Дюна. Битва при Коррине Андерсон Кевин

С тех пор в течение нескольких столетий обмена обновлениями между мной и Омниусом не было. Омниус не знает моих мыслей, некоторые из которых, возможно, являются нелояльными. Но я не возражаю против такого их толкования. Просто по природе я очень любопытен.

Эразм. Диалоги

Окруженный со всех сторон гниющими заживо телами, слыша мучительные стоны и видя жалобные выражения искаженных страданием лиц, Эразм прилежно, с одинаковым старанием, записывал результаты наблюдений каждого подопытного объекта. Этого требовала научная точность и добросовестность. Смертельный РНК-содержащий вирус был почти готов к практическому использованию.

Эразм только что вернулся с очередной встречи со своим коллегой Рекуром Ваном, с которым обсудил оптимальные пути распространения заразы, но результатами встречи робот был не очень доволен – насколько может быть недовольной мыслящая машина, – так как тлулакс постоянно отвлекался и уводил разговор к отращиванию новых конечностей, настаивая на новом проведении эксперимента с конечностями пресмыкающихся. Ван был просто-таки одержим идеей получения новых рук и ног, но у робота были другие приоритеты.

Для того чтобы успокоить Рекура, Эразм внимательно осмотрел трансплантат и солгал, несколько приукрасив результат. Правда, на месте культей действительно начали набухать выросты, в которых появилась и костная ткань, хотя скорость этого роста была незначительной. Возможно, сам по себе и этот эксперимент был интересен, но он являлся лишь одним из текущих опытов. Этим утром пришлось увеличить дозу вводимых Вану лекарств, чтобы заставить человека сосредоточиться на важном деле, а не на мелких личных неприятностях.

Надев одну из своих роскошных и пышных – на этот раз синюю – одежд, Эразм переходил из бокса в бокс, храня на флоуметаллическом лице застывшую приятную улыбку. Процент заражения составил около семидесяти, а смертность, как и ожидалось, равнялась сорока трем процентам. Но те, кто выживал, навсегда становились инвалидами из-за поражений сухожилий, обусловленных все тем же ретровирусом.

Некоторые жертвы опыта пытались спрятаться, забиваясь в углы своих грязных вонючих боксов. Другие умоляюще протягивали Эразму руки, в отуманенных болезнью глазах этих людей явственно читалось отчаяние. Возможно, решил робот, эти подопытные объекты страдают делирием и галлюцинациями, также ожидаемыми симптомами инфекции.

Эразм включил и настроил обонятельные сенсоры с тем, чтобы собрать и сравнить разнообразные запахи, плававшие в лаборатории. Он понимал, что это очень важная часть чувственного опыта. Без устали проводя многолетние эксперименты по подбору подходящих штаммов вирусов, Эразм теперь мог по праву гордиться достигнутым. Создать болезнь, могущую убить хрупкое биологическое создание, было нетрудно. Весь фокус заключался в том, что эта болезнь должна стремительно распространяться, убивать большой процент заболевших и не поддаваться практически никакому лечению.

Робот и его тлулаксианский коллега начали работу с генетической модификации передающегося воздушно-капельным путем РНК-содержащего вируса, который хотя и был в какой-то степени неустойчив во внешней среде, легко передавался, проникая сквозь неповрежденные слизистые оболочки и открытые раны. После попадания в организм, вирус в отличие от подобных ему микроорганизмов инфицировал печень, быстро там размножался и начинал вырабатывать фермент, превращающий различные гормоны в ядовитые соединения, которые печень была не в состоянии нейтрализовать.

Начальными проявлениями были поражения познавательных способностей, что приводило к иррациональному поведению и открытой агрессии. Словно хретгиры нуждались в усугублении их и без того совершенно хаотичной деятельности!

Поскольку первые симптомы были довольно мягкими, люди не обращали на них внимания и продолжали исполнять свои социальные функции, заражая при этом окружающих. Но как только в организме начинали продуцироваться модифицированные гормоны, болезнь вступала во вторую стадию, стремительную, молниеносную и неостановимую, приводящую к смерти более чем в сорока процентах случаев. После того как в течение нескольких недель погибнет сорок процентов населения Лиги, остальные потерпят неминуемый крах в войне с машинами.

Будет замечательно, если удастся задокументировать такое событие. Пока планеты Лиги будут одна за другой погибать, Эразм надеялся собрать достаточно информации, чтобы потом изучать ее в течение многих столетий, пока Омниус будет заниматься восстановлением Синхронизированных Миров.

Он вошел в следующий сектор с наглухо запечатанным боксом, в котором находились еще пятьдесят подопытных экземпляров. Робот был вполне удовлетворен, видя, что одни из них корчились в предсмертной агонии, а другие уже умерли и лежали, скрючившись, в вонючих лужах рвоты, мочи и экскрементов.

Осматривая больных, Эразм отмечал и регистрировал различные кожные поражения, открытые язвы (причиненные самими больными?), отмечал похудание и обезвоживание. Он внимательно присматривался к трупам, к их неестественным позам, задумавшись о мере мучений, которые жертва испытывала, умирая, и о возможности их количественной оценки. Эразм вовсе не был мстительным, он просто хотел найти эффективное средство, чтобы нанести смертельный удар Лиге. И он сам, и всемирный разум видели только благо в том, чтобы внести машинную упорядоченность в человеческий хаос.

Без сомнения, инфицирующий агент был готов к применению.

Изменив собственной привычке, Эразм сделал шире улыбку на зеркально-серебристом лице. После многочисленных консультаций с Рекуром Ваном Эразм, воспользовавшись своими конструкторскими талантами, создал специальные снаряды для доставки и распространения смертоносного вируса. Это будут контейнеры, которые, сгорая в атмосфере планеты, распылят в ней капсулы с вирусами, а те распространятся по планете, зараженной хретгирами. РНК-содержащий вирус будет неустойчив в атмосфере, но достаточно силен для того, чтобы заразить какую-то часть людей. Дальше эпидемия распространится сама собой.

Занеся в протокол данные о последнем из умерших, Эразм направил свои оптические сенсоры к наблюдательному окошку. Там находилась маленькая комната, откуда он иногда подсматривал за подопытными объектами сквозь тонированное зеркальное стекло. Окно было сконструировано так, чтобы люди с их слабым несовершенным зрением могли видеть в стекле только свои отражения. Робот соответствующим образом настроил сенсоры, чтобы смотреть сквозь пленку, и был поражен, увидев в комнате Гильбертуса Альбанса, наблюдавшего за ним. Как он сумел попасть сюда, в охраняемую зону? Верный ученик и воспитанник улыбнулся роботу, зная, что Эразм видит его.

Эразм отреагировал удивлением и изумлением, граничащими с ужасом.

– Гильбертус, оставайся на месте, не двигайся. – Он активировал контрольные системы, чтобы убедиться, что наблюдательная камера заперта и стерильна. – Я же говорил, что тебе нельзя даже приближаться к лаборатории. Для тебя это слишком опасно.

– Запоры и изоляция целы, отец, – ответил Гильбертус, который за прошедшие десятилетия уже давно превратился во взрослого мужчину. Он был мускулист от постоянных физических тренировок, кожа оставалась гладкой и чистой, волосы густыми.

Тем не менее Эразм очистил воздух в камере и заменил его новым отфильтрованным газом. Он не мог рисковать и допустить заражения Гильбертуса. Если его любимый ученик и воспитанник подвергнется экспозиции хотя бы к одному микроорганизму, то сможет заразиться, заболеть и умереть. Такого исхода робот отнюдь не желал.

Перестав обращать внимание на подопытные экземпляры, не заботясь о возможной потере данных по последней неделе напряженного труда, Эразм выскочил из бокса и пробежал мимо запечатанных камер с ожидавшими кремации трупами. Он не смотрел на их остекленевшие глаза, обмякшие лица и скрученные трупным окоченением конечности. Гильбертус был не таким, как все прочие люди, ум его был эффективен и организован подобно машинному – насколько это допускала его биологическая природа, – так как Эразм сам воспитал и выучил его.

Хотя Гильбертусу было уже больше семидесяти лет, он выглядел так, словно находился в самом расцвете юности, благодаря омолаживающему лечению, которое он получил от Эразма. Некоторые особые люди не должны были болеть и стареть, и Эразм сделал все, чтобы именно этот человек получил все привилегии и защиту.

Гильбертусу не следовало приходить сюда и зря рисковать. Это была неприемлемая опасность.

Дойдя до стерилизационной камеры, Эразм снял пышную синюю одежду и сунул ее в печь. Одежду всегда можно заменить. Он облил свое тело дезинфицирующими растворами и антивирусными препаратами, заботливо промыв каждое сочленение, каждую бороздку. Потом он насухо вытерся и потянулся к ручке двери. Поколебавшись, он вернулся назад и повторил всю процедуру дезинфекции второй раз, а потом третий. Просто для пущей уверенности. Нет лишних предосторожностей, если речь идет о сохранении жизни Гильбертуса.

Когда наконец испытывавший облегчение робот странно нагим, без чудесной одежды, предстал перед своим приемным сыном, он был намерен обратиться к человеку с суровым предостережением о глупом, ничем не оправданном риске, но вдруг какое-то чувство смягчило слова Эразма. Когда-то он отчитывал этого дикого мальчишку, когда тот плохо себя вел, но теперь Гильбертус был тщательно запрограммированным и сотрудничающим человеческим существом. Он являл собой пример того, что может получиться в будущем из представителей его биологического вида.

Гильбертус просиял, увидев приемного отца и воспитателя, и улыбка его была такой искренней, что Эразм почувствовал, как его заливает волна… гордости?

– Нам пора играть в шахматы. Ты хочешь составить мне компанию? – спросил человек.

Робот понимал, что Гильбертуса надо под любым предлогом увести отсюда, из здания лаборатории.

– Я буду играть с тобой в шахматы, но не здесь. Мы должны уйти подальше от этого зараженного места туда, где нет опасности.

– Но, отец, разве ты не иммунизировал меня против всех возможных инфекционных болезней во время продлевающего жизнь лечения? Находиться здесь для меня достаточно безопасно.

– Достаточно безопасно – это не эквивалентно понятию абсолютно безопасно, – ответил Эразм, удивившись собственной озабоченности, граничившей с иррациональностью.

Гильбертус нисколько не встревожился.

– Что же такое безопасность? Разве не ты учил меня, что абсолютная безопасность – это иллюзия?

– Прошу тебя, не пререкайся со мной без необходимости. У меня для этого сейчас недостаточно времени.

– Но ты сам говорил мне о древних философах, которые учили, что нет такой вещи, как безопасность, ни для биологических объектов, ни для мыслящих машин. Так какой смысл уходить? Вирус может заразить меня, а может и не заразить. Твой собственный механизм может отказать по причине, о которой ты сейчас даже не догадываешься. С неба может упасть метеорит и убить нас обоих.

– Мой сын, мой воспитанник, мой дорогой Гильбертус, неужели ты не пойдешь со мной? Даже если я попрошу тебя? Мы можем обсудить эти вопросы потом. И не здесь.

– Ты произнес вежливые слова, что является манипулятивной человеческой уловкой. Я сделаю то, о чем ты просишь.

Вслед за независимым роботом Гильбертус вышел из куполообразного здания лаборатории, пройдя через шлюзы. Они наконец оказались под красноватым небом Коррина. Когда они отошли на порядочное расстояние, человек заговорил о том, что увидел в лаборатории:

– Отец, ты никогда не испытываешь неудобств от того, что убиваешь так много людей?

– Но я делаю это для блага Синхронизированных Миров, Гильбертус.

– Но они же люди… такие же, как я.

Эразм повернулся к нему.

– Они не такие люди, как ты.

Когда-то, много лет назад, робот придумал специальный термин для того, чтобы воздать должное поразительным мыслительным способностям Гильбертуса, его замечательному умению организовывать мышление и память и умению логически мыслить.

– Я твой ментор, – сказал тогда независимый робот, – ты же мой ментируемый. Я наставляю тебя в овладении ментальными, то есть умственными процессами. Поэтому я дам тебе прозвище, которое я произвел из этих терминов. Я буду использовать это прозвище при обращении, когда буду особенно тобой доволен. Надеюсь, ты тоже будешь считать этот термин ласкательным.

Гильбертус расцвел улыбкой от похвалы своего хозяина.

– Это будет ласкательный термин? Какой же, отец?

– Я буду называть тебя моим Ментатом.

С тех пор эта кличка прижилась.

– Ты понимаешь, что Синхронизированные Миры могут с пользой применять способности людей. А эти люди – просто расходный материал на пути к цели. И я позабочусь о том, чтобы ты прожил достаточно долго и сам увидел, как созреют плоды того, что мы запланировали, мой Ментат, – сказал робот.

Гильбертус просиял.

– Я подожду и посмотрю, как будут развертываться события, отец.

Дойдя до виллы Эразма, они вошли в дышавший покоем ботанический сад – островок пышных растений, журчащих фонтанов и колибри – это было их частное убежище, место, где они могли приятно вместе проводить время. Гильбертус, не теряя времени, расставил фигуры, ожидая, когда Эразм закончит свои дела.

Человек двинул вперед пешку. Эразм всегда предоставлял Гильбертусу право первого хода, это была покровительственная отцовская поблажка.

– Когда мой ум находится в смятении, то для того, чтобы сохранить мышление в организованном порядке, я делаю так, как ты меня учил – я произвожу математические вычисления и мысленно совершаю путешествия. Это помогает мне избавляться от тревог и сомнений.

Он ждал, когда робот сделает ответный ход.

– Это блестяще, Гильбертус. – Эразм улыбнулся человеку так искренне, как только смог. – Ты – само совершенство.

Несколько дней спустя Омниус вызвал Эразма в башню Центрального Шпиля. Только что на Коррин прибыл маленький космический корабль, на борту которого находился единственный во всей Вселенной человек, который мог безнаказанно появляться на территории главного воплощения всемирного разума, в святая святых первичных Синхронизированных Миров. Из корабля вышел сухощавый жилистый человек и встал перед входом в механическую башню. Обиталище Омниуса, подобно фантастическому живому существу, могло менять свою форму, могло вырасти до поднебесья, а могло распластаться по земле.

Эразм сразу узнал этого смуглого человека с оливковой кожей. Это был мужчина с близко посаженными глазами, лысый, более высокий, чем тлулакс, и, по всей видимости, не такой хитрый. Даже сейчас, много лет спустя после своего исчезновения и мнимой смерти, Йорек Турр продолжал не покладая рук работать над уничтожением рода человеческого. Тайный союзник мыслящих машин, он за многие годы успел принести неисчислимые беды Лиге Благородных и Серене Батлер с ее драгоценным идиотским джихадом.

Когда-то давно Йорек Турр был правой рукой Иблиса Гинджо и начальником полиции джихада – джипола. На этом посту Турр проявил немалые способности, раскрывая мелкие заговоры и отыскивая малозначимых предателей, сотрудничавших с мыслящими машинами. Конечно, такая безусловная верность Омниусу проистекала из того простого факта, что она была принесена Омниусу в обмен на лечение, продлевающее жизнь, хотя оно и было проведено, когда Йорек был уже далеко не юношей.

Все годы пока Турр руководил джиполом, он посылал регулярные и обстоятельные донесения всемирному разуму. Работа его была безупречна, а те козлы отпущения, которых он вылавливал и уничтожал, были необходимыми жертвами ради упрочения положения Турра в Лиге Благородных.

После смерти Иблиса Гинджо Йорек Турр в течение нескольких десятилетий переписывал заново историю джихада, очернив при этом Ксавьера Харконнена и сделав мученика из Великого патриарха. Вместе с вдовой Гинджо он много лет заправлял делами Совета джихада, но когда пришло время занять место его главы, вдова Гинджо сумела переиграть его и посадить в это кресло сначала своего сына, а потом и внука. Чувствуя себя преданным людьми, которым он служил, Турр инсценировал свою смерть и начал служить мыслящим машинам открыто, получив в управление планету Синхронизированных Миров Уаллах IX.

Увидев Эразма, Турр обернулся к нему и расправил плечи.

– Я явился сюда доложить о наших планах относительно уничтожения Лиги. Я знаю, что мыслящие машины умны, упорны и беспощадны, но прошло уже больше десяти лет с тех пор, как я предложил идею вирусной войны. Почему все так затянулось? Я хочу, чтобы вирусы были пущены в дело. Мне не терпится посмотреть, что из этого получится.

– Ты всего лишь предложил идею, Йорек Турр. Настоящую работу сделали Рекур Ван и я, – парировал Эразм.

Лысый человек скривился и махнул рукой.

Из башни загремел голос Омниуса:

– Я буду действовать в моем личном темпе и буду исполнять мои планы тогда, когда сочту это нужным.

– Конечно, лорд Омниус. Но поскольку я принимал некоторое участие в этом плане, предложив его идею, то мне, естественно, интересно знать, как он выполняется.

– Ты будешь доволен ходом испытания, Йорек Турр. Эразм убедил меня в том, что полученный им штамм ретровируса достаточно смертоносен, обладая способностью вызывать заболевание со смертностью сорок три процента.

Турр издал удивленное восклицание.

– Так много? Никогда еще не было такой страшной чумы.

– Но все же эта болезнь не кажется мне очень эффективной, так как она не сможет убить и половины наших врагов.

Темные глаза Турра сверкнули.

– Но, лорд Омниус, не следует забывать, что будет много непредсказуемых вторичных потерь от инфекции, недостаточного ухода и лечения, от голода и несчастных случаев. Притом что двое из пяти заболевших умрут, а остальные будут с большим трудом выздоравливать и тяжело болеть, то просто не хватит врачей для оказания им помощи – тем более что мы не говорим о других болезнях и травмах. Подумайте также о смятении, которое охватит правительства, общество, армию! – Казалось, Турр сейчас подавится собственной радостью. – Лига окажется неспособной наносить удары по планетам Синхронизированных Миров; более того, она не сможет ни защититься – в случае удара мыслящих машин, – ни даже позвать кого-нибудь на помощь. Сорок три процента! Ха, да это поистине смертельный удар по остаткам человеческого рода!

– Экстраполяции Йорека Турра заслуживают доверия, Омниус. В этом случае сама непредсказуемость человеческого сообщества вызовет куда большие поражения, чем ретровирус с его смертностью в сорок три процента.

– Мы достаточно скоро получим опытные, так сказать, эмпирические данные, – сказал Омниус. – Первая обойма зараженных снарядов уже готова к запуску, а вторая сейчас находится в производстве.

Турр расцвел радостной улыбкой.

– Превосходно. Я хочу посмотреть запуск.

Эразм удивился, неужели Турр повредился умом во время продлевающего жизнь лечения? Или он скотина и предатель от рождения?

– Пойдемте со мной, – произнес наконец робот. – Мы найдем место, откуда вам будет удобно наблюдать за запуском.

Спустя некоторое время они смотрели на огненные хвосты ракет, выпущенных в багровое небо, освещенное красным гигантом Коррина.

– В человеческой природе радоваться фейерверкам, – сказал Турр. – И для меня это действительно славное зрелище. Отныне исход борьбы столь же очевиден, как сила тяготения. Ничто не сможет остановить нас.

Нас – это интересный выбор слова, подумал Эразм. Но я все равно не полностью ему доверяю. Его ум полон темных замыслов.

Робот поднял свое улыбающееся металлическое лицо к небу, глядя вслед следующей партии смертоносных контейнеров, улетавших в сторону пространства Лиги.

Люди приветствуют меня как героя-освободителя. Я воевал с кимеками и изгонял мыслящих машин. Но мое наследие не ограничится достигнутым. Сделанное – это всего лишь начало.

Примеро Квентин Батлер. Мемуары в библиотеке Парламента

После того как Хонру была отвоевана у мыслящих машин, Квентин и его войска провели на планете еще месяц, завершая зачистку, помогая в восстановлении хозяйства и оказывая помощь уцелевшим людям. Половина гинацских наемников осталась на Хонру, чтобы обеспечивать безопасность и освобождать планету от остатков армии роботов.

Когда все подготовительные работы были завершены, примеро Квентин Батлер и два его старших сына отбыли на близлежащий Пармантье. Туда Квентин привел значительный флот с солдатами, которые предвкушали давно заслуженный отпуск. Риков рвался домой к жене и единственной дочери.

До того как освобождение Хонру отодвинуло границу с Синхронизированными Мирами, Пармантье был самой близкой к владениям Омниуса планетой Лиги Благородных. В течение нескольких десятилетий переселенцы добились замечательных успехов в восстановлении планеты после длительного и разрушительного господства машин. Тяжелая промышленность роботов была демонтирована и приведена в порядок, токсические выбросы вредных химических соединений нейтрализованы и вывезены, восстановлено земледелие, насажены леса, реки очищены и направлены в другие русла.

Хотя Риков Батлер проводил много времени на службе в Армии джихада, его любили здесь как толкового и эффективного правителя поселений. Стоя с отцом на мостике флагманской баллисты, он широко улыбался, видя, как приближается безмятежная мирная планета – его родной и любимый дом.

– Не могу дождаться, когда снова увижу Коге, – тихо проговорил он, задумчиво расхаживая по кабине вокруг командирского кресла. – До меня только сейчас дошло, что Райне уже исполнилось одиннадцать. Мне так хочется, чтобы она все время была маленькой.

– Можешь наверстать упущенное, – сказал Квентин. – Я хочу, чтобы у тебя было много детей. Мне лично мало одной внучки.

– У тебя никогда не будет других детей, если ты не побудешь наедине с женой, – толкнув брата локтем в бок, насмешливо произнес Файкан. – Между прочим, в городе есть приличные гостиницы, так что у вас есть шанс на уединение.

Риков рассмеялся.

– Мои отец и брат всегда желанные гости в нашем доме. Да что там, Коге просто не пустит меня в постель, если я не пущу вас в дом.

– Исполняй свой долг, Риков, – притворно рыкнул Квентин. – Мне кажется, что твой старший брат не намерен жениться.

– Пока, во всяком случае, нет, – отозвался Файкан. – Я не нашел среди будущих родственников достаточно влиятельных политиков с дочерьми. Но я найду.

– Какой ты романтик.

За прошедшие годы Риков и Коге купили и уютно обустроили симпатичное поместье на склоне зеленого холма с видом на столицу Ниуббе. Со временем, учитывая административные таланты Рикова, Пармантье мог превратиться в одну из самых могущественных планет Лиги Благородных.

Когда корабли джихада приземлились на посадочную площадку, а солдаты и наемники отпущены в увольнение, Квентин вместе с сыновьями направился в дом губернатора. Когда они вошли, Коге сдержанно поцеловала мужа. Вышла встретить отца и Райна, серьезная большеглазая светловолосая девочка, предпочитавшая проводить время с книгами, а не с подругами. В доме было и небольшое святилище Трех Мучеников. В плошках росли яркие оранжевые ноготки в память о Манионе Невинном.

Но хотя Коге Батлер была предана делу джихада и начинала каждый день с молитвы, она все же не была одной из фанатичных мартиристкок, у которых на Пармантье были очень сильные позиции. Жители Пармантье еще не забыли того жестокого угнетения, какому подвергали их мыслящие машины, и поэтому большая часть людей здесь обратилась в наиболее воинствующую религию, направленную против мыслящих машин.

Коге также внимательно следила за тем, чтобы никто из членов ее семьи не употреблял пряный меланж.

– Серена Батлер не принимала его. Поэтому и мы не будем делать этого.

Когда Риков бывал на войне или на маневрах, он иногда позволял себе этот распространенный порок, но дома в присутствии жены вел себя примерно и тоже не прикасался к специи.

Юная Райна сидела за столом, являя собой образец учтивости и хороших манер.

– Сколько ты пробудешь с нами? – спросила Коге.

Но Квентином овладел приступ великодушия, и он ответил за сына:

– Файкану все равно нечего делать. Поэтому он отправится со мной добивать мыслящих машин. У Рикова же есть и другие обязанности. Я и так повадился слишком надолго отбирать его у вас. Управление Пармантье – дело не менее важное, чем служба в Армии джихада. Поэтому властью, данной мне чином примеро, я предоставляю ему длительный отпуск – не меньше года, – чтобы он мог достойно исполнить свои обязанности политического лидера, мужа и отца.

У Квентина потеплело на душе, когда он увидел изумление и восторг на лицах Коге и Райны. Ошеломленный Риков не знал, что отвечать.

– Благодарю вас, сэр!

Квентин расплылся в широкой улыбке.

– Покончим с формальностями, Риков. Думаю, что в своем доме ты можешь называть меня отцом.

Он отодвинул тарелку, чувствуя себя умиротворенным и сонливым. Наконец-то сегодня он выспится на мягкой постели, а не на узкой лежанке в каюте примеро.

– Что же касается нас с тобой, Файкан, то мы будем отдыхать и пополнять запасы неделю. Солдатам и наемникам этого вполне хватит. Не одним машинам надо перезаряжать свои батареи. После этого мы снова отбудем.

Файкан коротко кивнул.

– Неделя – это очень щедро.

Несколько дней, отдыхая от службы, Квентин развлекал семейство Рикова рассказами о военных подвигах и приключениях во время обороны Икса. Рассказал он и о том, как был заживо погребен в обрушившейся пещере. Квентин признался, что в том тесном мраке чувствовал себя очень неуютно. Поведал он и о том, как встретился – и смог уйти – с титаном Юноной, когда с командой спасателей отправился выручать своих с павшей Бела Тегейзе.

Слушатели содрогались. Кимеки были еще более загадочны и страшны, чем традиционные боевые роботы. К счастью, с тех пор, как они обратились против Омниуса, титаны стали причинять меньше хлопот Лиге.

Райна, примостившись на краешке стула и широко раскрыв глаза, внимательно слушала рассказы деда. Квентин ласково улыбнулся внучке.

– Скажи мне, Райна, что ты думаешь о машинах?

– Я их ненавижу! Они демоны. Если мы не сможем уничтожить мыслящих машин, то их накажет Бог. Так говорит моя мама.

– Если только эти машины сами не были посланы нам за наши грехи, – предостерегающим тоном произнесла Коге.

Квентин посмотрел сначала на Коге, потом на Райну и Рикова.

– Ты когда-нибудь видела мыслящих машин, Райна?

– Машины вокруг нас, поэтому трудно отличить злых от добрых.

Вскинув бровь, Квентин горделиво взглянул на Рикова.

– Когда-нибудь она станет превосходным крестоносцем.

– Или, может быть, политиком, – возразил Риков.

– Ну что ж, полагаю, что Лиге нужны и политики.

Когда настало время уезжать, а батальон уже поднялся на орбиту, Квентин решил вернуться на Салузу Секундус. Там всегда находились неотложные дела в правительстве Лиги и в Совете джихада, да и с последнего посещения Вандры в Городе Интроспекции прошло уже полтора года.

Во второй половине дня солдаты и наемники начали грузиться на большие корабли, ожидавшие их на орбите. Квентин обнял Рикова, Коге и Райну.

– Знаю, ты будешь скучать по тем славным денькам, когда со своим братом воевал против мыслящих машин. Я и сам иногда скучаю по своей молодости, сынок. Но подумай о других своих обязанностях – по отношению к Пармантье, к своей семье.

Риков улыбнулся.

– Я не буду спорить. Остаться здесь, с Коге и Райной, в мире и покое – это великолепное назначение. Эта планета находится под моим управлением. Настало время мне осесть здесь и сделать этот мир моим настоящим домом.

Надев фуражку, Квентин взошел на борт челнока, который доставил его на флагманское судно. Группа кораблей проходила последнюю проверку готовности перед отлетом. Каждая баллиста и каждый штурмовик были загружены припасами и полностью заправлены топливом, готовые к долгому путешествию к главной планете Лиги. Когда корабли покинули орбиту и были уже готовы уйти из солнечной системы Пармантье, техники засекли поток маленьких ракет, которые словно метеоры неслись к планете. Точный курс и строй говорили о том, что это не случайный полет.

– Нам надо считать эти ракеты противником, сэр!

– Надо вернуться назад и привести оборонительные системы в состояние повышенной готовности, – крикнул Квентин. – Всем судам сменить курс – развернуться назад к Пармантье!

Хотя приказ был тотчас выполнен, Квентин видел, что они не успеют перехватить опасные объекты. Искусственные торпеды явно машинного производства стремительно неслись к Пармантье.

На поверхности Риков объявил тревогу, а сенсоры наблюдательных станций начали вычерчивать траектории невесть откуда взявшихся объектов. На более дальней дистанции появились возвращающиеся корабли Армии, готовые уничтожить вторгшиеся в пространство планеты мелкие корабли.

Но ракеты начали одна за другой разваливаться в плотных слоях атмосферы. Никаких разрушений они не причинили. Ни одна не упала на землю.

– Что это такое? – спросил Файкан, опершись на плечо сидящего за своим пультом техника.

– Полагаю, нам надо остаться и провести анализ случившегося, – сказал Квентин. – Свои корабли я оставлю в твоем распоряжении, Риков.

Однако сын отклонил его предложение.

– В этом нет никакой необходимости, примеро. Мы не знаем, что это за ракеты, но они не причинили никаких разрушений. Даже если они явились из машинного мира, то скорее всего это торпеды, отклонившиеся с курса…

– Тщательно все проверь, – перебил его Квентин. – Омниус наверняка что-то задумал.

– На Пармантье есть хорошие лаборатории и контрольное оборудование, сэр. Мы все сделаем сами. Кроме того, мы располагаем достаточными силами для самостоятельной обороны.

Последнюю фразу Риков произнес с особой гордостью.

Ожидая развития событий, находясь на орбите, Квентин испытывал нарастающее беспокойство, особенно сильное оттого, что на планете находился его сын. Очевидно, что это были баллистические ракеты неуправляемые и без экипажей. По какой-то неизвестной причине они были направлены на Пармантье, планету, самую близкую к территории Синхронизированных Миров.

– Может быть, это был просто навигационный эксперимент, – предположил Файкан.

За свою долгую службу Квентин видел куда более ужасные и разрушительные действия мыслящих машин. Поэтому он подозревал, что за этими внешне безобидными действиями стоит какой-то угрожающий замысел.

– Держи все системы в постоянной готовности, – передал Квентин Рикову. – Это может быть лишь прелюдией.

В течение двух последующих дней Квентин держал свой рассредоточенный флот на внешнем периметре обороны Пармантье. Однако никаких торпед больше не было. Космос оставался чистым от присутствия машин. Наконец Квентин смягчился, видя, что оставаться на орбите больше нет причин. Попрощавшись еще раз с Риковом, он повел свои корабли к Салузе Секундус.

Вселенная постоянно творит нам врагов больше, чем нам по силам одолеть. Но тогда почему мы своей борьбой сами плодим себе противников?

Мастер меча Истиан Госс

Несмотря на то что исполинское цунами убило почти все население Гинаца и погубило всю растительность, через шестьдесят лет архипелаг снова был покрыт густыми джунглями. Постепенно пополнилось и население, снова приезжали ученики наемников, стремившиеся научиться искусству боя, разработанному легендарным Йоолом Норетом.

Гинац всегда был местом, где рождались и воспитывались наемники джихада, великие воины, сражавшиеся с мыслящими машинами на своих условиях, используя свою собственную тактику и не подчиняясь иерархии армии. Наемники Гинаца несли непропорционально большие потери, но среди них было больше всего героев.

Истиан Госс был уроженцем архипелага, представителем третьего поколения семьи, пережившей страшное бедствие. То были отважные люди, желавшие возродить славу островов и пополнить их население. Молодой человек с самого начала был намерен посвятить свою жизнь битвам с мыслящими машинами, чтобы нести свободу порабощенному человечеству. Собственно говоря, именно для этого он и появился на свет. Он сможет считать свою жизнь удавшейся, если станет отцом нескольких детей, прежде чем погибнет в боях джихада.

Прямо держа свой металлический корпус, на песчаный берег выступил многорукий механический боец робот Хирокс. Он остановился и навел свои сверкающие оптические сенсоры на очередную группу подготовленных им курсантов.

– Вы все успешно закончили курс подготовки по моей программе. – Голос робота был невыразительным и лишенным интонаций, в отличие от более новых моделей машин. Но его и создавали с ограниченными возможностями общения и с рудиментарными зачатками ощущения собственной личности.

– Все вы доказали, что можете адекватно противостоять моей тактике боя. Вы являетесь достойными противниками для реальных боевых роботов, так же как и Йоол Норет.

Хирокс поднял одну из своих вооруженных рук, указывая на небольшое возвышение, вершину которого венчала базальтовая скала, превращенная в усыпальницу, где в хрустально-плазовом гробу покоилось набальзамированное тело невольного основателя новой школы боевого искусства мастера меча Йоола Норета.

Все курсанты повернули головы в указанном направлении. Истиан благоговейно сделал шаг вперед, чтобы оказаться ближе к усыпальнице, и вслед за ним шагнул его друг и спарринг-партнер Нар Триг. Истиан обратился к товарищу охрипшим от волнения голосом:

– Ты бы не хотел жить в то время, когда мы могли бы тренироваться у самого Норета?

– Вместо этой чертовой машины? – проворчал Триг. – Да, это было бы очень мило, но я рад, что мы живем сейчас, когда ближе полное поражение врага… во всех его проявлениях.

Триг был потомком поселенцев, успевших бежать из колонии Перидот, захваченной мыслящими машинами восемьдесят лет назад. Его родители были упорными и трудолюбивыми людьми, теми, кто после возвращения старательно занялся восстановлением колонии. Но сам Триг не нашел там своего места. Он испытывал такую глубокую и всепоглощающую ненависть к машинам, что отдал все свое время и все свои силы тому, чтобы научиться в бою побеждать их.

В противоположность Истиану с его золотистой кожей и медно-рыжими волосами, Триг был приземистым и смуглым темноволосым мужчиной с широкими плечами и мощной мускулатурой. Они с Истианом идеально подходили друг другу как спарринг-партнеры, когда орудовали импульсными мечами, специально сконструированными для того, чтобы выводить из строя гель-контурные цепи электронных мозгов роботов. Когда же Триг боролся с механическим сэнсэем, его гнев и страсть воспламенялись с небывалой силой, и он дрался как берсерк, оставляя далеко позади всех курсантов своей группы.

Даже Хирокс однажды после особенно энергичного учебного боя похвалил его:

– Один ты, Нар Триг, овладел, как и Йоол Норет, искусством менять тактику боя в зависимости от хода схватки, не думая при этом ни о своей безопасности, ни о своем выживании. Это ключ твоего успеха.

Триг не испытывал никакой гордости от такой похвалы. Хотя Хирокс был перепрограммированным роботом и теперь находился на стороне сражающегося свободного человечества, молодой человек ненавидел все, связанное с миром мыслящих машин во всех его формах. Истиан был бы счастлив скорее покинуть Гинац вместе с Тригом, чтобы этот последний мог обратить свою ярость против реального врага, а не суррогатного противника…

Хирокс между тем продолжал свою речь, обращенную к молодым воинам:

– Каждый из вас своим боевым умением доказал мне, что теперь он достойный боец и готов к схватке с мыслящими машинами. Поэтому я посвящаю вас в воины Священного джихада.

Боевой робот втянул в корпус четыре руки, оставив только пару выше расположенных верхних конечностей, чтобы стать больше похожим на человека.

– Прежде чем отправиться на службу джихада, вам надо последовать традиции и исполнить церемонию, которая была установлена задолго до времен Йоола Норета.

– Это механическое чудовище само не знает, что делает, – пробормотал Триг. – Мыслящим машинам недоступно понимание мистицизма и религии.

Истиан кивнул, но вслух возразил:

– Но хорошо, что Хирокс чтит то, во что верим мы.

– Он просто следует программе, повторяя слова, которые он когда-то слышал от людей.

Тем не менее Триг вместе с остальными зашагал по мягкому песку к месту, где были установлены три большие корзины, наполненные круглыми резными коралловыми дисками словно монетами. Одни диски были пустыми, а на других было написано имя какого-либо из павших воинов Гинаца. В течение столетий битв с Омниусом наемники уверились в том, что эта священная миссия так сильна, что может в буквальном смысле делать дух убитых бессмертным. Каждый раз, когда какой-либо воин погибал в схватке с врагом, его дух возрождался в следующем бойце, шедшем ему на смену.

Эти бывшие курсанты, бывшие ученики, включая Истиана Госса и Нара Трига, как верили на Гинаце, несли в себе спящие души других бойцов, которые ожидали своего пробуждения, чтобы снова начать сражаться до полной победы над врагом. Только после этого души павших могли наконец обрести вечный покой. Корзин с коралловыми дисками становилось все больше, по мере того как росло число жертв долгого джихада Серены Батлер, но возрастало и число добровольцев, и каждый год новые кандидаты принимали воплощения боевого духа прежних бойцов, и порыв человечества только усиливался с каждым следующим поколением, становящимся таким же непреклонным, как и его враги – машины.

– Теперь каждый из вас выберет диск, – сказал Хирокс. – Судьба поведет вашу руку, чтобы выбрать тот дух, который уже живет внутри всех вас.

Курсанты обступили корзины, но все очень волновались, и никто не хотел быть первым. Видя нерешительность товарищей, из рядов выступил Триг, без всякого выражения взглянул на механического сэнсэя и сунул руку в корзину. Он покопался в дисках и извлек наугад первый попавшийся. Вытащив его из корзины, он прочел надпись и, не меняясь в лице, кивнул.

Никто не ожидал найти знакомое имя, так как хотя среди павших бойцов было немало легендарных героев, все же много больше наемников погибло, оставив потомкам только свои имена. На Гинаце хранилась база данных с биографиями всех известных и безвестных героев. Каждый новый наемник мог порыться в огромной базе данных и найти все, что было известно о духе, которым он обладал.

Когда Триг отошел в сторону, Хирокс вызвал следующего курсанта сделать выбор, потом следующего. Когда наконец наступила очередь Истиана – он брал жетон одним из последних, – он очень волновался, дрожа от любопытства и внезапно подступившей робости. Он не знал даже, кто были его родители. Многие гинацские дети воспитывались в яслях, в тренировочных группах, и у воспитания этого была одна цель – вырастить бойцов, достойных чести Гинаца. И вот наконец сегодня он узнает имя человека, который незримо вплетен в его ДНК, человека, дух которого направлял его действия и поступки, совершенствовал боевые навыки и определил, в конце концов, его судьбу.

Он глубоко засунул руку во вторую корзину, пошевелил пальцами, стараясь понять, не подскажет ли какой-нибудь диск, что взять надо именно его. Он поднял голову и посмотрел сначала на Трига, а потом на бесстрастное металлическое лицо Хирокса, понимая, что все равно выберет тот диск, какой нужно. Наконец один из дисков показался ему более холодным, чем другие; было, кроме того, ощущение, что узор на диске совпал с отпечатками его пальцев. Он вытянул диск.

Другие жетоны с тихим звоном посыпались обратно в корзину, а Истиан посмотрел на надпись – и едва не уронил диск обратно в корзину. Он зажмурил глаза и снова открыл их. В горле пересохло. Этого просто не могло быть! Он всегда гордился своими способностями, чувствовал внутри себя задатки величия, но то же самое, если верить рассказам других курсантов, испытывали и они. Но хотя Госс был талантлив, он не был сверхчеловеком. Он не мог жить с такими возложенными на него надеждами.

Один из курсантов заглянул в диск через плечо Истиана, удивившись изумлению и страху на его лице.

– Йоол Норет! Он вытащил диск с именем Йоола Норета!

Слыша все эти вздохи и приглушенные восклицания, Истиан проговорил:

– Это не может быть правдой. Наверное, я все же вытянул не тот диск. Такой дух… слишком силен для меня.

Но Хирокс согнул в поклоне свое металлическое туловище, его оптические сенсоры ярко блестели.

– Я очень рад, что ты вернулся к нам, чтобы продолжить битву, мастер Йоол Норет. Теперь мы сделали еще один шаг к победе над Омниусом.

– Мы с тобой будем сражаться плечом к плечу, – сказал своему другу Нар Триг. – Может быть, нам удастся превзойти легенду, до которой сейчас мы хотим лишь дотянуться.

Истиан облизнул пересохшие губы. У него не было иного выбора – надо было следовать за духом, который до этого тихо дремал в нем.

Те, у кого есть все, не ценят ничего. Те, у кого нет ничего, ценят все.

Ракелла Берто-Анирул. Оценка философских откровений

Ричес будет обречен, как только Омниус вернется с полностью укомплектованной армией своих боевых роботов. Бежавший Севрат, будь он проклят, конечно же, снабдил всемирный разум всеми необходимыми жизненно важными сведениями о силах и численности мятежных кимеков. Учтя прошлые неудачи, машины все просчитают, определят численность и состав флота, учтут, кроме того, большие потери, увеличат численность флота и его огневую мощь, достаточную для уничтожения всех баз титанов. У них не было никаких шансов устоять.

Генерал Агамемнон сомневался, что в его распоряжении есть хотя бы один месяц.

Ему и его последователям кимекам надо уходить, но он не мог просто как ополоумевшая собака взять и прыгнуть на первую попавшуюся подходящую планету, которую будут яростно защищать хретгиры или, что еще хуже, другие машины. У него не было ни достаточных разведывательных данных, ни личного состава, чтобы позволить себе наткнуться на крепость противника, которую придется брать с боем.

Имея за плечами тысячу лет опыта военного командования, он понимал всю необходимость и ценность точных разведданных и полного анализа обстановки. Так как в живых остались только три первоначальных титана, Агамемнон не мог позволить себе неоправданный риск. Хотя он сам жил уже больше одиннадцати столетий, он стремился уцелеть сильнее, чем когда-либо раньше.

Юнона, возлюбленная Агамемнона, тоже вынашивала такие же амбициозные планы и лелеяла те же цели. Вернувшись с другой планеты кимеков, Бела Тегейзе, она встретилась с Агамемноном в обширной ричесской крепости. Юнона повернула свою головную башню так, чтобы генерал видел ее сверкающие оптические датчики. Даже в таком странном нечеловеческом виде ее мозг и личность казались Агамемнону прекрасными.

– Теперь, когда мы вырвались из оков Омниуса, нам требуется новая территория и новое население, которое нам надо будет подчинить, любовь моя. – Громкоговоритель имитировал ее прежний звучный голос с соблазнительными кошачьими интонациями. – Но у нас нет сил, чтобы противостоять хретгирам или Синхронизированным Мирам. А ведь мыслящие машины вернутся на Ричес, и сделают это скоро.