На исходе последнего часа Незнанский Фридрих
— Остальное — вскрытие покажет. Вскрытие пока что — единственная область медицины, которая дает ответы на все вопросы. Ага, еще два касательных ранения, предположительно пулевых, на внешней стороне правого бедра… О черт, да они же свежие!
— Это что, во время нашей перестрелки? — подал голос Трофимов.
Ему утвердительно кивнули.
— Фу-ты, ну-ты! — воскликнул подошедший санитар «скорой помощи». — Да это же сама Климова! Вэлла Климова.
— Климова?! — воскликнул Трофимов, лежа на носилках, которые заносили в машину. Климова? Да подождите же! Александр Борисович!
— Андрей, вы не волнуйтесь, я сегодня вечером приеду — и мы обязательно обо всем поговорим, — Турецкий подошел к нему.
«Скорая» уехала.
— А вы знаете, кто это? — спросил Турецкий у рыжего криминалиста.
— А то! Миссис Побережье.
— Что это значит?
— Директор крупнейшего гостиничного комплекса — «Горизонт» называется. Куда ни глянь — всюду он, — усмехнулся криминалист. — Ее все знают. Ну а я недавно имел удовольствие, лично, так сказать… У нее муж пропал некоторое время назад.
— Насколько давно?
— Да, наверно, неделю, никак не меньше. А пять дней назад мне пришлось идентифицировать одно тело после пожара, с ее помощью. Но это был не он… Самое забавное, что она — Вэлла-то, вовсе никуда не заявляла. Говорила: ну мало ли где мужик шляется. Дескать, его личное мужеское дело. Но Климова все равно искали. Шуму было больно много, сейчас, правда, все поуспокоилось.
— После смерти Малахова?
Криминалист деликатно промолчал.
— Так и не нашли Климова? — все наседал Турецкий.
— Не-а.
— Кто ж он был такой, ее муженек? Что делал?
— Герат-то? А ничего он не делал, по-моему.
— Если она не заявляла, как же узнали, что он пропал? И почему искали?
— Да говорят, что Герат был другом Малахова.
«Вот те раз», — подумал Турецкий.
— Герат — это что, имя?
— Да шут его знает. Я знаю только, что Климов — афганский ветеран, офицер, награжден был этим, как его, орденом Красной Звезды, что ли, или даже — Знамени… А, один черт, какая теперь разница. Ну а мужик был крутой, даром что слепой на один глаз. А так — здоровенный лоб, под два метра ростом. Как в такого душманы не попали — уму непостижимо.
— Под два метра, — спохватился Турецкий. — А этого ты видел? — он показал на одного из убитых.
— Да нет, этот молокос еще. Или уже, — хохотнул криминалист. — Навеки зачислен, так сказать. А тот был мужчина в самом соку.
— Откуда все эти сведения, насчет Малахова и прочее?
— Так слухи же, — удивился криминалист. — В курортный сезон у нас сплетни разлетаются особенно быстро. Только ленивый этого не слышал. Или глухой.
Турецкий машинально посмотрел на труп «глухого».
Из дома вышел капитан. Вид у него по-прежнему был не слишком веселый.
— Никаких тайных подвалов, погребов, — вздохнул капитан. — Ничего в таком роде. Чтобы найти возможные подземные помещения, нужна специальная аппаратура, а она у нас в городе имеется только у «смежников».
— Ну беднота, — посочувствовал Грязнов. — У ФСБ, что ли?
Капитан грустно кивнул.
— Вообще нашли что-нибудь интересное?
— Да чушь всякую. В большой комнате наверху — целая куча зажигалок, и все — рабочие.
— Это вовсе не чушь, — тяжело вздохнул Турецкий. — Скорей всего, ее пытали этими зажигалками, причем совсем недавно. Вот что, капитан, на этот телефон, — он кивнул на дачу, — посадите «попугая». Только не здесь, конечно. Засекайте, откуда будут звонить, и всю прочую информацию. Словом, не мне вас учить. Перекиньте его к себе, в город, лады? Кстати, а документы на дом вы проверили?
— Как ни странно, все в порядке, к Климовым он никакого отношения не имеет. Братья Киряковы — коммерсанты из Адлера, действительно жили здесь в собственном доме, и, по моим данным, большую часть года.
— Что же тут можно было делать? — удивился Турецкий. — Вы говорите: коммерсанты? Чем же они занимались?
— Всем понемножку, — практически дословно повторил ответы младшего брата грустный капитан. — Последнее время, насколько мне известно, торговали радиоэлектроникой.
— Значит, муж пропал, — в раздумье произнес Турецкий. — Жена не заявляет, ее похищают и пытают. Как-то по идиотски все выглядит, разве нет?
— Ты что, считаешь, что она сама его сперла, прикончила, а потом его кореша решили отомстить? — поинтересовался Грязнов.
— Это ты сказал, — серьезно заметил Турецкий. Он повернулся к сотруднику милиции: — Капитан, мне нужно, чтобы в доме сняли все пальчики, обязательно. В туалете, возле телефона — особенно внимательно.
— Да там же работы на день, — застонали криминалисты.
— Это необходимо, здесь мог бывать кто угодно, вплоть до убийцы Малахова, — сказал Турецкий первое, что пришло в голову. — Да, чуть не забыл! При баллистической экспертизе первым делом надо проверить оружие и патроны этих орлов на убийство Малахова.
— Новый геморрой на нашу голову, — тихо, но так, чтобы все слышали, пробурчал рыжий эксперт-криминалист. Никто с этим не спорил.
Он осторожно снял скотч с женского рта и спрятал его в вакуумную упаковку. В эту секунду тело женщины дрогнуло, и она чуть слышно застонала.
— Жива! Жива эта стерва! — заорал эксперт-криминалист, отскакивая. — Фу, черт, давно так не пугался. Да разве ж можно так издеваться над людьми?!
Все моментально что-то закричали, заговорили, но лишь один Грязнов догадался без промедления броситься в погоню за отъехавшей «скорой помощью».
— Сделайте же что-нибудь! — заорал на рыжего эксперта-криминалиста Турецкий, забыв, что тот не врач, а эксперт криминалистики.
Но тот не решался даже приблизиться. Очевидно, для него Вэлла Климова выглядела пострашнее иного трупа.
— Не моя специфика! — отбивался криминалист. — Не мой профиль! Я не судмедэксперт, а криминалист.
Выручила все та же соседка — «вторая скрипка филармонического оркестра».
— Неплохо было бы убрать отсюда всех лишних, — неприязненно глядя на нее, высказался рыжий эксперт-криминалист.
— Убери лучше свой идиотский галстук, — посоветовал Турецкий.
Пока соседка промывала все ссадины и порезы, пока дезинфицировала два касательных ранения, Грязнов успел пригнать назад «скорую».
Они с Турецким присели за деревянным столом.
— В больнице — обязательно охрану, — предупредил Турецкий местного оперативника.
— Саня, ну ты их уже совсем за идиотов держишь, — заступился Грязнов за коллег.
— Ладно, ладно, — отмахнулся Турецкий. — Чего я не пойму, Славутич, так это откуда здесь может быть угольная пыль?!
— Пыль?
— Ну да, помнишь, на кроссовках у парня — следы угольные на паркете оставались.
Грязнов внимательно осмотрел руки женщины. Они были исцарапаны, ногти — в большинстве обломаны. Под ногтями было черно.
— Действительно пыль. Видимо, оттуда, где ее держали.
— Попробуй найди, где держали, — усмехнулся Турецкий. — Эти, — он кивнул на местную милицию, — уже весь дом перерыли. Разве только в холодильнике она лежала?
Эксперты перевернули труп «глухого» Кирякова. У него из кармана выпал пульт с надписью «Сони». Грязнов уставился на него. Зачем нужно носить с собой пульт?
— Ч-черт, телевизор! Большой телевизор наверху! — Грязнов с Турецким побежали в дом.
Огромный телевизор по-прежнему работал. Как ни пытались они найти лазейку, ничто не говорило о наличии тайного хода или чего-то другого в таком же роде.
Турецкий выключил телевизор. А Грязнов машинально повторил его движение, нажав кнопку пульта. Раздался щелчок, телевизор немного отъехал вглубь, затем опустился, открывая небольшой люк.
Этот ход вел в подвал, в который иначе попасть было невозможно. Пол в нем был гаревый.
«Похоже, что сюда, не мудрствуя лукаво, сбрасывали золу из камина. Вот откуда черные следы кроссовок. Конечно же он не спал, этот парень со шрамом от аппендицита на лбу. (Бывают же такие загадки анатомии!) Ну ничего, все же лучшего хирурга, чем Грязнов, не придумаешь», — не удержался Турецкий.
Никакого намека на освещение тут не было. Грязнов сходил за фонариком.
На стене была нацарапана нелепая фраза: «Да будет „Свет“!» В углу стояло кресло с обрывками скотча на подлокотниках. Вот здесь и держали пленницу. Вторую половину подвала занимали два металлических стеллажа, забитые разнообразной аппаратурой. Какие-то усилители, антенны, проводки, кнопочки-лампочки, компьютер и прочие примочки и фенечки, как сказал про себя Турецкий…
— Натурально, неплохо устроились, — одобрил Грязнов.
— Жизнь прекрасна и удивительна, — пробормотал под нос Турецкий. — Такому мирному обывателю, как ты, Славик, не разобраться.
— А чего разбираться-то, — хмыкнул Грязнов. — Все ясно и ребенку. Это были рэкетиры, а аппаратура — для прослушки биснесменов. И бизнесвуменов.
— Ты полагаешь? — недоверчиво хмыкнул Турецкий. — Не слишком ли ребята были круто упакованы для мелкоты? И не слишком ли их много для одной несчастной девки?
— Может, и так, а только помяни мое слово, техника эта гроша ломаного не стоит, какой-то дедушкин аппарат.
— Технику оставьте здесь, — сказал Турецкий оперативнику, — я сюда вернусь в ближайшее время. Помещение, естественно, опечатайте. Сами — подальше отсюда, не следите. И немедленно пришлите сюда своих экспертов, пусть попробуют разобраться, что там за электроника наворочена.
— Да чего там опечатывать? — сказал Грязнов и просто положил к себе в карман пульт управления телевизором. — Если кому охота — пусть попробует влезть. Какие у нас еще дела сегодня?
— Вечером навестим Трофимова в больнице. Ты пока можешь поспать в гостинице, а я прошвырнусь по магазинам.
Грязнов недоверчиво посмотрел на приятеля.
— Все мудришь, Саня. Да натурально, это были паршивые рэкетиры. Ну кого еще, как не эту Климову, им трясти?
— Ужин-то остывает давно, — укоризненно сказала подошедшая «вторая скрипка».
— Да-да, уж пожалуйста, извольте пожаловать, — промямлил из-за ее плеча муж-дирижер.
Ужин оказался отменным…
Эксперты-электронщики приехали через полчаса. Это были немолодые усталые люди с явным отпечатком профессии на лицах, так, по крайней мере, показалось Турецкому.
— Это вам, — хмуро сказал старший из них, с длинными баками, и передал Турецкому конверт, который тот немедленно распечатал.
Грязнов проводил экспертов через «телевизор» в подвал и вернулся.
— Ну что? — поинтересовался он.
Турецкий равнодушно пожал плечами и передал ему конверт.
— Ничего. Пальцы в компьютере не светятся. Эти двое нигде никогда не «проходили», по крайней мере, здесь. Подождем, что теперь скажут эксперты.
Ждать пришлось недолго. Полчаса спустя эксперты вышли из дома и стали молча усаживаться в машину.
— Ну? — спросил Турецкий.
Эксперты-технари возмущенно молчали.
— Ну? Ну? — с упорством маньяка повторил Турецкий.
— Понятия не имею, что это значит, — наконец выдавил эксперт с баками. — Это может быть все что угодно и одновременно — ничего. Просто какой-то безумный набор аппаратуры, деталей… Такое чувство, что некий неврастеник собирал металлолом. Причем очень богатый неврастеник. Н-да… Впервые за долгое время я почувствовал себя полным «чайником». По вашей вине, — неожиданно со злостью добавил он.
И, не прощаясь, эксперты-электронщики уехали.
— Жизнь прекрасна и удивительна, — мрачно сказал Турецкий и тут же добавил: — К черту, не поедем в больницу. Трофимов перебьется до утра.
Учителя
Когда Пете Осколкову сообщили, что Фомин ночью повесился, он первым делом помчался к капитану Журавлеву.
События прошлой ночи основательно перемешались в Петиной голове. Странные, почти нечленораздельные слова Фомина, несомненно знающего что-то, о чем было больше никому не известно, Петя с большим трудом восстанавливал в памяти.
«Кажется, он говорил, что никакого золота на борту вертолета не было? Про какие-то контейнеры… Может, конечно, это все было по пьяни, а может… Надо обо всем дяде Саше рассказать».
В кабинете Журавлева шло какое-то совещание, поэтому Пете пришлось часа два просидеть в коридоре.
Когда собравшиеся выходили из кабинета, до Пети донеслись обрывки разговора:
— …Обломки на два километра вокруг разнесло… — говорил один (Петя сразу решил, что это кто-то из московской следственной бригады).
— А где же… — его собеседник понизил голос так, что конец фразы Петя не расслышал.
Московский следователь пожал плечами.
Как только все разошлись, Петя ворвался к Журавлеву. Он, как обычно, что-то писал.
— Дядь Саша! У меня новые данные есть!
Капитан поднял голову от своих бумаг:
— А, Петя, заходи, садись. Что там у тебя?
Петя в двух словах передал ему содержание ночного разговора с Фоминым. Внимательно выслушав его, Журавлев махнул рукой:
— Ты, Петюня, лучше домой иди и следствию не мешай.
— Как это — не мешай, дядь Саша, это же важные данные!
— Ты мне сейчас тут со своими «важными данными» все следствие запутаешь. Мало ли, что человек по пьяни сболтнет.
Петя обиделся:
— Да ну вас, дядь Саша! А если это все правда? И потом, с чего бы Коле вешаться?
— Нахрюкался твой Коля, жизнь не мила стала, вот он и повесился. Вертолет тут ни при чем. Помнишь, в прошлом году Филя из лесхоза утопился?
— Помню.
— Ну вот. Что же касается того, что на вертолете золота не было, так это вообще полная чушь. Куда ж оно делось?
— Не знаю. Но ведь вертолет-то нашли, а золота нет.
Журавлев грозно сдвинул брови:
— А ты откудова секретную информацию знаешь?
Петя напустил на себя важный вид:
— У меня, дядь Саша, свои источники имеются. — И он развалился на стуле, положив ногу на ногу.
— Я вот те сейчас дам, «свои источники». Ремня хорошего! — Он привстал на стуле и принялся расстегивать портупею.
Петя вскочил и боязливо отошел в другой конец комнаты:
— Не надо, дядь Саш, я все понял.
Журавлев снова сел:
— И не вздумай со своими версиями долбаными к москвичам подходить! Мигом задержат. И еще, чего доброго, в смерти Фомина обвинят. Ты ведь последний, кто с ним разговаривал?
— Да.
— Ну так иди отсюда. У меня дел полно.
— Дядь Саша, — взмолился Петя, — а Коля еще про какого-то грузина вчера говорил…
Журавлев вздохнул:
— Белая горячка у твоего Коли была. Вот и мерещились везде черные человечки…
Петя вышел из милиции совершенно растерянным. Понятно, конечно, что Журавлеву хотелось поскорее закрыть дело с вертолетом, а кроме того, не впутывать сюда сына своего давнишнего друга. Но все-таки Петя чувствовал, что ночные откровения Фомина были вызваны не только выпитым. Поэтому он решил пойти на квартиру Коли Фомина и расспросить соседей.
Жил он в маленьком финском домике на две семьи. Квартиру Фомина уже успели опечатать, видимо, с утра здесь побывал участковый. Петя позвонил в противоположную дверь.
Через минуту ему открыла пожилая женщина с крашенными в фиолетовый цвет волосами:
— Осколков?! Не может быть! Какими судьбами?
Это была Полина Владимировна, бывшая школьная учительница Пети.
— Добрый день, Полина Владимировна.
— Заходи, заходи. Давненько я тебя не видела, Петр.
Пожилая учительница жила здесь со своим мужем — Валерием Ивановичем, который преподавал физику. Полина Владимировна же была преподавателем русского языка и литературы. Она схватила Петю за руку и повела в глубь дома.
— Валерий Иванович, ты гляди, кто к нам пришел!
Из боковой комнаты вышел ее муж в майке, тренировочных штанах и с газетой в руке.
— А, Петр, здравствуй. Как поживаешь?
Петя уже открыл было рот для ответа, но Полина Владимировна его перебила:
— Ну Валерий Иванович, не приставай к человеку с порога. Надо сначала за стол усадить. Иди лучше переоденься.
Петю отвели в большую комнату, обставленную старой мебелью с потрескавшейся лакировкой. В буфете красовалось множество хрустальных ваз — Полину Владимировну в школе любили, и каждый выпуск считал своим долгом ей что-то подарить. Это «что-то» обычно оказывалось вазой из местного универмага. Пете даже показалось, что он узнал ту, на которую десять лет назад скидывались родители учеников их класса. Хотя, может быть, это не она — все вазы из буфета старой учительницы были похожи.
Полина Владимировна захлопотала, выставила на стол свой лучший сервиз, вазочку с малиновым вареньем. На огромном фарфоровом чайнике было выведено:
«Сто шестьдесят — цифра святая,
Сто шестьдесят — жизни девиз,
Сто шестьдесят — школа родная,
Сердце волнующий бриз!
От благодарных учеников 10 „А“ класса, школы № 160.
Выпуск 1965 года, город Владивосток».
— Это когда я еще во Владике работала, — проследив взгляд Пети, заметила Полина Владимировна, — помню этот выпуск. Хорошие были ребята. Талантливые. — Разливая чай по чашкам, она продолжала: — А потом замуж вышла, Валерия Ивановича сюда, в Февральский, распределили. Ну, я за ним и поехала.
— Тут и застряли на всю жизнь, — продолжил вошедший в комнату Валерий Иванович.
Полина Владимировна досадливо махнула рукой:
— Если хочешь знать, меня в Москву собирались направить. Если б не ты, сейчас жила бы в столице.
— Слышали…
Старая учительница фыркнула:
— Ты его, Петя, не слушай. Он только в своей физике специалист.
— Это точно. Физика — наука. Не то что стишки всякие.
Петя наблюдал за этой дружеской пикировкой пожилых супругов и думал, что вот пройдет тридцать лет, и он так же будет сидеть, может быть, в таком же финском домике и ворковать со своей старой женой… Впрочем, жены у Пети не было даже в проекте — девушки все больше глядели в сторону местных коммерсантов и за вертолетчика выходить не рисковали.
— Ты давай варенье накладывай, — пододвинул к Пете вазочку Валерий Иванович. — Малина с нашего участка, свежая. А может, по маленькой, а?
Полина Владимировна хлопнула его по руке:
— Ты мне давай тут парня не спаивай! Ишь ты — по маленькой, а у самого печень.
Муж вздохнул:
— Видал? И вот так уже тридцать лет.
Несколько секунд прошло в молчании, затем Полина Владимировна нарушила тишину:
— Да, время пошло суровое. Сначала этот вертолет, теперь вот Коля повесился… И чего повесился — ума не приложу. Вроде такой тихий был, спокойный.
— Ну да, спокойный, а как у тебя за стеной пьянки-гулянки устраивал, забыла?
Полина Владимировна погрустнела:
— Это точно, пил он много. И холостой. Если бы жена в доме была, может быть, и не случилось бы ничего, а так… Но все равно — неожиданно. Никогда бы не подумала, что Коля повесится.
— Почему, Полина Владимировна? — спросил Петя, прихлебывая чай.
Та задумалась.
— Как тебе объяснить? Не такой он был человек. Знаешь, у людей, которым судьба погибнуть или там покончить с собой, на лице какая-то печать есть. Вот, например, в классе на два года старше вас учился мальчик. Веселый, живой, общественные поручения выполнял… А я все время, как на него посмотрю, не могу отделаться от мысли, что с ним что-то случиться должно. И что ты думаешь? Через неделю после выпускного с пожарной лестницы сорвался. Я-то, конечно, никому о своих предчувствиях не говорила.
— А у Коли Фомина такой печати не было?
Учительница покачала головой:
— Нет, не было. Хоть он и пил сильно, никогда мрачным не был. И в глазах у него всегда какая-то искорка живая была. Нет, не подумала бы никогда, что он может покончить с собой. — И она смахнула со скатерти невидимые крошки. — А тут еще с этим вертолетом… С утра говорили, что будто бы нашли обломки, а золота-то и нет. И трупа Дегтярева нет.
«Секретные сведения», — вспомнил Петя слова Журавлева и усмехнулся про себя.
— А ведь вначале я должен был в рейс идти.
— Батюшки! — всплеснула руками Полина Владимировна.
— Конечно, Сережу очень жалко. Мы ведь с ним в одном классе учились, помните, Полина Владимировна?
— Ну как же мне не помнить? Озорной был мальчишка, задиристый.
Помолчали.
— Нет, — сказал вдруг Валерий Иванович, — ты, Полина Владимировна, как хочешь, а я чекушку достану. За помин души выпить надо. Вот и Петр меня поддержит. Поддержишь, Петя?
— Поддержу.
— Вот видишь, хозяйка! — обрадовался Валерий Иванович.
Он достал из буфета микроскопические хрустальные рюмочки и хрустальный же графинчик, наполненный до половины рыжеватой жидкостью. На дне графина болтались какие-то стебельки, корешки и листочки.
— Собственного изготовления. Двойной очистки.
Учительница мигом сбегала на кухню и принесла закуску — малосольные огурчики, домашнюю ветчину и хлеб.
Не чокаясь, выпили. Полина Владимировна только пригубила.
— Скажите, Полина Владимировна, — несмело начал Петя, — вот вы говорили, что к Коле часто люди какие-то ходили, кто это был?
— Да разные, Петенька, всех разве упомнишь?… В основном местные забулдыги. Или с работы.
— А чужих не было?
— Были, — уверенно сказал Валерий Иванович. — Видел я и чужих.
Он, несмотря на протестующие жесты жены, разлил по рюмкам еще водки.
— Приходил тут примерно неделю назад один. Судя по акценту (у нас стены, сам знаешь, бумажные), как говорится, — лицо кавказской национальности.
Читать бесплатно другие книги:
