Руки прочь, профессор Шэй Джина
Задача сложная. И алгоритм её решения – новый. Так как я опоздала, Ройх персонально для меня диктует пояснения для решения.
– Понятно?
Когда я заканчиваю, он смотрит на меня с таким необыкновенным презрительным одобрением, изобретенным специально для меня. И так меня это бесит, что сдержаться просто невозможно.
– Понятно, – киваю, – но по идее, эту задачу и старым алгоритмом можно решить. Только коэффициенты сменить.
– Да ну? – Ройх язвительно приподнимает бровь и щедрым жестом указывает мне на доску. – Рискнете доказать утверждение, Иванова?
За партами тихо воют – причем так, что совершенно точно понятно, кто-то из моих однокурсников понял, что живыми они отсюда сегодня не выйдут.
Насрать. На все насрать.
Я просто хочу стереть с лица неуважаемого Юлия Владимировича эту паскудную улыбочку. Он так смотрит на тех, от кого вообще ничего не ждет. И нахрен пусть катится с этим своим отношением.
Старое решение погибает от моей безжалостной руки с классной тряпкой. Доску покрывают новые ряды формул и поясняющих схем. Новое решение в полтора раза короче, и ответ у него точно такой же.
Выписав последнюю цифру, я сама нацепляю гримасу снежной королевы.
– У вас есть замечания, Юлий Владимирович?
Смотрит на меня, и сразу становится понятно – за эту сессию он выпьет из меня абсолютно всю кровь. Не пожалеет. И по уму я должна бы вести себя потише. Вот только потише я не могу. Слишком уж глубоко меня задевает этот сраный конфликт. И тот факт, что озабоченного козла не уволили. И тот факт, что я – лохушка, повелась на обещания проректора и отдала им запись. Стерла из памяти своего телефона.
Они обещали во всем разобраться. Не изменилось вообще почти нихрена.
– Что ж, надеюсь, курсовой проект у вас так же самобытен и состоятелен, – Ройх едва-едва кривит губы, – жду после пары. Потом уже не приму.
Приебался ведь со своим курсовиком…
Заранее предвкушаю, как швырну его ему в рожу.
Ну, не швырну, конечно, просто положу, но настроение будет примерно будто швырнула.
Наконец-то свободная прохожу к своему месту, падаю на стул, понимаю, что ноги меня едва-едва держали. Ройх возвращается к доске и даже удосуживается откомментировать мой способ решения, советуя его записать.
– Ты все-таки совершенно отбитая, Катюха, – шепчет Анька тихонько, склоняясь к самому моему уху, – могла бы и повежливее быть.
Повежливее…
Фыркаю.
Анька ведь не знает, сколько раз за последние несколько дней Ройх назвал меня шлюхой. Сколько раз предложил деньги за перепих, смазывая то минимальное добро, которое буквально мне навязывал.
Нахер вежливость. Устала.
– Нют, ты мне курсач распечатала? – тихо спрашиваю шепотом. Надо уже получить на руки то оружие, которым я буду атаковать Юлия Владимировича.
– Курсач? Какой курсач? – подружка удивленно поднимает брови. Как первый раз слышит.
– Я ведь тебе скидывала на почту. С утра, – произношу холодея.
– Ой, прости, я думала, это ты мой с корректировками прислала, – Анька строит виноватую мордашку, – хотела вечером посмотреть. Он ведь нам на завтра консультацию поставил.
– Вам на завтра, – шепчу тихонько, – мне-то на сегодня. Без права переноса во времени.
Интересно, когда уже жизнь мне подлянки перестанет подкидывать?
Конечно, Ройх даже и не пытается меня выслушать. Криво ухмыляется, пожимает плечами.
– Я предупреждал, Катерина. Проекта нет – на экзамен не допущены. Увидимся на допсессии.
Встает из-за стола, прихватывает кожаную папку, в которой носит заметки к лекциям, уходит.
А я же остаюсь в аудитории – смотреть в ненавистную спину, пытаюсь ровно дышать и прямо сейчас не удариться в истерику.
Я. Не. Могу. На допсессию.
Я каждый гребаный семестр бьюсь на переэкзаменовках, оспаривая предвзятость оценок Ройха, который единственный лепит мне пары на экзаменах.
Стипендия у меня не бог весть какая, но все же, когда я выворачиваю карманы, из последков оплачивая мамины счета, иметь несколько тысяч на еду – спасение.
Рожи у моих одногруппников как назло – злорадные. Хоть бы делали вид, что им меня жалко. Нет. Им поперек горла “мои выебоны” и умение практически в любой ситуации, кроме этой, доказать свою правоту. Когда был жив папа и жили мы на широкую ногу – мне прощали эти косяки за то только, с какой отдачей я клубилась на вечеринках. Сейчас я “загордилась” – так они думают. Не догадываются, что мне просто некогда, да и нет никаких сил зажигать. Плевать им. Только в радость, что Ройх меня срезает.
Из двадцати человек лишь Анька поглаживает меня по плечу, с виноватой полуулыбкой. А я изо всех сил стараюсь удержать в себе неумолимое желание на неё рявкнуть. Да, она проебалась, не подумала, не открыла мой файл. Но она единственная меня сейчас поддерживает.
– Кать, Кать, – чуть пониже локтя касается подрагивающая ладонь. Оборачиваюсь, смотрю в глаза Варе, нашей рассеянной принцессе.
– Я на той неделе в библиотеке распечатывала документ, – тихо улыбается она, – только ты скажи, что по учебе, Марина Анатольевна и сделает.
Такое ощущение, будто в глаза мне ударили слепящие лучи уже нежданного солнца.
– Господи, Варька, как я тебя люблю, – бросаю уже на лету, уже почти за дверью. Потом заобнимаю её.
У нас так-то не идут на уступки студентам. Считается, что для учебных вопросов мы должны суетиться сами, а у деканата не хватит финансирования. И если старостам еще иногда улыбается звезда милосердия, то все остальные, а особенно скандальные особы вроде меня, должны изыскивать средства сами. И тут… Библиотекарша. Боже, только б Ройх не ушел. У него, кажется, еще одна пара должна быть, у магистров, я могу успеть…
Марина Анатольевна – наша библиотекарша, с романтичными глазами тургеневской барышни, действительно оказывается настоящей Матерью Терезой и не только соглашается распечатать для меня учебный проект, но и в почту с её рабочего ноутбука разрешает зайти.
Когда старенький Кэнон начинает скрипеть костями и тянет первый лист бумаги в свое нутро – я снова готова разрыдаться, только на этот раз – от счастья.
Нет, спать все-таки надо больше двух часов в сутки, совершенно ни к черту становится эмоциональное состояние.
Я влетаю в преподавательскую за две минуты до звонка к началу второй пары. Прижимаю к сердцу злополучный курсач и имею несгибаемое намерение его Ройху втюхать не потом, так кровью. Костьми лягу поперек прохода. Вот только вместо Ройха наблюдаю там удивленную преподавательницу по информатике, с факультета айтишников, и не менее офигевшую моим эпичным появлением секретаршу.
– Мне бы Юлия Владимировича, – нервно выдыхаю, ощущая как горит под ногами земля, – вопрос жизни и смерти. Он в какой аудитории сейчас?
– Ни в какой, – покачивает головой Ольга Юрьевна, наш бессменный секретарь, – они поменялись парами с Глебом Андреевичем, и Юлий Владимирович на сегодня уже уехал.
Новость такая – хоть стой, хоть падай и начинай орать.
Почему, почему, почему все именно сегодня так по-дебильному складывается?
Видимо, ощущение разворачивающегося в моей душе конца света как-то отображается у меня на лице, потому что информатичка с секретаршей переглядываются с неожиданным сочувствием.
– Если у тебя срочный вопрос – попробуй заглянуть в кафе “Афродита” через дорогу, – советует Ольга Юрьевна, – Юлий Владимирович говорил, что не успел позавтракать. Он всегда только там и ест, если рядом с университетом.
Неожиданный квест, обрушившийся на меня с утра, получает новое продолжение. Я покрепче перехватываю скоросшиватель, в который загрузила распечатку, и иду в гардероб за курткой. Честно говоря, уже не особо надеюсь, что застану Ройха в долбаной кафешке. Просто хочу пройти все положенные мне круги ада до конца и осознать тщетность своего бытия на все сто процентов.
Под ногами – грязь и ноябрьская слякоть. Настроение – с каждым шагом к “Афродите” становится все мерзотнее. Так за ним бегаю. А зачем? За тем, чтобы он снова меня послал? Я же знаю, что он любыми средствами пытается выжить меня из универа. И не будь я настолько убийственно упряма – уже бы выжил. Только впереди еще год бакалавриата и два – магистратуры. Еще три года войны, а ведь у меня уже сейчас не хватает на неё никакого ресурса.
Так зачем я так упрямо шлепаю по этим гребаным лужам, в это гребаное кафе? Мне всерьез нужно озаботиться вопросом грядущей встречи с Вовчиком, потому что не могу же я вторые выходные подряд расставаться с полученной на смене выручкой только из-за того, что у моего братца есть чересчур глубокая привязанность к моим деньгам.
Наверное, это просто в очередной раз обострилась моя идиотская принципиальность. Никому не нужная!
Просто мне зачем-то нужно все-таки дойти до кафе, замереть на входе в зал, обвести его взглядом, не найти там нужного мне мудака.
Почему-то ощутить слабое удовлетворение, будто я – мазохистка и обожаю обламываться.
А потом – подскочить чуть не до потолка от внезапно упавшей мне на плечо жесткой ладони.
– Так кто из нас кого преследует, Иванова?
Профессор
Смотрит на меня темными своими, триста раз мной проклятыми, безднами. Столько проблем у меня из-за них эти три с лишним года. И сейчас только в них и смотрю. Нихрена больше не вижу. И не помню. Вроде пришел-то пожрать, а так и хочется рявкнуть официантке, чтобы не спешили с заказом.
Все, что я хочу съесть – вижу сейчас перед собой. И мое вожделенное блюдо стоит передо мной, губы свои сухие облизывает.
Пришла. Сама ко мне пришла. С пар свинтила даже. Поняла, что я уже всякое терпение от её выкрутасов теряю? Все еще хочет жить и чтобы её грязные дела остались секретом? Устала строить из себя умницу-разумницу?
Пальцы сами с её плеча на шею переползают. Знала бы эта девочка, сколько раз я мысленно смыкал эти пальцы на её горле и выжимал из него весь воздух. Даже сегодня, когда она передо мной выкаблучивалась, зная прекрасно, что выполнить мои условия у неё понтов не хватило.
– Ну что? Зачем пришла? – я шепчу вкрадчиво, а мои пальцы не успокаиваются, продолжают путь, перебираются на спину девчонки, ползут по ней вниз, – неужто ты надумала договориться, Катерина?
Молчит. И смотрит на меня как кролик на удава. Не хамит. Не орет. Не бежит.
Конечно, это не “да”. Но во всем, что её касается – мне просто отказывает разум. А сейчас я не в вузе. И маска, которую с таким трудом держу там, на лекциях, трескается все сильнее.
Все на что хватает – не сгребать маленькую дрянь в охапку прямо здесь, в дверях в кафе. А вот толкнуть её в сторону, под прикрытие угла, чтобы уже тут впечататься в её тело своим…
Девчонка выдает тихий стон, а я – ненавижу её лишь сильнее. Потому что так мало с её стороны, а у меня уже все шлицы сорвало.
Год себя убеждал – это просто аморально, настоящий кошмар, так свихнуться на студентке, да еще и на этой. Умнице-красавице, гордости курса. Такие как она даже не на одном курсе ведь бывают.
Сколько-то выдержал. И наверное, еще бы продержался. Если бы только раз не дал себе волю…
Чтоб потом узнать, что меня просто поимели. Чтоб подставить.
И за это я её порву, сожру, ни клочка живого не оставлю, в пыль кровавую разотру, только… не сейчас.
Самое отвратительное – ничего не поменялось. Все как было, так и осталось. И те конвульсии, что сейчас бьют мое тело, как двести тысяч вольт разом – это совесть меня карает. За то, что не удержался. За то, что держу маленькую дрянь, гребаную гордость всего факультета строительства и архитектуры, на весу, за то, что пальцы мнут её задницу, будто это тесто, за то, что зубы впиваются в тонкую кожу шеи.
Я почти хочу, чтобы она заорала, снова брыкаться начала, а она – ногами меня обнимает и снова тихонько постанывает.
Дьявол. Снова я в это… Без права на пробуждение…
Но так её хочу… Если бы не два слоя ткани между нами – прямо сейчас ей бы и засадил. Натянул бы на себя по гланды, так чтоб с первого же раза сил орать не осталось.
Знаю, что сделать. Хоть что-то взять сейчас, чтобы хоть как-то дать себе передышку. Накрыть налитые, пухлые, спелые губы ртом и достать языком до гланд.
Сладкая дрянь.
Столько раз других трахал за эти три года, представляя её – самому противно. А сейчас в руках держу. На вкус пробую.
Еще один стон. Выгибается мне навстречу. Ноги крепче стискивает на моей поснице. Да что ж ты со мной делаешь, маленькая стерва! Я ж с тебя кожу сниму и на коленях заставлю стоять, пока они синие не станут. Ты вообще забудешь, что у тебя хоть какие-то другие клиенты были!
– А ну-ка прекратите сейчас же, – возмущенный голос за моим плечом в первый раз я воспринимаю как досадную раздражающую помеху.
– Прекратите, а то я полицию вызову. Здесь вам не бордель. Мужчина, я к вам обращаюсь.
Меня бесцеремонно за плечо трясут. Отвлекают. Выдирают из судорожного кайфа обладания вожделенной моей дрянью. Отпускаю её рот, чуть поворачиваюсь. Вижу хозяйку кафе, полноватую женщину. Обычно вполне терпимой её нахожу, сейчас хочется посоветовать ей собой лучше заняться, чем ко мне лезть.
– Убирайтесь немедленно, – возмущается тем временем тетка, праведно пламенея лицом, – как не стыдно. Взрослый мужчина. Профессор. У меня тут семьи с детьми приходят! А вы что тут творите?
Совершенно неожиданно у меня в мозгу матфильтр находится. И четыре фразы подряд, которыми я хочу ответить отвлекающей меня хамке, этот матфильтр не проходят. Чересчур матерные даже для этой уебанской ситуации.
А потом – дело решает Иванова. Совершает какой-то дикий рывок, выворачивается из моей хватки, хлопает дверью кафе, оставляя меня один на один на один с краснорожей драконихой.
– Ну хоть у кого-то стыд проснулся, – удовлетворенно кивает тетка, скрещивая руки на груди.
Смотрю на неё секунды три, потом – посылаю в жопу. Она начинает раздуваться как воздушный шар, я только морщусь и выхожу на крыльцо кафе. Оглядываюсь. Хочу убивать. Сбежала Иванова, ну конечно, ни следа не видать. В университет рванула или куда-то еще?
– Эй, вы, мусор свой заберите, – стопку белых листов в синем скоросшивателе фурия из кафе чуть не в лицо мне швыряет, только из-за того, что я к ней поворачиваюсь с весьма ядовитым видом – передумывает и просто молча пихает в руки.
– Прошмандовка ваша выронила, – шипит она зло, – чтоб я больше здесь вас обоих не видела.
– Была охота травиться, – холодно роняю, сам без особого трепета прощаясь с этим посредственным заведением. Всех и плюсов было, что в районе университета здесь кормили худо-бедно съедобно и в меню что-то кроме шоколадных кексов имелось.
Папку открываю только в машине. Недоверчиво пролистываю страницу за страницей. Откладываю, испытывая желание побиться головой об стену.
Господи, вот ведь ебнули гормоны в голову. Решил, что девчонка капитулировать явилась. Зажал, облапал, даже не целовал – рот языком трахал. А она курсовик принесла. И теперь имеет возможность устроить в университете именно такой скандал, который мне накануне ученого совета вообще не нужен.
6. Диктатор
Катя
Сама не знаю, как добралась до общаги. Это была какая-то глубокая, темная кома, огненная агония, отнявшая у меня несколько часов жизни. Я и осознаю-то себя уже не где-нибудь, а в темени под одеялом общажной комнаты.
Осознаю и тут же буквально судорогой сводит от захлестнувшего с головой воспоминания. Безмолвная, бестолковая оторопь, одолевшая при встрече с самым ненавистным человеком в моей жизни. Даже Вовчика не ненавижу так, как Ройха. Потому что Вовчик ни за что в жизни не заставит меня испытать в его адрес хоть что-то человеческое. Я презирала его в детстве, ненавидела за то, что мама смотрит ему в рот. Знала, что это неправильно, так относиться к брату, но… Ни один брат моих подруг не бил сестер тайком. Не воровал их кукол, чтобы выжечь им глаза окурками, не подкидывал сигарет, чтобы влетело еще и от мамы, не отнимал личных денег под любым благовидным предлогом.
Вовчик таковым был. И я этого никогда не забуду. Злопамятная сука, да, это я.
А вот Ройх…
Что он со мной сделал?
Что такого произошло, что со мной вдруг случилось… Это!
В какой момент из той, что с удовольствием врезала бы неуважаемому профессору куда удастся – по морде, по яйцам – все хорошо, все на пользу, – я вдруг превратилась в постанывающую, захлебывающуюся каким-то совершенно немыслимым жарким удовольствием потаскушку?
Господи, я даже курсач выронить умудрилась! Как? Это ведь было вообще единственное, зачем я к нему пришла.
От вопросов гудит в голове. Пока нет Оксанки – я даже бессильно вою и луплю кулаками подушку. Честно говоря, помогает это не очень. Да и что вообще может помочь? Что вдруг заставит меня забыть, как я цеплялась за Ройха, выгибалась ему навстречу и думала…
Господи, лучше даже не вспоминать, что я при этом думала. Это что-то безумное было. Не мое. Пьяное и неадекватное. Совершенно необоснованное.
Приходит Оксанка – я заставляю себя встать. Не хочу её пугать. Она не с нашего потока, что я прогуляла почти весь день – просто не знает. Но если заметит, что я дрыхну в дневное время – и коменду поднимет, и в скорую позвонит. Шило в жопе беспокойное ей спать не даст.
Правда – хер разберет, что я и кому пытаюсь доказать тем, что пытаюсь что-то из себя строить. Из рук все равно все валится. И Анькин курсач, который я пытаюсь делать – совершенно никак не желает двигаться с места. Даже просто перенабрать нужные формулы из лекций никак не получается…
Когда начинает звонить телефон – я даже трубку брать не хочу. Потом вспоминаю, что возможно это из клиники звонят – дергаюсь к телефону. Если маме стало хуже или лучше – хочу быстрее об этом узнать.
Увы.
Фамилия абонента оказывает на меня такое действие, что я от ужаса чуть не швыряю телефон под батарею, только в последний момент спохватываюсь.
Ройх, конечно, та еще сволочь, но обрекать себя саму на покупку нового смартфона, да даже на ремонт этого – я не готова. Просто вырубаю звук и откладываю телефон в сторону. Сейчас он не дозвонится и отвяжется…
Ну, да, щас, размечталась, Катя!
Звонит и звонит. Аж пять прозвонов подряд до отбоя делает. А потом присылает СМС. СМС не страшно, так и быть, открою.
Лучше бы не открывала!
“Или ты через три минуты вытащишь свою задницу из общаги, Иванова, или я сам зайду”.
Волосы чуть не дыбом встают.
Чтобы потом по всей общаге ходили слухи, что ко мне препод “в гости” ходит?
Урод он все-таки. Совершенно выбора не оставляет!
Когда иду на подгибающихся ногах навстречу ужасу и смерти – отчаянно и бессмысленно надеюсь, что на самом деле – это какой-нибудь пранк. И не думал он приезжать, просто… Зачем-то мне мозг выносит.
Да, дебильный вариант, я понимаю. Просто это сейчас хоть как-то утешает. А мысль о том, что я хоть сколько-нибудь пробуду в компании этого озабоченного козла – нет. И думать при этом обо всем, что сегодня в кафе случилось… Просто ужас.
Конечно же, утешиться мне нечем. Ройх ждет меня на самом краю парковки. Как раз там, где пару дней назад парковался ублюдок-таксист. Стоит, курит.
– Пожалуйста, оставьте вы меня в покое, – прошу отчаянно, останавливаясь в трех шагах, – ну что вам от меня надо-то?
Он молчит, то ли разделывая меня взглядом на части, то ли раздевая – а я с перепугу в длиннющий пуховик влезла, который мне еще отец покупал. Затягивается так нарочито вдумчиво, будто специально время тянет.
– Ты ужинала?
Вопрос застает меня совершенно врасплох. Настолько, что я сначала головой покачиваю, а потом спохватываюсь – зачем это сделала. Это ведь Ройха совершенно не касается.
– Садись, – он кивает влево, так спокойно, будто и не сомневается, что я поспешу его послушаться, – я знаю неплохой ресторан в конце улицы.
– Никуда я с вами не поеду, – мой голос дрожит, и я на самом деле близка к истерике, – с вами – никогда в жизни.
Смотрит на меня так – хочется пристрелиться. В одних только темных глазах все уничижение мира. Внутренне почти готова слать его матом, во всех мыслимых и немыслимых направлениях, если снова начнет меня прессовать.
– Ладно, – наконец криво ухмыляется Ройх, – значит, будет не ресторан. Будет кафешка, до которой мы догуляем пешком. Это достаточно безопасное место, чтобы поговорить, на твой вкус, Катерина?
– Нет, конечно, – категорично мотаю головой, – с вами я вообще никуда не пойду. С места не сдвинусь. И говорить нам не о чем.
– Думаешь? – темная бровь Ройха выразительно изгибается, и он на несколько секунд ныряет в машину, чтобы потом выразительно стукнуть по ладони папкой с моим курсовиком, – что, и даже свой проект ты совсем обсудить не хочешь?
Вот уж чего не ожидала увидеть в его руках, так это чертову многострадальную папку, потерянную самым позорным образом.
– Вы можете просто его забрать… – тихо произношу, ощущая собственное бессилие, – и проверить к консультации.
– Даже не знаю, ради чего мне это делать, – Ройх позволяет себе холодную улыбку, – ты не сдала проект в установленные сроки. Вот это – было найдено в кафе. И никто в университете не в курсе, при каких условиях. Я легко могу отправить эту папочку в ближайшую помойку, и сказать, что её не было.
– Это нечестно, – шепчу, только истинным чудом удерживаясь от того, чтобы разрыдаться.
– Диктофон под юбкой тоже не был честным ходом с твоей стороны, Катерина, – он невозмутимо разводит руками, – так что или мы с тобой сейчас идем в кафе и разговариваем, или я твой проект даже в глаза не видел. Выбирай сама.
Первый свой обреченный шаг делаю в совершенно непонятном направлении. Потом только соображаю спросить.
– Куда вы хотите?
Ройх самодовольно кривится, оглядывается, и сам шагает в нужную сторону, прихватив меня под руку. Кажется, его пальцы сквозь куртку меня прожигают.
– Ну, только не надо так демонстративно умирать, Катерина, – роняет он колко, – ничего с тобой не случится от получасовой беседы. И от ужина в моей компании твоя умная голова вряд ли взорвется.
Ну, это как посмотреть. Сейчас в этой якобы умной голове только ужас-ужас-ужас и поиск путей отступления. Вот только ради курсача приходится терпеть.
Терпеть и думать, где провести границу. Потому что если он думает, что ради курсача я снова ему позволю… Нет уж, брр. И руки пусть уберет.
Локоть я себе все-таки отвоевываю. Ежусь и до самого кафе иду как дура, обняв себя за плечи, с такой прямой спиной, будто шваброй обедала.
Кафе оказывается приятным. Приятным и дороговатым для заведения, расположенного рядом со студенческой общагой. И это хорошо. Хоть никто из моих знакомых меня здесь с преподом в одной компании не увидит.
– Мне самому тебе заказать или ты все-таки сама выберешь, что хочешь?
– Сама, – огрызаюсь и назло Ройху набираю полный поднос десертов. И похрен на все. Пусть платит, раз меня сюда притащил. Должна же я какое-то моральное удовлетворение от ужина в его компании получить.
Ройх и ухом не ведет. Только посмеивается.
– Ужасно интересно, куда в тебя влезет столько пирожных.
– В рот, исключительно, – огрызаюсь, встряхивая головой.
– Не думал, что он у тебя такой вместительный, – Ройх расплывается в очередной пакостной улыбке во всю рожу, – как это поднимает… настроение, Катерина, даже не представляешь.
С трудом удерживаюсь, чтобы не взять милое пирожное с клубничным желе и не размазать его по профессорской физиономии. Вместо этого подцепляю завиток сливок пальцем и демонстративно неторопливо их слизываю, глядя Ройху в глаза.
