Тайная страсть Гойи Лесина Екатерина
– Уходи!
– Значит, ты не поможешь родному брату? – деловито осведомился Мануэль. – Обречешь его на позор?
– Порой я жалею, что я твой брат.
– А уж я как жалею! Не будь тебя, я бы попал в этот дом. И тут уже… Хотя и ты, дорогой чистоплюй, не растерялся.
– Уходи!
– Что, Диего, неприятно слышать правду? А меж тем я все о тебе знаю!
– Ты не знаешь ничего.
– Да неужели? – Мануэль не желал уходить. – Скажи-ка, сложно было окрутить старого извращенца? Ничего, Диего, я понимаю, на войне все средства хороши, а кто ему яд дал? Ты или женушка, когда сообразила, что вот-вот случится скандал?
Диего не собирался бить брата.
Как-то так получалось, что он изначально избегал стычек с Мануэлем, отчего тот уверился в собственной силе и ловкости. И потому удар этот стал для него неожиданностью. Мануэль не удержался на ногах, засипел, хватаясь за живот.
– Т-ты…
– Завтра ты уберешься из дома. – Диего не испытывал ни тени раскаяния, напротив, глубочайшее удовлетворение. – И сделаешь так, чтобы ни я, ни Каэтана больше о тебе не слышали.
– Ты еще п-пожалеешь. – Он с трудом, но поднялся. – Вы оба пожалеете!
– Потом был вечер… обыкновенный, как мне казалось поначалу. – Диего устал, то ли от самой истории, то ли от того, что много говорил, и теперь речь его была глухой, неторопливой. – Каэтана, как я уже говорил, блистала. Она, потом я понял, что она выпила чуть больше обычного, а потому и вела себя несколько смелей… Она будто желала показать, что все еще молода. Потом этот поединок… Танец… Новая пассия Франсиско была танцовщицей… Нет ничего безумней, чем попытаться победить танцовщицу в танце. Но Каэтана думала, для нее нет ничего невозможного. И она проиграла, конечно. Но не потому, что танцевала хуже. Нет, она была великолепна. Только устала. А та девушка… На ее стороне была молодость. И гости рукоплескали этой победе. Все они стали свидетелями позора Каэтаны. Она же пыталась представить все, как шутку, но я видел, что ей было вовсе не до смеха. Она не просто была огорчена. Она была раздавлена этим проигрышем, но она держала лицо. И пыталась развлекать гостей, не обращать внимания на смешки… Потом она повела всех осматривать мастерские. Тетушка с таким восторгом рассказывала о своих подопечных. О том, сколь много талантливых людей ей посчастливилось встретить в свое время, о том, что и ее имя, быть может, увековечат наряду с авторами шедевров. И не только имя, но ее саму полотна запечатлеют на века. Потом разговор зашел о красках. И Каэтана сказала, что работать с ними опасно, ведь многие краски чрезвычайно ядовиты…
Диего покачал головой:
– Мне бы тогда уже понять, что эта речь неспроста, но… я полагаю, она собиралась убить соперницу. Она предложила Франсиско и его возлюбленной остаться в доме… Время ведь позднее… Заявила, что пора забыть старые распри. Быть может, Франсиско будет столь любезен? Быть может, сочтет нужным вернуться в мастерские, который ждут его, и вспомнить, что некогда ему были рады в этом доме? Я не скажу, что Франсиско пришел в восторг, но, помимо прочего, он был жаден. Мелочен. И привык считать каждую монету. Пусть за годы он сколотил немалое состояние и вполне мог бы позволить себе приобрести собственный дом, но все же предпочитал жить на чужие средства.
И это стремление было знакомо Альваро. Не то чтобы он вовсе не одобрял мужчин, которые решали свои проблемы, находя богатых любовниц, но не видел этот путь пригодным для себя.
– Естественно, любовница не пришла в восторг, пыталась его отговорить, однако Франсиско оказался глух к ее словам. Он всегда искал только собственной выгоды. Он принял приглашение тети, и после я слышал, как он выговаривает своей любовнице за недостаток почтительности. Как же, он решил, будто Каэтана все еще влюблена. И готова на примирение. И значит, вновь возьмется опекать его, содержать.
Диего поморщился:
– А после они с тетушкой поссорились. Так вышло, что я услышал. Не спалось… Этот вечер и предчувствие. Вы можете надо мной смеяться, но я всегда доверял своим предчувствиям… Один раз не послушал себя, когда Хосе… Так вот, мне не спалось и неспокойно было на сердце… Я покинул свои покои…
…дом был тих.
Темен.
Погасли свечи. И слуги исчезли на чердаке, оттого дом казался вовсе вымершим. Эта тишина успокаивала Диего, она словно бы нашептывала, что такой ночью не может произойти ничего плохого.
А если так, то надобно вернуться.
Лечь в постель.
Уснуть.
Ноги сами привели его к мастерским. И вновь, как в детстве, Диего оказался перед приоткрытой дверью, из-за которой доносились приглушенные голоса.
– Ты вновь мне лжешь, Франсиско. – Тетушкин голос был преисполнен печали.
– Разве я когда-нибудь обманывал тебя? – А голос Франсиско звенел от возмущения. – Разве не ты закрыла для меня свое сердце? Разве не ты выставила меня из дома? Отказала даже в малой радости видеть тебя?
Следовало уйти, подобные беседы не предназначены для чужих ушей.
– Ты изменял мне.
– О господи, Каэтана! Это ложь! Клевета! Но я устал убеждать тебя в том, что ты – единственная женщина, которую я когда-либо любил и люблю…
– И поэтому привел в мой дом любовницу?
– Эта женщина ничего для меня не значит!
– Как и жена. – Каэтана не удержалась от насмешки. – Как, похоже, и я… Нет, Франсиско, я не для того приблизила тебя, чтобы вновь совершить ошибку, которую совершила когда-то…
Вздох.
И шелест юбок. Тетушка нервничала, а потому не могла оставаться на месте.
– Я готова предоставить тебе свое покровительство как герцогиня Альба, но и только. Твои мастерские ждут тебя. Твои ученики готовы прийти за тобой. Ты не будешь знать ни в чем отказа… Если, конечно, будешь помнить свое место в этом доме.
– Место?! – Франсиско был слишком самолюбив. – Ты указываешь мне на мое место?! Да я…
– Всего-навсего живописец! Талантливый. Но талантливых много. Одаренных – еще больше… Перспективных, нуждающихся в малой помощи, которую я способна им оказать. Тебе кажется, Франсиско, что ты на вершине, что имя имеет вес в обществе… Имеет. Но появляются новые имена. И мода, Франсиско, столь непостоянна…
– Ты угрожаешь мне?
– Я лишь напоминаю тебе, что без моей с супругом помощи ты был бы лишь одним из сотен живописцев, которые стекаются в Мадрид со всей страны. Ты возвысился и возомнил, что имеешь право марать мое имя. И потому я предлагаю тебе выбор. Вернуться и поклониться, вести себя так, чтобы ни у кого не осталось и тени сомнений, кто ты есть в этом доме. Или же уйти и понадеяться, что твое имя и твои якобы друзья тебя спасут. Думай, Франсиско, я жду ответа завтра.
– А ты стала жестокой, Каэтана.
Он был зол, и пусть говорил со смирением, но Диего чувствовал гнев этого человека, полагавшего себя в доме герцогини Альба едва ли не хозяином. Чего он желал? Проучить строптивую женщину? И не подумал, что власть его вовсе не столь велика, как ему представлялось?
– Я? – удивилась Каэтана. – Нет, это ты меня сделал такой, Франсиско… Только ты.
– Я ушел, не желая быть пойманным за занятием столь неподобающе низким. Но, оставаясь в тени, проводил тетушку до ее покоев. Я опасался, что Франсиско причинит ей вред. Теперь понимаете? Она и не думала убивать себя. А наутро ее обнаружила служанка. Там, в мастерских… Ее и бутылку вина… Один бокал, краски… Тетушка была мертва.
Диего поднялся:
– Она не убивала себя. Но кто-то, кто слышал, что она говорила о красках, счел, что случай весьма удобен… Я так думаю. Конечно, матушка моя стала говорить, что в последние дни тетушка жаловалась на сердечные боли. И семейный лекарь подтвердил. Естественно, ему заплатили и неплохо… И священнику, и многим, чтобы замять скандал.
– Но вы с этим не согласны?
– Я не хочу скандала, – после недолгой паузы произнес Диего. – Он опорочит имя Каэтаны. Но также я не хочу, чтобы убийца остался безнаказанным. Потому и прошу вас помочь.
Просьба? Альваро давненько никто ни о чем не просил, скорее уж люди, которые нанимали его, полагали, будто, заплатив некую сумму, получали право не только распоряжаться умениями Альваро, но и самой его душой.
– Мне рекомендовали вас, как человека опытного. И вместе с тем не лишенного понятия чести. Говорят, что вы верны нанимателю, даже когда вам предлагают сумму во много раз большую, нежели было обещано за помощь… И еще способного хранить чужие тайны.
Лестно-то как. Альваро прямо возгордился бы, когда б за все эти достоинства получил хоть что-то, помимо шрамов на шкуре.
– Кем вы меня представите?
– Не знаю… Секретарем? Хотя, пожалуй, на секретаря вы не похожи… Скажем так, я объявлю вас своим доверенным лицом.
Звучало весьма обтекаемо.
– Видите ли, мои домашние, которым казалось, что со смертью Каэтаны они получат в полное свое распоряжение ее деньги, оказались в положении не самом приятном. Завещание ее, естественно, имеется, однако Корона готова его оспорить. А судиться с Короной…
Диего развел руками:
– Поэтому теперь они осознали, что в самом скором времени могут остаться вовсе на улице. А я и мои деньги…
– Понятно.
– И еще, возможно, это лишь совпадение… Мне хотелось бы думать, что совпадение, но третьего дня мой жеребец. Не то чтобы это вовсе невозможно, у Мрака норов всегда был дурным, однако конюха своего он знал и подпускал к себе. У меня несколько разболелась нога… Старый перелом, о котором домашние не знают. Я стараюсь не говорить о своем здоровье, но как бы там ни было, я попросил вывести Мрака, чтобы не застаивался.
Об этом недавнем случае Диего рассказывал куда более нервно, нежели обо всей своей предыдущей жизни.
– Когда конюх сел в седло, Мрак… Конь словно взбесился, он метался по двору, а когда скинул наездника, то врача звать было бесполезно.
– И если бы не нога…
– Да, я при всем своем умении не настолько самоуверен, чтобы полагать, будто удержался бы в седле. Нет, а не так давно мне сестрица принесла вина с травами. Не то чтобы это было подозрительно, но прежде она не проявляла такой заботы. Конечно, я вино пить не стал, и это ее несказанно разочаровало. Понимаете, это ведь мои родные!
– Которые являются прямыми вашими наследниками.
– Именно. И если дело все-таки в деньгах, я не хочу до конца дней своих опасаться удара в спину. Да и думать, что кто-то из них… мучительно. Я даже матушку свою подозревать начал. А это…
Диего передернул плечами.
Неприятно?
А зря. Альваро мог бы рассказать множество историй про любящих родственников, чьими заботами многие достойные люди до срока уходили в мир иной.
– Вы мне поможете?
Кошель с монетами был хорошим аргументом. Да и паренек, со всей его наивностью, нравился Альваро. Жаль будет, если его на тот свет спровадят.
Глава 6
Их не беспокоили.
Про них вообще словно бы забыли, и Алина чувствовала себя на редкость неловко. Она не привыкла ничего не делать. Но если делать, то что?
Макс ушел и не сказал, ни куда уходит, ни когда вернется. Он, конечно, не обязан отчитываться, но все равно было грустно.
Алина огляделась.
Хватит.
Ее ведь никто не запирал, и, значит, она имеет полное право покинуть комнату. Пройтись по дому, осмотреться. Вдруг да увидит что-то. Нет, она далека была от мысли о слежке, более того, это казалась смешным. Ну какой из Алины шпион?
Ей просто невмоготу сидеть.
Алина выглянула за дверь.
Пусто.
И коридор тянется, тянется… А она идет, разглядывает то лепнину на потолке, то ковер с бордюром, то картины на стенах. Вряд ли, конечно, подлинники, но если копии – то высшего качества.
– Дорогая, будь осмотрительней. – Этот голос донесся из-за приоткрытой двери. – Ты же не хочешь разрушить все?
– Не учи меня. – Алина узнала голос Варвары.
– А кто еще будет тебя учить? Наберись терпения…
– Ты всю жизнь требуешь набраться терпения, и что в итоге?
– А что в итоге? – ласково спросила незнакомая женщина. – У нас есть дом, есть деньги…
– Дорогая Женечка. – Голос Варвары сочился ядом. – У нас есть право жить в этом доме. И жалкие гроши, которые достались нам лишь потому, что Маринке надоело судиться. А сейчас…
Алина остановилась.
С одной стороны, подслушивать явно нехорошо, с другой – не для того ли Макс ее взял?
– Сейчас мы немного подождем, а потом…
– А потом Стасик выставит нас из дому, – фыркнула Варвара.
– Ну почему? Главное, найти к человеку подход… И я говорю не о том, который через постель.
– На что ты намекаешь?
– Намекаю? Дорогая, я прямо говорю. Завязывай со своим романом. Или ты и вправду полагаешь, что он на тебе женится?
– Ты…
– Я не глухая и не слепая, как не была глухой и слепой Марина. И да, пожалуй, тогда я понимала, для чего тебе это. И всецело поддерживала – этого ублюдка следовало выставить из дому!
– Женька, ты…
– Я двадцать семь лет уже как Женька… Думаешь, я глупая? Не отвечай, Варенька. Вы все думаете, что я глупая… Как же, сижу, с кружевом ковыряюсь, рисую картинки, шью куклам платья. Взрослые люди такой ерундой не занимаются. Взрослые люди играют во взрослые игры.
Женщина хихикнула, и Алина отступила от двери на шаг.
Показалось вдруг, что сейчас дверь распахнется, и женщина погрозит Алине пальцем: нехорошо подслушивать чужие разговоры!
– Так вот, дорогая моя сестричка, очнись уже. Я видела, как ты вешаешься на Стасика и как шастаешь на сеансы живописи. Где проходили? На тахте? Или сразу на полу? Ты ж у нас особой разборчивостью не отличаешься.
– Знала, и ничего не говорила?
– А кому и что я должна была сказать? – притворно удивилась Евгения. – Тебе? И что бы ты ответила? Дай угадаю, сказала бы, что не моего ума дело… Пускай и вправду не моего. Стасику? Он взрослый мальчик, понимал, что делает. Гошке? Если он так слеп, что ничего не видел, то это его проблемы.
– Марине.
– Ах, Марине… Думаешь, она бы меня поблагодарила? Да она распрекрасно знала о вашем романе! Но делала вид, что понятия не имеет, чем вы там в мастерской занимаетесь. Закрывала глаза. И раскрой я их, она не преисполнилась бы ко мне благодарности. Как знать, не меня ли сочли бы виноватой, а там и нашли бы предлог избавиться…
Воцарилось молчание.
– Я все ждала, когда ее терпение иссякнет и она…
– Выставит из дома меня? – нервно произнесла Варвара. – Ты на это надеялась, дорогая сестрица?
– Прежде всего я надеялась, что она выставит этого альфонса, но не стану кривить душой, что сильно бы скучала по твоему обществу…
– Ты… стерва!
– На себя посмотри, – мягко ответила Евгения. – Или утверждаешь, будто всегда действовала исключительно в наших общих интересах? Но это в прошлом, Варенька. Теперь нам следует держаться вместе. Расклад простой. Или мы, или Стасик. И не думай, что теперь ты будешь ему интересна.
– Буду интересна…
– Если ты рассчитываешь, что его удержит беременность, то забудь. Папочку нашего и трое детей не удержали. Конечно, ты можешь родить, подать в суд на установление отцовства, стребовать алименты, но это долгий путь, Варенька.
– Откуда ты?..
– Смотреть умею. В последнее время ты стала поздно вставать, а за столом почти не ешь. И как-то тебе дурно стало… Помнится, тогда у Марины новые духи появились?.. Беременные резко реагируют на запахи.
– Это ты донесла? Ты! Кому еще?!
– Донесла? Зачем? Я же говорила, дорогая сестрица, что мне это было невыгодно. Рано или поздно, но правда сама бы выползла. Я бы сказала, что в прямом смысле выползла… Ты у нас стройна, конечно, однако беременность – такое дело… Мне другое интересно. На что ты надеялась?
Беременность.
Стасик детей никогда не любил. Чужих. И говорил, что своих заводить еще рано. Надо пожить для себя, обустроиться, карьеру сделать. Потом… Потом вовсе до объяснений не снисходил.
– Ладно, я понимаю, залететь можно и по дурости. – Теперь Евгения говорила с упреком, но мягко. – Но ведь проблему можно решить, сейчас это просто.
– А ты откуда знаешь? – огрызнулась Варвара.
– Исключительно из теории… Зачем ты оставила ребенка?
– Может, потому что люблю?
– Кого?
– Стаса.
– Дура!
– А ты… ты… Ты ничего не понимаешь! Ты никогда ничего не понимала! Я люблю его! По-настоящему люблю! И мы будем вместе! Счастливы…
Алина едва успела отскочить: распахнувшаяся дверь ударила по стене.
– Ой, – вырвалось у Алины, когда на нее налетела разъяренная Варвара. – А… а у вас… У вас тушь потекла!
Это получилось совершенно не специально, наверное, Алина слишком долго боялась быть пойманной за подслушиванием, что теперь, когда ее и вправду поймали, растерялась. От растерянности сказала глупость.
– Что?!
– Тушь потекла… вот здесь, – отступать было поздно, да и в образ дурочки ситуация вписывалась как нельзя лучше. Алина коснулась левого глаза. – Наверное, не водостойкую брали или подделка. Я вот недавно тоже купила тушь. Дорогую. В магазине. Фирменную. А она течет. И я подумала, что это потому, что подделка. Ведь если бы настоящая фирменная, она бы не текла…
– Господи, еще одна идиотка… – Варвара практически оттолкнула Алину с дороги.
– Не стоит обижаться на мою сестру. Она немного перенервничала. – Из комнаты вышла женщина. Даже не вышла – выплыла.
Сама она была высокая, крупнотелая, но без излишней полноты. Просторные одежды несколько скрывали очертания тела, что, впрочем, нисколько не портило Евгению. Было в ее облике нечто такое, стародавне-купеческое.
Шаль пуховая вязаная, что возлежала на крутых плечах? Или же волосы, уложенные короной. Она и несла эту старомодную прическу – кто ныне возится с косами? – уверенно, словно та и вправду короной была. Покачивались в ушах тяжелые серьги, переливались разноцветными камнями перстни на пальцах.
И несколько ниток бус, лежавших поверх золотого креста, гляделись весьма уместными.
– Вы, должно быть, Алина, – сказала Евгения, протянув руку. И Алинину ладонь пожала крепко, уверенно. По-мужски. – Егор мне рассказывал о вас… Вы многое слышали?
Мягкий вопрос.
Ни тени упрека.
– Не-а, – солгала Алина, сама себе удивляясь, – только что она кого-то любит. А вам это не нравится, да? Маме тоже Максик не нравится. Я ей говорила, что он хороший, а мама все повторяет, что я достойна большего. А Максик и так большой!
Евгения улыбнулась, снисходительно, с печалью.
– Примерно так…
– А вы ее тоже замуж не пускаете? Мама меня не пускает. Но это глупо! – воскликнула Алина, цепляясь за хвост шали. Ей пришлось приноровиться к шагу Евгении. – Максик хороший! И если любишь, то все равно будешь вместе.
Ей пришлось идти мелкими шажками, потому как нормально шагать в этой юбке да на каблуках было сложновато.
– Деточка, – сказала Евгения с укором, – иногда стоит прислушаться к мнению взрослых. Ты, конечно, не поверишь, но очень часто они бывают правы…
Евгения и не трудилась скрыть снисходительность.
Хорошо.
Значит, поверила, что особым умом Алина не отличается.
– Я тоже взрослая! – возразила она. – Мне двадцать пять! И я еще замужем не была!
– Какая печаль!
– А то! Все мои подруги уже побывали. Некоторые по два раза… А я нет! Это не честно! Я хочу свадьбу! И чтобы платье белое, с фатой, такое, знаете ли…
Алина развела руки, демонстрируя размах юбок.
– И чтобы машины одинаковые, иногда на свадьбы заказывают кортеж, а там машины совсем разные. Это же совершенно не смотрится!
Евгения кивала.
Слушала.
Слушала ли? Или думала о своем… А могла Варвара Марину убить? Скажем, испугавшись, что та выставит Стаса, и он останется нищим. Одно дело рассчитывать на брак с миллионером, и совсем другое – с обыкновенным художником. Не бедным, но и не сказать, чтобы состоятельным.
Решилась бы она, скажем, не для себя, но для семьи?
Для ребенка?
– Вот… – Она выдохнула, не зная, о чем еще говорить. – Я так думаю… И если вы скажете Варваре, что не сердитесь, то она обрадуется.
Евгения остановилась и смерила Алину насмешливым взглядом.
– Видишь ли, деточка, но человек, с которым она вознамерилась связать свою судьбу, очень непорядочный. Более того, он убийца!
Это было произнесено с пафосом, с нотой трагизма, с руками, прижатыми к груди и с печалью в огромных глазах Евгении. Алине не осталось ничего, кроме как спросить:
– Да?!
– Увы.
– Настоящий?
Что ж, глупой блондинке простительны глупые вопросы.
– К сожалению.
– Но тогда его посадят! А если посадят, жениться не выйдет. В тюрьме не женят…
– Если бы… – Евгения подхватила Алину под локоток и повела за собой. – Увы, к сожалению, современная система правосудия такова, что иногда преступление остается безнаказанным.
И вновь вздох, тяжелый, преисполненный глубочайшей тоски.
– Ужас какой! – К счастью для Алины, от нее не требовалось поддерживать беседу, только внимать Евгении.
Она же вывела гостью на террасу, с которой открывался вид на зеленый лабиринт. Издали тот гляделся очень аккуратным и каким-то ненастоящим, что ли. Алине было сложно представить, что в нем можно заблудиться.
– Вы, наверное, слышали, что не так давно у нас скончалась родственница… Марина была нам мачехой, но мы любили ее, как родную мать.
Евгения встала, опершись на балюстраду.
– Именно она заставила отца заняться бизнесом. Именно благодаря ей мы теперь имеем все это. – Она обвела рукой поместье. – И тем горше осознавать, что ее состояние достанется убийце.
– Кошма-а-ар! – протянула Алина, жалея, что не захватила с собой жевательной резинки. Она бы вписалась в образ.
Алина поймала себя на мысли, что происходящее ей нравится.
– Именно. И он, не имея ни капли совести…
…В этом она была права. Совести у Стасика не было ни капли.
– …смеет сюда являться! – Теперь голос Евгении дрожал от гнева, и гнев этот казался вполне настоящим. – Вот. Посмотри!
Алина повернулась туда, куда указывала Евгения, и едва не свалилась с каблуков.
Стасик.
Собственною персоной.
Идет, точнее, шествует по аллее. И вырядился-то! Алина от удивления рот открыла. Нет, она не ожидала, что Стасик будет носить траур по любовнице, и к театральщине его всегда тянуло, правда, он называл это исключительностью вкуса и легким эпатажем, который художнику к лицу, но вот чтобы так…
Белый костюм.
Шляпа соломенная с загнутыми полями.
Тросточка.
И белоснежные же туфли на каблуке.
– Совершенно никакого уважения! – процедила Евгения, отворачиваясь.
– Ага… – Алина только и смогла выдавить из себя.
Меж тем Стасик приближался.
– Только посмотри на это самодовольное ничтожество! – Евгения шипела. – Он ведет себя так, будто уже является хозяином… И моя несчастная сестра влюблена в этого негодяя!
Алина кивнула, не в силах сказать ни слова. Катастрофа приближалась, а в голове не было ни одной идеи, как избежать ее.
Уйти?
Придумать что-то срочное? Просто убежать? Хотя на каблуках она и ходит с трудом, что уж говорить о беге?
– Вы должны с ним познакомиться. – Евгения вцепилась в Алинину руку и решительно шагнула к лестнице. – Вы просто обязаны!
– З-зачем?