Сладость на корочке пирога Брэдли Алан

Вот! Я произнесла это!

– … и никто еще не знает об этом, кроме тебя и меня – ну и убийцы, естественно.

Она смотрела на меня секунды три, не больше, и потом спросила:

– Кто же убит?

– Я не знаю. Вот почему я здесь. Но мне кажется разумным, что, если кто-то умирает у нас на грядке с огурцами и даже полиция не может установить личность, самое вероятное место в окрестностях, где он мог остановиться – если он останавливался в окрестностях, – это «Тринадцать селезней». Ты можешь принести мне учетную книгу?

– Не обязательно приносить ее, – ответила Мэри. – Сейчас у нас только один постоялец, и это мистер Сандерс.

Чем больше я разговаривала с Мэри, тем больше она мне нравилась.

– И это его номер, – любезно добавила она.

– Откуда он? – спросила я.

Ее лицо омрачилось.

– Честно говоря, не знаю.

– Он тут прежде останавливался?

– Насколько я знаю, нет.

– Тогда мне надо взглянуть на учетную книгу. Пожалуйста, Мэри! Пожалуйста! Это очень важно! Полиция скоро будет здесь, и тогда будет уже слишком поздно.

– Я попытаюсь… – сказала она и, отперев дверь, выскользнула из номера.

Как только она ушла, я распахнула дверь шкафа. Если не считать пары деревянных вешалок для одежды, он был пуст, и я обратила внимание на кофр, облепленный наклейками, как днище корабля раковинами. Эти разноцветные прилипалы имели имена – Париж, Рим, Стокгольм, Амстердам, Копенгаген, Ставангер и так далее.

Я подергала замок, и, к моему изумлению, он подался. Чемодан был открыт! Две половины легко распахнулись, и я обнаружила себя лицом к лицу с гардеробом мистера Сандерса – серый саржевый костюм, две рубашки, пара коричневых оксфордов[23] (с серой саржей? даже я не настолько глупа!) и мягкая театральная шляпа, напомнившая мне виденные фотографии Г. К. Честертона в «Радио Таймс».

Я вытащила из кофра ящики, стараясь не потревожить их содержимого, – пара волосяных щеток (подделка под черепаховый панцирь), бритва (самозатачивающийся «Валет»), тюбик для бритья («Морнинг прайд Брашлесс»), зубная щетка, зубная паста («Тимол» – особенно рекомендуется для уничтожения бактерий, вызывающих кариес), щипчики для ногтей, расческа (пластик) и пара квадратных запонок (черный янтарь из Уитби, серебром выложены инициалы – Г. Б.).

Г. Б.? Разве это не номер мистера Сандерса? Что может означать это Г. Б.?

Дверь открылась, и мне прошипели:

– Что ты делаешь?

Я вздрогнула. Это была Мэри.

– Я не смогла достать учетную книгу. Папа… Флавия! Ты не можешь так просто рыться в багаже постояльца! Ты навлечешь на нас неприятности. Прекрати.

– Сейчас, – ответила я, заканчивая рыться в карманах костюма. В любом случае они были пусты. – Когда ты в последний раз видела мистера Сандерса?

– Вчера. Здесь. В полдень.

– Здесь? В этом номере?

Она сглотнула и кивнула, отведя взгляд в сторону.

– Я меняла простыни, когда он подошел сзади и схватил меня. Зажал рукой рот, чтобы я не могла крикнуть. К счастью, в этот момент папа позвал меня со двора. Это его чуток испугало, да. Не думай, что я не пыталась отбиться. Ненавижу его грязные лапищи! Я бы выцарапала ему глаза, если бы у меня было хотя бы полшанса.

Она посмотрела на меня с таким видом, будто сказала мне слишком много, как будто между нами внезапно раскрылась огромная социальная пропасть.

– Я бы выцарапала ему глаза и высосала глазницы, – произнесла я.

Ее глаза расширились от страха.

– Джон Марстон, – сказала я, – «Голландская куртизанка», 1605 год.

Повисла пауза длиной примерно в две сотни лет. Потом Мэри начала хихикать.

– Да-а, ну ты и штучка! – сказала она.

Через пропасть был переброшен мост.

– Действие второе, – уточнила я.

Через несколько секунд мы обе согнулись от смеха пополам, прикрывая рты руками, прыгая по комнате и фыркая в унисон, словно пара дрессированных тюленей.

– Фели как-то читала нам ее вслух под одеялом, подсвечивая фонариком, – сказала я, и почему-то эта деталь рассмешила нас еще больше, и мы хохотали, пока не обессилели от смеха.

Мэри обняла меня и сжала изо всех сил.

– Ты чудо, Флавия, – объявила она. – Честное слово. Пойдем сюда – взгляни на это.

Она подошла к столу, взяла черную кожаную коробочку, расстегнула ремень и подняла крышку. Внутри угнездились в два ряда по шесть маленькие стеклянные флакончики, всего двенадцать. Одиннадцать из них были наполнены жидкостью желтоватого оттенка, двенадцатый на три четверти был пуст. Между рядами флакончиков оставалась полукруглая выемка, как будто не хватало какого-то трубчатого предмета.

– Как ты думаешь, что это? – прошептала она, в то время как голос Тулли гремел где-то в отдалении. – Думаешь, это яды? Очередной доктор Криппен[24], этот наш мистер Сандерс?

Я открыла начатый флакончик и поднесла его к носу. Пахло так, словно кто-то капнул уксусом на липкий пластырь, – острый белковый запах, как будто в соседней комнате жгли волосы алкоголика.

– Инсулин, – определила я. – Он диабетик.

Мэри ошеломленно посмотрела на меня, и я вдруг поняла, как чувстовал себя Архимед, когда сказал в ванной: «Эврика!» Я схватила Мэри за руку.

– Мистер Сандерс рыжий? – требовательно спросила я.

– Рыжий, как кленовый лист. Откуда ты знаешь?

Она уставилась на меня, как будто я была мадам Золандой на церковном празднике, в тюрбане, шали и с хрустальным шаром.

– Волшебная догадка, – сказала я.