Любовь за гранью 9. Капкан для Зверя Соболева Ульяна
К утру я валилась от усталости и, закрыв глаза, отдыхала на диване прямо в кабинете, укрывшись пледом и слушая тиканье часов. Когда-то в детстве я засыпала именно под тиканье часов отца в кабинете, он говорил по телефону или работал за своим столом, а потом он переносил меня в спальню. В нашем доме пахло детством и мамой. Воспоминания немного успокаивали, как и присутствие отца и Фэй, которая не отходила от меня весь вечер. Но я с ума сходила от мыслей о своих детях. Как они там? Семи и Ками уже взрослые, а мой маленький? Как он без меня? Кто присматривает за ним? Кто читает ему на ночь сказки и поет колыбельные?
Отец обещал, что как только закончится это безумие, он сделает все, чтобы вернуть мне детей, но это означало его личную войну с моим бывшим мужем… бывшим… дыхание перехватило и стало невыносимо больно. Выдохнула медленно, давая себе перенести приступ внезапной агонии, закрыв глаза.
Я не хотела войны между ними, я надеялась, что потом смогу сама вернуть моих малышей. Потом… чуть позже, когда буду готова бороться за них с Ником… когда стану немного сильнее. Сейчас я сломана, и эти осколки меня еще слишком болят, чтобы вступать в бой с тем, с кем мои шансы на победу почти равны нулю.
Сейчас я смотрела в ноутбук отца, проверяя фамилии. Созвонилась с нашими собратьями на паспортном контроле. Через час я буду знать, пересекли ли эти семьи границу, или их тормознули и вернули обратно. Нейтралы имели своих повсюду.
Закрыла страницы со списками и зашла в свою электронную почту. Артур наконец-то восстановил все пароли и доступ, которого я лишилась.
Открыла последнее письмо от Сэми, оно пришло месяц назад. Тогда я уже не успела его прочесть, в тот момент меня везли якобы в аэропорт, по приказу моего мужа.
Сэми прислал фотографии. Я рассматривала снимки, чувствуя, как саднит в горле, как снова начинаю задыхаться от тоски по ним. Особенно по малышу. Вот он с нянечкой, а вот обнимает Ками за ноги и играет с Сэми в мяч. Я просмотрела каждое фото по нескольку минут, наслаждаясь их личиками. Дошла до последних фотографий и снова задохнулась. Сэми выслал фото отца со мной. Не новые… я их помнила — сняты на сотовый Сэми, когда мы все вместе были в Париже. Я несколько секунд смотрела на тех нас… таких далеких и счастливых, улыбающихся друг другу, с переплетенными пальцами рук, со взглядами, полными любви…
Захлопнула крышку ноутбука и закрыла глаза. Я должна свыкнуться с этим. Нельзя вычеркнуть его полностью. Я могу сколько угодно избавляться от всего, что связывало меня с ним… но я никогда не избавлюсь от воспоминаний и совместного прошлого. Вот такие мелочи будут выбивать у меня почву из-под ног, заставлять снова и снова корчиться в агонии. Я должна привыкнуть. Ко всему… даже к этой безумной тоске по нему, которая моментами будет настолько невыносимой, что я начну орать и выть, сдерживая дикое желание просто услышать его голос, когда у меня заболит каждая клеточка души, делая физическую боль ничтожной по сравнению с агонией сердца. Скоро я начну задыхаться без него, как в приступе паники, обхватив голову руками и раскачиваясь на постели, запрещая себе думать о нем. Начнется изнуряющая, непрекращающаяся война с самой собой не на жизнь, а на смерть. Но ведь станет легче? Когда-нибудь. Станет обязательно.
Моя жизнь вливалась в то русло, когда живешь ради кого-то, я жила мыслью, что заберу детей с помощью отца и снова смогу улыбаться. Часть меня. Вторая часть онемела, ее я старалась похоронить. Все чаще и чаще я справлялась с болью, как с приступом хронической болезни, когда ты точно знаешь все симптомы, предвестники и можешь вовремя его предотвратить или найти силы переждать, но, бывало, что это застигает врасплох. Запах, музыка, вещь, улыбка Сэми, Ками или Ярика. Что угодно. Подсознание реагирует остро и очень болезненно. Это пройдет. Когда-нибудь…
Особенно, пока не вижу его, не слышу. Так легче. Если бы могла и имела право, то забрала бы детей, и сразу же бежала так далеко, как могу, чтоб не нашел. Усмехнулась своим мыслям — захочет и найдет. Из-под земли достанет, в лабиринте с закрытыми глазами отыщет. Если надо… иногда мне извращенно хотелось, чтоб стало не надо, чтоб Ник сам забыл меня, оставил в покое. Да, я дошла даже до этого. Я искренне хотела одного — не вспоминать. Но судьба так часто насмехается надо мной, она плюет мне в лицо, она рвет все мои желания в клочья и в этот раз оскалилась в диком приступе истерического смеха, словно выкрикивая мне — НЕ ЛГИ СЕБЕ, ТЫ НЕ ЗАБЫЛА И НЕ ЗАБУДЕШЬ.
Я смотрела на небо без звезд. Днем не могу смотреть… а ночью часами стою у распахнутого окна, и морозный воздух врывается в легкие. Мне нравится, как ветер треплет мне волосы, а снежинки покалывают щеки. Бывают моменты, когда я вспоминаю хорошее… они редкие, но они бывают. Иногда я закрываю глаза и снова переношусь в прошлое, туда, где еще не было так больно, туда, где девочка смотрела на свое будущее через свое отражение в любимых глазах и считала, что она оторвала самый огромный кусок счастья во вселенной. А счастье оказалось нескончаемой болью.
Я резко распахнула глаза и поняла, что музыка смолкла. Я стою у окна и смотрю на заснеженную ель, на морозные узоры на стекле. Подношу руку к лицу и чувсвую, что оно мокрое от слез. Только тоска осталась. Безумная отравляющая тоска. И она сводит меня с ума своей монотонной навязчивой пульсацией, когда вдруг накатывают воспоминания.
Внутри появилось отравляющее чувство тревоги… Непонятное, возрастающее с какой-то ненормальной скоростью, даже сердце забилось быстрее. Внезапно услышала резкий свист покрышек за окном и распахнула его настежь, всматриваясь в полумрак. Автомобиль, видимо, влетел в ворота на невероятной скорости.
Вижу, как в замедленной киносъемке — отец быстро идет навстречу, из джипа выходит Рино, Серафим что-то кричит слугам, потом они наклоняются к машине и кого-то вытаскивают из нее, несут в дом. Мне не нужно было говорить, кого… я почувствовала. Так бывает, когда внезапно немеют кончики пальцев, потом сердце пропускает удары, а потом я вдруг понимаю, что сломя голову бегу по лестнице вниз. Я не дышу. Я погружаюсь в агонию. Быстро. Слишком внезапно, чтобы понять.
Мне больно. Страх. Он липкий, он едкий, он сводит с ума, когда каждая секунда становится столетием, когда собственный взмах ресниц растягивается на часы. Когда нет дыхания.
Ника внесли в залу, тут же положили на каменный пол, я непроизвольно оттолкнула Серафима и опустилась на колени, резко прижимаясь щекой к окровавленной груди. Хочу услышать, как бьется его сердце. Один удар, и я снова смогу дышать. Один удар. Пожалуйста. Господи, пожалуйста.
— Где Фэй? — кричит Влад.
— В городе, поехала на городскую ярмарку. Артур отвез с утра, — голос Рино слышен, как сквозь вату. Яд в действии, она все равно не успеет… уже… Поздно.
— Но он живой… — не знаю, кто это говорит, я жду… Услышала и смогла наконец-то вздохнуть. Лихорадочно трогаю его лицо, бледное до синевы, прижимаю пальцы к шее, пульс очень слабый.
Мне что-то говорят, а я никого не слышу, мне страшно, я в панике, я ничего не понимаю. Разрываю его рубашку, и глаза расширяются от ужаса — на груди три круглые раны, они уже почернели, не кровят — пули из голубого хрусталя прошли навылет, но отравили тело, яд Демонов смертелен. Меня трясет, как в лихорадке. Фэй нет… никого нет. Ему никто не поможет… Никто. Я поднимаю лицо к мужчинам и вижу, как они беспомощно смотрят на меня, потом на Ника, потом снова на меня… Паника становится сильнее. Она топит рассудок, я все еще не могу дышать, его сердце под моей ладонью замедляет бег и с моих губ срывается стон отчаяния. Прижимаю руки к ранам и закрываю глаза. Я могла когда-то. Я могла. Я должна смочь и сейчас. Должна. Остановится его сердце — и мое остановится. Я это знаю. Просто знаю и все.
Воцарилась тишина, глухая, навязчивая, паническая тишина. Ну где же ОНО? Где? Пальцы начинает покалывать, сильнее и сильнее. Я замираю. Не шевелюсь… Да. Вот оно… чужая боль вливается в меня, как тягучая ядовитая масса, окутывает каждую клеточку, наполняя и растворяясь, пальцы печет, ладони горят так, что мне кажется, с них слазит кожа. Приоткрываю глаза, но меня слепит яркий свет, настолько яркий, что на мгновение я ничего не вижу, смотрю в белую пустоту, тело сотрясается от невидимых волн, а потом постепенно перестает печь руки, очень медленно, и столп света рассеивается. Мне все еще больно. Я смотрю на лицо Ника и с ужасом понимаю, что сердце под моими ладонями не бьется… он не дышит. Пожалуйста, дыши… дыши… дыши, черт возьми.
Легкий стук и грудная клетка едва приподнимается под моими руками. Настолько незаметно, что почувствовать могу лишь я. Еще и еще… сильнее… сильнее. Теперь я вздохнула так громко, что заболели ребра, и в глазах потемнело на секунду, меня продолжает трясти.
Чувствую, как по щекам катятся слезы, мой подбородок мокрый, а я смотрю на бледное лицо Ника и вижу, как дрогнули его ресницы. Теперь мое сердце бьется так сильно, что мне кажется, я потеряю сознание. От слабости кружится голова.
Он открыл глаза… взгляд затуманен… Смотрит на меня, и я тоже дышу… Все быстрее и быстрее, задыхаюсь. Вот и все… Живой. Он живой… Я медленно встаю с колен, чувствую, как мне кто-то помог, непроизвольно подношу руку к щеке, вытирая слезы.
Как в тумане прохожу мимо отца, Рино и Серафима, и медленно поднимаюсь по лестнице. Колени подгибаются. Мне нужно лечь… нужно лечь. Ненадолго.
Когда наконец-то чувствую под головой подушку я понимаю, что как бы сильно и безумно не любила… понимаю, что сошла бы с ума, если бы не смогла его спасти… я даже, кажется, почти простила… но я не хочу больше впускать его в свою жизнь. Он должен жить, дышать со мной одним воздухом, но не рядом. Я больше не вынесу его лжи, я больше не хочу биться в агонии, я встала с колен и это конец, как бы больно мне не было.
***
— Марианна, девочка моя, почему ты ушла? Ведь я знаю, что больше всего на свете ты всегда хотела быть рядом с ним.
— Мне плохо пап, меня вымотало, нужно немного полежать. ОН долго здесь пробудет?
Я не смотрела на отца, не хотела, чтоб он видел боль в моих глазах. С нас всех хватит боли. Мы ее хлебнули больше, чем кто бы то ни было.
— Ты ведь сама видела, что он лишь несколько секунд назад вернулся к жизни. Я понимаю, что тебе больно видеть его, но неужели ты хочешь, чтобы он покинул дом в таком состоянии? В него стрелял снайпер, в центре Асфентуса. Наверняка, он может повторить попытку покушения.
По моему телу прошла дрожь, и сердце болезненно сжалось, но я так и не повернулась к отцу.
— Нет, я просто спросила, как надолго он здесь, вот и все. Мы же хотели уехать вечером домой.
Мне казалось, что я не смогу здесь пробыть и дня. Вдали от него будет лучше… я просто боялась. Слишком близко — это слишком опасно. Он умеет, если задастся целью, сломать и сломает. Я не хотела давать этому ни малейшего шанса. И не дам.
— Маняша, я понимаю, что сейчас не время для тяжелых разговоров, но объясни мне, неужели его присутствие для тебя настолько невыносимо? Неужели то, что сегодня ты могла потерять его навсегда, ничего не изменило?
— Ничего не изменится, пап. Все кончено. Я не желаю ему зла, я все еще люблю его, но я к нему не вернусь.
— Милая моя, когда-то услышать от тебя эти слова были моей заветной мечтой. И каждый раз, когда вы проходили свой ад, я был уверен, что она осуществится. Ты смогла принять то, чего никогда не приняла бы другая женщина. А сейчас добровольно оказываешься от всего, за что боролась все эти годы?
Я подняла голову и посмотрела на отца:
— Потому что ему наплевать на меня, папа. Ему наплевать на мою боль, на меня, как на личность. Я часть его, собственность, любимая вещь, мое тело нужно беречь для него, вот и все, а моя душа? Мое сердце? Их можно драть в клочья, можно топтать, можно убивать снова и снова, да? Это должно прекратиться, иначе я не вынесу, я просто больше не вынесу. Я нужна моим детям, и я хочу жить. С ним я не живу, а выживаю.
Меня снова начало трясти. Когда я говорила это вслух, становилось не просто больно, я задыхалась от осознания своей ничтожности.
— Я понимаю твою боль. Понимаю, что ты не можешь в очередной раз принять то, что он все решил вместо тебя. Я и сам готов разорвать его на части. Только это ничего не решит. И ты сама прекрасно понимаешь, то, что творится у тебя внутри, не зависит от того, разделяет вас лишь стена, или тысячи километров… Марианна, мне больно смотреть, как ты страдаешь, и сейчас я не хочу мучить тебя. Пожалуйста, отдохни, восстанови силы. И только после этого принимай решения. Порой взгляд на вещи способен меняться, но бывает слишком поздно…
— Мой взгляд на это не изменится, папа. Здесь не мои взгляды меняться должны. Мои неизменны были всегда. Я любила его любым, я принимала его любым, а он любит свое эго, не меня. Я не единственная и никогда ею не стану, я любимая игрушка, ценная, нужная, но, все же, игрушка. Иногда он, как ребенок, играет с другими, а потом снова возвращается ко мне, а я живая, папа. Я верности хочу, я уверенности в завтрашнем дне хочу, я устала плакать, я устала ненавидеть свое отражение в зеркале, я устала стоять на коленях.
— Я согласен с каждым твоим словом. Но я не мог не попытаться… Услышать… Именно услышать и принять правду… И, если быть искренним, очень рад, что ты нашла в себе силы прийти к этому. Я всегда поддержу тебя, приму любое решение, потому что в этой жизни осталось очень мало вещей, которые я ценю. И одной из них является твоя улыбка.
Отец ушел, а я уронила голову на подушку и закрыла глаза. Нет слез. Ни одной слезинки, глаза сухие и болезненные. Я достаточно плакала, в океанах моих слез можно утопить вселенную. Я больше не пролью ни одной по нему. Ни одной слезинки. Единственные мужчины достойные, моих слез — это мой сын, мой отец и мой брат. Если завтра Ник все еще будет оставаться здесь, я уеду сама или с Фей. Пока что это самое действенное лекарство. Не видеть. Потом я научусь справляться и с этим искушением. Сейчас я буду думать лишь о том, как вернуть детей.
Глава 16
С трудом удалось приоткрыть тяжелые веки. И тут же зажмурился — яркий свет не только ослеплял, но и причинял практически физические страдания… Сделал вздох, мысленно подготовившись к новой порции адской боли… которой не последовало. Дышать было легко. Настолько свободно, что я даже засомневался в том, что в меня стреляли в действительности. А, может, это и правда был мой очередной пьяный бред сознания после встречи с прошлым? И была ли вообще эта самая встреча? Или мне все это привиделось, и сейчас я дома, лежу в обнимку с преданной мне бутылкой? Только обшарпанные стены и убогая обстановка вокруг наводили на мысль, что я все же в Асфентусе. И, судя по тому, что меня не растерзали как предателя, или же, наоборот, Черного льва, я находился в гостях у полукровки.
Мгновением позже мерзко заскрипела дверь, в комнату зашли Влад и Рино.
— Сам… — прокашлялся, так как говорить пока было трудно. — Сам благородный Влад Воронов собственной персоной пришел проверить, как подыхает его брат-предатель?
Влад скривился, остановившись возле постели:
— Не паясничай, Мокану. Если ты в состоянии шутить, значит, не собираешься подыхать.
Полукровка развернул стул спинкой от себя и сел на него, подперев подбородок и сложив руки.
— Вы продолжайте, продолжайте, — махнул он рукой, — я вам не помешаю. Всегда интересовался психологией родственных отношений.
Отвернулся к окну. День… В Асфентусе даже дни унылые и мрачные. Разговаривать не хотелось. Вернее, той единственной, с кем я хотел бы поговорить, здесь не было. В комнате воцарилась гнетущая тишина. Воздух накалился до такой степени, что становилось трудно дышать. Хотя, это могло быть связано и с ранением. Мы с Зоричем практически дошли до покошенного здания, гордо именуемого местной гостиницей, когда я почувствовал резкую боль в груди. А потом еще дважды. Последнее, что видел, был ошарашенный взгляд Серафима, подхватившего меня под руки. И кто говорил, что перед глазами в момент смерти калейдоскопом пробегает вся жизнь? Нагло врут. Ничего подобного не происходит. В голове проносится одна-единственная мысль. У каждого она своя. Моя была о том, что я успел сделать то, что должен был.
Голос Влада раздался неожиданно близко.
— Мы не смогли найти снайпера.
Пожал плечами, я знал, чей заказ выполняли. Эйбель, сука, не простил бы так просто убийства своей сестры. Но ему не повезло, меня основательно подлатали, а это означает, что жить ему осталось считанные дни.
Повернулся к Владу, отмечая и напряженные скулы, и цепкий взгляд, внимательно исследующий меня.
— Это ведь она? Она меня вылечила, Влад? — Влад замолчал, не отрывая взгляда, и едва заметно покачал головой.
— Думаю, что ответ тебе не нужен. У тебя самый преданный ангел-хранитель за всю историю этого мира.
Дыхание перехватило от услышанных слов. Марианна… И снова вернулась острая боль в районе сердца, кромсая его на мелкие кусочки, каждый их которых исступленно агонизировал, сбивая дыхание и заставляя вскипать кровь. Я до боли хотел ее увидеть. Сейчас. Немедленно. Просто увидеть.
Закрыл глаза, прислушиваясь к внутренним ощущениям, и вдруг ясно понял, что ее здесь нет. Марианны не было в доме. Но куда она могла уйти из Асфентуса, если даже Влад пока находился здесь?
— Мой ангел-хранитель… Самый преданный… Вылечить меня она смогла, нашла в себе силы, а увидеться не захотела. Где она?
Краем глаза заметил, как напрягся полукровка, резко выпрямившись на стуле. Стало понятно, почему он упорно продолжал сидеть в комнате.
Влад спокойно посмотрел мне в глаза и твердо отчеканил:
— В этот раз за "победу" ты заплатил слишком высокую цену…
Проклятье. Эту тему обсуждать с Владом я точно не хотел. Поэтому принял скучающий вид и повернулся в его сторону.
— За какую победу, Влад? О чем ты?
— Ник, я знаю ВСЕ. О твоем "сотрудничестве" с Эйбелем, о браке и разводе с моей дочерью. Я знаю, что сейчас я должен благодарить тебя и признать, что ты своего рода мой спаситель. Но только слова застревают у меня в горле. Потому что сейчас ты больше потерял, чем достиг.
— Твой спаситель??? — я засмеялся. — Твою мать, Воронов. Сколько пафоса. Ну давай тогда все-таки выдашь мне грамоту за спасение расы вампирской… Буду хранить ее на полочке..
Я резко сел на кровати:
— Влад, все это сделано не ради твоих слов благодарности. Твоих или чужих, без разницы. Не забывай, ты разговариваешь с самым большим эгоистом на свете. Я это сделал только для себя. Для моей семьи. И я понимаю, что это неприятный сюрприз для Вас, но Вы тоже ее неотъемлемая часть, Ваше Величество.
— Как обычно, дерзишь. Прикрывая свои чувства сарказмом. Может, хватит уже? Если бы ты не действовал, как всегда, в одиночку, никому не объясняя своих безумных планов, сейчас Марианна не бежала бы от тебя, как от прокаженного. Ник, ты на самом деле потерял ее…
Не совсем понял, что именно услышал в его голосе — сожаление? Или тщательно скрытый триумф?
Я схватил его за затылок и приблизил к себе:
— Черта с два я потерял, Влад. Если Марианне было наплевать на меня — она бы не стала вытаскивать с того света. Зачем ей это, брат, если только она все еще не любит меня? Зачем, ответь? Ведь намного проще ей было бы оставить меня дохнуть, корчась в дикой агонии.
— Я не говорю тебе о ее любви. Моя дочь будет любить тебе всегда, где бы ни находилась, и какие бы удары ты ей не наносил. Только любви стало мало. Наконец-то пришло время, когда она поняла, что жизнь с тобой похожа на чертову пороховую бочку. И жить в ожидании очередной искры больше ей не под силу.
Он схватил меня за запястья и оскалился, и… в этот момент меня отдернул от него долбаный полукровка.
— Черта с два, Мокану, вы разнесете мой дом, — Повернулся к Владу и сказал. — Твою мать, Воронов. Вы же братья. Что мешает вам просто сесть и поговорить. За бутылкой виски?
Влад отошел к шкафу и скрестил руки на груди:
— Ты сам все поймешь, но позже… Ты никогда не изменишься. Ты всегда останешься одиночкой. Не способным довериться. Никому. И останешься наедине со своей правотой.
— Гребаный ад, Влад. А что я, по-твоему, должен был сделать? Что? Рассказать все Марианне? Своей жене? Прийти к ней и, деликатно извинившись, заявить: "Любимая, в целях спасения нашей семьи ты должна будешь уехать из дома и не видеться с детьми. Я разваливаю клан твоего отца и начинаю сотрудничество с его главным врагом — Асмодеем. И, ах да, я буду вынужден жениться на другой женщине и периодически потрахивать ее. Я надеюсь, ты не против, любимая?"
Ты себе так это представляешь, Влад?
— А закрыть ее, словно пленницу, в тюрьме, рассчитывая, что она будет просто молчаливо ждать объяснений — это, по-твоему, правильно? Она не та восемнадцатилетняя наивная девочка, которую ты полюбил. Она чувствует тебя, она способна анализировать ситуацию и делать выводы. А что сделал ты? — Он ударил кулаком по шкафу, раскрошив дверцу. — Показал, что ее слова и чувства ничего не значат, указал ей на ее место. Она пережила не меньше чем ты и заслужила, по крайней мере, уважения. И что получила в итоге? Даже проклятые слуги в твоем доме знали больше, чем она, насмехаясь у нее за спиной, считали ничтожеством. О какой вообще любви может идти речь? Хоть один раз в жизни ты способен поставить себя на ее место?
Я вскочил с кровати, зарычав:
— Твою мать, Воронов. Я не собираюсь обсуждать с тобой мою семью. Это только наше с Марианной дело. Но, если ты так хочешь знать, скажу. Уверен, что тебя это обрадует. Слушай и запоминай, Влад. Вряд ли еще услышишь подобное от Мокану. Я БЫЛ НЕПРАВ. Видимо, мне стоило раскрыть все с самого начала, тебе и ей. Пусть даже всегда существовала угроза того, что могли прочесть все ваши мысли. И тем самым я бы подверг опасности именно вас. Но, признаюсь, я должен был это сделать.
Я снова опустился на кровать и закрыл голову руками:
— Раз уж не заслужил и крохи доверия от самых близких людей.
Он посмотрел на меня, и между его бровей пролегла складка:
— Ник, каждый из нас по-своему неправ. И я не собираюсь сейчас читать тебе нотации. Прошлого не вернешь. Но что касается Марианны — на этот раз даже то, что ты был в шаге от смерти, не сумело перечеркнуть ту боль, которая съедает ее изнутри. Это ваши отношения. Это ваши чувства. И хоть я, черт возьми, с одной стороны рад, что она наконец-то начала меняться, но с другой понимаю, что она больше никого не сможет полюбить. Только в этот раз все иначе. Если ты не пересилишь себя и не изменишься сам — вы обречены. ОБА.
Стиснул зубы, сдерживая себя от того, чтобы не заорать ему в лицо… Чтобы не напомнить о том, что он говорит не только с провинившимся Князем… Не только с мужем своей дочери, но и БРАТОМ. Черт возьми, Влад, я же твой брат. Почему ты не хочешь хотя бы постараться понять меня. Не встать на мою сторону — нет. Просто посмотреть с этой стороны на ситуацию…
Тряхнул головой, переключая внимание Короля на другую тему:
— Я так понимаю, летопись о трусливом князе Эйбеле ты уже получил?
— Ник, вот эта информация стоит больше золотого запаса всего нашего клана. Как тебе удалось ее раздобыть? Ожидается самая масштабная чистка кадров в истории Братства.
Широко улыбнулся брату:
— Ты же меня знаешь, Влад. Ловкость рук и никакого мошенничества.
Воронов приподнял бровь в ожидании ответа. Упертый сукин сын. Сидит с воистину королевским спокойствием и плевать хотел на то, что мне не хочется раскрывать свои карты.
— Я установил слежку за немцем, Влад, понимая, что вряд ли тот будет соблюдать правила игры. Не из того теста гребаный ублюдок. И со временем удалось получить эти самые ценные доказательства его сотрудничества с судьями.
Пожал плечами:
— Как-то так, Влад. Дело за малым — передать их Нейтралам, пусть сами разбираются со своими продажными ставленниками.
Воронов понимающе кивнул головой, сцепив руки в замок.
— Но Эйбелю стоит отдать должное. Подобраться к "гарантам объективности" самых Нейтралов — это грандиозный план. Я уже не сомневаюсь, кто помог ему в этом. В данном случае судьям должна была быть дана АБСОЛЮТНАЯ гарантия безграничной власти в своей сфере. На кон поставлено все. После такого разоблачения все их семьи будут уничтожены.
Я встал с кровати и потянулся, повел плечами, разгоняя кровь по всему телу. Подошел к мини-бару возле стенки.
— Куда она уехала, Влад?
Брат резко встал со стула и тихо ответил:
— Марианна не захотела оставаться в этом доме, пока… — он не договорил, а я окаменел, понимая, что он имел в виду. Ушла. Ушла, потому что невыносимо находиться со мной под одной крышей. Противно? Или боится?
В висках нещадно зашумело.
— И где она сейчас?
— Я тебе этого не скажу, Ник… — в голосе Влада звучала жалость. Дьявол. Вскинул голову, встречая понимающий взгляд карих глаз, — до тех пор, пока она сама не попросит об этом.
С этими словами Влад вышел из комнаты. Голова вдруг показалась невероятно тяжелой. Что за черт? Сжал пальцами виски, пытаясь собрать воедино все мысли.
Рино подошел и положил что-то на постель.
— Я отвез ее по просьбе твоего отца в безопасное место. Она не одна, Мокану. Не беспокойся. — Он замолчал. А после я услышал звук удаляющихся шагов. И уже от самой двери донеслось.
— Последний звонок — номер телефона Фэй. И да, теперь ты у меня в долгу, князь.
Повернул голову и на миг перестал дышать. На кровати лежал сотовый телефон. Усмехнулся. Да, полукровка. Теперь я у тебя в долгу.
Дрожащей рукой взял телефон, глядя на набранные цифры и буквально слыша, как гулко застучало сердце. Каждый стук отдавался эхом в голове.
Подошел к столу, на котором сиротливо стояла бутылка и, не обращая внимания на бокал, пригубил из горлышка, попутно нажимая на вызов. Трубку взяли не сразу.
— Алло.
Но в ответ лишь тишина.
Внутри будто что-то сжалось, предвкушая. Еще не осознавая в полной мере, почему дыхание на том конце провода кажется настолько родным и знакомым.
— Алло. Фэй?
— Нет… — ее голос сорвался, — не Фэй.
Вашу мать. Марианна. Она говорила тихим голосом. Еле слышно. Но для меня эта фраза прозвучала будто по громкоговорителю. Задержал дыхание и еле вытолкнул воздух из себя, не веря, что слышу именно ЕЕ голос.
Я прокашлялся, чувствуя, как резко в горле пересохло,
— Это я, малыш, — хотя прекрасно знал, что она меня узнала.
— Фэй сейчас занята. Перезвони позже.
Я физически ощущал, что ей каждое слово далось с трудом, но она все же смогла сказать. Закрыл глаза, вслушиваясь в нежный голос той, что стала за эти годы смыслом всей жизни.
Она отвечала короткими фразами. Сухо. По существу, так, словно говорила с совершенно чужим человеком. С таким же успехом она могла бы отвечать и на звонки партнеров Влада по бизнесу.
Вот только сейчас она говорила со мной. Со МНОЙ. Хотя, видимо, я и правда стал ей совсем чужим за этот короткий промежуток времени.
Я не хотел упустить шанс поговорить с ней. Пусть недолго. Пусть пару минут, минуту. Но я не мог отказать себе в этом.
Она не бросала трубку, что давало призрачную надежду.
— Как ты, малыш? — Спросил и затаил дыхание в ожидании ответа. Что же ты ответишь, маленькая? Сбросишь ли звонок?
Она замолчала на долгие секунды, которые растянулись на целую вечность. А я в тот момент рад был и тому, что просто слышу ее дыхание в трубке.
— Как я? Как может чувствовать себя мать, которая больше месяца не видела и не слышала своих детей? Если ты позвонил… просто скажи, когда ты дашь мне услышать их голоса? Не наказывай меня ими, Ник, и их не наказывай. Они не виноваты.
Словно получил жесткий удар в солнечное сплетение. Дышать сразу стало невыносимо трудно, а в груди разливалось мерзкое чувство вины.
Марианна была права. Я наказывал и ее, и детей, и себя. Наказывал тем, что лишил нас друг друга. И, как оказывается, совершенно несправедливо. В очередной раз. Только в ее голосе помимо упрека, какая-то странная обреченность… словно каждое слово, сказанное мне, она произнесла через силу.
Судорожно глотнул виски и прошептал резко охрипшим голосом:
— Я позвоню тебе завтра, Марианна. Сегодня поговорю с детьми, и завтра мы с тобой уже сможем увидеть их. Ты поедешь в Англию со мной?
И снова мучительно долгая пауза, не сразу понял, что в ожидании ответа вцепился пальцами в стол перед собой.
— Да. Я поеду… К детям.
Облегченно выдохнул, услышав положительный ответ. Я мог себе представить, что для нее значили все эти дни вдали от детей. Осознание этого больно резануло по сознанию. Хоть и понимал, что сегодняшняя ситуация — всего лишь результат моих и только моих действий. Но, черт возьми, от понимания этого становилось не лучше, а хуже.
Марианна отключилась, и я сжал мобильный в руках. Стиснул зубы и закрыл глаза. Как же сильно я хотел сейчас поговорить с ней. Рассказать ей обо всем. Раскрыть причины… но это скользкое ощущение, что ей уже не нужны никакие слова с моей стороны, не отпускало. И потому я молчал. Завтра… Завтра мы поговорим, малыш. В самолете. И завтра же я верну тебя домой. Туда, где и должна быть моя жена. Рядом со мной. Я был уверен, что это еще возможно… моя проклятая самоуверенность… дьявол ее дери.
А на следующий день меня ожидало очередное разочарование. Да, Марианна согласилась лететь со мной. Но не одна. Вместе с нами в самолет села и Фэй, одарившая меня странным взглядом, полным одновременно и упрека, и сожаления. Марианна наглядно продемонстрировала, что перестала доверять мне. Даже хуже, она боялась остаться со мной наедине.
Стиснул челюсти, одергивая себя, а разве ты давал ей повод верить тебе?
Потом был долгий перелет в самолете. Напряженный. Накаленный до предела. Безмолвный. Ни одного слова. И ни одного взгляда в мою сторону. На ее лице — полное безразличие. Отрешенный взгляд в никуда. Но вот ее руки. Руки не лгут, если они не в перчатках. На них нельзя надеть ту же маску, что и на лицо. И то, как крепко она сжимала и разжимала тонкие пальцы, говорило о многом. А я еле сдерживал себя от настойчивого желания схватить маленькую ручку и перецеловать каждый пальчик, успокаивая так, как умел успокоить раньше, но я не посмел. Даже дотронуться.
***
Марианна искренне обрадовалась детям. У меня прям дух захватывало при взгляде на ее счастливое лицо, когда она судорожно обнимала их по очереди. Или когда целовала старших, не выпуская из рук Ярослава. Она задавала им вопросы, не забывая отвечать на те, которые тараторила Камилла. Постоянно старалась дотронуться до них лишний раз: прижать к себе, погладить по волосам, сжать их руки.
А я все смотрел на них со стороны и чувствовал, как сердце замедляет свой бег. Только идиот бы не понял, что сейчас моя женщина ожила, она настолько истосковалась по детям, что старается всеми возможными способами насытиться общением с ними. А потом она засмеялась. Так просто. Искренне. Убегая от Ярослава. И этот смех отозвался такой волной боли внутри меня, что я в бессилии присел на корточки. Оказывается, я уже забыл, каким бывает ее смех.
И наконец-то это ощущение пристального взгляда на себе. Он словно прожигал меня насквозь. Повернул голову и наткнулся на сиреневые глаза, внимательно исследующие мой профиль. Марианна тут же отвернулась. А меня прошибло током. В двести двадцать, как всегда, от ее взгляда.
Я пошел к ней, издали любуясь тем, как блестят ее волосы и хлопья снега, кружась, искрятся на них.
— Ну что, Марианна, я думаю, настало время нам поговорить?
Она слегка нахмурилась и вздохнула.
— О чем? Разве есть, о чем?
Прищурился в ответ на этот вопрос. До боли захотелось схватить ее за плечи и сильно встряхнуть, чтобы стереть с лица это равнодушие.
— А ты считаешь, не о чем, Марианна? Я искренне думал, что у тебя накопились ко мне вопросы… Как и у меня к тебе.
— У меня нет к тебе ни одного вопроса, Ник. Все ответы на свои вопросы я давно получила и, увы, не от тебя.
Стиснул зубы. Так, детка, правильное направление выбрала. Бей по больному. Я усмехнулся и провел рукой по влажным волосам.
— Зато у меня есть к тебе вопросы. И ответы на них я хочу получить, — наклонился к ней, вдыхая ее запах, — сейчас, Марианна.
Она сделала шаг назад, увеличивая дистанцию между нами. Бросила взгляд на резвящихся детей.
— Спрашивай, мне, как и всегда, нечего скрывать от тебя, Ник. Я отвечу на любой твой вопрос.
Поднес руку к ее лицу и убрал со щеки волосы. Она вздрогнула и неосознанно сделала шаг назад. Так, будто ей было противно мое касание. Проклятье. Даже так, Марианна? Тебе настолько омерзительны мои прикосновения? Или ты, наоборот, боишься не удержаться и прижаться к моей ладони щекой? Я опустил руку и сжал в кулак. То, о чем я собирался спросить, ранило до сих пор.
— Тогда скажи, милая, какого дьявола ты убежала от меня с охранником?
Она прищурилась, глаза сверкнули яростью:
— А разве я могла просто уйти? Я могла позвонить тебе, как нормальному мужу и сказать — я ухожу от тебя, рассчитывая на адекватную реакции? Я сбежала не с ним, я сбежала от тебя. На его месте мог быть кто угодно, любой, готовый мне помочь просто выбраться из того проклятого дома, в котором ты меня запер.
Я подошел к ней вплотную. Настолько близко, что нас разделяла только одежда. Схватил ее за подбородок, поднимая лицо и, в то же время, не давая возможности отодвинуться от себя. Процедил сквозь зубы:
— Но зачем? Черт возьми, Марианна, зачем ты от меня сбежала?
Она посмотрела мне в глаза и тихо сказала:
— Потому что я больше не хотела тебя видеть, слышать и чувствовать. Потому что ты… ты сломал меня, Ник. Рядом с тобой я не дышу, а задыхаюсь, а я еще нужна моим детям. Потому что у меня было два выхода из твоего дома — или смерть, или побег с Дэном. Я выбрала второе не ради себя, а ради моих детей… и я сделаю все, чтобы они вернулись ко мне.
Она говорила сбивчиво, с такой яростью. Нет, даже ненавистью. Шептала, глядя мне в глаза. Требовала и просила. О детях. Не о нас. Сердце в груди заколотилось в бешеном ритме. В висках отчаянно пульсировала одна единственная мысль. Это был конец. Ведь конец? Я отвернулся от нее, наблюдая, как дети резвились в снегу. Но на самом деле я не видел ни их, ни парка вокруг нас.
— Это была моя идея, Марианна, — я зло усмехнулся, — и, как ты знаешь, мои идеи редко заканчиваются хорошо. На кону стояло перемирие с Асмодеем. А ты, любимая, как никто другой, знаешь, что он из себя представляет.
Я замолчал. Поднял голову к небу. Такому же пасмурному и серому, как моя душа, от того, что в ней творилось. Я предчувствовал агонию.
— Я мог пойти за Владом, Марианна. Он просил меня об этом. Король просил меня воевать бок о бок с ним. Но я отказался. Отказался, потому что банально испугался, малыш. Не за себя. Я испытал столько всего, что меня собственной смертью не напугать. Я испугался за вас.
Повернулся к ней, чувствуя, как от тоски и нежности при взгляде на Марианну перехватывает горло.
— Я бы не простил себе, если бы с вами что-то случилось, — зажмурился, чтобы не видеть той боли, что отражалась в ее взгляде, — именно так я и сказал Владу. Но, дьявол, Марианна, я и не мог бросить брата одного. Он так же моя семья. Вот только действовать решил другим способом. Пусть не таким благородным, как твой отец. Но действенным… тогда я думал, что единственно правильным. Иллюзия, малыш. Я должен был создать иллюзию раскола своей семьи, всего клана. Чтобы мне поверили мои же враги. Мне нужна была для этого жена, — прикусил щеку с внутренней стороны, вспоминаю эту тварь, — и женой не могла быть дочь Короля. Понимаешь, Марианна? Не могла. И мне пришлось отослать в Лондон детей… тебя… Я не мог, малыш, не мог рассказать тебе всего, понимаешь?
— Ты мог, — все так же тихо сказала она, — ты мог, просто не счел нужным, правильным. Все, что ты сказал, Ник, — она сглотнула, — все, что ты сказал, ничего не меняет. Верни мне детей, пожалуйста. Это все, чего я хочу на данный момент.
Услышал это тихое "ты мог" и едва не застонал от безысходности. Мог, любимая, мог. Но не стал. Хотел уберечь от всей этой грязи. Боялся, черт подери. Был настолько самонадеян, думая, что смогу это сделать безболезненно для нас… Потер пальцами виски, чувствуя, как будто их сдавило тисками:
— Это была моя ошибка, Марианна. Фатальная ошибка. — Вашу ж мать. Как же страшно от мысли, что эта ошибка может стоить мне семьи. — Любимая, я слышу тебя… — засунул руки в карманы, сдерживая себя от того, чтобы коснуться ее. Почувствовать нежную кожу лица, ласкать пальцами пухлые губы…
— Я слышу. Но я не могу понять, — замолчал в поисках нужного слова, — не могу поверить, что ты хочешь оставить все, как есть… Хочешь, Марианна? Хочешь остаться в доме у отца, когда твое место в нашем доме, рядом со мной, с нашими детьми?
Внутренне весь сжался в ожидании ответа. Тогда я еще хоть и слабо, но верил, что он будет положительным для меня.
Она грустно улыбнулась:
— Мое место, Ник, там, где я чувствую себя счастливой, мое место там, где я дышу, а не задыхаюсь, как в тюрьме в ожидании очередного приговора. И больше это место не рядом с тобой.
Все-таки не смог удержаться, шагнул к ней и, схватив за плечи, прошипел, чувствуя, как внутренности скручивает от злости… и бессилия:
— А сейчас ты счастлива, Марианна? Одна, без меня? А сейчас ты свободно дышишь?
— Может, я пока не счастлива… но я свободна. Я буду счастливой. Обязательно. Без тебя. Верни мне детей, Ник, и я буду счастлива целиком и полностью.
Сердце ухнуло вниз. И будто что-то оборвалось вместе с ним. Что-то ценное, без чего дальнейшая жизнь не будет иметь смысла. Скорее всего, это была надежда. Надежда на то, что все рано или поздно встанет на свои места, и мы будем вместе. Надежда, которой теперь не стало, потому что любимая произнесла эти слова не от желания сделать больно. Нет. Это была правда, вымученная ею, выстраданная, и от этого более жестокая.
В этот момент подбежал Ярослав и попросился на руки. Подхватил его и подбросил вверх, вызывая заливистый смех. Прижался щекой к крошечной голове и поцеловал. Посмотрел на Марианну и еле сдержался от того, чтобы не прижать ее к себе. Столько тоски было в ее взгляде:
— Я никогда их у тебя не отбирал, Марианна. Это наши с тобой дети. Те бумаги о разводе…
Она взмахнула рукой, показывая, что не хочет говорить на эту тему, и я замолчал. Нет смысла оправдываться, если тебе уже вынесли приговор.
Передал ей сына и прошептал:
— Единственное, что мне надо — это видеть их тогда, когда я захочу.
Да, это было правильно. Дети должны жить с матерью. Им так будет лучше. Всем четверым.
Она вскинула голову, видимо, не веря услышанному:
— Я могу сейчас их забрать с собой? — спросила с недоверием, ожидая ответа.
Сглотнул, чувствуя, как душу заполняет гнетущее чувство безысходности. Смотрел на нее и все больше сжимал челюсти. Моя девочка. И все дальше от меня. Марианна вопросительно подняла бровь в ожидании ответа, и я кивнул, понимая, что своим согласием лишаю себя возможности видеться с ней. Хотя бы так, как сегодня. Из последних сил выдавил из себя улыбку для подбежавшей Ками и снова обернулся к Марианне:
— Ками, сейчас вы все вместе поедете с мамой.
Марианна привлекла Камиллу к себе:
— Поедем к Владу? Со мной. Я так сильно по вам соскучилась.
Камилла посмотрела сначала на меня, потом на мать:
— Почему с тобой? Ты разве не едешь домой с нами и папой?
Марианна ответила ей улыбкой и погладила ее по щеке.
— Нет, милая. Папа сейчас очень занят, и я живу у Влада. Вы поедете со мной, хорошо?
Я опустился на корточки перед дочерью и улыбнулся ей. Моя любимая принцесса. Чувствует, что что-то в нашей семье не в порядке. Несмотря на то, что Сэми, уверен, не рассказывал ей ничего о том, что сейчас творится. Камилла обняла меня за шею и прошептала на ухо:
Читать бесплатно другие книги:
