Невеста для злодея Дрейк Оливия
– Я посчитала, что лучше не говорить ему об этом. Как видите, у каждого из нас имеются свои секреты.
Мадди ответила на холодный взгляд графа таким же холодным взглядом. А ответ ее был двусмысленным – она как бы намекала на то, что знала тайну рождения Нейтана. Несмотря на нынешнее отчуждение между ними, она не могла простить человека, сделавшего детство Нейтана невыносимым.
К ее удивлению, Гилмор первый отвел глаза. Он внезапно поднялся и прошел к камину. Потом повернулся и, глядя на нее, проговорил:
– Тебе следует знать, что вчера у меня состоялся разговор с его светлостью. Уже после того, как вы ушли. Он расспрашивал о твоей жизни, о том, где ты была все эти годы. Боюсь, что я не смог его просветить. Пожалуй, только совсем немного…
Мадди застыла в напряжении.
– Он расспрашивал обо мне?
– Конечно. Ты же его внучка. И он выразил желание снова тебя увидеть.
Мадди охватило волнение. Не в силах усидеть на месте, она вскочила на ноги. Герцог хотел встретиться с ней? Она ожидала чего угодно, но только не этого.
Наконец, овладев собой, Мадди сказала:
– Зачем мне видеться с ним? После того, как он поступил с моей матерью столь жестоко…
– Успокойся, Мадлен, – перебил граф. – Нельзя винить его за то, что он проявляет интерес к своей внучке, о которой ничего не знает. По правде говоря, я позвал тебя сюда именно по этой причине. Он просил меня передать тебе приглашение. Хочет, чтобы ты приехала к нему на чай сегодня пополудни.
Мадди следовала за лакеем в белом парике и алой ливрее по парадной лестнице дома герцога Хутона. Их шаги разносились гулким эхом по просторному вестибюлю. В отличие от вчерашнего вечера, сегодня этот дом казался пустынным. В канделябрах торчали огарки свечей, а золоченые ленты, вчера украшавшие балюстраду, исчезли.
Граф Гилмор хотел сопровождать ее на встречу с герцогом. И был очень настойчив. Но Мадди проявила еще большую настойчивость и отправилась на встречу одна. Она не хотела подчиняться свекру. Тем более что он склонял ее к примирению с герцогом…
Несколько минут спустя, шурша своей зеленой юбкой, она уже следовала за слугой по длинному пышно убранному коридору. Правильно ли она поступила, что снова пришла в этот дом?
Было очень соблазнительно отклонить приглашение. Она ничем не была обязана герцогу Хутону. Да, конечно, они являлись родственниками, но их совершенно ничего не связывало. Однако же…
Ей вдруг пришло в голову, что вчера было сказано далеко не все. Сегодня же она все расставит по своим местам. Потому и решила приехать.
Лакей отступил в сторону и, поклонившись, доложил:
– Леди Роули, ваша светлость.
Когда слуга удалился, Мадди вошла в просторную утреннюю столовую, убранную в цвета осени – золотистый и красный. Из высоких окон лился свет полуденного солнца. Картины на стенах изображали сцены охоты. То там, то здесь стояли фигурки фарфоровых собачек.
Сегодня герцог Хутон сидел не в инвалидном кресле, а на кушетке у камина. Несмотря на идущее от огня тепло, поверх его коленей лежал плед. Чуть подавшись вперед, он прищурил глаза – как будто плохо видел и хотел рассмотреть гостью получше.
Тут взгляд Мадди упал на портрет над мраморной каминной полкой – и она замерла, словно оцепенела. На картине была изображена молодая женщина в старомодном белом платье с розовыми лентами и ниткой жемчуга на шее. Ее белокурые волосы были подняты вверх кудрявой копной. И она, Мадди, прекрасно знала эту женщину. Сердце ее подпрыгнуло в груди, и она беззвучно, одними губами, прошептала слово «мама».
– Ну и ну… Неужели это наша вновь обретенная кузина?
Этот голос вывел ее из состояния оцепенения. К своему удивлению, Мадди обнаружила в комнате еще двух мужчин, поднявшихся со своих мест. Это были лорд Данем и лорд Тео. Да, конечно… Как же она не подумала о том, что оба ее кузена наверняка тоже будут присутствовать на этой встрече? Чтобы в случае необходимости защитить своего деда. Кроме того, им, наверное, было любопытно взглянуть на нее еще раз…
Слова же про кузину произнес Данем, который и двинулся навстречу Мадди, чтобы поздороваться.
– Прошу, поцелуйте меня, дорогая кузина, – сказал он.
Но в ледяном взгляде его голубых глаз и в изгибе губ Мадди заметила едва сдерживаемое негодование. Когда он к ней приблизился, она шагнула в сторону.
– Нет нужды изображать нежные чувства, милорд.
– Альфред, – поправил он. – И теперь мы наверняка можем быть с вами на «ты», моя дорогая Мадлен.
– Вы излишне самоуверенны, Альфред. Мы с вами едва знаем друг друга. – Проскользнув мимо него, Мадди подошла к его брату и протянула ему руку. – Здравствуйте, лорд Тео. Я очень сожалею, что испортила вчерашний бал. Но надеюсь, что у вас была возможность поговорить с леди Эмили.
– О да! – Синие глаза за стеклами очков в золотой оправе ярко вспыхнули. – Мы немного поговорили. Но она рано уехала, к сожалению…
Настроение Мадди заметно улучшилось. Что ж, возможно, не было ничего дурного в том, что ее тайна раскрылась. По крайней мере, теперь она сможет устраивать встречи Тео и Эмили. Во всяком случае, об этом стоило подумать.
– Подойди сюда, девочка, – прохрипел герцог и поманил ее своей костлявой рукой. – Сядь рядом со мной. – Он похлопал по сиденью кушетки в золотистую полоску.
Мадди медлила. Увы, кушетка – это было единственное место, куда она могла сесть, так как ее кузены уже заняли места на стульях, стоявших напротив кушетки. А ей ужасно не хотелось находиться так близко от человека, который отказался от ее матери. Но если она откажется сесть рядом с дедом, то придется идти за стулом в другой конец комнаты. И таким образом она проявит малодушие, в то время как должна быть сильной и бесстрашной.
Мадди прошествовала к кушетке и села на самый краешек. Но несмотря на все ее старания находиться как можно дальше от деда, ее юбка касалась его тощих ног.
Не желая, чтобы кто-то другой задал тон беседе, Мадди быстро проговорила:
– Уверена, мы все согласимся, что можно обойтись без светских любезностей. Я приняла это приглашение только потому, что хотела сказать…
Какое-то движение в дверях отвлекло ее внимание. Оказалось, что вошел лакей, толкавший перед собой причудливый столик на колесах с чайным сервизом. Он подкатил его к ним и, оставив между кушеткой и стульями, с поклоном вышел.
– Теперь, когда Мадлен стала нашей кузиной, у нас появилось по крайней мере одно преимущество, – проговорил Альфред. – В семье есть леди, чтобы разливать чай.
Его ударение на слове «леди» означало надежду, что она допустит какую-то оплошность, тем самым доказав, что не имеет должной утонченности, чтобы справиться со столь простым делом. Естественно, он не знал о бесконечных часах муштры, что она провела под присмотром леди Гилмор.
Мадди грациозно поднялась и наполнила чаем четыре чашки, затем спросила каждого про сливки и сахар, после чего предложила кусочки тминного печенья на блюде.
Она передала фарфоровую чашку герцогу, тот принял ее дрожащими руками и поставил себе на колени. Потом произнес:
– Сара всегда готовила мне чай. Она точно знала, сколько сливок добавить. Похоже, что ты тоже это знаешь, Мадлен.
В это время Мадди передавала чашки своим кузенам. Слова деда напомнили ей о том, как накануне он принял ее за ее мать.
– Я не леди Сара, ваша светлость. Просто мне повезло угадать.
– Но ты на нее очень похожа. Похожа невероятно, и портрет над камином является тому подтверждением.
Портрет над каминной полкой вновь привлек внимание Мадди. Папа часто говорил об их с мамой сходстве, но теперь она и сама это видела. При виде нежной улыбки матери на портрете, запечатленной в образе дебютантки, у Мадди перехватило горло. Дорогие черты, ставшие в памяти уже немного размытыми, вновь приобрели четкость.
– Дед велел принести его сегодня с чердака и очистить от пыли, – объявил Альфред, наблюдая за Мадди поверх чашки. – Если бы я раньше его увидел, то узнал бы тебя и разгадал бы твою игру.
– Игру? – резко переспросила Мадди, опускаясь на кушетку со своей чашкой чая. – Это не игра. Я пришла сюда, чтобы развеять кое-какие недоразумения. Я росла, слушая истории о том, как маму отлучили от семьи из-за того, что она влюбилась в бродячего актера.
Мадди перевела взгляд с кузенов на герцога.
– И я хочу, чтобы вы все знали, что мой отец был прекрасным человеком, высоконравственным и добросердечным. Он честно зарабатывал на жизнь своими талантами. Он был благороднее многих аристократов, которых я знаю. И он любил мою мать больше жизни. – Мадди вспомнила, как видела убитого горем отца, стоявшего на коленях у могилы матери. Глаза ее наполнились слезами, но она переборола их и сосредоточила взгляд на деде. – Вы не имели права судить о папе, не зная его. С вашей стороны это было гнусно. Гнусно и жестоко!
– Как ты смеешь говорить с его светлостью таким тоном… – Альфред поднялся со стула.
Но Хутон жестом велел ему вернуться на место рядом с Тео, молча наблюдавшим за сценой, широко распахнув глаза за стеклами очков.
– Мадлен права, – заметил герцог печально. – Я был жесток. И в наказание потерял мою единственную дочь. И уже никогда не увижу Сару. – Его подбородок задрожал, когда он снова посмотрел на внучку.
Раскаяние деда застигло Мадди врасплох. Она считала его вчерашнюю печаль результатом шока. Думала, что сегодня он будет заносчивым и высокомерным. Ожидала, что он задерет свой надменный подбородок и будет взирать на нее с презрением. Мадди даже приготовила несколько резких замечаний, чтобы спустить его с небес на землю. Но сейчас резкость по отношению к деду выглядела бы неуместной.
– Мама попала в аварию, когда мне было тринадцать. – Мадди описала, как все случилось, как сломалась ось у их фургона и мать попала под колеса. И еще рассказала, что два года спустя после этого ее отец умер от легочного заболевания, так и не оправившись от горя. В заключение же она добавила: – Тогда я оставила странствующую труппу и устроилась в театр «Нептун».
– Я видел вас в нескольких спектаклях, – вставил Тео. – Вы потрясающе играете.
Мадди тепло ему улыбнулась.
– Моя мама тоже хорошо играла. Она была очень одаренная актриса. Она научила меня всему, что я умею. – Мадди устремила взгляд на деда. – А вы, наверно, и не догадывались о ее таланте. Вы когда-нибудь пытались разыскать ее?
Хутон понурился и медленно покачал головой.
– Много лет я даже не позволял произносить ее имя в моем присутствии. Я велел убрать ее портрет, сделав вид, что ее никогда не было на свете. Но когда стареешь, начинаешь оглядываться назад и видишь все свои ошибки. Я только надеюсь, что ты сможешь меня простить.
– Что за ерунда?! – воскликнул Альфред. – Тетя Сара ослушалась тебя и сама выбрала свою судьбу. Я не понимаю, почему нас должно волновать то, что с ней стало.
Даже не взглянув на кузена, Мадди проговорила:
– Если наш дедушка хочет узнать о моей матери, я расскажу ему. И вас это не касается.
Еще не успев договорить, Мадди вдруг поняла: сама того не желая, она приняла сторону герцога. Неужели у нее потеплело сердце по отношению к нему? Но что он сделал, чтобы заслужить это?
Высказал сожаление, вот и все. Да, но еще он винил себя, а не ее мать. И он повесил портрет мамы на почетном месте над камином. Никогда, даже в самых смелых своих фантазиях Мадди не представляла, что сможет проникнуться приязнью к деду.
Но сможет ли она простить его? На этот вопрос она пока не могла ответить.
Герцог отхлебнул из своей чашки и с легким дребезжанием поставил ее на блюдце. Затем, строго взглянув на старшего внука, проговорил:
– Тебе, Альфред, лучше привыкнуть к присутствию моей внучки в нашей жизни. Я намерен вписать ее имя в свое завещание. Вместе с тобой и Тео она получит равные части наследства, не являющегося неделимым.
После этого объявления в комнате воцарилась гробовая тишина. Мадди была в шоке от услышанного и не сразу осознала всю чудовищность слов деда. Неужели он думал, что она пришла сюда ради денег?
Тут Альфред вскочил на ноги и закричал:
– Боже правый, ты не можешь это сделать! Ведь она – никто!
– Напротив, могу, – возразил Хутон и вскинул подбородок, глядя на внука. – И я это сделаю. У тебя нет права голоса в данном вопросе.
Лицо Альфреда исказила безобразная гримаса ярости.
– В таком случае я объявлю тебя недееспособным. Ты не можешь изменить свою волю ради этой охотницы за наследством.
Мадди поставила на столик свою чашку.
– Я не за этим сюда пришла, – заявила она.
Но ее никто не слушал.
Герцог дотянулся до бокового столика, взял колокольчик и позвонил. Мадди же показалось, что звон этот прозвучал… как-то странно и совершенно неуместно.
Вскоре в комнату вошел дородный мужчина в скромном темном костюме, как будто все это время ждал сигнала где-то неподалеку.
– Слушаю, ваша светлость, – проговорил он.
– Альфред, я уверен, ты помнишь Дикенсона, моего адвоката. Скажите, Дикенсон, есть ли вероятность того, что в суде меня признают недееспособным? – спросил герцог.
– Нет, ваша светлость. Я готов поклясться в трезвости вашего ума и памяти перед любым судом.
– Отлично. Можете идти.
Дикенсон исчез за дверью так же быстро, как и появился.
Мадди поразила перемена, произошедшая в ее деде. Печальный старик, скорбящий о потере дочери, внезапно превратился во властного аристократа, герцога до мозга костей. И теперь она уже вполне могла представить его тем неумолимым деспотом, который отказался от ее матери.
Тем не менее он не должен был диктовать свою волю ей.
Мадди вскочила на ноги и решительно заявила:
– Ваша светлость, нет нужды менять завещание. Я не приму от вас ни пенни.
– Глупости. Никто не откажется от такого щедрого предложения. Включая тебя. Ты получишь наследство. Я твердо решил это.
Мадди промолчала. Выражение этого морщинистого лица свидетельствовало о том, что спор не даст никаких результатов. При взгляде на кузенов Мадди заметила ярость и негодование на лице Альфреда. А Тео, казалось, избегал на нее смотреть. Возможно, и он считал ее золотоискательницей.
Глава 22
Нейт вошел в свободную спальню в конце коридора. Кровать и другие предметы мебели были накрыты простынями для защиты от пыли. Задернутые шторы мешали лучам послеобеденного солнца проникать в помещение. Только в узкой полоске света, пробивавшейся в щель между шторами, танцевали тысячи пылинок.
Его взгляд перекочевал на стул у камина. Память перенесла его в тот день, когда после свадьбы он усадил Мадлен к себе на колени, а потом овладел ею. Он помнил в мельчайших подробностях каждую секунду, каждую деталь тех волшебных ощущений, помнил запах ее волос, движения ее бедер и ее стоны. Всем своим существом он жаждал испытать все это вновь.
Но мучить себя не имело смысла. Он не должен больше заниматься любовью со своей женой. Существовал риск зачать сына, который станет наследником, очень обрадовав Гилмора.
Так что единственный способ спасти план мести – держаться от Мадлен подальше. Он все еще злился на нее из-за того, что она скрыла свое благородное происхождение, и принял решение немедленно покинуть Англию.
Но почему от этого решения у него разрывалось сердце? Уехать от нее было бы так же легко, как бросить надоевшую любовницу, не так ли? Ох, наверное, не так же… За два месяца их брака Мадлен каким-то образом стала чрезвычайно важной частью его жизни. Но все это время она обманывала его. Каким же он был дураком!
Нейт перешел на другой конец комнаты. Когда-то это была его спальня, но он не сказал об этом Мадлен. Обстановку здесь сменили еще десять лет назад, когда он уехал из Англии. И не оставили ничего из его вещей. Комната больше не походила на жилище молодого человека с картинами лошадей на стенах, сюртуком на спинке стула и коллекцией игральных карт.
Впрочем, письменный стол из красного дерева все еще стоял на своем месте, у стены в углу. Стол с опущенной крышкой, скрывавшей ниши, где он хранил бумагу и перья. Но эти вещи его уже не интересовали. Он искал кое-что другое, спрятанное много лет назад.
Нейт присел на корточки перед столом и запустил руку в секретное отделение, не видимое со стороны. Под воздействием его пальцев замок открылся, и он нащупал знакомый прямоугольный предмет. Чуть помедлив, он вынул небольшой деревянный ящичек, к которому никто не прикасался вот уже десять лет.
Выпрямившись, Нейт подошел к окну. Сдул с ящика пыль и открыл крышку. Внутри лежали всевозможные сокровища его юности. Книжка афоризмов, подаренная крестной матерью, леди Милфорд. Камень с отпечатком ископаемого. Детский локон рыжевато-каштановых волос Эмили.
Нейт взял сложенный квадрат тонкого полотна с вышивкой по краю. Буква «К» в углу обозначала имя Камелия. Он поднес платок к носу и глубоко вдохнул. Даже спустя столько лет он мог уловить тонкий розовый аромат, которым пользовалась мать. Она дала ему этот платок, когда болела, – чтобы стер с лица пятна грязи, когда он, двенадцатилетний подросток, пришел проведать ее после энергичной игры в крикет. Мать умерла несколько дней спустя от осложнений, связанных с рождением Эмили.
Увы, с годами черты матери утратили четкость. Но, разумеется, он помнил, что у нее были темные волосы, смеющиеся зеленые глаза и ослепительная улыбка. Однако лучше всего он помнил ее любовь к жизни. Однажды она разбудила их с Дэвидом в полночь, чтобы пойти в сад и поиграть в снежки с первым снегом. А Гилмор вышел и загнал всех в дом…
Нейтан редко видел ее, потому что большую часть времени она проводила на всевозможных светских раутах или с многочисленными друзьями в их поместьях. Но он все равно обожал мать. И он всегда злился, когда слышал, как Гилмор поносил ее. Особую боль причиняло ему то, что десять лет назад граф обвинил свою жену в неверности, запятнав навеки воспоминания Нейта о матери.
Нейт вернул носовой платок в коробку, потом достал оттуда записку своего брата и развернул ее. «Мне очень жаль, что папа высек тебя. Это я украл для тебя печенье. Постараюсь убедить его в другой раз быть справедливее к тебе. Дэвид».
Нейт пробежал пальцем по аккуратным черным строчкам. Он никогда не чувствовал себя равным брату. Дэвид всегда был благородным и вел себя достойно, в то время как он, Нейт, был возмутителем спокойствия и зачастую отправлялся спать без ужина за малейшую провинность. Когда Дэвид пытался ему помочь, Нейта обвиняли в том, что он сбивает брата с пути истинного. Увы, тогда Нейт был слишком озлобленным и непокорным, чтобы благодарить брата…
Когда он рассказал про это Мадлен, она ответила: «Ты получал порку за Дэвида. Это уже кое-что…»
Наверное, она была права. Тем не менее Нейт сожалел, что ему не представилась возможность отблагодарить брата. За десятилетие своего отсутствия он ни разу даже не написал ему. Он позволил горечи и озлоблению перейти в его взрослую жизнь. Потом, из-за письма леди Милфорд, он вернулся в Англию в надежде, что отец умер, а Дэвид стал графом.
Он надеялся увидеться с братом, но к тому времени Дэвида уже не стало. И никогда больше не будет.
В глазах защипало, и Нейт потер их, приказав себе не думать о прошлом. Он не мог изменить цепь событий. Но мог попытаться исправить хоть что-то. Исправить здесь и сейчас.
Сложив записку, он вернул ее в коробку и закрыл крышку. Взяв коробку, вышел из спальни. Теперь он увезет эти реликвии с собой, потому что назад уже не вернется. Было бы неплохо взять что-нибудь на память о Мадлен…
Нет. Лучше забыть свою жену. Уже от одной мысли о расставании с ней его бросало в дрожь. Нужно уехать побыстрее, пока он вновь не поддался ее обаянию. Он должен был хоть как-то восполнить потери, которые понес его план мести.
Будь он проклят, если оставит Гилмору внука благородной крови.
Мадди задержалась у двери в смежную спальню. Некоторое время назад она вернулась от герцога. В ушах у нее все еще звучали слова деда. Он намеревался сделать ее наследницей своих богатств – наравне с двумя внуками! Она не имела представления о сумме, но, судя по роскоши дома и возмущению ее кузена Альфреда, сумма действительно была впечатляющая.
Но Мадди не желала ни фартинга от герцога Хутона. Эти были бы кровавые деньги, взятка, чтобы искупить дурное обращение с ее матерью. Ничто, даже царский выкуп, не возместит ту боль, которая мучила маму, отлученную от семьи.
Пытаясь успокоиться, Мадди сделала глубокий вдох. Нельзя позволять себе нервничать. Главное сейчас – попытаться помириться с Нейтаном. Герти сказала, что он уже вернулся.
Мадди постучала в выкрашенную белой краской дверь. Поскольку ответа не последовало, она осторожно открыла ее. Все это время Нейтан сам приходил к ней в спальню, а она, как это ни странно, ни разу не заходила к нему.
Переступив порог, она оказалась в просторной гардеробной с типично мужским антуражем, выложенным на обозрение. На гладильном прессе лежали стопки сложенных галстуков, рубашек и брюк. У стены ровными рядами стояли сапоги и туфли. На туалетном столе лежала горка сюртуков и жилетов. А кувшин и тазик на умывальнике были отодвинуты в сторону – так, чтобы освободить место для чулок и нижнего белья.
Но почему всю эту одежду вынули из ящиков? Произошло нашествие мышей? Или наступило время весенней чистки?
Тут Мадди заметила открытый чемодан, большой кожаный чемодан с медной фурнитурой.
От дурного предчувствия Мадди похолодела. Боже милостивый! Неужели Нейтан уже готовился к отъезду? Не может быть. Еще середина мая, а он собирался остаться до конца июня.
Она торопливо прошла через открытую дверь в спальню и осмотрелась. Просторная комната с кроватью под балдахином и с покрывалом в голубых тонах… Мебель красного дерева… А часы на каминной полке только что пробили. Воцарившаяся затем тишина казалась гнетущей и даже зловещей.
Но где же Нейтан? А вдруг он уже уехал, велев камердинеру упаковать вещи и доставить их в порт?
Мадди вздрогнула и невольно приложила руку к еще плоскому животу. Нет, он не мог уехать так быстро. Слишком рано. И ведь он еще не знает об их ребенке…
Но, конечно же, эта новость не удержит его в Лондоне. Он не хотел ребенка. Накануне вечером он ясно высказал свое мнение по этому поводу. «У меня нет желания дарить Гилмору внука. Уже нет. Иначе он и впрямь окажется в выигрыше».
Пока Мадди раздумывала, подождать мужа здесь или пойти поискать его, щелкнул дверной замок, и Нейтан вошел в спальню. Заметив ее у двери гардеробной, он остановился и замер.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга. И Мадди вдруг почувствовала, что ее безумно влечет к мужу. Со дня их первой встречи она не переставала восхищаться его широкими плечами в приталенном сюртуке, не по моде длинными волосами, стянутыми на затылке шнурком, восхищаться силой и уверенностью, исходившими от всего его облика. Она любила его зеленые глаза с золотистыми искорками и ямочки на его щеках – ямочки становились особенно заметными, когда он улыбался.
Но сейчас улыбки на его лице не было.
Нейтан закрыл за собой дверь и прошел к ночному столику, на который поставил небольшую деревянную шкатулку прямоугольной формы.
– Что там, в этой шкатулке? – спросила Мадди, обратив внимание на осторожность, с которой он обращался со шкатулкой.
– Так, всякие мелочи, которые хочу взять с собой. – Нейтан повернулся к ней. Выражение его лица было холодным и отчужденным. – Я уезжаю, Мадлен. Возвращаюсь на Дальний Восток. Я ездил в порт сегодня и сделал все необходимые приготовления. Мой корабль отплывает завтра на рассвете.
Это сообщение поразило Мадди в самое сердце. Какое-то мгновенье она не могла даже дышать от боли. Неужели она совершенно ничего для него не значит? Неужели он мог так просто покинуть ее?
Мадди скрестила руки на груди и проговорила:
– Да, я заметила твой чемодан в гардеробной. А ты бы мне сказал, если бы я сама не пришла сюда? Или тихо исчез бы из моей жизни?
– Конечно, сказал бы. Тебя же не было. Ты ездила на встречу с дедом. – Он помрачнел. – Значит, помирилась с Хутоном? Он принял тебя в свою семью?
– Герцог здесь ни при чем, просто я… – Мадди понимала, что отчасти сама была виновата в сложившейся ситуации. – О, Нейтан, прости за вчерашнее. Я правда очень сожалею, что обманула тебя. А ты не можешь остаться хотя бы до конца сезона, как обещал?
Он прошелся по комнате. Затем вдруг остановился и, прищурившись, пристально посмотрел на нее.
– Позволь тебе напомнить, Мадлен, что ты нарушила соглашение. Ты лгала мне. Заставила меня поверить, что ты простолюдинка. Если бы я знал правду, я бы не женился на тебе.
Мадди молчала. Слова мужа ранили очень больно. Но ведь и он скрывал свою тайну. Он не сказал ей, почему для него было так важно взять в жены актрису со скандальной репутацией, купленную на аукционе. Увы, Нейтан был отравлен ядом мести.
Мадди чувствовала, что не сможет позволить мужу уйти так просто. Перспектива никогда больше его не увидеть убивала. Она нуждалась в нем. А он нуждался в ней. Они были двумя половинками единого целого, хотя ненависть к графу лишила его возможности понять это.
Приблизившись к нему, Мадди сказала:
– Я понимаю, Нейтан, почему месть так долго управляла твоей жизнью. Но это плохо для тебя. Я думаю, тебе надо помириться с Гилмором вместо того, чтобы снова бежать.
– Не смеши меня!
Полная решимости, она коснулась его подбородка.
– Если ты этого не сделаешь, то, по крайней мере, останься в Англии. Мы можем уехать из этого дома. Ты и я. Мы можем создать свой собственный дом где-нибудь еще. Тебе не придется больше его видеть. И мы можем быть вместе. Я люблю тебя. Моей любви хватит на нас обоих.
Что-то промелькнуло в его глазах, когда он посмотрел на нее. Что-то горячее и страстное. Потом он вдруг подхватил ее под локти и отставил в сторону.
– Нет. Все кончено, Мадлен. Прости.
Нейтан отошел к окну, устремив взгляд на улицу. Он стоял, повернувшись к ней спиной. Большей холодности или враждебности она не могла представить.
Слезы затуманили ее глаза. Стоило ли открывать ему сердце? С одной стороны, ей хотелось упасть у его ног и расплакаться. С другой же – наброситься на него с кулаками и потребовать, чтобы внял голосу разума.
Мадди отвернулась и вышла из комнаты. Она не могла забыть короткой вспышки желания в его глазах. Это давало ей кроху надежды. И идею еще одной отчаянной попытки заставить мужа изменить свое решение.
Некоторое время спустя, осушив слезы, Мадди пошла в библиотеку – поискать графа Гилмора. Остановившись в дверях, она заметила его за письменным столом у одного из окон.
Граф увидел ее не сразу. Склонившись над лежавшей перед ним открытой тетрадью, он обмакнул перо в серебряную чернильницу и сделал несколько записей на одной из страниц.
Мадди невольно вздрогнула. Эта сцена вызвала в памяти аналогичную – тогда Нейтан тоже подписывал какие-то бумаги у себя на складе, когда она вошла в его крохотную конторку.
Пока Мадди петляла среди столов и стульев, в ее голове вертелась какая-то не вполне созревшая мысль. Она должна была узнать правду. И если выяснится, что она ошиблась… Что ж, тогда следовало поступить так, как изначально намеревалась – как-нибудь убедить Гилмора сделать первый шаг к примирению.
При ее приближении граф поднял голову. Легкая улыбка смягчила его суровые черты. Он жестом указал на стул.
– А, Мадлен, садись. Вернулась с чаепития у герцога? Как все прошло? Его светлость все еще настроен принять тебя в свою семью?
– Да, папа, – сказала Мадди, усаживаясь. – Но я пришла не поэтому. Прошу прощения за внезапность, но я подумала, что вы должны это знать. Нейтан решил покинуть Англию завтра утром.
Лицо графа побледнело. Швырнув перо на стол, он в растерянности пробормотал:
– Но этого не может быть… Я встретился с ним в коридоре рано утром, и он ни словом не обмолвился об отъезде.
– Тем не менее это так. Он пакует чемоданы. Его корабль уходит на рассвете. – Мадди нервно теребила складки юбки. – Я понимаю, что виновата в том, что солгала ему о своем происхождении. И мне нужна ваша помощь, чтобы остановить его.
Гилмор поморщился.
– Боюсь, я уже давно не в состоянии влиять на поступки Нейтана.
– Но вы должны попытаться. Ведь он ваш наследник. – Мадди понизила голос. – Даже если он вам не родной.
Ноздри графа затрепетали. Мадди в испуге подумала, что переступила черту. Гилмор же вперился в нее жестким взглядом своих карих глаз и почти шепотом проговорил:
– Что именно он тебе сказал?
– Что в день его совершеннолетия вы рассердились на него из-за того, что вам пришлось оплатить его карточные долги. И якобы вы приписали этот порок его дурной крови. А потом открыли ему… сказали, что он… был сыном лакея, – добавила Мадди с дрожью в голосе.
Гилмор закрыл глаза и, пощипав пальцами переносицу, помолчал немного. Когда же он снова посмотрел на нее, лицо его было печальным.
– Боже правый, надеюсь, ты этого никому не говорила, – пробормотал он.
Мадди помотала головой.
– Нет, конечно, нет. Ни единой живой душе.
Граф смерил ее долгим взглядом, словно пытался понять, говорит она правду или лжет.
– Что ж, полагаю, ты доказала свое умение хранить секреты. Тебе следует и дальше поступать так же. Если об этом узнают, наша семья пострадает. Особенно – Эмили. Едва ли ей тогда удастся найти достойного мужа.
– Да, конечно. Думаю, что именно по этой причине Нейтан никому никогда не говорил об этом. Он очень любит свою сестру. – Проглотив вставший в горле ком, Мадди добавила: – Милорд, заранее прошу прощения за то, о чем собираюсь спросить… Скажите, а вы не можете ошибаться относительно отца Нейтана? Возможно, вы являетесь его отцом?
Лицо графа побагровело.
– Подобные вопросы… Это в высшей степени неприлично.
На сей раз Мадди не испугалась. Слишком многое было поставлено на карту.
– Я спрашиваю об этом только потому… Видите ли, когда я вошла сюда, я заметила, что вы пишите левой рукой. Нейтан тоже левша. Разве это – не наследственная черта? Так что, возможно… Ну… понимаете, да?
Гилмор остановил на ней задумчивый взгляд. Потом опустил глаза, взял перо и погрузился в раздумья. Мадди внимательно наблюдала за ним, гадая, о чем он думал. Допускал ли он вообще такую возможность? Если допускал, то это могло бы изменить ситуацию самым радикальным образом.
Наконец, снова взглянув на Мадди, граф пробурчал:
– Нейтан ничуть не похож на меня. – Покачав головой, он добавил: – Нет, этого не может быть.
– А он похож на мать? Или… на того лакея?
– С первых дней Нейтан был вылитая Камелия – черные волосы, зеленые глаза. И вел себя так же – дерзко и нагло… – Граф вздохнул. – И зачем я рассказываю тебе все это?.. Ты не имеешь права вмешиваться…
– Имею, – перебила Мадди. – Нейтан – мой муж. Я люблю его и не хочу, чтобы он уезжал из Англии. Уверена, что и вы не хотите.
– Как я уже сказал, не в моих силах его остановить.
Мадди подалась вперед, поставив локти на письменный стол.
– Неужели вы так быстро сдадитесь? Нейтан до сих пор страдает из-за всего произошедшего с ним в прошлом. Это отчуждение между вами уходит корнями в его детство. Из того малого, что он рассказал мне, явствует следующее: вы обращались с ним жестоко, совсем не так, как с его старшим братом. – Мадди помолчала, но герцог не произнес ни слова, и она продолжала: – Но даже если Нейтан вам не родной, все равно обстоятельства его рождения нельзя вменять ему в вину. Вы в любом случае должны были стать для него любящим отцом. Он ведь был всего лишь ребенок… И не заслуживал вашей ненависти.
Мадди умолкла. Она не надеялась на многое. Граф Гилмор был гордым человеком, не терпящим вмешательства в свою личную жизнь. Вряд ли он внемлет увещеваниям снохи. И уж тем более никогда не признает собственных ошибок.
И все же, к ее удивлению, она увидела, что в его глазах блеснули слезы. Граф уронил голову на руки и тяжело вздохнул.
– Мне тяжело это говорить, – произнес он с трудом. – Но, вероятно, я был несправедлив к нему. И теперь хотел бы все исправить. Если еще не поздно.
Мадди чувствовала величайшее облегчение. Ох, даже не верилось, что граф внял ее мольбам…
– Никогда не бывает поздно. Если бы вы могли поговорить с ним, протянуть ему руку примирения, тогда, возможно, сумели бы убедить его…
– Что такое? – раздался язвительный голос Нейтана, стоявшего в дверях. – Заговор?..
Мадди вздрогнула и, повернувшись, увидела своего мужа. А тот решительно вошел в библиотеку и остановился, немного не доходя до стола. Взглянув на графа, он продолжал:
– Я пришел сюда в поисках Гилмора – и кого тут обнаружил? Мадлен. Как пить дать, наябедничала о моем отъезде. Как быстро ты переметнулась на другую сторону. Ну да, теперь ты голубых кровей…
Помрачнев, граф поднялся на ноги.
– Нейтан, не говори со своей женой с таким неуважением.
– Я научился этому у тебя, отец. Я рос, слыша, с каким презрением ты обращался к моей матери.
Опасаясь, что словесное фехтование превратится в громкую перебранку, Мадди вскочила со стула.
– Нейтан, какой смысл ссориться? Он готов с тобой помириться. Если ты позволишь.
– Помириться на его условиях? Никогда.
– Пожалуйста, хотя бы выслушай его…
Читать бесплатно другие книги:
