Робин Гуд Дюма Александр
— Ты права, не скрывая любви, если твой любимый достоин тебя, нежное дитя, — ответил Ричард.
— Он и большей любви достоин, чем моя, отец мой, — ответила Лили, — но я тоже люблю его как только могу.
Сказав это, молодая женщина покраснела; большие голубые глаза Ричарда смотрели на нее так пламенно, что ей стало невыразимо страшно, она потихоньку отняла у него руку и села рядом с Мод.
— Признаюсь тебе, мастер Робин, — сказал король, — что во всей Европе не найдется королевского двора, который может похвалиться тем, что вокруг его трона собралось столько красивых молодых женщин, сколько я вижу вокруг нас. Я видел женщин разных стран, но нигде не встречал такой полной сладостного спокойствия красоты, как у саксонских женщин. Будь я проклят, если свежие лица, которые окружают меня, не стоят сотни красавиц Востока или любых других стран.
— Счастлив слышать это, сэр аббат, — ответил Робин, — вы еще раз доказываете мне, что в ваших жилах течет чистая английская кровь. Я не могу быть судьей в столь деликатном вопросе, ибо мало путешествовал и дальше Дербишира и Йоркшира почти ничего не знаю. И все же я вместе с вами склоняюсь к мнению, что саксонские женщины — самые красивые в мире.
— Ну, конечно, самые красивые, — решительно подтвердил Уилл. — Я проехал по большей части французского королевства и могу подтвердить, что не встретил ни одной девушки или женщины, которую можно было бы сравнить с Мод. Мод — идеал английской красоты, вот мое мнение.
— Вы служили? — спросил король, внимательно глядя на молодого человека.
— Да, сударь, — ответил Уильям, — я служил в войсках короля Генриха в Аквитании, Пуату, Арфлёре, Эврё, Бове, Руане и во многих других местах.
— Ах, вот как! — воскликнул король, отворачиваясь из опасения, что молодой человек может его в конце концов узнать. — Робин Гуд, — обратился он к своему хозяину, — ваши люди приготовились продолжать состязания; мне бы очень хотелось посмотреть на их упражнения.
— Как вам угодно, так мы и сделаем, сударь; я покажу вам, как я обучаю своих лучников. Мач, — крикнул Робин, — повесьте на прутья стрельбища гирлянды из роз.
Мач исполнил приказ, и теперь концы прутьев торчали из цветочных кружков.
— Ну, а теперь, ребята, — воскликнул Робин, — цельтесь в прут; кто промахнется — отдаст мне одну стрелу и получит пощечину! Будьте внимательны, потому что, клянусь Матерью Божьей, простофилей я не пощажу; само собой разумеется, что я стреляю вместе с вами и, если промахнусь, то понесу то же наказание.
Некоторые из лесных братьев промахнулись и спокойно получили увесистую оплеуху. Робин Гуд расщепил прут и на его место поставил новый; Уилл и Маленький Джон промахнулись и под всеобщий хохот понесли заслуженное наказание.
Последним выстрелил опять Робин и, желая показать мнимому аббату, что он не делает различия между собой и своими людьми, намеренно промахнулся.
— Ах, атаман, — воскликнул один из йоменов в сильном изумлении, — вы не попали в цель?
— Ей-Богу, правда, и заслужил наказание. Ну, кто из вас желает погладить меня по щеке? Может быть, ты, Маленький Джон, ты ведь у нас самый сильный и ударить сумеешь крепко.
— Меньше всего на свете мне бы хотелось тебя ударить, — ответил Джон, — уж очень это неприятное поручение, оно навсегда рассорит меня с моей правой рукой.
— Ну что же, Уилл, тогда ты.
— Спасибо, Робин, но я от всего сердца отказываюсь от такого удовольствия.
— Я тоже отказываюсь, — сказал Мач.
— Я тоже! — крикнул один из йоменов.
— И мы все тоже! — в один голос закричали лесные братья.
— Ну, это пустое ребячество, — строго сказал Робин, — я же, не колеблясь, наказал провинившихся, и вы должны ко мне отнестись как к равному и, следовательно, так же строго. Ну, раз никто из моих людей не смеет поднять на меня руку, это дело следует завершить вам, сэр аббат. Вот моя лучшая стрела, и прошу вас, сударь, оказать мне эту услугу с такой же щедростью, с какой я оказал ее своим провинившимся лучникам.
— Не могу осмелиться оказать тебе эту услугу, дорогой Робин, — со смехом сказал король, — рука у меня тяжеловата, и бью я крепко.
— Я не неженка, сэр аббат, делайте как вам удобно.
— Ты настаиваешь? — спросил король, засучив рукав и обнажив мускулистую руку, — ну, что ж, получи, что просил.
Удар был так силен, что Робин упал навзничь, но тут же поднялся.
— Свидетельствую перед Господом, — сказал он, улыбаясь, хотя лицо его горело, — вы самый сильный монах в веселой Англии. У вас слишком сильная рука для человека, безмятежно исполняющего священнические обязанности, и я готов голову заложить (а она оценена в четыреста золотых), что вы лучше управляетесь с луком и палкой, чем с крестом.
— Возможно, — смеясь, сказал король, — добавь еще, если тебе угодно, с мечом, копьем и щитом.
— И ваши слова и все ваши повадки обличают в вас скорее человека, привыкшего к беспокойной жизни солдата, а не к благочестивому существованию служителя святой Церкви, — добавил Робин, внимательно рассматривая короля, — мне бы очень хотелось узнать, кто вы, потому что мне в голову приходят странные мысли.
— Прогони эти мысли, Робин Гуд, и не пытайся понять, тот ли я, за кого себя выдаю сейчас, — живо отозвался король.
В это мгновение к Робину подошел сэр Ричард Равнинный, который с самого утра был в отлучке. Увидев короля, рыцарь вздрогнул, потому что отлично знал его в лицо. Рыцарь посмотрел на Робина: тот, казалось, не догадывался, какого высокого гостя он принимает.
— Ты знаешь того, кто одет аббатом? — шепотом спросил рыцарь у Робина.
— Нет, — ответил Робин, но вот уже несколько минут мне кажется, что эти рыжие полосы и большие голубые глаза могут принадлежать единственному человеку на свете…
— И этот человек — Ричард Львиное Сердце, король Англии! — невольно воскликнул рыцарь.
— Ах, вот как?! — произнес, подходя к ним, мнимый монах.
Робин Гуд и сэр Ричард упали на колени.
— Теперь я узнал величественный облик моего короля, — сказал главарь разбойников, — облик нашего доброго короля Ричарда Английского! Благословит Господь ваше величество за отвагу!
На лице короля появилась благожелательная улыбка.
— Ваше величество, — продолжал Робин, по-прежнему смиренно стоя на коленях, — теперь вы знаете, кто мы такие: бедные изгнанники, вынужденные покинуть дома своих предков из-за жестокости и несправедливого притеснения. Лишенные крова и имущества, мы искали прибежища в глухом лесу; мы жили охотой и милостыней, которую взимали как дань, но без насилия и самым вежливым способом; нам давали и охотно, и не очень, но если, как нам становилось известно, тот, кто отказывался помочь нашей нужде, вез в своем кошельке деньги на выкуп рыцаря, мы никогда не брали их у него. Ваше величество, прошу у вас пощады себе и своим товарищам.
— Встань, Робин Гуд, — сказал король, и в голосе его прозвучала доброта, — и скажи мне, по какой причине ты со своими храбрыми лучниками пришел мне на помощь, когда я осаждал Ноттингемский замок?
— Государь, — ответил Робин Гуд, послушно поднимаясь по приказу короля с колен, но склоняясь перед ним в почтительном поклоне, — вы божество всех истинных англичан. Ваши поступки заслужили вам всеобщее уважение и снискали славу храбрейшего из храбрейших, человека с львиным сердцем, который, оставаясь честным рыцарем, всегда побеждает в бою своего врага и простирает свою великодушную длань над несчастными. Принц Джон заслужил немилость вашего величества, и, когда я узнал, что вы стоите под стенами Ноттингемского замка, я втайне встал под ваши знамена. Ваше величество взяли замок, где укрывался мятежный принц, моя задача была выполнена, и я, ни слова ни говоря, удалился, поскольку сознания, что я честно послужил своему королю, достаточно для удовлетворения моих самых сокровенных желаний.
— От всего сердца благодарю тебя за искренность, Робин Гуд, — произнес Ричард, — и твоя любовь весьма мне приятна. Ты говоришь и поступаешь как честный человек; я тобой доволен и дарую полное прощение всем веселым братьям Шервудского леса. У тебя в руках великая власть — власть вершить зло, но ты этим опасным могуществом не воспользовался. Ты помогал бедным, а их в Ноггингемшире немало. Ты весьма вежливо взимал дань с богатых норманнов, чтобы изыскать средства к существованию своих людей. Я прощаю твою вину; все твои поступки суть не что иное, как последствия совершенно необычного положения, в какое ты попал. Но, поскольку ты нарушил охотничьи законы, поскольку князья Церкви и владетельные сеньоры были вынуждены оставить у тебя в руках крохи своих огромных сокровищ, твое помилование должно быть оформлено указом, чтобы ты мог жить спокойно, не опасаясь упреков и преследований. Завтра в присутствии своих рыцарей я провозглашу, что постановление об изгнании, ставящее тебя ниже последнего крепостного в этом королевстве, полностью отменяется. Я возвращаю тебе и тем, что разделял с тобой все превратности твоего нелегкого существования, все права и привилегии свободных людей. Я сказал и клянусь, что, милостью Бога всемогущего, сдержу слово.
— Да здравствует Ричард Львиное Сердце! — закричали рыцари.
— Да хранит ваше величество Святая Дева всегда и везде! — взволнованно сказал Робин Гуд и, став на одно колено, почтительно поцеловал руку великодушного короля.
Исполнив долг благодарности, Робин поднялся и протрубил в рог, и лесные братья, занятые до того кто стрельбой из лука, кто состязанием на палках, тотчас же бросили свои занятия и собрались вокруг своего главаря.
— Храбрые мои товарищи, опуститесь все на одно колено и обнажите головы: вы находитесь в присутствии нашего законного государя, любимого короля веселой Англии, Ричарда Львиное Сердце! Окажите почести нашему благородному хозяину и господину!
Разбойники повиновались, и, пока все они стояли перед Ричардом на коленях, склонив голову, Робин поведал им о монаршей милости.
— А теперь, — добавил Робин, — пусть своды старого леса огласит наше дружное "ура". Настал для нас великий день: милостью Божьей и благородного Ричарда вы свободны!
Веселых братьев не нужно было еще раз просить выразить переполнявшую их радость. Они так дружно грянули "ура", что их было слышно за две мили от Дерева Встреч.
Когда шум стих, Ричард Английский пригласил Робина вместе со всеми его людьми сопровождать его в Ноттингемский замок.
— Ваше величество, — ответил Робин, — ваше лестное приглашение переполняет мое сердце невыразимой радостью. Душой и телом я принадлежу моему государю, и, если вы позволите, я отберу из своих людей сто сорок лучников, которые всецело будут преданы вашему всемилостивейшему величеству и будут вашими верными слугами.
Король был в равной степени польщен и удивлен почтительным поведением героического разбойника; он сердечно поблагодарил его и, предложив ему отпустить людей, чтобы они продолжили свои на минуту прерванные игры, взял со стола чашу, наполнил ее до краев, выпил залпом, а затем сказал весело и по-дружески заинтересованно:
— Ну а теперь, друг Робин, скажи мне, прошу тебя, кто этот великан: мне трудно назвать иначе огромного парня, которого Небо одарило такой славной физиономией. Душой клянусь, до сегодня я считал себя человеком необыкновенного роста, а сейчас вижу, что рядом с ним я просто жалкий цыпленок. Какая ширина плеч! Какая сила! А как сложен!
— Он удивительно добр тоже, государь, — ответил Робин, — а сила у него сказочная: он один может остановить целую армию, и при этом он, как наивный и чистый ребенок, умиляется, слушая трогательную историю. Этот человек, имевший честь привлечь внимание вашего величества, — мой брат, товарищ и лучший друг; у него золотое сердце, верное, как сталь его непобедимого меча. Он так удивительно владеет палкой, что его никто никогда еще не одолел, к тому же он самый меткий лучник в нашем краю и самый храбрый парень на земле.
— Мне приятно слышать твои слова, Робин, — ответил король, — потому что тот, кто смог тебе их внушить, достоин быть моим другом. Я хочу немного поговорить с этим славным йоменом. Как его зовут?
— Джон Нейлор, ваше величество, но, из-за его скромного роста, мы обычно его называем Маленьким Джоном.
— Клянусь мессой! — со смехом воскликнул король. — Отряд подобных Маленьких Джонов навел бы ужас на неверных собак! Эй, роскошный лесной дуб, Вавилонская башня, Маленький Джон, мальчик мой, подойди ко мне, я хочу тебя получше рассмотреть!
Джон подошел и, обнажив голову, со спокойной уверенностью стал ждать приказаний короля.
Король задал ему несколько вопросов о его необыкновенной силе, попробовал бороться с ним, но был со всей почтительностью побежден своим противником-велика-ном. После этого, король присоединился к играм веселых братьев, причем сделал это так естественно, как будто был одним из них, и наконец заявил, что давно не проводил дня так весело.
В эту ночь король Англии спал под охраной разбойников Шервудского леса, а на следующее утро, отдав дань прекрасному завтраку, собрался обратно в Ноттингем.
— Мой храбрый Робин, — сказал король, — не можешь ли ты мне подыскать такую же одежду, какую носят твои люди?
— Могу, ваше величество.
— Прекрасно! Тогда предоставь мне и моим рыцарям наряд, похожий на твой, и при въезде в Ноттингем мы разыграем занимательную сцену. Наши должностные люди всегда необычайно усердствуют, когда они чувствуют, что рядом находится начальник и он может их видеть; вот я и уверен, что наш бравый шериф и его доблестные солдаты докажут нам свою непобедимую храбрость.
Король и его рыцари переоделись в наряды, подобранные Робином, и Ричард, галантно поцеловав Марианну и в ее лице всех дам, в окружении Робин Гуда, Маленького Джона, Красного Уилла, Мача и еще ста сорока лучников весело направился к замку.
У ворот Ноттингема Ричард приказал своей свите громко крикнуть победное "ура".
Этот грозный клич заставил горожан появиться на пороге домов, и при виде вооруженных до зубов лесных братьев они решили, что разбойники убили короля, после чего, вдохновленные своим кровавым подвигом, явились в город, чтобы уничтожить его жителей. Обезумев от ужаса, бедные люди в беспорядке бросились — кто прятаться по тайным углам домов, а кто прямо навстречу разбойникам. Кто-то зазвонил в набат, сзывая городской гарнизон, и стал искать шерифа, который чудесным образом превратился в невидимку.
Личное войско Ричарда уже собралось произвести вылазку, которая могла представить серьезную опасность для разбойников, но тут его командиры сдержали воинственный пыл солдат, не желая без причины вступать в бой.
— Ну и воины! — сказал Ричард, насмешливо глядя на боязливых защитников города. — Мне кажется, что и горожане и солдаты очень дорожат жизнью. Шериф отсутствует, командиры дрожат; Богом клянусь, эти трусы заслуживают примерного наказания!
Но не успел король договорить эти слова, весьма нелестные для граждан Ноттингема, как его личный отряд под предводительством капитана поспешно вышел из замка в полном боевом строю и с копьями наизготове.
— Клянусь святым Дионисием! Мои ребята не шутят! — воскликнул король и поднес к губам рог, который ему дал Робин.
Он два раза протрубил сигнал, о котором было заранее условлено с капитаном его телохранителей, и тот велел убрать оружие и почтительно стал ждать, пока подъедет король. Новость о возвращении Ричарда Английского в триумфальном сопровождении короля разбойников разнеслась с той же быстротой, с какой до этого разнеслась весть о кровожадно настроенных лесных братьях. Горожане, до этого осторожно решившие отсидеться по домам, появились бледные, но улыбающиеся, а уверившись в том, что Робин Гуд и его люди получили прощение короля, они дружески окружили лесных братьев, приветствуя их, пожимая им руки и наперегонки клянясь в вечной приязни и дружбе. В толпе раздались радостные крики, поздравления, и отовсюду только и слышалось: "Слава благородному Робин Гуду, слава храброму йомену, слава великодушному изгнаннику! Слава доброму Робин Гуду!" Голоса становились все громче и смелее, и Ричард, которому в конце концов надоели эти жаркие приветствия главарю разбойников, воскликнул: "Клянусь моей короной и скипетром, мне кажется, что здесь король ты, Робин Гуд!"
— Ах, государь, — ответил, с горечью улыбаясь, молодой человек, — не придавайте значения этой видимой дружбе, она всего лишь отражение той бесценной милости, которой вашему величеству было угодно одарить бедного изгнанника. Одно слово короля Ричарда способно изменить в крики ненависти эти жаркие приветствия, вызванные моим здесь присутствием, и те же люди, без всяких размышлений и угрызений совести перейдут от хвалы к порицанию, от восхищения к презрению.
— Правду ты говоришь, дорогой Робин, — со смехом ответил король, — эти мошенники повсюду одинаковы, и я уже имел случай убедиться в полном отсутствии мужества у горожан Ноттингема. Когда я явился сюда с намерением наказать принца Джона, они приняли мое возвращение в Англию со сдержанностью и осторожностью. Для них существует только право сильного, и они не ведают, что это с твоей помощью мне было легко овладеть замком и изгнать из него моего брата. Теперь они нам показывают лучшую часть своей подлой натуры и осыпают нас мерзкой лестью. На том мир стоит. Оставим их и подумаем о себе. Я обещал тебе, дорогой Робин, достойную награду за услугу, которую ты мне оказал. Так говори, чего же ты хочешь, у короля Ричарда только одно слово, и он всегда выполняет обещанное.
— Ваше величество, — ответил Робин, — вы оказываете мне великую милость, предлагал наше великодушное заступничество; я принимаю его для себя, для своих людей и одного рыцаря, который попал в немилость у короля Генриха и вынужден был искать убежища в Шервудском лесу. Этот рыцарь, ваше величество, человек мужественный, достойный отец семейства, храбрый сакс; если ваше величество окажет мне честь выслушать историю сэра Ричарда Гоуэра Равнинного, я уверен, что вы не откажете мне в моей скромной просьбе.
— Мы дали тебе королевское слово не отказывать тебе ни в одной твоей просьбе, друг Робин, — тепло ответил король, — говори без опасения и расскажи нам какое стечение обстоятельств привело этого рыцаря к тому, что он попал в немилость у моего отца.
Робин поспешил удовлетворить любопытство короля и рассказал ему как можно короче историю сэра Ричарда.
— Клянусь Божьей Матерью! С этим рыцарем поступили жестоко, и ты действовал благородно, придя ему на помощь. Но да не будет сказано, что ты, храбрый Робин Гуд, превзошел короля Англии в благородстве и великодушии и в этот раз. Я желаю в свою очередь оказать покровительство твоему другу; подведи его ко мне.
Робин позвал рыцаря, и тот почтительно предстал перед королем с сердцем, исполненным самых радужных надежд.
— Сэр Ричард Равнинный, — милостиво сказал король, — твой доблестный друг Робин Гуд только что рассказал мне о несчастьях, постигших твою семью, и об опасностях, которым ты подвергался. Я счастлив восстановить правосудие и тем самым засвидетельствовать Робин Гуду искреннее восхищение и глубокое уважение, которые вызывает у меня его поведение. Я снова ввожу тебя во владение твоими поместьями, и в течение года ты будешь освобожден ото всех налогов и обложений. Кроме того, я отменяю указ о твоем изгнании, чтобы даже память об этом несправедливом деянии изгладилась из памяти твоих сограждан. Отправляйся в свой замок, тебе будут доставлены грамоты о твоем полном и безоговорочном помиловании. А ты, Робин Гуд, проси еще чего хочешь от того, кто, даже удовлетворив все твои желания, не будет считать себя полностью свободным от долга признательности.
— Ваше величество, — сказал рыцарь, становясь на колени, — как я могу выразить вам признательность, переполняющую мое сердце?
— Сказав мне, что ты счастлив, — весело ответил король, — и пообещав больше не оскорблять служителей святой Церкви.
Сэр Ричард почтительно поцеловал руку великодушного государя и скромно смешался с одной из групп, стоявших вокруг короля.
— Ну, храбрый мой лучник, — продолжал король, поворачиваясь к Робин Гуду, — чего еще ты хочешь от меня?
— Сейчас больше ничего, ваше величество; позже, если ваше величество позволит, я попрошу его о последней милости.
— И ты ее получишь. А теперь идем в замок; Шервудский лес был очень гостеприимен к нам, и надо надеяться, что в Ноттингемском замке тоже кое-что найдется, чтобы устроить королевский пир. Твои люди превосходно готовят дичь, и свежий воздух и усталость придали нам необычайный аппетит, ибо поели мы с отменным удовольствием.
— Ваше величество могли есть сколько душе было угодно, — со смехом ответил Робин, — ведь дичь-то была ваша.
— Наша или первого пришедшего поохотиться, — весело возразил король. — И даже если все будут делать вид, что верят, будто олени Шервудского леса — наша исключительная собственность, то найдется один йомен, близко тебе знакомый, дорогой Робин, и триста парней, входящих в его отряд, которых права короны всегда мало заботили.
Беседуя таким образом, Ричард направлялся к замку, и, до самых ворот старинного владения, короля и знаменитого разбойника провожали радостные приветствия жителей Ноттингема.
Великодушный король в тот же день сдержал обещание, которое он дал Робин Гуду: он подписал акт, отменивший указ об изгнании, и вернул молодому человеку все титулы, права и имения семьи графов Хантингдонов.
На следующий день после этого счастливого события Робин Гуд собрал своих людей в одном из дворов замка и объявил им о неожиданных переменах в своей судьбе. Эта новость искренне обрадовала славных йоменов; они так любили Робин Гуда, что дружно отказались от свободы, которую он хотел им вернуть. Поэтому было тут же решено, что веселые братья больше не будут взимать дань с норманнов и священнослужителей, а кормить и одевать их будет их благородный хозяин, Робин Гуд, ставший графом Хантингдоном и богачом.
— Ребята, — добавил Робин Гуд, — раз вы хотите остаться со мной и сопровождать меня в Лондон, если я вынужден буду туда отправиться по приказу нашего обожаемого государя, то вы должны мне поклясться никогда и никому не открывать местоположения нашего убежища. Оно может стать для нас драгоценным в случае новых несчастий.
Лесные братья громко произнесли клятву, которую требовал их главарь, и Робин предложил им немедленно готовиться к отъезду.
Тридцатого марта 1194 года, накануне своего отъезда в Лондон, Ричард держал совет в Ноттингемском замке, и, среди прочих важных решений, были подтверждены права Робин Гуда на графство Хантингдон. Король выразил настойчивое желание вернуть Робину поместья, находившиеся в руках аббата Рамсея, и советники Ричарда твердо обещали ему вынести в пользу Робина судебный приговор, который бы возместил несчастья, столь стойко перенесенные благородным изгнанником за долгие годы.
XIII
Покидая, и, быть может, навсегда, старый лес, который столько лет служил ему убежищем, Робин Гуд испытывал столь острое сожаление о прошедшем, а также некоторое опасение за будущее, столь мало соответствовавшее щедрым обещаниям Ричарда, что он решил подождать под спасительной сенью своего лесного обиталища окончательного исполнения взятых на себя королем обязательств.
Это было очень удачное решение — задержаться в Шервуде, потому что коронация Ричарда, происходившая в Винчестере вскоре после его возвращения в Лондон, настолько сильно заняла всех, что были бы совсем некстати напоминания о правах молодого графа Хантингдона, которые король признал, но не провозгласил публично.
Едва только окончились коронационные торжества, как Ричард уехал на континент, куда его призывало острое желание отомстить Филиппу Французскому, и, понадеявшись на слово своих советников, он оставил на них дело восстановления в правах храброго Робин Гуда.
Барон Бротон (аббат Рамсей), во владении которого находилось имение Хантингдонов, пустил в ход все свое влияние и огромное состояние, чтобы отсрочить исполнение указа короля о возвращении этого богатого графства истинному наследнику; но, поступая крайне предусмотрительно в отношении друзей и покровителей, осторожный барон и виду не показывал, что он собирается открыто воспротивиться воле Ричарда, а просто просил повременить немного, задаривая канцлера, и таким образом продолжал спокойно пользоваться огромным состоянием, которое он присвоил.
Пока Ричард сражался в Нормандии, а аббат Рамсей перетянул на свою сторону все ведомство канцлера, Робин Гуд с доверием ждал известия о том, что он может вступить во владение имуществом своего отца.
Одиннадцать месяцев сломили свойственное ему терпение: он набрался мужества, которое ему придало благожелательное отношение к нему короля во время пребывания его в Ноттингеме, и послал запрос Хьюберту Уолтеру, архиепископу Кентерберийскому, хранителю печати и верховному судье Английского королевства. Прошение Робин Гуда дошло по назначению, и архиепископ был о нем осведомлен; эта справедливая просьба не была открыто отклонена, на нее просто никто не ответил, и считалось, что ее как бы не было.
Эта бездеятельность людей, которые должны были по долгу службы способствовать восстановлению его в правах наследства, говорила об их недобросовестности, и молодой человек легко догадался, какая подспудная борьба затевается против него. К несчастью, аббат Рамсей, ставший бароном Бротоном и графом Хантингдоном, был слишком могущественным противником, чтобы предпринять против него в отсутствие Ричарда хоть какие-либо враждебные действия. Поэтому Робин решил закрыть глаза на несправедливость, жертвой которой он стал, и спокойно ждать возвращения короля Англии.
Приняв это решение, Робин Гуд отправил верховному судье второе послание. В нем он выразил неудовольствие тем, что аббату Рамсею оказывается очевидное покровительство, и заявлял, что в надежде на скорое возвращение Ричарда в Англию и его правосудие он снова становится главарем разбойников и будет жить, как и прежде, в Шервудском лесу.
Хьюберт Уолтер не проявил никакого видимого внимания к этому письму, но, наводя порядок во всей Англии и принимая строгие меры против наводнивших королевство многочисленных шаек, Робин Гуда и его веселых братьев, как находящихся под покровительством Ричарда, не трогал.
Четыре года прошли в том обманчивом спокойствии, которое обычно предшествует небесным бурям и революционным потрясениям. Однажды Англию словно громом поразила внезапная весть о смерти Ричарда, повергнув в ужас всех его подданных. Восшествие на престол принца Джона, который словно поставил себе целью возбудить всеобщую к нему ненависть, послужило сигналом к целой череде преступлений и постыдных насилий.
Как раз в это злосчастное время аббат Рамсей в сопровождении многочисленной свиты проезжал по дороге в Йорк через Шервудский лес и был остановлен Робин Гудом. Попа" в плен, так же как и сопровождавшие его люди, аббат мог получить свободу, лишь заплатив значительный выкуп. Бранясь, он заплатил, однако пообещал себе жестоко отомстить и не замедлил сдержать обещание.
Аббат Рамсей обратился к королю, и Джон, в это время крайне нуждавшийся в поддержке знати, внял жалобам барона и тут же послал сотню человек под командованием сэра Уильяма Грея, старшего брата Джона Грея, своего любимца, начать преследование Робин Гуда, приказав разбить отряд лесных братьев наголову.
Рыцарь Грей был норманн и ненавидел саксов; движимый этим чувством ненависти, он поклялся положить вскоре к ногам аббата Рамсея голову его дерзкого соперника.
Внезапное прибытие в Ноттингем солдат в кольчугах и крайне воинственного вида посеяло в городке всеобщую панику, но, когда стало известно, что они направляются в Ноттингемский лес, чтобы уничтожить отряд Робин Гуда, ужас уступил место недовольству и несколько человек, преданных разбойникам, побежали предупредить их о готовящемся против них походе.
Робин Гуд встретил эту новость как человек и без того постоянно державшийся настороже и опасавшийся мести жестоко оскорбленного противника; он ни на минуту не усомнился в том, что аббат Рамсей содействовал этому столь быстро организованному походу. Робин, собрав своих людей, приготовился оказать норманнам мощное сопротивление и тут же подослал врагу ловкого лучника, который, переодевшись крестьянином, должен был предложить солдатам провести их к дереву, известному во всей округе как место встречи веселых лесных братьев.
Эта простая хитрость, уже не раз выручавшая Робина, удалась и на этот раз, и рыцарь Грей без всяких колебаний принял предложение посланца Робина. Услужливый лесник встал во главе отряда и часа три водил его по кустам, колючим зарослям и завалам, казалось, не замечая того, что солдатам в кольчугах было очень тяжело проделывать этот переход. Наконец, когда солдаты под тяжестью доспехов стали буквально валиться с ног от усталости, проводник вывел их, но не к Дереву Встреч, а на широкую поляну, со всех сторон окруженную вязами, буками и вековыми дубами. На поляне, свежей и зеленой, как лужайка на парадном дворе замка, лежали и сидели веселые лесные братья — весь отряд.
Вид противника, на первый взгляд безоружного, прибавил силы солдатам; забыв о проводнике, незаметно затерявшемся среди разбойников, они с победным кличем без всяких предосторожностей бросились на лесных братьев.
К огромному удивлению норманнов, те, почти не меняя небрежной позы, подняли над головами огромные палки и стали с хохотом вращать их.
Придя в отчаяние от этой насмешки, солдаты, обнажив мечи, беспорядочно кинулись на разбойников, но те, нисколько не смутившись, отклонили палками угрожавшие им мечи и молниеносно обрушили страшные удары на головы и плечи норманнов. Глухой шум, какой издавали каски и кольчуги, смешался с криками поверженных наземь солдат и возгласами йоменов, которые, казалось, не защищали свою жизнь, а отрабатывали свою ловкость на чучелах.
Сэр Уильям Грей, руководивший передвижением отряда, в ярости видел, как падали вокруг него его лучшие бойцы, и проклинал минуту, когда в голову ему пришла мысль так тяжело вооружить солдат. Чтобы одолеть людей, чья чудесная сила делала их и так почти непобедимыми, ловкость и свобода движений были первейшими условиями, а норманны с трудом могли шевелиться.
Испугавшись полного поражения, более чем вероятного, рыцарь остановил сражение, и, благодаря великодушию Робина, остатки королевского отряда вернулись в Ноттингем.
Само собой разумеется, что признательный норманн в душе дал обещание на следующий же день вернуться в лес с менее тяжело вооруженными солдатами.
Робин Гуд догадался о враждебных замыслах сэра Грея; он построил своих людей в боевом порядке на том же месте, что и накануне, и стал спокойно ждать появления солдат, которых один из его людей, посланных в разведку во все примыкавшие к Ноттингему части леса, встретил в двух милях от Дерева Встреч.
На этот раз норманны оделись в легкие костюмы лучников, они были вооружены луками и стрелами, небольшими мечами и щитами.
Робин Гуд и его люди уже около часа стояли на прежнем месте, ожидая солдат, но те не появлялись. Молодой человек уже решил было, что враги переменили планы, как вдруг со своего поста примчался один из лучников, стоявших в дозоре, и сообщил, что норманны, заблудившись по дороге, идут прямо к Дереву Встреч, где по приказу Робина собрались все женщины.
Эта новость пробудила в душе Робина тягостное предчувствие; он побледнел и сказал:
— Бежим, постараемся опередить норманнов, нужно остановить их; горе нам и горе им, если они доберутся до наших женщин!
Лесные братья все как один бросились в ту сторону, откуда наступали норманны, надеясь преградить им путь или успеть первыми оказаться у Дерева Встреч, но солдаты сильно опередили их, и остановить их или прийти раньше, чтобы предотвратить несчастье, уже было невозможно. Нравы, а точнее, полная распущенность той варварской эпохи заставляли Робина и его товарищей бояться, что по отношению к беззащитным женщинам будет учинено жестокое насилие.
Норманны скоро добрались до Дерева Встреч. Увидев их, женщины в ужасе закричали и бросились, обезумев, бежать куда только можно было. Сэр Уильям сразу же понял, что его ненависть к саксам может найти выход, если он захватит слабых и растерявшихся женщин и предаст их смерти, чтобы отомстить за свое первое поражение.
По его приказу солдаты остановились, и сэр Уильям с минуту следил за лихорадочным бегством охваченных ужасом женщин. Одна из них бежала впереди, а остальные старались, одновременно прикрывая ее, следовать за ней. Эта явная заботливость их по отношению к подруге дала понять рыцарю, что она у них самая главная; он тут же решил, что разумно подстрелить ее первой, поднял лук и спокойно прицелился. Он был хорошим стрелком; стрела вонзилась точно между плечами, и несчастная женщина, обливаясь кровью, упала на землю; другие, забыв об опасности, с горестными криками опустились около нее на колени.
Один человек видел, как презренный норманн поднял лук, и этот человек, надеясь предупредить выстрел, прицелился ему в лоб. Стрела его попала в цель, но слишком поздно: прежде чем умереть от руки Робин Гуда, сэр Уильям смертельно ранил Марианну.
— Леди Марианна ранена! Смертельно ранена! — эта ужасная новость мгновенно облетела ряды саксов, и у многих на главах показались слезы, потому что эти мужественные люди с безграничной нежностью любили свою молодую королеву. Горе же Робина граничило с безумием: он не говорил, не плакал, он сражался. Маленький Джон и Робин бросились на норманнов, как жаждущие крови тигры, и, молча, не разжимая побелевших губ, сеяли вокруг себя смерть. Казалось, в них вселилась сверхъестественная сила: они мстили за Марианну, и мстили жестоко!
Кровавое сражение длилось два часа; норманны были разбиты наголову, и ни один из них не получил ни пощады, ни прощения, только один солдат сумел бежать; он-то и принес брату сэра Уильяма Грея роковую весть о разгроме отряда.
Марианну перенесли на поляну подальше от поля битвы; около нее, заливаясь слезами, стояла на коленях Мод и тщетно пыталась остановить кровь, хлеставшую из страшной раны.
Робин бросился на колени рядом с Марианной; сердце его разрывалось от горя, он не мог ни говорить, ни шевелиться, из груди его вырывался хрип, он задыхался.
Когда Робин приблизился, Марианна открыла глаза и нежно взглянула на него.
— Ты ведь не ранен, мой друг? — спросила слабым голосом молодая женщина, немного помолчав.
— Нет, нет, — прошептал Робин: он едва мог шевелить губами.
— Слава Божьей Матери! — сказала с улыбкой Марианна. — Я молила ее за тебя, и она снизошла к моей мольбе. Эта ужасная битва кончилась, дорогой Робин?
— Да, милая Марианна, наши враги исчезли, они больше не вернутся… Но поговорим о тебе, подумаем о тебе, ты… я… Пресвятая Матерь Божья! — воскликнул Робин. — Это горе выше моих сил!
— Ну же, мужайся, милый мой, любимый Робин, подними голову, посмотри на меня, — сказала Марианна, силясь улыбнуться, — рана неглубокая, она заживет, стрелу вытащили. Ты же знаешь, мой друг, если бы существовала какая-то опасность, я бы первая поняла, что мой час пришел. Ну же, взгляни на меня, милый Робин.
Произнеся эти слова, Марианна попыталась притянуть голову Робина к себе, но эта попытка лишила ее последних сил: когда молодой человек поднял на нее заплаканные глаза, Марианна была без сознания.
Однако она быстро пришла в себя; нежно утешив мужа, она выразила желание немного отдохнуть и вскоре глубоко уснула.
Как только Марианна уснула на затененном ложе из мха, которое ей устроили подруги, Робин Гуд пошел выяснить, в каком состоянии находится его отряд. Джон, Мач и Уилл заботились о раненых и подсчитывали мертвых; раненых среди изгнанников было немного, человек двенадцать из них — опасно, убитых не было ни одного. Норманны же, как уже говорилось, погибли все, и по краям поляны вырыли большие ямы, которые должны были принять их тела.
Проснувшись после глубокого сна через три часа, Марианна увидела мужа рядом с собой, и это ангельское создание, желая поддержать того, кого она так нежно любила, стала ласково говорить, что не чувствует никакой слабости и скоро поправится.
Марианна страдала, Марианна ощущала предсмертную тоску и знала, что надеяться ей больше не на что, но горе Робина разрывало ей сердце, и она старалась, насколько это было в ее власти, облепить мужу роковой удар.
На следующий день состояние ее ухудшилось, рана воспалилась, и последняя надежда на спасение жены угасла даже в сердце Робина.
— Дорогой Робин, — сказала Марианна, вкладывая свои пылающие руки в руки мужа, — приближается мой последний час; наше расставание будет жестоким, но у сердец, верящих в Божью милость, достанет сил его перенести.
— О Марианна, любимая моя Марианна! — воскликнул Робин, рыдая. — Неужели Матерь Божья совсем покинула нас, раз она позволяет погибнуть нашим сердцам?! Я не переживу тебя, Марианна, я не смогу без тебя жить.
— Да будет тебе опорой вера и долг, любимый Робин, — нежно ответила Марианна, — ты смиришься с этим несчастьем, потому что такова воля Неба, и будешь жить, пусть не счастливо, но спокойно среди людей, все существование которых зависит от тебя. Я скоро покину тебя, мой друг, но прежде чем глаза мои закроются, чтобы не видеть более дневного света, позволь мне сказать, как я люблю и любила тебя. Если бы это чувство, переполняющее все мое существо, могло принять видимую форму, ты бы понял, сколь оно сильно и необъятно. Я любила тебя, Робин, со всей доверчивостью преданного сердца, всю свою жизнь я молила Бога о единственной милости — всегда нравиться тебе.
— И Бог был милостив к тебе, Марианна, — ответил Робин, стараясь умерить волнение своей печали, — поскольку и я могу сказать в свою очередь, что ты, ты одна царила в моем сердце; когда я был рядом с тобой и вдали от тебя, ты была моей единственной надеждой, моим единственным утешением.
— Если бы Небо позволило нам состариться рядом друг с другом, дорогой Робин, — заговорила опять Марианна, — если бы оно послало нам длинную вереницу счастливых дней, может быть, расставание наше было бы еще более жестоким, потому что у тебя не осталось бы сил перенести такую страшную боль. Но мы оба молоды, и я оставляю тебя на земле в таком возрасте, когда одиночество наполняется воспоминаниями, а может быть, и надеждой… Обними меня, милый Робин… вот так… позволь я прижмусь щекой к твоей щеке. Я хочу, чтобы ты услышал мои последние ласковые слова, я хочу, чтобы душа моя, отлетая, улыбалась, я хочу, чтобы ты принял мой последний вздох…
— Марианна, любимая моя, не говори так! — душераздирающим голосом воскликнул Робин. — Я не могу слышать, как ты говоришь о расставании. О Матерь Божья, заступница скорбящих! Ты всегда внимала моим смиренным мольбам! Подари мне жизнь той, которую я люблю, подари мне жизнь моей жены, на коленях молю тебя!
И Робин, лицо которого было залито слезами, с мольбой воздел к Небу руки.
— Ты напрасно просишь божественную мать Спасителя, любимый мой, — сказала Марианна, прижимаясь побелевшим лбом к плечу Робина. — Дни мои — да что я говорю?! — часы мои сочтены. Бог послал мне сон, чтобы меня предупредить.
— Сон?! Что ты говоришь, дорогое дитя?
— Да, сон. Вот послушай. Я видела тебя; ты в кругу лесных братьев сидел на большой поляне в Шервудском лесу. Наверное, ты давал праздник своим храбрым товарищам, потому что ветви старых деревьев были увиты гирляндами роз, и красные ленты весело развевались от дуновений благоуханного ветерка. Я сидела рядом с тобой, держала тебя за руку и чувствовала невыразимую радость, но тут вдруг между нами возник незнакомец с бледным лицом и в черной одежде и сделал мне рукой знак следовать за ним. Я встала вопреки своей воле и вопреки своей воле пошла за мрачным незнакомцем. Однако, прежде чем уйти, я вопросительно посмотрела на тебя, потому что не могла проронить ни слова и меня душила печаль; ты спокойно и с улыбкой посмотрел на меня; я показала тебе на незнакомца, ноты, повернув голову в его сторону, продолжал улыбаться; я постаралась объяснить тебе, что он уводит меня от тебя; ты слегка побледнел, но улыбка не сошла с твоих губ. Я впала в отчаяние, задрожала и горько заплакала, обхватив голову руками.
А незнакомец все вел меня за собой. Когда мы отошли на несколько шагов от поляны, передо мной предстала женщина в покрывале; незнакомец отступил назад, женщина подняла покрывало, прятавшее от меня ее лицо, и я узнала нежные черты своей матери.
Я вскрикнула и, дрожа от удивления и счастья, смешанного с испугом, протянула к ней руки.
"Милое дитя, — сказала она, и голос ее звучал мелодично и нежно, — не плачь, смиренно, по-христиански прими участь, общую для всех смертных. Умри с миром, без горечи, оставь этот свет, который может дать тебе только суетные удовольствия и скоропреходящие радости. За его пределам есть обитель вечного блаженства, приди сюда жить со мной; но, прежде чем идти за мной, взгляни!" И с этими словами моя мать дотронулась до моего лба рукой, холодной и белой, как мрамор. При этом прикосновении, мой взор, который застилали слезы, прояснился, и я увидела вокруг себя блистающий хоровод юных девушек. Все они были ангельски красивы, и на устах у них играла божественная улыбка. Они ничего не говорили, просто смотрели на меня и, казалось, старались, чтобы я поняла, как я буду счастлива жить среди них. Пока я любовалась своими будущими подругами, мать, наклонившись ко мне, ласково сказала: "Дитя мое милое, взгляни, взгляни еще раз". Я последовала ее совету. Вокруг меня благоухали цветы, ветви деревьев клонились под тяжестью плодов: румяные яблоки и золотистые груши прятались среди белых маргариток. В воздухе был разлит чудесный аромат, и вокруг порхали и пели яркие птички. Я пришла в восторг, горе потихоньку ушло из моего сердца, и моя мать, радостно улыбнувшись, еще раз ласково и нежно повторила мне: "Взгляни, дитя мое, взгляни".
Тут за мной раздались легкие шаги. Они были едва слышны, но прозвучали для меня как дивная музыка, сердце мое забилось чаше, и я обернулась.
И тогда — о Робин! — я почувствовала беспредельное счастье, ибо увидела тебя, ты бежал ко мне по лужайке, глаза твои блестели, и ты протягивал мне руки.
"Робин! Робин!" — закричала я и хотела броситься тебе навстречу, но мать меня удержала.
"Он придет, — сказала она мне, — вот он, уже здесь". И взяв наши руки, она соединили их, а потом, поцеловав меня в лоб, сказала: "Вы, мои дети, там, где счастье вечно, любовь никогда не кончается, вы в обители избранных. Будьте счастливы!"
Конец сна я не запомнила, милый Робин, — помолчав, сказала Марианна. — Я проснулась и поняла, что Небо послало мне предупреждение и надежду. Я должна расстаться с тобой на долгие годы, да, но не навсегда. Бог соединит нас в ином мире…
— Дорогая Марианна!
— Любимый мой, — продолжала молодая женщина, — последние силы оставляют меня, положи мою голову себе на грудь, обними меня покрепче, и я усну последним сном, как засыпает усталое дитя на груди матери.
Робин лихорадочно целовал умирающую жену, и на ее лицо падали его жгучие слезы.
— Да благословит тебя Бог, любимый мой, — продолжала Марианна слабеющим голосом, — и в настоящем и в будущем, и да ниспошлет он свою благодать тебе и всем, кого ты любишь. Вокруг меня все темнеет, а я хотела бы еще раз видеть твою улыбку, прочесть в твоих глазах, как я тебе дорога. Робин, я слышу голос матери, она меня зовет, прощай!..
— Марианна! Марианна! — закричал Робин, падая на колени рядом с постелью жены. — Поговори еще со мной. Я не хочу, чтобы ты умирала! Боже всемогущий, помоги мне! Сжалься над нами, Матерь Божья!
— Милый Робин, — прошептала Марианна, — я хочу, чтобы меня похоронили поддеревом Встреч… а на могиле посадили цветы…
— Да, дорогая, да, мой нежный ангел, ты будешь спать под благоуханным зеленым ковром, и, когда придет мой последний час, который я зову всей душой, я попрошу того, кто будет мне закрывать глаза, похоронить меня рядом с тобой…
— Спасибо, любимый, последнее биение моего сердца — тебе, я умираю счастливой, потому что умираю в твоих объятиях… Прощай, про…
Вместе с поцелуем с губ Марианна сорвался вздох, руки ее слабо сжали шею Робина, и больше она не шевелилась.
Робин долго еще вглядывался в это нежное лицо, надеясь, что глаза еще раз откроются, он долго ждал, что эти бледные губы еще заговорят, но — увы! — ждал напрасно: Марианна была мертва.
— Пресвятая Матерь Божья! — воскликнул Робин, опуская на ложе неподвижное тело жены. — Ушла, ушла навсегда! Любимая моя, счастье мое, жена моя!
И, обезумев от горя, он бросился вон из шатра с криком:
— Марианна умерла! Марианна умерла!
XIV
Робин Гуд свято выполнил последнюю волю жены: он приказал вырыть могилу под Деревом Встреч и останки той, кто была светочем и утешением его жизни, были погребены там и прикрыты цветочным ковром. Юные девушки графства, во множестве явившиеся на похороны, украсили могилу гирляндами из роз и оплакали Марианну вместе с Робином.
Аллан и Кристабель были извещены о роковом событии и приехали на рассвете; они были в отчаянии и горько оплакивали смерть горячо любимой сестры.
Когда все было окончено и тело Марианны скрылось в могиле, Робин Гуд, до тех пор занимавшийся всем, что было связано с погребением, пронзительно вскрикнул, вздрогнул с головы до ног, как человек, смертельно раненный в сердце стрелой, и, не слушая Аллана, не отвечая Кристабель, испуганной таким страшным отчаянием, вырвался из их рук и исчез в лесу. Бедный Робин хотел остаться наедине со своим горем, наедине с Богом.
Время, смягчающее самые великие горести, нс залечило сердечной раны Робин Гуда. Он продолжал оплакивать ту, что своим нежным ликом освещала для него старый лес, ту, что нашла счастье в его любви и была единственной радостью его жизни.
Вскоре пребывание в лесу стало для него невыносимо, и он уехал в поместье Барнсдейл, но там воспоминания мучили его еще больше, и Робин впал в мрачную апатию: все чувства его заледенели. Казалось, в нем умерло все — дух, мысль и даже воспоминания.
Эта постоянная тоска погрузила всех веселых братьев в глубокую печаль. Слезы предводителя затушили it них последние искры веселья, и по тропинкам старого леса разбойники бродили задумчиво, не находя себе места, словно неприкаянные души. Не слышно было в тени зеленых деревьев громкого смеха брата Тука, не стучала палка о палку, не разносились громкие крики во время состязаний в ловкости и силе, стрелы не покидали колчанов, и никто не соревновался в стрельбе из лука.
Бессонница и отвращение к пище сильно изменили внешность Робина: он побледнел, под глазами появились темные круги, он стал кашлять и медленная лихорадка довершила то, что начало горе. Маленький Джон, молча наблюдавший за этими переменами, сумел в конце концов убедить друга, что ему следует уехать не просто из Барнсдейла, но и вообще из Йоркшира, и попробовать развеять свою печаль путешествием. Посопротивлявшись с час, Робин согласился с мудрыми доводами Маленького Джона и, прежде чем расстаться со своими людьми, поручил ему командование ими.
Чтобы путешествовать неузнанным, Робин переоделся крестьянином и в таком скромном виде явился в Скарборо. Он остановился у порога бедной хижины, в которой жила вдова рыбака, и попросил у нее приюта. Старушка приняла нашего героя приветливо и, собирая на стол, рассказала ему о своих каждодневных горестях. Она сообщила ему, что у нее есть лодка с экипажем из трех матросов, которых ей тяжело содержать, хотя такого числа людей и мало, чтобы вести лодку и грести к берегу, когда улов большой.
Желая хоть как-нибудь убить время, Робин Гуд предложил старушке наняться к ней матросом за весьма скромную плату, и крестьянка, которой гость очень понравился, от всей души согласилась.
— Как вас зовут, милый мальчик? — спросила старушка, когда они договорились, на каких условиях новый работник будет у нее жить.
— Меня зовут Саймон Ли, добрая женщина, — ответил Робин Гуд.
— Ну что же, Саймон Ли, завтра вы начнете работать, и, если работа вас устроит, мы долго проживем вместе.
На следующее утро Робин Гуд вместе со своими новыми товарищами вышел в море, но мы вынуждены сказать, что, никогда прежде не управлявший судном, Робин Гуд, несмотря на все старания, мало чем смог быть полезен умелым рыбакам. К счастью для него, это были люди незлые, и они не стали издеваться над его неумением, а просто посмеялись над тем, что ему в голову пришла мысль взять с собой в море лук и колчан со стрелами.
"Если бы мы были в Шервудском лесу, — думал Робин Гуд, — я не позволил бы им вот так смеяться надо мной, но у каждого — свое ремесло, и в их деле я ничего не стою".
Наполнив лодку рыбой вровень с бортами, рыбаки распустили паруса и направились к причалу. Но тут они заметили небольшой французский корвет, который шел прямо на них. На борту корвета людей было, по-видимому, немного, однако рыбаки не на шутку испугались и заявили, что они пропали.
— Пропали? Почему же? — спросил Робин.
— Почему? Ну, ты и дурак! — ответил один из рыбаков. — Да потому что на корвете наши враги, мы с ними в состоянии войны, и если они возьмут нас на абордаж, то мы попадем в плен.
— Надеюсь, им это не удастся, — ответил Робин, — мы попробуем защищаться.
— Да как мы можем защищаться? Их ведь человек пятнадцать, а нас — всего трое.
— А меня вы в расчет не берете, храбрый человек? — спросил Робин.
— Нет, приятель. Руки у тебя слишком белые, и ты вряд ли когда-либо обдирал их о весло. Ты моря не знаешь, и, если упадешь в воду, на земле одним дурнем станет меньше. Не сердись по пустякам, ты парень славный, и я к тебе очень расположен, но ты не стоишь того хлеба, что съедаешь.
Легкая улыбка скользнула по губам Робина.
— Я не слишком самолюбив, — сказал он, — и все же хочу вам доказать, что и я на что-нибудь годен в минуту опасности. Мой лук и стрелы выручат нас. Привяжите меня к мачте; рука у меня не должна дрожать, и дадим корвету приблизиться к нам на расстояние полета стрелы.
Рыбаки повиновались. Робина крепко привязали к мачте, он поднял лук и стал ждать.
Как только корнет приблизился, Робин прицелился, и тотчас же человек, стоявший на носу судна, покатился по палубе со стрелой в шее. Второго матроса постигла та же участь. Рыбаки, на секунду застывшие в полном восторге и изумлении, радостно закричали, и тот, кто был у них за старшего, показал Робину на человека, стоявшего у руля корвета. Робин тут же его убил, как двух других.
Суда сошлись бортами, на корвете оставалось десять человек, но скоро стараниями Робина несчастных французов стало только трое. Как только рыбаки заметили, что силы равны, они решили захватить судно, и это было им тем более легко, что французы, сочтя всякое сопротивление опасным и бесполезным, сдались на милость победителей. Матросам оставили жизнь и предоставили возможность вернуться во Францию на рыбачьей лодке.
Читать бесплатно другие книги:
