Этюд на холме Хилл Сьюзен

Сорок шесть

Он почти не спал и в шесть часов утра уже ехал в машине в бизнес-парк. Он посмотрел на себя в зеркало этим утром и впервые в жизни увидел страх и нерешительность на своем лице. Он позволил случиться тому, что не должно было случиться, был легкомысленным, был импульсивным, пустил все на самотек. Им овладело почти неконтролируемое искушение убить Карин Маккафферти. Это желание никогда не находило на него вот так, внезапно, в совершенно неподходящий момент, и теперь он был напуган тем, насколько мощным это желание было. Оно также было иррационально и не имело мотива. Ему не нужна была Карин Маккафферти, хотя ее состояние могло бы представлять для него побочный интерес. У него были все отчеты, но он бы первым действительно увидел, как распространяется опухоль, первым попытался бы не остановить ее, а рассмотреть.

Но он не знал, скольким людям было известно об их встрече, он не провел предварительной проверки и ничего не запланировал заранее. Одного импульсивного поступка было достаточно. Он никогда не был рисковым и не хотел таким становиться. Этот путь вел к опасности, безумию и разоблачению, и только к ним. Рисковать – это для глупцов.

Карин Маккафферти запаниковала и отреагировала на лечение плохо. Это произошло случайно. Он привез ее домой в полубессознательном состоянии, достал ключ из ее сумки, помог ей подняться, уложил в постель и провел с ней еще пятнадцать минут, чтобы убедиться, что ее можно оставить, ни о чем не беспокоясь. Это был еще один рискованный поступок, на который он пошел, потому что спешил на встречу с Фреей Грэффхам.

Тут, вспомнив молодую женщину-полицейского в «Посольском номере», приличного человека среди таких же приличных людей, он улыбнулся. Она находила его интересным, он это точно мог сказать, она была им заинтригована. В противном случае она не стала бы с ним встречаться. Это был правильный ход, очень умный ход, и он реабилитировался в своих глазах после собственной ошибки. Больше их не будет.

Он промчался по подъездной дороге и свернул в бизнес-парк. Первая большая улица была пуста, но когда он доехал до второй, которая вела к дороге, где находился его собственный сектор, он увидел четыре полицейские машины и еще три другие, без опознавательных знаков, а еще белый полицейский фургон с распахнутыми задними дверями. Кинологи со своими собаками выходили из него по очереди и собирались рядом на тропинке.

Он резко повернул налево и быстро уехал по южной улице. Когда он добрался до въезда на главную дорогу, еще две полицейские машины с визгом проехали мимо.

Тот факт, что здесь, очевидно, проводили какой-то рейд, сам по себе не должен был его беспокоить. Вряд ли они заинтересуются его хранилищем, но ему нужно было узнать, что конкретно происходит и где именно, и в данный момент он понятия не имел, как ему это сделать. Он сидел в машине на одной из стоянок и напряженно думал, не позволяя себе паниковать и сдерживая свои эмоции, как будто надевая намордник на злую собаку.

Он мог бы вернуться в бизнес-парк и просто спросить у одного из полицейских. Он мог бы позвонить в полицейский участок. Он сомневался, предоставят ли ему какую-либо информацию в обоих случаях. Он мог бы позвонить Фрее Грэффхам, но это поднимет ряд закономерных вопросов.

Он мог бы не делать ничего. Если в случае сомнений не делать ничего было вариантом, он всегда выбирал его, и это правило сослужило ему неплохую службу. Им были неинтересны он и его хранилище. С чего бы? Что они могли знать и о том, и о другом? Он завел машину и выехал на главную дорогу.

Дома он сделал тосты, порезал яблоко в миску с цельнозерновой овсянкой, включил кофеварку и забрал газету из-под двери. Он чувствовал себя вполне уверенным, вполне спокойным, готовым к новому дню, наполненному встречами, и к вечеру, который за ним последует.

Но в отдельные моменты на протяжении ближайших нескольких часов ход его мыслей сбивался с курса, и перед ним, внезапно и неконтролируемо, вспыхивали образы Карин Маккафферти, лежащей на кушетке, на которой в эту секунду находился другой пациент, или собак со своими хозяевами, которые скреблись в задние двери полицейского фургона в сотне ярдов от его хранилища, где он занимался своей работой.

Сорок семь

В час дня комната, где сидел уголовный розыск, была почти пуста. Через десять минут двери с грохотом открылись и дюжина с лишним людей, включая констебля Коутса, ввалились внутрь с выражением молчаливого протеста на лице.

– Серьезно, сержант, я думаю подать заявку в кинологический отдел, – сказал он, рухнув в кресло и положив ногу на один из подлокотников. – Это так круто, ведь правда, они сегодня потрясающе провели время, обнюхивая там все вокруг, а что делали мы?

– Сидели в машине в районе Медоу-Вью.

– Правильно. А теперь они опять все отменяют.

– Была облава в бизнес-парке?

– Я не понял. Кто-то говорит, что да, кто-то не уверен, все как обычно. Из этих парней слова не вытянешь.

– Я не понимаю, как это ты не в курсе всего.

– Не, они очень крепкие молчуны. Тем более это просто собаки. У вас есть для меня что-нибудь, сержант? Только мне хотелось бы чего-нибудь поживее. У меня вот уже где сидение в машине с Дейвом Грином. Все, что его интересует, – это «Болтон Уондерерс»[20] и «Кампания за настоящий Эль».

– Иди найди констебля Харди, ладно, Нейтан? Я хочу, чтобы ты поговорил с Эйданом Шарпом.

Нейтан Коутс припарковался у дома и по совместительству консультационного кабинета Эйдана Шарпа на Веллоу-Вуд-драйв и посидел немного в машине, глядя на него и размышляя, во сколько он мог бы обойтись. Это была часть Лаффертона, которую он плохо знал, а относился к ней еще хуже. Особняки с подъездными дорожками, зарослями магнолий, коваными воротами и псевдотюдоровскими мезонинами вызывали в нем не зависть, а скорее недоумение, с чего бы кому-то вообще захотелось жить здесь. Они казались такими обособленными, такими сиротливыми и закрытыми ото всех; люди здесь могли ездить на хороших машинах, посылать своих детей в школу в шапочках и кепках с гербами и держаться совершенно отдельно друг от друга, не считая, может быть, пары коктейльных вечеринок на Рождество.

Если они с Эммой поженятся, ему хотелось бы иметь небольшой коттедж со своим клочком земли в одном из поселков неподалеку от Лаффертона, а если это будет для них слишком далеко, один из тех милых домиков с тремя спальнями в частном секторе в Сейнт-Майкл-Гейт. Но он никогда бы не хотел быть отрезанным от мира в месте наподобие этого, какие бы огромные здесь ни были передние окна и широкие дорожки, как бы ни сиял темно-синий «БМВ», припаркованный рядом, – как тот, что стоял у дома Эйдана Шарпа.

Он взглянул на него, когда они с констеблем Уиллом Харди проходили мимо, – кожаные сиденья цвета шампань, CD-плеер, похожий на произведение искусства, и больше ничего… Ни карт, ни запасной пары обуви, ни разорванных конвертов, ни запасной верхней одежды. Машину могли пригнать из шоу-рума этим утром. Он обернулся на констебля Харди, который только пожал плечами.

Нейтан позвонил в звонок приемной и открыл входную дверь. Ресепшен. Кабинет. Личные комнаты.

Ресепшен выглядел очень приятно, и девушка на ресепшен тоже была ничего, хорошие волосы, модные овальные очки и одна из тех самых профессиональных улыбок.

– Могу я вам помочь?

Нейтан раскрыл свое удостоверение.

– Констебль Коутс, уголовный розыск Лаффертона. Я хотел бы переговорить с мистером Шарпом.

Она выглядела взволнованной, но не потеряла самообладания.

– У мистера Шарпа сейчас пациент. Боюсь, я не могу его беспокоить.

– Ничего. Мы подождем.

– Да, конечно. Присаживайтесь, и я сообщу ему, как только он освободится. Могу я предложить вам чашку чая или кофе? Стакан минеральной воды?

Нейтан и Уилл покачали головами:

– Нет, спасибо…

Они сели и посмотрели на журналы… Модные журналы – «Вог», «Татлер», «Кантри лайф», «Спектэйтор», все номера свежие. Очевидно, деньги эти альтернативные медицинские дела приносили. Нейтан вспомнил о стандартной приемной терапевта или, того хуже, больницы… Несколько номеров «Вуменс оун» и «Ридерз дайджест» трехлетней давности, и то, если повезет, хлипкие стулья и запахи, которые обычно исходят от глубоких стариков и от детей в грязных пеленках. Эта комната пахла цветами и лаком и еще немного антисептиком.

– Сколько пациентов у него за день?

Она посмотрела на него поверх экрана своего компьютера.

– У мистера Шарпа очень плотно расписан график приемов.

– Понятно. А как много?

– В день проходит четыре первичных приема… Они длятся по целому часу. И бывают еще получасовые приемы по текущему лечению.

– Все бывают, да?

– Простите?

– Мужчины, женщины, дети, старые, молодые… Ну вы знаете.

– Мистер Шарп редко лечит детей. Не считая этого, можно сказать, что мы охватываем все слои населения, да.

– А это больно? Мне как-то не улыбается, чтобы из меня торчали иголки.

Она терпеливо улыбнулась.

– Существует ложное представление среди людей, которые не знакомы с акупунктурой. Им это представляется так, как будто они…

– Как подушки для иголок?

– Более или менее. На самом деле это очень индивидуально… Вам может понадобиться всего две или три иголки, может быть, немного больше… Каждый случай уникален, и каждому пациенту нужно свое лечение.

Нейтан был уверен, что, когда он будет уходить, она обязательно даст ему красивый буклет.

– Мне кажется, женщины приходят сюда чаще, чем мужчины.

– Правда?

– Ну да, вся эта история больше по женской части, разве нет?

– Интересно, почему вы так думаете?

– То есть мужчины у вас тоже бывают?

– Конечно.

Дверь открылась, и из нее вышла женщина средних лет. Вот она, хороший костюм, красивая прическа, красивые дорогие туфли и сумка, вот ваш среднестатистический клиент.

– Пожалуйста, присаживайтесь, миссис Сэведж. Я выпишу вам счет через минуту, – девушка с ресепшн посмотрела на Нейтана. – Сейчас я сообщу мистеру Шарпу.

Она вышла из-за стойки, звонко стуча высокими каблуками.

Нейтан широко улыбнулся женщине.

– Больно, нет?

Она кинула на него угрюмый взгляд.

– Нет.

– Никогда даже не думал о таком. Но если вы считаете, что вам это идет на пользу…

Она наклонилась вперед и взяла свежий блестящий номер «Кантри лайф».

Нейтану захотелось скорчить рожу, которой он пугал прохожих, шагавших мимо его школьной площадки, когда был маленьким мальчиком, но ограничился приподнятой бровью и взглядом в сторону констебля Харди, который улыбнулся и сразу отвернулся от него.

Высокие каблуки пристукали обратно.

– Мистер Шарп интересуется, не могли бы вы прийти снова в пять тридцать. К этому времени он закончит со всеми пациентами на сегодня. Ему нужно принять два вызова, а потом у него еще одна встреча, но после этого он будет рад вас видеть.

Когда Нейтан и констебль Харди вернулись, дверь в приемную оказалась слегка приоткрыта, на ресепшен никого не было, а компьютер и журналы были накрыты чехлами от пыли. Нейтан подождал. Он никак не мог найти звонок.

– Констебль Коутс?

Казалось, что он просто тихо материализовался из ниоткуда, просочился сквозь стены. На нем была красная бабочка с тонкими синими линиями.

– Я прошу прощения, что мне пришлось попросить вас вернуться, но мой рабочий день был в самом разгаре. А это…

– Констебль Харди.

Эйдан Шарп кивнул.

– Пожалуйста, проходите.

Нейтан рассчитывал, что будет беседовать с Шарпом в приемной, но вместо этого тот провел их через дверь с табличкой Личные комнаты и небольшой коридор прямо в дом.

– Могу я предложить вам чашку чая?

– Нет, спасибо.

– Чем могу помочь? Я полагаю, это по поводу той несчастной девочки, Дебби Паркер? У вас есть о ней новости?

– Боюсь, что нет, сэр, но мы ведем несколько линий расследования.

– Конечно. Линии расследования.

Комната была гнетущая, с огромным буфетом, шкафом, столом и стеллажами из массивного черного дуба и диваном и креслами, обитыми коричневой кожей. Камин тоже был темный и причудливо украшенный. На стенах висели портреты в тяжелых позолоченных рамах – старики в париках, толстяки на конях, а еще фаршированная рыба на блюде.

Напротив него совершенно неподвижно сидел в кресле Эйдан Шарп, сложив руки и соединив пальцы. Его глаза смотрели прямо. «Надо застать его врасплох, – подумал Нейтан, – никакой подводки, никаких любезностей, прямо в лоб».

– У вас есть часы, показывающие фазы Луны?

Ни малейшего движения. Его глаза остались на месте и смотрели на Нейтана, пальцы были неподвижны.

– Да, есть.

– Они сейчас на вас, сэр?

– Да, на мне.

– Я хотел бы посмотреть на них, пожалуйста.

– Могу я поинтересоваться, зачем?

– Просто снимите их, мистер Шарп.

Улыбка на тонких губах, как будто змея высунула язык, пропала.

– Я хотел бы знать, почему вы просите меня это сделать.

– Откуда эти часы?

– Если вы имеете в виду, где они были куплены, то я понятия не имею.

– Как такое может быть?

– Это подарок.

– От кого, сэр?

– Это уже мое дело.

– Мы расследуем исчезновение трех женщин.

Шарп не отреагировал.

– Одна из них – Анджела Рэндалл. Она была вашей пациенткой?

– У меня огромное количество пациентов. Мне нужно это проверить.

– Вы приходили к нам сообщить, что Дебби Паркер была вашей пациенткой.

Молчание. Его глаза смотрели перед собой.

– Так что вы должны были знать, являлась ли и Анджела Рэндалл вашей пациенткой, разве нет?

– Как я и сказал, мне нужно это проверить.

– Вы это сделаете?

– Завтра. Я попрошу мою секретаршу. Если она обнаружит, что… мисс Рэндалл проходила здесь лечение, я свяжусь с сержантом Грэффхам.

– Это мисс Рэндалл подарила вам часы?

Какое-то движение. На секунду его глаза наполнились злостью.

– Мистер Шарп?

– Почему вы спрашиваете?

– Я уже сказал, что мы расследуем исчезновение Анджелы Рэндалл. Вы знали ее?

– Не припоминаю.

– Могу я посмотреть на ваши часы?

Он улыбнулся, поднял свой рукав, снял часы и протянул их Нейтану. Они были красивые, тонкие, как пергамент. Рядом с луной на темно-синей эмали сверкали золотые звездочки. Это был полумесяц.

Нейтан отдал их обратно.

– Спасибо.

– Это все?

– Пока да. Но не могли бы вы проверить свои записи утром, как мы уже договорились?

– Безусловно.

Когда они направлялись к входной двери, Эйдан Шарп сказал:

– Кажется, сегодня утром случилось что-то серьезное… Я волею случая проезжал мимо бизнес-парка. Там повсюду была полиция – фургоны, служебные собаки… По какому поводу такое столпотворение?

– Извините, сэр, не мой отдел.

– Рейд по наркотикам, как вы думаете?

– Насколько мне известно, мистер Шарп. Спасибо вам за помощь.

Нейтан обернулся, уже сидя в машине. Бабочка все еще стоял у дома и смотрел на него.

Он остановил машину за ближайшим углом и достал мобильный телефон.

– Сержант?

– Что он сказал?

– Немного. Я спросил, знает ли он Анджелу Рэндалл, не она ли подарила ему часы… Без толку. Утверждает, что не помнит, была ли она пациенткой… Сказал, что свяжется с вами, если обнаружит ее имя в своих записях.

– Со мной?

– Да. Он сказал – с сержантом Грэффхам. Не хочет общаться с низшими формами жизни. Он жуткий, правда? Вы были в доме?

– Нет.

– Как один из тех замков, куда нас в школе возили. Тяжелая темная мебель и все такое. Действительно старинные штуки, знаете? Страшновато.

– Но это все?

– Еще одна вещь… Когда я уже уходил, он поинтересовался насчет того, что утром происходило в бизнес-парке… Сказал, что проезжал мимо и видел фургоны, и собак, и все прочее. Спросил, был ли это рейд по наркотикам. Только вот что он там делал в полшестого или даже пять утра? Все было сделано и оформлено к восьми часам, тогда они уже точно уехали. А еще, они были в дальнем конце; если он просто проезжал мимо, он ничего бы не смог увидеть с того конца дороги.

Сорок восемь

В этот день Крис Дирбон был на дежурстве, поэтому на звонок ответил он. Кэт в это время ползала на коленях в своем кабинете, разбирая стопку медицинских журналов, большую часть которых у нее не было времени прочитать. Слева от нее были те, которые она хотела оставить, потому что там были статьи, мимо которых нельзя было пройти, а справа – все остальные. Ее очень удручал тот факт, что стопка слева росла гораздо быстрее. Все было важно, везде, как ей казалось, была скрыта какая-то жизненно необходимая информация.

– Можешь взять трубку? – Крис попытался открыть дверь, но она была заблокирована кучей журналов.

– Кто это?

– Женщина в истерике.

– Ты на дежурстве, не я.

– Она не будет со мной разговаривать, она говорит, что только тебе может рассказать, что случилось.

– Кто?

– Миссис Марион Кит. Она моя пациентка, – сказал Крис, – но она настаивает на разговоре с тобой.

– Что, она стесняется чего-то? Если ей срочно нужен доктор, то ей придется соглашаться на того, кто есть, вне зависимости от пола.

– Мне так ей и сказать?

– Проклятье. Ладно, ладно.

Кэт потянула дверь, с силой отодвинув журналы, пока они не образовали огромную гору у стены, и Крис передал ей трубку и убежал вверх по лестнице.

– Кэт Дирбон.

Она была раздражена. Она уже готовила речь. Когда она закончит с этой миссис Кит, та сама захочет вернуться обратно к Крису.

Она услышала первые несколько запинающихся слов и замолчала. Через пять минут она сидела на ступеньках лестницы и тихо говорила:

– Я приеду, миссис Кит… Конечно, я понимаю. Конечно. С вами кто-нибудь есть? Все же постарайтесь успокоиться. Через четверть часа я буду у вас.

Женщина была вне себя от волнения и с трудом связывала слова, но Кэт услышала все что нужно. Она побежала наверх.

– Мне надо ехать. Она в ужасном состоянии.

– Я знаю. Но я ничего не понял.

Кэт быстро сняла старый спортивный костюм, который надела, чтобы убраться в кабинете.

– Она была на приеме у хилера, и он напал на нее. Мы взяли его, Крис.

– Что она имеет в виду под нападением? Изнасилование?

– Что-то сексуального характера, сложно объяснить.

– Лучше вызови полицию, чтобы она уже была там. Тебе нужны свидетели, и они захотят знать подробности, если там действительно было нападение.

– Верно, – она застегнула джинсы и потянулась за телефоном, но по номеру Саймона ответил автоответчик. Она бросила трубку и позвонила в участок.

– Старшего инспектора Серрэйлера, пожалуйста… Доктор Дирбон… Да, конечно. – Она повернулась к Крису: – Он выехал на дело, но сейчас они попытаются с ним связаться… Да? Спасибо. Я подожду.

– Серрэйлер.

– Сай, это я. Слушай, я прямо сейчас срочно выхожу из дома. Пациентка Криса с Бари-парк, 17, только что позвонила в истерике – она ходила на прием к тому парню в Старли, который называет себя хилером, и утверждает, что он домогался ее.

– Понятно. Я свяжусь с участком, чтобы они отправили патруль.

– А это не может быть Фрея Грэффхам?

– Нет, это не дело уголовного розыска, тебе нужны патрульные. Я сейчас на операции, Кэт, я передам это дело.

– Спасибо.

Крис спустился к машине вместе с ней, рассказывая подробности о своей пациентке, Марион Кит:

– Пятьдесят с лишним лет, вдова, две замужние дочери. Диагноз – гастрит, плюс синдром раздраженного кишечника, прошла все обследования, они ничего не показали, но она могла не поверить. Может быть, она надеялась, что он найдет что-нибудь и сможет это вытащить.

Он поцеловал Кэт и закрыл за ней дверь машины.

Полицейская патрульная машина уже ждала ее, когда она подъехала к бунгало на Бари-парк.

– Добрый вечер, док.

– Привет, Майк.

Кэт знала много офицеров в Лаффертоне, не из-за Саймона, а потому, что иногда выступала как полицейский врач. Последний раз она видела констебля Майка Мэйджора прошлым летом, в квартире пожилого мужчины, пролежавшего в ней мертвым месяц. В таких ситуациях профессионалы рассчитывали друг на друга, не только обеспечивая друг другу возможность делать свою важную работу, но и оказывая моральную, а иногда и физическую поддержку. И это не Кэт тогда понадобилось быстро уйти с места происшествия на свежий воздух.

– Вы пока не входили, правда? Мне надо поговорить с ней первой.

– Нет, нам показалось, что лучше подождать.

– Вы знаете, в чем дело?

– Немного. Я читал об этом чудиле в «Эхо» на прошлой неделе.

– Будем надеяться, что мы выясним достаточно, чтобы закрыть его.

Марион Кит закуталась в халат и одеяло и забилась в угол дивана. Это была женщина со спокойными, приятными чертами, но сейчас ее лицо было серым, а глаза – полными страха.

Кэт поставила свою сумку и села рядом с ней.

– Здравствуйте, миссис Кит. Все нормально.

Марион Кит разразилась слезами.

– Просто поплачьте, не волнуйтесь. – Кэт взяла ее за руку. – Я хочу, чтобы вы попытались рассказать мне, что именно случилось. Не торопитесь. Если это необходимо, я осмотрю вас, но это может оказаться случаем преступного нападения, и поэтому я вызвала полицию. Они снаружи, и они останутся в машине до тех пор, пока вы сами не пригласите их войти и выслушать вас. Если для меня станет очевидно, что на вас напали, они захотят услышать о том, что случилось, и от вас тоже. В этом же нет ничего страшного?

Через секунду, женщина кивнула.

– Хорошо. Теперь рассказывайте.

Сначала сбивчиво и время от времени бессвязно Марион Кит начала говорить. Она страдала от болей в животе и дискомфорта с того времени, как умер ее муж. Как и сказал Крис, было проведено обследование, но ничего противоестественного не обнаружилось, и все лекарства, которые ей прописывали, давали только временное облегчение. Проблема всегда возникала снова. Она работала на полставки юридическим секретарем, и коллега рассказала ей про хилера.

– Она сказала, что он вылечил так много людей. Она сказала мне, что то, от чего я страдаю, это его специальность. Она просто уговорила меня пойти. Я была в отчаянии, я пробовала все. Ваш муж хороший доктор, я знаю это, но все, что он давал мне, помогало ненадолго, и я хотела остановить эту боль и все остальное. В последнее время это сильно отравляло мне жизнь. Я подумала, что ничего не теряю, и волновалась, что они в больнице могли пропустить что-то важное. Вы сами слышали такие истории. У меня подруга умерла от рака кишечника, я знаю, что это такое.

– Я понимаю. Это всегда тяжело, и люди начинают волноваться, что у них что-то серьезное, когда симптомы не уходят. Никто вас не обвиняет, миссис Кит.

Ей не было страшно, сказала она, она слышала много потрясающих вещей про «доктора Гротмана», и даже когда она поняла, что кроме них двоих в комнате никого нет, ее это не обеспокоило. Руки, парящие над ней, прощупывание и мельтешение, мнимый надрез, что-то упавшее в ведро под кушеткой… Это все казалось странным, сказала ей Марион Кит, но в этом не было ничего «неправильного». Казалось, что он знает, о чем говорит… «Такой уверенный», – сказала она. Он сказал, что у нее были «плохие ткани», что ему надо извлечь зараженную массу, что ее желудок сильно воспален и что ее внутренности одновременно «перекручены» и инфицированы. Он мог излечить ее за один сеанс. Она выйдет из его кабинета свободной от боли, и дискомфорт останется в прошлом.

Это было немыслимо, невероятно – и все же он пробормотал что-то, и она твердо уверовала в дух доктора, который работает через него. Все это выглядело как что-то само собой разумеющееся.

Кэт молчала, дивясь доверчивости людей, в обычной жизни таких осторожных и разумных, и представляла реакцию кого-нибудь из них, если бы она, дипломированный врач, проделала хотя бы половину тех вещей, которые они позволили с собой сделать этому человеку.