добровольцы. На всех трех опробовал, выяснилось, что без обезболивающего это сделать невозможно. Мрут, твари. На этом мое мщение за сестру закончилось, она могла лежать в могиле спокойно. Скажу честно, она часто приходила в моих снах и молча и печально смотрела на меня, только слезы катились из ее глаз, но когда умер последний насильник, подобные сны прекратились. Я был рад, слишком тяжело они мне давались, я сам просыпался с мокрым лицом и опухшими глазами.

О себе могу сказать так: душа компании, любитель игры на гитаре и обладатель приятного баритона. В гостях, где я был, не включали музыкальные центры, а просили спеть меня.

Во время службы в ФСБ женился и имел дочку-красавицу. После ранения был развод, и дочка жила с матерью, но часто навещала меня. Теперь все мое имущество перейдет ей, согласно составленному завещанию. Ничего, парни из отдела помогут, и все сделают по закону, чтобы дочку не кинули, я с ними об этом заранее обговорил. В момент моей гибели ей было тринадцать лет, и вступит она во владение моей трехкомнатной квартирой и «Инфинити», заработанных на крышевании, только через три года, но парни, я уверен, присмотрят за ней. Особенно за женой – та еще тварь, может и продать принадлежащее дочке имущество. Более чем уверен, в той жизни только один человек искренне скорбит обо мне. Это моя дочь.

На момент службы в милиции я поступил на филфак, просто для общего развития и расширения кругозора. Студентки в библиотеке выглядели очень забавно, когда видели в читальном зале громилу с отсутствием печати интеллекта на лице, с интересом читающего историю античности, неопределенно хмыкающего в разных местах. Учился я заочно и до своей гибели закончить успел. Ко всему прочему, я неплохо владел английским и чуть хуже французским. Ну, по крайней мере, за год до гибели, когда проводил отпуск за границей – отдыхал с дочкой в Париже, – местные меня понимали, да и я, обладая хорошей памятью, изрядно улучшил свой разговорный навык.

Вроде все, больше не о чем особо рассказывать… Хотя нет, о чем это я? Когда я начал работать по маньякам, то, используя архивы ФСБ, МВД, прокуратуры и Интернете, создал свой отдельный архив по маньякам, чуть ли не по минутам восстанавливая их шаги. Можно сказать, мое хобби в свободное от работы время и охоты на маньяков. Архив многое дал мне в поисках и задержании ублюдков. Ну, а так как свой архив я начал вести с первого маньяка, еще с царских времен, думаю, не стоит говорить, что я знаю обо всех преступлениях, которые совершатся или совершились в ближайшем будущем или прошлом. Именно поэтому я решил издаваться в Москве, а не в том же Киеве. В Москве меня ждали, но еще не подозревали этого, два маньяка. Один – Игорь Матвиенко, прозвища он не имел, так как о нем мало знали. Серию он только начал, на его руках кровь двух женщин. Через полгода последует третья жертва, на этот раз мужчина, после чего его собьет машина и серия прекратится. Но я прекращу ее ранее, как только попаду в Москву. Второй был Борис Гусаков, его прозвали, вернее, назовут «охотником на студенток». И хотя он серию еще не начал, я не дам ему это сделать. Третьим был бы Ионесян Владимир Михайлович, который вскоре будет известен как Мосгаз, но в Москве его пока не было, проживал он в Оренбурге. Ничего, подождем. Вместо него на казнь отправится Сливко Анатолий Емельянович, заслуженный учитель СССР. Поеду на Черное море и сделаю небольшой крюк. Думаю, больше никто не будет снимать документальные фильмы с истязанием пионеров. То, что трое из четырех пока еще ничего не совершили, меня волновало мало, опухоль надо удалять заранее.

Месяца два назад я случайно узнал, что нахожусь не в своем родном прошлом. Причем похожесть истории сыграла со мной злую шутку, я настолько был уверен, что это именно мое прошлое, что когда в учебнике истории вычитал, что маршал победы – Рокоссовский, а не Жуков, никак не мог поверить этому. Заинтересовавшись этим феноменом, выяснил, что в остальном все вроде было, как и в моем мире. Отличий почти не нашел, если они есть, а они точно есть, то я о них не в курсе, этот период времени я изучал слабо.

Музыкант пошевелился, переменяя положение тела и отвлекая меня от воспоминаний.

Весело посмотрев на него, я встал и подошел. Присел рядом на корточки.

– Думаю, нам следует поговорить. Честно говоря, трофеев мне достаточно, я не жадный, но глупо уходить без них. Так вот, где у тебя захоронки в квартире? – протянув руку, чтобы вырвать кляп, предупредил: – Орать не советую.

Музыкант все-таки пытался показывать, что он круче меня, видимо, то, что все происходило на глазах его брата, перед которым он был немалым авторитетом, мешало нашему общению. Но именно это мне и было нужно, плевать мне на Музыканта и его захоронки, как я уже говорил, мне хватило трофеев из общака, так что я больше морально давил на тех ублюдков, посмевших и попытавшихся убить меня.

Музыкант держался долго, но вот когда я срубил ему коленную чашечку, уже поплыл. Через минуту я знал местонахождение обоих тайников. Ценностей Музыкант в доме не держал, так как милиция с обыском уже приходила, но кое-что все-таки было. В одном тайнике две тысячи долларов, три тысячи франков и около полутора тысяч рублей. Пойдет на мелкие расходы. Да и доллары пригодятся. В этом же тайнике были аккуратно завернутые в платок документы на имя Жана Требулье, гражданина Французской республики тридцати шести лет от роду. Их я тоже прихватил – пригодятся, чтобы составлять фальшивки.

Во втором были золотые часы-луковицы с золотой цепочкой. Осмотрев их, я сунул вещицу обратно в тайник. Вещи приметная, а я не идиот, чтобы так палиться. Если что надо, куплю, деньги теперь есть. В этом тайнике также находилась какая-то бумага. Прочитав ее, я тряхнул головой и снова прочитал, после чего убрал деньги и документы во внутренний карман куртки и вернулся обратно в зал, напевая любимую песенку-считалочку, сочиненную еще во время учебы на филфаке:

Подойдя к тихо стонущему Музыканту, вырвал кляп и показал лист дарственной на дом.

– Что это такое и как это понять?

– Знакомый один дом подарил… сука-а-а, как же больно…

– Продолжай, – жестко велел я.

– Ну, я с его сыном сидел. Он тут недалеко устроился… По Союзу мотался, пока я его случайно не встретил… С башкой у него что-то, то узнавал, то нет. Еще туберкулезом болел. Я его поселил и прописал на одной хазе, а потом уговорил написать дарственную на дом без внесения имени. Нотариус, чья печать стоит, умер, а архив у него сгорел, не подкопаешься. Нужно только данные из паспорта внести – и дом твой.

– И на хрена тебе все это было надо?

– Каменный дом в Сочи стоит больших денег, да и запасной вариант прятаться тоже нужен. Я уже отправлял в Сочи по этому адресу сообщение, что хозяин умер, а дом подарен, правда, не сообщая имени. До соседей и участкового должно дойти. А то там быстро его к рукам приберут. В общем, сделал все, как надо… хотел через пару недель скататься вступить во владение, не успел.

– Когда умер хозяин?

– Два месяца уже, туберкулез, похоронили на кладбище. Все официально, не подкопаешься. Участковый подписал свидетельство о смерти и отправил по месту жительства. То есть в Сочи.

– Что за дом?

– Не знаю. За ним следит соседка.

– Понятно.

Меня заинтересовала эта дарственная, подумав, я аккуратно сложил листок и убрал его во внутренний карман к деньгам. Пригодится. Возможно, я им даже воспользуюсь. А что? Все свидетели умерли или скоро умрут, ко мне не подкопаешься, если что, скажу подарок родителей на день рождения и путевка во взрослую жизнь. Будут спрашивать, как выглядит бывший хозяин, отвечу, что в глаза его не видел, родители оформляли покупку – и все. Мысль прибрать дом к рукам меня привлекала все больше и больше, но перед этим надо пробить всю информацию и отправить запрос в Сочи, благо каналы для этого есть.

– Баксы откуда? – спросил я. Для мелких воров сумма была слишком приличной.

– Чево?

– Доллары где взял? Документы, франки?

– Фраера заграничного раздели. Дернули кошель в магазине, куда он с бабой своей зашел. Сразу не разобрались, что он не наш, на удачу сыграли. Перчатки работа… не успели в общак убрать.

– Ясно… Ну что, думаю, нам пора прощаться? – сказал я связанным. Снова присев рядом с Музыкантом, я сделал ему кубинский галстук, причем так, чтобы брат и дружки видели. Пока Музыкант хрипел, захлебываясь кровью, я вышел в коридор и зашел в ванную. Скинув одежду, быстро принял душ, помыл голову шампунем. Кровью я забрызгался полностью, поэтому требовалось убрать все следы. Заодно помыл штыки, все равно больше пользоваться ими не буду. Переодевшись в сменную одежду, переложил в нее все вещи, включая деньги из последних трофеев. А окровавленную одежду отнес в зал и бросил на пол. После чего направился за канистрой с бензином.

Зайдя в зал, под испуганными взглядами трех пацанов стал поливать все бензином, стараясь, чтобы на меня не попало ни капли.

– Не держите на меня зла, – криво усмехнулся я им и чиркнул спичкой.

Дом был деревянным двухэтажным, с одним подъездом и четырьмя квартирами. На первых этажах жили пенсионерка и молодая семья с тремя детьми, на второй убиенные мной воры и проводник. В данный момент он находился в рейсе.

Выбежав из подъезда, я заорал:

– Пожар! Пожар!

Лишние жертвы мне были не нужны, поэтому и пришлось подать голос, чтобы спасти других жильцов.

Добежав до угла дальнего дома, удовлетворенно посмотрел, как из окна вылезает молодая семья, подавая детей, а из окон второго этажа уже вырывается пламя, заживо сжигая последних из оставшихся недоносков. Все, месть свершилась.

Думаю, узнай об этом лежавшая в психушке пострадавшая женщина, она была бы со мной солидарна в чувстве удовлетворения от свершившегося правосудия.

Добежав до машины, я погнал ее в другой район, в тот, где сегодня точно не был. Дальше я загнал машину на тротуар и проколол колесо. Машину найдут, подумают, что подростки решили покататься, и вернут владельцу. Мысль самому незаметно вернуть машину на место, где она стояла, как пришла, так и ушла, рисковать не хотелось, вполне возможно, что пропажу уже заметили.

Перчатки, испятнанные кровью, улетели в воду притока Днепра, а я прогулочным шагом направился в частный сектор, где вот уже неделя, как снял жилье.

Но дойти мне не дали, хотя еще долго оставалось. Мне навстречу вышли две темные фигуры и осветили фонариком.

– Гражданин, ваши документы, – сказал один из них молодым, несколько ломким, но строгим голосом.

– Мне шестнадцать будет только через три недели, какие еще документы? – недовольно закрывшись от яркого света, бьющего в лицо, спросил я.

– Игорь, ты, что ли? – спросил другой милиционер знакомым голосом.

На секунду задумавшись, я спросил:

– Кирилл?

– Он самый, – удовлетворенно хмыкнул сержант. – Ты что по улицам в двенадцать ночи бродишь? Да и усталый какой-то.

Ответ пришел молниеносно:

– Сержант, с тобой такое было, чтобы красивая женщина швыряла тебя на кровать и несколько часов насиловала?

– Не-ет, – протянул тот удивленно.

– А со мной только что было, – сделав вид блаженного, сказал я. – Даже спину потянул. Домой вот иду.

– Подожди, тебе пятнадцать, какая еще женщина?!

– Сержант, неужто ты думаешь, что я буду под одеялом с шершавеньким играть? Я полноценный мужчина и люблю женщин… Вот только попробуй мне что-то сказать.

– Ладно, парень, ты по поступкам действительно взрослый, сделаю вид, что не было этого разговора.

– Вот и молодец… тихо!

Мне послышался женский крик вдалеке.

– Кричат? – неуверенно спросил молодой милиционер, когда крик повторился.

– Да… Там! – указал я рукой и первым рванул в указанном направлении, милиционеры, топая сапогами, последовали за мной.

Близкий крик, который явно попытались заглушить, помог мне скорректировать направление. Я влетел в темную арку, где слышалось сопение и тяжелое дыхание. В это время забежавший следом сержант осветил небольшую кучу людей, что позволило мне определиться и футбольным ударом снести одного из воняющих перегаром парней с девушки. Удар пришелся сзади по голым волосатым яйцам, я их хорошо рассмотрел, когда бил.

Через секунду во дворе эхом прозвучал визг, но мы уже крутили второго подельника. Потом застегнули наручники на обоих нападающих, пока молодой милиционер – рядовой, судя по чистым погонам – приводил в себя девушку.

– Яша, Яша, опять ты за старое. Ничему тебя не научил прошлый срок, – проговорил сержант, осмотрев пострадавшего насильника. Тот был в одежде стиляги. Как я уже говорил, несколько раз видел похожих индивидуумов, ничего кроме брезгливой улыбки они не вызывали.

Потом сержант занялся девушкой, а молодой побежал к ближайшему телефону-автомату вызывать наряд. Естественно, меня никто не отпустил, и пришлось ехать в отделение, где опросили как свидетеля и даже постелили на диване, чтобы я поспал остаток ночи. Меня никто не обыскивал, поэтому оба штыка и деньги, которые могли подставить, так и остались незамеченными. А утром, разбуженный дежурным, я вышел из отделения и поехал к схрону. Теперь в нем не было нужды. Дойдя до схрона и переодевшись в чистую и привычную всем одежду, я взял сидор и направился домой.

Родителей уже не было, Толик еще спал, сестры продолжали гостить у бабушки, поэтому, приняв душ, я убрал сидор под кровать и тоже завалился спать.

Разбудил меня брат, вскочив в одиннадцать. После плотного обеда я поспешил к школе. Уроки в школе закончились, но некоторые учителя все еще ходили на работу, завершая незаконченные дела. Вот и Марина Львовна тоже находилась на работе. Я знал, что обычно в обед она шла домой.

Поздоровавшись с уборщицей, я поднялся на третий этаж, где был наш классный кабинет, и, заглянув в класс, убедился, что за столом сидела только классная. Я зашел и закрыл дверь на ключ с внутренней стороны.

– Теперь не убежишь, – улыбнулся я, подходя к ней.

За последний месяц постоянных ухаживаний и незаметных прогулок – не хотел, чтобы нас видели вместе – я только и успел, что отхватить у нее десяток жадных поцелуев и расстегивание лифчика. Но Мариночка постоянно ломала кайф, сбегая и не даваясь. Хотя даже я видел, что сопротивляется она из последних сил, вот и пришлось мне подтолкнуть ее к падению.

Некоторые скажут, что я лезу на взрослых женщин, когда рядом бегают те, кто больше подходил мне по возрасту. Так вот, отвечу я прямо: для моих сорока пяти лет прошлой жизни и мизер в этой, Мариночка была еще девочкой. Одноклассницы же еще подростками, а я не педофил.

– Ты что, с ума сошел?! Мы в школе!

– Не динамила бы меня, давно бы было все хорошо.

Зажав вскочившую учительницу в угол, я наконец смог полноценно поцеловать ее. Через десять минут, тяжело дыша, мы начали стаскивать друг с друга одежду.

Через сорок минут, продолжая лежать на теперь уже своей девушке, я дотянулся до куртки и достал ключ.

– Что это? – спросила Марина, слегка покраснев. Не привыкла пока еще, что на ней лежат голые юноши.

– Хватит тебе в общежитии ютиться с двумя соседками. Я снял квартиру в одном из районов. Второй этаж, две комнаты, кухня, туалет, ванная, отопление от котельной. Снял для нас. Деньги есть, я неплохо в милиции зарабатываю.

– Я подумаю, – неуверенно ответила Мариночка, но ключ взяла. В это время я понял, что пора продолжать, да и девушка это почувствовала, залившись краской. Она еще пребывала в шоке от случившегося, более того – случившегося в школе, в пустом классе.

– Знаешь, ты становишься еще милее, когда краснеешь, – сказал я и поцеловал ее. Только сейчас я почувствовал, что девушка действительно стала моей и никуда уже не денется.

Через час я выбил у нее обещание, что помогу с переездом.

– Что-то ты рано сегодня, – сказал Петрович, проходя в инструкторскую.

– Да было свободное время, вот и пришел, – ответил я, положив на стол эсэсовский кинжал из пособий.

– Чистишь? – спросил Петрович, беря один из штыков, которым я недавно работал и проливал кровь. Придирчиво осмотрев его, вернул на стол к десятку дружков.

– Ага, на некоторых пятна появились.

– Масла много используешь. Ладно, закончишь, займись Агоевым и Решетиным, они к пяти подойдут.

– Хорошо. О, кстати, я через месяц уезжаю, мне нужно писать заявление?