Равновесие Парето Бурмистров Денис

1

Почему-то у меня всегда сложно получается находить общий язык с военными. И не имеет значения наличие и количество звёзд, лычек, род войск, телосложение – меня не покидает ощущение того, что они смотрят на меня несколько высокомерно и пренебрежительно, как бы оценивая. Возможно, на самом деле это и не так. Скорее всего, проблему я сам себе и надумал. Но поделать с этим я ничего не могу.

– Добрый день, – промямлил я. – Это вы Шишов?

Не поймите меня неправильно – я служил в армии, в этом плане у меня нет комплексов. Но, положа руку на сердце, свой годичный срок в штабе дивизии я и службой-то назвать не могу. Призвался я после университета, как и сотни моих товарищей-студентов, типичный «пиджак», инженер. Отцовские связи помогли попасть в хорошую часть, недалеко от дома. Оружие держал лишь на принятии Присяги, да и то муляж. Рисовал стенгазеты, печатал учебные планы офицерам. Штабная крыса, чего уж там. Конечно, были и свои трудности, но от общеизвестной солдатской романтики Бог миловал. Меня и били-то всего однажды. Впрочем, били тоже слишком громкое слово – один раз ударили в лицо, разбив нос. Как-то при штатном переезде из кабинета в кабинет пропал компьютер, обвинили меня. Грозили дисбатом и карами неземными, нависая тяжёлыми погонами. Возмущённый обвинением, я внутренне негодовал, готовый взорваться. И позволил себе перебить зампотыла, который рассказывал собравшимся офицерам план моего коварного преступления. Зампотыл только сверкнул глазами – и двинул мне в нос.

Смешно говорить – я чуть не расплакался тогда от такой несправедливости. Хотел даже сбежать, угрюмо муссируя обиду у себя в каморке под лестницей. Не сбежал. И не расплакался. Лишь до конца жизни невзлюбил всех штабистов.

А компьютер нашли. В суете его убрали в бытовку, завалив сверху архивной документацией. Кто это сделал – так и осталось тайной.

Так что, пусть и отслужив срочную, не чувствовал я себя защитником Родины. Потому-то и испытывал внутренний стыд и смущение перед кадровыми военными. Особенно перед воевавшими. В большей мере перед воевавшими.

Пилот старенького вертолёта МИ-2, к которому я сейчас обращался, явно был отставным военным лётчиком. И, по-моему, успел на своём веку где-то поучаствовать.

– Я Шишов, – отозвался хриплым голосом и повернулся ко мне худой, низкого роста человек в синем, с пятнами масла на комбинезоне, в мятой пилотке без кокарды. Острое, с резкими чертами лицо, бледно-голубые глаза, с безразличием взирающие на меня. Ну вот, опять…

– Извините. – Я буквально ощутил, как непроизвольно ломается голос. Я кашлянул в кулак, отведя глаза вниз. Так стало легче.

– Извините, мне сказали, что это вертолёт в Славинск. Вот. – Я протянул аккуратно сложенный листок с плохо читаемым машинописным текстом. Под рядами символов и цифр стояла яркая на этом блёклом фоне круглая печать и подпись какого-то чиновника аэропорта. – Сказали отдать вам.

Пилот Шишов молча взял у меня этот своеобразный билет, не глядя запихал в карман.

– Чего вас сегодня в Славинск понесло? – довольно грубо поинтересовался он. – Я по графику два раза в неделю летаю. Пришли бы послезавтра.

– Я оплатил…

– Да вижу, что оплатил, – как-то совсем уж бесцеремонно лётчик перешёл на «ты», закуривая вонючую папиросу из разлохмаченной красной пачки. – Погуляй минут пятнадцать, кофе попей, что ли. Мне в диспетчерскую надо, сводку посмотреть. Будь здесь, – вертолётчик посмотрел на часы, – в половину.

Я тоже посмотрел на часы. Совет лётчика про пятнадцать минут не совсем стыковался с просьбой прийти к половине – время было без трёх минут четыре по полудню. Но спорить я не стал. Поправил большую спортивную сумку и потопал в сторону двухэтажного здания аэропорта.

В полупустом зале ожидания пахло плохим кофе и пирожками. Висящий на опасно накренившемся кронштейне телевизор неразборчиво бурчал, демонстрируя абсолютно скучный видеоряд про дачные будни какого-то малознакомого мне артиста. Я прошёл между рядами деревянных лавок с грязными, потёртыми спинками, сел с краю, ближе к окну. Напротив меня дремала старушка с зелёным рюкзаком-«сидором» на коленях, по другую сторону лавки, спиной ко мне, шелестел газетой морщинистый дед в кепке. Я окинул взглядом маленький зал, но, не найдя ничего достойного своего внимания, уставился сквозь пыльное стекло на взлётное поле.

Сюда меня привёз маршрутный автобус из районного центра. Гремящая, пахнущая резиной и соляркой конструкция с ручным турникетом на входе, поистине раритет из моего детства. Пассажиров было не много, причём большая часть, выехавшая из города, вышла на полпути, возле поворотов на сёла и деревни. До конечного пункта доехало человек семь, не считая меня. Из них, опять же если судить по деловитости и целеустремлённости, двое или трое являлись работниками этого же аэропорта. Да и сам аэропорт оказался совсем не таким, каким я его себе представлял. Привыкший к шумной суете больших городов, я думал, что увижу нечто знакомое, с автоматическими дверями, огромными перекидными табло, рамками охраны, большими аэробусами и многими – многими людьми, снующими в погоне за ускользающим временем.

Теперь же, сидя на жёсткой лавке и оглядываясь по сторонам, я понял, что попал не в аэропорт. Я попал на аэродром, используемый под нужды аэропорта. Используемый не от хорошей жизни, просто в большинство мест этого края кроме как по воздуху добраться не представлялось возможным.

Собственно, для этого я здесь и появился.

Не зная, чем себя занять, я в который уже раз проверил сеть сотового телефона. К моему сожалению, но уже привычно изображение наличия связи не появилось. Убрал телефон, вздохнув. Из внутреннего кармана пальто извлёк сложенный вдвое конверт, достал прямоугольный листок с отпечатанным на машинке текстом. Без интереса пробежал глазами по строчкам.

«Уважаемый Ермаков Игорь Витальевич. Настоятельно прошу Вас связаться… Вам необходимо прибыть в г. Славинск… Вступить во владение дарственной… квартира, принадлежавшая ранее Краснову Денису Семёновичу… присутствие лично… Нотариус Савохин А. Ю.».

Прочитанные уже, наверное, в десятый раз, строки так и не складывались для меня в логичную и объяснимую картину. Какая-то ирреальность происходящего, некое сомнение в правильности понимания маячили за этим письмом. Скажите, с чего бы старому армейскому сослуживцу, имя которого уже забыто за давностью лет, завещать вам квартиру, пусть даже на краю страны?

Вот и я не мог взять в толк, с какой стати это произошло.

Ожил громкоговоритель. Сначала в зал ворвались треск и шум из больших динамиков под потолком, потом искажённый женский голос, обесцвеченный скукой, произнёс:

– Пассажиров, летящих до Лазурной Косы, просят пройти на взлётную полосу. Повторяю…

В воздухе раздался общий выдох, несколько человек поднялись со своих мест и потянулись к двойным стеклянным дверям, ведущим на бетонные плиты взлётного поля. Спустя время эти же люди, навьюченные большими рюкзаками, клетчатыми сумками, тянущие за собой тележки и детей, прошли мимо меня по ту сторону большого стёкла и направились к стоящему на краю поля жёлтому самолёту-«кукурузнику» с заботливо поставленной лесенкой у люка.

Помимо этого самолёта в пределах моего поля зрения были видны два вертолёта, большой, цвета хаки, потёртый, и маленький, новенький, пёстро покрашенный, ряд ангаров на границе с лесом, полосатая метеовышка и два флагштока без флагов. А совсем вдалеке, где-то на горизонте, за лесом, виднелся излом гор. Вот туда-то мне и нужно было. В славный город Славинск.

Я посмотрел на часы и решил, что пора бы уже и мне идти. А то, глядишь, пилот Шишов ещё куда-нибудь сгинет на своём винтокрылом чудовище, забыв обо мне. Думаю, с него станется.

В который уже раз за сегодня я пересёк зал и вышел на взлётное поле, поморщившись из-за неприятно громких звуков снаружи. Жёлтый «кукурузник» уже выруливал на уходящую вдаль взлётную полосу, поросшую жухлой травой. Низкое осеннее солнце подсвечивало редкие облака, тени от которых лениво плыли по бетонке. Мимо меня промчался автозаправщик с бордовой цистерной, следом прошли два молчаливых ремонтника. Ветер с их стороны принёс душный запах горячего машинного масла и керосина.

Лётчик оказался на месте. Он деловито забрасывал через распахнутый люк внутрь вертолёта картонные коробки, сложенные аккуратной стопкой на деревянном поддоне подле него. Моё приближение он отметил угрюмым косым взглядом, но работу не прервал.

– Пришёл? – задал риторический вопрос пилот Шишов. – Сейчас загрузимся и полетим. Покури пока.

– Да я не курю. – Тон почему-то вышел каким-то извиняющимся, словно моё негативное отношение к табакокурению было чем-то постыдным. Я в очередной раз мысленно обругал себя.

– Чего ты в Славинске-то забыл? Родственники? – вдруг поинтересовался лётчик.

– Да дела у меня там.

– Дела? – скептически ухмыльнулся Шишов, швырнул очередную коробку в недра вертолёта. Там загрохотало, перекатываясь и сваливаясь. – Какие там могут быть дела? И с кем? Или ты один из этих?

– Из каких этих? – не понял я.

– Из тех, которые. – Лётчик хрипло хохотнул. – Ладно, проехали.

Он вдруг крякнул, видимо, не ожидая веса очередной посылки, согнувшись в пояснице, дотащил её до люка.

– Дела у него, – сам себе пробубнил Шишов. – Все оттуда, а эти туда. Чёрт-те что…

Он что-то ещё пробурчал, неразличимое в хриплом ворчании, опять закурил, зажав мятую папиросу между жёлтыми зубами. Я скромно отошёл в сторону.

На коробках чёрным маркером жирно написано «Дробня». Если мне не изменяет память, посёлок Дробня не совсем по пути в Славинск. Я могу, конечно, и ошибаться, но перед поездкой пришлось довольно подробно изучать карту района в поисках дорог и маршрутов. Местность, куда я приехал, оказалась на удивление дикой и малоосвоенной, между населёнными пунктами пролегали километры целины, лесов или сопок. И без того пересечённый ландшафт то и дело прорезали скальные гряды и овраги. В таких условиях проложить автомобильные трассы оказалось делом практически невыполнимым, поэтому эволюция дорог дальше бетонных настилов не ушла. Думаю, не погрешу против истины, если предположу, что за пределами районного центра дороги и вовсе превращаются в утрамбованные глиняные тракты, местами посыпанные щебнем.

Более того, неожиданностью для меня стало то, что, как оказалось, в Славинск дорог и вовсе нет. Сам город расположен в глубине горного кольца, прямо в центре природного кратера, в сжатой каменными стенами долине. Честно говоря, мне даже немного не по себе стало, когда я представил жизнь в таком месте. Страшно ведь, когда хочешь уехать, а не можешь.

Вертолётчик закончил погрузку, гулко похлопал себя по рукам и ногам, отряхиваясь. Закурил, задумчиво склонив голову и уставившись в одну точку.

– В Дробню повезёте? Далековато, – решил блеснуть познаниями я. Отчего-то хотелось наладить отношения с этим угрюмым пилотом. Так хочется найти общий язык с проводником в поезде, чтобы ехать чуть удобнее, на чистом белье и получать немного больше сахара для чая. Кто-то внутри меня презрительно фыркнул.

Шишов поднял свои холодные глаза на меня, потом бросил взгляд в зияющий провал люка.

– Да, в Дробню, – даже с каким-то вызовом вдруг ответил он. – Машина назад почти порожняком идёт, чего зря горючку палить. Почта, медикаменты, крупы там.

Он повернулся спиной, пошёл в сторону кабины. Бросил из-за плеча:

– Садись. Взлетаем.

Уже залезая по ребристой лесенке в салон вертолёта, я думал о том, что такой резкий ответ меня несколько покоробил. А потом вдруг, к своему стыду, сообразил – пилот подумал, что я против его полёта в Дробню. Я же внеурочно лечу, вне стандартного плана полётов. Так сказать, частным рейсом. А пилот решил заодно и подхалтурить, на обратном пути залететь в соседний посёлок и отвести туда груз. Может, забрать кого из ждущих своего дня пассажиров. Естественно, такие полёты не были в штатном расписании и считались не совсем законными – весь заработок шёл напрямую пилоту, минуя кассу аэропорта. И, видимо, Шишов подумал, что я своим вопросом даю понять, что мне о его афере стало известно, что я могу и сдать его, если что не так.

Так мне стало неловко от этих мыслей, так возмутительно. Захотелось сейчас же пройти в кабину пилота и сказать, что я ничего такого в виду не имел. Но тут один из рабочих оттащил снаружи лестницу, люк с лёгким хлопком закрылся. Где-то над головой заработали турбины, разгоняя винты.

– Сядь и пристегнись, – крикнул сквозь открытую дверь внутреннего отсека лётчик. Он был уже в большом, дутом шлеме с поднятым светофильтром. Руки его ловко летали над пультом, щёлкая тумблерами.

Я устроился в одном из дюжины пассажирских кресел, попарно расположенных вдоль бортов грузового отсека, поставил сумку в проходе, возле нагромождения коробок. Отметил, что в вертолёте почему-то пахнет сеном.

Пол под ногами качнулся, я поскорее пристегнулся ремнями безопасности. Сквозь толстое стекло пыльного иллюминатора было видно, как уходит вниз похожая на серое, выцветшее лоскутное одеяло бетонка взлётного поля, как уменьшается здание аэропорта, как горизонт накатывает перспективой, раздвигаясь в разные стороны.

Я откинулся на спинку кресла и попытался задремать, стараясь не обращать внимания на клёкот мотора над головой. Перелёт должен занять больше полутора часов, а заняться чем-то ещё не представлялось возможным. Да и сон, сдаётся мне, не такое уж и плохое времяпровождение. Всё лучше, чем грузить коробки.

Почему-то эта мысль заставила меня улыбнуться. А ещё через пару минут я выпал из реальности, погрузившись в чёрный омут небытия.

Очищенная картошка с глухим стуком ударилась о поверхность чугунной раковины и скатилась к дюжине себе подобных, сгрудившихся у сливного отверстия. Я протянул руку и взял из полиэтиленового пакета очередную жертву, покрупнее.

Время на часах давно перевалило за полночь. Самое время немного подкрепиться. Сегодня на ночном столе у нас жареная картошка, чай, батон и банка сгущёнки. Причём картошка, жаренная не на вонючем комбижире, как обычно, а на настоящем, цивильном сливочном масле. Вкуснятина.

Дедушка-хлеборез попросил достать ему офицерскую шинель. То ли увольняться он в ней собрался, то ли обложку дембельского альбома обтянуть, не знаю. Он не сказал, я не спросил. Как бы там ни было, хлеборез попросил помочь, а хлеборезам и каптёрам в армии отказывают только полные кретины.

Озадачился я не один, а со своим товарищем, который тоже служил при штабе. Такой же «пиджак», как и я, окончивший совсем уж бесполезный в армии факультет филологии. Звали его Денис Краснов, и был он переведён из другой части как хороший специалист по компьютерам и диковинному для тогдашнего поколения военных Интернету. Говорят, что Денисом нашего командира части отблагодарил другой командир части, находящейся по соседству, за какую-то услугу. Вроде наш команча ему безвозмездно машину с песком отдал и ещё солдат нагнал на разгрузку. К слову, за нашим Батей водились иногда такие шаги невиданной щедрости, но чрезвычайно редко и бессистемно. А этого полковника из соседней части понять тоже можно – ему проще отдать нужного, но не последнего специалиста из личного состава штаба, чем придумывать адекватный подарок, о котором, естественно, напомнят и потребуют дарить в самый неудобный момент. Так, скорым переводом, к нам в часть попал «откупной» ефрейтор Краснов Денис Семёнович, высокий и худой парень с круглыми очками на строгом лице.

Подружились мы быстро. Началось всё с обычного трёпа в курилке, куда я забрёл в поисках начштабовской зажигалки, потом вместе целую ночь корпели над чертежом чьего-то гаража, потом Денис меня пригласил по Интернету полазить в отсутствии офицеров. Мне импонировала его постоянная серьёзность и деловитость, его вдумчивый подход к любому делу. Мне кажется, он даже цветы в кабинетах поливал как-то сосредоточенно, с самоотдачей. Краснов был из тех людей, которые ничего зря не говорят, а уж если и берутся за что-то, то только если процент успеха никак не ниже 99,9 процентов. При всём при этом у него были очень тонкое чувство юмора и здоровая доля самоиронии. И ещё один немаловажный факт – в армию он пошёл сам, сразу после института.

Нужную шинель мы нашли быстро. Служа при штабе и имея необходимый запас хороших отношений с некоторыми офицерами, подкреплённый мелкими услугами и солдатской смекалкой, при желании можно достать не только шинель, но и кое-что поинтереснее. Тем более что обмундирование практически без проблем можно купить или выменять у прапорщиков, исконных хранителей армейских складов. Единственным прапорщиком, к которому мы пока не нашли подход, был начальник продовольственного склада. Как мы подозревали, он торговал пайками на сторону и с солдатами не связывался во избежание лишних ушей и глаз, которые могут испортить маленький бизнес. Именно поэтому с продуктами у нас было не то чтобы туго, но не так, как хотелось бы.

И тут такая удача! Найти общий язык с хлеборезом, да ещё и который на полтора года старше тебя по призыву, то есть фактически обзавестись могущественным покровителем минимум на полгода. А там мы уже и сами подрастём, лычками обзаведёмся.

Шинель принесли в столовую. Раздутый полиэтиленовый пакет перекочевал в руки хлебореза, а оттуда – в угол, к пустым коробкам из-под консервов.

– На-те вот, поточите натощак. – Дедушка кивнул на пыльный солдатский вещмешок, стоящий возле двери. На том мы и разошлись, каждый довольный исходом дела.

Так мы оказались облагодетельствованы внеплановым ужином, готовкой которого сейчас и занимались, предусмотрительно запершись в бытовке под лестницей, где густой полумрак разгоняла лишь небольшая настольная лампа.

Очередная картошка булькнула в раковине. Я отложил нож и потянулся, разминая поясницу. Крякнул от удовольствия. Денис поднял на меня глаза, ухмыльнулся.

– Уф, аж спину ломит. Много там ещё? – спросил я его.

Денис тыльной стороной ладони поправил очки, растопырив чёрные от грязи пальцы.

– Около пяти штук ещё. Что, уже устал?

– Да не то чтобы устал, – покачал я головой. – Не люблю монотонную работу. Усидчивости не хватает. Да ещё картошка гнилая наполовину, выковыривать глазки надоело.

– Ты же инженер по профессии. Как же ты схемы чертил, расчёты делал? У меня знакомый на техническом учился, так он спины не разгибая учился. Или ты платил за проекты?

– Бывало, – не стал врать я. – Бывало, и платил. Сам понимаешь – студенческие годы, женские общежития, портвейн в подворотне. Ах да, совсем забыл! Ты же у нас идейный!

– Нечего подтрунивать, – улыбнулся Денис. – Просто я не понимаю, как можно отдать пять лет своей жизни на то, что тебе ненужно и неинтересно.

– А тебе что, эта твоя филология нужна шибко?

– Нужна, – утвердительно кивнул Краснов. – У меня в городе, в школах, преподавать некому. Детишки на каком-то наречии мата с феней болтают, даже я не понимаю уже. А у них альтернативы нет. Они иного не знают. Вот и растёт бескультурье.

– Это ты русским языком и литературой будешь наш генофонд править?

– Вроде того. – Денис вновь поправил очки и принялся за следующую картошку. Его тонкие пальцы точными, выверенными движениями двигались по плоду, нож снимал тонкую, длинную кожуру, словно станок стружку.

– Генофонд другим надо править, – хохотнул я. – И не языком с литературой.

– Тебе бы всё только поржать, – беззлобно откликнулся товарищ.

– Постой-ка, – спохватился я. – Как так у вас преподавать некому? Ты же вроде из большого города? У вас там институтов штук пять, поди. Куда же все выпускники деваются?

– Ты перепутал или забыл, – покачал стриженой головой Денис, – учился-то я в областном центре, но живу на периферии. В маленьком провинциальном городке.

– В каком?

– Ты вряд ли слышал. Славинск называется. Небольшой шахтёрский город. Это туда, к Уралу ближе.

– Что добываете? Золото?

– Руду. Найдут золото – будем золото добывать.

– Так а что ты не останешься в областном центре? – удивился я. – Я, конечно, понимаю, идея улучшения мира и всё такое, но перспектив-то никаких.

– Если понимаешь, чего тогда спрашиваешь? Там люди совсем другие, друг за друга горой. Хорошие, добрые люди. Не как в больших городах. Попадаются, конечно, и всякие, но… – с жаром вдруг заговорил Денис. – Но в основном хорошие. И дети не виноваты, что их родители работают постоянно. Шахта – это даже не завод. Там так уматываешься, что иной раз поесть сил нет. Я на отца насмотрелся за двадцать лет. Потому нельзя подрастающее поколение бросать, пропадут же. Или сопьются…

– А с твоим учением не сопьются? – едко вставил я.

– Может, и сопьются, – буркнул товарищ. – А может, и нет.

Он обиженно засопел и замолчал. Почему-то мне показалось, что я задел что-то личное. Что-то не очень приятное. Нужно было срочно сменить тему.

– Слушай, – протянул я, – тут слышал такую историю! Ты про шахты сказал, так я сразу вспомнил. Мне Кирилл, из роты охраны, рассказывал. Короче, из автобата паренёк один сбежал. Ну, ты должен помнить, Батя тут командира ихнего дрючил.

– Их, а не ихнего – автоматически поправил меня Денис. Но глаза поднял, блеснув стёклами очков в свете настольной лампы.

– Да без разницы, – махнул я на него рукой нетерпеливо. – Ну, помнишь – нет? Его несколько дней искали. Так вот, часть комендачей в лес ушла, а другая часть пошла прочёсывать Заброшенный Квартал.

– Какой квартал? – не понял Денис.

– Ах, ты же не знаешь, тебя перевели недавно. В общем, несколько лет назад надумало начальство нашего военного городка построить ещё один жилой квартал. Место выбрали удобное, дорога рядом, до казарм недалеко. Нагнали техники, наняли рабочих. Отстроили несколько домов, причём довольно быстро. Только начали отделкой заниматься, как из соседней секретной части депеша пришла. И оказалось, что этот квартал раз в два месяца попадает аккурат под излучение какого-то там гигантского локатора, который за спутниками следит. Локатор этот стоит в лесу, в нескольких километрах отсюда, и своей тарелкой крутит, посылая импульсы. Слухи ходили, что там у всех солдат после дембеля волосы выпадают и с женщинами любиться не выходит.

– Ерунда какая-то, – неодобрительно проворчал Краснов.

– Ничего не ерунда! Мне Котлов рассказывал.

– Это какой Котлов? Лейтенант с караула?

– Да.

– Слушай его больше, он тебе ещё и не такого намелит, – хмыкнул Денис. – Известный пустозвон.

– Да что ему врать-то? Ты на крыше казармы нашей был? А я был, – меня как-то даже задело такое неверие товарища, – и собственными глазами этот Заброшенный Квартал видел. Ужас. Как после атомной войны. Стоят пятиэтажки, обветренные, мрачные. Сквозь этажи солнечные лучи пробиваются. А вокруг лес. И никто там не живёт.

– Просто деньги закончились на строительство. Или разворовали, – скептически заметил мой товарищ. – И никаких тебе секретных локаторов.

– Тьфу на тебя, – вздохнул я, – нет в тебе романтики, Денис. А вроде идеалист.

– Я реалист.

– Так мне рассказывать дальше?

– Рассказывай, – кивнул Краснов, пряча улыбку, – всё равно ждать, пока плитка нагреется. Да и интересно мне, честное слово.

– Ну, так вот, – приободрился я, – вернёмся к нашему дезертиру. Отрядили в этот Квартал несколько человек с автоматами с приказом прочесать там всё. А дело уже к ночи было, впотьмах всё происходило. У комендачей фонарик один на троих, потому искали не особенно усердствуя, ибо сломать себе шею о строительный мусор никому не хотелось.

И вдруг крик услышали с окраины построек. Страшный такой крик, с надрывом. Будто бы и человеческий, но уж больно душераздирающий. Побежали на звук, который почти сразу оборвался. Прибежали и увидели большую такую трубу, широкую, машина проедет, которая под пологим углом куда-то под землю уходила. Решили проверить. Долго мялись, кому идти, – очень уж темно в трубе. Наконец, снарядили группу из пятерых, вручили им фонари. Те автоматы с предохранителя сняли и начали спуск.

Шли долго, минут двадцать. Даже входа уже не видно стало. А труба всё тянется и тянется, глубоко под землю. По дну ручеёк какой-то, ветки, прелые листья. Стены исчерчены чем-то острым, длинными бороздами. И, может, нервы сдали, может, решили, что нет смысла дальше идти, – решили вернуться. И тут кто-то посвятил напоследок вдаль, дальше по трубе. А там – сапог солдатский валяется! Пустой! Голенище в крови испачкано, разорвано вдоль!

Назад комендачи неслись, как на крыльях, даже не помнят, как к своим прибежали. Выскочили бледные, глаза шальные, руки трясутся. Закурили нервно. Оставшиеся снаружи к ним с расспросами кинулись, но те лишь после сигарет рассказали, что видели.

На следующий день искали уже в другом месте, на вокзале. Про туннель этот, про трубу рассказали ротному, да тот лишь посмеялся. А дезертира того так и не нашли.

Я замолчал, выжидающе смотря на Краснова.

– Мда, – улыбнулся Денис, – небылица в лицах. Взрослые люди ведь, в армии служите. И всё туда же – страшилками друг друга на ночь пугаете.

– Да почему страшилками? – опять взвился я. – Не нашли парня до сих пор. Факт?

– Факт, – кивнул Денис, – да только это не значит, что его кто-то там в трубу утащил. Да и не могли они около получаса спускаться под землю, если, конечно, не черепашьими шагами шли. Ты хочешь сказать, они прошагали минимум три километра? А с учётом того, что речь идёт явно о трубе ливневого слива в недостроенном квартале, то там максимум пять-шесть секций. А это метров двадцать от силы.

– А сапог? – выдвинул я последний аргумент.

– Они что, эксперты-криминалисты, чтобы в темноте отличить грязь от крови? – усмехнулся непререкаемый Краснов. – Какой-нибудь строитель сапог порвал да и закинул его в трубу, от глаз подальше.

– Всё с тобой понятно, – махнул я рукой. – Сейчас ты скажешь, что кричала какая-нибудь выпь, а комендачи вместо того, чтобы заниматься поисками, пили на бетонных плитах самогон.

– Вполне может быть, – довольно оскалился Денис.

– Хорошо, – я примиряюще кивнул, – пусть так. Но вот скажи, что, у шахтёров нет таких страшилок? Что, они ни с чем необъяснимым не сталкивались под землёй? Ведь, согласись, там могут жить какие-нибудь существа, о которых мы ничего не знаем? Злобные, голодные, страшные?

– Злобные, голодные и страшные живут, – не переставая улыбаться, ответил Денис, – их и называют шахтёрами. Они отбойниками намашутся за смену и становятся страшными от угольной пыли, злобными от усталости и жутко голодными. Непознанные подземные существа.

– Денис, ну, я серьёзно!

– И я серьёзно. Гарик, ты пойми – конечно, присутствуют свои легенды и сказания и у тех, кто работает под землёй. Профессиональный фольклор. Там и про Хозяйку Горы, и про Мёртвого Шахтёра, и про Двойников-Доппельгангеров…

– Про кого?

– Доппельгангеров. Двойников людей. Оборачиваются кем-то знакомым и уводят за собой в шахты.

– Оборотни?

– Не совсем, но похоже. Не перебивай! – Денис погрозил пальцем. – Так вот, все эти истории, бесспорно, имеют место быть и некоторые даже случались с кем-то из рабочих.

– Ну вот! – не удержался я от победного возгласа.

– Ничего не «вот», – осадил меня товарищ, – это не больше, чем байки для новичков. Все понимают, что звуки из глубин шахты – это отголоски подводных вод или эхо, многократно отражённое. Что если дрогнула стена – это либо порода поехала, либо в соседнем коридоре обвал. Что если в полумраке видится чёрт-те что – значит, пора уходить, недостаток кислорода. Всему есть своё объяснение, Гарик, и на всё есть свои причины. И верить в мистику шахтёрам просто нельзя, потому что неверно истолкованный момент может стоить жизни. И смерть настигнет не от клыков подземной нечисти, а от банально рухнувшей на голову сваи. Шахтёры страшилки не придумывают, Гарик, потому как и без них страшно.

– Понятно всё, – сдался я, – с вами всё ясно. Тебе, наверное, и сказок в детстве не читали, обходились какими-нибудь инструкциями и предписаниями.

Я встал, хлопнул Дениса по плечу.

– Ладно, потомок брутальных работников горной промышленности, давай картошку жарить. Доставай масло.

2

Вертолёт тряхнуло, он мелко завибрировал, затрясся всем корпусом. Я ударился головой о стенку и проснулся, недовольно щурясь на дежурные лампы.

В отсеке стоял тарахтящий гул, где-то рядом отчётливо свистел в невидимой дыре ветер. Я подался вперёд, ощущая стягивающиеся на животе ремни безопасности, и посмотрел в иллюминатор. За толстым пыльным стеклом меня ждала белёсая пелена облаков, проплывающая мимо рваными сгустками. Тщетно силясь разглядеть в прорехах этого молока землю, я бросил это занятие уже через пару минут и разочарованно вздохнул. Мне так хотелось увидеть Славинск с воздуха. Ещё на взлётном поле, коротая время на скамейке в аэропорту, я представлял себе этот город, в который нет дорог. Воображение рисовало сверкающие небоскрёбы, вырастающие из центра каменной чаши гор, чьи острые пики покрыты снежными шапками. Естественно, я понимал, что вряд ли в Славинске есть хотя бы пара небоскрёбов. И уж конечно, не могут они вздыматься над каменными стенами, похожими на киношные высоты. Но именно потому и хотел увидеть город с высоты птичьего полёта, сравнить впечатления и ожидания.

Увы, похоже, сегодня моим желаниям не суждено сбыться.

Я с чувством досады оторвался от «слепого» иллюминатора, перевёл взгляд вперёд. Там, в подсвеченном огнями приборной панели кресле, сидел пилот Шишов. Он качал ногой в такт какому-то ритму, и я готов был поспорить, что в наушниках шлема у него играет музыка. Интересно, какая? Думаю, шансон или что-то военно-патриотическое. Я на миг представил себе угрюмого лётчика в филармонии. Вот он, жуя сигарету, опаздывает после третьего звонка. Протискивается в своём замасленном комбинезоне между рядами, наступая сидящим на ноги, вполголоса ругается. Садится, безапелляционно грохая откидным стулом. А потом фантазия моя и вовсе отпустила поводья – эстет Шишов достаёт бутылку водки и, невзирая на играющий оркестр и возмущённые шиканья соседей, начинает пить из горла, хрюкая и давясь. После чего закидывает ноги в тяжёлых ботинках на спинку впереди стоящего стула и засыпает, с присвистом храпя.

Я хихикнул, представив себе это. Почувствовал, как настроение немного улучшилось. Заёрзал в кресле, устраиваясь поудобнее.

И тут вертолёт ухнул вниз, словно провалился в яму. Взревело где-то над головой, меня вжало в кресло. Машина, опасно накренившись, рванул вверх и вперёд. До моих ушей донёсся глухой рокот, краем глаза я заметил, как в соседнем иллюминаторе промелькнуло и пропало что-то огромное, грязно-зелёного цвета. Мигнул красный огонёк. Рокот достиг максимальной силы, заглушая наши турбины. И вдруг стал понемногу утихать, удаляться. Стало слышно, как в кабине отчаянно матерится Шишов, неистово топая ногой.

Смахнув холодный пот со лба, я, наконец, заметил, что не дышу. С шумом вдохнул воздух, слушая стук сердца в висках. По спине пробежали неприятные мурашки, заболели сжатые челюсти. Такая она, плата за испуг.

Я не выдержал, кричу Шишову:

– Что… – Голос сорвался. – Что это было?!

И к моему удивлению пилот услышал, повернулся, открывая серое, перекошенное от злобы лицо.

– Иди сюда! – Махнул рукой.

Я мгновение помедлил, раздумывая над целесообразностью освобождаться от ремней безопасности. Потом всё же высвободился и, придерживаясь за тянущийся под потолком страховочный леер, побрёл к кабине пилота.

Кресло второго пилота оказалось жёстким и холодным. Ноги упёрлись в близкую приборную панель, больно стукнулся о поднятый подлокотник плечом.

– Мудаки! Планеристы, мать их! – Шишов стукнул себя по шлему. – Чтоб им винты погнуло, уродам!

Он ещё пару раз топнул ногой и затих, гневно сопя носом. Я даже пожалел, что пришёл к нему, – а то как он меня обвинит в случившимся? Тут уж будет не до логики. Потому я посчитал за хороший тон промолчать, разглядывая приборы со стёршимися надписями на железных пластинках.

– Спасатели, будь они не ладны, – угрюмо пророкотал пилот, закуривая. Затянулся, выдохнул в сторону стекла клуб дыма и, к моему удивлению, протянул пачку мятых папирос мне. Я отказался.

– Мудаки, – повторил Шишов, одной рукой удерживая ручку управления, а во второй убирая пачку в карман. – Летают, словно они одни в небе.

– А что, у вас диспетчеров нет? Которые за небом наблюдают? – поинтересовался я, вспоминая фильмы про лётчиков.

Шишов посмотрел на меня как на идиота, ответил:

– Какие диспетчеры? За каким небом? Тут на сотни километров, кроме геологов да лесников, никого нет. К слову, и меня не должно было быть, если бы не твои внеплановые заявки.

– Но мне…

– Забей, – отмахнулся пилот, продолжил уже спокойнее, – у них график наших полётов есть, они по нему ориентируются. По приборам тут сложно, какие-то магнитные аномалии под горами. Говорят, залежи железа обширные. Летаем, как кутята слепые.

– А что за спасатели? – спросил я. Шишов покосился на меня недоверчиво.

– Ты что, новости не смотришь?

– Ну почему ж, смотрю…

– Хребет Полякова, – перебил пилот, – один из самых сложных горных маршрутов в нашем районе. Месяц назад пропала группа туристов. Нашли лишь пустую палатку и лежащие на своих местах вещи. Не слышал?

– Нет, – честно признался я.

Вообще-то я довольно редко смотрю новости. Ну не интересует меня происходящее в мире. Если слышу от знакомых что-то интересное, то ищу в Интернете, а вот старенький телевизор в моей квартире включается только на Новый Год. Тем паче, мало интересен мне туризм, особенно любительский, гитарно-костровый и комарино-палаточный. Туризм в моём понимании как-то неотделим от Европы, музеев и утреннего кофе в гостинице.

– Сначала из райцентра следопытов нагнали, да без толку, – продолжал просвещать пилот. – Потом какие-то специалисты из столицы приехали. Тот же результат. Теперь вот армейские спасатели ищут. На вертолёте пару раз в неделю прилетают и шастают по горам.

– Военные? – недоверчиво спросил я. – После того как две гражданские группы ничего не обнаружили, армейцы начали искать? Уж если специалисты прилетали из столицы, да и те…

– Много ты понимаешь в военных, – как-то даже немного обиделся Шишов. – Ищут, значит, так надо.

Он замолчал, потом, не поворачивая головы, произнёс:

– Ты иди, в своё кресло сядь. Подлетаем.

Уже уходя из кабины, я успел увидеть, как среди размазанных облаков на доли секунды показалась земля. И огромная каменная чаша с острыми краями, внутри которой покоилась искристая чернота.

В следующий миг вертолёт тряхнуло, Славинск внизу скрылся из виду. Я поспешил на своё место, потрясённо оценивая увиденное.

Город без дорог не был похож на представляемый мною райский уголок. Больше всего Славинск с высоты птичьего полёта напоминал старый, ржавый котёл. И что-то тревожное покоилось на дне этого котла.

Злой на весь свет, пилот Шишов посадил вертолёт без сучка и задоринки. Мы на миг зависли на месте, а потом я услышал, как заскрипели амортизаторы. Подавшись вперёд и посмотрев в иллюминатор, я увидел серое бетонное покрытие с нанесённым белой краской полукружием, приземистое здание в нескольких метрах от вертолёта, со стеклянной башенкой под тонким козырьком и металлической лестницей на крышу.

– Вылазь! – раздалось из кабины. – Прилетели.

Я не стал заставлять пилота повторяться, отстегнулся от кресла, подхватил сумку и с трудом, но открыл люк.

Славинск встретил меня почти полным штилем и запахом чего-то пряного. Так пахнет возле общежитий иностранных туристов из Индии, терпко и неуловимо знакомо, но вместе с тем непонятно и не всегда приятно.

К моему удивлению, небо уже темнело, словно мы прилетели на закате.

– Что-то никто тебя не встречает, – раздался за спиной голос Шишова. Он закрыл за мной дверь, даже не явив и тени недовольства. Подошёл, закурил, исподлобья зыркая в сторону дома с башенкой. – Ты, вон, в диспетчерскую сходи. Я ещё полчаса тут побуду, потом улечу дальше. Задерживаться мне тут совсем ни к чему.

– Небо какое-то тёмное…

– Тут всегда темнеет рано и светлеет поздно. – Шишов сплюнул сквозь зубы на бетонку. – Горы Солнцу мешают. Иди уже, не топчись на месте.

И тут я вдруг с удивлением понял, что лётчик нервничает. Видно было, что ему не по себе, что ему неприятно находиться здесь. Глаза Шишова беспокойно бегали, папироса таяла на глазах.

Меня это даже внутренне позабавило. Наверняка, этот предприимчивый лётчик должен кому-то из Славинска денег. Причём кому-то, кто мог появиться в любой момент на взлётном поле. Оттого и внеурочно лететь не хотел. Ох, жук! Мне захотелось его как-то подначить, заставить проявить своё беспокойство сильнее.

– А может, пойдём вместе? Вы же не будете торчать полчаса у вертолёта? – предложил я.

– Нет, – отрезал он поспешно, выбрасывая дымящуюся гильзу папиросы. – Мне вертолёт тут проверить нужно…

Я не сдержал лёгкую ухмылку. Ну, точно! Или дело в деньгах, или бравый лётчик не в ту кровать пристроился.

– Иди уже, – Шишов махнул мне, – я дольше положенного задерживаться не стану, учти. Прилечу только послезавтра в следующий раз.

С этими словами он стал залезать в кабину, походя пнув ногой колесо. Я победно улыбнулся, удобнее перехватывая лямки сумки. И уверенно зашагал в направлении здания диспетчерской.

Всё, что рассказывал о своём родном городе Денис Краснов, я мог бы уложить в несколько предложений. Я не отличался достаточной настойчивостью в этом вопросе, а он редко когда начинал ностальгировать по дому. Тем более что Краснов к ностальгии вообще не был склонен.

Про то, что Славинск находится внутри естественной каменной чаши, Денис рассказывал. Он гордился уникальностью расположения, приговаривал, что аналогов в мире нет. К слову, я позже абсолютно случайно увидел в туристическом журнале некий мексиканский городок, построенный внутри древнего потухшего вулкана, так что Краснов, по меньшей мере, заблуждался. Но, тем не менее, это не мешало восхищаться самоотверженностью строителей и тунелепрокладчиков, которые, опять же со слов Дениса, около пяти лет возводили здесь фундамент будущего города.

Признаюсь, я довольно далёк от горных разработок, да и вообще от шахт и скважин. Потому мне неясно, зачем нужно было размещать город внутри, а не снаружи. Денис путано что-то говорил про угол выхода рудных пород и глубину бурения, но я даже не стал вникать. Потому что, с экономической точки зрения, абсолютно глупый проект получился, как ни крути. Ведь куда проще построить город у подножия внешней стороны, проложить дорогу и возить ту же руду машинами или поездами, чем гонять туда-сюда через горные пики грузовые вертолёты. Даже с учётом того, что шахты пришлось бы делать глубже, не думаю, что ресурсов ушло бы больше. К тому же, помимо вывоза руды, ещё и строителей с шахтёрами нужно доставлять внутрь чаши, и стройматериалы, и продовольствие. Конечно, может, раньше с малым воздушным флотом в стране было и получше, может, люди были покрепче, да денег было побольше, но хоть убейте – не понимаю я этих строителей светлого будущего. То реки вспять, то города на скалах. Авантюристы, одно слово.

И вот ещё вопрос вопросов – а зачем мне квартира в Славинске?

С такими мыслями я остановился перед тяжёлой дверью диспетчерской и с усилием потянул ручку на себя. Скрипнула тугая пружина, на меня пахнуло спёртым воздухом вперемешку с сигаретным дымом. Поморщившись, я вошёл внутрь.

Зал диспетчерской показался мне пустым. Освещаемый одной лишь настольной лампой, прямоугольный, с клочками темноты по углам, он имел вид запущенный и нежилой. Длинная стойка регистрации поперёк всего помещения, с отколотым местами лаком на деревянной поверхности и треснутым в нескольких местах стеклом. Два стола возле пыльных окон, стоящие на столах картонные коробки с какими-то бланками. Неработающие настенные часы. Мелкий мусор на полу, куски слетевшей штукатурки вдоль плинтуса.

Я остановился на пороге, осматриваясь. Свет лампы пробивался из-за стойки, и я предположил, что там может кто-то быть. Потому кашлянул и спросил в пустоту:

– Эээ… Добрый вечер… Тут есть кто?

Что-то заскрипело, заворочалось в глубине зала. На дальней стене качнулась тень, и над краем стойки показалась голова с растрёпанными волосами и заспанными глазами за стёклами очков в круглой оправе. Глаза не сразу, но нашли мою фигуру на фоне дверного проёма.

– Вы кто? – сухой голос с заметной простуженной хрипотцой разнёсся под сводами диспетчерской.

– Я только что прилетел, – я указал пальцем себе за спину, – на вертолёте. Меня должны были встретить, но не встретили.

– Прилетел? – переспросил голос, и над стойкой показалось ещё немного собеседника. Я увидел худое, вытянутое лицо пожилого мужчина с густой щетиной на щеках. – Сегодня уже пятница?

– Нет, среда. Я заказным рейсом. Извините, – я сделал пару шагов вперёд, отчего под моими ногами захрустели мелкие камушки, – не подскажете, как я могу найти нотариуса Савохина?

– Среда, – повторил невпопад человек и вновь утонул за стойкой. Скрипнул деревянный стул. – Подойдите сюда, молодой человек.

Я приблизился к стойке, отчего мне открылся вид по ту сторону треснувшего стекла. За широким столом сидел угловатый и сухой старик, одетый в видавшие виды костюмные брюки и в синюю стёганку-безрукавку, одетую поверх растянутого свитера. Перед ним, на столе, лежал открытый кроссворд с надписями разными почерками, светила желтоватым светом лампа с абажуром из газеты, стоял недопитый гранёный стакан с чаем, стопка каких-то амбарных книг и мятый электрический чайник поверх них. Видимо, я оторвал его от трапезы. Впрочем, стакан с чаем с таким же успехом мог тут стоять уже не первый день.