Порченый подарок Чередий Галина
Не дожидаясь, пока протяну ледяные ладони, он схватил правую и взялся энергично тереть, а я снова едва не заскулила.
– Онор Бора… он просто ужасен! – не сдержавшись, выпалила хрипло и зажмурила глаза, не в состоянии остановить полившихся слез. – Я должна была бежать или умерла бы!
– Что за чушь еще несусветная! У вас что, горячка какая-нибудь нервная? – зашипел на меня Инослас, бросив осторожный взгляд на закрытую дверь. – Вы всех тут на уши подняли! Будущий муж вас на руках тащил из лесу неизвестно сколько! Лоб разбит, колено расшиблено и опухло, руки, ноги, уши чуть не отморожены! Где был ваш разум, кресса Греймунна!
– Никакой не муж! – давя ненавистные жалкие рыдания, рванулась отодвинуться, но едва опять не заорала от всколыхнувшейся боли в голове и прострелившей, как раскаленной иглой, в колене. – Он все узнал! Не будет никакой…
На полуслове меня оборвало появление самого предводителя аниров, мрачного, с сурово сдвинутыми бровями и жестким блеском в глазах, сейчас больше напоминающих подсвеченную изнутри ледяную толщу. Я, мгновенно забыв о боли, стала отползать к стене по широкой кровати, заваленной меховыми одеялами.
– А вот, наконец, и лекарь, – поднялся ему навстречу Инослас, и я действительно увидела еще одного мужчину анира, гораздо ниже ростом, но с такими широкими плечами, что он казался квадратным, и с густой растрепанной бородой.
Бора сухо кивнул на это, зыркнул на меня явно зло, прошел по комнате к окну и встал там, спиной к нам.
– Ну-ка, что тут у нас, крохотуля-нигиль? – скрипучим голосом спросил незнакомец, положив мне грубую ладонь на лоб, и, несмотря на то что все мое внимание было сосредоточенно на том, чтобы отслеживать мой главный страх, неподвижно стоящий у окна, я громко ойкнула, когда узловатые пальцы коснулись огромной шишки на лбу.
Почудилось, что онор Бора слегка вздрогнул от этого звука и широкие плечи чуть поникли. Конечно, почудилось, больше никак.
Целитель продолжил осмотр, натер какой-то жирной мазью с ароматом трав мои ступни, кисти, уши и щеки, потом другой – колено и плотно замотал его. Взял одну из подушек, подложил под ногу так, что тянуть и нудить сразу почти перестало, и все это время я глядела в стену и находилась на грани истерики, желая зарыдать в голос, вопя, за каким шарааком меня лечить? Чтобы потом унижать и терзать здоровую? Так дольше получится?
– Да что же так все плохо-то? – посуровел лекарь и почему-то осуждающе глянул в спину онору Бора. – Полежи тут, сварю-ка я тебе кое-что вкусное да возвращающее улыбку на девичьи губки.
Пресветлая, будто у меня еще когда-то появится шанс улыбнуться!
Бородач ушел, бормоча под нос, и предводитель аниров сразу же обернулся и безмолвно, но с не допускающим и намека на возражение видом указал на выход и главному рунигу. В этот раз тот даже не подумал возразить и сразу оставил меня наедине с чудовищем, что готовилось, очевидно, обрушиться на меня с новым шквалом обвинений или чем-то гораздо хуже. Все внутри сжалось и похолодело, живот скрутило от ожидания самого паршивого поворота дел, мышцы окаменели, сердце заскакало, как бешеное, а по спине выступила холодная испарина.
Бора нависал надо мной некоторое время, пугая все больше и больше, до тех пор, пока у меня уже в глазах темнеть не начало, и не в силах уже это выносить, я вскинула голову, сталкиваясь с ним взглядами. И опешила, потому что ожидаемого чистого гнева там не нашла. Он глядел так, словно испытывал смесь вины и грусти.
– Ты сделала это нарочно? – негромко спросил он, но я все равно вздрогнула.
– Сбежала? – Горло болело все сильнее.
– Отдала себя… сделала своим первым мужчиной другого… нарочно? – покривившись, как от нудящего зуба, анир дернул головой. – Только чтобы не принадлежать мне? Потому что заставил? Так противен?
Я заморгала, не сразу и понимая, что он пытается спросить, а потом решительно мотнула головой, тут же застонав и схватившись обмазанными руками за виски.
– О, Даиг, нет конечно! – немного резче, чем следовало от мучения, причиняемого колыханием и грохотом в черепе, ответила ему. – Я его… любила.
– Любила… – повторил, как эхо, Бора, хотя скорее было похоже на отзвук отдаленного грозового рокота. – И если смогла бы убежать, то к нему вернулась бы?
– Что? – Меня снова пронзило дрожью, но на этот раз не поверхностной, а идущей из самых глубин, переполненной брезгливостью, ужасом и отвращением к себе, слепой безмозглой дуре. – Нет! Ни за что!
Анир глядел на меня пристально, кажется, решая для себя, хотел ли он знать почему, но потом опять дернул головой, чуть выпятив жесткий угловатый подбородок, как если бы перечеркнул и отбросил нечто.
– Тебе следует простить меня, – сказал он совсем не тоном просителя, нет, отдал приказ, смягченный лишь самую малость.
Я же не спросила за что конкретно, только по-прежнему не прерывала нашего визуального контакта, давая понять, что если захочет – сам продолжит.
– Я сказал, что тебе не нужно меня бояться, и обманул, – произнес он отрывисто. – Но такое больше не повторится, или доверия нам никогда не видать. Та злость… Не на тебя она должна быть. И сказанное мною сгоряча – гадко. Этот жестокий обычай – доргаст – я ведь запретил его уже много лет как. – Мужчина покачал головой и потер переносицу, будто недоумевал и досадовал. – И до сего момента никогда не понимал: неужто обманутому с… мужику так сложно совладать со своей мстительностью и жаждой топтать, причинять боль и разрушения… но вот поди ж ты – сам оказался не лучше тех, кого карал за подобное.
– Я не обманывала… – упрямо начала, но он остановил меня взмахом руки.
– Я не обвиняю. Не тебя. Просто благодаря тебе в очередной раз понял, что справедливость и честность не всегда ложатся на душу гладко, когда касаются лично. Иногда они и поперек горла. – Я не открывала рта, ожидая, что будет дальше. – Предлагаю забыть и принять все как есть. Назад возврата нет ни для тебя, ни для меня, пусть и по разным причинам, так что давай уж пойдем вперед и попробуем сделать из того, что имеем, нечто хорошее… или терпимое.
– Значит ли это, что ты не подвергнешь меня тому отвратительному наказанию? – никаких недомолвок, уж точно не в таком вопросе.
– Нет, и никогда бы не стал. То был дурной порыв и за него стыдно. Но впредь прошу тебя – не обмани меня никогда умышленно, не пробуждай того, о чем и сам не подозревал.
– То есть ты не откажешься от меня теперь, когда все знаешь?
– Нет. Не откажусь, не отпущу.
Даже не знаю, что ощутила в тот момент. Облегчение? Крах последней надежды все же вернуться к той жизни, что знала всегда? Но что осталось уже от той жизни? Пожалуй, ничего. У меня был единственный человек на всем свете, к которому хотелось бы вернуться – мой отец, но в качестве кого? Пусть все еще любимой, но посеявшей за собой сплошную череду неудач и унижающих его имя и достоинство поступков дочери? Нет, хватит побегов.
– А как же быть с моей… – Щеки вспыхнули, но отворачиваться я не стала.
– Здесь не Гелиизен, Ликоли! – оборвал Бора меня почти грубо. – Невинность женщины у нас не показатель ее душевной и телесной чистоты или степени распутства. Это тот дар, что она отдает кому захочет или хранит, если такова ее воля. Предательство того, кому уже обещана верность, – вот где непростительный грех. И такого греха у тебя передо мной нет, по здравому размышлению. А мои грезы все это время не есть твое обещание!
Говоря последнюю фразу, анир, однако, сорвался на подобие угрожающего ворчания и губы его кривились, явно сдерживая желание оскалиться.
– Разумно ли тебе оставлять меня, если вызываю гнев? – прямо спросила, набравшись смелости то ли от общей безысходности, то ли от нарастающего кружения в больной голове. – Зачем держать при себе кого-то, кто злит и разочаровывает одним своим видом?
– Мой гнев – моя проблема, а мое разочарование – моя глупость. Проблемы я привык решать, а с глупостью с легкостью справляется опыт. Ты остаешься, Ликоли, – отрезал он.
– В качестве кого?
Бора поднял правую бровь, будто не совсем понял, о чем спрашиваю, и поджал губы с оттенком обиды.
– Я договоров не нарушаю. Лишь надеюсь, что ты пожелаешь быть не только моей супругой и гарантом мира между нашими странами, но и той, кто полюбит.
Ах, нет, а вот этого проклятого, разрушающего и лишающего ума чувства я надеюсь избегать во веки веков. Насколько безумной нужно быть, чтобы желать пережить еще раз ту боль, что по сей миг не покинула меня, лишь затаилась, спрятавшись за новыми, навалившимися бедами, и наверняка только и ждет момента наброситься исподтишка.
– Разве есть те, кому под силу полюбить, повинуясь собственному желанию? Глупое сердце делает выбор за нас, – усмехнулась я, не сумев сдержать горечи. – Обещать неподвластного тебе я не могу, но не лгать, не предавать и никогда не ударить в спину – клянусь.
– Этого пока достаточно, – кивнул Бора, заметно расслабляясь и даже немного возвращаясь к своей недавней самоуверенности. – А на сердце не пеняй, слушать его не порок. А уж говорить я его заставлю.
Без стука и позволения в комнату вошел бородатый целитель, с большой деревянной кружкой, над которой поднимался едва заметный пар.
– Ты ступай отседова, предводитель, – совершенно непочтительно сказал он. – Крохотуле отдохнуть надо. Успеешь наговориться, голова у нее сейчас и без твоих речей кружится. – Бора забормотал что-то недовольное, но пожилой анир отмахнулся: – Иди уже, себя не томи и ейного охранника не изводи. Он уже чего только не придумал, небось.
Внезапно я почувствовала всю правоту слов лекаря. Перед глазами и правда плыло, кожа горела и замерзала одновременно, а болело просто повсюду. А уж про то, что кресс Инослас нафантазировал о нашем уединении, и говорить нечего.
– Отоспись, Ликоли. Я поблизости буду, – со вздохом сказал Бора и быстро покинул комнату.
– Да уж кто бы сомневался, – фыркнул в усы целитель, поднося кружку к моему рту. – Его с мальства от ликолевого меду было не отогнать, раз чуть не утоп в чане с ним. Эх, знала его бабка, всегда знала…
Что знала, я и подумать не успела. Сонливость навалилась стремительно, я и десяти глотков сладко-пряного питья не успела сделать, как начала проваливаться в забытье.
Я двигалась вдоль огненной стены, которая никак не кончалась. Сначала почти бежала, потом шла, все замедляясь, и под конец устало брела. По другую сторону огненной преграды был Алмер и его проклятая сестра, обнаженные и прикасающиеся друг к другу, вытворяющие нечто, вызывающее у меня отвращение и бесконечную тошноту, насмехающиеся надо мной. Слов было не разобрать, но смысл до меня доходил, и он жег и уязвлял бесконечно. Порченая. Бесполезная. Глупая. Не способная ни на что.
И как бы я ни старалась, уйти от них не получалась, попытки отвернуться не помогали, они снова и снова оказывались передо мной, защищенные огнем. В какой-то момент я стала бросаться на неестественно красное с мертвенно фиолетовыми всполохами пламя, кричать, требовать оставить меня в покое, потом срывала голос, приказывая, прося и, наконец, умоляя объяснить мне, за что вообще все, но ничего не менялось. Кошмар длился и длился, силы покидали меня, ненавистная преграда жгла, заставляя задыхаться от жары, картина за ней терзала и пытала, но и бежать от нее было некуда. Ведь по другую руку у меня разливался сплошной, непроглядный мрак, ступить в него хоть на шаг было дико страшно – чудилось, что в нем таится нечто огромное, жуткое, только и поджидающее возможности меня поглотить, или просто бездонная бездна, в которую я рухну сразу же.
Окончательно измотанная и опустошенная я остановилась, собираясь шагнуть уже, к шарааку, прямо в пламя и дать ему сжечь меня, ведь в борьбе нет никакого смысла. Но неожиданно среди яростного гудения огня и бесконечно повторяющих издевательства голосов послышался новый звук. Совсем иной, звонкий, чистый, пролившийся прохладой на охватившую меня горячку отчаяния и безысходности. Он шел прямо из той тьмы, что так пугала меня все время, и чем громче становился, тем, казалось, светлее она была.
Голос. Это был чей-то голос, напевающий что-то негромко и монотонно, и мне вдруг захотелось пойти на него, ведь он давал такое облегчение.
Колыбельку ночь качает,
Месяц песню напевает,
Спи малышка, бед не зная,
Пусть к утру твой страх растает.
Сжав кулаки и собрав остаток сил, я рванулась на песню, побежала сломя голову, отринув страх неизвестности, что жестоко схватил за горло.
Как туман в белесой дымке,
Водят хоровод снежинки,
Кружат белою поземкой,
Напевают ей негромко,
Забирая боль с собой,
Навевая сон-покой.
Ронра. Это был он, я узнала его ломкий голос, наполненный сейчас заботой и беспокойством. К ним я потянулась всем существом, уже не мчась, а буквально взлетая навстречу разгоняющему жестокую тьму свечению и распахнула глаза, уставившись на парня.
За окошком ветер-скрипка,
На устах дрожит улыбка,
Сон твой сладок… без тревог…
Спи, наш маленький цветок.
Продолжил напевать он практически себе под нос, не замечая моего пробуждения. Горло пересохло, смотреть было больно, голова налита неподъемной тяжестью, но я чувствовала себя неожиданно обновленной.
Ронра завел свою замечательную песенку заново, и, повинуясь ему, я опять уснула, но теперь сны мои были легкими, воздушными, наполненными светом от необычайно крупных и ярких звезд на вроде бы черном, но совсем не пугающем этим небе, кружением снежинок, что не холодили обнаженную кожу, а вместо этого постепенно обращались в ярко-синие цветы, подставляющие свои нежные лепестки под солнечные лучи. Целое море сверкания, цвета, тепла и комфорта, и я в нем купалась, не боясь больше идти в любом направлении.
Причиной следующего пробуждения было ворчание целителя, принесшего новую порцию горячего питья и высказывающего недовольство онору Бора, что сейчас занимал тот самый стул, где видела в прошлый раз его сына. Я смотрела на него сквозь ресницы и ловила себя на том, что отталкивающих и пугающих черт нахожу все меньше. Темные круги под глазами придавали ему еще больше нормальности, чем раньше, заставляя шевельнуться в душе что-то похожее… на жалость? Даиг, разве такой, как он, может нуждаться в жалости слабой девчонки?
– И чего ты тут высиживаешь, предводитель, – бухтел бородач. – Сиди-не сиди, горячка пройдет, когда ей положено, никак не раньше.
– Отстань, Ундо! – беззлобно огрызнулся главный анир и потер ладонями лицо.
– Тяжко тебе? Ты ж смотри и дальше сразу веселья не жди! Медок-то ликолевый, если вызреть ему не дать, так и будет горечью отдавать, – усмехнулся старший мужчина.
– Вот поучи меня еще, с какого боку к девке-то приноровиться, – раздраженно ответил Бора и поднялся.
– И поучу, а ты послушай!
– Ты лучше Ронра здесь торчать не разрешай, пока меня нет! А с остальным я и сам разберусь! – огрызнулся предводитель и ушел.
– Хватит прятаться, крохотуля, – сказал мне Ундо, и подсунул ладонь под затылок, помогая сесть, и напоил головокружительно пахнущим отваром. – Все у вас хорошо будет с ним. Резок наш Бора, да порывист, а другим ему и быть нельзя. Но и ты горяча да сладка, вязнет он в тебе, вот и не сопротивляйся этому, пусть и вовсе потонет, обоим это только в радость и будет. И у тебя заживет, где болит, и ему метаться хватит. Покою вам обоим надо, покою.
Следующие три дня я быстро шла на поправку, и поэтому бесконечное лежание в постели стало тяготить меня. Ронра больше не сидел со мной, а только заглядывал раз в день, даже не проходя в комнату, топтался в дверях, не глядя прямо и сильно краснея, и быстро исчезал, тихо поинтересовавшись самочувствием, как, впрочем, и Бора. Тот приходил, выбирая моменты, когда спала, и, пробуждаясь, встречала его пристальный изучающий взгляд, будто он все пытался понять, что я за зверь такой, здоровался, мы обменивались парой фраз, и он пропадал до следующего раза.
Зато кроме всегда оптимистичного Ундо за мной стала ухаживать моя землячка – кресса Конгинда Эмюри, что, оказывается, входила в число наших сопровождающих, и чьей обязанностью было засвидетельствовать в нужный момент законность брака между мной и онором Бора. Ну как ухаживала… большей частью она сидела, нахохлившись, у окна и с перманентным осуждением и при этом почти нездоровым любопытством глядела в окно, отпуская вяло-возмущенные комментарии о том, что эти аниры – все как есть натуральные варвары без понятия о манерах и культуре, постоянно шастают обнаженными по пояс на морозе, смеются слишком громко и развязно, смотрят нагло и похотливо и так далее, и прочее и прочее. И постоянно упоминала, что просто дождаться не может, когда я уже встану на ноги, церемония пройдет, чтобы она могла наконец вернуться в достойное ее присутствия общество. Угу, и развлекала бы своих таких же чопорно безмозглых подружек рассказами о дикарях до самой старости, ибо ничего более значимого, чем поездка сюда, в жизни провинциальной аристократки и случиться не может.
Она меня жутко раздражала и своим окраинным акцентом, и бесконечным нытьем, и критикой всех и всего, и надменностью, так присущей знати Гелиизена… хотя… чем сама-то лучше была. Или все-таки еще и есть? Просто я осмысленно старалась настроить себя на необходимость дальнейшей жизни среди аниров, а значит, на принятие их обычаев и манеры поведения или, по крайней мере, на терпимость, которая не должна быть ежедневным мучением и превратить существование в пытку, а эта фыркающая женщина нисколько мне не помогала. Но самое противное было в том, что при появлении онора Бора она тут же переставала шипеть злобной эфреей, превращалась в саму любезность, и даже пару раз я ловила ее по-настоящему масленый взгляд, буквально ощупывающий огромное тело моего будущего супруга. Странно, но это и меня заставляло всматриваться в него пристальней, и я старалась постигнуть, чем же он может таким волшебным образом привлекать эту крессу, учитывая ее презрение ко всем анирам в принципе.
Бора не был и близко похож на тех мужчин, которых я привыкла считать красивыми прежде. Вообще ничем. Все в нем было каким-то жестким, угловатым, словно он состоял из чистой первобытной мощи и острых, ничем не сглаженных граней, и это заставляло меня то и дело задаваться вопросом, в состоянии ли я буду справиться с постоянным пребыванием рядом с такой живой стихией. Однако когда я скрытно наблюдала сквозь ресницы за тем, как он на меня смотрит, возникало настойчивое желание попробовать, предвкушение чего-то большого, важного, пугающе-незнакомого, но отчего по всему телу разливалось нечто щекотное, а от живота и до самого горла внутри поселялась невесомость.
Еще одна странность была в том, что меня ни разу не почтил присутствием кресс Инослас со своими бесценными лекциями и разбором недостойного поведения.
– Он тоже болен, – сообщила в ответ на мой вопрос кресса Конгинда, брезгливо понюхав остатки питья, которым потчевал меня целитель. – Мы не видели его все эти дни, онор Бора велел ему жить со своими воинами в общей казарме. Представляю, как тяжело ему это дается. Достойный вельможа среди солдатни! Носитель Света Дооно по секрету мне сказал, что видел следы побоев на лице бедного кресса Иносласа. Говорю же, эти аниры – настоящие чудовища, так обращаться с аристократом, да еще временным опекуном самой племянницы Окнерда Пятого!
Ну, кое за что я бы и сама этому рунигу врезала от души, так что особенно его не жалела. Учил меня терпеть, значит, и сам потерпит.
На четвертый день я таки не выдержала и, невзирая на возмущение моей сиделки, оделась, накинула шубку и поплелась на улицу подышать хоть немного и размяться.
Гостиная гостевого дома была пуста, но в печи задорно трещало, а в помещении распространялись вкусные запахи. Толкнув дверь, зажмурилась – настолько ярким был солнечный день снаружи.
Кресса Конгинда что-то продолжала недовольно кудахтать за моей спиной, а я потихоньку привыкала к интенсивности света снаружи, привалившись к резной стене и медленно открывая глаза. Пресветлая, сколько же тут вокруг снега! Совсем не слой какой-то сероватой мелкозернистой крупы, из-под которой повсюду выглядывают грязные проплешины, как дома, а настоящее драгоценное толстое одеяло, подобное тем мехам, что мне презентовал будущий супруг. Солнечные лучи высекали из него миллионы искр всех цветов радуги, белизна слепила до слез, руки так и тянулись потрогать.
Резкий гортанный выкрик привлек мое внимание, и, все еще сильно щурясь, я посмотрела дальше. Нетронутое снежное покрывало там кончалось, сменяясь вытоптанной площадью, на которой сейчас, судя по всему, тренировались воины-аниры. И да, кресса Конгинда не врала – делали они это обнаженными по пояс, и это тогда, когда я куталась по самые глаза и все равно каждый вдох холодного воздуха отзывался болью в груди.
А полуголые мужчины, похоже, чувствовали себя вполне комфортно, периодически в пылу борьбы роняя друг друга прямо на стылую землю, да еще и смеясь при этом.
Онора Бора я разглядела среди остальных, как только глаза окончательно привыкли, а вот он мое появление засек, видимо, сразу. Его противником был такой огромный мужчина, что у меня просто в голове не укладывалось, как человеческое существо может вырасти до таких размеров. Но Бора управился с ним с противоестественной легкостью, лишив равновесия и заставив рухнуть как вырванное с корнями ураганом дерево, причем, не отрывая взгляда от меня. Как будто ожидал моей реакции. А после схватил огромное ведро с водой, стоявшее неподалеку, окатил себя с головы до ног и зашагал в нашу сторону.
– Кресса Греймунна, приличнее будет сейчас вернуться в свою комнату, – зудела аристократка, но я как к месту оказалась прикована ярким голубым пламенем, исходящим из глаз предводителя аниров.
Он остановился передо мной, но не поднялся по ступенькам, так что наши лица очутились напротив, и часто дышал, но воздуха почему-то стало не хватать и мне. По его коже с волос текли ручейки ледяной воды, но мурашками покрылась моя. Я твердила себе, что нужно перестать пялиться на его жесткий подбородок, широченные плечи, больше похожие на каменные валуны, на грудь, состоящую из одних твердых мышечных плит и… прости меня, Даиг, на его съежившиеся коричневатые соски, от вида которых заныли мои собственные, но все стояла не шевелясь, тогда как слишком близкое присутствие Бора становилось все отчетливее и интенсивнее с каждой секундой, словно его самого было все больше и больше, и он заслонял от меня весь остальной мир.
– Кресса Греймунна! Это совершенно непристойно для незамужней девушки! – практически взвизгнула навязчивая женщина позади меня, и предводитель аниров медленно, как нехотя перевел на нее взгляд, будто только заметил ее присутствие.
– И верно, Ликоли, достаточно непристойностей, – с нескрываемым раздражением сказал он. – Раз ты уже на ногах, то завтра же мы проведем обряд нашей свадьбы по вашим обычаям, тем более все нужные под рукой, а то дорогим гостям домой уже пора.
И развернувшись, он пошел прочь, а я в дом, повинуясь нытью крессы Конгинды, но не отказала себе глянуть украдкой на обнаженную спину будущего супруга.
Глава 8
– Нет, ну разве не возмутительно! – возобновила свои причитания кресса Конгинда, едва мы вернулись внутрь. – Где это видано, чтобы браки подобного уровня заключались в спешке, без достойной подготовки и пышности! Не в столице, а в каком-то приграничном захолустье, среди грубых воинов вместо вельмож! А где сотни гостей? Где украшения? Они хотя бы фейерверк сподобятся устроить? Пресветлая, какое же убожество наверняка нас ожидает!
– Меня все устраивает! – не выдержав, наконец огрызнулась я.
– Как будто дело тут в вас… – ляпнула аристократка сгоряча, но тут же осеклась и стала бормотать нечто неразборчивое, всячески уклоняясь от моего прямого взгляда, а я же мстительно его не отводила, заставляя ее потеть и краснеть в попытке замять вырвавшуюся неловкую правду.
Действительно, дело-то не во мне – тут все решают интересы государств и их взаимные статусные препирательства.
– Думаю, до момента, когда нужно будет одеваться к обряду, мне ваша помощь больше не понадобится, кресса Конгинда, – сухо сказала пыхтящей от недовольства женщине в дверях моей комнаты. – Спасибо за вашу неоценимую помощь. До завтра.
Ее присутствие выносить больше не было сил, к тому же я нуждалась в уединении, чтобы пережить и момент моего непонятного оцепенения при виде Бора, и тот факт, что уже завтра состоится моя свадьба. Вряд ли мне суждено сомкнуть сегодня глаза хоть на минуту, гадая, что же ждет, когда я уже целиком и полностью официально перейду во владение к этому пугающему и загадочному мужчине.
Резкий стук заставил вздрогнуть и разогнал раздумья.
– Кресса Греймунна, могу я войти? – тоном, в котором звучало извечное недовольство, поинтересовался главный руниг.
Выглядел он и правда неважно. Под правым глазом, на скуле и на подбородке – темные отметины, и даже левая рука подвешена в повязке.
– Что с вами случилось? – полюбопытствовала, все же жалея его немного.
– Ничего такого, чего не входило бы в мои планы, – с холодной невозмутимостью ответил Инослас. – Если я собираюсь нормально осуществлять свои обязанности по присмотру за вами и дальше, то сблизиться с местными любым образом необходимо. А что лучше сближает воинов, чем совместные тренировки.
– Боюсь, ваши усилия напрасны, – заметила я. – Онор Бора выразился вполне четко: после завтрашней церемонии все гелиизенцы должны покинуть Аргаст.
– Вот потому-то я и здесь сейчас, кресса Греймунна, – кивнул по-деловому руниг, прошел вглубь комнаты и, встав у окна, жестом попросил меня приблизиться.
– Вы должны обязательно убедить онора Бора, что пока не готовы расстаться со всеми земляками, а в частности со мной, – продолжил он шепотом, когда я повиновалась его безмолвной просьбе.
– Зачем мне это делать? – насторожилась я.
– Понимать зачем, вам, дорогая, совсем не обязательно. Гораздо важнее просто делать то, что я говорю, не вступая со мной ни в какие препирательства.
– Меня абсолютно не устраивает, как это звучит, кресс Инослас, и чем это способно обернуться, – возразила, вкладывая во взгляд все эмоции, что испытывала. – Как бы все ни было прежде, но с завтрашнего дня я уже буду супругой онора Бора, и я поклялась ему не делать ничего, что может нанести вред, и не лгать. Преступать клятвы не входит в мои планы.
– Давно ли вы стали привержены такой честности? А кто просит вас о лжи, кресса Греймунна? – уже с откровенной насмешкой спросил мужчина. – Разве вы и в самом деле готовы оказаться в полном одиночестве среди малопонятных вам чужаков? Как бы я ни был неприятен, но являюсь единственным человеком, готовым последовать за вами в логово зверя, так сказать, наплевав на свои интересы и тоску по родине.
Нет, вот я бы с удовольствием добавила к его синякам еще один, хотя бы за этот презрительно-покровительственный тон. Но говорил он дело. Мысль не видеть дальше рядом ни единого земляка, даже такого, как Конгинда или Инослас, реально страшила меня. Однако я не настолько наивна, чтобы верить, что главный руниг Окнерда Пятого желает задержаться в Аргасте исключительно ради поддержания моего душевного равновесия.
– Ладно, я готова попросить своего жениха оставить вас при мне, но учтите, что участвовать в чем-либо, что будет трактоваться как предательство ему, не намерена! – прошипела безапелляционно.
– А вы, дражайшая кресса Греймунна, случаем, не забыли, где ваша настоящая отчизна? Сильно головой приложились? – ухмыльнулся нагло Инослас. – Уж поверьте, если бы я нуждался в вашей помощи подобного рода, то нашел бы аргументы и рычаги заставить ее предоставить. Но я в этом не нуждаюсь. На данный момент. Всего хорошего, дорогая. Выспитесь перед обрядом.
Я с негодованием уставилась на закрывшуюся за ним дверь, ненавидя этого человека за постоянные победы надо мной. Мне нечего пока ему противопоставить, нет даже полной уверенности, что я должна и имею моральное право пытаться. Разве хоть что-то из сказанного им неправда? Такая-сякая, но я дочь Гелиизена, могу злиться на дядю и всю страну за то, что нахожусь сейчас здесь, на пороге неизвестности в будущем, обречена на это вопреки своей воле – не такой ли путь проходили сотни и тысячи людей до меня? Реальности плевать на наши желания или их отсутствие, нет дела до страстей, долгу нет смысла противопоставлять свое «хочу». Инослас хоть тысячу раз может бесить меня, но в том, что ради интересов нашего государства он сделает что угодно, не приходилось сомневаться. И, по сути, те клятвы, что я дала Бора, не отменяли моей принадлежности Гелиизену и обязательств нормального гражданина перед страной.
Но почему же мне так хотелось малодушно их игнорировать? И это не ощущалось нисколько неправильным. Я ведь могу просто промолчать в нужный момент, не открыть рта в просьбе или не проявлять настойчивости и… остаться совершенно одна? Шараак с этим, но дома отец, и как я могу быть уверена, что мое неповиновение не нанесет ему вреда или не станет вообще приговором? Как же это главный руниг не вспомнил об этом способе воздействия. Да просто он точно знает, в каком направлении пойдут мои мысли, и зачем сотрясать воздух прямыми угрозами, если додуманные куда как эффективнее.
Интересно, а папа одобрил бы то, что явно затевает Инослас? Ну конечно да, он ведь политик, этого не отнять. Хочется верить, что он бы всеми силами постарался сделать пешкой в этой игре не собственную дочь, но если уж от этого никуда не деться… Разве что подсказал бы мне, как обезопасить себя со всех сторон, хотя в подобных вещах нет и не может быть полных гарантий не пострадать.
Что будет готов сделать онор Бора, узнав, что я способствовала проникновению в их земли изворотливого шпиона? Помыслить об этом было страшно, да и все, что ждет впереди, виделось в мрачноватых тонах.
Появление Ундо, однократно стукнувшего в дверь и ввалившегося внутрь с очередной парующей кружкой, прервало мои хаотичные метания по комнате.
– Ну вот и пришел я попрощаться, крохотуля, – пробасил он, протягивая мне свою ношу. – Тебе уже получше, а у меня хлопот и в других местах хватает. А это тебе, чтобы не захворала от переживаний за ночь, поспи ты ее лучше.
– А вы разве не останетесь на торжество? – спросила, покорно принимая вкусное лекарство от лекаря. За эти дни я к нему почти привыкла, к его успокоительному, пусть и временами непонятному бормотанию, к заботливым касаниям мозолистых рук, даже к этой ужасной растрепанной бороде.
– Ой, да было бы что праздновать, – отмахнулся пожилой анир, чуточку обижая меня.
– Свадьба в Аргасте не повод для радости? – насупившись, я быстро отпила несколько глотков.
– Почему же, повод. Но наши свадьбы – то соединения двоих, не требующие алтарей, свидетелей да шумных застолий. Это только между женщиной и мужчиной, и клятву они дают душам друг друга, а не богам да безразличным к этому людям. И не в один момент такое происходит, дело небыстрое так соединиться, ни суеты, ни вмешательства постороннего не терпящее. Не с богами же им век вековать и не с чужими людьми.
– Но должно же быть подтверждение, обряд. Без них разве это законный брак? – удивилась я.
– Вот и получишь ты завтра свое подтверждение, крохотуля, а когда Бора свое, это пока никому неведомо.
Мои веки опять стали наливаться тяжестью, а мысли ворочаться все медленнее.
– Вот и славно, неча до зари тут ноги стаптывать, – удовлетворенно пробормотал Ундо, отбирая у меня тяжелую кружку. – Спи себе, да помни: что напоет сердечко женское, то и слушай, ни о чем не сожалей, да ледышкой не оборачивайся. Не будет от этого хорошо никому, ведь не такая ты.
– Кресса Греймунна, просыпайтесь уже! – разогнал мою сонливость визгливый голос Конгинды. Вроде же только подушки головой коснулась – и вот уже она. – У нас масса дел и приготовлений!
Я поморгала, глядя в окно, и поняла, что проспала, очевидно, и конец прошлого дня, и всю ночь – снаружи явно было солнечное утро.
Дверь широко распахнулась, и Ронра и еще один незнакомый анир внесли в комнату огромную бадью, в которой на дне плескалась вода, а кресса Конгинда кинулась занавешивать простыней окно, бормоча что-то о бесстыдстве местных.
Вежливо поздоровавшись, парни покинули помещение, чтобы почти сразу вернуться с ведрами горячей воды, а спустя несколько минут и с парой сундуков, судя по виду прихваченными нами из Гелиизена, совсем не похожих на те, в которых мне слал подарки будущий супруг.
– Это виданное ли дело, кресса Греймунна! Эти дикари предлагали вас вымыть перед церемонией в их общей бане, прямо там, где эта солдатня после своих тренировок купается! – начала свою обычную песню противная женщина. – Никакого уважения, понятия о приличиях! Видела я эту их баню, там же… все насквозь пропахло этими потными мужиками!
Едва сдержала непристойное хрюканье от смеха, потому что последнее у самой Конгинды прозвучало с каким-то сдавленным придыханием и сглатыванием, будто она подавилась словами или еще чем.
Я уже почти собралась спустить расстегнутое платье с плеч, когда в дверь снова постучали.
– Нельзя-нельзя! – завопила женщина, но онор Бора не собирался ее слушать.
– Я войду лишь на мгновение! – предупредил он, пренебрегая ее предупреждением, возмущая и смущая меня одновременно. Пришлось сжать ткань на груди.
– Прости, Ликоли, мне следовало прийти чуть раньше, да только сейчас смог. – Впервые я видела его запыхавшимся, раскрасневшимся, словно он бежал в спешке очень долго. – Мой подарок только подоспел, уж не сердись.
Он сунул руку за свой жилет, а я вдруг вспыхнула, заметив, как капля пота катится по его шее к ключице, стремясь скрыться под рубахой, и будто опять увидела его обнаженным по пояс, как вчера.
Бора извлек небольшой сверток из мягкой кожи и протянул его мне. Осторожно развернув, я еле сдержала пораженный вздох, а вот кресса Конгинда не смогла. В складках обычной кожи, как нечто почти не примечательное, лежало целое сокровище. Серьги, ожерелье и браслет в виде простеньких цветков с пятью лепестками, но вот вырезан каждый из них был из цельного куска бесценного нириса. И представить страшно, сколько это могло бы стоить, ведь даже крошечные кусочки этого камня, попадавшие к гелиизенским ювелирам из Аргаста, оценивались в баснословные деньги. Их принято было наделять массивными оправами и не использовать с другими камнями, ведь смысла не было – нирис затмил бы их все равно, сделал бесцветными и невидимыми на своем фоне. Темный, как беззвездная полночь, пока не познал света, он вспыхивал мириадами лучистых искр, поймав лишь единственный луч, и являл взору свой истинный глубочайший интенсивный синий цвет. Говорили, что коже любой женщины, с которой он соприкасался, этот минерал придавал чудесное сияние, превращая ее в неотразимую красавицу.
– Ох, Пресветлая, это же как десять моих поместий стоит! – отвлекла меня от завороженного любования работой мастера и игрой камней кресса Конгинда, и, покосившись на нее, я увидела, как она смотрит на подарок Бора – голодно и алчно, едва ли не трясясь всем телом.
Предводитель же аниров, не обращая на нее внимания, поднял одну серьгу, поднес к моему уху и уставился в лицо. Нахмурился, вдруг вздохнул досадливо и вернул драгоценность на место.
– Нет, всего лишь камень, где ему повторить цвет твоих глаз, Ликоли, – раздраженно сказал он и собрался уходить.
– Спасибо, это просто великолепно, – опомнилась я, порывисто дотронувшись до его плеча.
Бора посмотрел на мою руку, ноздри его вздрогнули, и уголок рта чуть поднялся, а я, смутившись, прижала конечность обратно к своей груди.
– Ну если так, то оно того стоило, – с непонятным выражением произнес он. – Жду тебя у алтаря.
– На правах более старшей, а так же давно и счастливо состоящей в браке подруги, хочу дать вам совет, кресса Греймунна, – обманчиво заботливым голосом процедила Конгинда, пока я осторожно заворачивала обратно роскошный подарок жениха. – Подарки от мужчины следует принимать с холодным достоинством или даже легким пренебрежением, дабы не поощрять в них мысль, что он вам угодил и на этом может успокоиться. И уж тем более не следует ему практически на шею вешаться – этим вы даете ему едва ли не открытое непристойное обещание.
– Непристойное обещание? – Даиг, я уже едва выносила эту женщину. – Он через несколько часов станет моим мужем, и о каких непристойностях может тут идти речь? Уже ночью мы будем в одной постели!
Конгинда издала каркающий звук, словно мои последние слова встали ей поперек горла.
– Кто знает, каких мерзостей принято требовать даже от законной супруги у этих дикарей? – придушенно зашептала она, пронзая меня кипящим от праведного гнева взглядом, под которым и раздеться-то было неловко. – На вашем месте я бы вела себя чрезвычайно отстраненно и всячески подчеркнула, как тяготит вас необходимость потакать низменным прихотям варвара, и глядишь – ему быстро надоест и он оставит вас в покое со своими домогательствами сразу после зачатия ребенка. Сейчас же он смотрит на вас так, будто вы лучшая еда из всех, что ему случалось увидать, и готов наброситься и сожрать, как животное. Отвратительно!
– Кресса Конгинда, а я вот безмерно рада, что каждая из нас на своем месте!
– Мне это следует понимать как то, что брак с этим… аниром наполняет вас радостью? – язвительно спросила она.
– Вам это следует понимать как то, что в ваши обязанности входит помочь мне с одеждой и прической и стать свидетельницей обряда моего супружества, и на этом все! Давать мне какие-либо, безусловно, ценные советы вас кто-то уполномочил?
Кресса поджала тонкие губы и опустила осуждающий взор.
– Нет, кресса Греймунна.
– Ну раз так, то я бы хотела продолжить подготовку в тишине. Вы не против?
– Как я могу… – начала она мямлить.
– Вот и договорились, – отрезала я.
О, Пресветлая, где бы мне еще набраться решимости разобраться и в ситуации с Иносласом с такой же легкостью? И возможно ли это вообще?
От помощи обиженно сопящей аристократки с мытьем волос я отказалась, и пока приводила себя в порядок, поливаясь теплой водой и натираясь мягкой мочалкой с душистым мылом, Конгинда возилась в сундуках, откуда извлекла наконец богато расшитое платье традиционного цвета первой весенней листвы.
Проследив взглядом за женщиной, расправлявшей складки ткани, я подумала, что в первый раз было как-то не до соблюдения всех традиций и в одежде, и в остальном. Не вел меня к алтарю отец тогда, не поведет и сейчас. Не говорит ли это о том, что мой второй брак окажется не намного удачнее предыдущего. Прежде меня всегда забавляло маниакальное следование всяким традициям, а временами и раздражало, но для чего-то же их придумывали, соблюдали их поколениями… Ой да ерунда! Как будто все, кто женился с дотошным соблюдением ритуалов, стали счастливыми в супружестве. Да и никакого особого счастья я не жду, не превратилось бы в кошмар – и то славно.
Мои черные и без того непослушно-волнистые волосы совсем закрутились после мытья, что вызвало очередную недовольную гримасу Конгинды, когда она взялась помогать мне их просушивать мягким полотном. Пряди гелиизенских чистокровных аристократок были обычно разных светлых оттенков и прямыми, легко укладывались в любые сложные прически, а мои упрямые – наследие рунаэсской половины крови, вечно из них вылезали и растрепывались. Но добровольная помощница взялась за них с таким рвением, которое впору было бы именовать, скорее, остервенением, что уж точно или уложит их как надо, или оставит меня лысой.
– Ну вот, хоть что-то получилось, – с самодовольством произнесла она, доставая из короба зеркало и демонстрируя мне результат.
Да уж… Что-то точно получилось. Некая конструкция из золотых нитей и безумного количества шпилек со сверкающими камнями головками, коих было едва ли не больше чем самих волос, и при каждом повороте головы она переливалась всеми цветами радуги, отчего моя не слишком сияющая после болезни смуглая кожа стала казаться вообще какой-то сероватой.
Шараак бы с ним, но вот с платьем смотрелось совершенно удручающе. Мало того, что оно пошито было, похоже, или неточно по моим прежним меркам, или просто я за время изнурительной дороги и хвори сильно похудела, но в талии и бедрах оно болталось, не говоря уже об этом цвете, что и раньше-то никогда мне не шел, а теперь еще больше подчеркивал последствия последних дней. Ах, ну и наплевать! Кому какое дело, как я выгляжу. Впервые стояла у алтаря в дорожной одежде, сейчас буду напоминать полумертвую.
Недовольная физиономия взирающей на меня Конгинды подтвердила мои выводы о внешнем виде, но, в отличие от меня, аристократка нашла это поводом для активной деятельности, а не для смирения. Умчавшись куда-то, она вскоре вернулась с целой золоченой кошелкой всевозможных белил-румян-помад и взялась за мое лицо, недовольно шикая, когда не выдержав, я чихала.
Она уже почти закончила, когда почти без стука вошел главный руниг. Лишь раз взглянув на меня, он прищурился и даже покраснел, явно приходя в ярость, чего мне видеть еще в столь откровенной форме не случалось.
– Вы что сотворили с ней, позвольте поинтересоваться, кресса Конгинда? – процедил он ледяным тоном. – Возможно, вы не поняли своим чрезвычайно крошечным мозгом, что девушку мы готовим к свадебному обряду, а не к похоронному?
– Да что вы себе позволяете! – вспыхнула аристократка. – Как вы смеете оскорблять и меня, и мои неимоверные усилия!
– Да что вы, дорогуша, наоборот, я поражен вашими способностями! – огрызнулся Инослас. – Теперь я точно знаю, к кому мне нужно будет обратиться, если возникнет необходимость превратить нечто прекрасное в уродливо-безвкусное. Равных вам нет.
– Я…
– Вы уходите отсюда, кресса Конгинда, и, кстати, не забудьте прихватить все свое ба… имущество, потому как после церемонии времени на долгие сборы у вас не будет.
С бесконечно обиженным видом она прошествовала прочь, постаравшись как можно громче хлопнуть дверью, а Инослас тут же намочил в ведре с уже остывшей водой край полотна и почти накинулся на меня, начав оттирать кожу, чем буквально шокировал в первый момент.
– Я сама! – попыталась я выхватить ткань.
– Вы нарочно? Сговорились с этой безмозглой идиоткой? – зашипел руниг, уступая. – Думаете, если она вас своими помазушками сделает вдвое старше и страшнее, анир возьмет и откажется от вас у алтаря?
– Не было у меня таких мыслей, – возразила я, ощутив, что мужчина принялся выдергивать шпильки из моих волос.
– Ваши попытки бунтовать так или иначе бессмысленны, кресса Греймунна, – раздраженно бормотал Инослас, расправляясь с прической. – Вы ведь любите своего родителя? Желаете ему долгих лет здравия и покоя?
– А я все думала, когда же вы пустите в ход этот подлый прием, кресс Инослас. – От злости я стала оттирать кожу вдвое сильнее.
– Даже не представляю, о чем вы, – презрительно фыркнул мужчина и, заглянув мне в лицо, удовлетворенно кивнул и сунул в руку гребень. – Просто расчешите. Большего вам не нужно.
И действительно, после удаления всей косметики и растирания моя кожа будто ожила и вернула краски, волосы же, улегшись свободными волнами, дополнили вполне себе приличный вид. А колдовское сияние подаренного Бора нириса совершило буквально чудо. Я глядела на себя в зеркало и думала, что будь обстоятельства другими, могла бы испытывать радость, представ перед женихом такой.
– Ну, идемте же, – поторопил меня Инослас, набрасывая на плечи мех и предлагая руку. – Ваш будущий супруг уже извелся в ожидании.
– Вы же понимаете, что, произнеся клятву, я полностью перейду под его опеку и власть, – прошептала, пока мы не слишком быстро шли по площади. – Не рассчитывайте, что стану лгать мужу – это недостойно хоть здесь, хоть в Гелиизене.
– Странно слышать что-то о лжи в пределах брачных уз от девушки, выросшей в коридорах дворца и наблюдавшей за манерами знати, – насмешливо пробормотал главный руниг. – Плохо лишь то, что выплывает наружу, о чем не знают – и не будет осуждено. Да и о той легкости, с которой эти самые узы могут быть разрушены, вы же уже осведомлены. Все зависит лишь от силы того, кто пожелает за это взяться.
– Ну здесь сила точно не на вашей стороне.
– Не на НАШЕЙ стороне, кресса Греймунна. И так обстоит прямо сейчас. Но расклад имеет свойство меняться. Скажите, вы желаете еще раз угодить не на ту сторону, что выйдет победителем? Опыт ничему не учит? Ведь второй раз вам может совсем-совсем не повезти.
Возражать больше я не стала, потому что мы уже почти подошли к большой толпе аниров, что топтались у дверей одной из казарм, глядя на нас пристально и нетерпеливо. Они расступились, открыв взгляду своего предводителя, порывистыми шагами метавшегося вдоль бревенчатой стены, но при нашем появлении он резко вскинул голову и замер, глядя на меня с непонятной, но будоражащей все внутри интенсивностью. Ну вот и все, время пришло.
Глава 9
– Итак, веселье начинается, кресса Греймунна, – еле слышно пробубнил под нос Инослас, и мне даже почудился отзвук чего-то напоминающего тоску в его вечно насмешливом тоне.
– Я не жду никакого веселья, – не смолчала я, а Бора на мгновение нахмурился, продолжая пристально смотреть мне в лицо, и пошел навстречу.
– Ликоли, – произнес он и шумно вдохнул, останавливаясь напротив, поднял руку, как будто собирался схватить прядь моих волос.
– Вам стоило дождаться меня внутри, – растерявшись от будоражащей насыщенности его взора, пролепетала я. – Тебе.
– Я и так ждал долго! – ворчливо ответил предводитель аниров, отдергивая кисть. – Но если для тебя так уж важны все эти условности…
Развернувшись на пятках, он стремительно зашагал в сторону большого бревенчатого дома, скорее всего, одной из казарм. Здесь я и выйду снова замуж? На секунду попыталась зачем-то вспомнить, как выглядел тот храм Даиг, в котором я стала женой Алмера, но не смогла восстановить в памяти ни одной особенности. Ведь фасады всех домов Пресветлой созданы одинаковыми, как и внутреннее их убранство.
Инослас сжал мой локоть, понукая идти вперед, а меня неожиданно натурально затрясло, и каждый следующий шаг давался сложнее предыдущего. Как если бы я шла туда, откуда обратного пути не будет никогда.
Внутри большое помещение оказалось пустым и явно идеально вымытым совсем недавно. Стекла окон так оттерты, что даже невидимы, доски пола и стены сияли золотистым оттенком, будто дерево было новым, и даже пахло влагой, мылом, чистотой, а вовсе не мужским потом… или чем там должно разить в казарме.
Читать бесплатно другие книги:
