Телохранитель для стервы Одувалова Анна
— Не прогоню, — отвечает он и глотает из широкого бокала, прежде чем положить тяжелую руку мне на затылок и прижать к себе, целуя на этот раз медленно и со вкусом. Тягуче-нежно и безумно сладко. С терпким ароматом виски и сигаретного дыма.
Я отдаюсь во власть этого порочного касания губ, пахнущего алкоголем языка, и наслаждаюсь каждым мигом, неторопливым и тягучим. Я знаю, сегодня он не оставит меня одну и не сможет сказать «нет». Я знаю, что еще порыдаю вдоволь по подруге, которой уделяла слишком мало внимания в последнее время, я еще порыдаю над ней, но сегодня мне так больно, что я не могу дышать, если мне не помогают его поцелуи. Сильнее сжимаю бедра и мягко трусь о солидную выпуклость на его шортах, Марк хрипло стонет мне в рот, прикусывает губы, а его рука сильнее сжимает мой затылок; я прижимаюсь к нему плотнее и радуюсь, что не надела лифчик под майку, грудь тяжелая и соски окаменели.
Когда он отбирает у меня бокал и отставляет куда-то в сторону, я не сопротивляюсь. Я уже пьяна. От его губ, сильных рук и предвкушения. Он не оттолкнет меня сегодня, не посмеет, и я не позволю. Он просто не может быть таким жестоким.
— Ты просто не представляешь, насколько красива, — шепчет он, обнимает меня за бедра и притягивает чуть выше, чтобы обхватить горячими губами мой затвердевший сосок через ткань майки. Это изысканная пытка. Влажный, горячий язык обрисовывает ореол соска. Марк слегка посасывает, заставляя меня изогнуться и качнуть сильнее бедрами. Руки поглаживают мои ягодицы, очерчивая кромку коротких шорт.
Я просто не могу терпеть. Провожу руками по его груди, комкаю майку, испытывая желание дотронуться до его кожи, и злюсь, потому что делать это неудобно.
Немного отталкиваю Марка от себя и ловлю полыхающий взгляд, в котором на миг мелькает разочарование и боль. Ты думаешь, я тебя пошлю? Э нет, сегодня ты мой. Весь целиком и полностью. Пока парень не опомнился, стаскиваю через голову свою майку, оставшись в одних коротких джинсовых шортах, и берусь за край его футболки, показывая, что хочу.
Он освобождается от нее одним рывком, и я, блаженно щурясь, прижимаюсь к теплому гладкому торсу, трусь об него сосками и прикусываю пахнущую морским ветром кожу у основания шеи. Хочется оставить отпечаток своих зубов, как клеймо — ты мой. Но тогда Марк снова напялит свою дурацкую водолазку. Я не хочу этого, поэтому прикусываю нежно и тут же провожу языком с теплым металлическим шариком. Мужская рука собирает в горсть мои волосы и тянет назад, заставляя выгнуть шею и запрокинуть голову для поцелуя.
Чувствую губы на ключицах и вверх по бьющейся вене, трусь сосками о светлые волоски на его груди; кажется, градус желания вырос до такой степени, что я готова кончить только от того, как нежно и настойчиво он оттягивает мои волосы назад.
Между ног пожар, и я все сильнее трусь о его выпирающую ширинку, зажмуриваясь от подкатывающих волн наслаждения.
— Меня бесят твои шорты, — признается он, в очередной раз дернув за джинсу. Я усмехаюсь, соскальзываю с его колен, чтобы повернуться спиной и, медленно дразня, снять шорты. Под ними на мне белые кружевные стринги. Микроскопические и провокационные.
Слышу за спиной хриплый выдох и хочу развернуться, но Марк не дает. Притягивает меня к себе спиной и усаживает сверху. Теперь я почти обнаженная в его руках.
— Невероятная, — говорит он и накрывает одной рукой мою грудь, а другой медленно ведет по животу к кружеву трусиков.
Дыхание такое сильное, что вырывается с хрипом из легких, я суматошно еложу бедрами, мечтая о том, чтобы его пальцы наконец-то дотронулись до сосредоточения желания. Но он медленно и нежно целует в шею, перекатывает между пальцами сосок, рождая болезненно сладостные ощущения, а потом неторопливо проводит по кружеву вниз и задерживает там пальцы.
— Ты уже такая мокрая, — шепчет мне в ухо, заставляя вспыхнуть. — Невероятно мокрая, — повторяет он, надавливая на клитор через кружево, и я выгибаюсь дугой под его пальцами, предвкушая скорую разрядку. Марк, кажется, все понимает и тихо смеется мне в шею, убирая на секунду свою руку и позволяя мне перевести дух. А потом пытка возобновляется, только на сей раз, он отводит кружево в сторону и разводит пальцами мои влажные складки. Скользит медленно, большим пальцем выписывая круги вокруг клитора, заставляя меня вздрагивать всем телом, и шептать его имя.
Я сдерживаюсь изо всех сил, шарю руками по его бедрам и сильнее вжимаюсь ягодицами в горячий пульсирующий член. Но Марк удерживает меня. Одной рукой массирует сосок, а другой медленно скользит по клитору вверх-вниз. Чуть наращивает темп, и когда мое дыхание срывается, жарко шепчет на ухо.
— Давай, Ника, полетай со мной.
Это как спусковой крючок для накрывшего меня оргазма, я выгибаюсь в его руках и, кажется, кричу, содрогаясь всем телом. Мир разлетается на осколки. Тепло расползается между ног все выше к животу, а движения его пальцев становятся более резкими, смелыми. Он словно подталкивает меня к краю, за которым находится бездна, куда я улетаю, выкрикивая его имя, а потом обмякаю в объятиях, сумев только прошептать.
— Если ты меня сегодня опять продинамишь, я тебя урою.
— Нет, Ника, — шепчет он проникновенно, и в его голосе я слышу рычащие, собственнические нотки. — Сегодня хорошо будет не только тебе.
— Обещаешь? — спрашиваю я, повернувшись, а вместо ответа получаю глубокий поцелуй. Марк переворачивает меня дрожащую и прижимает к себе ближе. Медленно ведет горячими руками по спине и не перестает целовать. Усаживает сверху и, подхватив под ягодицы, поднимается.
— Куда мы идем? — спрашиваю я, устроив голову у него на плече.
— В кровать, конечно, — усмехается он и уверенно направляется в сторону второго этажа.
Глава 13. Дышу тобой
Марк
Ника, кончающая в моих руках — это сказка. В паху ощущается болезненное желание, а в голове бьется одна мысль — взять ее прямо тут: мягкую, податливую, еще не отошедшую после оргазма. Но я усилием воли беру себя в руки и несу наверх, а девушка цепляется за меня ногами и льнет всем телом. Такая нежная, красивая, желанная.
Мягко опускаю ее на кровать и отступаю на шаг, чтобы полюбоваться затуманенным от желания взглядом, торчащими розовыми сосками и бесконечными ногами.
Ника закусывает губу и чуть подается вперед, приподнявшись на руках, когда я расстегиваю пуговицу на шортах и тяну их вниз вместе с трусами. Щеки Ники вспыхивают, но она жадно наблюдает за моим приближением, чуть отодвигается назад и разводит ноги в стороны, когда я ставлю одно колено на кровать.
— Просто, вау… — произносит Ника и облизывается, глядя на член. — По-моему, я об этом как-то говорила.
Она не кажется смущенной, хотя румянец говорит об обратном, и мне нравится, как смело она тянется руками к члену и обхватывает его у основания, а потом осторожно ведет вверх.
Из горла доносится рык. Я чуть склоняется, стаскиваю ее мокрые насквозь трусики, опираюсь на руку и нежно скольжу пальцами у Ники между ног, где горячо и влажно. Она уже готова принять меня, выгибается в нетерпении, а движения ладоней на члене увеличивают темп, заставляя сжимать зубы, в попытках сдержаться, но я все равно не спешу.
Нагибаюсь и накрываю ее губы своими, а пальцы в это время скользят у входа. Она такая гладкая и влажная, что сносит крышу. Ее неумелые нежные пальцы поглаживают член и размазывают каплю влаги по головке, заставляя терять остатки контроля.
Медленно ввожу в девушку один палец, начиная движение вперед-назад, а когда чувствую, что Ника готова и ее судорожное дыхание срывается, добавляет второй. Девушка всхлипывает, выгибается дугой и подается ближе, но я не даю насаживаться на свои пальцы и медленно под протестующие вопли убираю.
Отвожу ее руку от члена и укладываю над головой, прижимая к покрывалу. Перехватываю вторую и кладу туда же, практически обездвиживая девушку, осторожно притрагиваюсь к ее влажному входу головкой, и замираю.
— Не тормози, — шипит Ника и начинает елозить бедрами так, что у меня рвет крышу.
— Тихо, кошка, — смеюсь в распахнутые губы. — Не спеши, а то будет больно.
— Насрать, — выдыхает она и снова двигает бедрами вверх, потираясь своими влажными складками о дрожащий от напряжения член.
Придерживаю ее бедро рукой и осторожно подаюсь вперед, пытаясь не позволить Нике творить самодеятельность, но ей мало. Она старается стать ближе и ругается.
— Если ты не сделаешь это сейчас, я тебя убью, правда!
Эта фраза становится спусковым крючком. Тормоза больше не держат, и я медленно и плавно двигаюсь вперед, погружаясь в тугое, жаркое нутро. Она такая офигительно узкая, что кровь начинает стучать в висках. Я чувствую легкое сопротивление и медленно продвигаюсь вперед, через ее тихий всхлип, до пронизывающего удовольствия и чуть глубже. Ника на миг замирает и вцепляется в мои плечи острыми коготками, видимо, пытаясь отомстить за боль, и я останавливаюсь, позволяя почувствовать наполненность и привыкнуть.
— Не тормози, я же просила! — умоляет она. Я медленно выхожу почти целиком, чтобы потом вбиться еще раз чуть смелее, глубже, резче.
— Зашибенно, — выдыхаю, наклоняюсь и нежно целую в губы, не прекращая движений. Ника послушно выгибается подо мной, елозит бедрами и трется клитором, продлевая удовольствие.
Искры в глазах и хрупкое тело в объятиях, которое двигается в унисон, и каждое скользящее движение приближает к разрядке. Ника что-то шепчет в приоткрытые губы, а я поцелуем снимаю слова и ударяюсь снова, до фейерверка перед глазами, до низкого тихого рыка, вместе с которым поджимаются яйца и поясницу простреливает волной удовольствия. В этот же момент, тихо вскрикивает Ника, вцепившись руками мне в плечи; успеваю выйти из нее за секунду до того, как кончу. Горячая белая струя изливается ей на живот.
— Почему ты не трахнул меня раньше? — спрашивает Ника, притягивая меня к себе. В ее глазах туман и желание. Она настолько нереально выглядит после секса — с растрепанными волосами, горящими щеками и зацелованными губами, что желание просыпается снова и хочется без остановки зайти на второй раунд. Но я понимаю, для первого раза это будет слишком.
— Потому, что идиот, — отдышавшись отвечаю на вопрос, повисший в воздухе, и закрываю рот поцелуем. Отголоски наслаждения до сих пор шумят в ушах. Удовольствие настолько сильное, что нет сил ни говорить, ни двигаться. Вырубает буквально в тот же миг. Ника еще возится в объятиях, заикаясь про душ, но тоже засыпает, доверчиво уткнувшись носом мне в шею.
Ника
У меня нет ни разочарования, ни стыда, ни сожалений. Мне хорошо, когда я просыпаюсь в объятиях Марка, и нехотя вылезаю из-под его руки, чтобы пойти в душ. Тело приятно ноет, даже крови почти нет. Так пара капель на простыне, которую нужно отправить в стиралку. Я чувствую себя как после хорошей тренировки, та же вялость в мышцах и полный расслабон в голове. Впрочем, нет, гораздо лучше, чем после тренировки. Даже жаль, что секс не вошел в мою жизнь раньше. А может, и не жаль, потому что раньше — это был бы секс не с Марком.
Единственное, что меня гложет, пока я принимаю душ, это вопрос, почему Марк отталкивал меня раньше, а сейчас вдруг решился? В тот момент, когда я находилась на грани нервного срыва. Чтобы успокоить? Эта мысль отравляет мне настроение, и когда я возвращаюсь в комнату, к Марку, который лениво изучает меня с кровати, задаю вопрос сразу же.
— Ты спал со мной просто, чтобы я перестала истерить. Да?
На его лице удивление. Видимо, это не то, что он хочет услышать на утро после секса. Но Марк все же отвечает, предварительно поманив меня к себе на кровать. Я сначала медлю, но потом сдаюсь и присаживаюсь рядом.
— Нет. — Он качает головой, притягивает меня к себе в объятия и убирает прядь волос с моей щеки. — Совсем не так. Просто… — он закусывает губу, подбирая слова. — Когда с утра позвонил твой отец и сказал о случившемся, я понял, что мир, где солнце, песок и ты — нестабилен. Я и раньше об этом знал. — Он усмехается. — Но почему-то забыл о том, что некоторые вещи — те, которых реально хочется, — нельзя откладывать на завтра. Только после его звонка я понял суть твоих слов про телефоны. Прости, что пока все было хорошо, я не услышал тебя. Вокруг столько дерьма, что глупо отказываться от чего-то хорошего.
— Так я хорошее? — усмехаюсь сквозь слезы.
— Лучшее, — признается парень и добавляет совсем тихо. — И это меня пугает.
От нежности сердце сжимается в груди, но я не успеваю ответить. Звонит папа и говорит, что похороны перенесли на двенадцать, а, значит, нам нужно поспешить, чтобы успеть на церемонию. Ведь нужно еще заскочить домой и переодеться.
Поэтому мы второпях собираемся и выезжаем. А всю дорогу до города молчим. Отчасти потому, что самое важное уже сказано, отчасти из-за неизвестности и страха.
Меня не оставляет мысль о том, что когда мы приедем в город все вернется на круги своя. Я получу Марка в водолазке, который ни словом, ни жестом не покажет, что помнит, как занимался со мной любовью ночью. Впрочем, нужно называть вещи своими именами, как трахал меня ночью. Меня бесит, что я думаю о сексе, вместо того чтобы страдать из-за смерти подруги.
Самые положительные эмоции заглушили горе, а сейчас в машине меня разом накрыло всем. Терзает непонимание, что ждет нас с Марком даже не завтра, а уже сегодня. Как мне вести себя с ним? Как он будет вести себя со мной? Захочет ли повторить или сделает вид, будто секс мне приснился. Тут же наваливаются мысли о Дашке, о необходимости снова переносить этот кошмар под названием «похороны», а потом званый обед. Как-то общаться с друзьями, не врезать Паше, которые явно будет пытаться задеть Марка. Я просто хочу вернуться во вчерашнюю ночь, закутаться в нее, как в покрывало, и остаться навечно в домике у моря, потому что мое сердце осталось там.
Мы молчим, и это молчание очень меня тяготит — сильнее, чем раньше. Понятно, что причина — два сумасшедших наполненных солнцем дня. Домой мы приезжаем впритык. Я даже не успеваю сделать прическу. Просто заплетаю волосы в строгую косу, надеваю черное длинное платье, шпильки и выхожу на улицу, где меня уже ждет Марк. Чужой, в костюме и наглухо закрытой шеей. Я не люблю его таким.
Отец на работе, это и к лучшему. Не уверена, что хочу сейчас хоть какого-то общения. На мне ни грамма макияжа, поэтому на нос цепляю солнечные очки. Они делают образ более утонченным и стильным.
Марк открывает дверь и помогает сесть в машину. Он снова отстраненный и чужой, не мой Марк, который целовал и шептал «охренительная». Черная водолазка, темно-графитовый костюм и безукоризненная вежливость, за которую хочется убить.
И опять тишина, повисшая между нами, как вязкое облако. Я боюсь задать ему вопрос, боюсь спросить о нас просто потому, что для этого слишком мало времени в машине, а на похоронах, наверное, все же стоит думать о покойной, а не о своем разбитом сердце. Пока не поставлены точки над «ё» можно делать вид, будто у нас есть хоть какое-то будущее. Сохранять в душе надежду. И именно надежда помогает мне продержаться несколько следующих тяжелых часов.
Я не хочу сегодня пить, слишком хорошо помню, чем закончился прошлый раз. Поэтому стою в стороне от всех на поминальной службе, цепляюсь за рукав Марка, и это ни у кого не вызывает вопросов. Дина тут тоже с Георгием, и он поддерживает ее под локоть. Паша сам держится поодаль, видимо, папа все же предпринял какие-то меры. Это радует, я сегодня не выдержу еще и скандал. Да и Марк напряжен, как струна. Теперь я его знаю лучше, и есть основания считать, что лимит терпения на Пашу у него почти иссяк. Если парень опять выпендрится, то получит в рожу, и снова придется подключать папино влияние.
В ресторан заезжаем всего на час, и я, в очередной раз, выразив соболезнования, убегаю домой. Душат слезы. Мне сегодня, пожалуй, тяжелее, чем на похоронах Лизы. По многим причинам. Если Лиза нарывалась сама, и где-то на задворках сознания мелькала мысль о том, что рано или поздно ее жизнь может оборваться именно так, то Даша… Даша всегда была неизменно хорошей девочкой, которая имела лишь одну слабость — мужиков, годящихся ей в отцы.
Но и их она выбирала с умом. В ней не было безбашенности Лизы. И ее смерть нельзя списать на случайность. Поэтому сейчас у меня все в душе переворачивается, и по дороге обратно я реву.
У дома нас встречают. Папа ждет на дорожке, и едва я вылезаю из машины, тут же обнимает за плечи, что делает крайне редко, и увлекает в дом, подальше от Марка. Я бросаю на него один мимолетный взгляд. Парень даже не смотрит в мою сторону. Просто стоит и курит у машины. Наверное, это и есть ответ о нашем будущем.
— Пойдем, поешь со мной, — говорит папа.
— Не хочу, мы же только из ресторана, — отмахиваюсь я устало.
— Тогда выпьешь кофе.
Кофе я тоже не хочу, но не спорю, просто киваю и послушно иду в столовую на негнущихся ногах. В голове пустота, в сердце болезненная тяжесть.
— Ник, — говорит папа, когда мы усаживаемся в гостиной с чашками ароматного кофе в руках. — Я хочу тебя попросить — будь очень осторожна. В идеале снова уехать на дачу, но через пару дней.
— Почему через пару? — безжизненно спрашиваю я.
— Потому что все равно придется дать пояснения в полиции. Рассказать, где ты была вечером, когда в последний раз видела Дашу. Но в этот раз я не оставлю тебя одну, будут обязательно адвокаты, возможно, даже смогу вырваться сам и отвезу тебя лично. Я больше не повторю ошибку и не оставлю тебя без защиты. Хорошо, хоть Марк сориентировался и вмешался.
— Это было бы хорошо, — киваю я. — С тобой мне спокойнее. Они тебя боятся.
— Не то, чем стоит гордиться, — усмехается отец. — Но что есть, то есть. А как только все немного устаканится, ты уедешь или на дачу или может быть куда-нибудь подальше. Там решим.
— Куда? — настороженно уточняю я.
— Ну не знаю, на Бали, во Францию. Мало что ли мест?
— Все равно придется вернуться.
— Да, но я надеюсь, к этому времени мудака уже найдут. Верю, мы его найдем. На ментов надежды нет.
— Кто это папа?
— Не знаю. Но подозреваю, он хорошо знает, кто я. Это какой-то «привет» из моего прошлого. Не только моего, конечно. Из нашего общего прошлого.
— Но ты ведь почти не общался ни с папой Лизы, ни с родителями Даши.
— Ник, ну как не общался? Мы все росли вместе, как и вы с девочками мы учились в одной школе, на ноги вставили вместе. Да, друзьями не были, да жизнь развела, как и тебя бы развела с теми, с кем ты сейчас вместе отдыхаешь…
— Уже развела, — вздыхаю я и поднимаюсь. — Голова раскалывается. Пожалуй, пойду к себе. День был длинный и отвратительный. Хочу следующий.
— Иди, конечно, — кивает он. — Я сейчас уеду, не уверен, что вернусь.
— Кто она? — спрашиваю я и вижу, как папа напрягается.
— Не важно.
— Да я так, — отмахиваюсь от него. — Мне неинтересны твои козочки, и я далека от мысли учить тебя жизни. Ты взрослый дядя. Единственное, если ты подаришь мне братика или сестренку пусть это будет твое желание, а не чей-то коварный план. Хорошо?
— Ты говоришь хрень, — папа морщится, а я невольно улыбаюсь от взгляда на его кислую физиономию и целую в щеку. А после иду к себе.
Марк
Дурацкий день. Как после любого опьянения, когда на душе эйфория, неизбежно настигает похмелье. Это закон. И неважно от чего наступает опьянение: от вина или от сладких губ красивой и недоступной девочки. Она вчера таяла в моих руках, была податливая, как пластилин, и кажется, полностью на сто процентов его. А сейчас в ее глазах лед.
Мы обмолвились едва ли парой слов за весь день. Она снова превратилась в ледышку, к которой страшно подойти. В девушку не его круга. И это задевает. Сильнее, чем я собираюсь себе признаваться. Я несколько раз хотел заговорить, но натыкался на полный боли и отчаяния взгляд. Пустой, равнодушный, и не мог выдавить из себя ни слова. Наверное, трахаться у нас получается лучше, чем общаться. Стоит себе в этом признаться.
А у дома Нику забрал Самбурский, и, наверное, можно считать, что день закончен, но я на взводе и поэтому отправляюсь в зал, где до горящих легких бью грушу, пытаясь снять напряжение. Наверное, я провел бы в зале еще больше времени, если бы не позвонила мать. До этого момента, разговора с ней получалось избегать. Хватало мессенжеров, но сегодня видимо звезды сошлись.
Разговаривать не хочется. Мне не нравится быть сыном-неудачником. Не нравится жалость, не нравится вызывать волнение. И не хочется отвечать на вопросы «все ли хорошо?». Нет. Не хорошо и не будет хорошо. Только вот, что можно изменить? И зачем говорить и слушать ложь? Она не поверит, что я доволен, я не скажу, что готов тупо выть на луну от осознания собственной никчемности. И к чему этот разговор? Самбурский платит лучше, чем кто-либо заплатит вояке в отставке. Другие перспективы — это охранное агентство, стоять в «Пятерочке». Или опять же охранять балованную стерву или ее папочку. Других вариантов нет. И все эти варианты херовые. Но нельзя вываливать это на мать. Она не виновата и искренне волнуется, но и врать о том, что все хорошо, жизнь налаживается, еще чуть-чуть и будет свадьба и детишки с кем-нибудь, тоже не хочется. Потому что единственная, о ком я могу думать — это Ника. Мать явно будет спрашивать, есть ли кто на примете. Есть. Дочь Самбурского. Интересно, что мама на это скажет? Я подозреваю: много, и ничего хорошего. Нельзя трахать работу.
Именно эта мысль клокочет в голове, пока я разговариваю и пытается изобразить, что у меня все просто замечательно, а когда убираю трубку от уха, то обнаруживаю себя возле спальни Ники. Вот че за дрянь?!
Долго изучаю дверь, матерюсь, но все же дергаю ручку, смиряясь.
Ника
Вздрагиваю, когда хлопает дверь ванную, и медленно поворачиваюсь, инстинктивно пытаясь прикрыться руками. Хотя, что он там не видел? Мысли о том, что без стука ко мне вломился кто-то другой, у меня даже не возникает.
Марк замирает в дверях. Он полностью одет. Снова эта дурацкая водолазка и рваные джинсы. Парень смотрит на меня с голодной тоской во взгляде.
— Прогонишь… — это даже не вопрос, а утверждение, но я отрицательно мотаю головой и одними губами говорю.
— Нет. Я скучала.
Больше никаких рассуждений. Мимолетная улыбка на губах, и Марк медленно начинается раздеваться, прежде всего освобождаясь от ненавистной водолазки.
Наблюдаю за ним, не таясь, повернувшись вполоборота. Марк уже полностью обнаженный шагает ко мне в душевую кабину, прижимается сзади всем телом, и кладет подбородок мне на плечо. Впервые за этот день я выдыхаю и расслабляюсь. Кажется и он тоже. Тепло его рук и тела обволакивает и дарит чувство покоя и защищенности. И только потом сытой, домашней кошкой начинает разворачиваться желание.
Чувствую бедрами его возбуждение, его тяжелое дыхание у уха и закрываю глаза. Слова не нужны. Нам просто хорошо вместе. Он отбирает у меня из рук мочалку и откидывает ее в угол, выдавливает гель прямо на руки и начинает массирующими движениями наносить его на мою кожу. При этом отступить хотя бы на шаг он не может, мы будто приклеились друг к другу. Впадинка к впадинке. Изгиб к изгибу. Я запрокидываю голову, и теперь мой затылок покоится у него на плече, а Марк медленно и нежно целует меня в шею, проводит языком по влажной коже, пока ладони поглаживают мой живот. Руки легко скользят по скользкому от геля для душа телу. Струи воды падают на нас сверху, стекают по соскам, которые напряглись, и я молюсь, чтобы Марк наконец-то к ним прикоснулся, но он не спешит. Его руки сильные, уверенные, и он неторопливо исследует ими мое тело. Беззвучно, без хриплого волнующего шепота. Мы замерли в тишине, которую не хочется нарушать.
Ладони накрывают мою грудь, и пальцы синхронно сжимают соски, заставляя меня заерзать, ощущая ягодицами напряженный член. Я закусываю губы и закидываю руки вверх, чтобы обнять Марка за шею, изогнуться и попытаться поймать губами губы, хотя это очень неудобно делать в такой позе.
У него потрясающие губы: уверенные, грубые дерзкие. Их прикосновения заставляют чувствовать себя оголенным нервом. Соски отзываются даже на нежнейшие прикосновения, а между ног разгорается пожар. Я нетерпеливо ерзаю, когда Марк медленно ведет ладонью вниз, очерчивает указательным пальцем лунку пупка и опускается к влажным, уже набухшим складкам.
Я принимаю его пальцы с тихим вздохом губы в губы, чувствую, как он раздвигает мои складочки, ноги подкашиваются от прострелившего желания. Получается устоять лишь потому, что цепляюсь за шею Марка и буквально вишу на нем, пока он скользит вверх-вниз по моей промежности, размазывая мои соки, воду и гель для душа. Его пальцы двигаются легко и лишь немного нажимают на клитор. Марк заставляет меня развести бедра чуть шире, и проникает вглубь указательным пальцем, а я всхлипываю. Большой палец в это время мягко и по кругу массирует набухший клитор. Мне так хорошо, что я почти отключаюсь от влажных неторопливых движений. Он снова, в который раз, трахает меня пальцами, и я, в который раз, готова кончить только от этого. Его пальцы — мой фетиш. Я начинаю дышать сильнее, перед закрытыми глазами мелькают разноцветные круги, а Марк чуть отстраняется и легонько толкает меня грудью на кафельную плитку. Я послушно прислоняюсь к ней, чуть выгибаясь в спине, выпячивая задницу, плавно повожу бедрами и слышу сзади хриплый выдох через зубы, когда Марк приближается и упирается рукой в стену у меня над головой. Он наклоняется к моему уху и тихо шепчет.
— Я сейчас возьму тебя Ника. Это не будет так нежно, как вчера. У меня такой стояк, что просто сносит крышу, — это первые слова между нами, и от них я буквально кончаю.
Одной рукой парень упирается в стену, а другой скользит по животу, опускается к моим влажным складкам и начинает медленно поглаживать клитор, когда сам входит в меня сзади, резко и сразу на полную длину. Я снова чувствую его внутри себя так глубоко, что захватывает дух. Он хрипло выдыхает мне в ухо и выходит, чтобы снова вбиться с порочным чмокающим звуком.
Я полностью покоряюсь его движениям, глубоким, ритмичным; он входит в меня до самого основания, и я чувствую шлепки мошонки по своим ягодицам. Марк ускоряет темп и уже почти не выходит из меня, вколачиваясь глубже и массируя большим пальцем мой набухший пульсирующий клитор.
— Еще, — молю я, едва он немного отстраняется, и тут же выпускаю долгий стон, когда он снова вбивается в меня сильнее и сильнее.
Я уже не соображаю, что происходит. Только его движения во мне, резкие и нефига не нежные. Он входит в меня еще глубже, я уже почти кричу в голос потому, что перед глазами звезды, а удовольствие, зарождающееся где-то между нами, теплой волной поднимается выше; меня накрывает невероятно сильный оргазм, как удар током, отголоски которого я буду чувствовать еще долго. Я готова стечь прямо по кафелю, и удерживает меня лишь Марк. Он еще раз судорожно толкается в меня бедрами и резко выходит, чтобы кончить с глухим рыком мне на ягодицы.
Мы еще долго стоим под теплыми струями воды. Я поворачиваюсь и утыкаюсь лбом ему в лоб. Слова не нужны, точнее нужны, но не сегодня. Сегодня хочется просто быть рядом еще одну ночь. Впрочем, на ночь я, конечно, раскатала губу. Марк относит меня на кровать, целует и отступает.
— Не останешься? — тихо спрашиваю я в темноту.
— И ты даже знаешь почему, — отвечает он и оставляет меня одну наедине с мыслями и переживаниями. Нужно что-то делать. С нами, иначе я так не смогу. Нельзя зависнуть между отношениями. Или можно? Скрываться в темноте. Украдкой целоваться и быть при этом счастливыми?
А потом, когда папа найдет виновных? Если отправит меня в теплые края? Неделя расставания убьет «нас» или укрепит желание быть вместе? И что в нашем случае означает «быть вместе»? Я так и не нашла ответа, провалившись в беспокойный сон.
Глава 14. Сердце вдребезги
Марк
Утро начинается поздно, с дурацких мыслей и наблюдений за Никой у бассейна. От вида ее стройного тела почти без одежды начинается стояк. Хочется присоединиться к ней… но Самбурский дома и поэтому держусь в стороне. Боюсь, если покажусь рядом с Никой, ее отец сразу же все поймет, даже если я буду вести себя тихо. Удержаться от взглядов, случайных прикосновений, понимающих улыбок — не получится, хоть убейся. Приходится делать вид, что нечаянный выходной пришелся как нельзя кстати.
— Марк, поговорить нужно, — зовет Валерий Иванович за собой в кабинет, когда парень наливает себе уже третью чашку кофе, чтобы выпить ее на веранде. — Как дела с Никой?
— Все нормально. — Пожимаю плечами, хотя где-то в душе вспыхивает волнение.
— Она успокоилась? Больше не доставляет проблем? Я ведь знаю, какой несносной занозой она может быть.
От души отлегает. Никаких подозрений, просто дежурный разговор. Это хорошо, к нему я готов.
— Мне кажется, смерть Даши ее потрясла, — осторожно замечаю я. — А когда Ника потрясенная и никуда не срывается, работать с ней одно удовольствие.
— Да, ты прав. — Самбурский бросает взгляд в окно на девушку, дремлющую на шезлонге. — Нужно, чтобы вот так она проводила ближайшее время.
— Это не в моих силах.
— Ну и не в моих, — вздыхает ее отец и задумчиво хмурится. — Завтра с утра мы с ней поедем в полицию. На этот раз я не оставлю ее одну, возьму своих ребят и адвоката. Поэтому до обеда можешь быть свободен. Мать что ли навести? Скучает ведь, поди.
В голосе Самбурского нежные нотки и это удивляет. Даже больше, чем удивляет, но от ненужных вопросов я удерживаюсь и замечаю.
— У нее есть Игорь.
— Ну Игорь Игорем, сам-то ты у нее не появлялся с того момента, как работаешь у меня. Да и Игорь постоянно в командировках. Хотя… — Самбурский морщится. — Татьяна… она привыкла. Все мужики оставляют ее одну. Муж всегда пропадал на службе, пока эта служба его и не забрала. Ты такой же, и Игорь тоже.
— Это судьба близких военных.
— Да знаю я, но ты-то сейчас штатский. Все. Можно, наверное, появляться у нее чаще? Ведь одна она живет… Короче, съезди к матери, навести.
Это приказ и у меня создается впечатление, что сам Самбурский гораздо больше в курсе, как дела и по кому скучает мать, нежели я сам. Интересно. Хочется задать вопрос, но Валерий Иванович продолжает.
— Ну а дальше по обстоятельствам. Два варианта. Или Ника будет тут не нужна, и я отправлю ее на недельку из города куда-нибудь подальше дачи, чтобы разобраться с текущими проблемами, потому что эта гнида, убивающая девчонок, где-то очень близко. Около меня притаился мерзавец. Или ее отправить не получится, потому что менты, сам знаешь, какие сволочи, тогда ты будешь ее беречь, как себя. Но как станет возможно, я ее отсюда отошлю на время. Пока не разберусь с мразью.
Киваю, соглашаясь. Мне все ясно. После того, как Ника уедет, я стану не нужен. Потому что к ее возвращению проблема будет решена. Но работа — это последнее о чем я хочу сейчас говорить. Нужно дождаться завтрашнего дня, и тогда будет понятно, у них с Никой только сегодняшняя ночь или все же чуть больше.
— Ну так я пойду?
— Да, конечно, — отмахивается Самбурский. — И не забудь съездить завтра к матери.
— Не забуду, ведь она моя мать, — на последнем слове делаю акцент.
— Именно.
Ближе к вечеру Самбурский уезжает, а Ника приносит шикарную новость: в гости собирается Дина. Вот какой черт сюда несет эту шалаву?
— Ну не злись, — Ника расценивает взгляд по-своему и, удостоверившись в том, что никого из охраны нет на горизонте, прислоняется к моему плечу щекой. — Будем верить, что она свалит быстро. Ей скучно без тусни. Всего часик посидит, а потом я вся твоя… до утра.
От ее хриплого шепота по венам расплавленной лавой течет желание, но Дина — это опасно. Очень опасно. Ее визит может все разрушить, поэтому я напряжен.
— Я нужен? — спрашивает он.
— Мне будет приятно, если ты будешь рядом; мы расположимся на веранде, посидишь с нами. Поздороваешься с Георгием. Он, конечно, почти папин ровесник, но мужик крутой. Он тоже где-то служил.
— Твоя подружка приедет одна или будут еще друзья? — Стараюсь, чтобы голос звучал ровно.
— Переживаешь, что она снова будет покушаться на тебя? — собственнически улыбается Ника. — Хрен ей по всей морде.
— Ты умеешь быть тактична.
— А еще я умею быть сукой и никогда не позволю обижать тех, кто мне дорог, — серьезно замечает она.
— Думаешь, я сам не могу за себя постоять?
— Ты стоять будешь за меня. — Она пожимает плечами и украдкой целует в уголок губы. — А от разных хищниц тебя защищать буду я.
Приезд Дины портит все. Признаться, я волнуюсь. Этот эпизод своей жизни я предпочел бы забыть. Ошибка, которую я совершил сгоряча и которая может выплыть наружу в любой момент. А я не могу ничего с этим поделать. Разве что переодеться в водолазку. Еще не хватает ощущать на себе жадные взгляды Дины.
Она приезжает к ужину и с визгом несется обниматься с Никой. Следом за ней вылезает охранник. Он действительно немолод, но взгляд цепкий, а рукопожатие крепкое. На запястье под белоснежной манжетой рубашки мелькает татуировка волка, старая, размытая. Видимо ошибка юности, так как Георгий тут же одергивает рукав. Я успеваю обменяться с ним парой слов, но Ника зовет за собой. Георгий морщится и остается в машине. Я его понимаю, я бы тоже нахрен спрятался где-нибудь. Хотя и это не спасет от Дины. Непонятно, чем в первую очередь она решит поделиться с Никой.
Но на веранде все спокойно. Курю в кресле в стороне, а девчонки пьют мартини за низким столиком, иногда рыдают и вспоминают подругу. Выдыхаю, когда понимаю, что прошло почти два часа, а девичьи посиделки не омрачаются разговором о нем, и тут Дина начинает собираться домой.
— Марк, не проводишь меня до машины? — хитро улыбается она. — А то темно, а Георгий сюда не пошел. Мне страшно.
— Нет.
— А почему? — очень искренне обижается она.
— Дина, отстань, он не пойдет с тобой. Тебе что мужиков мало? — лениво отмахивается Ника.
— Ну может я хочу этого конкретного мужика… ты же ему не даешь, Ника…
Сжимаю зубы, понимая на какой тонкий лед ступил. А Дина внимательно на нас смотрит и на ее полных губах мелькает понимающая улыбка.
— Или…
— Дин, это не твое дело, — пытается увести разговор Ника, но напрасно.
— Как интересно…
Дина подходит ко мне и, не стесняясь подругу, устраивается у меня на коленях со словами.
— Тогда может тройничок? Я не против стать даже одной третью твоего секса.
— Уйди, ты противна, — тихо отвечаю я, настойчиво ссаживая девицу с рук.
— Да ладно, — ухмыляется она. — То-то ты так быстро кончил, когда имел меня в туалете, но я не в обиде. Ты ведь тогда думал не обо мне, верно? Ой? — она ловит потрясенный взгляд Ники, которая стала белее, чем мел. — Прости подружка, он тебе не рассказал, что отымел меня в клубе? Несмотря на то, что все прошло в спринтерском режиме — это был один из самых ярких моих оргазмом. И я хочу его повторить.
— Этого не будет, — говорю я
— Не зарекайся, — отвечает Дина и, напевая под нос, идет к выходу. Ей совершенно насрать на то, что она только что все разрушила к чертям.
— Ник… — Поворачиваюсь к девушке и вижу на ее щеках слезы. Лицо застыло и похоже на восковую маску.
— Я думал, ее тогда послала ты…
— И это достаточный повод, чтобы сначала отыметь пальцами меня, а потом трахнуть мою подругу?
— Прости… — это даже не просьба, просто слова вежливости. Не нужно гадать, чтобы понять — некоторые вещи не прощаются. Но я все равно должен попытаться объяснить. — Я был дико зол, обижен, унижен… возбужден. Дина просто попалась под руку.
— Да не под руку, — вздыхает Ника и говорит. — Я хочу, чтобы ты ушел. И не просто сейчас к себе, я хочу, чтобы тебя уже завтра не было в моей жизни.
— Ник…
— Не говори ни слова, пожалуйста! — останавливает она, даже руку вперед выставляет, чтобы я не дай бог не приблизился. — Или ты сам придумываешь внятную причину и говоришь отцу, что не вернешься, или причину очевидную озвучиваю ему я. Все ясно?
— Да.
Выкидываю сигарету и ухожу с веранды, пытаясь убедить себя в том, что все должно было закончиться. Не сейчас, так позже. Лучше так, потому что потом было бы еще больнее. А на входе в дом, на повороте меня ловит Дина. Она прижимается грудью и толкает меняк стене, а ее ловкие пальцы хватаются за пряжку ремня.
— Она тебя послала куда подальше? Ника гордая, — шепчет блондинка, пытаясь расстегнуть ему ширинку. — Но не переживай, я не ревнивая.
— Пошла ты! — отшвыриваю ее я и стремительно ухожу в дом, слыша за спиной смех.
— Зря отказываешься. Я тебе еще позвоню.
— Не утруждайся.
Ника
Самое мерзкое в этой ситуации заключается в том, что Дина даже не понимает, в чем проблема. Она позвонит завтра и будет трещать в трубку, как заведенная, и рассказывать о том, в какой позе она трахалась с Марком и почему хочет повторить. Это ее натура, ну, и как Лиза, она… рассматривает телохранителей, официантов, водителей как красивую игрушку из секс-шопа. Она ведь сразу же запала на Марка. И это неудивительно. Но он! Как он мог поступить со мной подобным образом? Душат слезы.
Да, тогда мы еще не были вместе. Но, черт его побери, как он мог сначала целовать меня, заставить кончить от своих пальцев и потом, как ни в чем не бывало, всадить Дине. А вечером я пришла делать ему минет?
К горлу подступает тошнота. Он тогда меня послал потому, что уже сбросил напряжение с Диной? Ведь так? Господи, как противно обо всем этом думать, и как больно душе.
Неужели, я умудрилась совершить величайшую глупость и влюбиться в Марка? Как у меня вообще подобное вышло? Только вот забыть Дину я ему не могу. Мы и так с ним обречены, а то хорошее, что могло бы случиться между нами, он перечеркнул сам. И с кем?!
Я рыдаю в подушку, когда открывается дверь и входит он. Небрежная поза и сожаление в глазах.
— Зачем ты пришел? — Я поднимаюсь и смотрю с ненавистью. — Я же сказала тебе убираться!
— Я не могу уехать ночью, не могу уехать, не поговорив с твоим отцом. Так что до утра я остаюсь тут.
— И поэтому ты пришел ко мне? Зачем, Марк? Ты просто даже не представляешь, что я сейчас чувствую! Я ненавижу тебя! Убирайся из моей комнаты!
— За что ты меня ненавидишь? — тихо уточняет он, и я вижу в его глазах боль. Ну не смотри на меня так, черт! — Мы тогда даже не были вместе. Да, трахаться с Диной это не лучшее решение, но…я бы никогда не сделал это сейчас.
— Я бегала за тобой с того гребанного дня, как случайно увидела в полотенце, — признаюсь со всхлипом. — Я всегда делала шаг навстречу, ты мог бы переспать со мной даже на улице за клубом, но нет…. ты выбрал ее.
— Это не так, — Марк качает головой. — И близко не так. Ты — не Дина. И даже не пытайся сравнивать.
— Именно поэтому ты отымел меня пальцами и бросил, а ее трахнул по-настоящему? Браво, Марк, поступок, достойный настоящего рыцаря.
— Ты злишься на меня за то, что я не стал поступать с тобой, как Диной? — удивляется он. — Серьезно? Так это легко исправить.
Марк делает решительный шаг и дергает меня за ногу на край кровати.
— Нет! — шиплю я, пытаясь вырваться, пока его рука ползет по внутренней поверхности бедра. Под короткий халатик.
— А может быть, «да»? — хрипло уточняет он и зеленые глаза темнеют. Из них уходит боль и ее сменяет желание.
— Нет! — вырываюсь, хотя его пальцы уже достигли моих трусиков. — Я тебя ненавижу!
— А тебе не нужно меня любить, нужно просто получать удовольствие.
Он одним движением оказывается рядом и срывает тонкую полоску материала, разорвав по шву. Дергает за кушак халата и распахивает полы, жадно уставившись на мою грудь.
Наклоняется и болезненно прикусывает сосок, а когда я вскрикиваю и выгибаюсь, нежно проводит по нему языком. В это время его рука у меня между ног. Сегодня в движениях нет нежности, пальцы двигаются резко, наверное, мне было бы больно, если бы я не была такая влажная.