Равновесие Парето Бурмистров Денис

На бровке взлётной площадки сидело несколько человек. Двоих я уже видел здесь сегодня, запомнил. Одним из них был помятый дяденька интеллигентного вида, в плаще и шляпе, он прижимал к груди, словно ценный груз, кожаную папку. Вторым являлся диковато заросший мужик в синей стёганке и в военной серой шапке-ушанке без кокарды. Он в прошлый раз стоял рядом со мной у вертолёта и угрюмо пыхтел ядрёной папиросой, осыпая меня пеплом.

Тут же, рядом с ними, сидели на чемоданах две женщины средних лет с траурно-печальными лицами, обрамлёнными тёплыми шерстяными платками. Они в полголоса переговаривались, качая головами и бросая быстрые взгляды на близкий горизонт.

Чуть поодаль от них, немного в стороне от бетонной взлётки, стоял чудаковато одетый старик с круглым рюкзаком подле ног. Чёрная морская шинель его была перетянута цветастой шалью, словно портупеей, на голове – вязаная шапочка с помпоном и плохо читаемой надписью «Спорт-88». Из рукавов, как реквизит забывчивого фокусника, свисали на резинках толстые меховые рукавицы. Старик сгорбился, облокотился на резную палку, больше похожую на крюкообразный посох волхвов из мультфильмов про былинных богатырей. Ещё большее сходство с лубочными волшебниками придавала седая до белизны борода, ниспадающая на грудь. Он дремал, прикрыв глаза без ресниц.

Посчитав его местным сумасшедшим, я предпочёл подойти к противоположному концу импровизированной очереди.

Время шло. Со стороны города подтянулось ещё несколько человек, которые заняли места возле нашей ожидающей кучки. Тут же запахло дымом от крепкого табака, зашелестели тихие разговоры.

Я откровенно скучал. Более того, чувствовал себя не в своей тарелке. И то, и другое доставляли мне определённый дискомфорт, от которого я решительно не знал, как избавиться. Я поминутно поглядывал на часы, с досадой отмечая, что стрелки словно замедлили свой ход. Начал было разглядывать окружающих, но наткнулся на откровенно изучающие взгляды и не шибко скрываемые смешки в свой адрес. Смутился, достал почти севший сотовый телефон, открыл приложение с пасьянсом. Впервые в жизни пожалел, что не закачал больше никаких игр, кроме этого нудного перекладывания карт с места на место.

Время тянулось. У меня заныли ноги, я устал топтаться на месте. Прошёлся, засунув руки в карманы пальто. Постарался прислушаться к разговорам местных, но кроме каких-то имён и ёмких междометий больше ничего не расслышал. Обратил внимание, что странный старик в шапке с помпоном лишь немного изменил позу, всё так же продолжая стоять в своей древесной дрёме.

В какой-то момент я заметил, что свет из окошек диспетчерской сделался ярче. Степанов включил дополнительный свет?

Но вдруг сообразил, что это не свет стал ярче, а вокруг начало быстро темнеть. Подняв голову вверх, я не смог разглядеть заходящего за горы солнца – небо попросту медленно из серого становилось чёрным.

Над дверью диспетчерской зажёгся тусклый фонарь. Через несколько минут что-то громко щёлкнуло, и прямо в центр вертолётной площадки ударил яркий луч. Это включился прожектор на верхушке башни.

Народ немного оживился и всё чаще стал поглядывать в сторону гор.

Время почти остановилось, когда наконец я, злой и голодный, услышал далёкий стрёкот двигателя. Сердце моё радостно подпрыгнуло, я даже вытянул шею, чтобы лучше разглядеть в сгущающейся темноте подлетающий вертолёт. И, когда из-за чёрного, практически сливающегося с небом разлома гор вынырнула красная, пульсирующая точка, я даже улыбнулся, довольно крякнув.

Заметили вертолёт и местные. Плохо различимые в тусклом свете двух бледных фонарей, люди стали вставать, что-то суетливо двигать, подтягиваясь ближе к площадке. Голоса стали возбуждёнными, смех немного нервным. Вспыхнуло сразу несколько огоньков от прикуренных папирос. Люди готовились к отлёту.

А тем временем Шишов заходил на посадку. Его винтокрылая машина, мигая огнями, приближалась, превращаясь в чернильную кляксу на фоне чёрного неба. Нарастал шум, стал различим чуть слышимый методичный стук лопастей по воздуху. Вертолёт огромной тучей надвигался на нас.

Я подхватил сумку, поддавшись общему порыву, двинулся к взлётке. Уже не обращал внимания, что толкаюсь плечами с окружающими, что мы всё теснее и теснее сходимся к единственной желанной точке в центре площадки.

Вертолёт завис над светлым кругом, до нас долетел ветер от винта. Медленно и аккуратно машина пошла на снижение.

Небольшая толпа, частью которой я теперь стал, медленно, но упорно пошла вперёд, словно солдаты в атаку. Все молчали, лишь кто-то натужно сопел рядом.

Мы приближались и приближались к идущей на посадку машине. Ветер хлестал в лицо, в ушах гудело. Я вжал голову в плечи, буквально кощей ощущаю вращающиеся над головой огромные лопасти. Казалось, ещё чуть-чуть, и полупрозрачный диск опустится на людей, разрубая на куски.

Я рванулся было назад, как-то жалко затрепетал в плену плотно идущего народа, но меня, словно на стремнине, влекло дальше, вперёд.

Вертолёт приземлился буквально в нескольких шагах от нас. Уши резало пронзительное завывание турбины, в лицо летел мусор и песок, поднятые воронкой воздуха с земли. Странно, но Шишов и не думал выключать двигатели!

Откинулась дверца, с лязгом выпала лесенка. Внутри вертолёта уже кто-то был, чёрным силуэтом на фоне тусклой лампы, загораживая вход. Чей-то незнакомый голос заревел, перекрикивая гул и вой:

– Семь мест осталось! Давай по одному!

– Чего так мало? – крикнул кто-то из толпы.

– Из Верхних летят люди. Залазь живее, керосин жжём!

Народ вокруг меня сжался взведённой пружиной, закряхтел, наподдал. Вот уже какой-то мужик карабкается по лестнице, ему сверху помогают втащить баул. Рядом зашипели рассерженным котом, начали материться. Ещё кто-то скрылся в чреве вертолёта. Практически за ним – ещё один. Уже трое!

Я всегда считал, что очереди – это стихия городских жителей. Умение вовремя отойти, продвинуться, протолкнуться, опыт езды в переполненном транспорте. Казалось бы, что знает об этом обитатель глубинки? Но здесь, сейчас я столкнулся не с молчаливым терпением и скрытой раздражительностью, которая царит в привычной толчее мегаполиса, а с озлобленной борьбой за выживанием, к которому я не оказался готов. Меня бросало из стороны в сторону, меня зло отпихивали, отталкивали, били ладонью по спине. Как воспитанный человек, пропустив вперёд одну из женщин, я напоследок получил от неё локтем в рёбра, отчего даже выругался вслух. Но на самом деле я ощущал свою пассивность, свою невозможность воспринимать эту возню всерьёз. Мы же взрослые люди, была же очередь! Эй, вас тут не стояло!

Мимо проплыло чьё-то перекошенное злобой лицо, я почувствовал, как меня понесло в одну сторону, а сумку, которая повисла где-то на уровне колен, потащили в другую сторону. Я возмущённо вскрикнул, рванул, рванулся сам… и оказался прямо перед лестницей, ведущей в открытый люк. Оттуда пахло сеном и машинным маслом, я почувствовал идущее тепло, свет. Кто-то большой протягивал мне руку. Я лишь на секунду замешкался…

– Я не могу больше здесь! – истеричным фальцетом заверещали слева, и мне в лицо плашмя ударили чем-то плоским, тяжёлым.

Острая боль в носу, как разорвавшаяся бомба! Перед глазами вспыхнули и поплыли нестерпимо яркие пятна! На губы плеснуло горячим, я потерял равновесие и упал на бетон, зажимая лицо руками. Из глаз текли слёзы, я в голос завыл от обиды и боли. Потом поднялся-таки на колени, слепо пошарил вокруг в поисках сумки. Меня грубо толкнули, и я вновь повалился набок, каким-то краем сознания отмечая, что пачкаю пальто. До моих ушей донеслись гортанные крики, хлопок закрываемого люка и нарастающий гул двигателя. Вертолёт взлетал!

Преодолевая нахлынувшую тошноту, я поднялся. Глаза всё ещё слезились и плохо открывались, нос пульсировал и ощутимо распухал. Сквозь кривую линзу слёз я смог разглядеть, как в небо возносятся красные огни, как они уменьшаются, как большая туша вертолёта уходит из луча прожектора. Огни смазались, потеряли чёткость, расплылись. Я тыльной стороной руки вытер глаза. Пальцы дрожали. Когда вновь посмотрел на небо, то уже не нашёл на нём вертолёта.

– Твари, – прошептал я, раздирая слипшиеся губы. – Вот ведь твари.

Я опустил лицо на свои ладони, которые оказались бурыми от запёкшейся крови, запоздало полез в карман пальто за платком. Аккуратно высморкался, боясь притронуться к больному носу, отёр рот, вытер лицо, руки.

– Вот ведь твари, – вновь прошептал я, не зная, как ещё отреагировать на произошедшее. Подобрал валяющуюся неподалёку сумку со следами чьих-то ботинок на боку, обратил внимание на ещё что-то, валяющееся почти у самой кромки светлого круга, в центре площадки. Присмотревшись, понял, что это кожаная папка, которую держал в руках интеллигентного вида мужичок. Вот кто и чем меня ударил. Козёл.

– Суки, – уже громче сказал я. Сильная боль ушла, её заменила тупая, ноющая. И ещё в груди разрасталась горькая, колючая обида. Она ширилась, становилась всё больше и больше. Её подгоняла мысль о том, что я должен был улететь отсюда, что именно я меньше всех хотел остаться тут. Что я тут совсем чужой, а эти скоты могли бы и подождать ещё пару дней. Так это что ж получается, теперь мне тут куковать несколько суток? Это что, мне тут теперь торчать до следующей недели?! А мне ещё и лицо разбили?!

– Суки! – заорал я, захлёбываясь брызнувшей слюной. – Какие же вы все суки!

Я зло сплюнул, затряс в воздухе кулаками, болтая грязной сумкой.

– Твари! Я вам покажу! Я вас найду, уроды!

Пнул валяющийся камень, который больно отбил палец на ноге. Вновь чертыхнулся. Повернулся. Заметил стоящего в своей задумчивой позе странного деда с белой бородой. Он с неподдельным сочувствием наблюдал за мной. Но судя по тому, что он с прилёта вертолёта до сего момента не сдвинулся с места, то улетать этот псих не собирался. А остальные, значит, улетели!

– Милый у вас городок, уважаемый! – крикнул я ему. – Гостеприимный.

Дед состроил мину, мол, ну зачем же вы так.

Я зло покачал головой, остервенело принялся отряхивать полы пальто, брюки. Что дальше? Что теперь мне делать? Ну, твари…

– Эй, потерпевший, – услышал я вдруг знакомый насмешливо-деловитый басок, – ходи сюда, помогу.

– Да пошли бы вы со своей помощью! – Тон стоявшего в дверях диспетчерской Карчевского меня задел, и я вновь взвился, как сухой порох от искры. – С вашими шуточками и ужимками! Пошли вы все с вашим долбаным городом, уроды! Суки! Что я вам всем сделал? Что?

Я завёлся не на шутку. Будучи спокойным человеком, я расхожусь до степени бешенства редко, но сегодня меня прямо-таки убили несправедливость и открытое хамство вперемешку с отчаянием и растерянностью.

– Пошли вы все, – кинул я напоследок, чувствуя, что не могу больше стоять здесь, возле площадки своего внутреннего позора. Закинув на плечо сумку, я быстрым шагом двинулся в сторону города, абсолютно не задумываясь, куда именно и зачем, даже не посмотрев в сторону диспетчерской. Мне срочно нужно было побыть одному.

Я уходил в темноту Славинска, опустив плечи и шмыгая разбитым носом. И спиной чувствовал, что меня провожают взглядами сумасшедший старик и геолог-рецидивист.