Любовь за гранью 9. Капкан для Зверя Соболева Ульяна

Глава 17

Суд Нейтралов проходил в закрытой зоне, недалеко от того самого места, где содержались преступники, приговоренные к смертной казни.

Королевская семья уже второй раз находилась на подобном закрытом заседании суда. Фэй смотрела, как подъезжают автомобили с тонированными стеклами, как усиливают охрану по периметру, как заполняется стоянка и по колючей проволоке заграждения пробегают голубые искры охранной системы. Она отвернулась от окна, поправила прическу, ее черные волосы собраны в аккуратный узел на затылке, одежда соответствует профессии. Фэй любила элегантные строгие костюмы, всегда готова к поездке в клинику к очередному пациенту. При мысли о клинике по ее телу прошла дрожь. Проклятые мятежи. Все здание недавно сгорело дотла. Камня на камне не осталось. Около года уйдет на отстройку и ремонт больницы. На данный момент все перенесли в помещение старого университета. Фэй чувствовала нарастающее напряжение в здании суда. Это было естественно, так как собрались представители всех кланов, даже враждебных, и сам Асмодей был вызван на заседание. Он здесь, Фэй ощущала присутствие ненавистного демона, так же, как и присутствие его дочери. Конечно же, эта парочка даст показания против Влада и доказательства она тоже имеет. Впрочем, после сведений, добытых Николасом, им не поможет ни одно доказательство, но все же нервы эта тварь потреплет. При мысли о Мокану, своем непутевом племяннике Фэй вздрогнула. Уже долгое время она совершенно не видит его будущего. Ни одной картинки, глухая стена. Поначалу это сильно настораживало, и чанкр ждала чего угодно, но потом поняла, что, скорее всего, ее блокируют и ничего фатального произойти не должно. Впрочем, куда уж хуже. Это самоуверенный сукин сын хоть и совершил очередное геройство, только в этот раз он сжег за собой все мосты. Сжег настолько, что даже сам не понимает, чем это закончится для их с Марианной отношений. А вот Фэй поняла это еще в Асфентусе, когда Марианну привез Рино. И окончательно поняла, когда поехала с ними в Лондон. Одно то, что Марианна позвала Фэй с собой, говорило о том, что она больше не просто ему не доверяет, а даже боится.

Ведьма смотрела на них, пока сидела в машине, и сердце болезненно сжималось за обоих. Когда со стороны видно намного больше, чем думают эти двое. Их одержимость друг другом невозможно скрыть даже за вот этим диким отчуждением. Напряжение Марианны, ярость, боль в голосе и жестах Ника, когда еще до конца не пришло осознание, что это конец, но подсознательно он чувствует свое бессилие. И дети между ними. Несчастные, не понимающие, что происходит. Никто, кроме Сэми, который все это пропускает через себя и переживает не меньше, если не больше самих Ника и Марианны. Только Фэй уже знала, что это конец. Внутреннее ощущение, когда рвутся все веревки, стальные тросы, да что угодно. Рвется то самое, что держало этих двоих вместе, но всегда останется тонкая невидимая нить, ее не разорвет никто и ничто. У них одно сердце на двоих, и рано или поздно они сойдут с ума от разлуки.

Фэй отошла от окна и спустилась по широкой лестнице вниз. Все заседание напоминало то самое, которое прошло три года назад. Только тогда на скамье подсудимых был Николас. Сейчас судили короля.

Фэй слушала показания свидетелей, обвинение, защиту. Смотрела, как перешептываются в зале и смотрят на Анну. Обвинения были сняты одно за другим. Как позорные кандалы, как метки, которые смывались после слов каждого свидетеля защиты. После показаний Ника, Анны, самой Фэй. Мокану предоставил бумаги, обличающие не только Демона, но и некоторых судей. Нескольких из них уже вывели из залы. Начался ажиотаж и крики, споры. Заседание закрывалось на перерыв несколько раз и снова открывалось. Ее смутило, что во время этих перерывов Ник скрылся с главой Нейтралов в дальнем кабинете. Они не выходили оттуда около часа. Все время, пока длился перерыв. Фэй боялась, чтоб Ник не сказал чего-то лишнего. В ярости он способен многое испортить. Но Мокану вышел из кабинета с бесстрастным выражением лица и она успокоилась.

После подачи документов Асмодею запретили свидетельствовать, Эйбеля взяли под стражу до выяснения обстоятельств. Алекс выступила с обвинениями в сторону Влада, но она была очень сдержана и в конце признала, что все происходило добровольно. Записи видеокамер не показывали по просьбе как обвинения, так и защиты. Их не взяли и как улики. По окончанию заседания Суд вынес вердикт, который запрещал Асмодею появляться в мире смертных, отнимал у Эйбеля все полномочия проходить выборы в ближайшее столетие. Влад был полностью оправдан, но решения о возвращении трона не было принято до самого окончания заседания. Здесь же, в здании суда прошло голосование и большинством голосов Воронова снова провозгласили Королем. Все присутствующие склонили головы перед своим правителем. Заседание объявили закрытым. Фэй смотрела на счастливые лица родственников, на триумфальный выход короля из залы суда. На ненависть в глазах демона и понимала, что это еще не конец. Будет ответный ход, обязательно будет. Пусть не сейчас, а через время.

В доме Вороновых готовились отметить свадьбу и возвращение короля. Только Фэй не чувствовала радости, у нее было стойкое ощущение, что эта война хоть и закончилась, но финальный удар еще не нанесен. Произойдет нечто масштабное, но что именно, она пока не осознавала и не видела, просто внутри росла тревога. Особенно когда понимала, что далеко не все счастливы в этот день, но точки поставлены окончательно и бесповоротно.

***

Я улыбалась гостям отца, стараясь поддерживать беседу, иногда бросала взгляды на широкие стеклянные двери, точно зная, что он придет и мне ужасно не хотелось, чтобы это застало меня врасплох… Меня разрывало от желания ЕГО увидеть и одновременно хотелось бежать отсюда так быстро, насколько смогу.

Увидеть Ника означало новую боль, борьбу, войну с самой собой, а я устала воевать. Мне было проще, чтобы он был где-то далеко. Вне физической досягаемости от меня.

Я сдерживала себя невероятным усилием воли, кусала губы, сжимала пальцы рук, чтобы не думать о том, что скоро он приедет и нам придется увидеться снова. Ближе к полуночи я уже была готова сбежать снова, куда угодно. Снять гостиницу, переночевать в машине, я даже собралась извиниться перед отцом и уехать прямо сейчас, но его новый партнер из Европы вдруг заинтересовался работой моего фонда и все же отвлек на себя внимание. Он расспрашивал о благотворительных акциях, в которых мы раньше принимали участие и какова реклама для спонсоров фонда. По каким каналам европейского телевидения говорят про наш фонд и насколько он известен. Я терпеливо отвечала на вопросы этого напыщенного индюка, одетого с иголочки, с блестящими от геля волосами и скользкой улыбочкой мачо, а он бросал весьма красноречивые взгляды в вырез моего строгого черного платья или на ноги, а иногда весьма откровенно смотрел мне в глаза и проводил кончиком языка по своим тонким губам.

— Вы лично сопровождаете спонсоров на подобные мероприятия?

— Обычно ее сопровождаю я. А спонсоры добираются сами на своих иномарках или общественном транспорте.

Я вздрогнула и резко обернулась — Ник стоял у меня за спиной и, прищурившись, сжимал зубами сигару. Он сверлил взглядом англичанина и тот мгновенно стушевался. Его глазки забегали.

Я мгновенно занервничала… сильно. Мне казалось, я чувствую его близость физически, каждой клеточкой своего тела… и это невыносимо. Особенно, когда он настолько красивый, как недосягаемая мечта, которая была у меня в руках и вдруг стала не мечтой, а кошмаром… и все же этот кошмар манил к себе с такой силой, что у меня свело скулы и заболели глаза. От его красоты.

Черные волосы небрежно растрепаны, слегка зарос и эта синяя рубашка, оттеняющая его глаза, с распахнутым воротом, в вырезе видна сильная шея и тонкая цепочка, на которой покачивается мое кольцо… то самое, что я бросила ему в лицо в порыве ненависти. До боли захотелось провести ладонью по заросшей щеке, большим пальцем по капризной нижней губе, зарыться лицом там, на плече, где пахнет его кожа и волосы, и в изнеможении застонать от его близости… Боже. Это наваждение. Это проклятие. Это зависимость на грани с безумием.

— Я имел в виду, присутствуют ли спонсоры на подобных мероприятиях? — как-то невнятно ответил англичанин и нахмурился. Похотливый блеск в его глазах тут же погас. Еще бы. Когда Зверь пронизывал его насквозь, внушая подсознательный ужас и панику.

Я посмотрела на Ника, потом снова на Питерсона, и кивнула:

— Да, обычно присутствуют.

Резко встала с кресла. Как всегда, сердце предательски билось в тысячу раз быстрее, когда он рядом. Только если я сейчас не уведу Ника подальше от Питерсона, то этот разговор превратится в перепалку, а мне нужны спонсоры в фонд. А еще я не хочу портить прием в честь столь важных событий для отца, а Ника это не остановит, если он придет в ярость.

Я хотела позвать Ника и вдруг поняла, что у меня сел голос, даже произнести его имя вслух больно. Потому что он больше не мой. Не мой муж, не мой мужчина… не мой любимый… чужой. "Николас Мокану никогда и никому не принадлежал"… а мне тем более.

— Ник… нам нужно поговорить, у тебя есть несколько минут для меня? — выдавила я и почувствовала, как от его ответа вся кровь бросилась мне в лицо, а потом отхлынула. Ник медленно повернулся ко мне, все это время он сжигал презрением Питерсона, который явно мечтал исчезнуть. Как всегда, невыносимый взгляд синих глаз, пронизывающий, тяжелый окутал меня гипнозом, похожим на марево наркотика. Только дышать становилось все труднее и труднее, зная, что Ник настолько близко, мне стоит сделать несколько шагов, и я рядом, просто смотрю ему в глаза, один раз… а потом еще и еще… бег по кругу.

— Не минута, Марианна. Вся моя вечность принадлежит тебе.

Ложь… его вечность никогда не принадлежала мне. Она принадлежала ему самому, а я… я ее украшала, не более того.

— Не здесь, — кивнула в сторону двери, ведущей в коридор, и пошла вперед.

Я знала, что он смотрит на меня сзади. Наглый взгляд чувствовала кожей. Я немного нервничала. Его близость не просто волновала, она напрочь лишала смелости и решимости. Мы поднялись по лестнице, ведущей в левое крыло особняка, и я остановилась перед одной из комнат для гостей, замялась. Остаться с ним наедине слишком рискованно.

Ник резко распахнул дверь, пропуская меня вперед.

— Проклятье, малыш, ты так прекрасна, — выдохнул он, и его глаза блеснули в полумраке.

Это было очень неожиданно, я даже вздрогнула. Сердце перестало биться. Оно замерло. Ни одного удара. В горле пересохло, и я непроизвольно сжала пальцы, до боли в суставах.

Смотрела на Ника и видела, что он изменился… неуловимо. Так, как умел меняться мой муж, при этом всегда оставаясь ослепительно красивым… до боли в груди.

Бывший. Бывший… Эхом отдалось в голове, и я болезненно поморщилась. Он стоял в дверях. Не входил. Медленно втянула воздух, не зная, что спросить, смущенная его комплиментом.

— Как ты? Тебе уже лучше?

Я отвела взгляд, стараясь не смотреть ему в глаза. Мне нужно время, секунды, чтобы собраться с мыслями и избавиться от дикого желания бросится ему в объятия.

— Твоими стараниями, малыш.

Выдохнула так же медленно, как и вдохнула. Он действительно в полном порядке. В самом что ни на есть порядке. И я рада этому, очень рада. Ник прислонился к косяку двери, и я все же посмотрела ему в глаза. Когда-нибудь, хоть когда-нибудь я смогу это делать спокойно? Без дрожи во всем теле, без болезненного желания сломаться, послать свою гордость к дьяволу, жажды быть с ним, закрывая глаза на все. Когда-нибудь я смогу. Просто нужно время.

— Я хотел поблагодарить тебя за это. Честно говоря, я хотел сделать это еще вчера. Но у нас вышел немного другой разговор на тот момент… любимая. А когда я очнулся, тебя не было рядом, ты уехала с Фэй, — прозвучало спокойно, даже слишком.

Только его взгляд кричал совершенно другое, он не понимал, ПОЧЕМУ меня не оказалось рядом, я видела в глубине его глаз упрек. Я и сама в чем-то себя упрекала… но не в том, что не была рядом с ним, а, наоборот, в том, что не смогла уехать вчера и осталась на это прием в честь свадьбы и возвращения отцу всех его полномочий в Братстве… Где-то в глубине души… на подсознательном уровне я жаждала увидеть Ника, это неконтролируемое желание, оно разъедает изнутри, сжигает силу воли. Я могу сколько угодно лгать отцу, я могу лгать даже Нику, но не могу лгать себе. Меня сжирает эта ненормальная зависимость, она превращает всю мою уверенность в прах.

— Не стоит благодарить. Я бы сделала это и для отца, и для Габриэля. Ты тоже моя семья, я не могла оставить тебя умирать. Да и лучше иногда что-то сказать позже, чем никогда, Ник. Благодарность принята.

Я слегка одернула платье, заметив, что его взгляд опустился к моим ногам, а потом медленно, скользя по всему телу, вернулся к лицу, задержался на губах. Глаза потемнели, стали насыщенно синими, он вдруг спросил хрипловатым голосом, от которого на спине выступили капельки пота:

— Так это все, о чем ты хотела поговорить, малыш? Спросить, как я себя чувствую? Или испугалась, что я перегрызу глотку этому ублюдку англичанину, который пялился на тебя, как на десерт со сливками?

Я медленно выдохнула:

— Нет не только это, — я собралась силами и продолжила. — Мы уезжаем завтра утром, Ник. Я и дети, оттуда уже пришлю тебе бумаги с адвокатом на счет встреч с детьми.

Кивнул головой, прошел к мини-бару, достал оттуда бутылку виски и наполнил бокал. Повернулся ко мне, наверняка, он прекрасно заметил напряжение, сковавшее мое тело, и бледность, и крепко сжатые губы.

— Присылай своего адвоката, Марианна… — отпил из бокала. — Ты хорошо подумала насчет отъезда?

Внутри всколыхнулось это чувство, когда до боли знакомые жесты, привычки переворачивают душу… они настолько родные, что практически срослись со мной самой. Его привычки. Я буду тосковать и по этим мелочам… особенно по ним.

— Да, я давно обо всем хорошо подумала, Ник. Не волнуйся, ты будешь видеться с ними, когда захочешь.

Отставил в сторону стакан и шагнул ко мне, сокращая расстояние между нами:

— А с тобой? С тобой я тоже буду видеться, когда захочу, Марианна?

Встретилась с ним взглядом и внутри все перевернулось. Я знала этот взгляд… боже, я все в нем знаю. Все, и одновременно ничего, сглотнула и спокойно ответила:

— Когда ты будешь приезжать к детям, конечно, ты увидишься и со мной.

Я сделала два шага назад к двери и с опаской смотрела на Ника… я не была уверена, что просто так пройду мимо, и он промолчит, даст мне уйти. Совершенно не уверена, особенно когда в его взгляде увидела нечто, заставившее мое сердце не просто забиться, а заколотится с такой силой, что мне стало невыносимо жарко, несмотря на холод этой пустой комнаты. Его глаза горели голодом, и он пожирал взглядом меня всю… я слишком хорошо знала этот взгляд… слишком хорошо помнила, что может за ним последовать. По телу прошла неконтролируемая дрожь, и я снова задержала дыхание, чтобы успокоится.

В тот момент, когда я, полная решимости, все же направилась к двери, Ник мгновенно преградил мне дорогу и захлопнул дверь, повернул ключ, сунул его в карман, и посмотрел мне в глаза:

— Куда ты собралась уехать, Марианна?

Я остановилась и, судорожно сглотнув, ответила:

— В Лондон. Мы едем в новые апартаменты, которые я сняла, Ник. Так будет лучше.

— Зачем ты хочешь уехать? Зачем сбегаешь от меня, Марианна?

— Я не сбегаю. Я просто хочу быть дальше от тебя.

Снова отвела взгляд. Невыносимо смотреть ему в глаза и находиться так близко.

Он осторожно взял меня за подбородок и тихо попросил:

— Посмотри на меня, Марианна. Я прошу тебя. Почему, малыш? Я настолько противен тебе? Или, наоборот… — он погладил большим пальцем мою скулу. — Ты боишься, что снова поддашься своим чувствам ко мне?

Прикоснулся к моему подбородку, и я вздрогнула, по всему телу прошла волна электрического тока. Всегда от его прикосновений так, и это не изменить. ОН просит смотреть ему в глаза, а я не могу. Мне больно, невыносимо больно и страшно… я такая слабая рядом с ним.

Провел большим пальцем по моей скуле, и внутри поднялась волна тепла, обжигающего голода по его прикосновениям. ДА. Именно этого я боюсь. Именно это заставляет меня бежать как можно дальше. Эта порочная, дикая страсть, которая сводит меня с ума каждый раз, когда он прикасается ко мне. Ложь прозвучала жалко… Поверит ли он?

— Я больше ничего не боюсь, Ник. Мне больше незачем бояться и больше нечего терять.

Все же посмотрела ему в глаза. Это было неправильно… оставаться наедине… я не готова. Совсем. Совершенно. Но спонсоры с фонда и Ник… который чуть не затеял там скандал.

Он склонил голову ко мне, и я начала задыхаться.

— Мне мало просто видеть тебя по выходным, Марианна, — провел рукой по моей обнаженной руке, — мне этого ничтожно мало. Я хочу большего…

Я нервно провела языком по пересохшим губам, чувствуя его запах и то, как предательски начинает кружиться голова, дрожать колени и учащаться дыхание. Прикоснулся к моей руке, к голой коже чуть ниже плеча, и по всему телу пошли мурашки. Как же я это ненавижу… свою реакцию на него. Одинаковую всегда… одинаковую, потому что знаю, что он может мне дать здесь и сейчас. Потому что ненавистное тело горит от жажды его прикосновений, живет своей жизнью, в диком желании получить то порочное и дикое удовольствие, которое умеет дарить этот Дьявол. Теперь Ник коснулся костяшками пальцев моей щеки, я невольно прикрыла глаза, сделала шаг назад и наткнулась на запертую дверь. Если бы я могла сейчас повернуть ручку и бежать. Без оглядки.

— Нет, — хотела сказать твердо и уверенно, но голос сорвался.

Медленно улыбнулся мне. От этой порочной улыбки я перестала дышать, в горле пересохло, и спина покрылась испариной. Он приблизился настолько, что я чувствовала жар его тела сквозь одежду. Облокотился ладонями о дверь возле моей головы, отрезая все пути к отступлению, и я почувствовала его прерывистое дыхание, колени начали предательски подгибаться, а когда Ник вдруг впился в мои губы губами, меня подбросило, оглушило, как ударной волной. Вкус его дыхания ворвался в легкие и взорвал разум. Внутри вспыхнул пожар, огненная лава. Впилась в его плечи дрожащими пальцами, закатывая глаза от наслаждения. А потом как ледяная волна по всему телу — испробованный метод, безотказный. И я безотказная. Как и все его шлюхи. Распахнула глаза и уперлась руками ему в плечи, теперь уже пытаясь оттолкнуть. На секунду удалось оторваться от его губ:

— Нет, не смей. Нет.

Ник вдруг несильно схватил меня за волосы на затылке, запрокидывая мою голову назад, и сердце забилось в горле, почувствовала, как напряглись соски и мучительно заныло внизу живота. Его животная страсть сводила с ума, с ним всегда безумно чувственно, властно, порочно, пошло. Так умеет только он. Ник рывком прижал меня к себе, и я сорвалась в пропасть. Его губы пожирали мои с диким голодом, кусая, сминая, отбирая силу воли, проникая наглым языком глубоко и быстро, сплетаясь с моим, имея мой рот безжалостно грубо и так умело.

— Да, Марианна. Со мной только Да.

Отстранился от меня, и его взгляд проник мне под кожу, выворачивая изнутри, обнажая все примитивное и дикое во мне. ТО, что мог разбудить только он. Чувствовать всю мощь и жар его тело было невыносимо, как и то, что он хочет меня… Я резко выдохнула и посмотрела ему в глаза, стараясь унять предательскую дрожь. Если дотронется, я не справлюсь… Пожалуйста, пусть не трогает меня… Я уперлась руками ему в грудь, сильно, настолько сильно, насколько могла.

— Именно с тобой — нет. Я не хочу. Не хочу. Не мое тело, а я.

Ник перехватил мои руки и завел над головой, впечатывая меня в дверь, лихорадочно задирая подол платья, касаясь кожи над резинкой чулок, лаская, сминая так сильно, что я уже теряла весь контроль, он склонил голову и обхватил напряженный сосок губами, через материю платья, слегка прикусил, и я всхлипнула. На глазах блеснули слезы от бессилия. Я уткнулась лицом ему в волосы, чувствуя, как от жарких губ, сжимающих, терзающих мой сосок, по всему телу расходятся волны электрического тока и жалобно прошептала:

— Ник… нет. Пожалуйста, пойми — нет, это нет. Не надо. Я возненавижу себя. Возненавижу, понимаешь? Отпусти… прошу тебя.

Он выматерился и со свистом выдохнул через стиснутые челюсти. Его рука ослабила захват, освобождая меня. Да, так лучше. Без прикосновений. Не то я завою, я закричу… только пусть не касается меня. Иначе я сдамся… так быстро, без боя… без сопротивления. Еще одно касание, и вся моя решимость взорвется как мыльный пузырь. Я молила Бога, чтобы Ник не пустил в ход именно то оружие, против которого не может устоять ни одна женщина… Мысли о других женщинах мгновенно отрезвили, и я смело посмотрела ему в глаза, такие пронзительно синие, яркие… Ник отступил назад, отвернулся к окну. Я одернула подол платья, выравнивая дыхание, собирая остатки воли по кусочкам.

— Ник, выпусти меня, пожалуйста. Отдай ключ.

— Пожалуйста, Марианна, давай поговорим. Ты же не можешь вечно убегать от меня, малыш?

— Давай поговорим, — я кивнула и посмотрела на ручку двери, потом снова перевела взгляд на него, — только недолго.

— Ты думала, что будет дальше, Марианна? Завтра ты уедешь отсюда, а дальше? Что ты будешь делать? Что МЫ будем делать? Мы же не сможем стать друг другу чужими людьми…

Он вдруг в несколько шагов преодолел расстояние между нами и снова стоял напротив меня. В нескольких миллиметрах.

Я переоценила свои силы, точнее, свои нервы. Судорожно сглотнула и ответила:

— Дальше? Дальше ты вернешься к себе домой, как победитель, а я останусь с отцом. Дальше, Ник, мы подумаем, как распределить время встреч для тебя с детьми… Как я и говорила.

Осеклась на полуслове, потому что увидела, как он смотрит на меня…

— Малыш, почему? Почему ты предлагаешь ЭТО? Теперь, когда все узнала?

От его "малыш" моментально сжалось сердце. Я была готова, что мне предстоит война. Словесная война… и она будет намного сложнее, чем его ярость и ненависть, на которую я могла отреагировать своей яростью. Мне предстояла иная атака. Атака Николаса, который не привык к поражениям и чувствовал себя победителем.

— Я восхищена твоей стратегией, более того, я просто поражена, насколько ты все просчитал. Я благодарна за то, что не оставил отца одного. Только я ничего не предлагаю, Ник. Твой дом больше не мой дом. Я не вернусь к тебе, если ты это имеешь в виду. Нас больше нет. Есть ты и я. У каждого из нас своя жизнь.

Он сглотнул и все равно продолжил:

— Но почему, Марианна? Ответь мне. Почему ты разделяешь нас в своих словах? С каких пор я и ты каждый сам по себе, а?

На секунду я увидела в его глазах гнев, этот знакомый обжигающий блеск, и я запаниковала. Я не доверяла ни себе, ни ему. Все могло выйти из-под контроля в любую секунду, уже чуть не вышло. Я глубоко вздохнула и ответила:

— Потому что я больше не вижу нас вместе. Потому что я устала от нас. Впервые за много лет, сейчас, находясь у отца, я перестала чувствовать себя как на пороховой бочке и знаешь… мне это нравится, Ник. Прими мое решение, пожалуйста. Мы не враги. Просто прими и все.

По мере того, как я говорила, моя собственная уверенность таяла с каждой секундой. Потому что я видела его глаза… Неужели это отчаяние? Или опять его проклятая игра на моих чувствах?

— Вот так просто, маленькая? После десяти лет жизни вместе, после всего того, через что мы прошли… Ты просто не видишь нас вместе? — последние слова он практически проорал, стиснув руки в кулаки, словно сдерживаясь от желания пробить ими дверь у моей головы.

Я зажмурилась, ожидая удара, но он не ударил. Сердце билось очень быстро. Я все же нашла в себе силы говорить дальше:

— Это было непросто… это было тяжело, долго и больно, Ник. Очень больно. Я совсем тебя не знаю. За эти десять лет я представляла себе кого угодно, но не тебя настоящего. Ты никогда не изменишься. А я изменилась, и ты этого не видишь или не хочешь видеть. Я не вернусь к тебе. Хотя бы потому, что ты даже не понимаешь, почему это происходит. Ты герой, а героев не судят, верно? Вот и я не сужу героя, но ты больше не мой мужчина. И я не хочу, чтобы ты был моим.

Ник склонил голову на бок и тихо спросил:

— А кто я для тебя теперь, малыш? Марианна, не надо, — его голос охрип, и он прокашлялся, — не поступай так. Я не смогу без тебя. Это наша семья, любимая… пожалуйста, — говорил и не отрывал взгляда от моего лица. Я судорожно сглотнула. Это было невыносимо. Я смотрела на него, и сердце билось то громко и хаотично, то очень тихо. Я никогда раньше не слышала от него ничего подобного. Никогда. Какая-то часть меня рассыпалась на осколки. Приступ боли и дикого желания сжать его сейчас в объятиях, стал невыносимым… но… ведь… это его игра. Он не отступится. Он хочет вернуть меня любым способом, и это, возможно, следующий из многих его методов. Первый он применил, когда задирал на мне юбку и жадно целовал, применяя самый жестокий из методов — соблазн. Тот самый метод, который всегда действовал безотказно. Я больше не верю ему. Он смог без меня… смог не один, не два раза и сейчас сможет.

— Ты сможешь, Ник… я уверена, что сможешь. Это не впервые. Наша семья останется семьей. Ты — отец моих детей и никогда не будешь мне чужим, но… я больше не хочу быть с тобой. Пойми. Услышь меня. Я не вернусь к тебе.

Его кулак все же обрушился на дверь, и я непроизвольно вздрогнула. Ник сделал шаг ко мне и осторожно взял за подбородок, поднял мое лицо к себе:

— Малыш, это я. Это всего лишь я. Почему ты так боишься меня?

Вдруг хрипло рассмеялся. Покачал головой:

— Можешь не отвечать, Марианна. Ответь на другой вопрос. С кем ты хочешь быть, если не со мной? Кого ты видишь рядом с собой?

Я понимала, что долго не продержусь, что он не отпустит меня, пока я не отвечу, точнее, пока он не поймет, что это конец. Это финал. Где я далеко не победитель, а побежденный, который просто сбежал. От него, от себя. Я перехватила его руку пальцами, осторожно убирая от своего лица. Возможно, сейчас… я должна сказать то, что навсегда отвернет от меня Николаса Мокану. Он гордый. Он уйдет… или я действительно слишком плохо его знаю… Потому что если этот разговор продолжится, я не знаю, как долго еще смогу держать себя в руках. Все еще сжимая его запястье и глядя ему прямо в глаза, я сказала, чувствуя, как само холодею от этих слов:

— Я больше не люблю тебя… понимаешь? Я не вернусь, потому что больше тебя не люблю.

Мне кажется, или вокруг стало так тихо, что я слышу, как мое сердце стучит у меня в висках… мне кажется, или я сама задыхаюсь от своих слов? Но я смогла это сказать…

— Повтори, — едва слышно, глаза закрыты, а челюсти сжались так сильно, что я слышала скрежет зубов.

Его "повтори" застряло у меня в горле комком рыданий, и я шумно выдохнула, собрав всю силу воли, стараясь дышать ровно, повторила тихо, но отчетливо:

— Я больше не люблю тебя, Ник… Прости… но это правда.

Я зажмурилась и почувствовала, как его пальцы обвели мои губы, стиснула пальцы и очень тихо спросила, пока он отвел взгляд и смотрел в никуда, поверх моей головы:

— Ник, скажи мне правду. Отбрось сейчас свои личные эмоции. Просто скажи мне правду, для меня это очень важно… Не просто важно, а я не могу спокойно жить, не зная, жив ли Дэн или… — я выдохнула, когда он резко посмотрел мне в глаза, я старалась стойко выдержать потемневший, тяжелый взгляд. — Ник, ты убил его?

Сейчас я должна понять, прежде, чем Ник уйдет. Тот, кто рисковал жизнью ради, меня жив ли он? Эта мысль не давала мне покоя, она терзала и пожирала меня все эти дни. Я хотела знать. Возможно, даже ради того, чтобы окончательно не возненавидеть Ника.

— Для тебя это настолько важно, Марианна? — процедил сквозь зубы. Я молча кивнула, по-прежнему даже не дыша.

— А если бы… если бы он и был еще жив, ты была бы с ним, Марианна? Раз он настолько ВАЖЕН для тебя?

Я почувствовала его боль физически, ревность, ярость, ненависть. Как ударная волна, огнем по венам, пощечинами, лезвиями по нервам. Не заслужила доверия. Он никогда не доверял мне безоговорочно. Никогда. Как бы я не любила… как бы не доказывала свою любовь, я не удостоилась единственного, без чего не имеют смысла отношения — доверия.

Вспомнилась фраза из одного романа: "Подозревает в измене тот, кто сам способен на великое предательство". Я резко посмотрела ему в глаза, прямо в эти синие глаза, которые ставили мою душу на колени столько лет. Это будет та самая последняя капля, которая оттолкнет нас друг от друга и пропасть станет такой глубокой, что никому из нас уже не перепрыгнуть ее.

— Да… — ответила тихо, в горле пересохло, и уже уверено произнесла снова. — Да. Возможно.

Когда я увидела его взгляд, я перестала дышать… я не ожидала этой боли. Ожидала чего угодно: его ярости, злости, но не этой всепоглощающей тоски… отчаянной. От которой мне захотелось взвыть. Но уже поздно… слишком поздно что-то менять. Все кончено. Все в прошлом. Я научусь жить без него. А потом скрип двери, и я услышала удаляющиеся шаги. По щекам безжалостно потекли слезы, а ноги подкашивались, и мне хотелось ломать ногти о бетонные стены. Оказывается, любовь умирает очень мучительно… и я в агонии…

И вдруг его голос по обнаженным нервам… по сердцу:

— Один шанс, Марианна. Последний. У меня есть шанс?

Слезы душили меня, и я вцепилась пальцами в волосы, а потом громко и отчетлива вынесла нам обоим окончательный приговор.

— Нет…

Захлопнула дверь, сползла по ней на пол, кусая губы до крови, прижимая ладони к двери, словно в попытке коснуться в последний раз. Вот и все…

Глава 18

Я покинул дом Влада, даже не попрощавшись с ним. А по сути, прошел сквозь толпу, собравшуюся в огромной зале, и выскочил на воздух. Мыслям было слишком тесно в голове.

А сердцу в груди. Оно колотилось как бешенное, не понимая, отказываясь принять, что это все. Конец, черт побери.

Можно заставить женщину принадлежать тебе физически, но нельзя заставить ее отдать тебе душу. Слишком поздно я это понял. Какие-то жалкие минуты назад, показавшиеся теперь целой вечностью.

"Я больше не люблю тебя… понимаешь? Я не вернусь, потому что больше тебя не люблю" Слова, пульсирующие в висках назойливым, монотонным набатом, вызвали очередную волну боли, которую хотелось выдрать когтями изнутри, вместе с душой, которая корчилась в предсмертных судорогах. Оказывается, у Зверя была душа. Я хотел бы выдрать ее к чертям собачьим и растоптать, чтобы никогда больше не питалась ложными надеждами. Чтобы перестать чувствовать эту бесконечную изматывающую агонию, безжалостно сжимавшую горло и не дававшую вздохнуть. Эта боль убивала, но не могла убить окончательно. И оттого бесновалась все больше, добираясь ледяными лапами до легких, до сердца, замораживая его, чтобы оно остановилось наконец, перестало качать кровь. Моя девочка больше не моя. Я потерял право называть ее своей.

Мне не хватило сил крикнуть в ответ, что я люблю. И всегда буду любить. Сколько бы времени не прошло. Еще не одну проклятую бесконечность я буду подыхать от всепоглощающей любви к ней.

"Ты никогда не изменишься. А я изменилась, и ты этого не видишь или не хочешь видеть. Я не вернусь к тебе. Хотя бы потому, что ты даже не понимаешь, почему это происходит". Верно, малыш, мне до сих пор трудно понять, почему это произошло. Почему сейчас я стою над пропастью, и от последнего шага с обрыва вниз, в бездну меня сейчас удерживает именно это непонимание.

"Пожалуйста, пойми — нет, это нет. Не надо. Я возненавижу себя. Возненавижу, понимаешь? Отпусти… прошу тебя".

И я отступил. Несмотря на то, что до боли хотелось прижать к себе сильнее, впиваясь в манящие губы, лаская руками такое горячее, податливое, до боли желанное тело. Но я просто не смог поступить иначе. Я знал — она бы уступила снова, если бы я захотел. Как всегда. Только мне мало тела. С ней этого ничтожно мало. Я не желал, чтобы она ненавидела себя так же сильно, как меня. Ей есть ради кого жить, любить эту жизнь. И это не только дети, вашу мать.

"Я не могу спокойно дышать, не зная, жив ли Дэн…"Тогда я стиснул зубы, отворачиваясь к окну, лишь бы не видеть этих умоляющих глаз, чувствуя, как вырываются наружу клыки от желания схватить ее за плечи и тряхнуть, со всей силы. Выкрикнуть в лицо, что она не должна спрашивать меня об этом недоноске. Что у нас есть проблемы важнее. Те, что касаются нас. Нашей семьи. Но Марианна уже не считала нас семьей. Мы перестали быть одним целым для нее. Точнее, Я перестал быть частью этого целого.

И сердце, которое раньше стучало для нас двоих, замерло в ожидании ответа, когда я спросил, видит ли она себя с тем охранником, наивно ожидая, что она будет отрицать.

Но ответ был положительным, мать ее. Уже нашла мне замену. Того, с кем представляла себя рядом. С ним, а не со мной.

"ДА" Одно слово. Как единственный выстрел. Прямо в сердце. Оказывается, для того, чтобы убить кого-то, не нужно брать в руки оружия. Оказывается, для этого достаточно двух гребаных букв. И жертва будет мучиться в агонии боли, которую не обеспечить самым изощренным пыткам Нейтралов.

Тело оцепенело моментально. А лед отчуждения, который долгое время сковывал его изнутри, потушил те самые жалкие угольки надежды, заморозил горло и язык, лишив возможности достойно ответить.

Я сидел в машине перед собственным домом очень долгое время. Не знаю точно, сколько. Не следил. Но, вероятно, все же не меньше нескольких часов. Когда я решил спуститься в подвал, на улице окончательно стемнело. Заходил в дом абсолютно опустошенный. Уже без каких-либо мыслей. Да, и как может думать тот, кого убили пять-шесть часов назад? И я тоже шел убивать. Нет, это не месть моей убийце. Просто лучше сдохнуть самому и забрать с собой этого подонка, чем позволить ЕЙ принадлежать другому.

Парень выглядел неважно. Настолько неважно, насколько можно выглядеть после ежедневных истязаний и голодовки. Именно из-за нее тело перестало регенерировать. Я склонил голову, наблюдая за ним. Дэн попробовал открыть глаза и сразу закрыл их. Такой слабый, почти немощный. Только бессердечный ублюдок стал бы издеваться над столь слабым соперником. Но ведь я — Николас Мокану. От меня ждут именно этого. Общепризнанный поддонок и подлец. А мое сердце… Оно не так давно перестало биться. Насовсем.

Подошел к нему вплотную и приподнял острием кинжала его подбородок:

— Здравствуй, Дэни? Скучал по Зверю, малыш?

Он заорал от неожиданности настолько громко, насколько ему позволяли ослабевшие связки. Кинжал был смазан вербным раствором. Убрал кинжал, и он замолчал, стиснув зубы и сверля ненавидящим взглядом. Скорее догадался по движению разбитых и потрескавшихся губ, чем услышал.

— Пришел убить меня — убивай…

Долбаный ублюдок. Подыхает, а все туда же — играет в гордость. Меньше всего я хотел убить его так быстро. Подонок недостаточно намучился, на мой взгляд. Улыбнулся, глядя в узкие щелки глаз, полыхающие ненавистью:

— А ты уверен, что хочешь снова разозлить меня, Дэни?

Я прочертил кинжалом линию от правой скулы до левого виска. Его вопли странным образом успокаивали. О да, парень, я знаю, не понаслышке, какова верба в действии. В воздухе запахло его кровью. Аромат смешивался с запахом пота, нечистот и сырости подвала. Но сейчас он был для меня все равно одним из лучших. Сейчас я мог бы просто кромсать все его тело на тонкие полоски, наслаждаясь видом темной, черной крови, упиваясь слабостью врага. Того, о ком ОНА смогла просить… О ком она думала.

Дал возможность ему ответить, чтобы услышать разочаровывающее:

— Да.

Склонил голову на бок, наблюдая, как кровь стекает по его лицу, и капает на грязный пол.

— Подумай хорошенько, Дэни… Я ведь могу не просто тебя убить. Я могу тебя мучить… Снова и снова. Например, — подошел в столу и взял кнут, — отстегать тебя… Хотя… — я положил кнут обратно, — это уже было, и мне самому уже не так интересно.

— Дэни, малыш, а что, если отдать тебя на потеху кому-нибудь из других пленников?

Наконец-то в обреченных глазах свыкшегося со скорой смертью подонка промелькнул страх. Самый настоящий. Как и любой мужчина, он не мог не испугаться такой перспективы.

— Они долгое время не видели женщин. Но не побрезгуют и твоей задницей. А потом я тебя отпущу. Мне сделать это, Дэни? Заставить тебя корчиться не только от боли, но и унижения?

Он отрицательно покачал головой и прошептал:

— Пожалуйста… Николас… Прошу… Нет…

Усмехнулся, услышав его тихий голос. Я знал, каким будет его выбор. Но, как не странно, это не приносило удовольствия. Смотрел в его испуганные глаза на окровавленном лице, а сам видел другой умоляющий взгляд. Слышал его мольбы о смерти, а в висках бьется ее короткое "Да"…

Отбросил кинжал в сторону, и, размахнувшись, ударил кулаком о стену возле его головы, заставив эту тварь вначале зажмуриться от страха, а потом широко распахнуть глаза, в удивлении наблюдая за мной.

Ударил не раз, и не два. Крича от боли в обледенелой груди и бессилия. До тех пор, пока не изодрал костяшки пальцев, пока не послышался хруст сломанных костей, пока не потекла на пол густая черная кровь, смешиваясь с кровью бывшего охранника.

А затем я просто ушел. Оставив его живым. Приказав освободить его и накормить кровью. Но позже. Пусть у него останется подарок на память о пребывании в лапах Зверя. Он и так получил немало за такой короткий период. Мою ненависть. Мою женщину. Мою жизнь.

Поднялся в нашу с Марианной спальню, набирая Серафима и назначая ему встречу, на которой он и получит последние указания. Меня здесь больше ничего не держало.

Лег на постель, вдыхая запах Марианны, въевшийся в подушки, казалось, напрочь пропитавший даже стены комнаты. Но мне его было мало.

Фотографии на полках улыбающейся счастливой семьи сейчас выглядели откровенной насмешкой, наглядно демонстрируя, что я потерял. Позже я не раз задамся вопросом, а стоила ли эта проклятая победа той цены, что мы заплатили? Я заплатил. А сейчас лишь проводил пальцами по фотографиям детей и Марианны. Там, куда я собирался, они будут единственным, что не даст сдохнуть от тоски по ним всем.

Открыл шкаф, втягивая в себя аромат ее одежды и духов, последний раз наслаждаясь возможностью дышать им. Сам шкаф был пуст после того, как Марианна забрала свои вещи. Внимание привлек небольшой лист бумаги, лежавший на дне шкафа. Поднял его и едва не задохнулся, увидев знакомый почерк.

"Знаешь… я почти не думаю о тебе. Нет, я лгу, не верь мне, я думаю о тебе постоянно. Наверное, ты есть во всем, что я вижу, слышу или чувствую. В музыке, стихах, завывании ветра за окном, падающих листьях и раскатах грома, каждой капле дождя на оконном стекле. Ты есть даже в лучах солнца или лазурном небе. Особенно в небе… ярко-пронзительном, высоком и недосягаемом, как мираж или мечта… Как твои глаза. Таким оно бывает только зимой, после сильного урагана, когда холодные лучи солнца не согревают, но ослепляют, отражаясь в ледяной синеве. Только твой лед обжигает. Ты можешь быть таким разным: иногда страшным и жестоким, больно взрывающим каждую клеточку моей души, заставляющим мое сердце замирать от отчаяния и ужаса, а иногда твоя нежность граничит со сладкой агонией, завораживающей и болезненно острой, как прозрачный лист папиросной бумаги, им можно порезаться, совершенно неожиданно, лишь проведя кончиками пальцев по тонким краям, порезаться до крови, чтобы ты почувствовал ее запах и шел за мной, как хищник идет за добычей. Ты заставляешь меня окунуться в водоворот страстей: от самых темных, мрачных и низменных, до полета к пронзительной высоте, к которой, падая и разбиваясь, я все равно буду стремиться снова и снова.

Я хочу тебя ненавидеть, пожалуй, нет ничего слаще, чем моя ненависть к тебе. Я смакую каждую грань этой дикой и непередаваемой эмоции, она заставляет зашкаливать адреналин в моих венах и гнать тебя прочь, кричать, выть, хрипеть от бессилия, смахивать со стола бумаги, бить посуду, яростно сжимать руки в кулаки, впиваясь ногтями в ладони, и чувствовать, как кровь закипает внутри, превращаясь в горячую магму. Как же безумно я умею тебя ненавидеть, задыхаясь и захлебываясь от первобытного желания убить тебя во мне, сжечь, растоптать, уничтожить, смотреть, как ты исчезаешь, и сходить с ума от хаоса ярости и ядовитой ревности. Иногда мне это даже удается… избавиться от наваждения… я вдруг понимаю, что не слышу, не вижу и не чувствую тебя больше…"

Это как удар в солнечное сплетение — читать сейчас эти пронизанные мучительной болью строки. Когда уже ничего не изменить… Зачем тебе сходить с ума от ревности, малыш? Да за все эти годы, в то время, когда ты была рядом со мной, не было ни одной женщины, ни одной, на кого бы я даже просто посмотрел. Я не изменял тебе. Мне это было не нужно. В моих глазах только твое отражение, а когда я их закрывал, то видел твое лицо.

Я не хотел никого, кроме тебя. Ты сводила с ума, и я сгорал как одержимый, от желания владеть только тобой, безраздельно. И буду гореть вечно, вспоминая, как держал в своих руках счастье. Так крепко держал, что сломал. Вот оно — треснуло, рассыпается сквозь пальцы осколками и режет меня на куски. Счастье, которого больше нет.

"Наслаждаюсь триумфом. Победа. Временная отсрочка. Дыхание выравнивается, и сердце стучит спокойнее. Все тише… тише… тише… пока не начинает замирать. В этот момент и приходит тоска по тебе. Она гложет меня изнутри, как голодный зверь. Появляется издалека, легкими спазмами, тихими всплесками волн, накатывает, уходит, подкрадывается и прячется, чтобы снова неожиданно оскалиться в приступе отчаянной агонии… Ее амплитуда увеличивается пропорционально моей "слепоте" и "глухоте", а потом превращается в цунами, когда уже я сама ищу тебя везде, как одержимая: в черном небе без звезд, в бликах молнии, в глазах равнодушных прохожих, в строках, нотах, моих слезах, горьких, как твое существование. Зову тебя сквозь пустоту и темноту реальности, кричу, срывая голос, умоляя вернуться… один раз… ненадолго… и тогда я понимаю, насколько безумно все еще люблю тебя. Люблю каждую черточку на твоем лице, каждую улыбку, пусть подаренную не мне, каждое слово, каждый твой вздох, я люблю даже ту невыносимую боль, которую ты даешь мне без остатка, которой делишься со мной, и я жадно впитываю ее, пожираю ссохшимся и истосковавшимся по тебе сознанием. Вот тогда я отдаюсь твоей власти и позволяю забрать всю меня, ты взрываешься во мне снова и снова, фейерверком, разноцветными осколками самых диких и извращенных эмоций, самых сумасшедших фантазий, разрезаешь на куски все мои моральные принципы, ставишь меня на колени, заставляя покориться тебе и в эти моменты… я снова живу… дышу… с тобой… тобой.

Только я никогда больше не впущу тебя в мою жизнь, Ник. Живи в моих мыслях, моих горьких и сладких воспоминаниях, беги как яд по моим венам, но никогда не возвращайся в мою жизнь. Дальше я сама… без тебя. Это конец. Прости… и прощай… будь счастлив. Я очень надеюсь, что ты будешь счастлив, и я… когда-нибудь буду счастлива без тебя. Я верю в это…"

Я перечитал это письмо бесчисленное количество раз. Запоминая каждое слово, каждую фразу, заполненную страшной безысходностью и отчаянием. Начиная понимать, что потерял Марианну не там, на нейтралке, а еще здесь. Еще здесь заставил ее ненавидеть себя, и был настолько слеп, что не видел этой обжигающей ненависти. Решил, что важнее продолжать игру по тем правилам, к которым я давно привык, чем прислушиваться к ее робким попыткам достучаться до меня, в закрытые наглухо двери моей самоуверенности. А когда я все-таки открыл дверь, то ее на пороге уже не оказалось.

Вечером я сам отвез Дэна к Марианне, заранее позвонив ей по телефону. Высадил его, не выходя из машины, чтобы молча наблюдать, как моя жена закрывает от радости ладонью рот, а потом бросается к нему на шею, судорожно скользя дрожащими пальцами по его рукам, груди, проверяя, цел ли он. Провела рукой по шраму на лице, а я почувствовал это прикосновение на собственной коже. Осторожное, чтобы не причинить боль. Полное нежности и заботы. Он притянул ее к себе, и она прижалась к нему всем телом, обнимая руками за шею.

"Именно с тобой — нет. Я не хочу. Не хочу. Не мое тело, а я" А с ним хочет. Как кислотой по обнаженным ранам. Намеренно долго, чтобы плоть дымилась и с шипением растворялась, оставляя после себя кости.

И я старался смотреть отрешенно, без той злости, что поднималась во мне. И не мог. Не мог не желать выскочить из машины и снести голову зарвавшейся мрази, которая у меня на глазах обнимала мою жену, и заставить харкать кровью, умолять о быстрой смерти. А после убить и ее. Они оба знали, что я наблюдал, но им было наплевать. Чужое счастье почти всегда равнодушно к чужой боли. Но я все же хотел, чтобы она была счастлива… Да, черт возьми, несмотря на мою агонию ревности и ненависти к сопернику, ей я желал счастья. Она заслужила. Я нет, а она — да.

Вцепился в руль со всей дури, стискивая зубы и отворачиваясь от них. Зазвонил мобильный. Они ждали ответа. Прощай, Марианна. Ну вот и все. Решение принято.

Глава 19

Я тихо прикрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Медленно закрыла глаза. Мне не верилось, что это происходит на самом деле. Дэн жив. А я уже оплакала его и похоронила. Это могло быть и чудом, и кошмаром одновременно. Чудо, что Ник пощадил и отпустил его, а кошмар — это взгляд этого парня. Я даже не хотела представлять, ЧТО ему пришлось пережить под пытками самого жестокого и умелого палача. Самого безжалостного и изощренного. Я видела скорее тень прежнего Дэна, чем его самого. Этот жуткий шрам на лице, уставший взгляд, бледность до синевы. Но он жив. Я не знаю, что остановило Ника от его дикой мести мне и Дэну, но он его пощадил. Что это? Жест благородства или… или потому что я просила за него? Я не знала ответ на этот вопрос. Когда эйфория от встречи, бешеная радость схлынули, и я посмотрела через плечо Дэна на отъезжающий черный мерседес моего мужа, я вдруг подумала о том, что это и в самом деле конец. Ник отступился. Он ушел и оставил меня с другим мужчиной. Какое унизительное осознание того, что он по-прежнему считает, что я могла так поступить… впрочем, разве я не сказала ему, что хочу быть с Дэном? Я сама в это не верила, когда говорила, а он поверил. В моей жизни нет места для других мужчин. И никогда не будет.

Я не знала, что именно чувствую из-за этого, но внутри стало до дикости пусто. Словно часть меня медленно умирала от осознания и принятия конца нашего брака, наших отношений и любви, больше похожей на одержимость. Если Ник смирился с тем, что теперь я с другим, значит, для себя он тоже все решил. Дороги назад не будет. Разве не этого я хотела, когда сожгла все мосты за собой?

Я вернулась к себе в комнату и медленно выдохнула. Война окончена, так и не начавшись. А потом возникло странное чувство… возникло из ниоткуда. Тоска. Она поднималась изнутри… сначала медленно, ненавязчиво, потом сильнее и сильнее, нарастая, как лавина. Разгоняясь и наполняя меня неконтролируемым желанием увидеть Ника. Сейчас. Немедленно. Я металась по номеру отеля, кусала губы, сжимала руки до боли, подходила к окну и возвращалась обратно в кресло. Я сидела в нем и раскачивалась из стороны в сторону, глядя в никуда. Боже, со стороны это, наверное, походило на ломку наркомана. Меня ломало в полном смысле этого слова. Я брала в руки сотовый и швыряла его обратно на стол, я впивалась в волосы и тихо стонала, закрыв глаза с такой силой, что перед ними шли круги, а потом меня взорвало. Оно зашкалило. Это дикое желание. Оно стало невыносимым. Я в отчаянии застонала и вскочила с кресла, внутри творился хаос, словно меня разворотило на мелкие кусочки мучительной боли, когда каждая клетка тела, каждый нерв неконтролируемо хотят свою дозу наркотика. Маленькую. Ничтожную. Немедленно. Бросила взгляд на часы — 23:10. Уже очень поздно. Проверила, что няня на месте и бросилась к лифту, нажала кнопку вызова. Ну же, быстрее. Лифт спустился вниз и, стуча каблуками, я побежала к машине. Распахнула дверцу… он говорил, что уезжает сегодня. Во сколько? Кажется, ночью. Я успею. Просто увижу его. Не важно, зачем. Я придумаю. Увижу и уеду… да. Именно так.

***

— Ну так что, Серафим? Решение остается за тобой.

Я шагнул к ищейке, предлагая бокал. Он взял его из моих рук и, осушив одним глотком, поставил на стол. Нервничает. Не знает, что ответить. Странно было видеть его в таком состоянии. Но сейчас меньше всего меня волновало душевное равновесие начальника личной охраны. Единственно важным было, что он выберет.

Он поднял на меня взгляд, и я отметил понимание в его глазах:

— Я останусь, Николас. Можешь не беспокоиться. Я присмотрю за ними.