Король Воронов Стивотер Мэгги

– Ну, а я нет. Я этим не горжусь.

Ронан похлопал ее по коленке:

– Я буду гордиться вместо тебя.

Блу одарила его испепеляющим взглядом, но вообще-то впервые за весь день почувствовала себя на своем месте. Заземленной. Не то чтобы женщины в доме на Фокс-уэй не были ее семьей – они были ее корнями, и ничто в мире не могло умалить их значение. Но от ее новой семьи, собравшейся в этой машине, веяло свежестью и силой. Они росли и прорастали друг в друга как деревья, вместе тянувшиеся к солнцу.

– Как у нас дела вообще?

– Ты не поверишь, – ответил Гэнси прохладным, чрезмерно вежливым тоном, означавшим, что он все еще раздражен, – но изначально я планировал поговорить с Артемусом о Глендауэре. А Ронан решил поменять мои планы. У него другие идеи, чем можно сегодня заняться. Он придумал более практичное применение нашему свободному времени.

Ронан наклонился вперед:

– Скажи мне, папуля, ты злишься, потому что я похерил все твои планы, или потому что я прогулял школу?

– Думаю, оба этих события можно охарактеризовать как «полный пиндец», или ты так не считаешь?

– Ой, не начинай, – фыркнул Ронан. – Из твоих уст это звучит вульгарно.

Когда Гэнси резко газанул с места, Адам бросил на Блу понимающий взгляд, говоривший «да, они в таком состоянии уже какое-то время». Как ни странно, Блу была благодарна ему за эту краткую бессловесную реплику. После их вздорного разрыва (а встречались ли они вообще?) она смирилась с тем, что Адаму слишком больно или некомфортно дружить с ней. Но он старался. И она тоже старалась. Кажется, у них получалось.

Если не учитывать, что она была влюблена в его лучшего друга и не сказала ему об этом.

Спокойствие Блу вдруг как в воду кануло, а взамен пришло то же чувство, с которым она вытряхивала рюкзак Хольцклоу на капот его машины. Все эмоции захлестнула белая горячечная волна.

С этим надо как-то справляться.

– МАЛЬЧИК ГЭНСИ!

Они все вздрогнули, услышав этот вопль через открытое окно со стороны водителя. За мгновение до этого их машина остановилась у светофора рядом с главными воротами академии Эгленби; на тротуаре стояла группа учеников с плакатами в руках. Гэнси неохотно поднял три пальца в привычном приветствии, чем вызвал восторженное улюлюканье.

Вид этих мальчишек в форме мгновенно вызвал у Блу неприятное чувство. Оно было давним, многогранным и неоднозначным, родившимся из суждений, опыта и зависти, и ей не хотелось его испытывать. Нет, она отнюдь не считала, что все ее негативные мнения о мальчишках-воронах были неверными. Просто близкое знакомство с Гэнси, Адамом, Ронаном и Ноа очень усложняло ее отношение к таким мнениям. Раньше было гораздо проще – когда она предполагала, что может презирать их всех с практически несуществующей высоты своего морального положения.

Блу вытянула шею, пытаясь разглядеть надписи на плакатах, но ребята явно не слишком старались сделать их заметными для проезжавших мимо машин. Какое-то время она размышляла, как бы повела себя, будь она ученицей Эгленби. Может, тоже стояла бы с плакатом.

– Против чего они протестуют?

– Против жизни, – сухо ответил Адам.

Только сейчас она поняла, что один из парней на тротуаре ей знаком. Его голову венчал незабываемый пучок стильно уложенных черных волос, а на ногах у него были высокие кеды, которые могли бы выглядеть дороже разве что в том случае, если бы их целиком обернули в долларовые купюры.

Генри Ченг.

В прошлый раз, когда она видела его, у нее с Гэнси было тайное свидание. Деталей встречи она не помнила – только то, что его крутой электромобиль сломался у обочины, и как ей было совсем не смешно с его шуточек, и то, что он напомнил ей, насколько Гэнси отличался от нее. Неудачное окончание для свидания.

Генри определенно помнил ее, поскольку широко улыбнулся ей, прежде чем указать двумя пальцами сначала на свои глаза, потом на ее.

Ее и без того смешанные чувства смешались еще больше.

– Как правильно сказать, когда говоришь «вы», имея в виду вообще всех? – спросила Блу, наклоняясь вперед и не сводя с него глаз.

– Все вы, – ответил Гэнси. – Думаю, так.

– Да, – подтвердил Адам.

– Это же надо, какие позеры, – произнес Ронан. Было трудно определить, имел ли он в виду Гэнси и Адама с их обширными познаниями в грамматике или же стоявших на тротуаре учеников с плакатами, нарисованными от руки.

– Еще бы, – холодно и раздраженно осадил его Гэнси. – Не дай Бог молодые люди начнут демонстрировать свои принципы на публичных, хоть и тщетных акциях протеста, вместо того чтобы тупо прогуливать школу и судить других, сидя на заднем сиденье машины.

– Принципы? У Генри Ченга только один принцип – сделать шрифт в школьной газете покрупнее, – парировал Ронан и спародировал голос Генри в несколько оскорбительной манере. – «Шрифт Sans serif? Надо пожирнее, но меньше курсива».

Блу заметила, как ухмыльнулся Адам; он быстро отвернулся к окну, чтобы Гэнси не увидел этого, но было слишком поздно.

– И ты, Брут? – сокрушенно констатировал тот. – Сплошное разочарование.

– Я ничего не говорил, – возразил Адам.

На светофоре зажегся зеленый. «Субурбан» покатил прочь от протестующих.

– Гэнси! Гэнси! Ричардмэн! – донесся до них голос Генри. Даже Блу узнала его. Сзади не было машин, поэтому Гэнси снова притормозил и высунул голову из окна:

– Чем могу служить, мистер Ченг?

– У тебя там… Багажник открыт, кажется, – легкомысленное лицо Генри слегка посерьезнело. Улыбка осталась на месте, но теперь она была вызвана чем-то другим. Блу снова ощутила, как в ней волной поднимается сомнение; она видела, каким был Генри, но не предполагала, каким еще он может быть.

Гэнси просканировал взглядом приборную доску, ища сигнальный индикатор:

– Он не… ой, – теперь его голос точно соответствовал выражению лица Генри. – Ронан.

– Чего? – рявкнул тот. Его ревность к Генри можно было рассмотреть даже из космоса.

– У нас открыт багажник.

Сзади просигналил автомобиль. Гэнси помахал водителю в зеркало заднего вида, отсалютовал Генри и нажал на педаль газа. Блу обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как Генри повернулся к остальным, и его лицо снова расплылось в широкой радушной улыбке.

Интересно.

Ронан тем временем развернулся на сиденье, чтобы заглянуть в багажник через щель в спинке.

– Не высовывайся, – прошипел он.

Он явно обращался не к Блу. Она прищурилась и осторожно поинтересовалась:

– Так что именно мы сегодня делаем?

Гэнси, казалось, был рад ответить:

– Линч в своей бесконечной мудрости решил заняться сновидением вместо того, чтобы идти в школу, и притащил с собой обратно чуть больше, чем планировал.

Встреча с Генри, похоже, слегка охладила пылающую агрессию Ронана.

– Ты мог бы просто попросить меня разобраться с этим самостоятельно, – отрезал он. – Мои сновидения никого не касаются, кроме меня.

– Ну уж нет, Ронан, – вмешался Адам. – Я обычно не встаю ни на чью сторону, но это все чушь собачья.

– Спасибо, – поблагодарил Гэнси.

– Слушай, старик…

– Даже не начинай, – оборвал его Гэнси. – Джесс Диттли мертв по вине людей, интересующихся сновидениями твоей семьи, так что не делай вид, что никто не пострадает, если это перестанет быть секретом. Да, это прежде всего твое дело, но в зоне поражения находимся мы все.

Это заткнуло Ронану рот. Он раздраженно откинулся на спинку сиденья и уставился в окно, покусывая один из кожаных ремешков у себя на запястье.

Блу услышала достаточно. Она оттянула свой ремень безопасности, чтобы легче было повернуться, и опустила подбородок на спинку сиденья, глядя в темное пространство багажника. Поначалу ничего не было видно. Ну, может, и было, но она не хотела признавать это, поскольку, стоило ей разглядеть сновидение Ронана, уже было невозможно представить, как это она не разглядела его сразу.

Она была абсолютно против того, чтобы испытывать шок.

Тем не менее, она его испытала.

– Это что… ребенок? – потрясенно выдавила она.

Рядом со спортивной сумкой Ронана и сумкой Гэнси свернулось клубочком некое маленькое существо. У него были огромные глаза, почти скрытые низко натянутой на лоб шапочкой. Одето оно было в слишком большой для него потрепанный и грязный свитер крупной вязки. Еще у него были либо темно-серые ноги, либо серые леггинсы на ногах. И, кажется, оканчивались эти ноги сапожками или копытами.

В голове у Блу царила полная сумятица.

Голос Ронана был ровным:

– Я называл ее Сироткой.

Глава 7

Адам предложил отправиться в Кэйбсуотер, так что они повезли девочку туда. Он еще не знал, что они станут делать, когда приедут, просто это было первым, что пришло ему в голову. Нет, на самом деле – вторым. Первая мысль была до того постыдной, что он сразу же раскаялся в ней.

Он взглянул на нее лишь раз и сразу подумал, что, будь она очередным ночным ужасом, они могли бы просто убить ее или оставить где-нибудь. Секунду спустя… нет, даже полсекунды… он возненавидел себя за такие мысли. Именно такие мысли могли появиться у сына его отца. "Что, хочешь уйти? Собрался уходить? Это твои вещи? Поверь мне, если бы мне разрешили тебя отпустить, я бы самолично сбросил тебя в какую-нибудь канаву. С тобой одни сплошные проблемы".

Он ненавидел себя и ненавидел своего отца, а затем отдал эту ненависть Кэйбсуотеру в своей голове, и Кэйбсуотер унес ее прочь.

А сейчас они были в самом Кэйбсуотере во плоти, следуя второй мысли Адама, которая, к его большому сожалению, не оказалась первой. Они везли Сиротку к матери Ронана, Авроре. Они стояли на поле, которое ранее приметили с воздуха – поле, где был выложен огромный ворон из ракушек. Гэнси не мог объехать разбросанные там и сям ракушки, но старался не наезжать на само изображение. Адам очень ценил эту часть Гэнси и его бесконечную заботу обо всем, что было отдано на его попечение.

Машина остановилась. Гэнси, Блу и Адам вышли наружу. Ронан и его странная маленькая девочка остались внутри. Похоже, они о чем-то договаривались.

Они ждали.

Снаружи, изорванное вершинами далеких гор серое небо низко нависло над полем и над коричнево-красно-черными деревьями Кэйбсуотера. Стоя здесь, вполне можно было поверить, что перед ними обычный лес на обычной горе в Вирджинии. Но если достаточно долго всматриваться в Кэйбсуотер, всматриваться как полагается, можно было увидеть парившие среди деревьев тайны. Тени рогатых животных, которые никогда не выходили на свет. Мерцающие огоньки светлячков из совсем другого лета. Шелест крыльев, шум огромного стада, никогда не показывавшегося на глаза.

Магия.

Находясь так близко к лесу, Адам чувствовал себя… Адамом. Его голова была забита тривиальным ощущением подвернутого на поясе комбинезона и столь же тривиальными мыслями о завтрашней контрольной работе по литературе. Казалось бы, когда он был так близко к Кэйбсуотеру, ему следовало бы стать более чужим для реального мира, более иным, но, на самом деле, чем ближе он был к лесу, тем яснее осознавал свое присутствие в этом мире. Когда его физическое тело могло протянуть руку и коснуться леса, его разуму не было нужды отправляться в далекое путешествие, чтобы общаться с Кэйбсуотером.

Подумать только, до всех этих событий у него совершенно не было никаких предчувствий о том, чем для него станет это место. Хотя, может, это и не так. Такое мощное волшебство – и сила в целом – требовали веры в предпосылки.

Гэнси говорил по телефону. Адам отошел отлить. Ронан оставался в машине.

Адам присоединился к Блу, стоявшей по другую сторону автомобиля. Он изо всех сил старался не смотреть на ее грудь и губы. Адам и Блу больше не были вместе – по крайней мере, в том смысле, насколько они могли быть вместе раньше, но даже их разрыв и осознание правильности этого решения для них обоих не умаляли эстетической привлекательности определенных частей тела. Ее волосы стали еще более непослушными с момента их первой встречи, и многочисленные заколки уже не могли удержать их; губы выглядели более развратно и явно жаждали запретных поцелуев; осанка приобрела жесткость, обострявшуюся пережитым горем и опасностью.

– Думаю, нам с тобой надо поговорить о… – сказала она. Предложение прозвучало незаконченным, и при этом она не сводила глаз с Гэнси. Адам гадал, знает ли она, каким откровенным был ее взгляд. Был ли этот взгляд хоть раз таким же жадным, когда она смотрела на него?

– Да, – ответил он, слишком поздно осознав, что она, вероятно, хотела обсудить поиски Глендауэра и его милость, а не признаваться в тайной связи с Гэнси. Ну, им в любом случае нужно было поговорить и об этом тоже.

– Когда?

– Я позвоню тебе сегодня вечером. Нет, погоди, у меня работа. Завтра после школы?

Они оба кивнули. У них был план.

Гэнси все еще говорил по телефону:

– Нет, здесь почти нет машин, если только вечером не играют в бинго. Шаттл? Сколько же людей ты пригласила? Представить не могу… о! Может быть, договориться об аренде автобуса?

– КЕРА!

Блу и Гэнси вздрогнули от этого яростного вопля. Адам, узнавший кличку, которую Ронану дала Чейнсо, поднял глаза, осматривая небо.

– Господи Боже! – прорычал Ронан. – Прекрати, ты просто невыносима.

Воронье имя Ронана выкрикнула вовсе не Чейнсо, а маленькая тощая Сиротка. Она свернулась крохотным клубком в бесцветной полевой траве за машиной и больше напоминала кучу тряпья, нежели живое существо. Она раскачивалась из стороны в сторону и отказывалась вставать. Когда Ронан что-то прошипел ей, она снова выкрикнула ему в лицо. Не детским криком – звериным.

Адам видел множество сновидений Ронана, претворенных в реальность, и знал, сколь свирепыми, прекрасными, ужасающими и капризными они могли быть. Но эта девочка вобрала в себя больше сущности Ронана, чем все предыдущие творения. Перепуганное мелкое чудовище.

– У меня тут апокалипсис. Пришли мне СМС, если придумаешь еще что-нибудь, – Гэнси выключил телефон. – Что это с ней?

В его голосе слышалась нерешительность, словно он не был уверен, действительно ли с ней что-то не так, или же это ее нормальное состояние.

– Она не хочет идти в лес, – ответил Ронан. Нагнувшись, он бесцеремонно сгреб девочку в охапку и зашагал к лесной опушке. Теперь, когда ее тоненькие ножки свешивались из-под его руки, можно было отчетливо разглядеть, что они оканчивались изящными копытцами.

Стоя рядом с Адамом, Блу на мгновение прижала кончики пальцев к губам и снова опустила руку.

– О, Ронан! – тихо произнесла она. Это прозвучало так, как если бы кто-то прошептал «о, Господи!»

Это невозможно. Сновиденное существо было девочкой, и не было ею. Она была сиротой; они не были родителями. Адам не мог судить Ронана за столь необъятные сновидения, он и сам занимался магией, которую не мог понять до конца. В эти дни все они протягивали руки к небу, надеясь увидеть там комету. Единственным отличием было то, что необузданная и разрастающаяся вселенная Ронана Линча существовала в его собственной голове.

– Excelsior[8], – сказал Гэнси.

–––

Они вошли следом за Ронаном.

По лесу плыло тихое бормотание Кэйбсуотера, в кронах старых осенних деревьев шептались голоса, растворяясь в древних, покрытых мхом валунах. Это место означало для каждого из них что-то свое. Адам, смотритель леса, заключил с ним сделку, пообещав быть его руками и глазами. Способность Блу к усилению энергетических потоков тоже была каким-то образом связана с ним. Ронан, Грейуорен, был здесь задолго до всех прочих, достаточно рано, чтобы оставить на камнях слова, написанные его рукой. Гэнси… Гэнси просто любил его, и в этой любви смешались священный страх, благоговейный трепет и обожание.

Над головами деревья перешептывались на своем секретном языке… и на латыни… и на искаженной версии обоих, вплетая в разговор английские слова. Они совсем не говорили по-английски, когда ребята впервые пришли в лес, но они учились. И учились быстро. Адам подозревал, что в этом стремительном языковом развитии крылась какая-то тайна. Действительно ли они были первыми англоговорящими людьми, повстречавшимися этим деревьям? И если нет, почему деревья пытались овладеть английским только сейчас? И почему латынь?

Адам чувствовал, что ответ кроется где-то совсем близко, под самой поверхностью этой загадки.

– Salve[9], – поздоровался Гэнси с деревьями. Всегда такой вежливый. Блу потянулась вверх, чтобы коснуться одной из ветвей. Ей не нужны были слова, чтобы здороваться с ними.

Привет, – прошелестели они в ответ по-английски. Листья мерцали под пальцами Блу.

– Адам? – позвал Гэнси.

– Дай мне минутку.

Они ждали, пока Адам найдет направление. Поскольку время и пространство на силовой линии были непостоянны, они запросто могли выйти из леса в совершенно другом времени или месте, а не там, где вошли. Это явление поначалу казалось капризным и абсолютно своевольным, но Адам, постепенно настраиваясь на пульсацию силовой линии, начал осознавать, что оно следует определенным правилам – только не тем линейным, к которым они привыкли в обычном мире. Это было больше похоже на дыхание. Дыхание можно задержать; можно дышать быстрее или медленнее; можно синхронизировать свое дыхание с кем-то, кто стоит рядом. Если хочешь перемещаться по Кэйбсуотеру без сюрпризов, нужно сориентироваться в его текущем ритме дыхания. Следовать за ним по течению, а не против него, если хочешь выйти там же, где вошел.

Закрыв глаза, Адам позволил силовой линии захватить его сердце на несколько ударов пульса. Теперь он знал, в какую сторону она тянется у них под ногами, чувствовал, как она пересекается с другой силовой линией далеко слева от них и еще с двумя где-то гораздо дальше справа. Запрокинув голову, он ощутил покалывающее сияние звезд в небе и определил свое положение относительно них. Внутри него Кэйбсуотер осторожно распускал тонкие плети ветвей, проверяя его настроение, но никогда не переходя границу, кроме как под давлением, а затем проник в его сознание и глаза, чтобы просканировать почву у него под ногами в поисках воды и камней для дальнейшей ориентировки.

Адам хорошо владел множеством различных навыков, поскольку отрабатывал их на практике, но это – как вообще это можно назвать? Ясновидение, считывание, магия, магия, магия. Он был не просто хорош в этом, он жаждал этого, желал, обожал до всеохватывающего ощущения благодарности. Он и не знал, что умеет любить. Когда-то они с Гэнси спорили об этом и даже ругались. Гэнси с легкой ноткой отвращения говорил ему: «Прекрати называть это привилегией. Любовь – не привилегия». Но у Гэнси всегда была любовь, и он всегда был способен любить. Теперь, когда Адам обнаружил это чувство в себе, он был как никогда уверен, что был прав. Началом всех начал в Адаме была потребность, его непрерывный пульс. Любовь была привилегией. Адам был удостоен ее и не хотел от нее отказываться. Он снова и снова хотел вспоминать это ощущение.

Едва Адам полностью раскрылся, Кэйбсуотер неуклюже попытался пообщаться со своим человеком-чародеем. Он взял его воспоминания, повертел их так и этак, вывернул наизнанку, приспосабливая их под иероглифический язык снов: гриб на стволе дерева; Блу, едва не упавшая при попытке отбежать от него подальше; корочка, покрывавшая порез у него на запястье; морщинка на коже, которая, как Адам знал, проявлялась у Ронана меж бровей; змея, исчезавшая в грязноватой воде озера; большой палец Гэнси, которым он касался своей нижней губы; раскрытый клюв Чейнсо и выползавший оттуда червячок.

– Адам? – позвала Блу.

Он всплыл из глубины своих мыслей:

– Да. Я готов.

Они пошли дальше. Было трудно сказать, сколько времени у них займет дорога к месту, где жила мать Ронана. Иногда они добирались туда мгновения, а иногда – годы. Ронан беспрестанно сетовал на это, неся в охапке Сиротку. Он попытался было уговорить ее идти самостоятельно, но она сразу же осела на землю бесформенной, бесхребетной амебой. Он не стал тратить драгоценные минуты на спор с ней, просто снова подхватил ее на руки, хмурясь.

Сиротка, кажется, догадывалась, что испытывает терпение Ронана слишком сильно, поэтому, пока он шел дальше, слегка встряхивая ее при каждом шаге, она принялась издавать монотонный звук, ритмично взбрыкивая копытцами в такт ходьбы. Через мгновение невидимая птица ответила на ее пение другой нотой, красиво гармонировавшей с нотой Сиротки на три тона выше. Девочка издала новый звук, на тон выше предыдущего, и другая птица пропела снова, опять на три тона выше ноты девочки. Третья нота – и третья птица. Они перекликались так некоторое время, пока вокруг ребят не разлилась песня – синкопированный дуэт Сиротки и невидимых глазу птиц, которых на самом деле могло и не существовать.

Ронан бросил на Сиротку сердитый взгляд, но было ясно, что именно он значил. Его руки, державшие ее, служили ей защитой.

От Адама не укрылось то, как хорошо эти двое знали друг друга. Сиротка не была случайным существом, извлеченным из прерывистого сна. Их поведение было накатанным, привычным поведением членов одной семьи. Она знала, как обходить его буйные всплески эмоций; он, кажется, точно знал, где пролегает граница его неприветливости и грубости в обращении с ней. Они были друзьями, хотя даже со сновиденными друзьями Ронана общаться было нелегко.

Сиротка все каркала свою часть песенки, и было очевидно, что эта аритмичная мелодия оказывала определенное влияние на настроение Гэнси и Ронана. Ссора в машине больше не занимала их мысли. Вместо этого Гэнси поднял руки над головой и принялся размахивать ими в такт музыке, будто дирижер, ловя падающие осенние листья, когда они пролетали слишком близко. Каждый мертвый лист, которого он касался кончиками пальцев, обращался плававшей в воздухе золотой рыбкой. Кэйбсуотер внимательно слушал его замыслы; вокруг него кружилось все больше листьев, ожидая его прикосновения. Вскоре их окружала целая стайка, даже поток рыбок, метавшихся в пространстве, сверкавших боками и менявших цвет, когда их чешуйки попадали в лучи света.

– У тебя всегда получаются рыбки, – сказала Блу, смеясь; рыбки щекотали ей шею и руки. Гэнси скользнул по ней взглядом и тут же отвел глаза. Потянулся за следующим листком. Между ними двумя сияло счастье; их любовь к волшебству этого места была чистой и простой.

Им обоим так легко быть светлыми.

Кэйбсуотер деликатно подтолкнул мысли Адама, поднимая из глубин памяти целую дюжину счастливых воспоминаний за прошлый год – ну, они наверняка были с прошлого года, поскольку даже Кэйбсуотеру не удавалось отыскать радостные воспоминания за период до появления Гэнси и Ронана в его жизни. Адам сопротивлялся. В его сознании мелькнули образы него самого – то, как его видят другие. Его скрытая улыбка, его удивленный смех, его пальцы, тянувшиеся к солнцу. Кэйбсуотер не очень хорошо понимал людей, но он учился. Счастье, настаивал он. Счастье.

Адам сдался. Пока они шагали по лесу, и Сиротка все пела и пела свою песенку, а рыбки метались в воздухе вокруг них, он выпустил в эфир собственный замысел.

Последовавший за этим оглушительный удар удивил даже его; он услышал его только одним ухом, но ощутил в обеих ногах. Ребята вздрогнули, когда атмосферу пронизал еще один тяжелый басовый звук, отмечавший начало следующего такта песни. Когда прозвучал и третий, это уже определенно была музыка. Каждое дерево, мимо которого они проходили, издавало обработанный бухающий стук, пока звук вокруг них не превратился в пульсирующий электронный бит, неизменно звучавший из машины Ронана или его наушников.

– Боже мой! – расхохотался Гэнси. – Неужели нам и здесь придется это терпеть, Ронан?

– Это не я, – ответил тот. Посмотрел на Блу. Та пожала плечами. Тогда он поймал взгляд Адама. Когда губы Пэрриша искривились в ухмылке, лицо Ронана на мгновение застыло, прежде чем расплыться в расслабленной улыбке, которую он обычно приберегал для каких-нибудь глупых выходок Мэтью. Адам ощутил прилив радости за содеянное и в то же время приступ нервозности. Он ходил по самому краю. Заставить Ронана Линча улыбаться щекотало нервы не хуже сделки с Кэйбсуотером. С такими силами не шутят.

Внезапно Сиротка умолкла. Поначалу Адам решил, что она каким-то образом подхватила его настроение. Но нет: просто они достигли розовой лощины.

Аврора Линч жила на поляне, с трех сторон закрытой роскошными кустами, лозами и деревьями роз. Цветы ковром покрывали землю и водопадом спускались по выступу скалы, примыкавшей к поляне с четвертой стороны. Воздух был пронизан солнцем, будто свет, преломленный водой, и наполнен парившими над землей лепестками. Все вокруг было прелестно-розовым, или нежно-белым, или ослепительно-желтым.

Весь Кэйбсуотер был сном, но эта розовая лощина была сном во сне.

– Может быть, девочка составит Авроре компанию, – заметил Гэнси, наблюдая, как последняя из сотворенных им рыбок уплывает с поляны.

– Не думаю, что можно просто принести кому-то ребенка и ждать восторгов, – возразила Блу. – Она же не кошка.

Гэнси открыл было рот, собираясь отпустить колкий, граничащий с оскорблением комментарий. Адам перехватил его взгляд. Гэнси закрыл рот. Момент был упущен.

Гэнси, конечно же, был в чем-то прав. Аврору создали для любви, и она любила, так, как этого требовал каждый конкретный объект ее любви. Поэтому она обнимала своего младшего сына Мэтью, и расспрашивала Гэнси о знаменитых людях в истории, и приносила для Блу странные цветы, которые обнаружила во время прогулки, и позволяла Ронану показать ей все, что он извлек из сновидений или создал за неделю. Но Адаму она задавала вопросы вроде: «Откуда ты знаешь, что видишь желтый цвет так же, как я?» И внимательно слушала его аргументы. Иногда он пытался уговорить ее аргументировать это самостоятельно, но она не любила думать. Она предпочитала слушать, как наслаждаются процессом мышления другие люди.

Так что они уже знали, что она полюбит Сиротку. А вот было ли правильно дарить Авроре еще кого-нибудь для любви – это уже другой вопрос.

– Мама, ты здесь? – голос Ронана звучал совершенно иначе, когда он обращался к матери или Мэтью. Ронан непритворный.

Нет. Скорее, лишенный всей своей брони.

Его тон напомнил Адаму ту открытую, незамутненную улыбку, увиденную им ранее. Не играй, сказал он себе. Это не игра.

Если уж быть честным, то это и не было похоже на игру. В его сердце зашипел адреналин.

Появилась Аврора Линч.

Она вышла не из жилой зоны и не с тропинки, по которой они только что пришли. Она возникла из стены роз, драпировавших скалу. Ни одна живая женщина не смогла бы пройти сквозь камень и цветы, но она прошла. Ее волосы, украшенные розовыми бутонами и косичками с вплетенным в них жемчугом, золотистой завесой струились по спине. На краткий миг они увидели лишь розы и женщину, а затем женщина полностью воплотилась в Аврору. Кэйбсуотер вел себя с Авророй Линч иначе, не так, как с ними; они ведь были людьми, а она – сновиденным созданием. Они приходили сюда как в отпуск. А она была родом отсюда.

– Ронан, – произнесла она неподдельно счастливым голосом; впрочем, она всегда была неподдельно счастлива. – А где мой Мэтью?

– Играет в лакросс или еще какое-нибудь подобное дерьмо, – ответил Ронан. – Что-то, от чего обильно потеешь.

– А как насчет Деклана? – допытывалась Аврора.

Возникла пауза, на один вдох и выдох длиннее, чем нужно.

– Работает, – соврал Ронан.

Все, кто был на поляне, посмотрели на него.

– Ну что ж, – ответила она, обнимая Ронана за шею и прижимаясь бледной щекой к его бледной щеке, словно он только что принес ей целую охапку продуктов, а не странную маленькую девочку. – Что ты принес мне на этот раз?

Ронан бесцеремонно поставил девочку на землю. Она прижалась к его ногам, почти полностью скрытая старым свитером, и тоненько провыла по-английски с легким акцентом: – Я хочу уйти!

– А я хочу снова чувствовать правую руку, – огрызнулся Ронан.

– Amabo te, Greywaren! – пискнула она. Прошу тебя, Грейуорен.

– Ой, да встань уже, – он потянул ее за руку, и она встала, тоненькая как струнка, косолапо скрестив изящные копытца. Аврора опустилась перед ней на колени, чтобы заглянуть ей в лицо: – Какая ты красивая!

Девочка не смотрела на Аврору. Она вообще не шевелилась.

– Вот тебе красивый цветочек под цвет твоих глаз, хочешь подержать его? – Аврора протянула ей на ладони розу. Роза и впрямь была цвета глаз девочки – тускло-голубая, как надвигающийся шторм. Розы такого цвета вряд ли существовали в природе раньше, но теперь – наверняка.

Девочка даже не повернула головы. Ее глаза были прикованы к чему-то за спиной у Адама. Ее лицо не выражало ничего. Или же скуку. Адам ощутил легкий укол узнавания. В выражении лица девочки не было ни раздражения, ни злобы. Она не истерила и не протестовала.

Адам помнил это ощущение, когда, скрючившись, лежал на полу кухни, невидящими глазами глядя на лампу в противоположном углу, пока его отец шипел и плевался у него над ухом. Он очень хорошо знал эту разновидность страха.

Он не мог заставить себя смотреть на девочку.

Пока Адам рассматривал тонкие голые ветви деревьев, Ронан и его мать говорили о чем-то приглушенными голосами. К удивлению всех присутствующих, зажужжал телефон Гэнси. Он вытащил его из кармана и посмотрел на экран. Кэйбсуотер слегка прижал мысли Адама. Блу выкладывала опавшие розовые лепестки на своей вытянутой руке. Огромные деревья, окружавшие поляну, все шептали и шептали на латыни.

– Нет, мама, – нетерпеливо возразил Ронан, и этот совершенно несвойственный ему тон привлек внимание остальных. – Все было не так, как раньше. Это вышло случайно.

Аврора выглядела снисходительно-кроткой, и это определенно раздражало ее среднего сына.

– Это случайность, – настаивал он, хоть она и не оспаривала его слова. – Это был кошмар, но в нем что-то было по-другому.

– Как по-другому? – быстро вмешалась Блу.

– В этом кошмаре что-то было пох… испорчено. Там было что-то черное, и ощущалось оно странно, – Ронан нахмурился, глядя на деревья, словно ждал, что они подскажут ему нужные слова. Наконец, он добавил: – Что-то разложившееся.

Это слово взволновало всех. Блу и Гэнси переглянулись, словно оно было продолжением их более ранней беседы. Адам вспомнил тревожные образы, показанные ему Кэйбсуотером, когда он впервые вошел в лес. Сиявшее золотом лицо Авроры потускнело. Наконец, она промолвила: – Думаю, мне надо показать вам кое-что.

Глава 8

К превеликому раздражению Гэнси, телефон продолжал ловить сеть.

Обычно в Кэйбсуотере что-то мешало прохождению сигнала мобильной сети, но сегодня, пока он взбирался на гору, а затем спускался вниз, его телефон беспрестанно вибрировал входящими сообщениями о грядущем предвыборном мероприятии по сбору средств в академии Эгленби.

Сообщения от матери походили на государственные документы:

«Директор Чайлд согласен, что времени мало, но моя команда уже имеет определенный опыт, как быстро организовать такое мероприятие. Так чудесно, что ты согласился помочь, и мы сделаем это в твоей школе».

СМС-ки отца были написаны в бодром тоне, чисто по-мужски:

«Дело тут не в деньгах, просто это надо сделать и все. Не надо называть это сбором средств, просто соберемся и хорошо проведем время».

Его сестра Хелен сразу переходила к конкретике, без переливания из пустого в порожнее: «Скажи мне сразу, насколько невоздержанной может быть пресса, если накопает что-то на твоих одноклассников, чтобы я сразу начала заметать следы».

Гэнси все надеялся, что сигнал вот-вот пропадет, но он оставался мощным. Это означало, что ему приходилось одновременно читать СМС-ку о бронировании отелей в Генриетте для приезжих гостей и наблюдать, как из волшебного дерева сочится какая-то черная, явно отравленная жидкость.

Грейуорен, – шепнули дальние ветви. – Грейуорен.

Жидкость проступала на коре как капли пота, постепенно собираясь в медленный вязкий ручеек. Все, кроме странной девочки, уткнувшейся носом в бок Ронану, внимательно рассматривали дерево. Гэнси не мог ее винить. Он нашел, что смотреть прямо на дерево было… трудно. Раньше он как-то не задумывался о том, что в природе было очень мало по-настоящему черных вещей, пока не увидел этот смолистый древесный сок. Абсолютная тьма, пузырившаяся на стволе, выглядела ядовитой – и неестественной.

Телефон Гэнси зажужжал снова.

– Гэнси, друг, это больное дерево, похоже, мешает твоему времяпрепровождению в сети? – полюбопытствовал Ронан.

На самом деле это сеть мешала его времяпрепровождению здесь, возле этого больного дерева. Кэйбсуотер был для него тихой гаванью. СМС-ки здесь выглядели так же неуместно, как эта тьма, источаемая деревом. Он отключил телефон: – Оно здесь одно такое?

– Из тех, что я нашла во время прогулок – одно, – ответила Аврора. Ее лицо было безмятежным, но она беспрестанно теребила волосы.

– Эта штука причиняет дереву боль, – сказала Блу, запрокидывая голову, чтобы посмотреть на увядающую крону. Темное дерево было прямой противоположностью Кэйбсуотера. Чем дольше Гэнси находился в Кэйбсуотере, тем более трепетно относился к нему. И чем дольше он смотрел на черную смолу, тем больше его угнетало это зрелище.

– Оно что-нибудь делает? – спросил он.

Аврора склонила голову к плечу:

– Что ты имеешь в виду? Помимо того, что оно делает сейчас?

– Не знаю, – ответил Гэнси. – Я не знаю, что я хотел сказать. Это просто мерзкая болячка или что-то магическое?

Аврора пожала плечами. Ее метод решения проблем заключался лишь в том, чтобы найти кого-то другого, кто мог бы их решить. Пока Гэнси ходил вокруг дерева, пытаясь выглядеть полезным, Адам присел перед Сироткой. Она все смотрела куда-то вдаль, поверх него. Он расстегнул ремешок своих дешевых наручных часов и слегка похлопал ее по руке, давая ей понять, что часы предназначались ей. Наблюдавший за ними Гэнси ждал, что она проигнорирует его или откажется от подарка, как уже отказалась от розы, которую ей предложила Аврора, но девочка без колебаний приняла часы и принялась сосредоточенно заводить их. Адам еще некоторое время посидел перед ней, сдвинув брови.

Гэнси подошел к Ронану, стоявшему возле дерева. Вблизи тьма гудела абсолютной тишиной. Ронан обратился к дереву на латыни. Ответа не прозвучало.

– Кажется, у него нет голоса, – подметила Аврора. – Это очень странно. Я все время возвращаюсь к нему, даже если и не планировала идти в эту сторону.

– Оно напоминает мне Ноа, – произнесла Блу. – Оно… разлагается.

Ее голос был исполнен такой меланхолии, что Гэнси внезапно понял, сколько же они с ней потеряли, стараясь сохранить свои отношения в секрете. Блу излучала сверхъестественную энергию для остальных, но в ответ могла получить ее только с прикосновением. Она постоянно обнимала мать, или держала за руку Ноа, или брала Адама под локоть, или закидывала ноги на ноги Ронана, когда они сидели на диване. Касалась узкой полоски кожи на шее Гэнси, между линией роста волос и воротником. Это беспокойство, отчетливо звучавшее сейчас в ее голосе, требовало переплетения пальцев, рук на плечах, прижатой к груди щеки.

Но, поскольку Гэнси был слишком малодушен, чтобы признаться Адаму в своей любви к ней, ей приходилось стоять одной, наедине со своей печалью.

В итоге за руку ее взяла Аврора.

Его охватил стыд, столь же угольно-черный, как и текшая с дерева смола.

Ты в самом деле хочешь потратить оставшееся время вот на это?

Внезапно внимание Гэнси привлекло движение между деревьев.

– Ой, – выдохнула Блу.

Три фигуры. Такие знакомые, невероятные, невозможные.

Это были три женщины с лицом Блу – как будто бы. Их черты были не столько реальными чертами Блу, сколько образом Блу, который обычно запоминался людям. Возможно, разница была бы не так заметна, если бы сама Блу не стояла сейчас рядом. Она была реальной; они были сном.

Они приближались в той же манере, как приближаются предметы во сне. Перебирали ли они ногами при ходьбе? Гэнси не мог вспомнить, хоть и наблюдал за ними. Они приближались – это все, что он знал. Все три фигуры держали поднятые руки у лица. Их ладони были красными.

– Дорогу! – хором произнесли они.

Взгляд Ронана метнулся к Гэнси.

– Дорогу Королю-ворону! – хором повторили фигуры.

Сиротка расплакалась.