Темный источник Макмахон Дженнифер
У бассейна Лекси встала на колени на самый край, опустила лицо к воде и принялась что-то шептать. Слов я разобрать не могла, но говорила она быстро, решительно и твердо. Она как будто читала заклинание, снова и снова повторяя одну и ту же фразу. Лично у меня не возникло ни малейшего сомнения в том, что Лекси непременно получит то, что просит. Моя сестра всегда получала то, чего хотела.
Встав на бортик чуть в стороне от нее, я наклонилась к воде так низко, что мое дыхание разбудило на поверхности маленькие волны, и прошептала чуть слышно:
– Хочу, чтобы Лекси перестала быть особенной. Хочу, чтобы ей все давалось труднее, чем сейчас. Пусть с ней хотя бы раз случится что-нибудь плохое!
Я моргнула, и в зеркале передо мной снова появилось мое взрослое лицо. Но за моим плечом – я была в этом почти уверена – промелькнуло лицо Лекси, печальное и злое.
Как ты могла?!
И я вдруг с особенной остротой поняла, что для мертвых не существует тайн.
Глава 2
Этель О’Ши Монро.
8 июня 1929 г.
Лейнсборо, Нью-Гэмпшир
Вот уже несколько дней я ношу за корсажем яйцо ласточки. Это мой главный секрет.
Я умею хранить секреты. Всегда умела, с самого детства. Ах, какие замечательные секреты у меня тогда были! Я мечтала о самых разных, самых удивительных вещах. В своем воображении я была принцессой из волшебной сказки, спящей красавицей, которая только и ждет, когда ее разбудит поцелуем прекрасный принц.
Были у меня и другие секреты. В ночной темноте я не раз видела ужасные вещи, о которых лучше вообще никогда никому не рассказывать. Иногда, чтобы заставить их исчезнуть, я царапала или колола себя булавкой до крови. И, как только на коже появлялись рубиновые капельки, кошмары тотчас отступали. Так было всегда или почти всегда. Следы уколов и царапин, скрытые под платьем, тоже были моими секретами.
– Да уж, ты умеешь держать свои чувства в узде, – говорила мне моя подруга Миртл. – Должно быть, поэтому ты так хорошо играешь в карты, но дружить с тобой нелегко.
Миртл намного старше меня, но здесь, в этом городе, она стала моей лучшей подругой, с которой я делюсь многим. Есть только один человек, которому я готова открыть больше. Это мой Уилл.
Мой дорогой Уилл. Сейчас я смотрю, как он ходит по площадке для пикника. Стоит прекрасная погода, занятия в школе закончились пару дней назад, и впереди – бесконечное лето с его щедрыми обещаниями и надеждами.
На пикник в городском парке Лейнсборо собралось чуть не все население городка, но детей, конечно, больше всего. Трава пестрит расстеленными одеялами, стоят корзинки с сэндвичами и жареными цыплятами, блестят бутылки лимонада и ледяного чая. На низкой деревянной эстраде появляется духовой оркестр, который будет играть здесь каждую субботу, пока не кончится лето. Люди станут приходить в парк, чтобы послушать музыку и потанцевать. Иногда танцы затягиваются до полуночи, и тогда из сумочек и из карманов появляются плотные бумажные пакеты, а в них – бутылки из-под колы с контрабандным виски, контрабандным канадским пивом и яблочным сидром Честера Миллера. Вино согревает сердца, и всем весело.
Я снова смотрю на Уилла и чувствую, как от любви сладко замирает сердце. Он собирает детей для «бега на трех ногах» – ставит их в пары, связывает ноги, а дети кривляются и хихикают. Уилл не отстает и корчит глупые рожи, делая вид, будто забыл, как вязать узлы, а то принимается связывать вместе собственные ноги. Дети в полном восторге. Я – тоже.
– Привет, дорогая!.. – кричит мне Уилл, и я машу рукой в ответ, но дети продолжают вертеться, требуя внимания.
– Доктор Монро, доктор Монро, смотрите, у меня веревка развязалась, – кричат они, дергая его за выбившийся хвостик рубашки, и Уилл валится на траву, делая вид, что споткнулся. Дети бросаются на него сверху, образуется вопящая и галдящая куча-мала.
Я с трудом отворачиваюсь и едва не налетаю на Джейн Парсонс, с которой мы каждый четверг играем в бридж.
– Я потеряла свою Анну, но теперь я вижу – она в хороших руках, – говорит Джейн, кивая в сторону детей, которые изо всех сил щекочут Уилла. Ее дочь Анна – среди них. – Твой муж умеет обращаться с детьми. В мужчинах это редкое качество, – добавляет она, и я вижу в ее глазах вопрос. Когда же ты подаришь ему ребенка, хочется ей спросить, но она, разумеется, сдерживается.
– Да, это верно, – соглашаюсь я. – А теперь извини, мне нужно проверить, как дела с лотереей…
Я отхожу в сторону, на ходу вытаскивая булавку, которую прячу в складках платья чуть ниже пояса. Зажав головку между большим и указательным пальцем, я, словно фокусник, демонстрирующий трюк с исчезающей монетой, трижды колю себя в ладонь.
Мы с Уиллом женаты уже больше года. огда мы поженились, мне было тридцать шесть – старая дева по нынешним временам. Уиллу было тридцать девять.
– Есть цветы, которые расцветают очень поздно, – часто говорит мне Миртл и подмигивает. – Но поздние цветы пахнут слаще.
Я была старшей из четырех сестер. Наша мать умерла молодой, поэтому все домашние заботы легли на мои плечи. Я не возражала – мне и самой хотелось, чтобы и у них, и у нашего отца был уютный дом. Повязав мамин фартук, я готовила обеды и ужины, чинила белье, штопала одежду, проверяла у сестер уроки. Свободного времени почти не оставалось, но домашние хлопоты мне в общем-то нравились. Но после того как мои сестры – сначала Бернис, затем Мэри и, наконец, наша младшая, разборчивая и капризная Констанс – повыходили замуж и уехали, чтобы создать собственные семьи, мы с папой остались вдвоем. Несмотря на возраст, папа был еще вполне дееспособен, однако его работа городского врача оставляла не слишком много времени для ведения домашнего хозяйства и готовки. За него все делала я. Кроме того, я помогала ему и в его городском кабинете – вела запись на прием, заполняла истории болезни, занималась канцелярской работой и даже бухгалтерской отчетностью. С математикой у меня всегда было неплохо, поэтому я без труда складывала длинные колонки цифр и выводила внизу итог. Это занятие меня успокаивало и приводило в умиротворенное состояние.
Именно папа познакомил меня с Уиллом, с которым он встретился на медицинской конференции в Бостоне. Очень скоро Уилл начал бывать у нас дома: он обсуждал разные медицинские вопросы с отцом, а со мной играл в карты. Порой мы буквально часами резались в «червы» в нашей маленькой гостиной, потягивали кофе и заедали пирожными с корицей или печеньем с патокой. Каждую неделю, специально к его приходу, я пекла что-нибудь новенькое, такое, чего он ни разу не пробовал.
В Лейнсборо у Уилла была своя медицинская практика, и он никогда не был женат. Слишком много дел, говорил он по этому поводу. Его отец давно умер, оставив Уиллу крупную сумму, нажитую на акциях железных дорог, поэтому у него был очаровательный дом на окраине и новенький автомобиль, а одевался он в отличные костюмы, пошитые на заказ.
Какое-то время спустя я поняла, что неравнодушна к Уиллу, да и он, не скрываясь, за мной ухаживал. Папа был не против. Когда мы объявили о помолвке, он был просто в восторге. Я заикнулась было, что меня устроит и самая скромная свадьба, но папа и Уилл и слышать об этом не хотели. Они планировали «всем свадьбам свадьбу» – грандиозное событие, для подготовки которого им пришлось заручиться помощью всех моих сестер. Папа сам вел меня к алтарю – впоследствии он не раз говорил, что это был самый счастливый день в его жизни и что он жалеет только о том, что до него не дожила моя мать. К сожалению, вскоре он скончался во сне – у него остановилось сердце. В его смерти я винила себя. Я знаю, что с моей стороны это было глупо, и все же меня не оставляло ощущение, что, если бы я не переехала к Уиллу, этого бы не случилось и папа прожил бы еще несколько лет. До сих пор на внутренней поверхности моего левого бедра остался шрам – напоминание о том дне, когда я приехала домой и нашла его мертвым: в панике я слишком глубоко воткнула себе в ногу скальпель, который взяла из шкафчика с медицинскими инструментами. Скальпель я храню до сих пор: завернутый в фольгу, он лежит на дне моей корзинки для рукоделия.
Вытерев с ладони кровь, я снова прячу булавку в складках платья. Мое сердце стучит так часто и сильно, что я начинаю бояться, как бы от этих ударов не треснуло ласточкино яйцо, спрятанное среди кружевной отделки бюстгальтера. Придерживая его рукой, я медленно иду к длинному столу перед фасадом методистской церкви, где идет лотерея. Главный приз – лоскутное одеяло, сшитое сообща несколькими женщинами прихода. Я тоже в этом участвовала. Мы собираем деньги для женского отделения Ассоциации ветеранов зарубежных войн. Полученные от лотереи средства пойдут на помощь малоимущим семьям.
Одеяло вышло очень красивым, и я любуюсь его по-летнему ярким рисунком. Быть может, даже слишком ярким. Как бы там ни было, одеяло выглядело очень нарядно.
– Как идут дела? – спрашиваю я у Кэт Дилейни, секретаря нашего отделения.
– Прекрасно. Почти все билеты уже распроданы, – отвечает она.
Я уже купила десяток билетов, но сейчас беру еще дюжину. Но прежде чем открыть свою сумочку из лакированной кожи и достать деньги, я украдкой осматриваю собственную ладонь. Она выглядит абсолютно нормально, на коже краснеют только три крошечные точки – следы уколов. Хорошо. Три – магическое число.
Ко мне направляется Рут Эдселл со своей дочерью Ханной. Девочке, наверное, уже исполнилось шестнадцать, и она как две капли воды похожа на мать. Рут – лучшая городская портниха, и Ханна решила пойти по ее стопам. Они обе участвуют в швейном кружке, который я посещаю по понедельникам. Жизнь в Лейнсборо мне нравится – здесь у меня много интересных занятий, которые помогают скоротать время. Женский клуб, вышивальный кружок, благотворительность и даже ежемесячный лекторий, для которого мы по очереди ищем интересных людей и специалистов в тех или иных областях. Буквально на прошлой неделе у нас выступал специалист по выращиванию роз. Он рассказывал так интересно, что мы пригласили его приехать еще раз.
– Как поживаете, миссис Монро? – вежливо говорит Ханна. Она прекрасно воспитана, на ее щеках цветет румянец, а с лица не сходит улыбка. Насколько мне известно, они с матерью не только похожи, но и очень близки. У них одинаковая походка, да и улыбаются они одинаково, наклонив головы под одинаковым углом.
– Вы, дамы, превзошли самих себя, – говорит Рут. – Одеяло выглядит просто божественно!
Я оборачиваюсь и вижу, что бег на трех ногах уже начался. Уилл подскакивает на одном месте и вопит едва ли не громче всех, подбадривая участников. Когда гонка заканчивается, он раздает детям сладости-призы и одобрительно треплет каждого по голове. Дети в изнеможении валятся на траву и сосут свои леденцы, а Уилл идет ко мне. Лицо у него такое, словно я – его главный приз. Он берет меня за руку, целует каждый палец, а потом ведет к тому месту, где расстелено наше одеяло для пикника. Мы садимся, и я достаю из нарядной ивовой корзинки чашки и тарелки, а также еду, которую я приготовила к сегодняшнему празднику: крошечные сэндвичи, его любимый салат с маринованной свеклой, холодный лимонад в глиняном кувшине и лимонный пирог со взбитыми сливками. Уилл снова наклоняется и целует меня.
– Ты у меня просто замечательная, – говорит он. Лицо у него все еще красное после возни, рубашка покрыта зелеными травяными пятнами, напомаженные волосы растрепались, и он проводит по ним ладонью, чтобы привести в порядок. Я вижу, как его взгляд метнулся туда, где на лужайке разлеглись дети, и чувствую в горле тугой комок.
Мы, разумеется, много раз говорили с ним об этом. О ребенке. О нашем ребенке. Бывало, мы до поздней ночи обсуждали, как мы его назовем, спорили, если имя казалось глупым.
– Назовем его Барнабас Рекс, – говорил Уилл.
– Только если это будет мальчик, – возражала я. – Да и то… мне как-то…
– Это очень красивое имя. И оно такое… респектабельное, солидное, – настаивал он. – У меня был дядя, его так и звали – Барнабас.
– Врешь ты все, не было у тебя никакого дяди Барнабаса!
– К несчастью, ты права. Не было. Ну а если родится девочка?
– Брунгильда, – говорила я убежденно. – Только не говори, что у тебя была тетка с таким именем!
– Не скажу…
Еще мы говорили о том, каким будет наш малыш, на кого он будет похож, в какой цвет лучше покрасить стены в детской, кем он станет, когда вырастет, – врачом, как папа, швеей, как мама, или, может быть, даже президентом Соединенных Штатов. И даже после того, как усталость брала свое и мы замолкали, каждый из нас подолгу лежал без сна, стараясь представить себе нашего будущего ребенка – человеческое существо, которое будет нашим продолжением и которое мы будем любить.
Но пока что никакого ребенка у нас нет, и я начинаю бояться, что со мной что-то не так. Уиллу о своих страхах я ничего не говорила, но, думаю, он начинал кое о чем догадываться. Да, мне уже исполнилось тридцать семь. Пройдет еще немного времени, и будет уже поздно. Чего я только не перепробовала, чтобы зачать!.. Втайне от Уилла я – по совету сестер и других женщин – глотала горькие настойки, а после близости часами лежала, подложив под бедра подушку. Потом я узнала про яйцо ласточки.
Об этом народном средстве рассказала мне миссис Таттл, которая играет у нас в церкви на органе. По ее словам, женщина, которая хочет ребенка, должна взять из гнезда ласточки яйцо и в течение трех дней постоянно носить его с собой, а потом закопать в землю. В течение нескольких недель я выслеживала ласточек, ожидая, пока они отложат яйца, потом едва не свалилась со стремянки, когда (чувствуя себя преглупо) полезла к гнезду, прилепившемуся под карнизом нашего дома. Добыв яйцо, я завернула его в шелковый платок и спрятала в одежде. Уиллу я не сказала ни слова.
Завтра я закопаю яйцо во дворе.
Уилл дожевывает бутерброд и, вытянувшись на одеяле, закидывает руки за голову и глядит на облака.
– Вон то облако похоже на медвежонка, – говорит он. – Его зовут Оскар.
– Вижу, – отвечаю я. – Точь-в-точь Оскар. Похоже, он плывет прямо вон к тому замку.
– К замку? А по-моему, это облако больше похоже на корабль.
– И верно, – отвечаю я. – Может быть, это медведь-пират? Медвежонок Оскар, главарь банды медведей-пиратов! Свистать всех наверх! Он плывет вон к тому острову далеко на западе, чтобы там, на берегу, зарыть свой пиратский мед.
Мы смеемся. Уилл берет меня за руку и целует в нос. От этого у меня начинает слегка кружиться голова и на душе становится легко-легко. Так легко, что я готова плыть на облаке вместе с медвежонком Оскаром. У нас есть наша любовь, думаю я. И с моей стороны было бы чистым эгоизмом желать большего.
– Я приготовил тебе один сюрприз, дорогая, – говорит тем временем Уилл и ухмыляется как мальчишка. – Ты никогда не слышала о бранденбургском источнике?
– Нет. А что это такое?
– Это источник, или ключ, который бьет из-под земли. Точнее, их там четыре – четыре ключа, вода которых накапливается в небольшом бассейне и содержит массу полезнейших солей, минералов и прочего. Уже несколько десятилетий люди, страдающие хроническими и запущенными болезнями, ездят туда, чтобы поправить здоровье… У меня есть несколько пациентов, которые утверждают, будто несколько погружений в этот бассейн способны вылечить любую болезнь – от подагры до злой чахотки. Это, правда, весьма сомнительно, но… Говорят, что вода источника действительно очень полезна. Правда… – добавляет он, слегка приподняв бровь, старательно, но безуспешно изображая Мефистофеля, – …правда, некоторые утверждают, что эта вода проклята. Об этом месте рассказывают множество страшных историй.
Уилл знает, что я очень люблю страшные и таинственные истории, и начинает говорить низким, скрипучим голосом.
– Да-да, этот источник проклят, а в воде, в черной, непроглядной воде, обитают чудовища. Их никто никогда не видел, но некоторые люди, которые ходили к источнику в одиночку, бесследно исчезли.
– Вот как? – говорю я, подавляя легкую, но приятную дрожь. Интересно, каково это – исчезнуть навсегда?
– Все это, разумеется, сказки, – добавляет Уилл нормальным голосом. – А не сказки то, что на источниках открылся один из лучших в Вермонте отелей. Он и в самом деле очень красив… – С этими словами он слегка приподнимается и достает из кармана изрядно помятый рекламный проспект.
– Вот, взгляни сама.
Я разглядываю проспект. На обложке изображен совершенно очаровательный, чисто выбеленный дом, на заднем фоне зеленеют два высоких крутобоких холма. Дом довольно большой – в нем три этажа и мансарда; нижний этаж по всему периметру опоясан широкой крытой верандой, на верхних этажах устроены балконы. Перед фасадом бьет фонтан, а вокруг раскинулся ухоженный сад.
– Какая прелесть! – вырывается у меня. – Выглядит просто шикарно!
Раскрыв проспект, я начинаю читать:
«Приглашаем в наш курортный отель «Бранденбургский источник» в Вермонте! Это самое лучшее место для самых разборчивых и требовательных клиентов, укрытое от шума и суеты в самом сердце романтического Зеленогорья. Испытайте на себе действие целебного источника, вода которого возвращает здоровье и молодость. В нашем отеле имеется 35 отдельных номеров, в которые подается чистейшая вода из источника. Вам также могут понравиться изысканная кухня мирового класса, теннисные корты, солярий и сады, где цветут сотни роз европейских сортов. Открыто с мая по ноябрь. Не мешкайте, забронируйте номер уже сегодня!»
– Звучит как в сказке, – говорю я.
Позади нас дети покончили с лакомствами и затеяли игру в салки.
– Последний шанс, ребята! – доносится до меня голос Кэтрин. – Разбирайте билеты, и мы начинаем лотерею! Смотрите не упустите удачу!
Духовой оркестр играет «До свидания, скворцы!». В воздухе пахнет яблоневым цветом и свежескошенной молодой травой.
– Как насчет того, чтобы съездить в этот отель в следующие выходные? – предлагает Уилл, слегка повышая голос, чтобы я могла расслышать его за шумом. – Ты не против?
– Конечно, я не против! Я не против, но… Мы что-то празднуем?
– Разве нам нужен повод, чтобы провести в хорошем месте романтический уик-энд вдвоем?
– Не нужен, – подтверждаю я и целую его в щеку. От него пахнет кремом для бритья и помадой для волос. – Мне… мне очень нравится твое предложение. Это даже не предложение, а… мечта! – Я ложусь на одеяло и, подняв руку к груди, чуть касаюсь платья в том месте, где лежит теплое ласточкино яйцо.
Глава 3
6 июня 2019 г.
Мой самолет вылетел из Сиэтла в половине восьмого.
Перед отъездом я успела позвонить своей соседке Люси и попросить ее хотя бы изредка поливать мои цветы и забирать почту. Еще я связалась со всеми клиентами, запланированными на будущую неделю, и отменила наши встречи, направив их к Карен Херст – психологу, вместе с которой мы арендовали городской кабинет. Карен была не против, она всегда говорила, что с радостью подменит меня в случае каких-то чрезвычайных обстоятельств.
Набравшись храбрости, я позвонила и отцу, с которым не разговаривала уже несколько недель, но он не взял трубку. Когда включилась голосовая почта, я сказала:
– Тед, это Джеки. Срочно перезвони мне, как только получишь это сообщение.
Последней я позвонила Барбаре и рассказала ей о том, что случилось.
– Она… она звонила мне в свой последний день, за считаные часы до смерти, а я… Я не взяла трубку! – пробормотала я, подавляя рыдание.
– Ты не должна ни в чем себя винить, Джеки, – твердо сказала Барбара. – Ни в чем, слышишь?!
– Я понимаю, – ответила я. – И все-таки… все-таки…
Барбара велела мне звонить в любое время, если мне вдруг понадобится профессиональная помощь. Главное, сказала она, я не должна спешить. Я должна дать себе возможность свыкнуться с ужасной новостью и не стесняться проявлять чувства, которые я буду испытывать
– Горе – это хищник, который всегда голоден, и он ждет, – сказала она в заключение, а я подумала: что-то в этом роде могла бы сказать моя сестра.
И вот я наконец сижу в кухне бабушкиного дома и допиваю последний кофе, который привезла с собой в термосе. Мои сумки все еще стоят в прихожей – я достала из них только смену белья, чтобы переодеться после душа. Я думаю о Лекси и вспоминаю глупую песенку, которую она сочинила, когда мы были маленькими. «Джекси, глупая башка, в сад не делай ни шажка. Если в ямку упадешь, на ужин Заксу попадешь».
– Кто это – Закс? – перебила я. – Какое-то чудовище? Вроде крокодила?
– Хуже, Джекси, гораздо хуже! – Лекси широко ухмыльнулась. – Стоит тебе встретиться с ним один-единственный разочек, и ты уже никогда-никогда не будешь прежней. И что бы ты ни делала, тебе уже никогда не стать такой, как прежде! – И она принялась горланить: – Ни топор, ни пистолет не помогут тебе, нет. Если встретишь Закса ты – от него скорей беги. Слышишь Закса за плечом? Не отстанет нипочем!»
Слышишь Закса за плечом?
Горе – это хищник, который всегда голоден.
Перед тем как отправиться в аэропорт, я сделала одну вещь, которую не могла не сделать, но несколько раз откладывала. Я подошла к автоответчику, включила воспроизведение и прибавила громкость. Из динамика раздался голос, он заполнил собой всю комнату, толкнул меня в грудь, загремел в ушах, в голове, в сердце. На подгибающихся ногах я попятилась и рухнула на диван. Не замечая слез, текущих по моему лицу, я прослушала все четырнадцать сообщений, которые оставила мне сестра. Нет, она не декламировала наши детские стишки, не пела песенки о выдуманных чудовищах, которые были хуже крокодила. Я слушала ее сбивчивую речь, слушала слова, которые она второпях произносила на редкость небрежно, глотая окончания и предлоги. В основном Лекси перечисляла какие-то численно-буквенные координаты, расстояния, глубины, словно речь шла о карте Мирового океана. «Я знаю, это звучит невероятно, – говорила она, – но я совершенно уверена… Числа не лгут! Вчера в точке Д-9 глубина была шесть метров. Сегодня – больше пятидесяти! Как ты это объяснишь, Джекс? И ведь я это не выдумала, я видела это собственными глазами!»
Постепенно сообщения становились все более нервными и отрывистыми.
«Какого черта ты не берешь трубку, Джекс? Я все сделала по науке, как нас учили в школе. Да ответь же ты, черт тебя побери!»
Под конец голос Лекси звучал хрипло, словно она бесконечно устала и отчаялась.
«Ну почему ты не берешь трубку, Джекс? Я же знаю, что ты дома. Не смей так обращаться со мной, слышишь?! Хреновый из тебя социальный работник, если ты даже не хочешь мне ответить!»
И наконец, последнее сообщение. Голос сестры упал до шепота, который прерывался глухими рыданиями. Мне даже пришлось наклониться к динамику, чтобы разобрать слова.
«Она здесь, Джекс. Боже мой, она все время была здесь!»
Глава 4
14 июня 1929 г.
Бранденбург, штат Вермонт
До Бранденбурга мы добрались без проблем, просто по карте. Я держала ее в руках и подсказывала, куда ехать, а Уилл крутил руль нашего пыхтящего туристического «Франклина», с трудом одолевавшего крутые подъемы и повороты. На заднем сиденье громоздились чемоданы и шляпные коробки. Дорога, словно большая черная змея, петляла между холмами. День был восхитительный, мы ехали с опущенным верхом, поэтому, чтобы волосы не слишком растрепались, я надела модную шляпку-«колокол». Дорога до Бранденбурга заняла часа четыре, и за это время мы видели больше коров и овец, чем людей или автомобилей. Большую часть пути к шоссе вплотную подступали леса или пастбища, лишь изредка вдалеке мелькали крошечные поселки, состоящие из десятка домишек, церкви и лавки. Солнце щедро светило с высоты, и в его лучах зелень лесов переливалась всеми оттенками изумруда. Несколько раз мы пересекали железнодорожные пути, но ни одного поезда я так и не увидела.
Небольшой городок Бранденбург выглядел по-старомодному привлекательно: крошечное пожарное депо, две церквушки (методистская и пресвитерианская), почта и довольно большой магазин, у которого мы остановились, чтобы спросить дорогу и выпить содовой.
Сначала мне показалось – в магазине никого нет, даже продавца. Пол из неровных щелястых досок поскрипывал при каждом шаге. К стене над прилавком была прибита огромная голова лося с неправдоподобно большими рогами. Толкнув Уилла локтем, я показала на нее и спросила шепотом:
– Как ты думаешь, как его звали?
– Наверное, Стэнли, – так же шепотом отозвался Уилл.
– Бедняга Стэн!..
Потом в проходе между стеллажами показалась какая-то женщина в старой соломенной шляпе, задумчиво наполнявшая свою корзинку яйцами, пакетами молока и банками кукурузной муки. Магазин, похоже, торговал всем: патокой, шляпами, рыболовными принадлежностями, сигаретами, нитками и брикетами льда. На прилавке рядом с кассой я заметила большой деревянный ящик, заполненный стеклянными банками, в которых обычно продают желе. В банках была вода. Рукописное объявление гласило: «Вода из целебных бранденбургских источников. Всего 5 центов! ГАРАНТИРОВАННО ИЗБАВИТ ОТ ЛЮБЫХ БОЛЕЗНЕЙ!!!»
– Это настоящая вода из источника, мисс, – проговорил пожилой бородатый мужчина, неслышно появившийся за прилавком. – Я сам набрал ее в источнике. У нее немного необычный вкус, но тот, кто выпьет несколько глотков, перестает жаловаться на здоровье. А еще говорят – эта вода приносит удачу. – Он перехватил мой недоверчивый взгляд и кивнул. – С ее помощью моя жена вылечилась от подагры. Я сам тоже ею пользовался. Когда-то, когда я был молод и глуп, я очень сильно обжег руку. Кожа обуглилась и почернела, к тому же рана загноилась и очень болела. Лекарства не помогали, и я отправился к источнику. В течение недели я каждый день погружал руку в воду, и мой ожог очень быстро зажил. – Он протянул нам для осмотра свою правую руку. – Вот, поглядите! Даже шрама не осталось!
Уилл окинул его руку профессиональным взглядом.
– Поразительно! – заключил он. – А каков минеральный состав этой воды, вы не знаете?
Продавец покачал головой и протянул нам одну из банок.
– Не знаю, конечно. Я знаю только одно – эта вода действует лучше всяких лекарств, и готов поклясться в этом на Библии. Больные приезжают на наш источник с того самого дня, как был основан этот город. Целебные свойства этой воды широко известны – у нас бывают люди со всей страны… – Он потряс банкой. – Берите, не пожалеете. Всего пять центов.
– Нет, спасибо, – ответила я, широко улыбнувшись. – Дело в том, что мы как раз едем в отель «Бранденбургский источник». Мы зарезервировали номер на выходные, так что у нас будет очень много такой воды.
– Да уж… – Продавец криво ухмыльнулся. – В наши дни, чтобы добраться до целебной воды, приходится выкладывать денежки, и немалые.
– А как вы добыли воду, которую продаете? – поинтересовался Уилл.
– Я ведь местный, – пояснил продавец, и я увидела, как заиграли желваки у него на скулах. – Бенсон Хардинг может огородить источник самой высокой стеной, но вода в нем – она все равно ему не принадлежит. Этой водой нельзя владеть.
– Это верно! – вступила в разговор женщина в соломенной шляпе, которую мы заметили в проходе. Сейчас она приблизилась к нам сзади и теперь рассматривала выстроившиеся на прилавке большие шарообразные вазы со сладостями: лимонными леденцами, мятными подушечками, лакричными конфетами и прочим. Рядом стояла коробка с жевательной резинкой «Тибери». – У нас тут уже был один, который объявил источник своей собственностью. Он плохо кончил.
– Как это? – удивилась я.
– Его звали Нельсон Девитт, – сказал продавец. – Участок, который купил мистер Хардинг для своего отеля, раньше принадлежал ему. Честно говоря, он был немного странным, этот Девитт. Он владел здесь небольшой гостиницей. Кроме того, он разливал воду в бутылки и отправлял поездом в Нью-Йорк и Бостон. Называлось – «Эликсир Девитта».
– И что с ним случилось? – спросил Уилл.
– Утонул. – Продавец покачал головой. – Как я уже сказал, ни один человек не может владеть целебным источником. Природа создала его не для этого.
– И все равно этот источник – мрачное место, – снова вмешалась женщина. – От него лучше держаться подальше.
– Ну, Гарриет, зачем ты пугаешь гостей?
– Это правда, и ты это знаешь! – отрезала она и посмотрела на продавца взглядом, исключающим любые возражения. Тот только шевельнул губами, словно собираясь сказать что-то еще, но, по-видимому, почел за лучшее промолчать.
– У нас здесь есть еще озеро, на его западном берегу стоит действительно хороший отель, – продолжала Гарриет. Называется «Сосновый мыс». Там можно купаться, кататься на лодке, рыбачить… Каждые выходные в отеле устраивают танцевальные вечера. Если уж вы решили провести выходные на природе, поезжайте лучше туда.
– Спасибо вам за совет, но мы, пожалуй, все-тки отправимся на источники, как и собирались, – сказал Уилл, опуская на прилавок десятицентовую монету. – Две бутылки содовой, пожалуйста, – обратился он к продавцу. – И еще, не подскажете – как нам лучше доехать до «Бранденбургского источника»?
Продавец достал из охладителя колу.
– Сейчас повернете налево, а на развилке – направо. Следуйте указателям, и попадете прямо к отелю. Возможно, по пути вы догоните отельный автобус – он только что проехал. Каждый день в пять часов он отправляется на станцию за постояльцами, которые приезжают поездом. Если что, держитесь за ним.
Гарриет неодобрительно покачала головой. В своей соломенной шляпе она была похожа на большой недозрелый подсолнух. Когда мы выходили из магазина, я услышала, как она вполголоса сказала продавцу:
– По крайней мере, я их предупредила.
– Тебе не кажется это немножечко странным? – спросил Уилл, когда, держа в руках ледяные бутылки с колой, мы вернулись в машину. – Видела ты его руку? Никаких шрамов, никаких следов! Так не бывает. И если он действительно когда-то ее обжег, это… это просто удивительно!
Он повертел бутылку с колой в руке.
– Должно быть, в этой воде содержится какой-то минерал с антисептическими свойствами. Или комбинация минералов. Интересно, проводился ли когда-нибудь химический анализ этой воды? – Уилл посмотрел на бутылку так, словно ответы на его вопросы находились внутри.
– А что ты думаешь об этой Гарриет и ее предупреждениях?
– В здешних краях зимы длинные… а это весьма способствует появлению легенд, которые хорошо рассказывать у камина долгими зимними вечерами, – ответил он. – Я тебе, кажется, уже говорил, что об этом источнике рассказывают много всяких глупостей.
«Мрачное место», – вспомнила я, когда мы отъехали от центра города и свернули на дорогу, убегавшую дальше в холмы. На их склонах не было видно никаких следов человеческого жилья – только голые скалы и лес. Лишь изредка попадались низкие, полуобвалившиеся каменные стены. Воздух стал заметно холоднее, а деревья подступали к дороге так близко, что казалось – еще немного, и они сомкнутся прямо перед радиатором нашей машины. Постепенно у нас обоих появилось ощущение, что мы каким-то образом сбились с пути, потому что в этом необжитом, диком краю просто не могло быть никаких шикарных отелей вроде того, который я видела в проспекте. Узкий проселок становился все уже, «Франклин» тяжело переваливался на ухабах или буксовал в грязи, оставшейся, как видно, еще с весны, когда талая вода сбегала по склону. Колеи, в которые мы угодили всеми колесами, были такими глубокими, что вырваться из них оказалось невозможно, и вскоре мне стало казаться, будто дорога нарочно не дает нам свернуть, изменить направление. Теперь мы могли двигаться только вперед – вперед до самого конца. Но что ждет нас там?
Иногда мне казалось, что мы вот-вот застрянем и нам придется торчать посреди леса бог знает сколько времени. За всю дорогу мы не встретили ни одного автомобиля, ни одной телеги. Это, впрочем, было даже хорошо, так как на такой узкой дороге двум машинам было бы просто не разъехаться. Даже автобус, о котором говорил продавец в магазине, куда-то пропал, и нам оставалось рассчитывать только на собственные силы.
Я уже была готова предложить Уиллу ехать назад – мне казалось, что задним ходом мы как-нибудь доберемся до места, где дорога станет пошире и мы сможем развернуться, чтобы, забыв о всех чудесных источниках на свете, вернуться в наш милый дом в Лейнсборо, но тут на обочине вдруг возник белый деревянный щит, на котором было написано, что до отеля осталась одна миля. После этого подъем стал еще круче, и дальше мы ползли буквально со скоростью улитки. Ветви деревьев над дорогой почти сомкнулись, мы двигались словно в сумрачном зеленом тоннеле, который засасывал нас в себя, будто гигантский пищевод. Потом появился еще один щит-указатель. Если верить ему, до отеля оставалось полмили, но я не верила. Мне казалось, будто это обман и кто-то нарочно заманивает нас в глубь леса, чтобы расправиться с нами. Я понимала, что это глупости, но подсознательный, иррациональный страх был сильнее любых доводов разума.
– Все-таки мне кажется, мы едем не туда, – с трудом выдавила я.
– Этого не может быть, ты же видела указатели, – возразил Уилл, но я заметила, как побелели от напряжения его пальцы, когда он сильнее стиснул руль. – И потом, ты же видишь – дорога слишком узка. Здесь нам не развернуться.
Но не успел он сказать эти слова, как деревья расступились, и перед нами внезапно, как в сказке, появился отель. Он был так красив, что у меня перехватило дыхание. От восторга я взвизгнула, как школьница, и вцепилась пальцами в локоть Уилла. Он, казалось, был потрясен не меньше меня.
Отель стоял на обширной поляне, со всех сторон окруженной лесом. На заднем плане высились два ярко-зеленых холма, похожие на задник театральной декорации. Само здание выглядело еще эффектнее, чем на картинке в проспекте: три этажа, мансарда, круговая веранда и аккуратные балконы. Белоснежные стены сияли, точно луна в ночном небе. Прямо перед фасадом выбрасывал в небо хрустальную струйку круглый мраморный фонтан, окруженный цветочными клумбами. Чуть правее раскинулся ухоженный розарий, спланированный в виде концентрических окружностей; в самом центре виднелась изящная деревянная беседка, увитая розами плетистых сортов. Но больше всего меня поразили настоящие павлины, которые свободно разгуливали по лужайкам, время от времени издавая пронзительные крики и разворачивая свои красочные хвосты.
Уилл свернул на подъездную дорожку из дробленого камня и остановился. Мальчишка-посыльный забрал наш багаж. Следом за ним мы вошли в вестибюль, чтобы зарегистрироваться. Вестибюль был великолепен! Паркет и стойка из клена были отполированы до зеркального блеска, на стенах висели пейзажи, с потолка, сверкая удлиненными каплевидными подвесками, свисала огромная хрустальная люстра, а двери обрамляли портьеры тяжелого красного бархата.
Клерк за стойкой записал нас в книгу и показал на карте, висевшей за его спиной, теннисные корты, дорожки для прогулок, дендрарий и, разумеется, сам источник.
– Давай пойдем туда прямо сейчас, – предложила я Уиллу, не в силах сдержать нетерпение. Судя по карте, бассейн, где накапливалась целебная вода источника, располагался позади отеля, почти у границы леса. Клерк покачал головой:
– К сожалению, сегодня уже поздно, мэм. Ради безопасности отдыхающих после пяти часов источник для посещения закрыт. – Он отвернулся, словно отчего-то вдруг занервничал. Мне это показалось странным, но клерк уже взял себя в руки и широко улыбнулся: – Он откроется завтра, в восемь утра, мэм.
Уилл был разочарован не меньше меня.
– Жаль, очень жаль, – проговорил он. – Но… В вашем проспекте написано, что вода из источника подается в номера. Это верно?
– О, разумеется, сэр. Пока вы у нас в гостях, вы каждый день будете купаться и пить нашу целебную воду.
Поднявшись в наш номер на втором этаже, мы первым делом налили себе из крана по стакану воды.
– Ну, за то, чтобы наши желания исполнились! – улыбнулся Уилл и чокнулся со мной.
Вода была прозрачной и холодной и слегка отдавала металлом. Ее ржавый привкус, чем-то напоминавший вкус крови, стоял у меня в горле, даже когда я поставила опустевший стакан на стол.
– Ну, что скажешь? – улыбнулся Уилл. – Ты уже чувствуешь себя здоровее?
Я рассмеялась.
– Не думаю, что все произойдет так быстро.
Он слегка нахмурился, глядя на остатки воды в своем стакане.
– Немного отдает ржавыми гвоздями, тебе не кажется?
Окна нашего номера выходили к фонтану. Стены были оклеены обоями с растительным узором, в спальне поражала воображение огромная кровать с балдахином, в небольшой ванной комнате стояла тяжелая бронзовая ванна на львиных лапах. Выйдя на балкон, чтобы полюбоваться фонтаном и цветами, я вдруг почувствовала себя странно. Это было чем-то похоже на дежавю, но не совсем. У меня даже слегка закружилась голова, я покачнулась, и Уилл бережно поддержал меня обняв за талию.
– Осторожнее, – проговорил он. – Это, наверное, от воды. От воды и от чистого лесного воздуха.
– Это место… – медленно проговорила я. – Мне кажется, я его знаю. Нет, я, конечно, никогда здесь не бывала, но… Может быть, я читала о нем или о чем-то очень похожем…
– Где же ты могла о нем читать?
– В сказках! – выпалила я. В тот же момент прямо под балконом закричал павлин. В воздухе плыл густой, одуряющий аромат роз.
Уилл поцеловал меня в волосы.
– Наверное, не в сказках, а в проспекте. Ты же изучила его вдоль и поперек.
– Дело не в том, как все это выглядит, – попыталась объяснить я. – Дело в… ощущении. Мне даже кажется – мы должны были здесь оказаться. Это как вернуться домой после долгой отлучки, как…
Уилл смерил меня удивленным взглядом.
– Иногда тебя посещают весьма странные мысли. – Он снова поцеловал меня, поцеловал в губы, и я ответила на поцелуй. Его руки, обвившие мое тело, были сильными и надежными, они крепко держали меня, пока весь мир взбесившимся волчком кружился вокруг нас.
Глава 5
16 июня 2019 г.
В похоронном бюро я сказала, что мы хотели бы провести краткое отпевание непосредственно в траурном зале. Когда? В среду.
– Как думаешь, это не слишком скоро? – спросила тетя Диана, сжимая руль обеими руками. Выглядела она, как обычно, на все сто: медно-рыжие волосы стянуты в аккуратный пучок, строгий брючный костюм темно-синего цвета, белоснежная сорочка, бежевая сумочка в тон к туфлям. Даже ее маникюр выглядел совершенно безупречно.
– Нет, – отрезала я. На самом деле я понятия не имела, поторопилась я или нет. Через несколько дней или через несколько недель – какая разница? Все равно я никогда не смогу смириться с мыслью, что Лекси больше нет.
Голова у меня раскалывалась от боли, под ложечкой сосало, к горлу подкатывала тошнота. За последние двадцать четыре часа я ничего не ела и не пила, если не считать кофе и маленького пакетика бесплатных соленых крендельков, который мне дали в самолете. Из аэропорта я собиралась добраться до Ласточкиного Гнезда на такси или арендовать машину, но Диана настояла, что заедет за мной сама. Ехать до бабушкиного дома было часа два: час по шоссе и еще час – по извилистым проселкам. Я хорошо помнила наши трехчасовые путешествия от нашего старого дома в Массачусетсе до Бранденбурга, которые мы совершали каждое лето: велосипеды на крыше, чемоданы в багажнике, груды мягких игрушек в салоне. Большую часть пути наш отец одной рукой правил, а другой – вертел рукоятки радиоприемника, стараясь подобрать самую подходящую для дальней поездки музыку, которая помогла бы ему забыть, куда именно он едет. Мама на переднем сиденье сидела почти неподвижно и, слегка повернув голову, рассматривала сменяющие друг друга пейзажи за окном. Чем ближе мы подъезжали к Ласточкиному Гнезду, тем напряженнее становилось ее лицо. Я знала, что, как только мы приедем, бабушка предложит родителям пообедать, а они примутся выдумывать любые предлоги, толковать о пробках и прочем, лишь бы поскорее тронуться в обратный путь. В Ласточкином Гнезде они никогда не задерживались надолго: едва разгрузив вещи, они торопливо бормотали приличные случаю фразы («Приятно вам отдохнуть!», «Смотрите ведите себя хорошо, не расстраивайте бабушку!» и так далее) и сразу уезжали. Бабушкин дом родители терпеть не могли. Иногда мне даже казалось – они его боятся. Несколько раз я слышала, как мама говорила, что от него, мол, у нее мороз по коже – слишком много с ним связано плохих воспоминаний. Папа и вовсе утверждал, что Ласточкино Гнездо проклято, что там водятся привидения и прочая нечисть. «Желаю хорошо провести лето в замке Дракулы! – шептал он, целуя нас на прощание. – Главное, берегитесь летучих мышей-вампиров!»
Но мы с Лекси питали к бабушкиному дому совсем другие чувства. По дороге туда мы обычно играли на заднем сиденье в «Двадцать вопросов» или пытались угадать по номерным знакам, из какого штата приехала та или иная машина, но чем ближе мы подъезжали к Ласточкиному Гнезду, тем зеленее и холмистее становился пейзаж за окном, и мы начинали мечтать о том, как будем ходить в универмаг за леденцами, мороженым и рутбиром, спорили, кто первый искупается в бассейне, встретит ли нас Райан в Гнезде или нам придется садиться на велосипеды и ехать к нему в пекарню.
Когда Диана съехала с шоссе на проселок, я почувствовала мягкий толчок в сердце. То же самое я испытывала и тогда, когда на этом самом месте сворачивала с шоссе папина машина. Этот поворот был как обещание грядущих приключений, звонкого беззаботного лета. Но на этот раз вместо прилива беспричинного счастья я ощутила растущую тяжесть, которая очень скоро провалилась куда-то в желудок и там затаилась.
Из решеток кондиционера дул ледяной арктический ветер, отчего салон «Линкольна» Дианы напоминал холодильник. На приборной панели подрагивала пачка визитных карточек с надписью «Диана Харкнесс. Риелтор».
– Я разговаривала с твоим отцом, – проговорила тетка, включая левый поворотник и притормаживая, чтобы пропустить встречный грузовик. Большие темные очки и несколько мазков тонального крема на скулах не могли скрыть того факта, что она устала и изнервничалась.
После этой реплики мы несколько минут молча ехали по узкой двухполосной дороге, которая вела мимо ферм, пастбищ, лесов и заправочных станций. Наконец Диана продолжила:
– Он обещал прилететь во вторник утром. Я отправлю за ним машину.
Я кивнула. Диану и нашего отца связывали довольно своеобразные отношения. Насколько я знала, они всегда были дружны и до сих пор поддерживали довольно тесный контакт, что, впрочем, не мешало Диане во всеуслышание заявлять – она считает, что Тед не оправдал надежд нашей матери, был скверным мужем и отцом и в конце концов подвел и маму, и Лекси, и меня.
– Спасибо, что ты так быстро решила этот вопрос, – сказала я. «А главное – без моего участия», – добавила я мысленно. – Как там Тед?
Мы почти никогда не называли его папой. Подражая маме, Лекси начала называть его Тедом, как только научилась говорить, а за ней и я тоже стала называть родителей «мама» и «Тед». Возможно, в этом проявилось наше подсознательное стремление дистанцироваться от отца, исключить его из членов семьи, так как на каком-то глубинном уровне мы чувствовали: вряд ли он останется с нами надолго.
– Когда я звонила, он был достаточно трезв, чтобы понять, о чем я ему толкую. Впрочем, не могу обещать, что он останется таковым, когда сойдет с самолета.
Да, как ни печально, но отец был из тех людей, которых не представляешь без бутылки пива в руке. Эту картину я видела изо дня в день с самого раннего детства. Он пил, чтобы проснуться, пил, чтобы заснуть, пил по поводу и без повода. И только на первом курсе университета, на лекциях по психологии, я начала понимать: для Теда алкоголь был лекарством, с помощью которого он пытался лечить сам себя. Несколько позднее я убедилась, что все его поведение полностью соответствовало картине биполярного расстройства средней степени тяжести, хотя официально этот диагноз так и не был ему поставлен. Настроение у него менялось так же быстро, как у Лекси. По временам Тед впадал в угнетенное состояние, которое неожиданно сменялось периодами возбуждения, которые он называл «приступами вдохновения». В такие дни он мог сутками не спать, музицируя, делая бесчисленные наброски карандашом, работая маслом или акварелью. Когда мы были маленькими, эти его приливы энергии нам даже нравились – в таком состоянии Тед мог внезапно (часто – очень поздно) повезти нас в кафе, где мы объедались мороженым, или на каток, или в торговый центр, чтобы посмотреть там два фильма подряд и заодно накупить целую гору кистей, красок, мастихинов. Как-то раз нас занесло в музыкальный магазин, где Тед купил нам по гитаре-укулеле.
В последний раз я видела своего отца чуть больше года назад, когда после смерти бабушки Лекси переезжала в Ласточкино Гнездо. Явно черпая силы в болезни друг друга, он и моя сестра смеялись, и шутили, и рисовали на картонных ящиках с вещами какие-то нелепые картинки, вместотого чтобы просто пронумеровать их. Взятый в аренду пикап для перевозки вещей они грузили как попало, швыряя коробки в кузов, а когда они вывалились обратно на землю, устроили вокруг них какую-то дикую пляску. В конце концов роль бригадира грузчиков пришлось взять на себя мне. Я составила списки вещей и организовала погрузку так, что поместились все коробки и еще осталось место. Не то чтобы я действительно хотела помочь или показать, какая я вся из себя правильная, – на самом деле мне просто хотелось, чтобы переезд поскорее закончился и я смогла вернуться домой. Кипеть от обиды и не показывать этого бывает очень утомительно.
Ради соблюдения приличий мы с отцом каждый месяц перезванивались, задавая друг другу ничего не значащие дежурные вопросы: Как дела? Как работа? Как погода? Что новенького? Мы как будто исполняли какой-то ритуальный танец, старательно держась друг от друга как раз на таком расстоянии, чтобы внешне все выглядело просто и естественно. Никто из нас не испытывал ни малейшего желания погружаться в мир переживаний и проблем другого. Иными словами, установить дистанцию между собой и отцом мне не составило труда, хотя в отношениях с Лекси я так и не смогла этого добиться.
– Нам придется решить кое-какие вопросы, – продолжала тем временем Диана. – Решить, как… как нам поступить. В первую очередь надо определить, чего бы хотела сама Лекси.
– Я знаю, она хотела, чтобы ее кремировали, – сказала я, вспомнив, какой ужас испытывала Лекси, когда три года назад мы поехали выбирать гроб для мамы. «Целую вечность лежать в деревянном ящике?! – воскликнула она, когда мы шли вдоль ряда выставленных для демонстрации образцов. Их крышки были так тщательно отполированы, что в них, как в зеркале, отражались наши лица. – Нет, только не это! Благодарю покорно!»
Воспоминание заставило меня вздрогнуть. Диана истолковала это движение по-своему и, протянув руку, подрегулировала кондиционер.
– Хорошо, пусть будет кремация, – согласилась она. – Бабушку тоже кремировали, а прах закопали в Ласточкином Гнезде, среди роз.
– Я думаю, прах можно развеять над озером Уилмор, – сказала я, вспоминая те летние деньки, когда мы купались там в детстве. По сравнению с ледяной водой бабушкиного бассейна озеро казалось теплым как молоко, и мы, бывало, целыми днями курсировали между этими двумя водоемами. Озеро находилось с другой стороны Бранденбурга, на велосипеде до него можно было добраться меньше чем за пятнадцать минут. На его берегах стояли летние домики и небольшие дачи, там же находился и большой общественный пляж, усыпанный крупным желтым песком, а рядом со спасательной вышкой стояло кафе, где можно было купить очень вкусную жареную рыбу и моллюсков во фритюре. Нередко с нами ездил на озеро и Райан. На багажнике своего велосипеда он привозил целую корзину свежайших рулетов, булочек и сдобного печенья, испеченных его матерью. Мать Райана звали Терри, а отца – Рэнди. Они владели пекарней «Голубая цапля», снабжая выпечкой и свежим хлебом половину города. Терри занималась непосредственно производством, а Рэнди вел бухгалтерию, нанимал работников, заказывал у поставщиков сахар, муку, масло, сухофрукты и прочее.
Изредка мы с Лекси брали с собой на озеро наш желто-голубой надувной матрас. Лекси называла его «Титаник-2». Сидя на нем с самодельным веслом в руках, я сопровождала сестру во время ее заплывов через все озеро на случай, если она устанет, но этого никогда не случалось. Что касалось меня, то я даже не пыталась плавать вместе с сестрой на противоположный берег; я знала, что мне не хватает ни техники, ни выносливости, чтобы сравняться с ней. Даже если бы я старалась изо всех сил, за Лекси мне было никак не угнаться.
Во время этих заплывов сестра никогда со мной не разговаривала и никак не показывала, что помнит о моем присутствии. Лекси хотелось остаться со стихией один на один, все остальное было просто досадной помехой.
Пожалуй, в те наши летние каникулы в Бранденбурге и зародилась любовь Лекси к плаванию. Оно успокаивало ее разум, затмевало собой все остальное. Озеро предназначалось у нее для дальних заплывов, в бабушкином бассейне она совершенствовала технику плавания, нарезая вдоль бортика круг за кругом. Беспокойная и нервная на суше, в воде моя сестра становилась быстрой, грациозной и безмятежной.