Этюд на холме Хилл Сьюзен

Девять

Детектив Фрея Грэффхам стояла в холле дома престарелых «Фор Уэйс», ожидая приглашения в кабинет Кэрол Эштон, и хотела сбежать. Здесь стоял особый запах – сперва чувствовались древесный лак и аромат хризантем, но за ними проступали тяжелые нотки антисептика и тушеного мяса. Он унес ее в прошлое, в ее приходскую школу, а потом не так далеко, отчего было еще неприятнее, в дом престарелых в южном Лондоне, где ее бабушка провела свои два последних мучительных года. И дело было не только в отвратительных запахах лака и цветов, маскировавших вонь. Для нее просто снова войти в дом престарелых, как бы сильно он ни отличался от того, другого, было словно оказаться под струей ледяной воды.

Кабинет Кэрол Эштон был светлый и приятный, повсюду были картины, растения, а мебель была качественной и удобной.

– Вы нашли Анджелу? Прошу, присаживайтесь…

– Извините, боюсь, что нет.

– Кажется, что прошло уже так много времени! Я абсолютно уверена, что с ней должно было что-то случиться.

– Миссис Эштон, я пытаюсь выстроить портрет Анджелы Рэндалл. Прошу, не могли бы мы с вами пробежаться еще раз по некоторым моментам?

– Я могу, конечно, все что нужно.

– Вы сказали мне, что просто так уйти, не сказав ничего вам и, насколько вам известно, никому другому, было не в ее характере?

– Я много об этом думала, и все-таки я точно уверена. Я знаю, что люди иногда ведут себя неожиданно, но я искренне не верю в то, что Анджела могла уехать куда-нибудь вот так. Она не оставила бы свою работу и свой дом, никого не предупредив. Она просто не стала бы.

– Знаете ли вы о каких-либо ее близких отношениях?

– Вы имеете в виду мужчину? Любовные отношения? – Одно это предположение, кажется, поразило Кэрол Эштон. – Кажется, я уже говорила вам, что Анджела не из тех людей, которые говорят о своей личной жизни. Вы понимаете, что я даже не могу сказать вам, была ли у нее кошка? Но она никогда никого не упоминала.

– Никого, кому она могла бы купить дорогой подарок?

– Сомневаюсь. Какого рода подарок вы имеете в виду?

– Мы нашли в ее доме пару запонок в подарочной упаковке, к которым была приложена записка, указывающая на некоторого рода теплые отношения.

– Боже мой!

– У вас нет предположений?

– Нет, и, должна сказать, я очень удивлена. Это все никоим образом не вяжется с Анджелой. – Она задумалась на секунду. Фрея ждала.

– Если бы мне предложили описать ее одним словом, боюсь, это было бы слово «холодная». Я не хочу, чтобы было похоже на то, будто она мне не нравится, потому что вообще-то нравится, и уважение она во мне тоже вызывает. Я уважаю всех, кто относится к работе так добросовестно и преданно.

– Я понимаю, что вы имеете в виду, не волнуйтесь, – Фрея поднялась. – На самом деле остается вполне реальная возможность того, что она просто вернется домой… Если она такая закрытая, то логично предположить, что она вряд ли доверилась бы кому-то, возникни у нее какие-нибудь проблемы в жизни.

– Наверное.

Кэрол Эштон выглядела скептически. Фрея не винила ее, так как сама не слишком верила собственным невнятным объяснениям.

– Не могли бы вы попробовать вспомнить еще хоть что-нибудь, о чем она могла упомянуть, даже вскользь, в связи с кем-то из ее знакомых, с кем она была близка?

– Да, я попытаюсь. Но ничего такого я не помню.

Пока они шли по коридору, откуда-то сверху раздался протяжный вой. Фрея с трудом заставила себя не броситься к двери со всех ног.

– Сержант, есть кое-что, о чем я хочу вас попросить. Я тут на днях включила радио, и там было объявление о пропавшей собаке… какой-то призовой породистый пес… Я тут подумала, может, был бы смысл попросить их поставить в эфир что-нибудь про Анджелу?

– Мы используем местные радиостанции, чтобы размещать объявления о пропавших людях, и у нас всегда прорва звонков, не все из которых относятся к делу. Но довольно часто мы получаем полезную информацию. Давайте я проверю.

– Наверняка же попробовать стоит? Может, кто-нибудь видел ее… видел что-нибудь.

Они прошли по сверкающему полу холла. Наверху все стихло. На секунду Фрея задумалась о том, что заставило этот голос замолчать.

Она вернулась к машине под моросящим дождем. Окна горели почти в каждом доме, хотя не было еще и трех часов. Рождество наступит через несколько дней – особенное время для того, чтобы пропасть.

Оставшуюся часть дня она провела в Бевхэме, на семинаре по интернет-преступлениям, на котором особое внимание уделялось педофилам. Региональный штаб создал специальное подразделение и хотел привлечь туда рекрутов. Фрея Грэффхам совсем не стремилась попасть в ряды тех, кто, на ее взгляд, был занят в самой грязной, мрачной и неприятной области полицейской работы, которая предполагала долгое сидение за компьютером. Но все же было полезно получить общее представление о чем-то относительно новом, тем более энтузиазм, который можно было продемонстрировать, записавшись на семинар, всегда поощрялся. Она покидала полицию Лондона и уезжала жить и работать в Лаффертон с мыслью, что амбиции она будет рада оставить позади, наряду с давлением большого города, которое с каждым днем становилось для нее все более невыносимым и опасным, и по-настоящему несчастливым коротким замужеством. Теперь она чувствовала, что изменения уже начинают ее исцелять и освежать. Она влюбилась в Лаффертон, когда приехала на собеседование, восхищенная красотой собора и окружающей природой. Он предлагал ей гораздо больше, чем она ожидала, и она до сих пор радовалась, осваиваясь в своем новом доме.

Но самое главное, она чувствовала себя спокойно и снова получала удовольствие от своей работы. Она была полна рвения и высоких целей, а еще уверенности, которую, как она думала, она навсегда потеряла во время своего последнего ужасного года в Лондоне.

Двадцать минут спустя она уже сидела в комнате с тридцатью другими полицейскими офицерами и знакомилась с описанием типичного больного, извращенного, нелюдимого охотника за детьми и с новейшими технологиями, которые использовались в операциях по обнаружению подобных. Один или два раза некоторые подробности о сайтах педофилов оказывались для нее слишком отталкивающими, и тогда она отвлекалась от них и снова обращалась мыслями к Анджеле Рэндалл, отмечая про себя, что следующим утром надо позвонить на радио.

Семинар завершался вопросами от аудитории. У Фреи вопросов не было, а те, у кого они были, в основном углублялись в технические подробности. Но последний вопрос привлек ее внимание, и не столько из-за его предмета, сколько из-за того, кто его задал, – это был старший инспектор Саймон Серрэйлер, который проводил с ней собеседование, но с момента ее переезда в Лаффертон находился в отпуске. Она сразу вспомнила, каким молодым он ей показался для своего звания и насколько необычным было сочетание его светлых, почти нордических волос с темными глазами.

В конце семинара он перехватил ее.

– Рад, что вы смогли появиться. Не очень весело, правда?

– Мрачновато. Боюсь, что была даже пара моментов, когда мне пришлось отключить мозг.

– Значит, вы не покинете нас ради нового подразделения?

– Э… нет.

– Хорошо. Может быть, вы зайдете ко мне завтра и расскажете, как тут осваиваетесь?

– Я приду, сэр, спасибо. Мне все очень нравится.

Старший инспектор Саймон Серрэйлер улыбнулся, но потом резко повернул голову, когда кто-то тронул его руку.

Улицы Бевхэма были ярко освещены и заполнены припозднившимися покупателями, музыканты Армии Спасения играли рождественские песни, и люди с текстами в руках стояли и пели под огромным деревом на городской площади. Через окна машины Фреи слабо слышались слова «Пастухи охраняют стада».

Рождество, семьи собираются вместе, домашний очаг… прошлогоднее Рождество стало последним, которое они с Доном провели вместе, практически в полной тишине, будто затерявшись в темных водах враждебности и несчастья. Тем днем она шла по улицам Патни и очень обрадовалась, увидев открытый индийский магазин на углу, где смогла хотя бы на время укрыться среди его заваленных всяким барахлом полок, пахнущих специями. А в этом году, вежливо отклонив просьбу провести Рождество в кругу семьи на ферме ее сестры в Камбрии, она с нетерпением ожидала момента, когда можно будет захлопнуть за собой новенькую входную дверь и побыть наедине с собой, запасшись простой едой, хорошей бутылкой вина, несколькими дисками, книгами и телевизором. Ее короткий брак, как ей теперь казалось, полностью состоял из криков пополам с периодами пропитанного ядом временного перемирия.

Проехав один за другим три светофора и любуясь сказочными арками из разноцветных огоньков, серебра и золота, она снова подумала об Анджеле Рэндалл. Где она была сейчас, в эту минуту, в это светлое, оживленное, счастливое время? Фрея думала о безупречном, безликом, холодном маленьком доме, о его странной тишине, его тоскливой обстановке, его стерильном воздухе; Барн-клоуз, четыре имел дух места, которое никогда не посещала любовь, дружба и смех. И дорогой подарок в блестящей упаковке? И записка: Для тебя, со всей возможной любовью и преданностью, от Меня.

Что бы инспектор ни говорил, Фрея Грэффхам знала, что в этом случае она не отступится. Она хотела вцепиться во что-то зубами, во что-то свое, и оставить свой след, это она осознавала четко. Но дело было не только в этом.

Она выехала из города по темным узким дорожкам, направляясь к Лаффертону, к дому, и всю ее переполняли мысли о пропавшей женщине, а еще – глубокое беспокойство.

Десять

Когда голубой с бежевым автобус подъехал к остановке на торговой площади, Дебби Паркер на мгновение охватила такая паника, что все ее нутро как будто превратилось в воду, а пот насквозь пропитал повязку у нее на шее.

Всего в день из Лаффертона в Старли и Старли-Тор ходило три автобуса. Этот, в девять сорок пять, был первым, и ей нужно было скоротать еще час до назначенной встречи. Она тщательно ее распланировала. Она точно выяснит, где находится Духовное Святилище Давы, и потом раздобудет себе где-нибудь кофе. Если после этого еще останется время, то можно будет пробежаться по нескольким здешним магазинам. Старли был всего лишь поселком, который вырос вокруг собственно Тора, но многие лекари и целители обосновались именно здесь, как она узнала из «Общественной Газеты Тора», которую взяла в магазине здорового питания. Она изучала ее несколько дней и прочла там про кое-какие интересные брошюры и книги, а Сэнди оставила ей компьютер, чтобы она могла поискать больше информации в интернете. Кое-что было просто безумным, но несколько текстов увлекли ее настолько, что она просидела до глубокой ночи, пытаясь в них углубиться, а потом лежала, не в состоянии заснуть, размышляя о них и пытаясь приложить принципы, изложенные там, к себе. Ей предстояло столько открыть с помощью Давы, получить так много уроков, задать так много вопросов, и каждый раз, когда она смотрела на синюю карточку, она чувствовала уверенность и твердую убежденность в том, что именно по этому пути она должна пойти, именно это было то, что ответит ее чаяниям. Тем не менее, оказавшись прямо перед распахнувшимися дверьми автобуса и стальными ступеньками, ведущими наверх, Дебби так перепугалась, что готова была развернуться и бежать обратно по улицам, домой, в безопасную темноту своей комнаты и своей кровати.

– Ну же, милая, ты задерживаешь очередь.

Водитель-кондуктор ждал, постукивая монеткой по кассе с билетами. Она обернулась. Полдюжины человек уже топтались за ее спиной.

– Старли и Старли-Тор через Димпер, Харнхэм, Брансби, Локертон-Вуд, Литтл-Локертон, Фретфилд, Шримфилд и Ап-Старли. Выбирай что хочешь, нужно только решить.

Кто-то толкнул ее сзади, и, чтобы удержаться, ей пришлось поставить ногу на ступеньку автобуса.

– Ну, слава тебе господи. Куда?

Она сглотнула, и у нее в горле застрял твердый сухой комок, из-за которого она не могла ни говорить, ни дышать.

– Старли.

– Один или ты планируешь возвращаться домой?

– Обратный. Пожалуйста.

Комок рассосался, но ее пальцы все еще дрожали, когда она брала скрученные в трубочку белые билеты.

Она и забыла, как красиво в этих местах, даже в январе: как холмы набегают и расстилаются друг за другом, а между ними виднеются небольшие островки деревьев, как у подножия холмов струятся быстрые ручейки, и лентами вьются стены из древнего серого камня, а овечки рассыпаны по полям будто бы случайно, как конфетти. Светило бледное зимнее солнце, которое висело совсем низко надо холмами, и его свет был чудесным, мягким и ясным, и он выхватывал то крышу сарая, то кроны вязов, то деревянные ворота или просто бросал несколько своих косых лучей на широкий луг. Один раз она даже увидела, как охотятся – лошади перепрыгивали мелкие зигзаги изгородей друг за другом, а красные куртки, черные шляпы, хвосты и гривы скакали вверх и вниз.

Одного взгляда на все это хватило, чтобы успокоить ее и поднять настроение. Ей стоило бы почаще вот так выбираться, путешествовать где-то и смотреть, смотреть, в тишине и комфорте теплого автобуса. Темное чувство ненависти к себе, к своему непривлекательному лицу и грузному телу, казалось, осталось в Лаффертоне. Сейчас она была кем-то другим или никем не была, довольная, безмятежная, даже счастливая, утопающая в приятном трансе удовольствия.

Она совершенно ничего не имела против того, что автобус ехал так медленно, да еще и кругами, постоянно останавливаясь и снова трогаясь, все это нравилось ей и держало в безопасном удалении от самой себя. В ее кармане была надежно спрятана синяя карточка, ее талисман, обещание чего-то, чего, хотя бы сейчас, не стоило бояться. Что будет впереди, то и будет, что должно случиться, случится, и все так, как должно быть.

Солнце согревало лицо Дебби сквозь окно автобуса. Цапля, вытянув свои длинные ноги, пролетела над полем рядом с ручьем и встала, прямо, изящно, в абсолютной неподвижности. Неожиданно по склону пронесся кролик и сразу же исчез из вида. Она впала в полудрему.

– Старли… Старли… Все выходим, пожалуйста.

Она вздрогнула, проснулась и еще некоторое время не могла вспомнить, почему она сидит с затекшими ногами и ноющей шеей посреди пустого автобуса.

– Не выспалась, да?

Она стояла на тротуаре и смотрела, как автобус поворачивается и едет к стоянке на противоположной стороне улицы. Двигатель заглох, и водитель вышел из кабины.

Все затихло. Остальные пассажиры как будто испарились, а полдень январского вторника был явно не тем временем, когда в Старли жизнь бьет ключом.

Маленький городок расположился на двух пологих холмах, образующих букву «Т», и главная торговая улица шла по его длинной стороне. Дома здесь были маленькими, и все как на подбор из простого камня и с черепичными крышами, а еще было несколько выкрашенных в белый и розовый особняков восемнадцатого века, похожих на те, что были в старой части Лаффертона. Она осмотрелась. Начальная школа Старли стояла прямо через дорогу от нее рядом с почти пустой парковкой. Баптистская церковь. Банк. Почта. «Книги и канцтовары Старли».

Она медленно прошлась мимо них. Маленький универсам рядом с мясной лавкой. Это были самые обычные магазины. На т-образном перекрестке дорога начала все круче подниматься наверх, и в этот момент она увидела, что все, что делает Старли центром интереса нью-эйджеров, начинается здесь. В каждом здании был либо магазин, либо какой-нибудь центр… Фэншуй. Кристаллы. Вегетарианские, веганские и органические продукты. Травники. Книжный центр Нью-эйдж. Общественный дом собраний Старли… Индийские сари и бусы североамериканских племен, свечи, благовония, ветряные колокольчики, трубчатые колокола, орехи, натуральные лосьоны и мази, косметика, не протестированная на животных, экологически чистые моющие средства, контейнеры для переработки мусора. Посреди всего этого встречались двери с табличками в консультационные кабинеты целителей, травников и физиотерапевтов.

На улице было тихо, магазины в основном были пусты. Она заглянула в один. Там пахло благовониями и пылью, а звук ее шагов по деревянному полу казался очень громким. За стойкой сидела девушка и вязала. Две женщины разговаривали о гомеопатической клинике для животных. Дебби ожидала, что здесь будет интересно, но это место казалось просто печальным и заброшенным. Ценники были невзрачными, а товары – залежалыми, и все будто говорило об упадке.

Она нашла маленькое кафе органического питания, в котором стояли столы и стулья из светлой сосны и висела доска объявлений с карточками целителей и постерами о встречах. Они подавали только кофе без кофеина и органический чай, так что она взяла кофе и затвердевший злаковый батончик. Кофе на вкус был странным, а девушка, которая ее обслуживала, – явно простуженной.

Дебби села прямо под доской объявлений. Синева карточки Давы ярко выделялась среди других. Дебби посмотрела на нее. Этот цвет снова оказал на нее свое магическое воздействие, мгновенно поднял ей настроение и окрасил собой тоскливую атмосферу кафе, возбуждая ее, как и всегда. У нее не было ни малейшего понятия, как цветной кусок картона может казаться живым голосом, который прямо и откровенно обращается к какому-то затаенному уголку ее души.

– Не могли бы вы мне сказать, где это, пожалуйста? – сказала она, указывая на карточку.

– Что там написано?

– Святилище, Пилигрим-стрит.

– А, да, это маленькая улочка, которая сворачивает здесь за угол, вам нужно только подняться к магазину свечей.

– Спасибо. Сложно что-то найти в незнакомом месте.

– Да, точно.

– Думаю, я возьму еще чашку кофе. У меня встреча только в двенадцать.

Она хотела рассказать девушке все, рассказать о себе, о таких вещах, о которых она никому не говорила. Девушка взяла кофейную банку в вытянутую руку и со вздохом извлекла оттуда ложку с коричневым порошком. Вода с громким бульканьем закипала.

Дебби провела языком по своим зубам, пытаясь извлечь оттуда кусок батончика, и так ничего и не сказала.

Она приехала слишком рано. Она прошлась по одной стороне улицы от начала и до конца, но так и не нашла ничего, что походило бы на Духовное Святилище Давы.

Ее лодыжки уже начинали болеть, когда она перешла улицу и начала медленно спускаться по другой стороне. На полпути она краем глаза увидела промельк чего-то синего – ее синего, как она теперь о нем думала, – кусочек этого синего будто мягко сиял посреди сумрачной улицы. Он был приделан к стене здания, которое, помимо этого, ничем не отличалось от остальных. Дава. На нем была все та же россыпь золотых звезд. Но до двенадцати оставалось еще двадцать минут, она боялась показаться слишком настойчивой.

Она сильно устала после того, как дважды обошла квартал изогнутых улиц. Она повстречала всего несколько человек, магазины были совершенно пусты. Слабый запах пачули и терпких благовоний струился из чьей-то двери. Было холодно.

Если бы не синяя карточка в ее кармане, Дебби Паркер расплакалась бы и побежала обратно к автобусной остановке, а потом в свой теплый угол в Лаффертоне. Но у нее была карточка.

Без пяти двенадцать она позвонила в звонок под синей вывеской.

Никакого звука не последовало, и никто не вышел. Неожиданный порыв холодного ветра пронесся по улице. Она попыталась толкнуть дверь, но та была плотно закрыта и заперта. Зачем все это представление?

Церковные часы где-то неподалеку пробили ровно двенадцать, и, когда звук последнего удара растворился в тишине, дверь отворилась. Женщина в длинной юбке и с шарфом на голове впустила Дебби внутрь.

– Дава любит, чтобы его встречи начинались точно в назначенное время.

Они прошли в коридор, который был освещен разноцветными огнями, мягко сияющими из-за витражных стекол.

– Дава хотел бы, чтобы было тихо.

Она открыла дверь и придержала ее, чтобы Дебби вошла.

В комнате стоял круглый стол и два стула, а стены были завешаны какой-то легкой тканью.

– Пожалуйста, входи, Дебби.

Он сидел за столом, одетый в бархатный плащ без воротника, напоминающий рясу священника. У него были длинные темные волосы, а пальцы были украшены кольцами. На шее висела цепочка с простым кельтским крестом.

Сердце у Дебби заколотилось.

– Не нервничай. Пожалуйста – подойди и присядь.

Горевшие вокруг свечи распространяли сладкий аромат; зеркало в изысканной раме отражало их мерцающий янтарный свет.

Он молча подождал, пока Дебби расстегнет куртку и снимет рюкзак. Она суетилась, ее движения были нервными и неуверенными. Но потом она подняла взгляд и увидела его глаза. Они остановились на ее лице, большие глаза под густыми ресницами, и они были синие, такого же глубокого, притягивающего, прекрасного синего цвета, как и карточка. В них не хватало только золотой пыли. Дебби почувствовала, что тонет в них, и испытала мощный, потрясающий прилив спокойствия; она словно отказывалась от какой-то части себя. Она больше не переживала, больше не боялась. Она была здесь, и этого было достаточно.

– Хорошо, – сказал Дава. Его голос был вполне обычным. – Добро пожаловать в Святилище, Дебби. Какие бы проблемы, неприятности и страхи ты ни принесла сюда сегодня, мы внимательно на них посмотрим, и я исцелю тебя и открою тебе новые перспективы в жизни. Какие бы муки – душевные, физические или духовные – ни отнимали твою жизненную энергию, ни опустошали тебя и ни тянули тебя вниз, какие бы негативные силы ни истощали тебя и ни пытались сломить, мы с ними разберемся. Не со всеми сразу, не со всеми сегодня. Но постепенно ты начнешь чувствовать себя все более обновленной и полной жизни. Это я обещаю. Ты будешь чувствовать баланс и гармонию внутри себя и во всем мире, ты будешь свободнее, ты будешь жить в согласии со своим внутренним «я». Это я обещаю. Некоторые вещи можно решить очень просто, некоторые лежат глубже. Все мои слова и поступки, все средства излечения, которые я предлагаю, все энергии, к которым я обращаюсь, чтобы помочь тебе, – все они позитивны и добры. Тебе от них не будет никакого вреда. Давай я расскажу тебе, как пройдет этот час, Дебби.

Слушать Даву было словно слушать журчание воды, или плеск волн, или легкий шум ветра в листве, его голос был нежным и успокаивающим. Пока он говорил, он смотрел на нее не отрываясь, и сила его взгляда была так велика, что она вынуждена была отвести глаза и посмотреть на стол, накрытый плотной красной бархатной материей. На него было так же тяжело смотреть, как на солнце.

– Сначала я проведу с тобой несколько коротких простых медитаций, чтобы расслабить тебя и снять напряжение. Мы помолчим вместе, пока я настроюсь на твои энергии и смогу почувствовать силу и слабость твоих чакр. Затем я прочту тебя. Как только я стану тобой, я смогу понять, какие проблемы, заботы – и даже болезни – мучают тебя. Но ты также можешь сказать мне, что именно ты сама хотела обсудить со мной. Тебя это устроит, Дебби? Что-то вызывает вопросы или сомнения или мы можем начать? Пожалуйста, можешь спрашивать о чем угодно.

Он сидел, сложив руки перед собой на столе. Она раньше не встречала никого, кто мог бы сидеть так неподвижно. Казалось, что он едва дышит. Она вспомнила цаплю, которая стояла рядом с ручьем, словно изящная фигурка.

– Нет. – У нее во рту пересохло, а собственный голос казался незнакомым. – Нет, спасибо вам. Я… я всем очень довольна.

– Хорошо. Хорошо, Дебби. Тогда закрой свои глаза и позволь мне начать с того, чтобы сфокусировать твое сознание на свете и мире.

Она лежала, и ей было тепло, ее тело было совсем легким. Она парила где-то над землей, окруженная мягким сиренево-голубым туманом, и она не думала ни о чем, что беспокоило ее сейчас или когда бы то ни было. Она слушала нежные звуки, которые звучали как музыка, но не были музыкой, это были естественные звуки: пение птиц, бегущие ручьи, волны, набегающие на песок, и ветер в деревьях… «Музыка сфер» – так она подумала, музыка сфер…

Она рассказывала о своем детстве, когда ее мама еще была жива. Голос ее матери звучал так отчетливо, лицо ее матери было прямо перед ней. Она рассказывала, как идет вместе с матерью по лесу в золотой листве, как они смеются, кидаясь снежками, как мать поет ей перед сном. Она рассказывала, как ее мать лежала в кровати, такая бледная и болезненно худая, а ее кости белели сквозь почти прозрачную кожу, и глаза не выражали ничего.

– Я боялась ее… – услышала она собственные слова. – Это была не моя мать.

Она рассказывала о смерти и о похоронах, о пустой спальне и о тишине в их доме, и о том, как она уходила, чтобы посидеть в саду или походить по улицам, вместо того чтобы слушать, как плачет отец. Она рассказывала о своей мачехе и о том, как она ненавидела ее в те первые недели.

А теперь она чувствовала, что стремится вверх, как дайвер, медленно поднимающийся из глубин на поверхность воды.

– Хорошо, Дебби… Передохни здесь. Передохни спокойно.

Слезы текли по ее лицу. Она лежала на диване, и потолок над ней был синий и усыпанный золотыми звездами. Она не могла припомнить, как оказалась здесь.

Дава сидел на стуле рядом с ней.

– Когда будешь готова, сядь. Не торопись.

– Я спала? Мне это снилось?

– Мы называем это гипнотическим сном… сном наяву. Это очень помогает излечиться. Ты была в безопасности. В полной безопасности.

Его голос звучал мягко и как будто ритмично, так, что она почувствовала, что снова может лечь и он вернет ее обратно в другой, прекрасный, мир.

– Сядь, Дебби.

Дава встал, взмахнув своим длинным плащом, и вернулся на свое место за круглым столом.

– Когда ты будешь готова, подойди сюда, ко мне. Не вставай слишком резко, у тебя может закружиться голова.

Ее голова казалась такой легкой, словно может улететь с плеч. Она осторожно спустила ноги с края дивана и немного подождала.

– А теперь ты пойдешь домой и будешь спать крепче, чем ты спала последние несколько месяцев. Но есть пара вещей, которые нам стоит обсудить… пара проблем, которые надо прояснить.

Когда она шла по комнате, ее ноги были словно резервуары с водой, так что она рада была присесть.

– Ты будешь чувствовать себя хорошо. Ты будешь чувствовать себя очень хорошо. Перед тобой раскинулся яркий сияющий путь, но есть еще несколько препятствий. Ты знаешь, что это за препятствия, Дебби. Расскажи мне о них. Ты сама знаешь о том в себе, что ты хотела бы изменить.

– Я толстая. Я ненавижу свои прыщи. Я ненавижу черноту, которая тянет меня вниз.

Она никогда и не представляла, что может говорить настолько открыто; она слышала, как перечисляет все, чего так стыдилась, как будто это был список покупок.

– После этой консультации я пришлю тебе письменные инструкции и кое-какие предписания. Памятку по диете – но там все совсем просто. Ешь только овощи и фрукты. Пей только воду или травяные чаи. Не ешь ничего неорганического. Ешь только здоровую пищу. Все это можешь есть столько, сколько захочешь. Не ешь продукты животного происхождения. Ни молочных продуктов, ни хлеба, ни сахаров. Не употребляй алкоголь и кофеин, ни кофе, ни шоколада, ни чая. Принимай витамины, которые я пошлю. Еще я сделаю травяную мазь для твоей кожи. Я пошлю ее тебе через несколько дней. Подавленность будет медленно-медленно уходить. Сначала она может стать более острой, могут усилиться и головные боли. Просто отдыхай. И гуляй столько, сколько можешь, на свежем воздухе. Гуляй, и танцуй, и бегай в полях, в лесах… куда бы тебя ни потянуло. Иди куда хочешь и позволь своей душе петь, Дебби. Слушай меня и слушай свой внутренний голос.

Процесс исцеления и гармонизации начался. Я доволен тобой. Я вижу любовь и свет вокруг тебя и прекрасное будущее, теперь оно наступит, когда мы разгоним тьму и устраним все препятствия с твоего пути.

На долгое время воцарилась тишина. Дава закрыл глаза.

Одна из ароматических палочек, дымящихся в сосудах на столе, обломилась и обратилась в горстку легкого серого пепла.

Дава открыл глаза и поднялся на ноги одним быстрым движением.

– Я сообщу тебе о том, какое время для следующей встречи было бы благоприятным.

Она посмотрела прямо ему в глаза, но сейчас они казались непроницаемыми, затуманенными, как будто он отключил электрическую сеть между ними. Его лицо ничего не выражало.

– Спасибо вам… да. Спасибо.

Она попятилась к выходу, чувствуя, как краснеет от смущения. Женщина в длинном платье стояла у двери, так что в сумраке коридора Дебби чуть не сбила ее с ног. Та ничего не сказала. Входная дверь тихо отворилась, когда она нажала на переключатель на стене, и Дебби оказалась на улице одна. Лил мелкий дождь.

Растерянная, с каким-то туманом в голове, Дебби почти бегом побежала вниз по крутому склону и быстро завернула за угол, к кафе органического питания, где на этот раз два стола были заняты женщинами с пакетами из продуктового магазина и маленькими детьми, и они болтали между собой. Все это выглядело обыденно. Нормально. Она почти расплакалась от облегчения.

Только когда она уже выпила половину чашки кофе и съела столько же морковного пирога, она поняла, что ей нельзя ни то, ни другое. Но ей это было нужно. У нее было чувство, будто она оттаивает после того, как ее тело полностью заморозили, но потом кровь снова начала бежать по венам. Она оставалась в тепле и уюте кафе до тех пор, пока не пришло время садиться на автобус до дома.

Она проснулась чуть позже восьми на следующее утро и долго пыталась осознать, где она находится и как она себя чувствует. Первое, что она поняла, это что она действительно спала глубоко, спокойно и без сновидений. Она подождала, лежа в своем коконе, словно младенец. Пятнадцать минут спустя она все еще лежала, полностью проснувшаяся и абсолютно счастливая от осознания того, что темный туман не наполз на нее, чтобы испортить весь оставшийся день. Она чувствовала себя немного отстраненно, немного странно, но не подавленно. Ничего такого.

Она неуверенно поднялась, будто боялась, что ее пронзит резкая боль или что это движение может спровоцировать внезапный наплыв темноты. Но она приняла душ и оделась, и ничего такого не случилось.

Сэнди была на кухне и загружала вещи в стиральную машину.

Дебби включила чайник и потянулась за кружками и молоком. Она пока не могла понять, хотелось ли ей рассказать о Даве, во-первых, потому, что она сама не до конца разобралась, что случилось и что именно он ей сказал, и во-вторых, из-за какого-то глубинного понимания того, что эта встреча была чем-то очень личным. Ей стоило попросить у него разрешения говорить об этом. Она поняла, что ей будут необходимы его наставления в отношении еще многих вещей.

– С тобой все нормально?

– Немного как в тумане. Слишком долго спала. Ну расскажи, как провела выходные.

Минут десять или около того Сэнди говорила. Кухню приятно освещало зимнее солнце. Дебби продолжала прислушиваться к себе, пытаясь понять, как она себя чувствует, как после посещения дантиста люди постоянно щупают языком просверленный зуб, пытаясь понять, болит ли он.

– Ну все, хватит обо мне.

Они сидели в тишине за хлипким кухонным столом с дешевым искусственным покрытием, и даже узор на нем, похожий на серую сыпь, показался Дебби красивым, да и облупленная стена за стиральной машинкой, и кружка со сколом, висящая на крючке, показались красивыми. Дава. Это все благодаря Даве.

– Ну, кое-что случилось, – сказала Дебби.

Первые несколько предложений Дебби выдавила из себя с трудом, стараясь найти правильные слова, чтобы все описать, чтобы передать силу, и мощь, и красоту Давы, но потом слова соединились, словно ручейки после каменистой отмели, и слились в один мощный поток рассказа о том, как он говорил ей о ее детстве, ее будущем, ее характере, о том, что он сможет сделать с ее внутренним «я», с ее печалями, с ней самой. Сэнди очень внимательно слушала, ни разу не перебив ее, иногда осторожно посматривая на Дебби, но преимущественно уперев взгляд в свою кружку.

Солнце поднялось по стене за их спинами.

Поток слов Дебби иссяк и остановился, и на кухне стало тихо. Она вся взмокла от пота на шее, груди, спине; то усилие, которое она приложила, чтобы точно передать все и оживить свои эмоции, опустошило ее и ослабило.

– И что будет дальше?

– Моя жизнь изменится.

– Прямо…

– С сегодняшнего дня.

– Ты снова туда пойдешь?

– Он сообщит мне о встрече… вот что будет. Ты не можешь назначить ее самостоятельно, он сообщит точную дату и время… когда это наиболее благоприятно.

– Понятно, – голос Сэнди не выражал ничего: ни одобрения или энтузиазма, ни подозрения.

– Он пришлет мне какие-то таблетки… травяные штуки от головных болей и какую-то мазь для кожи.

– Это дорого?

– Не думаю, что дорого, не должно быть.