Зачем?
Да затем, чтобы подавился воздухом, гребаный озабоченный козел! И тьма в его глазах плеснулась, пытаясь подняться в цунами.
– Нарываешься, Иванова? – сипло шепчет Ройх, глядя на меня неотрывно.
– Что вы, Юлий Владимирович, – холодно улыбаюсь, – настроение вам поднимаю. Оно там как, поднялось? Хорошо поднялось? Вам уже жмет?
Злой ликующий смех рвется из меня наружу, когда Ройх смотрит на меня сквозь темные холодные бойницы собственных глаз. Сам захотел, козел. Сам меня вызвал, притащил, и что думал? Думал, я на бис повторю тот ступор, что меня в кафе одолел? Щас!
– Вы мне что-то важное сказать хотели, Юлий Владимирович? – произношу, нарочито раздражающе растягивая звуки. – Или просто импотенцию полечить?
– Что ты несешь, Иванова? – его глаза яростно вспыхивают.
– Правду-матку, конечно, – кривлю губы, игнорируя его настрой, – вас же заводят молоденькие телочки, так? Иначе на кой хрен вы за мной столько времени таскаетесь. Лярву еще эту аж при мне сняли вчера. Ну, я надеюсь, ей хорошо обломилось? Не зря вчера меня таскали, грыжу зарабатывали?
– Не волнуйся, – Ройх криво ухмыляется, принимая подачу, – не пропали втуне твои великие усилия. Ларе все понравилось. Телефончик дала, перезвонить просила. Спину мне под хохлому расписала. Смотреть будешь или на слово поверишь?
Кровь бросается мне в лицо, потому что ладонь Ройха и вправду касается воротника, будто он и действительно хочет продемонстрировать мне исцарапанную медсестричкой спину. К горлу тошнота подкатывает.
– Спасибо, я переживу, – говорю с глубочайшим отвращением. Отворачиваюсь. Утыкаюсь взглядом в стену, пытаюсь просверлить в висящих на ней часах сквозную дырку.
Тикайте быстрее, ходики. Мои полчаса и так будут похожи на гребаную вечность.
А Ройх скрипит стулом, придвигается ближе, склоняется к самому моему уху.
– Не ревнуй, Катерина. Только тебя я на её месте и представлял. От начала и до конца.
Снова опаляет огнем. Да что он о себе возомнил?
– Я? Вас? Ревновать? – повторяю в ужасе, отодвигая свой стул подальше. – Вы бредите, Юлий Владимирович.
– Да ну? – Ройх только едко бровь задирает. – Совсем-совсем необоснованно брежу? И ты этим утром не цеплялась за меня аж ногами? Не скулила как течная сука, жаждущая только скорейшей случки?
– Нет! – рычу, вскакивая на ноги и почти готовая к тому, чтобы броситься на него с кулаками. – Не было такого. Я растерялась, не дала вам отпор. Но вот эти свои мерзости… Оставьте для своих престарелых дур, которые вас уже не заводят.
– Оставлю, не переживай, – кивает Ройх глядя на меня все так же – презрительно и ехидно, – как скажешь, Катерина. Хорошо, что ситуация в кафе не оставила у тебя каких-то иллюзий. Собственно, это я и хотел обсудить. И если ты уже прооралась – сядь. Поговорим о делах, без эмоций. Тебе это по силам вообще?
Задает вопрос он – и на него у меня нет однозначного ответа. Вот только чего я меньше всего хочу, так это проигрывать Ройху. Уступать. Не справляться с тем, что под силу ему.
Именно поэтому я цепляю пальцами спинку стула, отодвигаю еще дальше от Ройха, приземляюсь на мягкое сиденье, задираю брови.
– Чудеса, – Ройх округляет глаза изображая удивление, – что ж, раз у тебя получилось, значит, проговорим вопрос сразу. Все, что было сегодня в кафе, после лекции – обсуждению не подлежит. Ни с мамой, ни с папой, ни с сестрой, ни с лучшей подружкой. Тебе вообще об этом лучше забыть.
– И чего ради? – откидываюсь на спинку стула, скрещивая руки на груди. – Чего ради мне забывать, что вы в очередной раз решили, что нормы морали и правила приличия не про вас? Я, может, очень хочу написать еще одну жалобу в деканат. Может, они вас наконец уволят?
Конечно, я пока об этом не думала. Не очень верится в успех этого мероприятия, если честно. Но если Ройх сам пришел – значит, опасается. Значит, попытаться все-таки стоит.
– Чего ради? – он криво улыбается, склоняя голову набок. – Например, ради того, чтобы на твои выступления в клубе по-прежнему приходил только я, а не весь деканат полным составом. Ради того, чтобы не было в нашем прекрасном престижном университете ужасного скандала о студентке-стриптизерше, которая попирает наши высокие идеалы и не соответствует моральному облику нашего учебного заведения. Ради того, чтобы у тебя по-прежнему были возможности бесконечно меня бесить, Иванова. Потому что я-то без работы не останусь, если ты рот свой откроешь. А вот тебя ни один приличный универ уже не возьмет, если всплывет, чем ты занимаешься в свободное от учебы время. Впрочем, если для тебя это не работа, а хобби – кто знает. Может, тебе понравится заниматься только им?
Встает, коротко ухмыляется, окидывая меня презрительным взглядом, и уходит. Он все сказал, а значит – разговор окончен.
Забавно. Я-то думала, уже не смогу его ненавидеть сильнее, чем раньше. А ведь могу. Могу! Получается!
7. Наваждения 2.0
– Иванова, – горячий шепот заставляет кожу покрыться мелкими мурашками. Я чувствую тяжесть чужого тела, чувствую, как расползается молния на спинке платья.
Почему я в постели в длинном блестящем платье – это, конечно, другой вопрос. Хотя… Платье и платье. Отлично в нем спится. А что еще в нем делать, ходить, что ли?
– Иванова-а, – мягкий вкрадчивый голос снова превращает мои мысли в густой кипящий кисель. Я понимаю, что твердые костяшки ведут мне по спине, а потом – и вовсе ныряют под платье и сжимаются на груди.
Приятно, черт. Выгибаюсь призывно, требуя не останавливаться, подставляю шею раскаленным губам.
– Молодец, Иванова, – одобрительно шепчет голос, заставляя меня чуть ли не замурлыкать, – зачетку давай.
Зачетку?!
Ледяной душ и тот не заставил бы меня проснуться так быстро, как этот отголосок праведного ужаса, что ярким заревом озарил пустоту в моей голове.
Я сижу на кровати, жадно хватаю воздух ртом, и по-прежнему явственно ощущаю следы прикосновений на коже. Там, где жадные, грубые руки прикасались и мяли меня во сне. Так приятно было…
Чтобы привести себя в чувство – закусываю зубами тонкую кожу с тыльной стороны кисти. Только боль вытесняет фантомные ощущения, только боль заставляет кожу на шее гореть огнем в тех местах, где меня во сне целовали.
Молодец, Иванова, давай зачетку!
Господи, ну я ведь ошибаюсь, да? Ройх ведь мне не снился? Не снился мне опять? Это просто ужас какой-то!
Падаю обратно, на кровать, пытаюсь снова заснуть. Вот только – хрен мне, а не сон. Кровь в венах шумит, бурлит, кожа пылает, а еще… Это противное чувство внизу живота. Мучительная, тянущая, жгучая пустота.
Господи, как же от этой дряни избавиться?
Переждать?
Сейчас это кажется таким нестерпимым. Недостижимым. Ладно, может, тогда…
Зубы закусывают уголок подушки, пальцы ныряют вниз, под тонкую резинку, поглаживают-похлопывают такую горячую, такую ставшую вдруг чувствительной плоть.
Эй? Ты там с ума сошла, сестренка? Давай-ка уймись уже. Нам бы всем поспать, и тебе, и мне… Завтра сложные лекции. И номер для воскресного выступления хотелось бы прорепетировать. И к маме заехать!
Нет. Моя собеседница не хочет думать о каких-то там проблемах. Она хочет, чтобы я закрыла глаза и глубже нырнула под одеяло. Там, под одеялом, можно и грудь под тонкой футболкой пальцами сжать. И представить, что это не мои пальцы стискивают сосок. А другие. Грубые, жадные, почти жестокие…
Читать бесплатно другие книги:
