Арис. Ярость Непокорных Соболева Ульяна

— Не беспокойся, инкуб. Я лично позабочусь, чтоб на тебя надели ошейник еще до того, как сдохнет последний эльф.

***

Когда воины пробрались обратно в Цитадель, я прошел в сторону лаза. Странно, что пока никто не ищет ее. Но ведь никто в пылу пожарища и боев и предположить не мог, что принцесса Мендемая заперта в узком гроте, заваленном с обеих сторон обсидиановыми глыбами, приглушающими демонические способности и лишающими ее силы и возможности взывать ментально к кому бы то ни было. Они кинутся ее искать в ближайшее время…но до того момента я хочу лично пообщаться со своей сводной сестрой. Посмотреть еще раз в ее золотисто-огненные глаза. Я как-то отвратительно по ним истосковался.

Только для начала нужно было вытащить ее из ловушки, и я точно знал, что со стороны бараков, где бесновался пожар, должны быть пробоины в земле, а деревянные балки тоннеля разогрелись от огня, а может, и начали тлеть. Я мог позвать на помощь, но мне хотелось это сделать самому. Вытащить строптивую сучку из лаза… а точнее, остаться с ней там наедине. Тем более, скоро ее плебей поймет, что мы оба не вернулись, и начнет рыскать по всей Цитадели. А мне бы не хотелось, чтобы нам помешали.

Я прощупал землю мечом, а потом нанес несколько колющих ударов, пробивая дерево. Отбрасывая комья земли и горячие куски древесины, пока не пробил дыру и не разворотил ее к такой-то матери. Спрыгнул вниз и тут же резко обернулся, увидев Лиат у камней. Вздрогнула и смотрит на меня глазами этими ведьминскими, черными, как бездна. Определенно, я по ним тосковал. Зверски тосковал. Они у нее особенные, огненные. Как то проклятое клеймо, что она на мне выжгла.

— Скучала по мне, Кареглазая?

Усмехнулся и сунул меч в ножны.

***

Я стояла настороже на полусогнутых ногах, с кинжалами в руках. Кто бы ни пробивался сверху сейчас, его ждет веселое путешествие в самое пекло. И я согласна была даже лично проводить нежданного гостя к нему.

Когда сверху посыпались комья земли, я отскочила в сторону, прислушиваясь к глухим звукам ударов и пытаясь понять, сколько сейчас ублюдков пытались попасть вниз. Ублюдков, потому что понимала — это кто-то из гладиаторов. Только они знали, что вход в лаз забит с обеих сторон. К черту! Прежде чем стать разменной монетой в скользких лапах остроухих в войне против моего отца, я отправлю в небытие столько врагов, сколько смогу. Ни одна тварь не посмеет безнаказанно обмануть Лиат Руах Эш.

Тихие проклятья сквозь зубы, но не различить ни слов, ни голоса — только тон, злой и раздраженный. Мужской. Прицелилась, замахиваясь правой рукой, когда вдруг этот ублюдок…этот подонок с комьями земли на теле и в темных волосах, с глазами штормового неба издевательски протянул свое приветствие, ловко спрыгнув прямо передо мной.

Движение руки, скорее инстинктивное, чем осознанное, и кинжал с тихим свистом полетел прямо на него, но мерзавец успел отклониться в сторону в последнее мгновение. Зашипела от злости и бросилась на него, опрокидывая на спину и усаживаясь сверху, впиваясь заостренными шипами, торчавшими сбоку высоко зашнурованных сандалий, в его бедра.

Лезвие единственного оставшегося кинжала приложила к его шее, испытывая желание раскромсать это безупречное лицо с идеально ровной кожей и смеющимся, полным иронии, взглядом, на части. Прислушиваясь, нет ли шума наверху, не появятся ли здесь его приспешники.

— Пришел за своей смертью один, ублюдок? Не взял своих дружков-предателей?

***

Она мне казалась в этот момент ужасно беззащитной. Да, вот такая сидящая сверху на мне, сдавившая мои бока шипами и размахивающая этим своим кинжалом у меня перед носом. Волосы растрепанные, сама вся в саже и на щеках дорожки чистые. От слез. Решила, что ее предали и заперли в ловушке. Какое-то время дал ей помахать лезвием и почувствовать свое превосходство, а потом резко перевернулся и подмял под себя, сжимая за запястье тонкую руку с ножом у моего горла.

— Маленькая принцесса решила, что ее обманули? Испугалась, Кареглазая?

Я нарочно не убирал лезвие, продолжая смотреть в бешеные и полные отчаянной ярости черные глаза с языками пламени на дне. Она бы сама сожгла меня живьем, если бы могла. Отважная девочка. Одна против машины смерти. Какой бы грозной ни казалась моя маленькая сестренка, она не могла не понимать, что я могу убить десятерых таких, как она, голыми руками, и ни капли страха, скорее, дикое отчаяние из-за того, что испугалась за своих людей. Не за себя. И меня это, мать ее, восхищало…как и в тот момент, когда сгореть могла вместе с ребенком тем. Но это было так вкусно — дразнить ее, выбивать почву из-под ног, особенно вот так, когда она лежит подо мной. Вся в моей власти и заставляет терять контроль от едкого возбуждения, когда пытается освободиться и извивается под тяжестью моего тела.

— Каково это сидеть взаперти, м? Без шанса выйти на свободу? Тебе понравилось быть в шкуре твоих рабов?

А сам большим пальцем вытер слезу со щеки. Такая хрупкая сейчас, маленькая. Но смелая и отчаянная до безумия. Ведь я прекрасно знал, о чем она думает — проклятый инкуб нарушил слово, а теперь пришел ее убить. Глупая, если бы хотел, то убил бы, еще когда только вошли в лаз.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. Арис. Лиат

Надавила лезвием сильнее, дернув головой в сторону, когда коснулся моей щеки. Играется. Ведь играется? В голосе нет агрессии, как, впрочем, и ноток высокомерия. Скорее, снисхождение, вызванное уверенностью в своей победе надо мной.

На его щеке выступила капля крови, а этот негодяй даже глазом не моргнул, продолжает взгляд мой удерживать, а у самого начинает в глазах клубиться оранжевая дымка злости…или возбуждения. Не могу определить. Не могу, потому что только сейчас вдруг ясно почувствовала мощь его тела, лежащего на моем. Прижимает меня к земле, и мне кажется, что грудью своей сейчас почувствует, как отчаянно и в то же время яростно бьется мое сердце.

— Негодяй. Я поверила тебе. Но только правду говорят, что нельзя верить эльфам и инкубам. Так как ни у тех, ни у других нет понятия о чести и достоинстве.

Выгнулась, поднимая ноги, и с размаха впиваясь ему в бока шипами. Ты потеряешь немало крови, инкуб, прежде чем избавишься от меня.

***

Я рассмеялся ей в лицо, шипит, давит коленями извивается подо мной, а я чувствую, какая она горячая и упругая в мужской одежде, перед глазами стройные ноги, которыми сжимала бока своего коня. Длинные ноги, обтянутые штанами с широким поясом и высоко зашнурованными сандалиями. Я не обращал внимания на ее ярость, мне до боли захотелось распустить ей волосы, как тогда в подвале, потрогать их руками. И я медленно потянул за резинку, продолжая смотреть ей в глаза.

— Черные остроухие твари, — отбросил резинку в сторону, чувствуя, как возбуждаюсь от ее горячего дыхания и сочного тела, дрожащего подо мной, — оставили во мне с десяток дыр, — пропустил темные волосы сквозь пальцы и втянул запах дыма и ядовитых цветов, — пока я отрезал их ушастые головы, — перехватил ее руку у своего лица и надавил сильно, приближая лезвие к ее лицу, к нежной щеке, схватил Лиат за горло, поглаживая большим пальцем выемку посередине, — думая о том, как снова буду целовать твои губы, принцесса, когда приду к тебе с победой, а не о том, как получить раны от твоих шипов…и я сейчас не о сапогах, Госпожа.

Прижал лезвие уже к ее горлу и жадно набросился на рот. Застонал от вкуса горячего дыхания и солоноватой сладости ее губ. Они в засохших слезах. Маленькая, грозная демоница поверила инкубу и пожалела об этом.

Поверила…почему-то это слово пульсировало в моей голове с самого начала боя с эльфами. Я чувствовал, что поверила. Искренне. Не потому что у нее не было выбора, а потому что она была достаточно сильной, чтобы признать, что мы намного сильнее, и стоит дать нам шанс доказать насколько. Ее ум меня тоже восхищал… и зверски возбуждал. Трахать умную женщину — это утонченное и изысканное удовольствие.

Повел рукой по ее ноге, сильно сжимая бедро пятерней, сминая кожу, повел вверх к ягодицам и прорычал в ее рот:

— Я хочу награду…

И яростно языком глубже, сплетая с ее язычком, толкаясь и ударяя по нему, всасывая ее искусанные в ярости губы и прижимая к себе за поясницу, упираясь каменным членом ей в живот. Сладкая. Какая же она до сумасшествия горько-сладкая. Пахнет пеплом и возбуждением. И от желания взять ее прямо здесь все тело прострелило разрядом электричества, я застонал ей в губы, снова скользя жадной ладонью по бедру, приподнимая ногу к себе на талию, обвивая ею себя и поглаживая под коленом, продолжая осатанело целовать и держать нож у ее горла.

***

Наверное, он мог в этот момент говорить мне что угодно. Он мог петь или проклинать, читать ритуальные стихи или просто беззвучно открывать рот…На какой-то момент потеряло значение все, кроме его приблизившегося лица с шальной, словно опьяненной чентьемом, улыбкой на порочных губах.

Сколько я видела красивых, идеально красивых мужчин и женщин, но ни один из них и приблизиться не мог к нему. Говорили, что ангелы своей красотой могут ослепить любого бессмертного. Сейчас мне казалось, что этот подонок был не инкубом, а одним из небожителей, сосланным в Ад за свои грехи.

Заставить себя вслушаться, игнорируя возбуждение, прокатившееся по телу от тембра его голоса. И снова ощущение, что не говорит, а ласкает каждым словом. Ласкает нарочно медленно и в то же время откровенно. С болезненной ясностью осознать, насколько он близок ко мне. Так, что я чувствую его возбуждение. И собственное тело сдается тысячам мурашек от прикосновения его пальцев. Сдержать стон, закусив губу, и в то же время выгибаясь под ним и ослабляя давление ног. Ощущение пропитанного его кровью лезвия на своей шее…и это сродни маленькому взрыву от понимания, что пачкает меня собой. Дьявол…ведь это должно злить, должно вызывать омерзение и приводить в ярость, а не желание слизать капли ЕГО крови с острия, глядя ему в глаза, видя, как наполняются они тем же безумием, которое внутри меня сейчас разливается. И застонать. Застонать громко и в его губы. В унисон с ним. Дорвавшись до ручья после стольких дней жесточайшей засухи.

Пальцами по бедру блуждает, опаляя кожу, заставляя взвиваться от удовольствия и в то же время шипеть от почти физической боли прикосновений. И это наглое требование. Безапелляционное. Словно имеет право. И четкое осознание, что в другой ситуации бы дала ему его.

А потом острыми, возбужденными сосками прижиматься к его стальной груди, отвечая на алчный поцелуй. Хотя он и не целует, нет. Нагло насилует своим языком. И мне не хочется сопротивляться. Только не сейчас. Прикусывать зубами кончик его языка, выгнувшись так, чтобы плавно вытащить шипы из его тела и сомкнуть ноги за его спиной, становясь еще ближе. Так близко, что, кажется, чувствую его стальную, твердую длину кожей, а не тканью брюк.

— Скажи, что не лжешь.

Глядя в его глаза, в которых нет больше легкого дыма, там вовсю бушует пожар, и языки пламени его обжигают губы, на которые смотрит потемневшим взглядом.

Запрокинула голову назад, когда снова надавил на промежность членом. Зашипела, разжимая пальцы с кинжалом, позволяя ему упасть, чтобы, когда Арис ослабил хватку, вцепиться в его широкие плечи ладонями.

— Скажи, инкуб, и получишь свою награду.

Вдыхая полной грудью запах сражения и смерти, осевший на его коже, вперемешку с запахом глины, грязи и похоти. Безумие…Да, это безумие. Но я так истосковалась хотя бы по капле этого сумасшествия, что захотелось выпить его до дна и одним глотком

***

Сколько сомнений в этой просьбе. Не приказе, а просьбе. И льнет ко мне всем телом. Когда на поцелуй ответила, меня подбросило всего. Взвился от едкого возбуждения, когда она кинжал сама отшвырнула в сторону, и зарылся обеими руками в ее волосы, жадно притягивая к себе, вгрызаясь глубже в ее рот и чувствуя, как сжимает меня ногами, трется о член, который ноет и пульсирует от бешеного желания взять то, что она предлагает. Оторвался от сладкого рта, глядя на опухшие губы, представил самые грязные картинки, и толкнулся вперед, создавая жесткое трение членом о ее горячую плоть.

— Только мою награду? А твою? Ты хочешь получить свою награду, Лиат?

Дернул плотную материю кофты вверх и обхватил ладонью маленькую упругую грудь, зашипев от ощущения острого соска, царапнувшего ладонь, потер его всей поверхностью ладони, глядя ей в глаза, затем провел по нему большим пальцем. Твердый и острый.

— Я демон лжи, но не клятвопреступник. Я дал тебе слово, — наклонился к соску и, обведя языком вокруг, а затем сильно прикусив кончик, тут же отпустил, чувствуя, как она дернулась в моих руках, — а свою награду я возьму сам.

Снова припал к ее груди, уже жадно втягивая сосок в рот с утробным рычанием, просовывая руку между нашими телами и дергая ее ремень, сильным рывком ломая пряжку и проникая под тугую ткань к кружеву белья и сразу под него, по горячим мягким лепесткам, раздвигая и скользя к влажному отверстию, дразня подушками пальцев у самого входа. Мокрая. Бл****ь, какая же она мокрая. Сводящая с ума реакция на меня. Мучительно дернулся член, и я стиснул скулы, чтобы сдержаться и не кончить опять вхолостую только от касания ее лона.

— Ты только кричи для меня громко, — резко пальцем внутрь, ловя губами ее всхлип — еще громче, Кареглазая.

Языком между грудей вверх по ключицам и подбородку, ныряя в открытый, задыхающийся рот и делая сильный толчок пальцами. И еще один и еще.

— Громче…

Выскальзывая наружу, чтобы размазывать ее влагу по твердому набухшему клитору. Вокруг медленно, задевая вершинку, растирая, и снова внутрь, заставляя ее прогнуться и запрокинуть голову, ловя каждый стон и всхлип. Красивая до безумия. Бледная, с заострившимися идеальными чертами, и этот рот, задыхающийся идеальный рот, который хочется терзать всеми способами. Жадно прижался ртом к ее шее, прикусывая кожу и вбивая палец глубже и сильнее, чтобы контрастом выходить из нее и, сжимая волосы на макушке, приоткрывать рот вместе с ней, в миллиметре от ее губ, когда мои пальцы дразнят клитор, и она начинает дрожать подо мной.

— Громче, девочка…, - шептать ей в губы, — тебе нравится? Покажи мне, как тебе это нравится, Лиааааат…

***

Пальцами зарыться в его волосы, прижимая голову к своей груди, всхлипнув, когда прикусил сосок. Выдохнула его имя одними губами, подставляясь его искушающему рту, и чувствуя, как колотит все тело от потребности большего. Теперь я знала, что он может мне его дать. Его зубы на моей плоти — словно лезвие ножа танцует на вершине груди. Так остро и сладко, что я вскрикиваю, содрогаясь от предвкушения, когда скользнул горячей ладонью вниз к моим брюкам. Приподняла бедра, как бесстыжая девка, позволяя себя раздеть. Впрочем, с ним я ею и была — бесстыжей испорченной девкой, изнывающей, беззвучно молящей о прикосновениях. Громко вскрикнувшей, как он и потребовал, когда ощутила его пальцы у лона. Яркими вспышками молний в грозовом небе эти его уверенные движения. Когда кажется, что намеренно терзает, оттягивая время разрядки. Не позволяя получить ее, а только подталкивая все ближе и ближе к эпицентру пожара, в котором кожа полыхает.

Послушно следовать за ним, подставляя губы и тут же вгрызаясь в его рот клыками, чтобы чувствовать, как дернется в ответ его тело. Со слезами на глазах от приближения к беспощадному пламени. Не отрывая взгляда от его лица, от крепко стиснутых челюстей. Взвиваясь от толчков умелых пальцев. Доводит до горячки. Той самой, когда каждая клетка тела болезненно пылает, словно в лихорадке. Широко открытым ртом хватать воздух с запахом земли и со вкусом его яростных поцелуев. Когда кажется, что от следующего вздоха разорвутся легкие. Все теснее прижимаясь к нему, чтобы стать единым целым. Молча кивая в ответ на его вопросы. Не в силах произнести ни слова, когда подводит так близко, так невозможно близко…

И взорваться в этом пожарище, став частью его. Вырываясь на свободу. Стиснув ладонью запястье его руки и исступленно сжимая дерзкие пальцы внутри. Взорваться, крепко зажмурив глаза и падая куда-то в пустоту с неба тысячами обжигающих искр. Когда даже слезы огненные. И такие правильные, потому что сквозь них — его взгляд, обезумевший об похоти, его заострившиеся клыки, проглядывающие сквозь оскал, и такое голодное рычание, что оно отдается под кожей сладкой истомой.

Целую вечность смотреть в бешенство темно-серых глаз с яркими оранжевыми всполохами, продолжая содрогаться и стискивать его пальцы.

Пока не подбросит от желания дать ему то же самое. Увидеть, как искажается его лицо в момент такого же взрыва. Не задумываясь ни о чем, ощутить, как начинает трясти от потребности подвести его к этому взрыву, ощутить, как точно так же содрогается он в моей власти.

Провела рукой по его скуле, приподнимаясь и касаясь мягких губ своими, опуская руку вниз по его груди к плоскому животу, выдохнув, когда закололо кончики пальцев от желания почувствовать вновь, вспомнить, какова его смуглая кожа на ощупь.

— Я хочу получить от тебя все, демон, — отстранившись на сантиметр и прошептав, глядя, как сверкнули его глаза и затрепетали ноздри, — абсолютно все.

И еще ниже ладонью, чтобы сначала несмело, а затем уверенно обхватить пальцами напряженный член, дернувшийся сквозь брюки мне в руку в ответ на это движение.

И грязные ругательства инкуба сквозь зубы, когда невдалеке послышались встревоженные громкие голоса моих людей и топот копыт. Ахерон и Эйнстрем нашли нас.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. Арис. Лиат

— Нет! — инкуб плотоядно улыбнулся, добавляя, — Моя принцесса.

— Я не предлагала тебе выбор, Арис, — я склонила голову набок, думая о том, почему в его устах это обращение звучит одинаково насмешливо…и возбуждающе, — я ставлю тебя в известность, что в следующий раз подобная выходка дорого тебе обойдется.

Мы снова спорили с ним. Сейчас о том, что демону не сносить головы, если он позволит себе еще раз проявить своеобразную, как он дал понять, заботу обо мне и оставить меня вне поле боя. А до этого — о том, стоит ли освобождать всех гладиаторов на время устранения повреждений или только их несносного предводителя. И я все же уступила его доводам, приказав выпустить бойцов из подвала. А еще раньше — о том, что если он прикоснется хотя бы пальцем к Эйнстрему, которого обещал мне лишить головы, то я вспорю его натренированный стальной пресс.

— Насколько дорого? — он медленно шагнул ко мне, глядя прямо в глаза, и я невольно затаила дыхание от этой близости, — Золото? Драгоценности? Шелка?

Наклонил голову ко мне, обдавая горячим дыханием, демонстративно и шумно вдыхая запах моих волос.

— Плетка? Подвал? — приподнимаясь на цыпочки и обнажая клыки, по которым провожу языком, чтобы услышать, как он резко втянул в себя воздух.

— Я покажу тебе, как можно правильно использовать плетку и подвал, Лиат, — почти касаясь моих губ своими, так близко, что невольно хватаюсь за его запястья пальцами.

— Правильно?

Молча кивнул, притягивая меня к себе рывком.

— Тебе понравится. Обещаю.

За секунду до того, чтобы наброситься с поцелуем, вжимая меня в свое тело. Застонала, чувствуя, как закружилась голова от пьянящего вкуса его губ, когда подгибаются колени, и только его руки удерживают от падения.

И тут же разозлиться на себя и на него. Как всегда, вывернул наш разговор в другое русло, и вот уже весь мир исчез, и остались только мы с ним.

Не разрывая поцелуя, высвободила свои руки и с силой оттолкнула Ариса. Не сумев удержать ухмылку, когда он непонимающе нахмурился. Мне нельзя оставаться с ним наедине надолго. Я уже понятия не имела, какими чарами опутывал меня этот инкуб…но была готова покоряться им снова и снова.

Выхватила из-за пояса меч и вскинула руку, отставляя левую ногу назад и немного приседая. А он сложил руки на груди, растягивая губы в улыбку.

— Принцесса решила показать, что умеет обращаться с острыми предметами? Не боишься порезаться, девочка?

Вздернул бровь…а я прищурилась, думая о том, что даже, если рассеку эту чертову бровь мечом, заносчивый наглец навряд ли признает, что это вышло не случайно.

— Не больше, чем неустрашимый гладиатор. Ну же, инкуб, покажи мне, что способен на большее, чем колоть словами. Докажи, что твой меч так же остер, как язык.

Сказала и тут же запнулась, увидев, как мерзавец еще шире улыбнулся.

— Ну что ты…Госпожа, мой меч не умеет и половины того, что умеет мой язык. Впрочем, тебе ли не знать?

— Сволочь.

Кажется, произнесла это вслух, потому что он насмешливо склонил голову и развел руки в стороны, протянув издевательское:

— К вашим услугам, Госпожа.

***

Резкий выпад вперед и поворот через правое плечо, пригибаясь, чтобы уйти от пронзающего удара меча. Еще один разворот и взмах рукой, но Арис легко отражает удар, подаваясь вперед всем корпусом и отталкивая меня назад. Лязг мечей привлекает внимание солдат, и вот уже несколько воинов собираются рядом с бараком, в котором поселили гладиаторов.

Поворот на пятках и прыжок в сторону…чтобы наткнуться на острие меча прямо возле своего горла и насмешливую улыбку инкуба. Этот подонок даже не вспотел.

«Осторожнее, принцесса. Иногда в бою с мужчиной можно порезаться.»

Мысленно. Чтобы не услышали солдаты. Демонстрируя, что не желает унизить.

«Поверь, инкуб, этот меч перерезал слишком много мужских шей, чтобы я не знала, насколько острым он может быть.»

«А потом его продали тебе?»

«Ублюдок!»

«Он самый.»

Как можно желать отхлестать мужчину по щекам и одновременно до исступления целовать его наглые губы? Я понятия не имела, но чувствовала именно это рядом с ним. Его дерзость, отсутствие раболепного взгляда, смелость…я не знаю, почему все эти качества не отталкивали от него, а, наоборот, толкали к нему. Толкали в его объятия с единственным желанием сгореть дотла в этом пекле его тяжелого взгляда.

Арис отступил, давая возможность начать новую атаку. Для всех остальных мы просто разминались или же спускали пар после тяжелого нападения эльфов. Я же постоянно вздрагивала от тех обещаний, которые этот бесстыжий посылал мне молча, нагло прорываясь в мои мысли. Когда каждое слово будто прикосновение обжигающих пальцев к коже. Когда перед глазами всплывают воспоминания, от которых становится тяжело и больно дышать.

Все же наблюдать за таким сильным бойцом и сражаться с ним самой — совершенно разные вещи. К тому времени, когда я выдохлась, Арис все еще был полон сил, всем своим видом показывая, что лишь игрался.

«Никогда, Лиат…Никогда я не признаю, что место женщины на поле битвы.»

Удерживая меня спиной к своей груди приставленным к животу мечом.

«У меня для тебя гораздо более интересные занятия, Кареглазая.»

«Меня не интересует твое мнение, Арис. Просто запомни: в следующий раз, даже если ты спасешь весь Мендемай, тебе не спастись от наказания за своеволие».

***

Эльфы напали ранним утром следующего дня. Когда солнце только поднялось на небосклон, лениво освещая разрушенные стены Цитадели. Напали, понимая, что после перенесенной осады мы практически неспособны дать отпор. Они ошиблись. На нашей стороне все же были лучшие воины-гладиаторы, обученные ими же, и часть отряда, присланного правителем в ответ на мою просьбу.

Это был наш первый раз, когда мы сражались с Арисом бок о бок. Это был первый раз, когда я невольно останавливалась во время боя, ища глазами его высокую фигуру, яростно махавшую мечом. Несмотря на мою уверенность в его умении и силе, я то и дело ловила себя на том, что панически, впервые панически боюсь вдруг обернуться и не увидеть его среди стоящих на ногах воинов, и в тот же момент ощутить, как из моих рук выбили меч, а по запястью течет кровь. И вдруг услышать свист хрустального лезвия в воздухе, и понимание, что подхватить оружие с земли не успею, режет по нервам. Доли секунд и я уже за спиной инкуба, который принял удар меча одного из остроухих бойцов на себя. Арис отрезал голову эльфу, и та покатилась к моим ногам, а я все еще ощущала его цепкую хватку, когда зашвырнул меня себе за спину, закрывая собой от смертельного удара. Обернулся ко мне и начал заваливаться назад, сжимая окровавленными пальцами лезвие меча торчащего из его груди…пытается вырвать и, ломая напополам все еще смотрит мне в глаза, и я слышу у себя в голове:

«Я был прав — тебе нечего здесь делать, принцесса!».

Я услышала лишь собственный крик. Его имя своим срывающимся голосом.

***

Меня перевязали мои ребята. Рана от меча оказалась очень глубокой, острие ушло глубоко под ребро и сломалось там. Осколок вытащили спустя время, и проклятый хрусталь успел заразить плоть гниением и разложением. Гребаный чентьем не заглушал едкие приступы боли, когда регенерация сталкивалась с ядом остроухих мразей, и вновь нарастающая плоть опять стремительно сгнивала, заставляя буквально грызть собственные губы до мяса, чтобы не стонать, как девочка. Когда я приду в себя и доберусь до этих ублюдков, я засуну хрусталь в их задницы и заткну пробками от чентьема. Тва-а-а-ари подлые.

Несколько раз заходил лекарь Лиат, проверял состояние раны. Сказал, что мой организм достаточно силен, и через несколько часов восстановление наберет обороты. Он вырезал сгнившее мясо наживую и сунул мне в руки флягу.

— Самая лучшая анестезия, смертник, это чентьем и женщина. Я не сутенер и привести тебе шлюху не могу, но у меня большой запас этого зелья. Зайду проверить тебя утром.

— Спасибо…Стой… а она? Как она?

Когда меня уносили обратно за стену цитадели, Лиат еще оставалась снаружи с другими солдатами и гладиаторами. И, помимо лихорадки от ран, меня трясло также от понимания, что упрямая сучка дерется там наравне с мужиками и может пострадать. Все ее полководцы — проклятые слабаки и гребаные трусы, которые не могут ей возразить и драться сами. Как бы хорошо ни размахивала мечом принцесса Мендемая, она женщина, и ей не место на ристалище. Куда смотрит ее долбаный папаша и …и наша мать? Или не справились с моей огненной сестренкой? Ничего — я справлюсь. Только я имею право резать и рвать ее плоть. Никому другому я этого права не давал и ей не позволю. Надо будет, я завтра устрою мятеж, и Лиат будет сама сидеть на цепи, пока мы не надерем задницы остроухим.

— Кто она?

— Ли…моя Госпожа.

Лекарь удивленно вздернул косматую бровь.

— Тебе-то что, презренный?! С каких пор раб начал спрашивать о хозяевах?

— Отвечай, — дернулся вперед и схватил его за локоть, придерживая рану рукой и чувствуя, как на лбу от усилия выступил холодный пот, а перед глазами запрыгали черные мушки. Черт. Я слаб как младенец. Даже лекаря остановить не могу.

— Жива и здорова. Так, пару царапин. Бой давно окончен. Ты уже несколько часов лежишь без сознания, инкуб. Думай о своих ранах, а не о том, что тебя не касается и за что тебе могут вырвать язык.

Мои пальцы разжались, и я закрыл отяжелевшие веки. Проклятье, эта боль выворачивала меня наизнанку и мешала мне думать…ОНА мерещилась мне. Вспышкообразными картинками, где сестра в своем белом одеянии склоняется ко мне или размахивает мечом у меня перед носом и смеется, когда я позволяю ей выигрывать…И в моем бреду я не ненавижу ее, в моем бреду мне с ней хорошо. До безумия хорошо. Я любуюсь каждым ее движением, каждым взмахом длинных бархатных ресниц с загнутыми концами и появляющимся на щеках персиковым румянцем, любуюсь мягкими локонами, выбившимися из прически ей на плечи. Она убирает их от глаз и улыбается. МНЕ, БЛ**Ь. Она улыбается мне…в моем бреду мы совсем другие. А потом резкий приступ агонии стирает ее образ и заставляет распахнуть глаза, хватая воздух широко открытым ртом и запрещая себе орать. Я снова жду, когда пытка выбьет меня из сознания, и я увижу ее… ниглюб. нт

***

Я слушала доклад Ахерона о потерянных бойцах и о раненых, об убитых врагах и о захваченном в плен остроухом, распятом внизу в подвале, чтобы он не сумел покончить с собой раньше назначенного нами ему срока. Откуда-то сбоку тихий шепот его помощника, чертящего на карте место, куда нам удалось отбросить эльфов с предложением оставить там наших людей, воспользовавшись помощью Аша, выславшего своих воинов по моей просьбе. Молча киваю глядя на карту, разложенную на длинном узком столе, и не видя ничего. Абсолютно ничего. Ни единого обозначения, на которые, наверняка, тыкает пальцем воин, периодически вскидывая голову и ожидая моей реакции.

Едва не застонала вслух от злости на себя. Потому что мне сейчас этот совет, этот отчет казался пустой тратой времени. Сейчас, когда буквально за мгновения до того, как Ахерон с помощником вошли в залу, из нее вышел лекарь, известивший о состоянии моих людей. А если быть честной с самой собой, то о тяжелом ранении одного конкретного гладиатора.

И в то же время я не могла выгнать их прочь и броситься в бараки, ведь речь шла о безопасности всей Цитадели.

Отсчитывая про себя секунды, облегченно выдохнуть, когда Ахерон сложил карту и, коротко кивнув и чеканя шаг, вышел вместе с другим солдатом из залы.

Закрыла глаза, пытаясь успокоиться. Не хотела, чтобы инкуб увидел мое волнение. Но перед взглядом его безжизненное тело, повисшее на плечах одного из гладиаторов. Тогда, во время битвы, я подбежала к ним, чувствуя, как заледенело от самого настоящего ужаса сердце.

— Живой?

Одним словом, потому что показалось, произнесу хотя бы еще одно, и дрожь в голосе выдаст с головой. Не должна так реагировать на ранение или смерть обычного раба. Ведь не должна? А меня заколотило в диком страхе те мгновения, которые поднимался с колен светловолосый парень, закидывая себе на плечо безвольно свисающую руку Ариса.

— Живой. Подпорчен слегка.

Не глядя мне в глаза. Сквозь зубы. Словно делая одолжение своим ответом. А мне вдруг стало все равно. В голове забилось радостное "живой" барабанной дробью. И вдох следующий сделать оказалось так легко, когда больше не разрывало легкие ужасом.

— В бараки отведи. Скажи, Госпожа приказала лучшее лечение оказать. Не возвращайся, пока лекарь не подойдет к нему. Молох, — повернувшись к демону, стоявшему в нескольких шагах от нас, — проконтролируешь.

И после взлететь на спину взмыленного и жаждущего крови Астарота, чувствуя, как снова запела в крови жажда смерти. Теперь уже с удвоенной силой.

***

Я шла по разрушенным улочкам Цитадели, стараясь не смотреть по сторонам. Завтра. Завтра я буду думать о том, каким образом и как долго мы будем восстанавливать здесь каждый угол. Завтра я отправлю людей а такими редкими в наших местах деревом и камнями, которыми мы отстроим разрушенные бараки и дома.

Завтра я обещаю себе вернуться на свой трон, в свою самую высокую комнату в Цитадели, откуда снова стану ее правителем. Но только после того, как увижу его. После того, как смогу убедиться, что он тоже будет в этом моем "завтра". Потом…потом я подумаю о том, почему настолько важным оказалось именно это. Сейчас я хотела не просто отблагодарить его за победу. Сейчас мне нужно было увидеть его. Нужно было. Мне. Сейчас.

Молодой демон поспешно поклонился, сгибая тонкую спину в поклоне. Да, таких рабов, как Арис, нужно охранять, даже когда они тяжело ранены и находятся в полусознательном состоянии.

— Иди на обед.

Отпустила его, делая глубокий вдох и заходя в полутемное помещение, где на низкой широкой скамье, устланной ветошью, лежал инкуб.

Остановилась в дверях, не решаясь войти и глядя, как тяжело поднимается его грудь. Медленно опускается, и при каждом вздохе мужчина кривится так, будто даже дыхание причиняет ему страшную боль.

Подошла тихо и опустилась на колени перед скамьей. Пальцы закололо от желания коснуться его бледного лица, глаз, обеспокоенно мечущихся под веками, будто он видит какой-то сон. Затаила дыхание, прислушиваясь к его эмоциям, едва не задохнувшись от волны боли, которая кружилась в нем, витала лихими ветрами, заставляя мужчину то стискивать кулаки, то материться еле слышно, не размыкая губ.

Положила ладонь прямо под ранением, туда, где сконцентрировалась вся его агония, пустившая жирные извивающиеся щупальца по всему сильному телу. Такой я видела его боль, зарыв глаза. Объемной, склизкой, липкой, похожей на безглазого монстра из кошмаров.

Медленно и осторожно раскрываться, представляя, как перетекает она оттуда черной с вкраплениями бордового энергией, плотной волной мрачного света в мои пальцы, поднимаясь вверх по ним, к запястью, к локтю, чтобы ударить всей своей массой прямо в центр грудной клетки. Зажмурилась, впиваясь когтями в деревянную поверхность его лежанки и позволяя поглотить себя ей, прислушиваясь к дыханию инкуба, которое, показалось, стало гораздо легче.

***

Она стихла, эта тварь, выгрызающая мне внутренности. Отпустила свои когти-лезвия из моего тела, и от облегчения пот потек по вискам, а тяжелые веки дрогнули в попытке раскрыться. Какое-то время я давал себе прислушаться к ощущению свободы. Это была именно свобода, когда я мог дышать полной грудью и ощущать, как быстро в мое тело возвращается сила, которую отнимала изматывающая агония… Но открывать глаза не хотелось…потому что я ощущал рядом ядовитый запах моей огненной сестренки. Он обволакивал меня со всех сторон, давая бреду стать намного реальней, и я понимаю, что готов валяться здесь грудой мяса еще сутки, лишь бы бредить ею так явно. Без войны и без ненависти, к которой так привык.

Но помимо запаха я начал ощущать и присутствие, и прикосновение горячей ладони к груди…слишком явственно. Слишком отчетливо. И я распахнул глаза, чтобы со свистом втянуть воздух, встретившись с ее взглядом. Наверное, когда хрусталь распорол мне грудину, это не было столь неожиданным, как осознание, что она действительно рядом.

Стоит на коленях у моего лежака, прижимает руку к моей ране и смотрит на меня…дьявол…разве она должна так на меня смотреть? Разве она УМЕЕТ? А в ответ тонкие огненные паутины трепещут в темно-карих глазах, завиваются в спирали и вспыхивают взрывами в черных зрачках. И это выражение отчаянной решимости и страдания. Из-за меня? Эта надменная гордячка, которой я принадлежу целиком и полностью, спустилась ко мне в барак и стоит на коленях у моего лежака? Она периодически вздрагивала, хмуря тонкие брови и тяжело дыша, словно от напряжения.

Пока я не понял, что здесь сейчас происходит — она забирает мою боль. Вот почему когтистая алчная тварь разжала свои лапы на моей груди. Вот эта маленькая хрупкая девочка с огромными глазами и тонкими руками вливала в себя поток моей агонии и мужественно терпела ее, покрываясь каплями пота. А потом словно плетью по дрожащим нервам — она пришла ко мне и стоит передо мной на коленях. Сама пришла. Не как хозяйка. Ради меня пришла.

Я резко схватил Лиат за запястье и оторвал ее руку от своей груди, а потом резко наклонил за затылок к своим губам, обескураженный, не почувствовав сопротивления.

— Поцелуй меня, принцесса Мендемая, самая лучшая анестезия — это твои губы на моих губах. И хватит забирать то, что принадлежит мне.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. Арис. Лиат

Сначала его взгляд, ошарашенный, удивленный…живой. Взгляд, от которого внутри вспыхнула какая-то сумасшедшая радость, на мгновение приглушившая адскую боль, разрывавшую изнутри под ребрами. А потом она вдруг исчезала, будто ее вырвали из меня с мясом, и Арис резко притянул меня к себе. Словно завороженная, смотреть на его шевелящиеся губы, слушая тихий голос и чувствуя, как обжигают запястье его пальцы.

Не смогла сдержать улыбку облегчения, наклоняясь к нему и ощущая, как его приказ, а этот чертов инкуб, кажется, не умел разговаривать по-другому…как его приказ вспарывает вены, наполняя их таким привычным с ним ядом. Ядом предвкушения. Ядом желания следовать за ним. Нет. К нему.

Языком по его губам, закрывая глаза от удовольствия, пальцами свободной руки очерчивая линию его скул. Вздрогнуть, когда вкус его поцелуя вспыхнул внутри эйфорией.

— А ты хочешь анестезию, инкуб?

Чувствуя его напряжение. Смотрит сосредоточенно, словно ожидает дальнейших действий. Пока волна боли не исказила его черты.

И снова в его губы, застонав и углубляя поцелуй, проникая в его рот языком, чтобы сплестись с ним воедино, отдавая свое дыхание.

Пальцами вниз, к его ране, вытягивая из нее потоки боли, не полностью, но облегчая ее.

— Хочу разделить ее с тобой, — отстранившись, чтобы задохнуться, увидев темные языки пламени, поглотившие его взгляд

***

Меня пронизало адской дрожью от понимания, что я не ошибся — она, действительно, пришла ко мне. Не как хозяйка, не как принцесса этого пекла, а просто как женщина. И она в этот момент была больше, чем женщина, для меня. От вкуса ее губ в мозгах взорвался адреналин, не просто заглушая боль, а пожирая ее языками совсем иного пламени. Целует меня. Опять сама. Неумело, но со всей страстью, которую я ощущаю каждой порой своего тела, каждой наэлектризованной молекулой в этом закипающем кислороде. И нет ничего охренительней понимания, что никто не целовал. Никто никогда не касался этих надменных губ, кривящихся в саркастической усмешке, а теперь распахнутых для вторжения моего языка. Чертов лекарь был прав: это не просто анестезия, взрыв наркотика в венах прямой инъекцией в сердце.

Ощутил, как потянула ладонью боль, и сильнее сжал ее затылок, отрываясь от сочного рта и сатанея от тех слов, что она прошептала. Искренних. Мать вашу, я точно знал, что искренних. Мое призвание — распространять ложь и так же остро чувствовать ее от других, а здесь самая кристальная искренность. Привстал на лежаке, подхватывая ее под руки и поднимая к себе, на колени, так, что стройные сильные ноги оказались по обе стороны от моих бедер. Сильно сжал за талию, глядя в глаза и ощущая, как болезненно прострелило возбуждением в паху и дернулся член, распрямляясь и наливаясь кровью.

Перед глазами ее вздымающаяся и опадающая грудь, прикрытая тонкой материей и выпирающая над кожаным корсетом с грубой шнуровкой. Ноздри затрепетали от предвкушения. Я хотел увидеть ее грудь прямо сейчас. Сдернул материю вниз, обнажая два полушария с мгновенно затвердевшими сосками, и судорожно сглотнул, глядя на них. Бл****ь, как же она прекрасна!

— Никогда не видел ни черта более совершенного, чем твоя грудь, Кареглазая.

Жадно набросился на ее сосок, сжимая второй двумя пальцами, слегка оттягивая вперед и одновременно с этим придавливая ее промежностью к вздыбленному члену. Зарычал, трепеща языком на твердой вершинке и захватывая ее зубами. Лихорадочно задирая подол ее юбки еще выше, проводя кончиками пальцев по ягодицам, стискивая их и чуть приподнимая Лиат, чтобы проникнуть сзади под ткань трусиков и взвыть, вбивая язык ей в рот, от ощущения горячих и мокрых шелковых складочек под подушками пальцев. Лишь кончиком скользнуть в дырочку и сильнее втянуть в себя сосок, внезапно проникая на всю длину, двигая ее пятерней за поясницу и не вытаскивая палец той же руки из ее лона, скользнув в тесноту ее плоти еще глубже. Назад и вперед, заставляя тереться промежностью о мой член и с рычанием терзая ее грудь, облизывая и посасывая острые соски и чувствуя, как трясет всего от бешеного желания ворваться в нее членом.

Выскользнул из тесной глубины и нашел между складками твердый узелок, слегка подразнил пальцем и снова жадно вбился внутрь, притягивая к себе.

— Я подарю тебе самую сладкую боль, Лиааат, обещаю.

***

Распахнула глаза, хватая открытым ртом воздух…и вбирая в себя его дыхание. Отдавая на откуп его жадным губам своим. Растворяясь в требовательных толчках его языка. Всхлипнуть в эти порочные губы, чувствуя, как заколотило мелкой дрожью от пальцев, бесцеремонно ворвавшихся под подол платья. Ошеломительное ощущение соединения с ним. Когда каждый толчок до мурашек. До непрошеных слез из глаз.

Сильнее впиться пальцами в края скамьи, когда от трения о его возбужденный член внутри вспыхивает самый настоящий огонь. Танцует, извивается в дикой пляске, заставляя двигаться навстречу его ладони, кусая губы, чтобы не застонать в полутьме барака.

Подставляя изнывающие, свернувшиеся в тугие комочки соски его губам. И все же так сладко, облегченно стонать, когда накрывает их жарким ртом, то лаская языком, то терзая зубами. Запрокинув голову, инстинктивно извиваться на его бедрах, требовательно рыча, когда выскальзывал из меня. И тут же задохнуться, ощутив, как растирает плоть, умело, настойчиво, заставляя до крови впиваться ногтями в ладони. Мастерски подводя к той самой грани, к которой уже не раз подводил.

Склониться над его лицом…с ума сойти, какой же он красивый! Нет, даже не красивый. Весь он — воплощение порока в его самом чувственном виде. И этот взгляд, полный похоти, вспыхивающий языками голодного пламени, и губы, искривленные в самоуверенной и в то же время напряженной ухмылке…оскалившиеся ровно настолько, чтобы были видны белоснежные острые клыки. И я вскрикнула от возбуждения, чувствуя, что хочу ощутить, как они вонзаются в мою плоть.

И снова его голос…его обещание. Жаркое, вкусное…да, мне вкусно видеть, как срываются с его губ эти обещания. Потому что теперь я знаю, что он может их воплотить в жизнь. Потому что я чувствую, как подталкивает меня беспощадно к своему огню. Не предлагая сделать даже вздоха, подталкивает к самому краю. Закрыть глаза, когда жадные языки огня касаются моей кожи, опаляя ее, вызывая желание не отстраниться, а сделать шаг вперед, сгореть дотла.

Приподнимать бедра, запрокинув голову и насаживаясь на его пальцы до тех пор, пока пламя не взметнется вверх, к самому небу, пронзая облака, чтобы обрушиться огненной лавой. Жадной и шипящей. Обрушиться, накрывая с головой, заставив подавиться собственным громким криком, ломая ногти о дерево скамьи. Обрушиться, разорвавшись громким фейерверком перед глазами. Опаляя его искрами обнаженную огнем кожу, продолжающую коротить от каждого толчка.

Сжимать его пальцы целую вечность, растворяясь в отголосках наслаждения. Прижаться губами к зовущему рту, зарываясь пальцами в волосы и отдавая весь тот огонь, что сейчас пожирал меня, чтобы отстраниться и прошептать, продолжая чувствовать его глубоко в себе.

— Научи меня отдавать эту боль, инкуб, — снова приникая к его губам, — я хочу подарить тебе такую же.

***

Я жадно пожирал это выражение ее лица, совершенно безумное, без капли контроля, и в то же время искаженное словно страданием лицо. Самое охренительное, что я видел в своей жизни. Она быстро учится, моя маленькая огненная девочка. На самом деле огненная, горит от каждого касания, от каждого толчка пальцев, и я рычу с каждым этим толчком, глядя в ее пьяные глаза, и на то, как они закатываются, когда я растираю ее острый клитор все быстрее и быстрее, тяжело дыша вместе с ней, срываясь все сильнее от ее легких подрагиваний, пока вдруг резко не стиснула меня изнутри и не закричала, изгибаясь в моих руках, заставляя самого неосознанно двигать бедрами, словно совершая толчки дергающимся членом, который разрывает от адского желания войти в нее. Вот сейчас, когда стискивает меня длинными спазмами и извивается на моих пальцах.

Дерзкая и по-настоящему открытая, я вижу в ее глазах ослепительный костер ответной похоти. И к дьяволу все, что я думал раньше. Я обезумел от этой дикой жажды попробовать ее на вкус. Войти в нее так глубоко, чтобы зашлась в криках.

— Нееет, огненная девочка…сейчас моя очередь дарить…и мы, правда, начнем с боли. С очень сладкой боли… когда ты впустишь меня в себя.

Расстегивая штаны, продолжая целовать ее губы и говорить, не давая передумать, обволакивая и дразня ее мозг голосом. Придерживая под ягодицы и глядя в безумные карие глаза, удерживая одной рукой член, а другой ее за поясницу. Головкой по мокрым складкам вверх-вниз у самого входа, проталкиваясь внутрь, и я не делаю толчков, я опускаю на себя ее. Сантиметр за сантиметром. Обливаясь потом от напряжения, удерживая контроль на стальных цепях, и меня скручивает от каждого тугого скольжения стенок ее узкого лона по моему возбужденному до предела члену.

— Смотри мне в глаза, Лиат…смотри, как ты пылаешь в моих зрачках… смотри, как я вхожу в тебя вместе с болью. И я разделяю ее с тобой. Вот сейчас она тебя сожрет…прими меня и ее.

Рывком усадил на себя и впился в бедра, не давая пошевелиться, замирая вместе с ней. От дичайшего триумфа разорвало, как ударом, грудную клетку — первый…Да, я догадывался и был почти уверен, но ведь всегда есть крупица сомнений, особенно когда ее плебей чуть ли не спит у ног своей хозяйки. Лиат МНЕ сделала этот подарок. Реально сделала, мать вашу!

И тут же накрыл ее дрожащие губы губами, чувствуя, как впилась в мои плечи ногтями. Бл**ь, там не просто узко, там невозможно двинуться, и из глаз сыплются искры от безумного желания начать долбиться в эту тесноту со всей дури. Все еще удерживая за поясницу, приподнял и, не выходя из нее, осторожно уложил на лежак, удерживая на весу стройные, дрожащие бедра обеими руками, не отрывая рта от ее губ, соленые…от слез.

— Королевский подарок, — зашептал ей в губы, — я бы сдох за него еще тысячи раз.

Первый медленный толчок, яростно вылизывая ее рот и язык, отдавая ей хриплый стон изнеможения. И еще один рывок, и там настолько узко, что мне хочется орать от наслаждения. Я чувствую, как пульсируют мои натянутые вены с беснующимися в них адреналином и похотью.

Поглаживать ее дрожащие ноги, подхватывая их снизу под колени и поднимая выше, удерживая локтями и опираясь ладонями в лежак. И уже первый глубокий толчок, от которого оскалился и сам задрожал, сдерживаясь, чтобы не начать врываться на бешеной скорости…дьявол…не могу больше.

— Не могу, — шепчу ей в рот, — слышишь, не могу сдерживаться…хочу тебя…адски хочу тебя, Кареглазая.

Ускорил толчки. Глубоко и мощно, чувствуя, как постепенно отпускает ее панический спазм, как начинает несмело двигаться подо мной, и меня от каждого ее движения ведет так, что я уже не сдерживаю криков.

Возбуждение зашкаливает с такой силой, что меня сейчас разорвет. Я чувствую ее изнутри каждой вздувшейся веной и пульсирующей головкой…ускоряясь, все быстрее и быстрее, вгрызаясь в ее сладкие губы, скользя телом по ее телу, не переставая сжимать упругие ягодицы обеими руками и врезаясь все безжалостней.

Перехватил обезумевший взгляд и ворвался в ее сознание, как и в ее тело. Дразня утонченно и нагло, заставляя наслаждение усиливаться волнообразно в ее теле, подводя ее к оргазму. Это и есть особенность моей расы. Я могу заставить ее кончать, когда хочу и сколько хочу. Я могу убить наслаждением, когда оно уже не приносит радость, а вызывает резкую режущую боль во всем теле и нервных окончаниях…Но сейчас мне хотелось видеть, как ее выгибает подо мной, как закатываются глаза и распахивается широко в стонах чувственный рот. Я забыл о мести…она заставила забыть…Я упивался ею, как оголодавший безумец. Первый оргазм Лиат отдала мне сама… а этот я хочу дать ей в награду за то, что подарила мне себя. Хочу…да, я дико хочу, чтобы ей было хорошо со мной. Впервые для меня это важно.

— Кричи…Кареглазая. Кричи, Лиат. Эта боль любит пожирать крики…давай. Смотри мне в глаза и кричи.

***

Открыться ему. Казаться себе невозможно обнаженной с ним. Сейчас, несмотря на то, что он не впервые ласкал меня…Но впервые впускать его не только в свое тело, но и в сознание, позволяя властвовать там, рисовать картины, которые сводят с ума, которые заставляют дрожать от страха, да, страха подпустить настолько близко…в себя во всех смыслах, и в то же время от предвкушения. Выдыхая через раз, не смея отвернуться от его взгляда, которым держит, которым ласкает так же откровенно, как и пальцами.

Вонзаясь ногтями в его плоть от резкой боли, пронзившей тело, заставившей распахнуть глаза и зашипеть. И глядя в его, затянутые оранжевым огнем, в котором вспыхнула…нежность? изумление? я не понимаю. Я только смотрю, чувствуя, как пронзает снова тело, уже осознанием, что с ним…что слилась с ним, соединилась тем способом, о котором думала все это время. Думала так же впервые и только с ним. Который казался настолько правильным именно с этим мужчиной с глазами штормового неба с отблесками пламени на нем. Не рабом, не моим бойцом, а мужчиной. Единственным, с кем вообще допускала мысль о подобной близости. А сейчас эта мысль стала объемной, вырвалась из грез, которые мучили на протяжении всего этого времени, превратившись в сладкую истому осознания — его. Ему принадлежу. Как больше никому не смогу принадлежать. А он мне. Принадлежит так, как больше никто и никогда не будет.

Стиснув зубы, пока медленно, осторожно меняет положения наших тел… и эта осторожность дается ему с трудом, я вижу.

И слиться с ним снова, теперь уже в поцелуе, отдавая ему вкус своих слез. Настолько правильно ощущать его над собой. Не смея и не желая отвернуться. Его сильное тело медленными толчками во мне. Смешивая боль с наслаждением, с исступленным желанием получить все, что обещает его взгляд.

И эти его слова…Подарок? Нет, необходимость. Как глоток воздуха, необходимость отдаться только ему. Что бы ни ждало нас завтра,

ощущать его в себе глубоко, ощущать, как сжимаются мышцы и начинает выгибать тело от удовольствия, порывами ветра взвивающегося внутри.