Зеленые холмы Земли. История будущего. Книга 1 Хайнлайн Роберт

– Если вы думаете о том, чтобы остановить реактор на длительное время, то из этого ничего не выйдет.

– Почему? Если полученные мной сведения верны, вы вырабатываете не более тринадцати процентов всей энергии, потребляемой страной.

– Да, это верно, но мы обеспечиваем выработку еще тринадцати процентов энергии, поставляя наш плутоний атомным электростанциям, и вы, наверное, не учли, что это значит в общем энергетическом балансе. В основном он складывается из бытовой энергии, которую домовладельцы получают от солнечных панелей, установленных на их крышах. Второй основной кусок – это мощности потребляемые движущимися дорогами, – это тоже солнечная энергия. А наша энергия, которую мы вырабатываем прямо или косвенно, предназначена для самых важных отраслей тяжелой индустрии: стальной, химической, станкостроительной, машиностроительной, обрабатывающей. Лишить их тока – все равно что вырезать у человека сердце.

– Но ведь пищевая промышленность от вас, по существу, не зависит! – настаивал Ленц.

– Нет. Сельское хозяйство в основном не энергоемкое производство… Хотя мы поставляем определенный процент энергии обрабатывающим предприятиям. Я вас понимаю и готов признать, что производство, а также транспорт, то есть распределение пищевых продуктов, могут обойтись без нас. Но подумайте, доктор, что будет, если мы лишим страну атомной энергии. Всеобщая паника, какой мы еще не видели! Ведь это же краеугольный камень всей нашей индустрии!

– В нашей стране и раньше бывали всеобщие паники, но мы справились даже с нефтяным кризисом, когда нефть начала иссякать.

– Да, справились, потому что на смену нефти пришла солнечная и атомная энергия. Вы не представляете, что это будет, доктор. Это почище войны. В нашей системе все взаимосвязано. Если вы сразу остановите тяжелую промышленность, все остальное полетит кувырком.

– И тем не менее вам лучше остановить реактор.

Кинг невольно взглянул на застекленное реле в стене кабинета. Он, как и каждый дежурный инженер, мог бы укротить реактор. Уран в реакторе находился в расплавленном состоянии при температуре выше двух тысяч четырехсот градусов по Цельсию, и, чтобы остановить реактор, достаточно было разлить уран по небольшим контейнерам. Масса урана в каждом таком контейнере была недостаточна для поддержания цепной реакции.

– Нет, я не могу этого сделать, – сказал Кинг. – Вернее, могу, но реактор недолго будет стоять. Совет директоров просто пришлет другого человека, который меня заменит.

– Да, вы правы.

Некоторое время Ленц молча обдумывал положение, потом сказал:

– Прошу вас, закажите мне место, я хочу вернуться в Чикаго.

– Вы нас покидаете?

– Да.

Ленц вынул изо рта мундштук, и лицо его, впервые утратив благодушное выражение олимпийского божества, стало серьезным, почти трагичным.

– Если нельзя остановить реактор, мне здесь нечего делать. Иного решения проблемы я не вижу, да его и не может быть! Я должен объяснить вам все до конца, – продолжал он. – Вы имеете здесь дело с постоянным повтором ситуационного невроза. Грубо говоря, симптомы проявляются в виде тревожного состояния или какой-нибудь формы истерии. Частичная амнезия у вашего секретаря Штейнке – хороший пример последнего. Штейнке можно вылечить шоковой терапией, но это вряд ли будет гуманно, поскольку сейчас он избавлен от постоянного напряжения, которого он не смог бы вынести.

Другой молодой человек, Харпер, из-за которого вы послали за мной, – пример синдрома тревожного состояния. Как только причина беспокойства была устранена из его окружения, к нему моментально вернулось здравомыслие. Но вот его друг Эриксон – за ним нужен глаз да глаз…

Но главное – это причина всех подобных неврозов, и мы говорим о том, как их устранить, а не о том, в какой форме они выражаются. Говоря простым языком, ситуационный психоневроз сводится к следующему: если вы ставите человека в ситуацию, которая тревожит его больше, чем он способен выдержать, то рано или поздно он срывается тем или иным образом. А здесь обстоятельства именно таковы. Вы набираете интеллигентных, чутких молодых людей, втолковываете им, что малейшая их ошибка или даже случайное, неподвластное их контролю изменение в реакторе приведет к гибели бог знает скольких тысяч человек, и после этого хотите, чтобы они не сходили с ума! Это нелепо… Это просто невозможно!

– Ради бога, доктор, неужели нет никакого выхода? – Кинг вскочил и забегал по кабинету.

Ленц с горечью отметил про себя, что сам начальник станции стоит на грани того самого нервного состояния, о котором они говорили.

– Нет, – сказал он медленно. – Выхода нет. Позвольте, я продолжу. Вы не можете доверить управление реактором менее чувствительным, менее ответственным людям. Это все равно что доверяться безмозглому идиоту. А ситуационные неврозы лечатся только двумя способами.

В первом случае, когда невроз возникает из-за неправильной оценки ситуации, нужна семантическая корректировка. Достаточно помочь больному правильно оценить обстоятельства. Все его страхи исчезают, потому что для них никогда и не было реальных оснований. Пациент просто их вообразил.

Во втором случае больной правильно судит об окружающем и справедливо оценивает ситуацию как угрожающую. Его страх вполне нормален и обоснован, но он не может преодолевать его до бесконечности – и это сводит его с ума. В этом случае единственное лечение – изменение обстановки. Я пробыл у вас достаточно долго, чтобы убедиться: здесь дело обстоит именно так. Вы, инженеры, правильно оцениваете страшную опасность вашей Большой Бомбы, и это сознание неизбежно сведет всех с ума. Единственный выход – остановить реактор и больше его не запускать.

Кинг продолжал метаться по кабинету, словно стены были клеткой, в которой он был заперт со своей неразрешимой дилеммой.

– Неужели ничего нельзя сделать?! – воскликнул он, на мгновение остановившись.

– Вылечить – нельзя. Облегчить болезнь, пожалуй, возможно.

– Каким образом?

– Ситуационные психозы возникают из-за недостатка адреналина. Когда человек испытывает нервное напряжение, железы, чтобы ему помочь, усиленно выделяют адреналин. Но если напряжение слишком велико, надпочечники не справляются со своей задачей, и человек заболевает. Это и происходит здесь. Адреналиновая терапия может предотвратить психическое расстройство, но, скорее всего, быстро приведет к физическому. С точки зрения общественной безопасности второе, конечно, предпочтительнее, но… тогда у вас скоро не останется физиков!

И еще одна идея. Отбор нового персонала из числа людей религиозных увеличит их срок службы.

Кинг был откровенно шокирован этой идеей.

– Я не улавливаю хода вашей мысли, – признался он.

– Пациент перекладывает большую часть своего беспокойства на своего духовника, который сам лично не сталкивается с подобной ситуацией и потому может ее вынести. Я уверен, что и в этом случае наступление безумия неизбежно. Но у исповеди много других плюсов, – задумчиво проговорил он. – Она удовлетворяет базовую потребность человека. Я думаю, именно поэтому ранние психоаналитики были так успешны, несмотря на ограниченность их представлений. – Он помолчал некоторое время, затем добавил: – Итак, если вы будете любезны и закажете мне стратоплан…

– И больше вы ничего не можете посоветовать?

– Нет. Пусть ваши психологи займутся профилактикой. Они у вас люди способные.

Кинг нажал кнопку и коротко приказал что-то Штейнке. Повернувшись снова к Ленцу, он спросил:

– Вы побудете здесь, пока не подадут машину?

Ленц догадался, что Кингу этого хочется, и согласился.

Внезапно раздался металлический щелчок, и на стол Кинга упал цилиндрик пневматической почты. Вытащив из него белый листок картона, визитную карточку, начальник станции с удивлением прочитал ее и протянул Ленцу:

– Не могу понять, зачем я ему понадобился. Вы, наверное, не хотите, чтобы он вас здесь видел?

Ленц прочел по карточке:

ТОМАС Р. ХАРРИНГТОН,

доктор математики,

капитан ВМС США,

директор Морской обсерватории

– Нет, почему же, – возразил он. – Мы с ним знакомы, и я буду очень рад его видеть…

Харрингтон был явно чем-то озабочен. Он вздохнул с облегчением, когда Штейнке, пропустив его в кабинет, исчез в соседней комнате, и сразу же заговорил, обращаясь к Ленцу, который сидел ближе к двери:

– Вы мистер Кинг? Постойте, да это же Ленц! Что вы здесь делаете?

– Я здесь по приглашению, – ответил Ленц совершенно правдиво, но не полно, здороваясь с Харрингтоном за руку. – Знакомьтесь: начальник станции Кинг, капитан Харрингтон.

– Как поживаете, капитан? Рад васвидеть.

– Для меня большая честь познакомиться, сэр…

– Садитесь, прошу вас.

– Благодарю. – Харрингтон сел, положив на угол стола свой портфель. – Вы, конечно, хотите знать, зачем я к вам явился вот так, без приглашения?..

– Я счастлив познакомиться.

В действительности все эти церемонии были уже слишком для натянутых нервов Кинга.

– Вы очень любезны, но… Кстати, нельзя ли сделать так, чтобы ваш секретарь, который меня впустил, забыл мое имя? Я понимаю, что это кажется вам странным, но…

– Совсем нет, я ему скажу!

Кинг был заинтригован и решил не отказывать своему выдающемуся коллеге в таком пустяке. Он вызвал Штейнке к видеофону и отдал соответствующее приказание.

Ленц встал, показывая, что уже давно собирается уйти. Уловив взгляд Харрингтона, он пояснил:

– Я полагаю, вы хотите поговорить наедине?

Кинг перевел взгляд с Харрингтона на Ленца и обратно на Харрингтона. Секунду астроном колебался, затем решительно заявил:

– Я лично ничего не имею против. Решайте сами, доктор Кинг! Честно говоря, я буду только рад, если Ленц останется.

– Я не знаю, что вы хотите мне сообщить, – заметил Кинг, – но доктор Ленц здесь тоже по конфиденциальному поручению.

– Очень хорошо! В таком случае все в порядке. Перейду прямо к делу. Доктор Кинг, вы знакомы с механикой Дестри бесконечно малых величин?

– Разумеется.

Ленц подмигнул Кингу, но тот предпочел этого не заметить.

– Да-да, конечно. Вы помните шестую теорему и переход от тринадцатого уравнения к четырнадцатому?

– Кажется, помню, но я сейчас взгляну.

Кинг встал и направился к шкафу, но Харрингтон остановил его нетерпеливым жестом:

– Не беспокойтесь! У меня все есть.

Он открыл ключом портфель и извлек потрепанный блокнот с выпадающими листками:

– Вот! А вы, доктор Ленц, знакомы с этими построениями?

Ленц кивнул:

– Я как-то их проглядывал.

– Прекрасно. Итак, я полагаю, что вы со мной согласитесь, что ключ к решению всей проблемы именно здесь, в переходе от тринадцатого уравнения к четырнадцатому. Этот переход кажется вполне обоснованным и справедлив в определенных условиях. Но что, если мы расширим его значение и проследим всю цепь логического построения для всех возможных состояний материи?

Он перевернул страницу и показал те же два уравнения, разбитые на девять промежуточных. Ткнув пальцем в среднюю группу математических символов, Харрингтон спросил, тревожно заглядывая собеседникам в глаза:

– Видите? Вы понимаете, что это значит?

Кинг помолчал, шевеля губами, потом ответил:

– Да… думаю, я понял. Странно… Я никогда не рассматривал их в таком аспекте… хотя я учил эти уравнения, пока они мне во сне не стали сниться. – Он повернулся к Ленцу. – Вы согласны, доктор?

Ленц медленно кивнул:

– Думаю, да… Да, я в этом уверен.

Харрингтон должен был бы обрадоваться, но он только тяжело вздохнул.

– Я надеялся, что хотя бы вы найдете ошибку, – раздраженно сказал он, – но, боюсь, теперь надеяться не на что. Доктор Дестри сделал допущение, действительное для молекулярной физики, однако у нас нет ни малейшей уверенности, что оно применимо к физике атомов. Я полагаю, вы сознаете, что это значит для вас, доктор Кинг…

Голос Кинга превратился в хриплый шепот.

– Да, сознаю, – сказал он. – Да… Это значит, что, если наша Большая Бомба взорвется, она взорвется мгновенно и целиком, а не так, как предполагал Дестри… Господи, помилуй весь наш род людской!

Капитан Харрингтон откашлялся, прервав наступившее молчание.

– Знаете, – сказал он, – я бы не приехал, если бы дело было только в неверной методике расчетов…

– А у вас есть и другие доказательства? – спросил Кинг.

– И да и нет. Возможно, вы думаете, джентльмены, обсерватория ВМФ имеет дело только с эфемеридами и таблицами приливов. Отчасти вы правы, но, когда финансирование позволяет, у нас находится время и для исследований. Меня всегда интересовали теории, связанные с Луной.

Я имею в виду не лунную баллистику, а куда более интересную проблему ее происхождения и истории. Проблему, над которой бился в юности Дарвин, а также мой выдающийся предшественник, капитан Tи Джи Джи Си. Я думаю, это очевидно, что любая теория происхождения Луны и ее истории должна учитывать особенности ландшафта нашего спутника, особенно ее горы и кратеры, которые заметно выделяются на ее поверхности.

Он сделал паузу, и Кинг тут же вмешался:

– Позвольте, капитан. Возможно, я глуп или что-то упустил, но есть ли связь между тем, что мы обсуждаем, и лунной теорией?

– Пару минут терпения, доктор Кинг, – извинился Харрингтон. – Эта связь существует – по крайней мере, я боюсь, что она существует, – но я бы предпочел излагать свои аргументы в логической последовательности, прежде чем делать какие-либо выводы.

Ответом ему было заинтересованное молчание, и он продолжал:

– Мы привыкли называть круглые полости Луны «кратерами», хотя знаем, что они не являются вулканическими кратерами. Даже на первый взгляд они не следуют ни одному из правил, которым подчиняются земные вулканы, – ни с точки зрения формы, ни с точки зрения распространенности. Более того, когда Раттер в тысяча девятьсот пятьдесят втором году опубликовал свою монографию о динамике вулканологии, он достаточно убедительно доказал, что лунные кратеры не могут быть созданы явлениями, которые мы называем вулканической деятельностью.

Это оставляло место для теории бомбардировки как наиболее простой гипотезы. На первый взгляд она вполне удовлетворительна, и достаточно потратить пару минут, бросая камешки в лужу грязи, чтобы убедить себя в том, что лунные кратеры могли образоваться в результате падения метеоритов.

Но остаются некоторые проблемы. Если Луна испытала столько ударов, то почему от них была избавлена Земля? Вряд ли стоит упоминать, что земная атмосфера не способна защитить поверхность от массивных тел, таких, которые могли образовать кратеры Эндимион или Платон. И если они падали после того, как Луна стала мертвым миром, а Земля была еще достаточно молода, чтобы изменить свое лицо и стереть следы бомбардировок, то почему метеориты практически не падали на территории больших сухих бассейнов, которые мы называем лунными морями?

Я не буду дальше развивать эту мысль, вы найдете информацию и ее математическую интерпретацию здесь, в моих заметках. Есть еще одно серьезное возражение против теории метеоритной бомбардировки – огромные радиальные полосы, которые простираются от Тихо[39] по большей части лунной поверхности. Они делают наш спутник похожим на хрустальный шар, по которому ударили молотком. Направление удара извне кажется довольно очевидным, но на самом деле все не так просто. Ударная масса, наш гипотетический метеорит, должна быть меньше, чем диаметр кратера Тихо, но при этом иметь такие массу и скорость, которые способны расколоть всю планету.

Судите сами: мы либо должны принять гипотезу о столкновении с фрагментом ядра карликовой звезды, либо предполагать такие скорости, каких мы никогда не наблюдали в Солнечной системе. Оба объяснения допустимые, но несколько надуманные. – Он повернулся к Кингу. – Доктор, вы можете чем-то еще объяснить парадокс Тихо?

Начальник станции с силой сжал подлокотники своего кресла, затем внимательно осмотрел ладони. Он отыскал в карманах носовой платок и тщательно вытер руки.

– Продолжайте, – сказал он бесцветным голосом.

– Очень хорошо… – Харрингтон извлек из своего портфеля большую фотографию Луны – прекрасный портрет, сделанный в полнолуние. – Я хотел бы, чтобы вы представили Луну такой, какой она могла быть когда-то в прошлом. Представьте: темные области, которые мы называем «морями», и есть настоящие океаны. У нее есть атмосфера, возможно состоящая из газа, более тяжелого, чем кислород и азот, но достаточно активного газа, который способен поддерживать мыслящие формы жизни…

Потому что это обитаемая планета, населенная разумными существами, способными открыть атомную энергию и использовать ее!

Он ткнул пальцем в фотографию, туда, где в южном полушарии виднелся светло-серый круг Тихо с его невероятными лучами, раскинувшимися во всех направлениях на тысячи миль, и рельефно вспыхивали на поверхности.

– Вот здесь… в центре Тихо, находился их главный реактор.

Он переместил палец в сторону экватора и немного к востоку – к точке, где сливались три большие темные области, Море Облаков, Море Дождей и Океан Бурь, – и задержал его на двух ярких пятнах, также окруженных лучами, но более короткими, менее отчетливыми и волнистыми.

– А здесь, в Копернике и Кеплере, на островах, посреди большого океана, были вторичные станции.

Он выдержал паузу и добавил задумчиво:

– Возможно, они знали об опасности, которая им грозила, но им так была нужна энергия, что они соглашались рисковать самим существованием своей расы. А может, они не знали о разрушительной способности своих машинок, или их математики убедили, что такого просто не может случиться.

И мы никогда этого не узнаем… никто никогда не узнает. Потому что эти машинки взорвались и убили их… и всю их планету.

Взрыв сорвал с планеты газовую оболочку и вышвырнул ее в открытый космос. Или он запустил цепную реакцию в их атмосфере. Еще он поднял в небо большие участки планетарной коры. Некоторые из них улетели навсегда, но те обломки, которые не достигли скорости убегания, со временем упали обратно и оставили на поверхности большие круглые кратеры.

Океаны смягчили удары, только самые массивные осколки образовали кратеры на их дне. Возможно, какая-то жизнь еще оставалась в глубинах океана. Но она тоже была обречена: вода, не защищенная атмосферным давлением, не могла оставаться жидкой и неизбежно испарилась в космическое пространство. Кровь ее жизни иссякла, и планета умерла – она покончила с собой!

Он поднял глаза, встретил серьезный взгляд двух своих безмолвных слушателей и смущенно улыбнулся:

– Джентльмены, это лишь теория, я понимаю… только теория, грезы, кошмар… Но я не спал столько ночей, что мне просто необходимо было рассказать вам об этом и узнать, видите ли вы так же, как вижу я. Что касается механики процесса, это все тут, в моих заметках. Вы можете проверить расчеты – и я готов Бога молить, чтобы вы нашли в них хоть какую-то ошибку! Но боюсь, что это единственная лунная теория, которая учитывает все известные факты и объясняет их все.

Он замолчал, и тогда заговорил Ленц:

– Допустим, капитан, мы проверим ваши расчеты и они окажутся непогрешимыми, – что дальше?

Харрингтон развел руками:

– Я для того сюда и приехал, чтобы спросить вас: что дальше?

Хотя вопрос задал Ленц, Харрингтон, отвечая, смотрел только на Кинга. Тот почувствовал его взгляд и поднял голову. Их взгляды встретились. Потом Кинг снова опустил голову.

– Дальше ничего, – угрюмо сказал он. – Ничего сделать нельзя.

Харрингтон уставился на него с нескрываемым изумлением.

– Но послушайте! – взорвался он наконец. – Разве вы не понимаете? Ваш реактор необходимо демонтировать, и немедленно!

– Полегче, капитан. – Невозмутимый голос Ленца был словно холодный душ. – И не надо злиться на бедного Кинга – все это волнует его больше, чем вас. Поймите его правильно. Речь идет не о физической проблеме, а о политической и экономической. Скажем так: остановив реактор, Кинг уподобился бы крестьянину, который бросил свой виноградник на склоне Везувия и лишил свою семью средств к существованию, потому что когда-нибудь сможет произойти извержение вулкана. Этот реактор не принадлежит Кингу, он всего лишь служащий. Если он остановит реактор против воли его законных владельцев, они просто вышвырнут его за порог и наймут другого, более покладистого. Нет, нам необходимо убедить хозяев.

– Президент мог бы их заставить, – высказал предположение Харрингтон. – Я могу обратиться к президенту…

– Разумеется, можете, по инстанции, через свой департамент. Возможно, вы его даже убедите. Но что он сделает?

– Как – что? Все! Ведь он же президент!

– Подождите! Вот вы, например, директор обсерватории ВМФ. Представьте, что вы взяли кувалду и пошли разбивать главный телескоп. Далеко вы уйдете?

– Да, пожалуй, нет, – согласился Харрингтон. – Мы с нашего малютки глаз не спускаем. Охрана…

– Так и президент не может действовать произвольно, – продолжал Ленц. – Он не абсолютный монарх. Если он закроет этот реактор без надлежащей правовой процедуры, федеральные судьи его в бараний рог согнут. Допускаю, тут еще мог бы повлиять конгресс, поскольку Комиссия по атомной энергии от него зависит. Но что вы скажете о приятной перспективе читать нашим конгрессменам курс по механике элементарных частиц?

Эту перспективу Харрингтон сразу же отверг, однако не сдался.

– Есть другой путь! – сказал он. – Конгресс зависит от общественного мнения. Нам нужно только убедить народ, что реактор представляет собой смертельную угрозу для всего человечества. А это можно сделать и не прибегая к высшей математике.

– Да, конечно, – согласился Ленц. – Вы можете выйти с этим в эфир и напугать всех до полусмерти. Вы можете вызвать такую панику, какой еще не видела даже эта полусумасшедшая страна. Ну уж нет, спасибо! Лично я предпочел бы, чтобы люди продолжали жить, не ведая об угрозе внезапной гибели, чем провоцировать массовый психоз, который разрушит созданную нами культуру. Безумные годы мы уже видели, и одного раза вполне достаточно.

– Хорошо, но что в таком случае предлагаете вы?

Ленц немного подумал, прежде чем ответить.

– Я вижу только одно решение, и оно почти безнадежно, однако давайте попробуем вколотить в головы директоров компании хоть крупицу здравого смысла.

Кинг, который, несмотря на усталость, внимательно следил за разговором, спросил:

– А как вы это сделаете?

– Не знаю, – признался Ленц. – Мне надо подумать. Но это мне кажется самым верным путем. Если у нас ничего не выйдет, можно вернуться к варианту Харрингтона – к широкой кампании в печати. Мне не хочется смотреть, как мир совершает самоубийство, только чтобы оправдать мои прогнозы.

Харрингтон взглянул на часы довольно необычной формы и присвистнул:

– Боже правый, я забыл о времени! Официально я сейчас должен быть в обсерватории Флагстаффа.

Кинг невольно заметил время, которое показывали часы Харрингтона.

– Сейчас не может быть так поздно! – возразил Кинг.

Харрингтон удивленно посмотрел на него, потом рассмеялся:

– Конечно, здесь сейчас на два часа меньше! Мы находимся в поясе «плюс семь», а часы показывают время в поясе «плюс пять» – они радиосинхронизированы с городскими часами в Вашингтоне.

– Вы сказали «радиосинхронизированы»?

– Да. Остроумно, не правда ли? – Харрингтон показал свои часы. – Я называю их «телехронометром». Это племянник придумал специально для меня. Голова парень! Он далеко пойдет. Конечно, – лицо его омрачилось, словно эта маленькая интерлюдия только подчеркнула весь ужас нависшей над ним угрозы, – конечно, если мы протянем так долго!

На столе Кинга мигнул световой сигнал, на экране возникло лицо Штейнке. Кинг выслушал его и сказал:

– Машина ждет вас, доктор Ленц.

– Пусть ею воспользуется капитан Харрингтон.

– Значит, вы не улетаете в Чикаго?

– Нет. Ситуация изменилась. Если вы не возражаете, я еще попытаюсь кое-что сделать.

В следующую пятницу, когда Штейнке ввел Ленца в кабинет Кинга, тот встретил гостя чуть ли не с распростертыми объятиями:

– Когда вы прилетели, доктор? Я и не ждал вас раньше чем через час-два.

– Только что прибыл. Взял такси, чтобы не ждать рейсовый.

– Что-нибудь получилось?

– Ничего. Они повторили то же, что говорили вам: «Независимые эксперты утверждают, что расчеты Дестри безупречны, а потому компания не видит причин потакать истерикам отдельных сотрудников».

Кинг забарабанил по столу, уставившись в пространство. Потом он круто повернулся к Ленцу и сказал:

– А вы не считаете, что председатель может быть прав?

– Что вы имеете в виду?

– Может быть, мы все трое – вы, я и Харрингтон – попросту заработались и свихнулись?

– Исключено.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Я нашел других независимых экспертов, которые не работают на компанию, и дал им проверить расчеты Харрингтона. Все сходится.