Тёмное пророчество Риордан Рик

14

Да, мы кое-что можем

Понарошку сглазить, ногу прострелить,

Дать рецепт блинчиков

Мне не хотелось идти за Калипсо ни с картошкой, ни без нее.

К сожалению, единственной альтернативой было спрятаться в кафе и ждать, когда люди императора обнаружат меня или менеджер заставит меня работать на кухне.

Калипсо вела меня перебежками от одного укрытия к другому, словно городской ниндзя. Примерно в пятидесяти футах от нас стоял на страже германец, но все его внимание занимала карусель. Он так опасливо тыкал своим копьем в деревянных лошадок, словно боялся, что они плотоядные.

Нам удалось добраться до дальней стороны перекрестка незамеченными, но на душе у меня все равно было неспокойно. Мы знали, что Литиерс отправил несколько групп прочесывать парк. Возле сувенирного магазина на телефонном столбе висела, устремив на нас объектив, камера слежения. Если Триумвират и впрямь такой могущественный, как утверждал Нерон, они могли бы с легкостью установить наблюдение над зоопарком Индианаполиса. Может, именно поэтому Литиерс нас и искал. Он знал, что мы здесь.

Я хотел выстрелить в камеру из лука, но скорее всего было уже поздно. Я любимчик камер. Можно было не сомневаться, что мое лицо было на всех мониторах службы безопасности.

По замыслу Калипсо, нам нужно было обойти орангутанов, пройти мимо рептилий и двигаться по окраине парка до железнодорожной станции. Но когда мы проходили мимо жилища обезьян, то совсем рядом услышали голоса германцев и в страхе бросились к павильону с орангутанами в поисках укрытия.

Ладно-ладно… Это я в страхе бросился в укрытие. Калипсо прошипела «Стой, дурак!» – и побежала за мной. Затаившись за подпорной стеной, мы подождали, пока германцы, беседовавшие о том, как лучше проламывать черепа, пройдут мимо.

Я взглянул направо – и чуть не взвизгнул. По ту сторону стеклянной перегородки сидел большой орангутан и не сводил с меня любопытных янтарных глаз. Он что-то показывал руками – язык жестов? Агамед бы, наверное, понял. Судя по выражению его морды, орангутан был не очень-то рад меня видеть. Увы, среди высших приматов только люди должным образом благоговеют перед богами. Но у орангутанов есть и достоинства, например их великолепная оранжевая шерсть, какой вряд ли может похвастаться кто-то из людей.

Калипсо легонько пнула меня по ноге:

– Пошли быстрее.

И мы побежали через павильон. Наши обезьяньи движения, видимо, развеселили орангутана, который стал издавать низкие лающие звуки.

– Заткнись! – громким шепотом приказал я ему.

Добравшись до выхода, мы забились под свисающую до земли маскировочную сетку. Я прижал к сердцу сверток с картошками и постарался выровнять дыхание.

Рядом себе под нос мычала какую-то мелодию Калипсо – она всегда так делала, когда нервничала. Но по мне, лучше бы она прекратила. Когда она напевала что-нибудь, мне очень хотелось громко запеть, что теперь выдало бы нас с головой.

Наконец я прошептал:

– Кажется, все чисто.

Но, выбравшись из укрытия, я тут же врезался в германца. Нет, серьезно, сколько варваров в распоряжении у Коммода? Или он покупает их оптом?!

На мгновение мы трое от удивления не могли ничего сказать и сдвинуться с места. Затем в груди варвара что-то зарокотало, словно он собирался позвать подмогу.

– Подержи! – крикнул я и бросил ему сверток с грифоньей едой.

Он машинально поймал его. В конце концов, дарение малышей во многих культурах является знаком капитуляции. Пока громила с недоумением разглядывал пакет, я отошел от него, снял с плеча лук и пустил стрелу прямо ему в левую ногу.

Германец взвыл и выронил пакет с картошкой. Я подхватил сверток и бросился бежать, Калипсо не отставала.

– Молодец! – крикнула она.

– Только он наверняка уже всех переполошил … Налево!

Из павильона с рептилиями на нас несся еще один германец. Мы рванули от него со всех ног к табличке с надписью «ПАНОРАМА».

Впереди маячила канатная дорога: тросы, натянутые над макушками деревьев, и зеленая кабинка, висящая примерно в пятидесяти футах над землей. Вот бы добраться на фуникулере до тайных мест зоопарка или хотя бы подняться на недоступную нашим преследователям высоту – но вход на подъемник был огорожен и заперт на замок.

Не успел я попросить Калипсо проделать фокус-покус с невидимкой, как нас настигли германцы. Тот, которого мы встретили рядом с рептилиями, прибежал первым и направил на нас копье. Второй – из павильона с орангутанами – спотыкался и хромал чуть позади с торчащей из окровавленного кожаного сапога моей стрелой.

Я наложил на тетиву новую стрелу, хотя поразить их обоих прежде, чем они расправятся с нами, у меня не было никаких шансов. Я видел, как германцы сражаются с шестью, а то и семью стрелами в сердце.

– Аполлон, – чуть слышно проговорила Калипсо, – когда я прокляну тебя, притворись, что потерял сознание.

– Что?

Она повернулась ко мне и закричала:

– Это был последний раз, когда ты подвел меня, раб! – и принялась складывать руки в жесты, которые мне были знакомы с древности – они наводили порчу и насылали проклятия.

Такого со мной еще никто не осмеливался проделывать. Меня так и подмывало влепить ей пощечину. Но вместо этого я сделал так, как она сказала – вскрикнул и рухнул на землю.

Из-под полуприкрытых век я наблюдал, как Калипсо обернулась к нашим врагам.

– А теперь ваша очередь, глупцы! – и начала точно так же махать руками в сторону германцев.

Первый германец остановился. Побледнел. Взглянул на меня, растянувшегося на земле, и вдруг побежал прочь, едва не сбив с ног своего товарища.

Германец с раненой ногой замер в нерешительности. Судя по той ненависти, которая полыхала в его глазах, он жаждал отомстить за стрелу, которая испортила ему левый сапог.

Калипсо все так же размахивала руками и даже начала читать заклинания. По ее тону можно было вообразить, будто она вызывает самых страшных демонов из глубин Тартара, хотя на самом деле она декламировала рецепт блинчиков на древнефиникийском.

Раненый германец взвизгнул и заковылял прочь, оставляя за собой цепочку смазанных красных следов.

Калипсо протянула мне руку и помогла подняться:

– Пошли. Я выиграла нам всего пару секунд.

– Как ты… к тебе вернулись магические силы?

– Если бы! – ответила она. – Я притворялась. Половина успеха в деле волшебника – притворяться уверенным, что колдовство сработает. Другая половина – выбрать в качестве жертвы суеверного олуха. Они вернутся. И приведут других.

Признаюсь, я был впечатлен. Ее «заклинания» нагнали на меня страху.

Я сделал быстрый жест, защищающий от злых сил, – на тот случай, если Калипсо себя недооценила. А затем мы побежали вдоль парковой ограды.

На следующем перекрестке Калипсо сказала:

– Поезд в той стороне.

– Точно?

Она кивнула:

– Я хорошо запоминаю карты. Как-то раз я сделала карту Огигии, запечатлела на ней каждый квадратный фут острова. Это был единственный способ не сойти с ума.

Способ, по-моему, так себе, но я послушно побежал за ней. За нашими спинами кричали германцы, но, судя по всему, они направлялись к воротам «Панорамы», а нас там уже не было. Я даже позволил себе надеяться, что на станции нас никто не поджидает.

ХА-ХА-ХА. Как бы не так.

На путях стоял миниатюрный поезд – ярко-зеленый паровозик с открытыми пассажирскими вагончиками. Рядом с ним на платформе, под увитым плющом навесом, в уверенной позе стоял Литиерс, закинув обнаженный меч на плечо, словно палку с узелком. Поверх футболки Кукурузников на нем был потрепанный кожаный нагрудник. Завитки его темных волос торчали над красной банданой как щупальца, и создавалось впечатление, будто у него из головы лезет огромный паук, готовый в любую минуту напасть.

– Добро пожаловать, – его идеальная улыбка могла показаться дружелюбной, если бы не шрамы, исполосовавшие его лицо. Он коснулся какого-то прибора в ухе, возможно блютуза гарнитуры. – Они здесь, на станции, – сказал он. – Все ко мне, только медленно и спокойно. Я сам справлюсь. Эти двое мне нужны живыми. – Он пожал плечами, словно извиняясь перед нами: – Когда речь идет об убийствах, мои люди могут переусердствовать. Особенно после того, как вы выставили их дураками.

– Не стоит благодарности.

Не уверен, что мне удалось сказать это уверенным хулиганским тоном, как я хотел. Мой голос срывался. На лице выступили капли пота. Я держал лук боком, как электрогитару – не лучшая стойка для стрельбы; а в другой руке вместо стрелы у меня был зажат сверток с замороженными малышками-картошками.

Оно и к лучшему, подумал я. Во сне я видел, как быстро Литиерс орудует мечом. И задумай я в него выстрелить, наши головы покатились бы по тротуару прежде, чем я бы успел натянуть тетиву.

– Ты пользуешься телефоном, – заметил я. – Или рацией, или что там у тебя. Бесит, когда злодеи могут связаться друг с другом, а мы нет.

Смех Литиерса звучал как скрежет металла.

– Да. Триумвират предпочитает иметь кое-какие преимущества.

– И ты вряд ли поведаешь нам, как им удалось заблокировать средства связи полубогов?

– Вам и не нужно этого знать, все равно вы скоро умрете. А теперь опусти свой лук. Что касается твоей подруги… – он смерил взглядом Калипсо. – Держи руки вдоль тела. Никаких внезапных проклятий. Не хотелось бы снести твою прелестную головку с плеч.

Калипсо мило улыбнулась:

– То же самое я хотела сказать тебе. Брось меч, и тогда я не стану уничтожать тебя.

Актрисой она была отличной. Я мысленно пообещал себе, что дам ей рекомендацию в мой олимпийский летний лагерь для избранных – «Актерская игра по Станиславскому с музами», – если мы, конечно, выберемся отсюда живыми.

– Неплохо, – усмехнулся Литиерс. – Ты мне нравишься. Только через минуту эта станция будет кишеть германцами. И они не станут просить по-хорошему, как я. – Он шагнул вперед и взмахнул мечом.

Я старался придумать гениальный план. К сожалению, единственное, что пришло мне на ум – зарыдать от ужаса.

Вдруг над головой Литиерса в зарослях плюща что-то зашуршало. Однако воин ничего не заметил. Интересно, что это было, подумал я: орангутаны решили поиграть на станционном навесе или боги-олимпийцы устроили там пикник, чтобы понаблюдать, как меня будут убивать. А может быть… Нет, это было невозможно. Но чтобы выиграть немного времени, я бросил лук на землю.

– Аполлон, – зашипела Калипсо, – ты что делаешь?!

Литиерс ответил за меня:

– Он поступает благоразумно. Так, а где ваш третий?

Я изумленно моргнул:

– Но… нас всего двое.

Шрамы на лице Литиерса зашевелились. Белые, контрастирующие с его загорелой кожей, они напоминали гребни песчаных дюн.

– Как же так? Вы прилетели в город на драконе. Вас было трое. Я очень хочу снова повидать Лео Вальдеса. У нас есть незаконченное дело.

– Ты знаком с Лео?!

Несмотря на опасность, я почувствовал небольшое облегчение. Наконец-то злодей хочет убить Лео больше, чем меня. Уже кое-что!

Калипсо же не обрадовалась. Она сжала кулаки и шагнула к воину:

– Что тебе нужно от Лео?

– Ты не та девчонка, что была с ним в прошлый раз, – прищурился Литиерс. – Ту звали Пайпер. Ты же не его девушка?

На щеках и шее Калипсо выступили красные пятна. Литиерс просиял:

– Ах, ты все-таки его подружка! Замечательно! Ты мне пригодишься, чтобы заставить его страдать.

– Ты его не тронешь! – прорычала Калипсо.

Листья над Литиерсом снова зашуршали, словно по навесу бежали тысячи крыс. Лозы удлинялись, листва становилась гуще и темнее.

– Калипсо, – сказал я, – назад.

– С чего бы это?! – возмутилась она. – Этот Кукурузник только что угрожал, что…

– Калипсо! – Я схватил ее за запястье и выдернул из-под навеса в тот момент, когда он обрушился на Литиерса.

Воина смела волна черепицы, досок и плюща.

Я всмотрелся в трепещущие лозы, но не увидел ни орангутанов, ни богов, ни кого-то другого, кто бы мог обрушить на нашего врага эту кучу весом в сотни фунтов.

– Она должна быть здесь, – пробормотал я.

– Кто? – Калипсо уставилсь на меня широко распахнутыми глазами. – Что случилось?

Мне хотелось надеяться. Но я боялся. Как бы то ни было, оставаться на месте нам было нельзя. Литиерс кричал и извивался под обломками, а значит, он не погиб. Его германцы будут здесь с минуты на минуту.

– Пошли отсюда, – я указал на зеленый паровоз. – Чур, поведу я.

15

Веду зеленый поезд.

И такой чух-чух-чух…

Не догонишь!.. Тьфу ты!

Побег с черепашьей скоростью – это не то, на что я рассчитывал.

Мы запрыгнули на сиденье машиниста, едва поместившись на нем вдвоем, и, толкаясь локтями, принялись нажимать на педали и дергать за рычаги.

– Я же сказал, что поведу я! – прокричал я. – Если я умею управлять солнцем, то и с этой штукой справлюсь!

– Это тебе не солнце! – Калипсо пихнула меня локтем в ребро. – А детский поезд!

Я наконец завел мотор. Поезд тронулся. (Калипсо наверняка скажет, что она его завела. Это наглая ложь.) Я столкнул Калипсо с сиденья на землю. Поезд ехал со скоростью одна миля в час, так что она просто встала, отряхнула юбку и пошла рядом, испепеляя меня взглядом.

– А что, быстрее нельзя?! – возмущалась она. – Потяни за какой-нибудь рычаг!

Сзади из-под обломков раздался могучий рык. Плющ зашевелился – Литиерс пытался выбраться на свободу. На дальнем конце платформы появились полдюжины германцев. (Коммод явно покупает этих варваров в императорских экономичных упаковках.) Стражники уставились на орущую кучу обломков, затем перевели взгляд на нас, чух-чухающих прочь. Вместо того чтобы броситься за нами, они принялись разгребать доски и лозы, стараясь вытащить начальника. Принимая во внимание нашу скорость, они, похоже, посчитали, что потом успеют нас догнать.

Калипсо вскочила на подножку и указала на пульт управления:

– Дави на синюю педаль.

– Никогда нельзя нажимать на синюю!

Но она уже вдавила ее в пол ногой. Мы поехали в три раза быстрее: теперь, чтобы нас догнать, нашим врагам пришлось бы перейти на легкий бег. По мере того как мы набирали скорость, путь становился все более извилистым, колеса скрипели о наружные рельсы. Станция скрылась за деревьями. Слева открылся вид на величественные пятые точки африканских слонов, копавшихся в куче сена. Когда мы проезжали мимо, работник зоопарка нахмурился.

– Эй! – крикнул он. – Эй!

– Доброе утро! – помахал я рукой в ответ, и мы укатили прочь.

Мы продолжали набирать ход, вагоны угрожающе качались. Зубы у меня стучали. В мочевом пузыре булькало. Впереди от основного пути отходил еще один, едва заметный в зарослях бамбука. На указателе было написано по-латински «BONUM EFFERCIO».

– Туда! – завопил я. – «Кое-что хорошее»! Нужно повернуть налево!

Калипсо склонилась над панелью управления:

– Как?

– Там должен быть переключатель, – сказал я. – Чтобы перевести стрелку.

И тут я его увидел, но не внутри паровоза, а впереди, рядом с рельсами – допотопный рычаг. Останавливать поезд, бежать вперед и переводить стрелку вручную не было времени.

– Калипсо, подержи! – я бросил ей сверток с картошкой, стащил с плеча лук и наложил стрелу на тетиву.

Когда-то такой выстрел был бы для меня парой пустяков. А теперь это стало едва ли посильной задачей: нужно было выстрелить на ходу так, чтобы стрела повернула рычаг.

Я подумал о своей дочери Кайле, которую встретил в Лагере полукровок. Я вспомнил, как спокойно и тепло она говорила со мной, когда на тренировке я стрелял из лука ужасно, как смертный. Я вспомнил, как другие ребята из лагеря хвалили меня, когда я выстрелом сразил Колосса Нерона на побережье.

Я выстрелил. Стрела ударилась о рычаг, и он наклонился к земле. Остряки пришли в движение. Мы свернули на боковой путь.

– Пригнись! – крикнула Калипсо.

Прорвавшись через заросли бамбука, мы ухнули в туннель, который был так узок, что поезд едва не касался его стен. К несчастью, наша скорость была слишком высока. Поезд повело вбок, и он заскрежетал о стену, высекая искры. Когда мы вылетели из туннеля, поезд мотало из стороны в сторону. Он заскрипел и накренился – так бывало с моей солнечной колесницей, когда мне приходилось уворачиваться в небе от взлетающих космических челноков или китайского небесного дракона. (Терпеть их не могу!)

– Прыгай!

Я схватил Калипсо – да, снова! – и спыгнул вправо в тот самый момент, когда вагоны завалились налево и сорвались с рельсов с таким звуком, будто армию облаченных в бронзовые доспехи воинов расплющил чей-то гигантский кулак. (Я и сам в былые времена раздавил пару армий.)

Не успел я и глазом моргнуть – и вот уже стою на четвереньках, прижав ухо к земле, будто пытаюсь непонятно зачем обнаружить стадо бизонов.

– Аполлон, – дернула меня за рукав Калипсо, – вставай.

Голова раскалывалась и была тяжелой как никогда, но, кажется, я ничего себе не сломал. Волосы Калипсо растрепались и рассыпались по плечам. Ее серебристая парка была в песке и камешках. В остальном она выглядела нормально. Может быть, причиной тому, что мы остались целы и невредимы, послужило наше – в прошлом божественное – здоровье. Или нам просто повезло.

Мы разбились посреди круглой арены. В паре футов от путей лежал поезд, свернувшись на гравии как мертвая гусеница. Вокруг арены в каменных камерах, закрытых плексигласом, находились животные. Над ними высились три яруса зрительских мест. Над амфитеатром была растянута камуфляжная сетка, как в павильоне с орангутанами, хотя здесь она, скорее всего, была нужна, чтобы крылатые чудовища не могли улететь.

По окружности арены в землю были вбиты колья, к которым крепились кандалы на цепях. Рядом на подставках лежали жуткие приспособления: электрошокеры для скота, укрючины, хлысты, гарпуны.

Холодный ком встал у меня в горле. Я бы решил, что проглотил грифонью картошку, да только чудом уцелевший пакет был все еще в руках у Калипсо.

– Это тренировочная площадка, – сказал я. – Я видел такие раньше. Животных здесь готовят к играм.

– Готовят? – Калипсо бросила хмурый взгляд на подставки с оружием. – Как именно?

– Их дразнят, – ответил я. – Приманивают угощением. Морят голодом. Учат убивать все, что движется.

– Какая дикость! – Калипсо повернулась к ближайшей клетке. – Что они сделали с этими бедными страусами?

Сквозь плексиглас на нас смотрели три птицы, которые дергали головами, наклоняя их то в одну, то в другую сторону. Страусы и сами по себе странные создания, но эти были обряжены в многочисленные ошейники с железными шипами, шлемы с пикой в стиле кайзера Вильгельма, их лапы были обвиты колючей проволокой, как рождественской гирляндой. Стоявший ближе всех ко мне страус ощерился, обнажив втиснутые в его клюв острые стальные зубы.

– Императорские боевые страусы.

Мне показалось, что в груди у меня что-то рушится. Вид этих страусов угнетал меня… угнетали и мысли о Коммоде. Игры, учрежденные им в прошлом, были страшными, но теперь они превратились в нечто еще более ужасное.

– Ему нравилось стрелять по ним. Одной стрелой он мог обезглавить страуса, бегущего во весь опор. А если и это ему наскучивало… – я махнул рукой в сторону перекроенных птиц.

Лицо Калипсо пожелтело от злости:

– Всех этих животных убьют?!

Я был слишком подавлен, чтобы отвечать. Мне вспомнилось, каким был амфитеатр Флавиев во времена правления Коммода – сверкающий красный песок арены, усеянный тысячами тел экзотических животных, зарезанных ради забавы и спортивного интереса.

Мы подошли к соседней клетке, по которой беспокойно ходил большой красный бык с копытами и рогами, отливающими бронзой.

– Это эфиопский бык, – сказал я. – Его шкура неуязвима для любого металлического оружия, как у Немейского льва, только, э-э… бык большой и красный.

Калипсо обошла еще несколько клеток – с аравийскими крылатыми змеями, лошадью, которая, судя по всему, была плотоядной и огнедышащей. (Как-то я хотел запрячь таких в свою колесницу, но с ними столько мороки!)

У следующей клетки волшебница остановилась:

– Аполлон, сюда.

За стеклом находились два грифона.

Эмми и Джозефина были правы. Это были прекрасные звери.

С течением веков природных мест их обитания становилось все меньше, и дикие грифоны выродились в тщедушных созданий, гораздо мельче и злее древних. (Точно так же, как трехглазый горностай или гигантский пукающий барсук.) Мало какой грифон теперь вырастал настолько, чтобы выдерживать вес человека.

Однако самец и самка, которых мы увидели, и правда были размером со львов. Их рыжеватая шерсть сверкала, как медная кольчуга. Красновато-коричневые крылья были царственно сложены на спине. Орлиные головы украшали хохолки из золотых и белых перьев. В старину греческий царь отдал бы трирему, доверху груженную рубинами, тому, кто вывел бы для него такую пару.

Я заметил, что, к счастью, животные не пострадали. Но к их задним лапам тянулись цепи. Если грифонов посадить в клетку или как-то иначе ограничить их свободу, они становятся очень агрессивными. Увидев нас, Абеляр, самец, тут же защелкал клювом, заклекотал и захлопал крыльями. Он запустил когти в песок и рванулся на цепи, стараясь дотянуться до нас.

Самка, отступив в тень, издавала низкие булькающие звуки, похожие на рычание почуявшей опасность собаки. Она покачивалась из стороны в сторону, почти касаясь земли животом, таким большим, словно…

– Только не это! – Я подумал, что мое человеческое сердце не выдержит и разорвется. – Неудивительно, что Бритомартида так хочет вернуть их.

Калипсо смотрела на зверей как завороженная. Она с трудом отвела от них взгляд и спросила:

– Что ты имеешь в виду?

– Самка вот-вот снесет яйцо! Ей нужно в гнездо, и как можно скорее. Если мы не вернем ее на Станцию…

Взгляд Калипсо стал острым и холодным, как стальные зубы страусов.

– А Элоиза сможет лететь?

– Я… я думаю, сможет. Я не такой эксперт по животным, как моя сестра.

– Выдержит ли она всадника в таком состоянии?

– Узнаем на практике, другого выхода нет. – Я указал на сетку, натянутую над ареной. – Это самый короткий путь отсюда, если, конечно, нам удастся освободить грифонов и убрать сеть. Сложность в том, что Элоиза и Абеляр настроены враждебно. Их заковали. Посадили в клетку. Они ждут появления птенца. Если приблизимся, они разорвут нас в клочья.

Калипсо сложила руки на груди:

– Может, попробуем музыку? Большинству животных она нравится.

Я вспомнил, как в Лагере полукровок песней загипнотизировал мирмеков. Но мне совсем не хотелось петь о своих бедах, особенно в присутствии Калипсо.

Бросив взгляд на туннель, я не увидел ни Литиерса, ни его людей, но легче мне от этого не стало. Они должны были уже появиться…

– Нужно спешить, – сказал я.

Первую проблему – стену из плексигласа – устранить было легче всего. Я рассудил, что где-то должен быть выключатель, опускающий перегородку, чтобы выпускать животных на арену. С помощью стремянки по имени Калипсо я забрался на зрительский ярус; пульт управления обнаружился рядом с единственным мягким креслом, явно предназначенным для самого императора, который мог прийти и посмотреть, хороши ли в бою его кровожадные звери. Рядом с каждым выключателем была предусмотрительно приклеена скотчем бумажка с надписью, сделанной маркером. На одной из них значилось «ГРИФОНЫ».

Я крикнул Калипсо:

– Готова?

Она стояла прямо перед клеткой, растопырив руки, словно готовилась поймать летящее в нее яйцо.

– Как можно быть готовой к такому?!

Я нажал на выключатель. С громким щелк! прозрачная перегородка поехала вниз и скрылась в щели на пороге.

Я спрыгнул к Калипсо, которая уже мычала какую-то колыбельную. Грифоны не оценили ее стараний. Элоиза громко зарычала, прижимаясь к стене. Абеляр вдвое сильнее, чем в прошлый раз, рванулся на цепи, пытаясь добраться до нас и оттяпать нам головы.

Калипсо протянула мне сверток с картошкой и кивнула в сторону клетки.

– Ты шутишь?! – спросил я. – Если я подойду к цепям, грифоны съедят меня!

Она прекратила напевать:

– Кто тут у нас бог – покровитель оружия дальнего боя? Бросай картошку!

Я поднял глаза к закрытым сетью небесам – что, кстати, показалось мне грубой и довольно неуместной метафорой моего изгнания с Олимпа.