Акимуды Ерофеев Виктор

Часть вторая

Новый завет

Небо. Огненная точка. Царица с крыльями. Ход королем. Зеленый оглушительный взрыв. Свист и треск раздираемого пространства. Оранжевый зигзаг… Аппарат неизвестной конструкции, ослепляя встречающих потоками света, нависает над аэродромом. С летного поля, как по щелчку, исчезают, испаряясь в испуганном воздухе, все самолеты и наземная техника. Аппарат совершает посадку во Внуково. Поднимая ураганные вихри, глубоко волнуя дальние леса, он подруливает к зданию аэропорта. Как только он замирает, воздушная и прочая техника вновь образуется на своих местах.

Треск в наушниках.

– Товарищ генерал! Грачи прилетели!

– Вижу, не слепой. Встречайте грачей по ВИП-схеме.

Принять строжайшие меры предосторожности!

– Красную дорожку подать?

– Ну, подай…

Подают красную дорожку. Подают трап. По трапу спускается группа людей, несколько мужчин и одна женщина, одетые в русские национальные одежды.

Монитор. Стоп-кадр.

– Ряженые! – раздался низкий голос генерала в штатском костюме, Константина Павловича Рыжова. – Иностранные дипломаты, а одеты, как ансамбль народной песни и пляски!.. Смазные сапоги! А эта мелкая дура, как крестьянка, с венком васильков на голове и косой за плечами! Тоже мне, самодеятельность! Да черт с ними! – продолжал генерал. – А вот то, что все самолеты вмиг пропали, – заявка на похищение нашей техники!

– А ведь в самолетах были сотни людей! – прибавил кто-то из присутствующих.

Генерал ошалело посмотрел вокруг.

– Прокрутите еще раз!

Рыжов хищно всмотрелся в экран:

– В момент уничтожения техники люди – вы видите? – превращаются в тараканов… и разбегаются в разные стороны… Рыжие и черные тараканы… Смотрите! Они разбегаются… Или я что-то не понимаю?

– Еще раз прокрутить?

– Тараканы… Нет, хватит! Может, я тоже таракан?

– Я не хочу жить в массовом бреду! – разволновался Куроедов. – Я не хочу участвовать в дурном романе. Засранцы писатели перекормили нас зелеными человечками. Хочу домой!

Генерал Рыжов ущипнул себя за левое ухо, поморщился и прикрыл на минуту глаза. Его кабинет наполнился невообразимым шумом голосов. Видеозапись прилета «грачей» просматривали моложавый, из нового, сообразительного поколения, министр иностранных дел Виноградов, старший следователь по особо важным делам Суровцев, другие высокопоставленные дипломаты и офицеры, а также Игнат Куроедов. Было видно, что присутствующие мужчины, несмотря на разницу в чинах, находятся между собой в добрых товарищеских отношениях, как это принято на первый взгляд в элитных подразделениях власти. Разница была лишь в отношении к смеху. Старшие, как Виноградов, любили удобрять свои мысли хохотом. Среднее звено жизнерадостно смеялось. Молодые много и понимающе улыбались. Но теперь они все подтянулись.

– А мне кажется, что они идут в смокингах, – сказал министр Виноградов.

– Смотрите, они совсем голые! – всполошился молодой офицер.

– Где голые? Какие смокинги! Они – ряженые! – нетерпеливо пожал плечами генерал. – А ты как думаешь? – спросил он Куроедова.

– Я вижу, как они меняют свой рост. Они то растут, то становятся маленькими. Как будто адаптируются к ситуации. Но куда делся их оранжевый агрегат?

– Улетел, – хмыкнул Суровцев.

Опять зашумели.

– Тихо, мужики! – возвестил генерал Рыжов. – Отечество в опасности!

Все, собранные в кабинете, присмирели. Но не Куроедов.

– Не похоже, – покачал головой Игнат.

– А тараканы? – грозно спросил его генерал.

– А тараканы нам только снятся, – сказал Куроедов и для убедительности стал мелко кивать головой.

Когда Сталину на Потсдамской конференции в 1945 году президент Трумэн конфиденциально сообщил, что в Соединенных Штатах создано новое оружие невероятной разрушительной силы, Сталин даже бровью не повел. Таким же характером обладал Игнат Васильевич Куроедов. Сорок два года. Крупный разведчик, он вышел в отставку из-за своих независимых суждений. Женат. Имеет двух дочерей. Любимый суп: лапша с фрикадельками. Дважды был на Тибете. Интересуется конным спортом.

Куроедов с раннего детства ничему не удивлялся и ни во что не верил. Это помогало ему жить и работать. Высшее образование Куроедова заключалось в том, чтобы кардинально изменить его отношение к людям. Его учитель, Лев Борисович Волков, вкладывал в молодого кадета идею целебного мертвизма.

– Мертвизм полезен не только разведчикам, он полезен всем, но без него разведчика нет, – говорил Волков. – Смотри на человека так, как будто он уже мертв, и ты ему ничем не поможешь. Слова, сказанные людям, не должны иметь никакого значения. Ты никому не служишь, ни конкретному начальству, ни абстрактной родине – ты холодно упиваешься своей победой и делишься ей, исходя из собственных интересов. Тогда ты непобедим.

– А как же любовь? – недоумевал молодой Куроедов.

– Любовь – это недальновидность, – внушал Волков.

Куроедов впитал в себя мысли учителя. Он владел знанием, что Великий Террор – основа империи, что без смертей и посадок 1937 года не было бы Великой Победы, он был уверен, что демократия – это всего лишь маска, умело натянутая на общество, что расизм неизбывен и агрессия – суть зрелой личности. При этом он был влюбчив, обладал чувством юмора, обожал Америку и берег честь смолоду.

Ему везло с женщинами, но не везло в любви.

– Ну, черт! – ударил по столу кулаком Патриарх в своей резиденции.

– Только вожди нации хотят физического бессмертия! – сказал академик Лядов.

– И мегаломаны, – добавил я.

– Мегаломаны вроде тебя, – хмыкнул Лядов.

– Смотрим дальше, – сказал министр Виноградов.

На экране появляется его недоуменное лицо. Со своими МИДовскими помощниками он привычной официальной походкой подходит к иностранной делегации.

Группа иностранных дипломатов хохочет, схватившись за животы, словно они оказались в смешном пространстве.

Переждав их неуместный хохот, тренированный министр Виноградов невозмутимо приветствует делегацию, приглашает в ВИП-зал. В косоворотке, весело размахивая руками, идет моложавый иностранный Посол. В ногу с ним идет Виноградов – за ними вся команда.

– Do you speak… – спрашивает Виноградов с густым нью-йоркским акцентом.

– В России, – дружески перебивает его Посол, – мы будем говорить по-русски. Так будет удобно и вам, и нам.

– Как долетели?

– Спасибо. Я вижу, что мы оделись не по сезону.

Посол делает малозаметный жест. Иностранцы на миг растворяются в воздухе. Перезарядившись, они продолжают шагать в костюмах, которые точь-в-точь копируют костюмы встречающих. Посол фактически идет в одежде Виноградова – даже «гангстерские» ботинки от John Lobb одинаковые.

– Они прилетели без вещей, – сообщил в кабинете генерала Виноградов.

– Как название страны? – оторвался от экрана генерал.

– АКИМУДЫ.

Генерал повернул седеющую голову в сторону карты мира, висящей на стене:

– А-КИ-МУ-ДЫ? Прости, Господи! Где это государство находится?

– Не знаю, – сказал Виноградов.

– Шутите?

– Мне не до шуток.

– Но они – белые, – заметил следователь Суровцев.

– Вижу, что не зеленые! – хмыкнул генерал. – У них где еще посольства? В Париже? В Вашингтоне?

– Только у нас, – ответил Виноградов.

Они продолжали одновременно с разговором смотреть видеозапись, на которой Посол неизвестной страны объяснял Виноградову на чистом русском языке:

– У нас такой обычай. Когда мы путешествуем, нам присваивают имена и фамилии той страны, куда мы едем.

Меня зовут Николай Попов. Николай Иванович.

– У вас русские корни?

– У кого же нет русских корней? – с улыбкой заметил Посол. Он оглянулся по сторонам, посмотрел на чистое небо: – Русская осень! Я рад, что вернулся сюда.

ВИП-зал. Стол переговоров. Бутылки с пятигорской водой. Молодые и пожилые официанты стоят у входа в бабочках, с бокалами шампанского на подносах.

– Прошу вас! – слащаво угощает Виноградов.

– А это что?

– Шампанское, – подсказывает Виноградов. – Абрау Дюрсо. Издание люкс! Наше – лучше!

Виноградов несколько приободрился. Наши чиновники научились действовать в самых неожиданных ситуациях. В отличие от советских, они знали мир, прекрасно одевались и занимались сетевой дипломатией, забрасывая невод в любую реку. Их ничто не смущало, кроме бедности их бюджетных заведений.

– Да ну! Как же я давно не пил вина! – Посол выпивает шампанское залпом. Вертит пустой бокал в руках. – Вкусно!

– Добро пожаловать в Россию! – Виноградов поднимает бокал.

Посол снова выпивает шампанское залпом. Они усаживаются за стол. У иностранной женщины мелкого роста – букет красных роз.

– Как называется столица вашего государства? – интересуется Виноградов.

Посол обращается к своим сотрудникам:

– Как она у нас называется?

Сотрудники замялись.

– Посмотрите на эту собаку с рыбьей чешуей, – рассмеялся Посол, – мой советник по науке, господин Дубинин, даже не помнит названия нашей столицы!

– Каждый называет ее по-разному, – сказал советник по науке. – Но приблизительно – Виктория.

– Пусть так! Хотя ее можно назвать и Кукуй. А это наш генеральный консул, – сказал Посол, указывая на единственную женщину. – Точнее, консул смерти.

– Как смерти? – отпрянул Виноградов: он был в молодости советским атташе по прессе, портил кровь западным журналистам, потом прозрел – стал либералом. Теперь он разуверился в общечеловеческих ценностях и ездил в отпуск на Афон.

– Так, – объяснил Посол. – Консул – стильный стройный карлик! Но у нее еще нет имени-отчества. Не успела придумать. А это мой любимый человек. Идеолог.

Иван Поспелов. Верный Иван! Советник по культуре.

– Я всего лишь поддерживаю творчество человеческим сотворчеством, – популярно объяснил встречающим Верный Иван.

– Иди-ка сюда! Знакомьтесь! Мой политический советник Тимофей Межеров. Тимоша подчеркивает неудачность человеческого проекта. Сами понимаете, дьявол – не тот, кто соблазняет, а тот, кто указывает на несовершенство человеческой природы. А вот Ершов. Геннадий Ершов. Существо незаметной внешности. Резидент под маской экономического атташе. Ершов будет шпионить за вами.

Русские дипломаты выдержали паузу.

– А сколько у вас живет народа на Акимудах? – спросил Виноградов.

– Ой, много! – неожиданно нахмурился Посол. – Когда люди умирают, многие из них превращаются в рыб.

В океане всем места хватит. Мы об этом еще поговорим.

– Рыбы! – хмыкнул генерал.

– Он так уклончиво ответил. Это меня опять насторожило, – сказал Виноградов. – Дальше у нас с Послом произошла ознакомительная беседа. Посол высказал мнение, что он с уверенностью смотрит на будущее России, и вдруг снова оглушительно захохотал. Я сначала подумал, что он подавился маслиной.

– Вы, русские, – шалуны! – покачала головой консул смерти с красными розами.

– Бог с вами, консул! – покосился на нее Посол. – Русские выдумали карту бессмертия! Я надеюсь, – продолжал он хладнокровно, – что скоро Россия вновь станет сверхдержавой, чтобы восстановить баланс сил, утраченный на земле и в космосе.

– Про космос вспомнил, – задумчиво сказал генерал.

«Карта бессмертия», – отметил про себя Куроедов.

– Можно тебя на минуту? – Виноградов отвел генерала в сторону. – Константин Палыч, я долго работал в Америке, поверь мне: это почерк американцев.

– Значит, считай: началась война, – посмотрел министру в глаза Константин Павлович. – Мировая война.

– А что, по вашему мнению, нужно сделать в первую очередь, чтобы Россия вновь стала сверхдержавой? – спросил на мониторе Посол Акимуд. – Ну, если россияне будут иметь по двести тысяч долларов в год, это поможет?

– У нас тут, знаете ли, своя валюта: рубли, – прищурился Виноградов.

– Стоп! А наше посольство когда отправится на эти самые… Акимуды? – громко спросил Рыжов в своем кабинете.

– Еще не решено, – Виноградов сделал загадочное лицо. – Ждем указаний.

– Где они будут жить в Москве? – между прочим спросил Куроедов.

– Сняли особняк в Хамовниках… Все прослушивается и просматривается. – Генерал снова взялся за пульт.

– Непонятно, как они просочились в машину, – сказал следователь Суровцев. – Видите: они садятся в машину сквозь закрытые двери.

Видеозапись. Озабоченное лошадино-обезьянье лицо Виноградова.

– Мы еще не привыкли к вашим условиям, – смущенно высовывается Посол из машины. – Извините, если что не так.

– Ну что, поверил в опасность, Игнат? – спросил генерал.

– Когда непонятно, что делать, надо дружить, – сказал Куроедов. – Миру – мир. Массовый гипноз. Мне пора.

Тут он совершил свою первую ошибку. Недосмотрел видеосюжет. Он встал.

– Игнат, – сказал генерал. – Это большая война.

– Посмотрим, – сказал Куроедов.

Они помолчали.

– Хорошо бы вызвать Зяблика, – тихо сказал Куроедов генералу Рыжову, – она знает толк в этих вещах.

– Вызови, – согласился генерал.

Генерал вынул диск из дисковода:

– Досмотри на досуге. Там есть материал на всех членов посольства.

– Обрати внимание на мадам консул, – добавил Виноградов. – Специальный фрукт. Русские, видите ли, шалуны!

Положив диск в атташе-кейс, Куроедов спустился вниз по лестнице, дружелюбно махнув рукой охраннику. Он подрабатывал теперь частным детективом по внеформатным явлениям. Куроедов сел в машину. И поехал домой. Москва красиво плыла за бортом.

– Отечество в опасности! – Куроедов скривил рот в улыбке.

Куроедов был смущен. Его меньше волновали Акимуды, чем его бывшая любовь, чем возможность работать вместе с Зябликом.

Три академика в гостях у знаменитого режиссера, за столом с видом на Новый Арбат, утверждали, оглушительно громко, стремительно выпивая рюмку за рюмкой огуречную водку, затем хреновуху, что с Лядовым нельзя иметь дело. Лядов сошел с ума от тщеславия и мучит в ресторанах официантов.

Я знал, что он несчастен, как всякий умный мужчина: полон неистребимых комплексов, таскает повсюду на лацкане французский орден и терзается. Академики пили в присутствии жен, которые, наученные опытом, только чуть-чуть иронизировали над мужьями. Мне было странно, что тщеславный Лядов изобрел бессмертие.

Ровно в одиннадцать утра по московскому времени, когда я стоял под душем, мой мобильник заерзал, вибрируя по стеклянной полке с зубными щетками разных поколений, а затем, наткнувшись на индийский серебряный стакан, наполнил ванную мерзкой небесно-космической музыкой. Звонил Лядов. Он выпалил свой вопрос холеным голосом:

– Старик, ты боишься смерти?

Ненавижу, когда меня называют «старик». Я с утра – никакой. Лядов – потомственный циник, ученый с мировым именем. Друг Кремля, советник президента. Добрый семьянин, гурман, бабник. В общем, старосветское народное достояние.

– Ну! – сказал я.

– Что, «ну»? – не вытерпел Лядов. – Да или нет?

– Только на базаре пристают с вопросом «да или нет».

– Это Ницше! – радостно отозвался Лядов. – Бог умер. Открывай, я у тебя под дверью.

Раздался мягкий звонок. Дома никого не было. Я вылез из ванны, завернувшись в оранжевое полотенце.

– Хайль Гитлер!

Сын Лядова первым вошел в мою квартиру, вытянул руку в приветствии.

– Привет, нацик, – кивнул я.

– Подонок! – возопил отец.

– Это у них модно, – сказал я.

– Ну да! Он делает вид, что он как бы фашист.

– Я – фашист, – заявил сын.

– Подонок!

– А сестра моя – антифа. Мы дома с ней живем мирно, но на улице деремся! – похвастался мне юный фашист.

– Здравствуйте! – сказала антифашистка.

– Привет, Рот Фронт! – сказал я. – Дети! Идите на кухню. Там есть марокканские сладости.

– Я люблю марокканские сладости, – серьезно сказал сын-фашист.

– Конечно, мы с братом – разные, но нас соединяет зоологическая ненависть к Главному. Иначе мы бы убили друг друга!

– Реальность сложнее, чем вы думаете, – сказал Лядов детям.

Он постепенно успокоился. Я надел черное кимоно с красным подбоем и отвел его в розовую комнату.

– Ты один? Где твои?

– Во Франции, – неопределенно ответил я.