Вскормленные льдами Плетнёв Александр
– Да бузит, типа «чё за Шокальский? Кто таков? Почему не знаю?». А архипелаг предлагает назвать в честь царя, аккурат как в своё время до какого-то там года он и был назван. «Большевик» – в «Цесаревича Ляксея». Фигеть! Так и в судьбу и предопределённость поверишь7.
– Да и по барабану бы… – отмахнулся кэп.
– Путаница только будет, если совместные хождения и планирования тут будут в дальнейшем. Мы ж привыкли к прежним названиям. Кстати, не знаешь, кто такая Ольга Николаевна? Зиновий намерен в честь неё остров Крупской переименовать.
– Пёс его знает…
– По-моему, жёнушку его так звали, – вмешался Шпаковский, – я вчера проштудировал биографию нашего адмирала.
– Во как. Стало быть, и себя не забыл… умник.
– Похрен. Хоть горшком назови, только в печь не ставь, – всё так же неожиданно покладисто реагировал Чертов. – Меня сейчас больше льды в Лаптевых волнуют. Ох, и намучаемся.
– Это да!
Вот тут и пригодилась вся учёба-тренировка в Карском море… и «на» и «по» и «через».
На полуметровом льду…
По битому, сплоченному…
Через торосы и перемычки.
А ещё и «в» – в разных режимах. Так как совместное маневрирование боевых и грузовых судов имеют свои нюансы и сложности.
Разведку провели с особой тщательностью, не ограничившись дистанционным промером толщины ледяного покрова. Приходилось, как говорится, «ручками-ножками» – с посадкой вертолёта на поверхность. При боковом ветре, когда «вертушку» предательски сносит над сплошным белым полем, где и глазу зацепиться не за что, да при поднявшейся снежной пыли от молотящих винтов – та ещё задачка.
Для ориентира кидали вымпел, а то и вовсе прихваченные для такого дела старые автомобильные покрышки.
А иногда вообще делали виртуозный финт без посадки – пилотяга ставил «Миля» на одно колесо, на лёд, без выключения двигателя, в режиме зависания. Парни-гидрологи прямо из грузового отсека делали промер, давали отмашку-добро – дело сделано, и Шабанов уводил машину к следующей точке. Ну и конечно, без джипиэсов-глонассов летали по счислению, с помощью компаса и секундомера, естественно, греша в общей навигационной точности на десяток миль.
Что пока было не критично – Новосибирские острова подкорректируют.
Упала температура, стекля окна ходовых рубок узорами. Мороз теснил туманы. Ветер дул умеренный, сухой, морозный, колючий. Северный. Тем не менее весь опыт «ледорубщиков» говорил, что в восточной части моря Лаптевых обстановка обещает быть полегче. Даже с оглядкой на более холодные температуры нынешнего века.
Так что прихватить хоть какой-то участок «Великой Сибирской полыньи» всё же рассчитывали8.
Формировали караван несколько в иной ордер (порядок следования) – «черноморцев» объединили и поставили за двумя «бородинцами», которые должны были «трамбовать» за ледоколом дорогу, дабы льдины не успевали заползти в ледовый канал. «Ослябя» так и оставался концевым.
Протяжённость моря Лаптевых (кстати, в это время носящего имя Норденшёльда) с запада на восток, а в нашем случае от выхода из пролива Шокальского до ориентировочной точки – траверза острова Котельный архипелага Новосибирские острова, чуть меньше тысячи километров9.
Пролив Шокальского (хрен тебе, Зиновьишко, привычней нам именно так) форсировали достаточно легко, вышли в море Лаптевых и там сразу как-то с ходу прогрызли с десяток-полтора миль. А потом началась мутотень со всеми «прелестями» прохождения в тяжёлых льдах.
Выше к норду действительно лежали паковые льды. Но и к югу спускаться смысла не было – ледяное покрытие тоньше не становилось. А так хоть можно было сократить путь высокими широтами.
Шли тяжело, делая порой каких-то десять навигационных миль за все те же десять часов, так как даже это, несравнимое с паком ледяное поле оказало достойное сопротивление.
Искали слабины (незаметные трещины между ледяными полями) и двигались по их кромкам, зигзагами, чуть ли не петляя.
Были и совсем напряжённые моменты: случались облипания судов (адгезия), когда по бортам судов образовывалась снежная «борода», как свинцовым грузом стопорящая движение.
Однажды «Ямалу» пришлось покидать своё место в ордере и выкалывать изо льда завязший концевой броненосец, включая пневмообмыв. А потом поочерёдно оббегать все корабли, так как те успевали застрять в ледовой каше.
Но в целом для «ямаловцев» шла, что называется, рутина… чуть морока, а где, конечно, и геморр. И то только из-за ответственности за идущих позади.
Для остальных же (следующих за ледоколом «новичков») реальный напряг. Мандраж.
И скребло кому-то по ушам-мозгам-по сердцу, когда скребло по борту. Особенно тем, кто не с верхотуры мостика на вахте, а сидел непосредственно «за стенкой», слыша весь ледовозубовный скрежет эхом от переборки к переборке.
Ледовую разведку снова проводили лишь беспилотниками, гоняя их и в хвост, и… в крылья, и… в электронную начинку. Вот в один из таких полётов техника, наконец, взбунтовалась – случилось происшествие, имевшее знаковое продолжение, которое оклемавшийся в психическом плане Шпаковский прокомментировал: «Не одна я в поле кувыркалась, не одной мне ветер… дул!»
Третьи сутки пути морем Лаптевых
– Кто о чём, а эти всё о бабах! – Чертов «подкрался» на правое «крыло» мостика, где на рулях стоял старпом, перекидывая ручки с «малого» на «средний», перекидываясь фразами со Шпаковским.
Несмотря на чёткий график вахт, капитан всегда находится как бы «над» и «вне» этих расписаний. Когда мог – «балдел» целый день, а когда вынужден был подскочить среди ночи, при тряске ледокола на сложном участке, проторчав на мостике до утра. И завтрак пропустив.
– Да. До обеда ледовая ситуация была «недетская», но сейчас нащупали – трещина хорошо идёт и практически на восток. Так что пяток миль пройдём шустро, – вольно доложил старпом, – сам же видишь.
Широкие прямоугольные иллюминаторы, как засвеченные экраны – полярное солнце роняло на белую равнину тысячи искринок, слепя, заставляя щуриться.
Заявленная трещина, сужаясь в тонкую изломанную линию, терялась, уходя на милю вперёд.
– Ща ещё «птичка» должна стартовать, – помощник, не отрывая взгляда от передней панорамы, качнул головой в сторону центра мостика, где над выносным пультом склоился оператор. – Впереди ночь. Дорожку следует основательно просканировать.
Чертов покивал, соглашаясь: «Беспилотники. Радарчик там на них килограммов на пять-семь, а выдача супер. Оказались на редкость удачными машинками. Без них пилотяг бы точно замудохали».
И напомнил, отвлекаясь:
– Ну и? Что там о бабах?
– Да рассказываю я о своей бывшей, – воспоминание было, видимо, так себе, потому как старпом криво усмехнулся. – Закладывать она хорошо стала, когда у нас ещё всё нормально было. А мне чё? Мы тогда ещё молодые были – весело, непритязательно.
– Погоди, – прищурился кэп, – это та полукровочка с Тикси?
– Ага. А ты помнишь?
– Ну, так стишок экспромтный про водовку разве забудешь.
– Гля! А чего я не в курсе? – делано возмутился Шпаковский. – Декламируй.
Старпом глянул на кэпа, получив подбодрение:
– Давай, давай. Я и сам дословно уж не помню. Тряхни стариной.
– Мэ-э-м, – потянул малость помощник, смущаясь с ухмылочкой, – примерно так…
- Напилась бы ты водки, родная.
- И лежала б с похмелья – больная…
- Я в беде бы тебя не покинул,
- Я скормил бы тебе анальгину.
- И компресс бы на лобик холодный…
- Знай, как пить наш напиток народный!
– Ва-а-ах, дарагой! Да ты жжёшь, романтик! – заржал Шпаковский. – Пушкин с Есениным отдыхают!
За смехом слышали, что парень с казанского ОКБ, который корпел за дальним пультом у экрана беспилотника, подал голос, зашумел и даже рукой что-то изобразил, привлекая внимание. Думали – тоже на «поэзию» отреагировал, поддержав веселье. А он уже громче:
– Товарищ капитан! Андрей Анатольевич! У нас проблема!
Картинка была чёткая – высота полёта у «птички» всего с километр. Шли данные со сканеров. А вот курс – вместо восточно-оптимального, практически на норд.
– Мы его на ветер подняли, – объяснял инженер с «Сокола», – стали выводить на курсовой, а он чуть добрал к востоку и всё. Такое впечатление, что не принимает команд.
– И что с ним будет?
– Будет идти по прямой до выработки горючего. Километров двести, если высота прежняя останется. Часа три. Вот ведь невезучий – то мишка его покоцал, то вот теперь…
– А потом упадёт? Кирдык машине?
– По программе после выключения двигателя должен автоматически раскрыться парашют. Воткнётся радиомаяк. Так что найти и подобрать мы его вполне сможем.
Капитан переглянулся с помощником:
– Двести кэмэ. Это только вертолётом – гнать винтокрыла, сжигать ресурс и…
– Но там же уникальная аппаратура, – заболел за свою технику инженер, – один радар чего стоит!
– Я понимаю. Подумаем.
Думали. Совещались – сомнения были. Жаба душила – радар (как минимум) было жалко. Во-вторых, пусть тут места недоступные, но а вдруг техника из будущего попадёт в нежелательные руки?
Тем не мене ресурс вертолёта тоже был не безграничным. К этому примешивалось ещё нежелание подрывать «Миля» на глазах у эскадры.
Однако повод отправиться за потерей нашёлся… и буквально огорошил – когда гоняющих туда-сюда «за» и «против» кэпа со старпомом оператор заставил сфокусироваться на экране:
– Вот смотрите. Это в записи, он проходил ещё на тысяче, минут двадцать назад.
– А приблизить нельзя?
– Я на компе хотел обработать, но… – оператор перещёлкнул, ставя картинку онлайн, – у него как раз выработалось горючее. Опускается. Он уже на парашюте. Его ветром опять понесло к югу. Немного крутит, но вот… стоп-кадр удачный. Видите – длинное, немного возвышается над торосом. Хрень-оглобля какая-то.
– Не оглобля, – приблизив лицо к экрану, уверил Шпаковский, – это фрагмент борта или обшивки корабля. Снегом сильно прибито, запорошено, очертания не разобрать. Чёрт меня подери! Это буква «S» там проглядывается? Или…
– «Сомов»? – моментально предположил старпом, выглядывая на экран из-за голов. – Или шхуна затерянная.
– Не похоже. С какой это высоты?
– Метров восемьсот–пятьсот.
– Не похоже, – повторил капитан, – крупная уж больно. Вполне, что и не буква «S», а цифра «5». Но и не старина вековая. Когда это на борта парусников и пароходов наносили такие крупные надписи?
– Красненькое, или мне кажется? – заметил кто-то.
При вращении «парашютиста» удалось ещё пару раз под более низким углом что-то увидеть, но совсем уж нечётко.
Вскоре беспилотник встретился с поверхностью и камера автоматически (через секунд двадцать) отключилась.
– А ведь он недалеко упал, метров триста от этой штуковины. А? Так? – заводился Шпаковский.
– По маяку мы легко отыщем, – видя, что капитан всё ещё раздумывает, поддакивал инженер.
– И даже ночью, – переглядывался с тем Шпаковский, находя полное взаимопонимание, – до заката час с небольшим. Туманов практически нет.
– Это ты к чему? – Чертов переместился к штурманскому столу, шевеля губами, чуть склонив голову, что-то прикидывая.
– А к тому, что можно и ночью смотаться, чтобы вертолом не рисоваться. Льды такие, что далеко от эскадры, конечно, не отбежишь, но по темноте, если только с «Суворова» чего и увидят…
– Да я не против, – капитан всё ещё глазел на карту, – я просто взвешивал шансы отыскать на обратном пути… и артефакт, и нашу вещь. Не вариант. Маяк умрёт. Льдина удрейфует чёрт знает куда.
И, определившись, дал добро:
– Да! Работаем! Только надо Рожественскому объяснить. Пусть хоть сам за штурвалом на мостике стоит, но чтоб без посторонних глаз.
Как стемнело, расчехлили «Миля», подготовили к полёту. Новость уже пробежала по ледоколу, и градус любопытного возбуждения зашкаливал. Ужин в столовке умяли, слизав с тарелок, не заметив за фантазиями и версиями, в говорильне.
Примчал Волков – грудь вперёд-де: «И я полечу!»
Чертов кряхтел, завидовал – тоже хотел, но не везде ж капитан должен быть затычкой. Оставлять судно не с руки.
Шпаковский с Рожественским лялякал минут сорок. Вышел из радиорубки – отдуваясь, аж вспотел:
– Вот странный этот типэло Зиновий! То как собака злодейская… неадекватная…
– Что там опять? – интонацией взрослого к ребёнку спросил капитан.
– Да хотя бы с «Ермаком». Я на досуге в ночную вахту потрепался с нашими на эскадре. Оказывается, по его приказу (Рожественского), с матом и угрозами, «Ермака» на торосы и погнали, запоров.
– Не удивлён, – кивнул Чертов, – стрелять хоть не стали в бедного Фельмана? С Зиновия станется10.
– А тут я ему подробно о находке, чтоб он сдуру не заупрямился. Расписал всё с вдохновением, загадочно. Так он едва ли не с нами хотел помчаться. Видно, и у него… в попе романтика открытий взыграла.
Старшим полетел Шпаковский. Взяли Волкова и, естественно, спеца-инженера.
Не включая бортовых огней (до поры), «Миль» ушёл в ночь.
Специалист с казанского ОКБ сидел на штатном месте штурмана, на нём же были единственные свободные шлемофоны. На коленях он держал свой планшетник, следя за сигналом радиомаяка:
– Всё, мы над ним!
Включили прожекторы, зависнув на высоте, чтобы не поднимать снежную пыль.
– Нашу машинку я вижу, – доложил бортинженер, – ищем артефакт.
Вертолёт пошёл кругами, расширяя поиск. Минут через двадцать наткнулись на искомое. Прожектор бил пятном, не давая даже тени, и оценить, что же это всё-таки увязло во льдах, пока не удавалось.
– Садимся. Сначала забираем беспилотник. Потом топаем к объекту.
Отыскали даже отстегнувшийся парашют – тот был ярко-красный и обнаружился неподалёку. Всё снесли на борт.
Потом всей толпой, орошая всё вокруг светом фонариков, двинули по направлению к загадочной находке.
Сверху казалось, что идти будет недалеко, однако ковылять, постоянно вязнув в снеге, пришлось неожиданно хлопотней, чем рассчитывали.
Подошли ближе, и теперь было видно, что это что-то длинное, присыпанное снегом. Один фрагмент, видимо тот, который и разглядели с воздуха, немного возвышался надо льдами, закругленным кнцом чётко выделяясь на фоне серого горизонта. Ветер очистил его от снега, и он матово поблёскивал в рассеянном свете луны.
Ещё на подходе Шабанов завороженно проговорил:
– Я как в детстве очутился, когда смотрел «Туманность Андромеды»! Так и хочется выкрикнуть: «Звездолёт!» Как там он звался? «Парус»!
И первым же сообразил, выхватив характерные детали:
– Это не корабль!
Санкт-Петербург
Тоска. Унылое ощущение бездарной пустоты.
Стол аккуратно «завален» бумагами. Расстелена, чуть свисая за край, карта. Полупустой забытый стакан остывшего чая. Ленивая рука и взгляд перебирают страницы и буквы.
Сверяя ход войны на Дальнем Востоке – сложившееся на сегодняшний день положение с хронологией из будущего, император всея Руси Романов Николай поражался, что, несмотря на все предпринятые шаги, особых сдвигов так и не случилось.
Топталась армия в районе Мукдена.
Уже обстреливался Порт-Артур. Не регулярно, не прицельно, пока редко и безрезультатно (как заверяли) – ни одного попадания в корабли порт-артурской эскадры не было.
«Господи, только бы Рожественский дошёл благополучно. И быстрей! Новые снаряды, дополнительно для идущей Северным проходом эскадры уже отправлены во Владивосток».
Сформирована 3-я Тихоокеанская эскадра…
Романов по памяти поимённо стал перечислять корабли, не заметив, что забормотал вслух:
– «Бородино», «Орёл» – броненосцы. Крейсера: «Аврора», «Олег», «Светлана», «Жемчуг»…
Помнил, потому что дела флота преобладали. Так как, в связи с «главным секретом», к императору ближе оказались именно адмиралы.
«А вместе с тем то, что происходит на суше, в армии не менее важно! А что сделано? И немало бы, однако как же недостаточно».
Пропускная способность железной дороги не позволяла насытить армию войсковыми частями, артиллерией и боеприпасами в должной мере.
Отправленные на Дальний Восток подкрепления и новые (более перспективные) офицеры, которых присоветовали подсказки потомков, а также кадровые перестановки в действующей армии (едва ли не супротив ценза), не смогли переломить ход войны и лишь вызывали недоумение у высшего генералитета. Впрочем, как и у самих назначенцев.
И на самом деле, это был весьма смелый, если не сказать сомнительный ход со стороны государя. Так как молодые офицеры не имели ни опыта, ни навыков командования большими соединениями, ни, что уж там говорить, авторитета.
Взять того же генерала Брусилова, Алексея Алексеевича. Не имея практики командования даже полком, тем не менее он не посмел отказать царю, лишь осторожно высказал своё сомнение: «справится ли?». Но, так или иначе, получив от государя: «Я в вас верю!», полномочия и целое собрание наставлений, ещё пахнущих свежей типографской краской, с примерами и разбором тактических приёмов, которые ему следовало изучить, генерал отбыл на новое место службы.
Алексей Алексеевич и не догадывался, что часть из того, что он штудировал по пути на Дальний Восток, запершись в отдельном в купе, взято из опыта его же будущих блистательных побед.
А пока ход военных действий на востоке не радовал!
Императора успокаивали, говоря, что так сразу, с налёту не получится. Изменения будут накапливаться, в итоге дав результат.
«Но когда же?»
Русский царь не знал, что именно сейчас, после массированной артподготовки, тщательно подготовленный генералом Брусиловым удар на узком участке близ реки Шахэ проломил японские порядки. В прорванный фронт устремились кавалерийские части, казаки, обходя японцев с флангов, ломая сопротивление и сея панику.
Забегая вперёд, надо сказать, что это было первое столь успешное наступление русской армии в войне. Во фланговые «котлы» попали несколько тысяч японских солдат. Некоторой части их удалось вырваться, но японцы «откатились» на сотню километров, успев, правда, вовремя закрепиться.
Примечательно, что одним из плененных офицеров при штабе генерала Куроки был британский военный агент, целый генерал… как там его (почти с испанским поимённым «иконостасом») – Ян Стэндиш Монтин Гамильтон. Ну и «сэр» ко всему ещё.
Однако вернёмся к нашим ба… э-э-э, к тяжёлым царским думам.
На днях Романов сподобился посетить полигон одной из стрелковых школ близ столицы. Поглядел на экзерсисы «морпеха» – этого военного из будущего, носящего звание, равное, как ему объяснили, всего лишь старшему унтер-офицеру.
«Сержант, – припомнил император, – молодой (лет тридцать), всегда гладковыбритый “под англичанина”, уверенный в себе. Крепко сбитый и рослый».
Романов заметил, что они – выходцы из будущего, за редким исключением, практически все не носят бород и усов.
«И что ж – передовое подразделение в новых методиках и тактике ведения войны произвело впечатление. Да-с».
Комиссия Генерального штаба, офицеры военных академий взяли под козырёк и взялись изучить и проработать новые приёмы в боевом применении стрелкового, пулемётного, гренадерского оружия…
«Но что-то они долго рассусоливают… господа генералы. Время идет, а возок и ныне там. И прав тут Ширинкин, высказавшийся о нецелесообразности посылать это новаторское подразделение на восток… к генералам, которые просто не понимают его тактическую ценность. Прикажут самодурно идти в штыковую под пулемёты и?.. Да и что их – горстка в масштабах задействованных сил. А потому баловство это всё». И как сам этот сержант-морпех обмолвился, «мы готовимся к будущей войне».
Тут и вовсе стало тошно.
«К будущей войне. Как бы избежать её, эту будущую войну? Да вот только всё говорит о том, что остаться в стороне не удастся. Придётся принять ту или иную сторону. И привести Россию к гибели?»
И что-то ему подсказывало, что события будут развиваться так, как было предначертано.
Император дёрнулся. Нервно допил остатки чая, выдохнул, как после «сорокоградусной». Снова и снова тревожась мыслями.
Не так уж спокойно было и в столице. Как бы ни «резвились» жандармы и полиция, производя превентивные аресты, это только вызывало дополнительные возмущения и ропот. Введённое особое положение на время войны тоже не осталось без язвительного внимания со стороны общественности.
По императорскому велению взялись за коммерсантов, чиновников и интендантов, бессовестно наживавшихся на военных поставках. Всё бы ничего, да в деле всплыли высокие фамилии и ранги. Пробежавшись по докладной, оценив масштабы и суммы, которые проходили по ведомостям, Романов вообще пришёл в замешательство.
«Как так можно-с?!»
И от этого опять только тоска, тоска.
Раньше он бы нашёл утешение в мягких плечах супруги. Но попытавшись представить себе это сейчас, неожиданно понял, что что-то сломалось в их доверительных отношениях. И это, наверное, опечалило ещё больше, нежели иные (государственные) неурядицы.
«Господи! Ну почему мне? Почему этот чёртов ледокол с его чёртом-капитаном не свалился на нашу голову при папа. Он-то уж быстро нашёл возможности и принял правильные решения».
И снова предательски кольнуло мыслями: отречься, уехать…
И вполне осознавал, что если бы не тот же Ширинкин, Авелан, Дубасов и ещё кое-кто из подобранных ими людей, которые реально радели за державу… как бы он себя повёл? Только они его и подстёгивали, заряжая энергией к действию.
Стало стыдно.
«Вон Дубасов уже думает о будущей войне. Ах… если бы её избежать».
Фёдор Васильевич уже готовил проекты укрепления Балтики, изучая опыт минных постановок. Намереваясь в том числе перевооружить старые броненосцы береговой обороны новыми дальнобойными орудиями. Те самые старые броненосцы, которые должны были погибнуть в злополучной Цусиме.
Ныне же туда, на тихоокеанский рубеж ушло всё, что считалось пока ещё современным, новым. И все что с появлением британского «Дредноута» безнадежно устареет.
«Продать бы их… после этой постылой войны с японцами. Если уцелеют. Иначе где денег на новые линкоры-дредноуты брать? Особенно если ещё городить все проекты, что задумали потомки».
Читать бесплатно другие книги:
