Двести веков сомнений Бояндин Константин

Заканчивался ничем .

Чернотой, из глубин которой не было видно ни единого лучика света.

И тихо… здание будто вымерло… Ничего себе шуточки! Клеммен вспотел от напряжения мысли. Сообщить Д.? Что за загадочные порталы… прямо в Академии, без предупредительных надписей! И вообще — кто она такая, эта женщина?

«Вас используют, как наживку»…

Ну нет, подумал Клеммен, начиная медленно пятиться. Руку всё время держал на «ключе». В случае чего — его и след простыл.

«Наживку иногда съедают»…

Отступил ещё на пару шагов, и провал со звонким щелчком схлопнулся. Образовался тупик, как и положено.

Клеммен поднёс было ко рту переговорное устройство, как вдруг задумался. Ведь придётся объяснять, зачем потребовалась в такое время Академия, что он выспрашивал у Шкафа.

В сердцах Клеммен стукнул кулаками по тому месту, где был портал.

Ладно. Сообщить сообщу, но местной охране. Шёл, дескать, вижу — дыра… ну и так далее. Чтоб совесть была чиста.

Ведь я шёл сюда за деревянными брусками? Так я их получил. Всё остальное не считается. А кристаллы — посмотрю, когда и если будет время. Кристаллы должны «прожить» две недели.

До ближайшего поста охраны путь оказался неблизким…

Парк Времени, Лето 71, 435 Д., ближе к вечеру

Д. прав — лучше места для уединения не найти. Правда, тут же заявилась белка, обследовала все карманы и осталась недовольна размером подношения. Долго суетилась у дерева, то забиралась на него, то оглядывалась на человека и вновь слезала. Подумаешь, дупло. Вряд ли это её дом — в такое дупло впору на повозке въезжать. Или там у неё тайник?

Прячь, прячь, я не смотрю.

Что у нас есть?.. Два ясеневых, два из лиственницы. Один из дуба. Все небольшие. Да и мастер не очень-то жалеет их: девять десятых уходит в брак. Вырезать амулеты или там магические палочки — занятие тонкое, с непредсказуемым результатом.

Пока я соображал, что бы такое вырезать, белка ещё несколько раз взбиралась на дерево с дуплом. В конце концов стало понятно: когда же этот тугодум подойдёт сюда!

Пришлось подойти.

Белка исчезла в дупле, долго чем-то там шуршала.

Высунула голову наружу. В зубах у неё был зажат кусок коры. Хороший кусок, с мою ладонь величиной. Заметив, что я стою прямо под дуплом, она выронила кусок изо рта. И лихой спиралью спустилась вниз. Умчалась, не оглядываясь. Будто я гнался за ней.

Я осмотрел «подарок». Плотная кора, как заготовка — не пойдёт. И подозрительно хорошо сохранилась. А, ну конечно…

Как я сразу не понял!

«Нос», который чуял всё магическое — внешне походит на крохотный ножик для конвертов. Стоило поднести его к куску коры, и слабо заметное свечение индикатора быстро померкло.

Я отвёл «нос» подальше.

Спустя полминуты свечение восстановилось. Сиарх! Кто принёс кору сюда, в это дупло? В отличие от древесины каменного дуба, кора его поразительно легка, хотя не менее прочна. Не знаю, что понимают звери и птицы в магии, но привычка сиархов раз в восемнадцать лет полностью сбрасывать кору снабжает самых смышлёных прекрасным изоляционным материалом. А здешние белки вовсю грызут так называемые королевские орехи, которые не всякий человек расколет одним ударом молотка. Такими зубами и сиарх можно разгрызть.

Ну, спасибо… за новогодний подарок! Нет, определённо надо будет сюда вернуться, отблагодарить её. Подарков «для души» грызунам никто не делает (я лично в этом смысла не вижу), а вот толк в угощении понимают все.

Долго я сидел у ручья, но так ничего и не придумал. Ничего страшного. Пусть это будет экспромт, если вообще что-то будет. Я положил белкин подарок вместе с заготовками, на прощание выпил воды из ручья.

Ужасно заломило зубы — и летом, и зимой этот ручей не замерзает, оставаясь неизменно ледяным.

Аннвеланд, Лето 71, 435 Д., вечер

Клеммен стоял у зеркала, озабоченно поглядывая на ссадины. Не украшают, точно. До завтрашнего вечера не заживут. А к магии прибегать неохота.

Когда он в сотый раз потрогал непрестанно чесавшееся место чуть правее губы, отражение в зеркале подмигнуло ему.

Юношу немедленно бросило в жар.

Первый рефлекс сработал безукоризненно. Клеммен включил — усилием мысли — «напарника», специальный кристалл. Который, в отличие от традиционных килианов , умел записывать ощущения. И только ощущения. Ресурс у него был ограниченным, менять его было занятием болезненным — «напарник» полагалось вживлять под кожу — но именно благодаря «напарнику» большинство внезапно погибших агентов Бюро смогли быстро и безошибочно вернуть отыскать и вернуть к жизни. Или, по крайней мере, не дать соскользнуть туда, где царствует Владыка Нежити.

Впрочем, «напарник», скорее всего, включился бы и сам — от сильной боли, например.

Отражение ещё раз подмигнуло и, оглянувшись, подтащило поближе к зеркалу отражение кресла. И удобно устроилось там. На всё это Клеммен глядел, оцепенев. Затем сковывавший его лёд растаял, он привычно потянулся в карман — за «безделушками».

— Не суетись, ничего не обнаружишь, — послышалось откуда-то прямо перед ним. До ненгора не сразу дошло, что звук раздаётся из того места, где, если бы отражение было обычным отражением, находился бы он сам.

Или наоборот?

— Незачем, — слышать собственный голос было не очень приятно. — Есть очень серьёзный разговор. Можешь не беспокоиться, никто об этом не узнает.

— Кто вы?

Отражение расхохоталось.

— Приглядись внимательнее, ненгор .

Последнее слово было произнесено с издевательскими нотками.

— Что вам нужно? — спросил Клеммен, в конце концов.

— Люблю правильные вопросы, — одобрило отражение и согнало с лица усмешку. — Тетрадь, мой дорогой друг. Всего лишь тетрадь.

— А взамен?

— Взамен? Ну, для начала, жизнь.

Клеммен нашёл в себе достаточно самообладания, чтобы презрительно усмехнуться. На самом деле он перепугался так, как не пугался уже очень, очень давно — с того момента, как двое грабителей с оружием встретили его в переулке, рядом с банком.

— Я же не имею в виду твою жизнь… — лениво протянул двойник. — Ты и так умер, хотя ещё узнаешь, что такое настоящая смерть. Поговорим о жизни кого-нибудь другого… угадай, о чьей?

Нет! — крикнул внутри внутренний голос. Не думай о ней! Не вспоминай её имя!

Поздно.

— Андари? — спросил Клеммен одними губами, почувствовал, что из середины живота начинает распространяться непереносимый холод.

Двойник широко улыбнулся.

— Тебе есть, что терять. Значит, долго уговаривать не придётся. Надеюсь, не потребуется… устранять ещё кого-нибудь, для демонстрации?

— Что же это за тетрадь такая? — Клеммен искал любой повод, чтобы отсрочить очевидный приказ с той стороны.

— Нужно ли тебе знать? — скривилось отражение. — Ты и так отдашь её. Смотри, не вырони. Тетрадь старая, ветхая. Давай её сюда. — Двойник поднялся, подошёл к стеклу вплотную, протянул руку.

— Что значит — «сюда»? — Клеммен отступил на шаг.

— То и значит, — отражение нахмурилось. — Не играй со мной, красавчик… — отражение положило пальцы на заживающую ссадину и тут же это место пронзила острая боль. Клеммен вскрикнул, схватившись за щёку; отражение, усмехаясь, надавило ногтями посильнее.

Так больно не было ещё никогда.

Клеммен отнял окровавленную ладонь от щеки и убедился, что не может ни говорить, ни кричать.

— Давай, быстро, — двойник холодно смотрел на него. В отличие от Клеммена, с лицом у двойника всё было в порядке. — Иначе твоей подруге станет очень нехорошо. Прямо сейчас.

Рука сама собой полезла внутрь, в карман, где хранилась тетрадь.

По пути запястье коснулось цепочки, на которой висел треугольник.

В голове Клеммена словно потревожили огромный пчелиный рой. Клеммен ощутил вибрацию и сильный жар; и то, и другое исходило из треугольника. Амулет сам собой повернулся, деревянной стороной вниз.

Очередная угроза застряла у отражения в горле.

Двойник неподвижно застыл.

Страх, вязкими потоками прижимавший Клеммена к земле, схлынул. И… отражения не стало.

Вернее, осталось — обычное. Его собственное, — со щекой, разодранной едва ли не до кости, с вылезающими из орбит глазами, в которых читались боль и ужас.

Кресло стояло на прежнем месте.

Послышался треск, уголок зеркала откололся; трещины пошли по поверхности зеркала.

Несколько раз Клеммен подносил к губам переговорное устройство, но всякий раз напрочь забывал, о чём хотел сообщить.

Отражение не шутило — сообщить кому-нибудь ещё непросто.

Пришлось прибегнуть к заживляющему эликсиру — боль была едва переносима. В довершение всего исчерпал свой ресурс и отключился «напарник». Он умел извещать об этом единственным образом: вызывая ощущение лёгкого жжения в том месте, где внедрён.

Ну уж нет. Новый «напарник» Клеммен поставит после праздника. Потом. Всё потом. Подумаешь, очередное нарушение инструкции… интуиция подсказывала, что взыскания от Кинисс — наименьшее из неприятностей, что подобрались совсем близко. Влип с этой тетрадью. Спрятать её, срочно. Но где?

Треугольник перестал быть тяжёлым, остыл; перестал вибрировать. Нисколько не возражал против того, чтобы его повернули вниз золотой стороной.

Оставаться до наступления темноты в этой комнате Клеммену не хотелось, он решил отправиться куда-нибудь. Скажем, в Венллен. Посмотреть на подготовку к праздникам, а заодно и узнать, не случилось ли чего-нибудь с…

Медальон едва заметно шевельнулся.

Нет, не случилось, подумал он. С уверенностью.

Из дому он почти выбежал — так, словно все привидения мира гнались по пятам.

Венллен, Лето 71, 435 Д., около полуночи

— Клеммен! Вот не ожидал! Ну ты даёшь! Слушай, а ты неплохо зарабатываешь!

Я вздрогнул, услышав эти слова. Айгес. Тот самый, вместе с которым я «работал» у Буарта. Проклятие, он узнал меня! Тоже мне, «смена облика», «смена облика»!

Губы сами собой сложились в подобающую улыбку. Хорошо, что я не в форменной кожаной одежде, и не в парадной. Шуму было бы куда больше.

— С тебя два пива! — довольно ухмыльнулся Айгес, без приглашения усаживаясь напротив. Отвык я от подобной компании, точно. А теперь надо очень быстро вспомнить былые привычки. И так уже ползаведения на нас косится.

— Это ещё за что? — спрашиваю с подозрением.

— Как был скрягой, так и остался, — лёгкое презрение тронуло его губы. А я-то, наивный, собирался о чём-нибудь приятном подумать, одиночеством насладиться…

— Ладно уж, — я подозвал официанта, Айгес одобрительно хлопнул меня по плечу.

— Вижу, уговорил-таки своего дядюшку… — он критически осмотрел меня. — И неплохо уговорил. Чем занимаешься-то?

— Так, — я повертел пальцами в воздухе, изобразил, как мог, страдальческую гримасу. Предварительно оглянувшись. — Приходится разъезжать… словом, по торговой части.

— То-то я вижу — нарядился, словно ольт. Неужели, думаю, нынче мода такая.

Очень надеюсь, что на лице у меня ничего не отразилось. И ведь не спровадишь его, не привлекая внимания! Не скажешь «извините, мол, вы обознались»! Провалиться ему…

— Как ты меня узнал? — пора брать инициативу в свои руки. — Где обретаешься? По прежнему у старика Буарта?

— Ну уж нет, — протянул он пренебрежительно. — Я теперь с караванами хожу. Охранником. — По его лицу было отчётливо видно, насколько велика пропасть, разделяющая охранников и каких-то там рассыльных… — Вот, вчера возвратился. Как раз к Новому Году. Кстати, не желаешь составить компанию?

О боги, сохраните и помилуйте!

— Не могу, — я развёл руками. — Сам понимаешь. С дядей и всей его весёлой семейкой. — Произнося эту ложь, я вспомнил Д., и стало так смешно, что только огромными усилиями удалось не разразиться истерическим хохотом.

— Понимаю, — кивнул он, отхлебнул из своей кружки. — Ну, заходи после. Живу я там же, да и старых приятелей забывать не стоит, верно?

Неужели он собирается уходить? Какое счастье, подумал я опрометчиво.

— Верно, — говорю. — Как только выберется денёк… мы часто через Венллен проходим.

— Вот и славно! — улыбается он и, не обращая внимания на выражение моих глаз, заказывает ещё пива. Ну да, за чужой счёт пьёт всякий… У Айгеса на это особый нюх. Так. Срочно нужен повод, чтобы уйти отсюда. Как только он выпьет три кружки, язык у него развяжется окончательно.

Я уже начал воспринимать его реплики, как туман, как просто часть окружающего пространства — не переставая, конечно, вразумительно и со смыслом отвечать. И тут он неожиданно наклонился поближе и многозначительно подмигнул.

— Давно хотел тебя спросить… Как тебе удалось?

Первые несколько мгновений я совершенно искренне ничего не понимал. Затем взглянул ему в глаза и понял всё.

Спустя мгновение я мысленно считал до десяти — сдерживался, чтобы не схватить его за горло и не свернуть шею. Или перерезать ему горло обломком кружки. Или воткнуть лежащий на столе нож ему в грудь.

Ярость схлынула почти моментально, оставив совершенно неожиданное для меня самого чувство. Неловкость, смешанную со снисходительностью. Как если бы ребёнок в присутствии посторонних задал мне неприличный вопрос. Осознавая, что подобного делать не положено.

— Не понимаю, о ком ты, — произнёс я, не отводя взгляда.

— Да ладно, — он отодвинулся и рассмеялся. Тут я понял, что в кулаке по-прежнему сжимаю вилку. Неторопливо разжал пальцы. Погнутая вилка упала на пол, но в гаме и шуме никто этого не заметил. — Тейпес, извозчик, два раза видел, как ты заходил к ней в дом. Мы ему не поверили — он мне теперь ящик киншиарского должен! Серьёзно, Клеммен, как тебе удалось?

— Не понимаю, — в конце концов, мне удалось совладать с мимикой. — Я у многих бывал дома. Как и ты, кстати.

— Да брось, — презрительно откинулся он на спинку стула. — Не хочешь говорить — не говори. Я что, не понимаю? Всё понимаю. Только дураком меня считать не надо, хорошо? У тебя же всё на роже написано, ты притворяться в жизни не умел, — и он расхохотался вновь.

К его (и отчасти своему) изумлению я тоже рассмеялся.

— Да, — согласился я. — Не умею, это точно. Но подробностей не будет.

— И не надо, — улыбочка вновь коснулась его губ. — Главное я уже понял.

Хорошо, что я не взглянул в этот момент в его глаза. Тогда бы, наверное, точно не сдержался. И Новый Год я встретил бы очень, очень невесело. Но Айгес неожиданно глянул на часы и куда-то заспешил.

— Прости, старина, — он хлопнул меня по спине. — Ребята ждут. В общем, не теряйся, удачи! — он подмигнул (я этого не видел, но ощутил), и скрылся в толпе на площади.

Мне показалось, что я извалялся в помойной яме — было странно, отчего проходящие мимо не отворачиваются, зажав нос.

Вечер был испорчен. Я хмуро глядел на закапанную пивом скатерть (аккуратностью Айгес никогда не отличался) и понял, что надо уходить.

Но куда?

Пройти мимо её дома?

Не стоит. Раз за мной так откровенно следили, то не преминут продолжить сие увлекательное занятие — вдруг удастся что-нибудь подсмотреть! Я начинал понимать, отчего Правитель смотрел на меня таким странным образом — там, на приёме. Я закрыл лицо ладонями. Проклятая работа! И эта «новая личность»! Что за «маскировка» такая, если её так легко раскрыть! И ведь кому удалось раскрыть — хуже не придумать!

Эта мысль замерла у меня в голове.

Действительно, подумал я — вернее, произнёс некий рассудительный и спокойный голос в голове. Почему бы не предположить, что твою маскировку раскрыли преднамеренно?

Но кто?

Вряд ли Бюро. Для своих прежних друзей я мёртв… постойте-ка… Зря я отпустил его так быстро!

Но бежать теперь за ним, а тем более вламываться к нему домой я не стану.

Одного раза более чем достаточно.

Я расплатился и направился к южному Храму — самому древнему. Там уже горели праздничные свечи — ярко освещая и сам Храм, и окружающую площадь. Ярко горят — словно само солнце; и ни ветер, ни дождь им не страшны. Если считаете, что боги утратили силу — приходите, убедитесь в обратном!

Я не сомневался, что боги сильны, но всё равно пошёл. Уж очень там красиво.

Аннвеланд, Лето 72, 435 Д., рано утром

Некоторое время он ещё опасливо косился на зеркало, а на ночь даже повесил поверх какую-то тряпку — но предосторожности были уже ни к чему. Зеркало годится для колдовских целей, только пока цело. Теперь же оно не могло служить ни оружием, ни средством подсматривать.

А средств таких у непонятных противников, видимо, более чем достаточно. Ведь отражение сказало «мы». Хотя мало ли кто что скажет.

О ране на щеке напоминало слабое жжение — магия магией, а зарастающие ткани всё равно дают о себе знать. Клеммен несколько раз прикоснулся к щеке с опаской… нет, всё в порядке.

Так-так… Клеммен возбуждённо заходил взад-вперёд. Что ещё сказал двойник? «Смотри, не вырони». Извлёк тетрадь. Вспомнил, что было, когда попытался развернуть ткань, в которую та была спрятана. Тетрадь метнулась в сторону, словно ожила; поймать её оказалось нелегко. Как и удержать: на какой-то миг она была скользкой, словно лягушка — не ухватиться!

А теперь?

Вроде бы «спокойна». Ну и хорошо… бросать её на пол не стану. Клеммен открыл страницу наугад.

Ynvearid … Ylvemaorag … Yparynha … Yervedas … смотри-ка — все слова начинаются на «Y»! Как забавно! Тут в дверь постучали, Клеммен едва не выронил тетрадь.

Стук повторился. Кого принесло в такую рань?

Никого. Но на пороге стояла крохотная корзинка, а в ней — три цветка. Не надо быть всезнающим, чтобы понять, что цветы взяты с одной из священных полян, неподалёку.

— Спасибо! — громко поблагодарил Клеммен, бережно поднимая корзинку. Цветы напоминают розу… дикую розу, шиповник. Ту, у которой никогда не удаётся сосчитать лепестки. Три цветка — на счастье. И после этого говорят, что ольты презирают людей? Здесь, кроме Клеммена, Людей нет.

Он долго думал, пока не вспомнил, что стоит голый по пояс. А ветерок весьма прохладен.

Едва он внёс корзинку в дом, как весь воздух внутри исполнился свежестью. И прохладой. Клеммен произнёс, запинаясь, несколько строк из благодарственного гимна Хранительнице Лесов — как не произнести! Поставил подарок на почётное место, справа от входной двери, на специальное возвышение. Вот и дом украсил. Жаль только, что ответный подарок делать некому. Точнее — неизвестно, кому!

А имеет ли значение, кому?

Клеммену стало немного стыдно. Нет, не имеет! В подарок годится всё, что угодно. Сейчас что-нибудь выберу из своих работ — неважно что, важно, что своими руками сделано.

К тому моменту, когда уже можно было отправляться в Хоунант, Клеммен чувствовал себя просто великолепно. Очень кстати. Есть такая примета — как встретишь полдень Нового Года, так год и пройдёт.

Полдень прошёл безукоризненно. Хватило времени убраться в доме, поскольку после праздника ещё три дня не полагается этим заниматься. Странный обычай…

Проходя мимо одного из соседних домов, Клеммен поставил на ступеньку одну из первых своих работ — названия ей так и не придумал; изображалась там человеческая фигура, стоящая у обрыва. Постучал, услышал приближающиеся шаги, поторопился прочь.

Улыбаясь.

Монастырь Хоунант, Лето 72, 435 Д., полдень

— Удачи и счастья в Новом Году, — приветствовал меня Чёрточка, он же У-Цзин, вручая тонкую веточку ольхи — с тремя листиками на ней. Как интересно. Три цветка, три листочка.

— Благодарю, достопочтенный, — я поклонился в ответ. — Удачи и процветания в Новом Году.

Д. само собой, был уже внутри; глаза его блестели слишком сильно для трезвого человека.

— У нас, как всегда, дискуссия о судьбах мира, — пояснил он. — Присоединяйся. У-Цзин утверждает, что Наблюдатели вообще и Бюро в частности стали архаичными.

— Я выразился не так — один момент, — монах извинился: по тропинке к нему поднимались старейшины из деревни и некоторое время мы с Д. стояли одни. Вскоре настоятель вернулся.

— Я сказал, что вам стало везти и всё стало удаваться — а это очень печальный признак. Пора выяснить, отчего так везёт.

— Странно, — удивился я, вполне искренне. — Что плохого в том, что всё удаётся? Меньше болезней, меньше преступлений — все довольны.

— Это я знаю, — монах кивнул. — Все довольны. Однако с вершины все пути ведут только вниз, и об этом забывать не стоит. Знающие люди вовремя меняют стратегию и тактику. А вы не меняете.

— А-а-а, знаю, — Д. поморщился. — Это он меня со своим родственником, Унэном, сравнивает. Дескать, вот он-то был мастер напасти обезвреживать. Однако я слышал и другие мнения — что Унэн сам — одна большая напасть.

— Да, характер у него трудный, — согласился монах с подозрительной лёгкостью. «Трудный», подумал я. А не «был трудный». Д. постоянно говорит о прежнем настоятеле в прошедшем времени, а Чёрточка — только в настоящем. Интересно. Ушёл на покой, говорит У-Цзин. Что-то мне не верится, что такой мог уйти на покой.

— Ладно, не будем ссориться. Ты собирался потрясти нас каким-то редким блюдом? — монах снял с носа очки. — Предупреждаю, мяса тут не держат.

— Сойдут и овощи, — согласился мой наставник. — С мясом оно, конечно, правильнее… Унэн, говорят, обожал всё острое. Расскажешь потом ему о моих талантах. Где тут у вас кухня?

И удалился в указанном направлении.

— Он начинал подмастерьем, — пояснил Чёрточка. — Ты об этом не знал? У него бурная жизнь, очень бурная. — Он явно имел в виду Д.

— Он иногда делился историями, — киваю, — но думаю, большую часть он выдумал. Разве можно пережить столько приключений!

— Можно, — кивнул монах. — Через два часа начнутся торжества в Храме Триады, — он указал кивком на башенку, видную отовсюду внутри монастыря. — Если хочешь, можешь помочь кому-нибудь. Можешь просто побродить. У меня дел невпроворот, поговорим попозже…

— Скажите, — мысль пришла в голову совершенно неожиданно, — а правда, что кабинет Унэна замурован и ожидает его возвращения?

У-Цзин озадаченно посмотрел на меня, рассмеялся.

— Надо же! — покачал головой. — Кто бы мог подумать! Да нет… никто и не думал его замуровывать. Просто у меня — собственный. Можешь сам зайти туда и посмотреть. Одна просьба — ничего не трогать.

Такого я не ожидал.

— Так он что, даже не заперт?! — вырвалось у меня. Монах обернулся, легонько стукнул себя кулаком по лбу.

— Да, — вздохнул он, — вот что значит — суета. Держи! — и кинул мне тяжёлый ключ.

Промахнись я совсем чуть-чуть, и в Новый Год вошёл бы одноглазым.

— Не забудь запереть, — добавил Чёрточка, быстрым шагом направился куда-то в сторону огородов.

В кабинете убрано; пыли почти нет, пол — тщательно подметён, на книжных полках ни пыли, ни паутины. И воздух вовсе не застойный. Странно… Д. неоднократно намекал Чёрточке, что мечтал бы побывать здесь, хоть одним глазком взглянуть! Но настоятель всегда уводил разговор в сторону.

Отчего же он впустил сюда меня?

Оттого, что я в магии не разбираюсь?

А в чём, собственно, я разбираюсь? Если бы не память, быть мне тем, кем, собственно, и являюсь — совсем зелёным, начинающим подмастерьем. Мне уже не становится неловко, когда меня именуют «ненгор», но сути это не меняет.

И всё-таки… лучше так, чем в канаве в Веннелере. Впрочем, что толку гадать!

Слева, у дальней стены, между двумя высокими окнами, прикрытыми портьерой, выделяется огромный письменный стол. Вот странно! Я столько слышал, что Унэн — существо совершенно неугомонное. Путешествия, авантюры, постоянные приключения… но не это! Сидеть, читать старинные фолианты? Нет, не пойму.

Слева, между книжными полками. Дверца шкафа. Магический. Во-о-он как огоньки светятся. Лучшие модели могут веков десять выдержать, нисколько не утратив охранной силы. Что там у него? Реликвии? Книги, в которых записано опасное для мира знание? Сокровища?

Вдоль остальных стен — книжные полки. Чёрточка сказал — ничего не трогать, но, может быть, он не заметит? Или лучше не трогать?

Искушение постепенно побеждало.

Вот, например. Я осторожно прикоснулся к обложке. «Leabvin Mans », она же — «Книга Триады». Никто никогда не читал её: этому памятнику несколько тысячелетий, его никогда не выносят за пределы святилищ Триады. А тут — стоит на полке. Присмотримся… ага, подстрочный перевод и комментарии самого Унэна. С ума сойти! Кому-нибудь расскажешь — не поверят. Я попытался взять томик…

…и он испарился, прямо из рук. Шорох позади. Я резко обернулся. «Книга Триады» возникла на соседней полке. Ясно, намёк очевиден. Шутник этот Унэн!

А вот книга явно рукописная. Я осторожно снял с полки неожиданно лёгкий томик и осторожно раскрыл. Точно. Работа самого Унэна… Ну-ка, ну-ка… О, да он и с искусством гадания знаком! Только система незнакомая. Штрихи, чёрточки, расположенные по три или по шесть. Что он пишет? «Переложение сделано мной…», ну это понятно. Как интересно! Попробовать, что ли?

Д. был бы не в восторге. Он достаточно убедительно показал, что гадатели — живые, к которым все, кому не лень подходят забавы ради — могут изменить будущее человека. По своему выбору, по выбору того, кто «спрашивает о грядущем». Но здесь гадаю я сам, маг из меня никакой… Что может быть опасного?

Минут десять ушло на то, чтобы прочесть, как этим пользуются. Довольно просто. Ну, три монетки у меня всегда найдутся, что ещё? Листочек бумаги.

Одна монета соскользнула со стола, и мне показалось, что она покатилась по полу со страшным, почти непереносимым звоном. Сейчас сюда вбежит разгневанный У-Цзин и вытолкает в шею…

Нет, конечно. Игра воображения. Нервы. И… азарт, наверное. Как-то очень просто получается. Я пытался однажды постичь, по каким правилам делают предсказания астрологи — так у них да, несколько месяцев нужно только на то, чтобы выучить, хотя бы в общих чертах, теоретическую часть. А здесь — кидаешь, чертишь, читаешь. Несерьёзно.

Я решил сделать это трижды — раз уж сегодня везёт на число три. В третий раз монета вновь укатилась, я весь извозился в пыли (под столом ленятся мести!), пока отыскал её.

После чего сел, отыскал необходимые фразы, выписал их на том же листке бумаги.

Прочёл.

Ну, примерно этого я и ожидал. Набор слов. Трудно представить, что это можно принимать всерьёз. Есть в томике и толкования — занимающие большую часть книги — но с этим точно лучше не связываться. А сами по себе фразы…

«Слово, произнесённое у переправы, решит судьбу в час прилива. Бойся лёгкой победы. Несчастье».

Неплохо, верно? Почти стихи. Что там дальше?

«Путь свернёт в сторону, возле границы. Опасайся разбойников. Дождь».

Не знаю, как у вас, а у меня после четвёртого прочтения этого по спине побежали мурашки. Ну, раз уж взялся…

«Сильный падёт от огня. Жажда и тьма. Ничто не в силах спасти тебя, если дрогнешь».

Вот так.

Я закрыл книгу и некоторое время стоял, прислушиваясь к внутреннему чувству. Что-то не так. Что-то изменилось… во мне, пока читал «предсказания». Вот только в какую сторону?

Думал я довольно долго, прежде чем понял, отчего я чувствую себя иначе. Не было взгляда — непонятного, направленного из ниоткуда, внимательно следящего за мной. Словно он был не в силах проникнуть за эти стены. А почему бы и нет? Рассказывают, что эти стены не раз выдерживали осаду, причём без магии тоже не обходилось.

Когда я понял, что чужое внимание не преследует меня, мне отчего-то расхотелось уходить из кабинета. Нет. Читать я ничего больше не буду, равно как и гадать. А монетки… оставлю здесь — рядом с книгой. Просто так.

…А ещё были альбомы с зарисовками. Не знал я, что Унэн неплохо рисует! Все эскизы сделаны карандашом, изображали разные вещи. Какие-то горы, каменные столбы, судя по всему, подземные постройки… Люди — нет, никого из них не знаю. Но запомнить полезно.

…И вновь что-то жёсткое во внутреннем кармане. Проклятие! Нет, я точно сошёл с ума. Ну зачем я взял с собой тетрадь? Боялся, что её украдут из дома? Ну да, можно подумать, что были бы какие-то затруднения, реши они отнять её силой. Я поглядел на находку — вся обложка залита давно засохшей кровью. Да… тетради тоже досталось. Потрогал щёку — вроде не болит. И на том спасибо.