Двести веков сомнений Бояндин Константин
— Ты же умер, неужели успел забыть? Если он сейчас встретится с с тобой, то придётся хоронить сразу двух нотариусов.
И мы испарились — за несколько секунд до того, как открылась дверь.
Монастырь Хоунант, Лето 51, 435 Д., утро
— Потрясающе, — Сунь У-Цзин поправил свои знаменитые очки на своём знаменитом носу и озадаченно поскрёб отполированную, словно натёртую мастикой, голову. — О Забвении я неоднократно слышал, но чтобы встретиться с пережившим его!.. Я польщён! Впрочем, это, конечно, не отменяет того факта, что наши занятия ещё не окончены.
Как они все любят оставлять последнее слово за собой, подумал Клеммен, мысленно вздыхая. Сегодня занятий как таковых не будет. Правила здесь очень простые. Хочешь остаться? Оставайся, но помогай по хозяйству. Причём так, как скажут. Можно сегодня мести полы и носить воду, а завтра заниматься конюшнями и отхожими местами (да-да, именно отхожими местами — словно ничего современнее не изобрели). Отказываться от поручений не принято. Может показаться издевательством… ну да, наверное, так оно и есть. Первая задача их учения — избавить человека от стереотипов, разрушить привычную логику видения мира, то подобное обращение должно этому способствовать.
Удивительно, как другие культы не поставили их вне закона. По сути своей, Учение, что распространяется из Хоунанта уже не первое столетие, напрямую подрывает позиции других религий. Или я слаб в вопросах религий, чтобы делать такие выводы? Так или иначе, сегодня я — помощник повара и место моё — на кухне. Вечером Чёрточка будет ждать меня в своей беседке — чай пить.
Словом, положение у меня всё-таки привилегированное. Одна ма-а-аленькая, но очень приятная привилегия. Далеко не все удостаиваются подобного расположения настоятеля. Впрочем, все здешние настоятели таковы — все трое, включая Чёрточку. Самый первый руководил всем этим довольно недолго, а вот второй — Унэн — всерьёз занялся обустройством монастыря и быстро сделал его знаменитой, богатой и заставляющей считаться с собой обителью.
И исчез.
В один прекрасный день, бесследно. После него остался запертый кабинет, который, по словам У-Цзина, ждёт возвращения хозяина. Тут все в это верят… да так, словно Унэн — бог, не меньше.
— Ну ладно, — монах вздохнул, поднялся на ноги (что означало — иди, займись делом!) и едва заметно поклонился. — Поговорим позже.
И ушёл.
Как здесь всё странно! Никто ни к чему явно не принуждает, но никому и в голову не приходит не повиноваться уставу. Как они этого достигли? Как сказали, так и происходит!
И всё же, вряд ли было бы здорово, превратись весь мир в один огромный Хоунант. Отягощённый подобными размышлениями, я и отправился чистить картошку.
— Видел сегодня Андари, — задумчиво произнёс монах и Клеммен едва не поперхнулся чаем. — Что-то у неё стряслось, лица на ней не было.
— Она… — Клеммен никак не мог прокашляться, но У-Цзин, казалось, этого не замечал. — Она здесь?
— Уже нет, — монах помедлил и посмотрел на гостя (или правильнее сказать «слугу»?). — Я подумал, что её лучше оставить одну. Она достаточно сильна, чтобы справиться.
— Я… — Клеммен прикусил язык, поскольку вовремя вспомнил: о трюке с похоронами монах может и не знать. Газет он не читает. О событиях в мире Чёрточка узнаёт как-то иначе.
— Догадываюсь, — ответил монах без тени улыбки, — но и тебе лучше её пока не видеть. Кстати, что там у вас за суета? Д. запыхался так, словно до монастыря бегом бежал. На вопросы отвечать отказался. Буркнул что-то и исчез.
— Мне кажется… — слабо проговорил Клеммен и столкнулся с неразрешимой задачей. Говорить У-Цзину или нет? Всё равно придётся посвятить настоятеля в суть произошедшего.
И Клеммен вспомнил то, что произошло за полчаса до того, как гроб с «его» телом отправился в первый и последний путь.
…Клеммен сидит в какой-то комнатушке, там душно и темно. Чулан, одним словом. Снаружи Д., Кинисс, и несколько чужаков (по голосам судя — ещё трое) ведут нескончаемую дискуссию. В конце концов его выпускают из заточения и просят встать в одном из углов комнаты.
Что-то тихонько не то бормочет, не то напевает один из вновь пришедших. Лица его Клеммен не видит: оно скрыто туманом, которым тот, словно накидкой, окутан с головы до пят. Маг. Что-то легонько касается запястья — искорка. Ещё одна. Десятки, сотни, тысячи искорок начинают потрескивать рядом, награждая едва ощутимыми уколами.
А голос мага, скрытого туманом, становится всё громче. Клеммену велено стоять, не шевелясь, но голос становится почти непереносимым. Как громко он звучит! Словно тысяча силачей что есть силы колотит железными дубинками по тысяче огромных колоколов.
Ноги у Клеммена начинают подгибаться, перед глазами всё плывёт.
— Всё, — голос откуда-то издалека. Напротив, в другом углу, стоит кто-то… только что его здесь не было! Клеммен пытается присмотреться, чья-то ладонь закрывает ему глаза.
— Тебе на него смотреть не стоит, — слышится голос Д. и Клеммена уводят прочь. За дверями начинается совсем другая суета. Клеммен сидит, приходя в себя после странного ритуала. И, наконец, понимает, отчего его так заинтересовала фигура, возникшая у другой стены.
Это его, Клеммена, фигура. Там стоял он сам. Едва понимание этого проникает в разум, Клеммену становится страшно.
Его двойник! Живой? Его что — убили? Или имитация живого… чтобы все могли удостовериться, что в гробу действительно тот, кому положено?
Нет ответа… Клеммена выпускают, только когда погребальная процессия покидает здание.
Клеммен сидел, оцепенело глядя сквозь монаха. Тот молча ждал, когда последует ответ, и видел — что-то не так. Впрочем, он не успел вмешаться: слабо зашуршала трава под ногами и жизнерадостный голос Д. вернул собеседников к действительности.
— Привет, покойничек, — приветствовал меня Д., дружески хлопнув по плечу. До меня не сразу дошло, что он шутит: первой эмоцией было недоумение.
Второй — злость.
— Ну, как на том свете живётся? — продолжает Д., присаживаясь рядом.
— Я начинаю понимать, — задумчиво говорит Чёрточка, глядя на меня сочувственно. — Устроили очередную комедию с погребением? Что было? Покушение?
— Да, — Д. перестал улыбаться, некоторое время устраивался поудобнее. — Не обижайся, приятель, мне тоже доводилось прощаться с этим светом… и не раз… в конце концов, привыкаешь.
— По-моему, над этим не смеются, — произнёс я, не осознавая, что почти слово в слово повторяю слова и интонацию Кинисс (которой никогда не нравились эти затеи — для придания «естественности» приходилось обращаться к некромагам). — Мне совсем не смешно. Андари…
— Именно поэтому я пришёл сюда, — перебил меня Д. — Трое из тех, кто был на приёме, проявили интерес к твоей безвременной кончине. Угадай, кто.
— Андари, — произнёс я безразличным тоном. Только теперь я осознал, какую свинью мне подложил Д. идеей «похорон». Если он скажет, что в интересах дела мне надо навсегда забыть о её существовании, я его задушу прямо здесь. Голыми руками. Надеюсь, Чёрточка останется доволен.
— Верно, — Д. поднял на меня взгляд. — Кроме неё, ещё двое. Правитель Сенверриал и генерал Гин-Уарант. Остальные выразили формальное сочувствие. Огорчённым более всего выглядел Правитель. Что наводит на мысли.
— Послушайте, — произнёс я, ощущая, что догадка созревает по мере того, как я облекаю её в слова, — вы что, хотите сказать, что Андари…
— Мальчик мой, — сказал Д. снисходительно, — играть на влюблённости противника — один из самых простых приёмов. Я допускаю, что твоя знакомая не замышляет против тебя или нас ничего дурного. Но другие могут и будут использовать её и твои чувства к ней.
— Я в это не верю, — возразил я гневно. У-Цзин, неожиданно, произнёс те же слова.
— Ну, с тобой всё понятно, — кивнул Д. в мою сторону. — А почему ты считаешь это невозможным? — воззрился он на У-Цзина.
— Слишком легко ты во всём разобрался, — покачал Чёрточка головой. — Я прекрасно разбираюсь в людях. Андари не так проста, как ты думаешь, но она — не против вас. Она вообще ни при чём, поверь моей интуиции.
— Да уж, твоя интуиция… — усмехнулся Д. — Если бы я мог позволить себе доверять ей.
— Так что с Андари? — спросил я, уже нетерпеливо.
— Да ничего, успокойся, — понизил голос Д. — Поработаем над твоей внешностью, потом — встречайся с ней, если хочешь. Названные мной трое производят впечатление людей, которые раскусили наш трюк. Кому-то из них ты очень мешаешь.
Я сразу успокоился.
— Генерал… — пробормотал я, ощущая, как почти полностью забытое воспоминание силится прорваться из небытия. — Мы, наверное, о чём-то говорили с ним.
— Генерал — под постоянным наблюдением, — Д. отмахнулся рукой. — О нём мы знаем всё. А вот Правитель — да, тут много неясного. Он тоже принадлежит Теренна. Я уже не сомневаюсь, что ты с Андари встретились не случайно
— Твой наставник, мой молодой друг, — произнёс Чёрточка, наливая всем чаю, — страдает хронической болезнью всех шпионов. Как только что-то, уже встречавшееся, можно вывести из имеющихся фактов, он, ни минуты не колеблясь, объявляет это наиболее вероятной версией.
— Ну, во-первых, не наиболее, — воинственно возразил Д., глядя на монаха исподлобья. — А во-вторых, чем это плохо? Да, я подозрителен. Пока что это спасло не одно тысячу жизней. Работа такая.
— Ты должен оставить Андари в покое, — произнёс монах. — Ты потеряешь время и причинишь много неприятностей себе и тем, кто ни в чём не виноват. Я готов поручиться: она не имеет никакого отношения к тем мифическим врагам, которых постоянно ищет ваше Бюро. Если это не так, я съем свою рясу. У тебя на глазах.
— Идёт, — заметил Д., оживляясь. — Договорились. И если я докажу обратное…
— Не докажете, — перебил я его, уже совершенно спокойно.
— Надеюсь, что нет, — последовала неожиданная реплика. — Твои «похороны» не должны быть генеральной репетицией настоящих похорон Ты очень нужен всем нам, — и себе тоже, я полагаю.
«В первую очередь — себе», подумал я, но вслух говорить не стал. У-Цзин повернулся ко мне лицом и едва заметно кивнул. Вот это да! Неужели он читает мысли?
Дальше разговор зашёл ни о чём, и спать я отправился уже почти в отличном расположении духа. Завтра рано утром — на «пост», а там видно будет. Если Андари раскусила эту уловку, то… ладно, посмотрим.
Стоило подумать о ней, и думать о чём-то другом становилось весьма и весьма непросто.
7. Повторно рождённый
Окраина Меорна, Лето 52, 435 Д., рано утром
Я сидел перед легендарным Камнем — символом местного божества, а заодно — летописью города и окрестностей. Осматривался. Тут красиво.
В эту сторону Меорн не растёт. Он вообще уже практически не растёт: единственный город-государство на южном побережье, так и не вошедший в Федерацию. Меорн — сам по себе. Ольты, что живут восточнее и севернее Меорна, платить добром за добро — много предыдущих веков Меорн служил препятствием, о которое разбивались все попытки завоевать юг и юго-восток континента. Он выдержал все осады и эпидемии. В отличие от Оннда, ни разу не переходил в руки неприятеля. Жители Оннда тоже любят утверждать, что их город никогда не брали, но это не соответствует действительности. После того, как три века назад в горах близ Меорна обнаружили месторождение железной и медной руд, значение Меорна возросло тысячекратно. До той поры единственным поставщиком металлов служили дарионские города, и падение их монополии в значительной мере изменило наземную жизнь.
Есть, конечно, и отрицательные стороны — ведь железо и медь — это не только дома, экипажи и утварь, но ещё и оружие, смерть, разрушение. Хорошо, что Совет Магов (ныне слившийся с руководящим составом Академии) по-прежнему жёстко регламентирует использование взрывчатых, отравляющих и им подобных веществ. Может, поэтому половина обитаемой суши так и не превратилась в выжженную пустыню.
Население Меорна по-прежнему не превышает четырёхсот тысяч человек, как и сотню лет назад. Его скромной армии хватает, чтобы оставаться независимым и незаменимым союзником окружающих государств. Спокойной жизнь не назвать, но и непереносимо тяжёлой — тоже. А Камень открыт для всех — приходи, вглядывайся, читай. Вся история этих мест за десятки — наверное, даже сотни — веков. Камень врос в землю метра на три, самые ранние надписи увидеть не так-то просто. В библиотеке Академии хранятся все снятые с него надписи, если очень уж потребуется.
Камень окружён неровным кольцом из валунов — каждый около метра в поперечнике; на одном из таких я и сидел, поскольку больше не на чем. Камень — место паломничества; здесь не принято удивляться чьему бы то ни было визиту.
Я появился, едва рассвело, как и предполагалось. Мне позволено делать два-три перерыва — на обед и тому подобное; всего же я должен пробыть возле Камня сутки, записывая всё происходящее. Потом Д. и его коллеги из Академии будут корпеть над записями, чтобы выяснить что-то, известное одним им… Ну и ладно. Место это доброе, приятное; по-прежнему ощущается присутствие непонятной силы — не то самого Меорна, Великого Спящего, не то Хранительницы Лесов, что заняла его место в новое время. Но ряд действ по-прежнему связан с Меорном и поток посетителей к Камню не иссякает. Меорн не забыт…
С самого утра небо затянуло тучами; меня это не беспокоило: дождь над Камнем не идёт никогда. Не дует ветер: в последнем я убедился собственными глазами. Выглядит забавно: по траве стелется волна — порыв ветра бежит по-над холмами. Доходит до границы, обозначенной валунами… и гаснет. Внутри не шелохнётся ни травинка! Мелкая живность спокойно снуёт под ногами. Чувствует: бояться нечего. Хищникам внутрь круга вход заказан. Тот, кто осмелится нарушить запрет и пролить кровь, может сгинуть бесследно.
Один из килианов — на шапочке. Ничего умнее в такую жару придумать было нельзя. Хорошо, что все кристаллы можно «выключать» — иначе в архивах Академии появились бы иллюстрации на тему «физиология человека». Помню, как неловко было спрашивать у Д. о том, как «закрыть глаза» килиану ; как Д. хохотал, узнав, для чего мне это понадобилось.
Ещё по два «зрячих камня» — на рукавах.
Первые посетители (кроме меня) появились у Камня ближе к полудню, когда я уже начал скучать, сделав вокруг Камня не один десяток кругов. Трава внутри круга не мнётся — тоже благословение Меорна.
Окраина Меорна, Лето 52, 435 Д., около полудня
Процессия двигалась со стороны Меорна, двигалась неторопливо. Трое людей и — как показалось вначале — огромная серая собака — перемещались неторопливо, величественно. Собака держалась чуть позади и правее людей, не отдаляясь ни на шаг.
Когда все они подошли поближе, Клеммен разглядел одежды вновь пришедших. Все трое — жрицы (двух рангов; та, что впереди — явно выше в иерархии), а сопровождает их волк. За пределами кольца камней ненгор, наверное, испугался бы; внутри можно надеяться на покровительство Меорна. Правда, ни жрицы, ни волк не обратили на юношу никакого внимания: если сидит здесь — значит, так надо. Сам Клеммен тоже старался не обращать на посетителей внимания. Килианы и так всё запомнят.
Ритуал, как потом выяснилось, относился к древнейшим; Меорн, по легенде, объединил множество меньших культов, что процветали некогда в окрестных землях. Впоследствии сам «передал полномочия» культу Афамис. Передача была обставлена без особого торжества; с тех пор каждые тринадцать лет у Камня проходят ритуальные песни и танцы, в знак благодарности Тому, Кто Уснул. Меорн, по легенде, стал землёй и песком, морем и камнем, всем, что живёт вокруг и движется — до того дня, когда наступит конец этого мира. Тогда Меорн вновь воплотится, вновь создаст мир — новый мир, и жизнь продолжится.
Камень — одно из немногих мест, где Меорн бодрствует, где смертный может рассчитывать на разговор с Ним. Об этом Клеммен узнал несколько позже. Не рискнул смотреть в сторону жриц, но слышать происходящее — слышал. Очень красиво. Сакральный язык был ему незнаком. Может быть, и к лучшему.
Спустя три часа, когда ритуал завершился (волк всё это время находился за пределами круга камней; один раз подошёл к Клеммену вплотную, тщательно обнюхал ботинки человека и равнодушно удалился), Клеммен осмелился повернуться к Камню лицом.
Ахнул. Все надписи выглядели более свежими… чёткими, словно их нанесли только что. И — смотри-ка! — поверх чётко выгравированных букв появились другие линии, очертания, какие-то рисунки. Юноша быстро обошёл весь Камень, пока тот оставался посвежевшим. Вовремя: Камень минут за пять вернулся в прежнее состояние. Интересно, подумал Клеммен, разминая затёкшие мышцы, Д. знал, что ритуал будет именно сегодня? Что будет в других местах — тоже произойдёт нечто особенное?
Да, кстати, а почему из зрителей был один только Клеммен? В Веннелере на любой мало-мальски большой праздник собирались огромные толпы народа. Пока он был маленьким, Клеммен очень любил подобные торжества.
А здесь — словно никого это не касается. А может, так оно и есть? Но себя Клеммен не считал праздным зевакой: как ему казалось, реши Меорн, что присутствие наблюдателя излишне, дал бы знать.
Как только солнце подползло к линии горизонта, стало понятно, что Камень всё-таки не обделён вниманием. Посетители пошли сплошной волной...
Окраина Меорна, Лето 52, 435 Д., вечер
В конце концов я сделал вид, что погружён в медитацию — мало ли за чем приходят люди к Камню! Замер неподвижно, погрузился в себя — и все перестали обращать на меня внимание. Вроде бы и так не принято замечать присутствия посторонних, но… Те, кто приходили к Меорну с просьбами или жалобами, делали всё, чтобы их никто не мог услышать.
Я и не старался ничего услышать. К Камню принято подходить вплотную, кланяться (или становиться на колени), тихонько говорить, прикоснувшись рукой. Удивительно, как прикосновениями Камень ещё не стёрли в пыль. Частенько оставляли подношения — цветы, пустые раковины, камушки, веточки. Куда всё это исчезает — не имею представления. Судя по обилию подношений, уборкой круга валунов нужно заниматься всерьёз. Вот и увижу, кто тут наводит порядок.
Если не засну.
Единственным посетителем, который мне запомнился, был мальчик лет трёх; пока его мать обращалась к Камню, он подошёл ко мне и принялся дёргать за правую штанину. Поняв, что я не собираюсь замечать его присутствия, малыш попытался обойти валун, чтобы встретиться со мной взглядом. Никогда бы не подумал, что столь малолетние дети могут быть так молчаливы и серьёзны! Мне стоило немалых трудов ни разу не улыбнуться. К моему облегчению, мать отвела своё чадо в сторону: ребёнку очень понравился килиан на моём левом локте и оставить «игрушку» в покое он никак не желал.
Во всём остальном было по-прежнему скучно; когда я увидел длинную процессию (судя по всему, свадебную), устроил себе второй перерыв. Внутри валунов всё равно было бы слишком людно. А я тем временем позволил себе чашечку кофе из «вечного» термоса и перекусил. Великие боги, ну и зверский же был аппетит! Ну да, на свежем воздухе ведь.
После того, как процессия ушла, никакого мусора внутри круга не осталось. Ещё больше цветов, ещё больше ягод и фруктов, но ничего более. Хорошо, когда люди в состоянии так бережно обращаться со своим прошлым. Хотя Меорн стал легендой, привычкой, нежели осязаемой, одушевлённой частью реальности, никто не торопился окончательно отправить его в небытие.
Долго-долго сидел я, пока солнце не опустилось за горизонт.
Тогда-то и началось самое интересное.
Окраина Меорна, Лето 52, 435 Д., ночь
Вначале была странная, словно навеянная извне, сонливость. Непереносимая; никакой кофе не смог с ней совладать. Клеммен выпал из реальности на долю секунды и начал падать с валуна; проснулся в тот миг, когда земля открывала свои объятия. Падение, вероятно, не длилось более половины секунды, но отчего-то растянулось настолько, что юноша успел выставить перед собой ладони.
Тут же поднялся, отряхиваясь.
Сон как рукой сняло. Такой кристальной ясности сознания давно не было. Лунный свет был ярким и тёплым; работали, впитывая всё происходящее, все кристаллы. Луна одела Камень в серебристый ореол.
И всё-таки что-то было не так. Клеммен вновь обошёл Камень, стараясь, чтобы килианам было «видно» всё вокруг… но обострённость чувств вряд ли появится в записи. Уже знакомое ощущение — предчувствие чего-то необычного — накатило, не отпуская ни на миг.
Оглушительно стрекотали насекомые.
Тень, едва заметная в слабом лунном освещении, пробежала рядом. Клеммен резко обернулся. Никого.
Неожиданно ему стало страшно. За несколько секунд лёгкое беспокойство переросло в физически ощутимый ужас. Захотелось бежать подальше — бежать, куда глаза глядят.
Но Клеммен остался на месте — и, честно говоря, не оттого, что был так уж храбр. Просто ноги отказались отрываться от земли.
И — стало спокойно. Что бы то ни было, оно прошло. Прошло стороной, оставило в покое, пронеслось мимо… Клеммен отнял от лица трясущиеся ладони, тихо откашлялся. Тишина, сдавившая уши, была не менее неприятной; её хотелось разрушить хоть чем-то.
Внутри круга — пусто.
Только трава. Только валуны. Только Камень. Ни подношений, ни мелкого мусора.
Кто забрал всё это? Клеммен клял себя последними словами… затем понял, что если было хоть что-нибудь, что глаз смог бы увидеть, килианы это запишут.
Он оглянулся. Ветер приутих; и волны, вяло разбегающиеся по зелёному покрову холмов, напомнили о море. Диковинном море, изборождённом выступами и впадинами, по поверхности которых бродил ветер. Иллюзия была настолько сильной, что на миг Клеммен даже услышал плеск воды и крики чаек.
И это прошло. А с запада (где должен находиться спокойно спящий Меорн — город) послышались лёгкие шаги.
Кто-то движется в сторону Камня. Клеммен вздохнул с облегчением. По виду это был глубокий старик — но двигался быстро и уверенно, не выказывая признаков дряхлости. О возрасте говорили лишь борода до пояса да лицо, напоминавшее множеством морщин высохшую сливу.
Старик вошёл внутрь круга, не обращая на Клеммена никакого внимания.
Юноша осторожно вышел из-за камня, стараясь держать вновь пришедшего в поле зрения. Старик извлёк откуда-то пышный белый венок, положил его у основания Камня, склонился над ним…
Клеммену показалось, что он слышит слова, дрожь пробежала по его спине. Он сделал шаг в сторону старика — и заметил, что в правой руке тот держит короткий кривой нож с клинком, выточенным из блестящего, угольно-чёрного материала. А на земле, тщетно пытаясь освободиться, лежал отнюдь не венок.
То был ягнёнок.
— Нет! — воскликнул Клеммен, бросаясь к старику, когда тот, шепча что-то под нос, размахнулся, и…
Клеммен поймал его руку на половине пути; ягнёнок к этому моменту освободился и с жалобным блеянием пустился наутёк. Старик хотел броситься следом, но Клеммен вцепился в него, стараясь вырвать нож. Старик, а сильный, успел подумать Клеммен…
…и упал на траву. Старик бесследно исчез. Да и был ли он? Трава была не примятой, но не приснилось же всё это! В глубине души Клеммену казалось, что поступил он правильно. Меорн не принимал кровавых жертв. Исход так и не свершившегося мрачного ритуала мог быть каким угодно.
— Они всё ещё стараются, — донёсся звучный голос. — Думают, что меня можно изгнать…
Оглянувшись, Клеммен заметил сидевшего на противоположной стороне круга мужчину невысокого роста. Насколько можно было судить в лунном свете, незнакомец был облачён в кожаную куртку очень древнего покроя, в столь же вычурные и грубые (на вид) сапоги и штаны из ткани, переливавшейся всеми цветами радуги там, где на неё падал лунный свет. Лицо скрыто тенью. Голос неизвестного наводил на мысли о прищуренных насмешливых глазах, о пышных усах и множестве морщин, изрезавших лоб.
— У твоих ног — всё, что от него осталось, — нарушил тишину пришелец. Клеммен наклонил голову, вздрогнул. Из-под травы выглянул выбеленный до блеска человеческий череп. Чуть поодаль — россыпь костей, ослепительно белых и отполированных. Нож, тот самый, чуть выщербленный. Содрогнувшись от брезгливости, Клеммен пинком отправил нож за пределы круга. Череп и кости немедленно принялись таять и вскоре бесследно исчезли.
— Ты поступил мудро, — заметил сидящий и Клеммен вновь обернулся. — У тебя есть дом?
Вопрос был настолько неожиданным, что множество вопросов, рвавшихся с языка юноши, тут же вылетели из головы. Он сделал один неуверенный шаг в сторону собеседника.
— Нет, — ответил Клеммен и сам поразился тому, что ответил. Нет дома? Пожалуй, да… А что такое дом? Там, где спишь? Там, где родился? Там, где ощущаешь себя спокойно?
— Не только это, — возразил собеседник, подымаясь на ноги. Странно; пока сидел, он казался низкорослым, а теперь стал на голову выше Клеммена. Сделал шаг в сторону Камня, словно намереваясь быть подальше от Клеммена. — Мой совет: отыщи себе дом. Как можно быстрее. Тогда, возможно, ты успеешь укрыться от непогоды.
Голос его звучал из-за Камня. Испугавшись, что собеседник бесследно исчезнет, Клеммен бегом кинулся вдогонку. Никуда тот не делся; стоял спиной к нему, глядя на три четверти средней луны. На сей раз его одежда светилась всеми цветами радуги. Струйки светящегося тумана стекали с кончиков пальцев и впитывались в траву. Там, куда опускались клочки фосфоресцирующей дымки, заметил Клеммен, тут же распускались крохотные цветы того же цвета. Кто же это? Это… его зовут… имя того, кто говорил, напрочь вылетело из головы.
— Поспеши, — человек повернулся к нему лицом. Это было лицо самого Клеммена. — Никогда больше не встречайся со мной. Запомни, как я выгляжу, избегай меня любой ценой, — а выглядел он странно. Радужные разводы теперь текли по лицу его, по рукам, по всем частям тела и одежды. Лицо его становилось ничуть не похожим на лицо Клеммена, но вызывало смутное ощущение того, что этого человека он видел не один раз.
— Спасибо за помощь, — человек помахал рукой и шагнул к Камню. Тут же радужное свечение прекратилось. Остался только чёрный силуэт — силуэт человека немолодого, утомлённого жизнью, знавшего намного больше того, что нужно для безбедной жизни.
Ещё шаг.
Коснулся ладонью Камня.
Вошёл внутрь Камня (Клеммен раскрыл от изумления рот). Острота чувств немедленно начала пропадать. Клеммен огляделся и осознал, что вот-вот наступит рассвет. Сколько же времени проведено в беседе?
Что-то зашуршало возле самых его ног.
Белка.
Та самая.
Всё-таки я сплю, подумал Клеммен обречённо. Даже если предположить, что белка сошла с ума и отправилась сюда, ей потребовались бы многие недели, чтобы достичь Меорна.
— Это всё, что у меня есть, — он присел на корточки, протягивая зверьку несколько подсохших кусочков хлеба. К его удивлению, белка не обратила на угощение внимания; взамен вскарабкалась по коленям (хорошо, ткань штанов плотная) и, ловко забравшись на плечо, старательно обнюхала лицо.
Проклятие, какие острые когти, подумал Клеммен, стараясь не шевелиться. Если белка перепугается, может причинить нешуточные раны.
Он скосил глаза, встретился с белкой взглядом… и показалось, что в глазницах её не крохотные блестящие бусинки, а кроваво-красные, тлеющие огоньки. Клыки белки выросли до невероятных размеров, вот-вот вопьётся ему в шею…
Разумеется, ничего такого не было. Померещилось.
Белка удовлетворилась обследованием и, соскочив последовательно на колени, руку и ладонь, канула в траву.
Не забыв прихватить один из кусочков хлеба. Когда Клеммен это обнаружил, не смог удержаться от смеха. Вытирая выступившие на глазах слёзы, он посмотрел на левый локоть… и тут же перестал смеяться.
Проверил оба камня, укреплённые на локтях.
Проверил тот, что был на шапочке.
Мертвы. Выключены, невосприимчивы. Когда это случилось? Сам он этого не делал. Как такое могло случиться? Ну и нагоняй будет…
И где белка?
Нет её. Впрочем, поди заметь её в такой густой траве.
Когда солнце выглянуло из-за частых зубьев леса, усталость навалилась на Клеммена. Он не спал целые сутки. Кроме того, предстоит выслушивать недовольного Д.
Венллен, Лето 53, 435 Д., утро
— Всё в порядке, — Д. подозрительно посмотрел на все три камня. — Не беспокойся, я вижу, что ты их не выключал.
— А теперь — спать, — приказал он. — Вот, пока отдохнёшь у меня… поднимешься на третий этаж, — тяжёлый кусочек чёрного камня лёг в ладонь Клеммена. — В городе тебе появляться нельзя. Ни о чём не беспокойся. Все твои вещи уже там.
Я повиновался, словно в тумане. Трудно было представить, что несколько часов назад я был невероятно бодр и готов на всё. Чёрный камень, едва я сдавил его пальцами, открыл передо мной Ворота ; шагнув в них, я оказался в полутёмной зале неизвестного мне замка (неплохо Д. устроился!)…
Всё это я воспринимал урывками. Помню, что поднялся по дальней лестнице на третий этаж, отворил первую попавшуюся дверь и увидел… почти точную копию своей спальни. Кровать! Наконец-то! В камине тлели угли, в комнате было невероятно уютно.
Едва хватило сил раздеться.
Во сне меня преследовали стаи белок, каждая вдвое выше человеческого роста. Глаза у них горели всеми цветами радуги. Завидев меня, гигантские грызуны принимались мчаться в мою сторону, хрипло смеясь на многие голоса…
Где-то под землёй, Лето 54, 435 Д.
Я так и не узнал, где мы находились. Понимал только, что довольно глубоко под землёй. Полкилометра, минимум, а может быть, и километр. Окружающие скалы давят почти физически, заставляя почувствовать глубину, осознать собственную ничтожность. Словно я — муравей в огромном, величиной с дом, заброшенном муравейнике. Под землёй перестаёшь ощущать себя властелином мира.
— Так-так, — послышался голос из темноты. — Ну что же… Очень приятно… очень, очень приятно…
Полумрак вокруг; если закрыть глаза, можно представить себе комнатку, где жарко горит огонь в камине, возле которого я сижу, в кресле, до пояса укутанный пледом. На самом деле я сидел на жёстком и неудобном стуле. Действительно, тепло. Только камина нет.
Не помню, каким образом оказался здесь. Д. провёл меня сквозь Ворота , а портал может вести куда угодно. Хоть на луну. На любую.
Лицо собеседника оставалось в тени; это напомнило видение, случившееся возле Камня. Теперь-то я не сомневаюсь, что видел Меорна, хотя не сохранилось ни одного его изображения. Забавно, правда? У большинства божеств существует много обликов, зачастую известных в мельчайших деталях. А Меорн — бог без лица. Таких немного. Меорн — местное божество, не имеющее силы за пределами владений города, названного в его честь.
Да, это так, но… Но во славу Меорна проводятся праздники; к Нему спешат, чтобы стало легче на душе… не зря, наверное. Иначе не ходили бы! Что же он хотел сказать мне? Непростой вопрос. Боги избегают открывать будущее, не любят говорить простыми словами. Есть несколько предположений, отчего. Но лучше не ломать голову над тем, почему , а подумать, с какой целью .
…Я очнулся от воспоминаний неожиданно. Понял, что ко мне обращаются. И не кто-нибудь, а один из тех двух мастеров, которые были в состоянии полностью менять облик любого из живущих на Ралионе. Во всех аспектах. Навсегда. Признаться, я в это мало верил в тот момент.
— Расскажите о своих друзьях, — услышал я из темноты и услышал звук, напоминавший звяканье металла о металл. Мне отчего-то померещились хирургические ножи, иглы и прочие орудия пыток, которые по недоразумению называются врачебными инструментами.
Впрочем, когда его ладонь прикоснулась к моему лицу, в ней ничего не оказалось.
— Расскажите о ваших друзьях, — повторил мастер. — Не надо напрягаться. Больно не будет, обещаю.
— Я не очень хорошо её знаю, — начал я, совершенно не представляя, что собираюсь сказать. — Честно говоря, не знаю, могу ли надеяться на то, что мы друзья. Но, кроме неё нет людей, ради которых…
Слова произносились словно сами собой. Я ещё подумал, что напрасно беспокоюсь. В конце концов, что он может знать обо мне? Я ведь могу рассказать всё, что угодно. Но в том-то и беда, что я не мог позволить себе рассказать что угодно об Андари. Хорошо ещё, не произнёс её имя…
Всё это время мастер ходил вокруг меня, изредка прикасаясь к моему лицу то пальцами, то тампонами, смоченными травяными настоями (судя по запаху), то чем-то холодным и металлическим. Больно не было; лишь немного стягивало кожу в тех местах, на которые попадал настой. Признаться, я не ощущал, что моя внешность меняется. Всё походило на розыгрыш.
— Расскажите о ваших родителях, — попросил мастер, когда стало ясно, что об Андари я не скажу более ни слова. Я вздрогнул, заслышав эти слова, и он тут же добавил: — То, что сочтёте возможным. Вам нельзя молчать. Рассказывайте. Не хотите о родителях — говорите о ком угодно.
Сказано было столь категорично, что я подчинился.
— Вот так, — произнёс он удовлетворённо, и в комнатке стало светло.
В комнатке! То оказался зал: каменные своды встречались в пятнадцати метрах над головой, а до ближайшей стены было не менее сорока шагов. Как же так? Я точно помню — когда приоткрылась дверь, то я не сделал и пяти шагов, как наткнулся на тот самый стул, на котором сижу.
Теперь я увидел самого Мастера. Имени своего он не называл, и это не казалось обидным (хотя моё-то ему известно). Он оказался человеком с бледной, почти прозрачной кожей и такими же белёсыми волосами. Похож на растение, выросшее и чудом выжившие в полной темноте. Так, наверное, и было — человеку не положено жить под землёй.
Он носил очки. Массивные, с непроницаемыми чёрными стёклами. Мастер улыбнулся (отвести взгляд от его лица было трудно) и жестом велел встать.
— Повернитесь, — добавил он. Я повиновался… кстати, куда делся стул, с которого я только что встал? И и один из индикаторов никак не сообщил о магии. Включая треугольник. Я по-прежнему не замечал его присутствия, как и в ту ночь, у Камня.
Я рискнул посмотреть на собственные ладони. Ничего не изменилось. Прикоснулся к лицу… к носу, щекам, к ушам, чтоб их… Ничего не изменилось!
— Ничего не понимаю, — произнёс я совершенно искренне.
— Так и должно быть, — ответил Мастер, усаживаясь в неведомо откуда взявшееся кресло. — Вы сами увидите изменения в последнюю очередь. Сейчас пройдите вон за ту дверь, в Солнечную комнату. Там разденетесь и постоите минут пятнадцать.
— Погодите… совсем раздеться?
— Совсем. И закрыть глаза. Свет будет очень ярким.
— А как я узнаю, сколько времени прошло?
— Досчитайте до тысячи, — посоветовал Мастер, отъезжая вместе с креслом в сторону. — Этого должно хватить.
В Солнечной комнате было поначалу не так уж светло. Свет исходил с потолка — тот был поближе, чем в зале, и оказался идеально отполированным. Свет постепенно усиливался; Клеммен, глядя вниз и щурясь, торопливо снял с себя одежду, завернул все «безделушки» в рубашку — : вдруг не переносят такой яркости! Замер, нерешительно прикоснувшись к треугольнику.
Тот сниматься не желал. Не то чтобы замок закапризничал — его просто не стало. Клеммен с ошарашенным видом пропустил всю цепочку перед глазами (пришлось изрядно скосить глаза) — ничего!
Ну и ладно. Свет становился непереносимым; даже с закрытыми глазами «смотреть» вверх было неприятно. Давление света было почти физическим: Клеммену показалось, что если он попытается подпрыгнуть, то ощутит горячую волну, прижимающую к полу.
Один… два… Думать во время счёта получилось не сразу. Клеммен испытывал не очень приятное ощущение того, что висит неподвижно в воздухе; сделай он шаг — тут же упадёт вниз, в холодную и ревущую ветрами бездну. Сто двадцать три… сто двадцать четыре… он переступил босыми ногами несколько раз. Непонятно, из чего сделан пол: через короткие неуловимые мгновения он переставал ощущаться. Ни его поверхность, ни его температура — ничто не напоминало о том, что под ногами опора. Давление света становилось всё более сильным… но свет был холодным. Жар ему приписывало воображение.
Четыреста шестьдесят один… Как странно! Ведь треугольник действительно не отреагировал ни на старика у Камня, ни на загадочного человека (Меорна?)… Отчего? Похоже, впереди неприятности, подумал Клеммен с неожиданной мрачностью. Будь оно всё проклято, мои отношения с Андари никого не касаются! Раз все такие всевидящие, пусть довольствуются тем, что узнают сами. А пункт четвёртый… в печку его, вместе со всеми остальными.
Семьсот сорок три… Злость пришла и ушла. Теперь, когда она ушла, вспышка показалась иррациональной, глупой по своей сути. В конце концов, Клеммен давно уже — и сознательно — не признаёт правил. Он решил всё в тот момент, когда застегнул треугольник на шее до того, как показать Д.
Семьсот восемьдесят два. Полное имя Кинисс — Кинисс Аугари анс Шалир. С родовым именем вышла небольшая неприятность: одно из меньших (ныне), а некогда великих воплощений Владычицы Смерти также носит имя Шалир. Д. предупредил, чтобы Клеммен ни за какие сокровища мира не вздумал расспрашивать Кинисс об этом совпадении. И добавил, что, по современным правилам произношения, Шалир, Насылающая Кошмары, она же Тёмная, должна называться Шалийр… Да. Подобные совпадения вряд ли улучшают репутацию Хансса среди Людей…
Восемьсот девяносто три… Чем дальше, тем труднее считать. Время словно нарочно замедляло свой ход; так я никогда до тысячи не доберусь, подумал Клеммен с ужасом. Выйти раньше? Ну уж нет! Надо выдержать эту пытку. Собственно, ничего неприятного не ощущалось, но что-то внутри рвалось наружу, протестовало против того, чтобы стоять на месте; ощущалось, словно непереносимый зуд во всём теле. Девятьсот тринадцать… До чего хочется пошевелиться!
Добравшись до девятисот семидесяти, он понял, что желание пошевелиться становится нестерпимым. Бороться с самим собой — труднее всего. Никакие мысли-отвлечения не действовали; перед глазами стояли только пылающие цифры, медленно приближающиеся к заветному числу, а кто-то незнакомый, живущий внутри Клеммена кричал, дёргался и требовал от соседа по телу, чтобы тот немедленно убрался из этого проклятого места, прекратил издеваться над самим собой…
Тысяча.
Клеммен сглотнул, приоткрыл глаза. Свет был совсем не ярким. Ненгор пошевелился и понял, что стоит, зажимая руками уши.
Осторожно отнял ладони от головы. Никаких признаков Клеммена-второго. Или «первого»?
Интересно, он что-нибудь говорил? Кричал?
Ощущая необыкновенную лёгкость, Клеммен оделся и осторожно приоткрыл массивную дверь.
За ней была небольшая комнатка; у стола стояло два кресла. В одном из них, откинув голову на спинку, сидел Мастер.
У него был вид смертельно уставшего человека.
— Заходите, — произнёс он, усаживаясь прямо. Выражение усталости немедленно исчезло. Он даже улыбнулся — и улыбка не казалась вымученной. — Несколько слов на прощание.
— Никаких зеркал, — произнёс Мастер, уставившись чёрными стёклами в лицо своего клиента. — Первые три дня ни в коем случае нельзя смотреться в зеркало. Я дам вам тёмные очки; носите, не снимая. Помните: никаких отражений.
— Именно в зеркало? — спросил Клеммен почти робко. Он по-прежнему не ощущал себя «новым человеком».
— В зеркало, в воду… в глаза собеседника. Никаких отражений. Пройдёт три дня — пожалуйста. До того момента, если дорог рассудок — никаких отражений. — Мастер протянул руку, открыл ящик стола, протянул Клеммену чёрные очки. Едва юноша прикоснулся к ним, как тут же отозвались (звуком, неслышным для окружающих) все пять индикаторов, вздрогнул треугольник на шее. Магия, да ещё какая!
Смотреть сквозь них было странно… казалось, что не стало ни капельки темнее. Хотя снаружи стёкла казались непрозрачными.
Клеммен поднял глаза на Мастера, вздрогнул. Теперь он видел его глаза — вернее, видел, что глаз у того нет. Впрочем, и это неверно. В глазницах сидящего напротив невозможно было различить глазного яблока. Ровная, чуть выпуклая белая поверхность. Юноша поёжился. Понятно, почему он не снимает очков…
— Ага, — произнёс Мастер, как показалось Клеммену — не без удовольствия. — На самом деле я не слеп, как вам показалось. Но раз вы увидели, значит, мои труды не пропали напрасно. — Он встал.
Читать бесплатно другие книги:
