Черные вороны 8. На дне + бонус Соболева Ульяна
— Ладно. Береги себя.
— Берегу.
Однажды вечером, незадолго до еще одного удара в самое сердце, Тая вдруг спросила, когда мы рассматривали фотографии Максима, Савелия в семейном альбоме.
— Мам… а папа теперь далеко и не видит нас? Он исчез. Умер — это значит, что его больше нигде нет? И он больше нас не любит?
Я наклонилась к ней и взяла за маленькую ручку.
— Идем, я тебе что-то покажу.
Я вывела ее на балкон и указала пальцем на сверкающие яркие звезды.
— Когда-то твой папа сказал, что его любовь — это звезды на небе, и она живет вечно. Как и они. Видишь, как ярко сверкают. Значит, он по-прежнему нас любит.
— А когда звезд нет?
— Так не бывает. Звезды есть всегда, даже если мы их не видим.
— Да, правда?
— Конечно. Правда.
Мой сотовый зазвонил где-то внизу, и я поцеловала ее в макушку.
— Принеси мой телефон, пожалуйста.
Самой уже было довольно тяжело бегать по лестнице, и я эксплуатировала детей. Звонили с неизвестного номера, и я тут же ответила.
— Дарина Воронова?
— Да.
— Это Станислав Алексеевич Добровольский. Я — командир специальной поисковой бригады, которую нанял Андрей Савельевич. Не смог дозвониться к нему и звоню вам.
Стало плохо, закружилась голова, и я схватилась за край стола.
— Вы что-то нашли?
— Да. Предположительно боевики разрубили мертвые тела своих товарищей и сбросили останки в яму, а потом сожгли. Мы нашли куски одежды со следами крови… и эта кровь принадлежит вашему мужу. Будем еще пересматривать фрагменты тел. Искать совпадения по ДНК. Но это займет время… там все… все перемешано. Сами понимаете.
И в этот момент мне стало плохо. Что-то начало давить на виски и глаза, а дыхание перехватило и сдавило легкие. В глазах сильно потемнело. Я помнила только, как Тая кричала и звала Яшу, а он звонил в скорую помощь.
Потом вой сирены, кислородная маска на лице. Взволнованный голос Фаины… и все исчезло.
Я нашла себя где-то посреди ослепительного света. На мне венок из ромашек и красивое платье. Я смеюсь, кружусь вокруг себя и кричу:
— Ленааа, Лен… Ленааа.
И вижу Лену, жену Андрея. Она в свадебном платье, красивая, свежая улыбается кому-то, а как меня увидела, и улыбка пропала.
— Лен… а Максим здесь?
— Ты зачем пришла? — спросила она и нахмурила брови. — Уходи отсюда.
— К Максиму пришла. Лен… ты видела Максима?
— Его здесь нет и не было никогда. Уходи. Слышишь? Уходи быстрее, пока не забрали. Уходиии, Даша… ты им всем нужна. Слышишь? Сын твой плачет. Нет Максима здесь. Уходи. Уходииииииии.
Как же трудно открыть глаза… Слышу голоса, сквозь вату тяжести в голове. Где-то навязчиво раздается нудный писк. Мое тело онемевшее, оно не слушается меня. Наверное, я уже ТАМ… И вдруг кислород наполняет мои легкие, как потоком, очень сильным, заставляющим громко всхлипнуть. Я непроизвольно подскочила на постели, и в горле застрял немой крик. Туман перед глазами начал рассеваться, и окружающие меня предметы приобрели четкость. Боже… я в больнице. Медленно поворачиваю голову и вижу множество мониторов, они подключены ко мне, к моему телу. Я в недоумении срываю с себя провода, наклейки. Дергаю "бабочку" иголки из вены. У меня все еще кружится голова. Дыхание сбивчивое, и я слышу биение своего сердца. В висках пульсирует кровь. Внутри застыла боль, как зверь, она подтачивает сознание, но в то же время… она странная… она больше похожа на осадок после дикого кошмара. И в этот момент мне кажется, что я сошла с ума… Ведь я слышу голоса… Нет… я слышу голос. ЕГО голос. Совсем рядом. Очень близко… За дверью. Я с трудом передвигаюсь по постели и свешиваю ноги, стараясь прислушаться. Стараясь сосредоточиться на этом звуке, который не может быть настоящим. Максим умер… несколько месяцев назад. Я… я лично видела. Или…
— Я нормально себя чувствую. Нормально. Дай мне ее увидеть.
— Вставать нельзя тебе. Еле живого привезли.
— Нормального привезли. Слегка подгорел, продырявился, износился, но жить же буду. Пусти… видеть хочу, не могу.
Я спустила ноги и коснулась кончиками пальцев холодного пола. Я должна идти на этот голос. Собрать все свои силы и идти. Боже, ЕГО голос…
— Увидишь. Она после полостной операции. Два дня без сознания провела. Ее каждый стресс добить может.
— Когда-то вы пели мне эту же песню. Сейчас не выйдет.
Они ссорятся. С Фаиной. Максим ссорится с Фаиной. Бог мой, они ссорятся, и это прекрасно. Пусть кричат. Пусть кричат громче.
— Сам еле передвигаешься и к ней идешь. Придет в сознание, я позову. Ляг в постель.
— Я увидеть хочу, понимаешь? Одним глазком увидеть ее. Я жил мыслью о ней. Я выживал с этой мыслью. Я из могилы вылезал с ней. Полз сутками, жрал червей и насекомых, кору деревьев и дальше полз. Я в этом сраном погребе сидел и терпел, бл*дь… выжидал, когда увижу ее. Если б не мысли о ней, сдох бы давно.
Голос Максима полон отчаяния. Я делаю первый шаг, и у меня невыносимо кружится голова и болит низ живота так, что не разогнуться. Ребенок. Где мой ребенок?
— И приполз, и выжил с ранами, от которых на месте умирают. Сбежал оттуда, откуда нет дороги назад. Дьявол ты, а не человек. Это мы уже знаем. В постель иди. Раны пооткрываются, и что мне с тобой делать?
Я только смотрю на дверь и делаю шаг за шагом. Приближаюсь к двери, и у меня все расплывается перед глазами. А вдруг я брежу, и мне кажется его голос?
— Пусти. Я ждал этот день, этот момент.
Мой любимый… а как я этого ждала. Я уже умерла от тоски. Я с ума сошла, почти дошла. Еще один шаг. Вот она ручка… я дотянусь до нее. Мне хватит сил.
— Увижу ее и начну снова дышать.
Я собрала в кулак всю силу воли и распахнула дверь. Все обернулись ко мне, а я видела только ЕГО. Мои любимые синие глаза, полные немого удивления, дикого восторга. Максим подхватил меня до того, как я успела упасть. Голова закружилась, и в глазах потемнело, по щекам катились слезы. Его руки… его запах. ОН живой… я обнимаю его. Но как? Каааак? Он в бинтах, повязках, его руки замотаны по локоть.
Мне снится… я брежу? Это больная фантазия, и я отхожу от наркоза? Или какие-то дьявольские силы дали нам второй шанс. Мне второй шанс.
— Малыш, — я слышала только его шепот, — зачем ты встала?
— Не смей ее поднимать, у тебя швы разойдутся.
Но я уже у него на руках. Несет в палату, сам весь дрожит, но несет, а я впилась в него мертвой хваткой. Не отпущу. Нет. Как только перестану чувствовать, сразу умру от отчаяния.
— Положи на кровать и уходи. Надо осмотреть, взять кровь.
Во мне поднялась адская паника, необузданная, первобытная.
— Нет, — попыталась закричать, но получился тихий хрип, — нет, не уходи. Не оставляй… ни на секунду. Где наш сын? Слышишь? Максим, у нас сын родился…
— Знаю, малыш… знаю. Я его уже видел. Он красивый. Как ты.
Он не разжал рук, вместе со мной сел в кресло, прижимая меня к себе, укачивая, целуя мои волосы, а я плакала, уткнувшись лицом ему в грудь, жадно слушая биение его сердца. Я даже не вздрогнула, когда Фаина снова вонзила иголку в мою вену, и лишь сильнее прижалась к Максиму.
— Я сейчас принесу малыша. Но ненадолго. И потом вы оба разойдетесь по кроватям.
— Нет, — прошептала я, — не отпускай… не отпускай меня.
Максим нежно провел кончиками пальцев по моему лицу, вытирая слезы. Я с трудом сфокусировала взгляд на его лице, на его глазах. Они удерживали меня на поверхности, не позволяя сойти с ума. Этого не может быть. Не может… он живой. Живой мой Зверь. Израненный, худой, как скелет, истощенный, с серым цветом лица, но с такими же сияющими синими глазами.
— Не бойся. Больше не отпущу. Держать буду так, чтобы кости трещали.
— Держи…
И улыбнулся. Я закрыла глаза и судорожно вздохнула. Я тоже тебя никогда не отпущу… возможно, я так и не отпустила, и поэтому ты выжил. Поэтому вернулся ко мне. Я пока не готова узнать, что ты пережил там за эти месяцы… потом мы залечим вместе наши раны.
Фаина отворила дверь, и я приподняла голову, на глаза навернулись слезы — она везла прозрачный кювез, а в нем кто-то громко плакал. Так жалобно, что у меня все внутри сжалось и начало колоть в груди, а потом я почувствовала, как намокла моя пижама на груди. Фаина достала малыша и протянула его мне, отдавая в руки, помогая правильно взять. Взглянула на маленькое личико и зарыдала. Мой малыш… мой маленький подарок. Если бы не он, я бы не выжила…
— Как мы назовем нашего сына?
— Не знаю… я не придумала имя. Обещала детям, что они назовут.
А сама, задыхаясь от сумасшедшей любви, смотрю на сморщенное самое красивое личико во Вселенной, и меня душит от невыносимой любви и от счастья.
— Если обещала, надо выполнять.
— Вы тоже мне обещали разойтись по палатам. Я унесу малыша. Как только тебя осмотрят врачи, тебе принесут его покормить и оставят рядом с тобой. Карапузище. Четыре с половиной килограмма счастья. Сама б точно не родила. Откуда только все брал? В тебе веса от силы сорок пять.
— Ну… Вороновы все живучие, жадные и прожорливые. Да, пацан? Красавчик. Точно на маму похож.
Но я не отпустила Максима. Мне надо было еще время. Для осознания, что он рядом, что он со мной. Что живой. Лежать в его объятиях, в полудреме, чувствуя, как пальцы моего мужа перебирают мои волосы, гладят мою спину. Его сердце бьется громко, хаотично.
Я больше никогда не дам ему меня покинуть. Никогда. Мы вернулись из самого дна, и теперь я вгрызусь в него, вдерусь зубами и ногтями, срастусь с ним, склеюсь навечно. И сама смерть не отнимет его у меня. Не получится. Я сильнее. Не отдам. Это мой Зверь.
КОНЕЦ 8 КНИГИ
29.11.2019
Харьков
Бонус от имени Максима выйдет к Новому Году. В нем вы узнаете, как он выжил, его мысли, чувства. Как вы любите. А я хочу поблагодарить мою Инночку, мою дорогую помощницу и подругу за то, что помогала с вычиткой этого романа и поддерживала меня во всем. Иннуся, я люблю тебя.
БОНУС
(Прошу обратить внимание, что бонус не вычитан и пришел к вам в своем первозданном виде так как я знаю, как сильно вы его ждете).
Я никогда не боялся смерти. Но я всегда считал, что самая бесполезная и глупая смерть — это когда вдруг тонешь, доплыв до самого берега. Когда видишь свое спасение, когда тянешь к нему скрюченные пальцы и вот он долгожданный кислород, вот она сама жизнь маячит впереди и источает тонкий аромат счастья, а ты понимаешь, что нельзя тебе туда, нельзя ступить на этот проклятый берег иначе весь оазис вместе со счастьем уйдет под воду. И у тебя нет выбора. Только на дно самому, чтоб никого не тащить за собой.
И я, перед тем как сдохнуть, с радостной улыбкой на губах, дышал, жрал, заглатывал свой кислород. Оттягивал минуты и секунды, понимая, что дальше одна… дальше уже без меня. И дьявольски больно. Нет, не умирать, а отпускать ее… дать ей свободу окончательно и бесповоротно. Навечно. Ведь ни развод, ни разлука, ничто не могло нас разлучить… а костлявая все же смогла. Она беспощадная и хитрая тварь, умеющая ждать подходящего часа. Скалится, хохочет, и раскрывает объятия.
"Давай, родимый, забегался, заигрался. Кончилось твое время. Пора. Котлы горят, пламя трещит. Заждались мы тебя, голубчика.
Сейчас… только посмотрю на нее… еще немного, еще совсем чуть-чуть.
Насмотрелся уже. Хватит"
И мне так не хочется умирать, так не хочется заглатывать грязную и вонючую жижу, зная, что там на дне меня уже ничего не ждет, кроме пустоты.
Но все было не зря… Я прошел этот путь от черной ненависти обратно к ослепительной, чокнутой, сумасшедшей любви головокружительно быстро и болезненно медленно одновременно.
Но вначале была она… Всепоглощающая агония, медленно сжигающая душу и даже тело. Океаны ненависти к той, что заставила поверить в счастье, а потом… потом просто забыла о нем и стала иной, стала чужой, холодной и такой далекой, что хотелось свернуть ей шею. И ненависть такая жалкая, бессильная. Ведь по сути она всего лишь тень своей умопомрачительной, жестокой сестры. Дикой, яркой, обжигающей до боли в костях. Всего лишь тень любви, всего лишь ее эхо. Трансформация, то и дело ломающая мне хребет от постоянных превращений. От полетов то вверх, то вниз. Так что рвутся легкие и сердце, а кровь хлещет из ушей фонтанами и кажется ты уже весь потонул в ней.
И изнемогая хочется орать сорванным голосом "увидеть… один раз, умоляю, заклинаю, хотя бы раааааз, мать вашу".
Хочешь рассмешить Дьявола начни просить что-то у его злейшего врага. Да-да, того самого, которому я никогда не молился, а сейчас впервые начал, зная, что тот меня точно не услышит.
Но я просил, умолял. И получил сполна. Получил так много, что потом выл обезумев от тяжести своей ноши. Я получил то, что хотел и чуть не перерезал себе глотку от болезненного понимания, что теперь Костлявая улыбается мне беззубым ртом и показывает два пальца.
"Молодец, мальчик, привел и ее ко мне. Спасибо, дорогой. Сразу двое вместо одного. Оно того стоило. И не говори, что мамочка не выполняет твоих желаний".
Ошалевший от кокса, алкоголя, травы потонувший в пьяном угаре я не мог различить где явь, а где мой больной и истерзанный воспаленный мозг выдает мне галлюцинации. И жестко перестал нюхать свою анестезию. Нельзя. Иначе сука с впавшими глазницами получит нас обоих. Но я не позволю, хер ей, а не Дашка. Обойдется мной одним.
Сейчас, в этой грязи, в этом лесу, где я давно перестал быть собой, а Зверь был выпущен на волю я осознал, что у меня было абсолютно все. Я был богат как Крез и обнищал как последний, ободранный бомж. Мне оставалось лишь жрать самого себя, жрать то, чем я наполнен до краев. Ненависть, ярость, боль и лютую зависть самому себе в прошлом. Себе, имеющему возможность любить свою девочку и знать, что это до безумия взаимно.
Ее созидающая сила сделала меня тем, кем я никогда не был и быть не мог. Она вознесла меня высоко, подняла из пыли, с грязи и мусора. Она вернула мне семью. Андрей, Савелий, Карина. Ради своей девочки я готов был стать кем угодно и простить даже своего отца.
У меня появилась семья. И это оказалось сильнее наркотика, сильнее самых острых крючьев, жестче колючей проволоки. Меня насадило на эту приманку, меня завлекло в эти сети, и я уже не мог выбраться, да и не хотел.
Моя встреча с Зарецким была засекреченной настолько, что я даже не помню и не знаю, где мы с ним встретились. С завязанными глазами я ездил по городу в машине, понимая, что они путают следы, чтоб я потом не смог найти дорогу. Вместо генерала говорил другой человек, но я знал, что он был там. Находился в проклятой комнате и молчал. Мой зверь его чуял, ощущал вибрацию ненависти, повисшей в воздухе. Когда понял, что задумал сукин сын волосы встали дыбом. Я был далек от политики, я никогда в нее не лез в отличии от Графа. Мои амбиции простирались не дальше моего кошелька и моей семьи. А власти было предостаточно, чтоб любая шваль ссалась от одного моего взгляда.
Но меня не просто втянули в политику, меня затащили крючьями за мясо в самое пекло, в самый эпицентр борьбы за власть, где я был всего лишь жалкой пешкой… пешкой, руками которой собрались убить тысячи людей и изменить ход истории. Наверное, именно тогда я понял, что должен пойти на это. Должен обрубить клешни этому спруту, который тянул свои проклятые, липкие конечности и хотел загрести все себе любой ценой. А ведь я шел туда, чтобы убить его. Никто не знал, что я проглотил капсулу, способную разнести к все к дьяволу в радиусе нескольких десятков метров, включая и меня, разумеется.
Пока сидел на стуле и крутил пальцами детонатор больше похожий на пуговицу с маленькой кнопкой посередине, слышал у себя в голове тиканье часов…
— Дороги назад не будет. Один неверный шаг и от твоей семьи останутся одни воспоминания. Мой человек держит ее на прицеле.
— Плевать. Я с ней развелся. Можете вышибать ей мозги.
Жестокий блеф, который стоил мне омертвевшего сердца.
— Неее, с детьми развестись невозможно, Зверь. Или ты настолько отмороженный, что тебе плевать на смерть своей единственной дочери? Включи звук.
"Мам, смотриии, кися. Мам… ну смотри. Ты совсем не смотришь. Там кися.
Да, моя маленькая, вижу.
Давай возьмем ее себе.
Не сейчас. Чуть позже обязательно возьмем"
Задыхаюсь, изо всех сил стараясь не начать захлебываться только пальцы сами сжались до хруста. Их голоса. Адской болью в самой груди, отравой по застывшим венам.
— Одно слово моему снайперу и ее не станет.
Я выпустил из пальцев детонатор и медленно выдохнул.
— Меняйте мне внешность. Я согласен. Выезжаю, когда скажете.
И он проснулся. Зверь, живущий во мне. Он был выпущен на свободу. Это чудовище, которое жило внутри меня. Алчная и кровожадная тварь дорвалась до своего пиршества и упивалась своей властью. Моя вторая сущность. Та, которую сам так боялся и надеялся, что она мертва. Она попала в свою среду, она буйствовала и бесчинствовала, а я ей потакал, подкидывал ей побольше мяса и крови. Так было легче отдалиться от Даши, отдалиться от прошлой жизни, зачеркнуть ее и упасть на самое дно.
Я был близок к цели, и я принял решение — обратно возврата не будет. Я похороню эту тварь прямо здесь вместе с другими тварями, которым не место на этой земле рядом с людьми. Да, я буду вершить историю, но не так как этого хочет Зарецкий. Днем я убивал, а ночью, когда отходило действие наркотика я думал о ней… о моей чистой и непорочной девочке. О моей искренней, честной, справедливой девочке, которая так молила меня вернуться к ней, тянула руки, падала на колени… а я уже не мог, я уже не принадлежал себе… я уже понимал, что, если откажусь не будет ее у меня больше.
И я засыпал свой путь трупами, я выстилал свою собственную дорогу к истине кровью тех, кто якобы стали моими собратьями. И мне дьявольски везло. Но кто об этом узнает и узнают ли. Да и имеет ли теперь значение… Мои победы приписывали случайностям, чудесам, силе армии и разведки. Тот автобус с детьми, который вменили мне в вину, а я и не думал защищаться это я расстрелял всех террористов, охранявших его. Расстрелял до того, как прилетел вертолет и якобы освободил всех пленных. Они были мертвы до того, как он приземлился.
И эта девочка шахидка… у меня не было выбора. Да, я смотрел в ее глаза и видел там отражение старой безглазой корги, она качала головой и смеялась.
"Выбирай, Зверь, или отдашь мне ее или она заберет сотни и подарит их тоже мне… Выбирай, святоша. Выбирааай".
И я выбрал. Пока она билась в конвульсиях, я стиснув зубы слушал смех этой сволочи… а потом меня как ударили под дых.
"Сюрприз… дадада, мальчик. Ты же просил. А вот и твоя совесть. Обернись."
Обернулся и омертвел. Никогда не забуду выражение ЕЕ глаз в эту секунду. Вся боль вселенной обрушилась на меня и придавила каменной плитой, заставляя понять, что уже никогда мне из-под нее не выбраться. Это конец. Блядь. Почему сейчас. Здесь. Почему, мать вашу. За что эта грязная сука-судьба так глумится надо мной. Какого хрена исполняет мои желания таким чудовищным, таким ужасным способом.
Такая чистая, такая хрустальная мечта увидеть мою Дашу, мою девочку, мою малышку обернулась самым настоящим кошмаром.
И вот он я… лежу на спине, продырявленный пулями и смотрю, как она бьется в стекло, как кричит, плачет, как сходит с ума и шепчу ей о любви. Шепчу и чувствую, как растягиваются в улыбке мои потрескавшиеся губы. Она будет жива, моя девочка. Она спаслась. А остальное не имеет никакого значения.
Но… это еще был не конец.
И я выжил. Как? Так как выживают самые настоящие звери, на чистом энтузиазме и желании вернуться домой. Я попал в плен и просидел долгие месяцы в яме. Знай они кто я на самом деле то меня бы ждала лютая смерть, но мне повезло, и я отделался шрамами, ожогами с диким желанием выжить любой ценой не могла совладать даже смерть. А я смотрел ей в глаза каждый день… Пока меня не отбил спасательный отряд. Я тогда уже не ходил, не разговаривал и мочился под себя.
Несколько месяцев в больнице пока не заросли сорванные голосовые связки, не срослись сломанные кости и на попутках в город. И там на КПП попал в перестрелку. Дальше смутно помню, что происходило, но когда у меня на чистом русском языке спросили, как меня зовут прохрипел:
— Максим Воронов
Она возвращала меня к жизни моя девочка. Каждым взглядом, каждым прикосновением. Оживляла своими сладкими слезами, льющимися из глаз, слезами обо мне. Я сцеловывал каждую из слезинок и закрывало в изнеможении веки. Не в силах поверить, что все же стою на берегу, что сжимаю ее в объятиях, а рядом сопит наш крошечный сын… Мой сын. Второй сын.
А первый стоял рядом и заглядывал в колыбель и восторженно комментировал все, что делает малыш.
— Он… он такой маленький.
— Очень маленький.
Даша держит меня за руку так крепко, что мне кажется мои пальцы раскрошатся, но я бы ни за что не выпустил ее руку. Все эти дни, после моего возвращения, она хватала меня за ладонь и боялась отпустить.
— Если я трону его пальчики они не сломаются?
— Не сломаются. Малыши очень крепкие. Тронь.
Яша протянул руку и коснулся кулачка ребенка, потом тут же отнял руку.
— Как вы его назвали?
— Мы ждали тебя, чтоб ты его назвал.
От неожиданности вздрогнул и повернулся ко мне. До сих пор нам с ним не удалось поговорить. И этот разговор висел надо мной, как стопудовая гиря, готовая вот-вот обрушиться на меня и размозжить мне голову и сердце.
— Я? — взгляд синих глаз, так напоминающих мои собственные, загорелся.
— Да. Ты его старший брат и если хочешь ты можешь назвать его любым именем.
Яша вопросительно посмотрел на Дашу, и та кивнула. Моя понимающая девочка. Мудрая и смелая.
— Можно я назову его Марком?
— Красивое имя.
Даша прижала к себе моего старшего сына, а я ощутил, как сердце сжимается еще сильнее. Оно словно не в состоянии выдержать обрушившегося на него счастья.
Я просил у нее прощения каждый день. Нет, не словами. Они казались мне слишком банальными и мелкими. Только прикосновениями и тишиной. Особенно когда прикасался к шрамам на ее спине, руках… Шрамам, оставленным мною.
— Малыш… — с горечью выдыхая, нащупывая их под тонкой шерстью свитера.
— Молчи, — закрывает мне рот поцелуем, не давая больше говорить, не давая вспоминать и сожалеть. Помогая мне возродиться, помогая выкарабкаться из тьмы, в которой я каждую ночь орал от ужаса, вскакивая в постели и чувствуя, как обливаюсь холодным потом.
"Я здесь. Я тобой. Мы уже не там… ты дома, Максим, любимый, ты дома"
Но меня тошнит и кажется вот-вот вывернет наизнанку. Я всегда буду там, забыть такое невозможно. Я снова и снова буду прятать ее, буду бояться, что не смогу защитить и… и там, во сне я опять буду хлестать ее плетью, а потом рубить себе руки топором.
И все эти шрамы… они, как напоминание, о том, что и кто живет во мне. Какое жуткое порождение зла спрятано где-то во мраке моего сознания. Оно должно было сдохнуть там…
— Я… не должен был возвращаться. Не должен. Я чудовищеееее…
Выхаркивая эти слова и задыхаясь, скатывался с постели на пол, прислоняясь горячим лбом к нему и содрогаясь всем телом.
— Ты что? Ты что, любимый. Ты не чудовище. Ты… ты мой любимый, мой мужчина, мой Зверь. Мой… мой ласковый, нежный. — и ее губы касаются моих глаз, скул, дрожащего рта, осушают терпкие слезы, застывшие на ресницах.
— Даша… я страшная тварь… понимаешь? Тварь.
— Не понимаю… и не хочу понимать. Ты мой. Ты моя жизнь и мой воздух.
У Андрея заняло целый год, чтобы восстановить мое имя, документы. Все это время мы с Дашей и детьми жили за городом в маленьком особняке под другими документами.
— Нам нужно стереть целый кусок истории, — Граф подтолкнул ко мне бокал с виски, — и написать его заново. Заполнить пробелы подставными документами, распечатками, файлами. Иначе тебя ждет пожизненное… Ну ты знаешь.
— Знаю, — усмехнулся и осушил до дна свой бокал.
Андрей вдруг силой сдавил мои пальцы.
— Бля. Зверь. Твою ж мать. Как же это охренительно хорошо, что ты здесь.
— Согласен. Я тоже так считаю.
Мы рассмеялись, и Андрей допил свой виски.
— А теперь о плохом. Мразота все еще жив и все еще выкрутился, выбрался сухим из воды. И у нас на него ничерта нет.
Я ощутил, прилив дикой, черной ненависти и сжал руки в кулаки.
— Будет. Еще немного и будет. Устроим твари настоящую войну. Вернешь меня официально к жизни и повоюем.
— Да, ублюдка ждет сюрприз. Фаина звонила, она с детьми уехала отдыхать.
— Справляется?
— Чтоб она и не справилась. Конечно все не совсем гладко… но она старается.
— Но сразу с двумя? Притом усыновленными… Кто с ней?
— Глеб поехал, сказал охранять будет. И целая свита моих людей.
— Ладно, задержался с тобой. Я домой. Дашу три дня не видел.
— Подгорает?
— Еще как подгорает.
Обнялись рывком, сильно до хруста в костях.
— Я тебе этого "стреляй" никогда не прощу.
— Не прощай. Может когда надо будет все же выстрелишь.
Отодвинулся и прижался лбом к моему лбу.
— А ты бы выстрелил, Зверь?
— Хрен тебе.
К дому подъехал и тихонько припарковался подальше, чтоб детей не разбудить, вышел из машины и пробрался к приоткрытому окну, всматриваясь в одинокий женский силуэт на фоне приглушенного света. Мне виден аккуратный профиль, развивающиеся волосы и тонкие пальцы на подоконнике. Всматривается вдаль, не увидела, что я приехал. Забрался через окно в коридоре, прокрался к спальне, проскользнул через приоткрытую дверь, но едва подошел сзади, как услышал ее голос:
— Я тебя за километры чувствую… Чувствую, что ты рядом и хочется вопить от счастья.
Подошел вплотную и притянул ее к себе за свитер.
— А мне всегда хочется рычать, когда я вижу тебя. Заметила… моя сладкая. Ждала, да? Ждала меня, Даша?
Просунул руку под одежду, касаясь горячей кожи кончиками пальцев, вдыхая ее запах.
— Ты безумно сексуальная в этом свитере — провел языком по мочке уха и прикусил — особенно, когда я чувствую, как ты хочешь меня. Ты уже промокла, моя девочка? Промокла пока думала обо мне?
— Ты сказал, что приедешь завтра…
Наклонился к ее лицу… между нами буквально миллиметры… Но я не целую. Провожу языком по пухлой губе, но Даша вдруг отстраняется от меня и делает шаг назад, прислоняясь к подоконнику, выгибаясь назад, так, что свитер обрисовывает ее формы, прилипая к телу.
И это заводит. Заводит сильнее, чем если бы она стояла голая передо мной на четвереньках. Посмотрел в дерзкие голубые глаза и почувствовал, как от желания в паху заныло. Забираясь руками под свитер, касаясь пальцами кружева белья. Сдавил через ткань лифчика сосок и прошептал в ухо:
— Я хочу, чтобы ты показала мне сама, КАК сильно ты меня хочешь, малыш… Ты писала мне все эти сумасшедшие смски и сводила с ума. А теперь показывай… или я накажу тебя. Я хочу видеть тебя везде, влажную и готовую, изнывающие от желания, чтобы я вошел внутрь. Сними трусики, малыш.
— Их на мне нет, — шепчет нагло и жмется ягодицами ко мне.
Зарычал, когда упругие бедра потерлись о мой член. Захотелось тут же наклонить и отыметь… Показать, что не стоит играть со мной в такие игры.
— Нарочно с ума сводила, — отстранил ее от себя, — Я хочу видеть тебя… Хочу видеть, как ты течешь для меня. Подними юбку и покажи мне.
Стиснул зубы, ощущая как член в штанах болезненно пульсирует, требуя разрядки. Даша посмотрела на меня с вызовом и поставила одну ногу на подоконник, потянула синюю трикотажную тонкую ткань вверх, обнажая бедро, выше и выше, открывая себя мне. Выругался, увидев, как блестит нежная розовая плоть, приподнял и усадил на подоконник, глядя как тяжело дышит, сидя с распахнутыми ногами…
По телу прошла дрожь желания прикоснуться к манящим складкам… почувствовать, как туго она сожмет мои пальцы мышцами, выкрикивая от удовольствия. Резко подался вперед и впился в ее губы, покусывая и тут же целуя, зарывшись одной рукой в мягкие волосы, а второй поглаживая внутреннюю сторону бедер. Порхая над складками, но практически не касаясь их.
Отстранился от ее рта:
— Я скучал, Даша… Блядь… как же я по тебе скучал все эти нескончаемые, проклятые дни.
Поднял свитер и снял его через ее голову, открывая доступ к груди. Наклонился и прикусил торчащий сосок…
И тут же вошел в нее двумя пальцами, застонал, когда она плотно обхватила их своими трепещущими мышцами.
— Хочу тебя… не твои руки. Тебя.
Нагло сжала мой член руками, и уже глухо застонал я сам, уткнувшись лбом в ее грудь. Слишком долго не был с ней… Да, три долбаных дня — это целое столетие. Тело било крупной дрожью от жажды ворваться в нее… такую мокрую и такую готовую для меня.
Прикусил зубами сосок, большим пальцем нашел клитор и начал поглаживать набухший бугорок. Приподнялся к ее лицу, снова приникая к губам, кусая их, целуя подбородок, ключицы.
Резко вытащил из пальцы демонстративно облизал, глядя прямо в глаза. Молча приблизил к ее рту и снова выругался, когда она, блядь, втянула их в рот. Нагло, бесстыдно и с этим умопомрачительным невинным блеском в глазах.
— Моя девочка.
И снова мои пальцы таранят тугую плоть, уже три… Пусть кричит… Я хочу слышать ее крики.
Зарычал, почувствовав, как первые легкие спазмы дрожью пробегают по тугой плоти. Расстегнул ширинку и одним движением заполнил ее. Застонал, уловив сильную судорогу, сдавившую каменный член.