Хозяева Острога Чадович Николай

– Я о тебе как раз хорошо думаю, – возразила проницательная Зурка. – В смертельной схватке ты бы никого до своей рожи не допустил. Это уж я знаю! А тут всё получилось наоборот. Сначала ты позволил какой-то мерзавке обласкать себя, а уже потом она тебе испортила портрет. Я-то женский укус от мужского всегда отличу!

– Ладно, сейчас не время для скандалов, – Темняк напустил на себя деловой вид. – Займись пока вот этими ребятами, а я побегу к Стервозе. Чую, истосковалась она по мне!

– Это уж точно, – съязвила Зурка. – Жаль только, что у неё зубов не имеется… Ну ничего, со временем я сама за всё рассчитаюсь, – она оскалила свои острые жемчужные зубки.

– Кстати, меня никто не спрашивал? – поинтересовался Темняк, уплетая хозяйскую размазню.

– А как же! Заглядывал друг дорогой.

– Который? Их у меня много.

– Тот самый, который перед твоей отлучкой наведывался.

Речь, безусловно, шла о Тыре, и эта новость настроения Темняку не добавила, скорее наоборот. В самое ближайшее время на верхотуру должны были прибыть гонцы лизоблюдов, что грозило вполне предсказуемыми последствиями. Упреждая их (и гонцов, и последствия), нужно было форсировать события, благо нынешнее состояние Стервозы этому вроде бы благоприятствовало.

– Если тот человек появится снова, скажи ему, что никаких известий обо мне нет, – попросил Темняк. – Сгинул, как иголка в куче «хозяйского дерьма». Можешь для приличия пустить слезу.

– Я-то слезу пущу, да он не дурак. Обязательно тебя выследит.

– Это мы ещё посмотрим! Я ведь не клоп какой-нибудь. Я очень-очень кусачий клопище! – Ущипнув Зурку за тугую ляжку, Темняк умчался.

Состояние, в котором с некоторых пор пребывала Стервоза, ещё раз подтверждало версию о том, что любое разумное существо, пусть даже достигшее наивысшей стадии прогресса, будет всегда подвержено таким тривиальным страстям, как любовь, ненависть, ревность, зависть, гордыня и чадолюбие.

Более того, по мере эволюции от скота к богу, ранимость души будет постоянно возрастать, и со временем болезненная рефлексия, меланхолия, самобичевание и фрустрация станут основными категориями нравственного состояния человека или любого другого разумного существа.

В этой ситуации окажутся бесполезными и антидепрессанты, и психоаналитики, и гипнотерапия, и алкалоиды. Так будет продолжаться до тех пор, пока медики не научатся ампутировать душу – главный источник внутреннего дискомфорта.

Страдания сразу прекратятся или перейдут в какое-то иное качество, но в результате столь радикального вмешательства возникнет совсем другое существо, уже не относящееся к разряду людей.

Вполне вероятно, что всевозможные сверхъестественные создания, называемые то ангелами, то демонами, то духами, как раз и есть эти самые бывшие люди, достигшие высшего блаженства за счёт изъятия того, что всегда делало человека человеком. По крайней мере сведения о стыдливых ангелах, совестливых демонах и рефлексирующих духах отсутствуют. Михаил Юрьевич Лермонтов, и сам частенько страдавший хандрой, в этом вопросе не авторитет.

Куда ни кинь – всюду клин. То же самое и со страстями. Куда ни сунься – везде они! Пылают, кипят, тлеют… Применительно к Острогу, страсти были, наверное, единственным, что объединяло людей и Хозяев.

Темняку уже доводилось видеть Стервозу страдающую, Стервозу взбешенную, Стервозу торжествующую. Сейчас перед ним предстала Стервоза, изнывающая от любви. Не от любви к какой-то конкретной личности, а от любви в самом широком смысле этого слова.

И хотя главной составляющей этого чувства была всё же любовь плотская, направленная в конечном итоге на продолжение рода, кое-какие её крупицы доставались и окружающим, в данном случае – Темняку.

Он был обласкан, хотя и не просто так, а с оттенком укора, словно мартовский котище, после долгого отсутствия приковылявший-таки домой. В понимании Стервозы отлучки Темняка имели ту же самую природу, что и её предстоящий визит на крышу.

Конечно же, сейчас Стервозе было не до «бесед» на отвлеченные темы с визуальным сопровождением. Она металась, словно тигрица, угодившая в клетку, только клеткой этой, по-видимому, была её собственная телесная оболочка.

Разнообразные личные вещи, назначение которых Темняку не дано было понять, валялись в полном беспорядке, а пища в кормушке оставалась нетронутой, чем он и не преминул воспользоваться. Иногда Стервоза припадала к нему всем телом, а иногда, скорее всего, непроизвольно, отбрасывала прочь.

– Замуж вам надо, девушка, – пробормотал Темняк и завалился спать.

Причиной такого поведения была не только усталость, но и элементарный здравый смысл – уж если он Стервозе понадобится, то она его обязательно разбудит.

Снились Темняку вещи не самые веселые, а именно: нисхождение в сумеречную бездну улиц, визит Чечавы, потасовка с лизоблюдами, своя собственная смерть, неприятная, как и всякая смерть, которую встречаешь в здравом уме, воскрешение в «аквариуме», насильственное водворение на каторгу, где он не пробыл и пяти минут, а затем полная опасностей дорога к чертогам Стервозы – коварные клапаны, труба с губительными «пыжами» и так далее…

Недавнее прошлое не отпускало его, но, даже мучаясь кошмарами, Темняк не забывал о том, что вывел с каторги двенадцать человек, потеряв при этом только троих, да вдобавок прихватил с собой несколько десятков «термалок», на которые имел вполне определенные виды.

А вот встречу с Зуркой он не хотел повторять даже во сне. Впрочем, этого и не случилось. Неведомая сила, исходящая от Стервозы, подхватила его и повлекла куда-то – только успевай ноги переставлять.

Финал грядущей драмы, подмостками для которой предстояло стать всему Острогу, был ещё далеко, но первый акт, похоже, уже начинался…

Резвость, выказываемая Стервозой, по мнению Темняка, была не к лицу даме, направляющейся на свидание. Но поскольку это самое лицо отсутствовало, то и особых претензий к даме быть не могло. Кобыла к жеребцу вообще галопом несётся – и ничего. Главное, чтобы жеребята здоровые уродились.

На тот случай, если ему когда-нибудь придётся проделать этот путь одному, Темняк пытался запомнить каждую деталь, каждую мелочь, способную служить ориентиром. Однако все его старания были бесполезны – они перемещались в совершенно ирреальном пространстве, где изображения предметов существовали как бы отдельно от них самих, а то и вообще не существовали.

Либо это пошаливали законы оптики, либо обманывались глаза Темняка, адаптированные к иллюзиям совсем другого мира.

Сначала Стервоза двигалась, словно амёба-переросток, переливаясь внутри себя самой, потом неслась прыжками, на манер резинового мячика, а под конец, дождавшись отставшего Темняка, взгромоздилась на нечто несусветное, выполнявшее функции лифта, но видом своим напоминавшее столб пара – причем цветного, – извергающийся из жерла гейзера.

Затем маршрут движения опять перешел в горизонтальную плоскость (теперь, чтобы не потерять Темняка, Стервоза толкала его перед собой) и закончился в просторном зале, который не выглядел таковым благодаря низкому, грубо-реальному потолку, нависавшему над головой, словно свод карстовой пещеры.

Здесь, к вящему удивлению Темняка, они наткнулись на группу людей, одетых в металлические кирасы, чья форма повторяла рельеф человеческого торса. Лица их были скрыты глубокими шлемами, оставлявшими на виду только рот.

Ничего не спросив у Темняка и не выказав Стервозе никаких знаков внимания, они молча расступились перед странной парочкой. Надо понимать, что это были не просто люди, а люди-псы, обязанные облаивать, а то и просто разрывать в клочья всех тех, кто посмеет проникнуть сюда без особого разрешения. По-видимому, Хозяева доверяли такой страже больше, чем всяким механическим устройствам, вроде Смотрителя или «букета».

Из множества препятствий, которые в самое ближайшее время предстояло преодолеть Темняку, это было не самое грозное, но хотя бы самое привычное. Уж лучше сражаться с существами из плоти и крови, чем бороться с призраками или играть в прятки с невидимками.

Шагов через сто он увидел небо, причем не в ракурсе млекопитающего или рептилии – снизу вверх – а как бы с позиции парящего орла. Голубая пустота сияла прямо впереди, а облака, казалось, висели на одном уровне с ним.

Ещё одна незримая стена, наверное последняя, сгинула под напором Стервозы, и Темняк испытал ни с чем не сравнимое потрясение – потрясение узника, спустя много лет покинувшего свой душный и сумрачный каменный мешок. Свет неба ослепил его, ветер вышиб слезу, свежий воздух ворвался в легкие, словно морская вода в нутро гибнущей подлодки.

Фигурально говоря, впервые за долгий срок заключения Темняк получил разрешение на прогулку. Да и то по неуважительной причине (а когда это похоть, пусть даже чужая, считалась у нас уважительной причиной?).

Однако сейчас было не до сантиментов. Он наконец-то оказался там, куда так стремился, и эту возможность нужно было использовать с максимальной выгодой.

Сначала, не фиксируя внимания на близлежащем пейзаже, он окинул взором дальние дали и убедился, что Острог не так уж и велик, как это представлялось тем, кто никогда не покидал лабиринта его улиц-ущелий. Впрочем, Темняк предполагал это с самого начала. Противостоящая всему окрестному миру цитадель, каковой Острог по сути дела и являлся, не могла иметь размеры, сопоставимые с размерами Токио или даже Химок. Достаточно и того, что высота городских сооружений превышала несколько километров.

Легкая дымка, висевшая в воздухе, не позволяла разглядеть далекие горизонты, зато небо Острога отличалось от тусклых и убогих небес Тропы самым кардинальным образом – и всё благодаря искусственному источнику освещения, раскинувшемуся над городом, словно гигантское сияющее облако, не дающее тени и никогда не меняющее своего местоположения.

На этом рекогносцировку пришлось прекратить – Стервоза уже волокла его вслед за собой к саду, располагавшемуся за глубоким рвом. По его дну бродили те самые хищные ящеры, парочку которых Темняк прикончил на Бойле.

Были здесь и другие старые знакомцы – над садом кружила стая гарпий, исполнявших, по-видимому, роль воздушного прикрытия. Подобно самолетам-истребителям, они стерегли небо Острога от вторжения незваных гостей.

Впрочем, всё это весьма напоминало экзотический зверинец, устроенный для забавы праздной публики. Наверное, Бойло снабжался чудовищами именно отсюда.

Вслед за Стервозой Темняк вступил на призрачный мостик, переброшенный через ров. Был он довольно широк – два барана разошлись бы – но, как на беду, не имел перил (да и зачем перила безруким созданиям?). Поэтому переход по мостику сильно смахивал на цирковой аттракцион – «Канатоходцы на невидимом канате» или что-то в том же духе.

Ящерам новые посетители почему-то сразу не понравились. От природы лишенные голоса, они вынуждены были демонстрировать свое недовольство грозными телодвижениями и резкими переменами в окраске.

Один из них, по виду самый крупный, дошёл до того, что, сделав стойку на хвосте и задних лапах, едва-едва не достал до мостика зубами. Хищник, ничего не поделаешь! Любая живая тварь, появившаяся поблизости, непременно вызывает у него аппетит.

Однако в поведении ящера наблюдалась одна странность – он не покраснел, как это всегда бывает в моменты взрыва отрицательных эмоций, а, наоборот, почернел, словно бы от радости. Во всей Вселенной был только один ящер этой породы, способный отреагировать на появление Темняка подобным образом.

– Годзя! – обрадовался тот. – Вот ты где оказался! Узнал меня, мальчик, узнал! Прости, но времени у меня для тебя совсем нет!

Сад любви, начинавшийся сразу за мостиком, был невелик – деревьев пятьдесят-шестьдесят – и выглядел на диво невзрачно. Корявые, безлистные деревья, похожие на окаменевшие скелеты каких-то допотопных зверей, росли на сером субстрате, напоминавшем смесь шлака с куриным пометом, и, кроме них самих, вокруг не было ни единой зеленой травинки, ни одного цветочка.

Почти на каждом дереве, словно спящие летучие мыши, висели округлые мешки, сплошь затянутые не то паутиной, не то плесенью. Одни были величиной с апельсин, другие размерами мало в чем уступали Стервозе. Это были наследники нынешних Хозяев, набиравшиеся здесь силенок и ума-разума.

(Темняк даже позавидовал Хозяевам. Вот кому повезло! Растёт твое чадо на дереве и не требует ни игрушек, ни мороженого, ни новых джинсов, Ни денег на мотоцикл. Даже сигареты не ворует. Не надо ни нянек, ни учителей, ни педиатров, ни инспекторов по делам несовершеннолетних. Штампуй детишек хоть каждый год!)

В саду было довольно оживлённо. Повсюду шныряли Хозяева, некоторые в сопровождении слуги, всегда одного-единственного, некоторые в гордом одиночестве. При всём своём старании Темняк не мог отличить самцов от самок, тем более что светящийся ореол, являвшийся как бы признаком страсти, при дневном свете был почти незаметен.

Деревьев, свободных от плодов, было не бог весь сколько, и почти на каждом из них происходило сейчас энергичное соитие. Парочки, соединившиеся самым замысловатым образом, то бились в конвульсиях, словно одержимые падучей, то мелко-мелко дрожали, то пребывали в глубоком трансе.

Наверное, Стервозе было очень больно наблюдать чужое счастье. Она переходила от дерева к дереву, иногда сворачиваясь возле его корней в кольцо, иногда вытягиваясь столбиком, но всё было напрасно – свободные кавалеры, если таковые здесь имелись, не обращали на её призыв никакого внимания.

Темняку, очень переживавшему за Стервозу, подумалось, что Хозяева, подобно людям, тоже, наверное, бывают красавцами и уродами. Стервоза, скорее всего, относилась к последней категории, а потому и характер имела такой неуравновешенный. Тут поневоле остервенеешь!

– Будь ты хоть чуточку милее, я бы тебя, пожалуй, полюбил, – печально вымолвил он. – Но разве можно иметь зазнобу, у которой нет ни ног, ни глаз, ни губок.

Кроме Хозяев и слуг, в саду ошивались также и стражи, благодаря своим грозным доспехам очень похожие на водолазов. По наблюдениям Темняка, на каждого из них приходилось по пять-шесть Родительских деревьев. Скорее всего, стражи были вооружены, но чем конкретно, Темняк разглядеть не мог.

Невольно напрашивался вопрос, а кем были люди, составлявшие охрану сада?

Во-первых, Хозяева могли выращивать их в специальных питомниках, словно сторожевых собак. Но это предположение выглядело малоубедительно. Человеческие детеныши были на верхотуре скорее исключением, чем правилом. Хозяева предпочитали находить нужных им людей внизу, используя для этого не только Бойло, но и Смотрителей-охотников, якобы похищавших сонных острожан прямо из нор.

Во-вторых, это могли быть боешники, успешно преодолевшие все тяготы и опасности Бойла. Не лизоблюды, циркулировавшие между преисподней и поднебесьем, как челноки (правда, с пересадкой на каторге, тоже не предназначенной для слабонервных), а беспредельщики, сознательно выбравшие для себя этот кровавый и тернистый путь.

Стало быть, среди стражи вполне мог оказаться тайный единомышленник Свиста Свечи, да ещё и не один. Во всяком случае, проверить эту версию не составляло никакого труда.

Ненадолго покинув Стервозу, продолжавшую рыскать от дерева к дереву, Темняк как бы невзначай задержался в поле зрения одного из стражей и подал опознавательный сигнал. Сначала один, а потом второй, третий, четвертый… Даже ухо заболело.

– Проваливай, – глухо произнес страж. – Находиться от Хозяина дальше, чем на десять шагов, запрещено.

Примерно с тем же результатом закончились и ещё две аналогичные попытки. Или тайных беспредельщиков среди стражи вообще не было, или они так хорошо законспирировались, что и думать забыли о своем долге.

Темняк уже хотел было плюнуть на это занятие, тем более что Стервоза, похоже, окончательно пала духом, как за его спиной раздался внятный шепот:

– Особо не суетись. Тут наших по пальцам можно сосчитать. Говори, что тебе нужно?

Темняк, краем глаза заметивший стража, находившегося по другую сторону дерева, попытался подойти к нему, но был остановлен следующими словами (сказанными опять же шепотом):

– Стой, где стоишь, и в мою сторону даже не поворачивайся. Неужели ты забыл о мерах предосторожности?

– Не до них сейчас! У меня времени в обрез. Я только что прибыл с поручением от Свиста Свечи, – Темняк, совсем недавно пострадавший от главаря беспредельщиков, решил при помощи его имени взять своеобразный реванш.

– Ну наконец-то объявились, – вымолвил страж. – А я уж отчаялся от вас весточки дожидаться.

– Не так это просто… Десятки смельчаков погибли, пробираясь сюда, – хотя сам разговор был сплошным лицемерием, в словах этих содержалась чистая правда. – На скольких человек мы можем рассчитывать?

– В моей смене на семерых, – ответил страж. – Имеются в виду абсолютно надежные люди. Но есть и сочувствующие.

– Сколько всего смен?

– Кроме этой, ещё одна.

– Там есть наши люди?

– Да.

– С ними можно связаться?

– Только через несколько дней. Сейчас все они спят мертвецким сном.

– Значит, завтра здесь снова будешь ты?

– Да. Но я буду стоять в другом месте. Пока даже не знаю в каком.

– Думаю, что это несущественно… Если я появлюсь снова, ты сможешь меня узнать?

– Конечно.

– Вот и хорошо. Будешь исполнять все мои распоряжения. Заранее предупреждаю, что жалеть своей и чужой крови не придётся.

– Мог бы и не предупреждать. Меня заранее готовили к этому.

– Вы вооружены?

– Как тебе сказать… – впервые ответ стража утратил четкость. – Есть кое-что. С человеком справиться хватит. А против Хозяев мы куда уязвимее, чем, например, ты.

– Почему?

– Заметил наше облачение?

– Ещё бы!

– Оно служит не только для защиты. С его помощью Хозяева держат под контролем всю нашу жизнь. Могут утроить или даже удесятерить наши силы. А могут заставить наше сердце остановиться.

– Снять облачение нельзя?

– Можно, но какой от этого прок. Наши замыслы сразу станут ясны.

– Это верно… Но, оставаясь игрушками Хозяев, вы нам не нужны.

– Я постараюсь испортить систему, регулирующую работу нашего облачения, – сказал страж. – Правда, жить после этого мы сможем недолго…

– Что значит, недолго?

– Полдня, даже меньше…

– Этого времени нам должно хватить. А потом мы постараемся снять с вас облачение.

– Боюсь, что на это способны только Хозяева. Но я согласен умереть, если это пойдет на пользу нашему делу… Смотри, смотри! Твоя Хозяйка что-то затевает!

Темняк, уже упустивший Стервозу из поля зрения, никогда не опознал бы её среди других соплеменников и соплеменниц, но у стража, надо полагать, глаз был наметанный. Речь в данном случае шла о конфликте, возникшем на противоположном конце сада. А Стервоза на такие дела была весьма падкой, особенно когда пребывала в расстроенных чувствах.

Темняк успел, что называется, к шапочному разбору. Сразу двое Хозяев (по-видимому, самец и самка), объединив усилия, трепали третьего (скорее всего, Стервозу). Они то выкручивали её, как мокрую половую тряпку, то буквально размазывали по земле. Бедняга уже почти не сопротивлялась.

Темняк попытался было вмешаться, но получил от стража, находившегося тут же, удар локтем в зубы. Железным локтем, заметьте!

– Ты что? – возмутился Темняк. – Руки не распускай, горшок дырявый! А то укорочу!

– Не лезь куда не следует! – огрызнулся страж. – Когда Хозяева дерутся, людям встревать не положено.

– Так ведь двое на одного! – возразил Темняк. – Несправедливо!

– Кто ты такой, чтобы судить о справедливости? Будешь перечить, пойдешь им на кормежку, – страж левой рукой указал на парящих в небе гарпий, а правую повернул так, что стал виден веер стилетов, торчащих из металлического кулака.

– Довод, безусловно, убедительный, – сказал Темняк. – Но в самое ближайшее время я постараюсь его опровергнуть.

– Ты языком не болтай, а лучше волоки свою Хозяйку домой, – посоветовал страж, грубый, вероятнее всего, не по натуре, а в силу своих обязанностей. – Уже темнеет, а ночью здесь делать нечего.

И действительно, в хлопотах разного рода Темняк даже не заметил, что размер светящегося облака уменьшился почти на четверть, а все посетители, за исключением стражей, поспешно покидают сад.

Пора было уходить. Причем уходить, как говорится, несолоно хлебавши. Хотя в общем-то это печальное резюме относилось только к Стервозе. Для Темняка поход на крышу оказался весьма и весьма плодотворным.

Обратная дорога оказалась сущим мучением. Первую треть пути – до лифта-гейзера – ему вообще пришлось тащить Стервозу на спине (а весу в ней было как в годовалом подсвинке). Дальше вынужденные остановки происходили через каждые десять-двадцать шагов. Охарактеризовать всё это можно было только одним с чувством сказанным словом: «Погуляли-и-и!»

Дома их дожидалась Зурка, у которой, по её собственному выражению, сердце было не на месте.

– Опять избили! – всплеснула она руками.

– А что, такое уже случалось? – полюбопытствовал Темняк.

– Столько раз!

Пока она охала да ахала, одна из кормушек, следуя воле немного оклемавшейся Стервозы, наполнилась резко пахнувшей жижей. По словам Зурки, это была вовсе не пища, а что-то вроде заживляющей мази. Общими усилиями они запихнули измочаленную Хозяйку в кормушку, где та почти целиком скрылась в жиже.

– Не везет, бедняге, – вздохнула сердобольная Зурка. – При мне пятый раз на крышу ходит, и все без толку. Да и не удивительно! Сотня баб на одного мужика. Тут никакой любви не допросишься.

– У нас всё наоборот, – заметил Темняк. – Сотня мужиков на одну бабу. Тоже, наверное, любви просят… Или уже допросились?

За эти шутейные слова он получил совсем не шутейную оплеуху (что интересно, инстинкт бойца, не раз выручавший Темняка, в подобных ситуациях себя ничем не проявлял и все женские пощечины попадали точно в цель).

– Ты дурак, – сказала Зурка. – Хотя и много о себе мнишь. Если я буду уступать всем подряд, то перестану уважать себя. Хватит и одного такого подлеца, как Цвира. Я ищу совсем не то, что ты думаешь. Мне нужен… – она задумалась, подбирая нужное слово.

– Принц, – охотно подсказал Темняк.

– А кто это?

– Ну как тебе сказать… – теперь пришлось задуматься уже Темняку. – Прекрасный юноша, причем не такой, как все. Добрый, деликатный, щедрый, заботливый, нежный. Ну и, конечно, не бедный.

– Разве такие бывают? – спросила Зурка тоном маленькой девочки, зачарованной только что услышанной сказкой.

– Бывают, – кивнул Темняк. – Но, правда, не в Остроге.

– Ты сам их видел?

– Принцев не видел, врать не буду, а вот с принцессами доводилось встречаться.

– Я в принцессы не гожусь? – Вопрос, разумеется, был наивный, но в устах Зурки он звучал очень и очень трогательно.

– Увы, принцессой нужно родиться, – Темняк постарался выразиться как можно мягче. – Но это касается только наследственных принцесс, причастных к власти. А для какого-то одного человека ты можешь стать принцессой в любое время. Поверь, так даже лучше.

– Подожди, – Зурка, до этого сидевшая так близко к Темняку, что их колени соприкасались, вскочила. – Она меня зовет.

Девушка, сбегав к кормушке, помогла Стервозе перевернуться на другой бок и тут же вернулась обратно.

– Как ты её понимаешь? – поинтересовался Темняк.

– Так и понимаю, – Зурка пожала плечами. – Ты ведь понимаешь, что кожа у меня гладкая, а глаза голубые.

– Это совсем другое дело. На то человеку даны чувства. Ровным счетом пять.

– Значит, у меня есть шестое. Ведь Хозяева берут к себе не всех подряд, а только тех, кто прошел строгий отбор. Им нужны понятливые слуги.

– Меня и непонятливым взяли.

– К тебе у Стервозы особое отношение… – Опять у Зурки не хватило точного слова.

– Только не говори, что она меня любит, – усмехнулся Темняк.

– Да нет… Во-первых, она всегда помнит, что обязана тебе жизнью. Во-вторых, она… как бы это лучше сказать…

– Уважает меня!

– Не мешай! Короче, она понимает, что ты не простой человек. Очень даже не простой… Она даже связывает с тобой какие-то свои надежды.

– Любопытно знать, какие?

– Подожди, я спрошу, – Зурка подошла к кормушке и стала поглаживать Стервозу, бултыхавшуюся там, словно тюлень в бочке.

Продолжалось это довольно долго, причем на все шуточки Темняка Зурка отвечала только резким взмахом руки, – отстань, мол. Затем, не прекращая своего довольно рискованного занятия – такая вольность не каждой Хозяйке могла понравиться – она обернулась к Темняку.

– Ну?

– Что ну? – переспросил он.

– Какой ты непонятливый! Если я сейчас обнажусь, тебе будет приятно?

– Еще бы!

– Вот и тебе сейчас придётся обнажиться. Только это касается не тела, а души. Помнишь, как ты однажды вызывал в своём сознании самые важные моменты прошлого? Попробуй снова.

Темняк ещё чесал голову, размышляя над тем, как бы поскорее отвязаться от этих баб да заняться, наконец, неотложными делами, которых накопилась тьма-тьмущая, а рядом с кормушкой уже начало медленно разгораться тусклое сияние, словно бы включался экран тяжелого на подъем лампового телевизора.

Он думал, что Стервоза ищет зримые образы, как-то связанные с грустными событиями минувшего дня, но в световом окне материализовался портрет загадочного Феникса, на смену которому явился не менее загадочный Незримый.

Изображения чередовались. Феникс – Незримый. Феникс – Незримый. Оба они вместе. Потом опять: Феникс – Незримый.

Зурка, не отходившая от Стервозы, нетерпеливо промолвила:

– Ей хотелось бы как-то пообщаться с этими существами. Неужели ты не понимаешь?

– Теперь понимаю, – буркнул Темняк, сознание которого как бы раздваивалось, то целиком погружаясь в светящийся столб, то возвращаясь обратно.

Так и до шизофрении было недалеко!

После целого ряда неудачных попыток он сумел-таки выразить свои мысли чередой последовательных картинок – человек и Хозяин на крыше Острога, человек и Феникс на фоне сказочного пейзажа, Феникс и Хозяин на крыше Острога.

– Ты обещаешь вызвать это существо сюда? – уточнила Зурка.

– Да.

Изображение Феникса на последней картинке замерцало, как бы собираясь исчезнуть.

– Но ты не совсем уверен, что это получится?

– Да.

Изображение восстановилось.

– Тем не менее, ты постараешься?

– Да!

Теперь, хотя уже и в другом ритме, замерцало изображение Хозяина.

– Ты хочешь знать, зачем это нужно Стервозе?

– Да.

Изображение пропало, и осталось только хаотичное мельтешение световых вспышек.

– В твоих мыслях нет ничего такого, что помогло бы Стервозе ответить, – после некоторой паузы сообщила Зурка. – Но ответ как-то касается того самого места, где прежде жили Хозяева. Они покинули его не по своей воле. Возможно, она хочет туда вернуться… Ты что-нибудь знаешь об этом?

– Был у меня в жизни весьма любопытный момент, когда я увидел гораздо больше, чем сумел воспринять, – сказал Темняк, ощущая, что берется за непосильное дело. – Я постараюсь восстановить его в памяти. Хотя за успех не ручаюсь.

– Это было давно? – с сочувствием поинтересовалась Зурка.

– Не знаю… Может, пять, может, шесть, а может, и все десять жизней тому назад. Не это главное. Наша память – особа привередливая. Не все она принимает с одинаковой охотой. Кое-что и отвергает. Сейчас мы это и проверим… Только не торопи меня.

Темняк закрыл глаза, чтобы сосредоточиться, но это почему-то отвлекало ещё больше, и тогда он уставился на голую стену, сделанную из какого-то странного материала, похожего на свежий снег.

То, что ему предстояло сейчас сделать, было проще пареной репы – сиди да вороши память, тем более что цель поисков заранее известна… Но откуда взялось это волнение? Ведь воспоминания никоим образом не способны повлиять на настоящее. Это всего лишь тусклые блики на текучей воде, это дым давно сгоревших костров, это эхо, отзвучавшее навсегда, это слезы навечно потухших глаз, это заброшенные могилы и полузабытые имена, это свершения, превратившиеся в глухие предания.

Почему же тогда так тяжело на сердце? Или это печаль Стервозы передалась ему…

Нет, так не пойдет. Прежде чем отдаться воспоминаниям, надо отрешиться от действительности. Нет ни Стервозы, ни Зурки, ни Острога. Есть серая, хрупкая, равномерно всхолмленная твердь, уходящая к горизонту и там смыкающаяся с непроницаемо-тусклой полусферой, ничем не напоминающий небеса. Есть ледяной ветер, воющий в переплетении голых веток.

…Это были последние минуты его пребывания на Вершени и первые мгновения знакомства с Тропой.

Вновь он смотрел через пространства глазами Незримого, который, находясь одновременно везде, мог созерцать всё.

Серая дымка, до поры до времени скрывавшая то, что не было предназначено для взора смертных, истаяла, и Темняку открылись удивительные виды. Бесконечная череда миров – мертвых, живых, едва только нарождающихся и уже угасающих. Небеса всех мыслимых цветов и оттенков – лазоревые, фиолетовые, зеленые, багровые, желтые, серебристые. Дневные светила – маленькие, большие, яркие, тусклые, одиночные, двойные и бегущие друг за другом хороводом. Горы, моря, степи, леса, реки, вулканы. И города, города, города, среди которых не было даже парочки одинаковых.

Все эти изображения мелькали с почти неуловимой для человеческого глаза скоростью, и Зурка, добросовестно пытавшаяся их разглядеть, закрыла лицо руками.

Пространства сменяли друг друга, как в калейдоскопе, и им не было ни числа, ни счета. И вдруг – Темняк почувствовал это как резкий окрик – всё замерло. Мельтешение фантастических картин остановилось. Стервоза, превратившаяся в стройную колонну, вознеслась над кормушкой. Волшебное сияние волнами исходило от неё. Одна только Зурка продолжала держать ладони у глаз.

То, что было лишь мимолётным кадром, одним из тысячи тысяч, замерло, а потом развернулось в ясный до мелочей пейзаж, видимый как бы с возвышенности, плавно уходящей вниз. Здесь были и голубые небеса, украшенные светилом, очень похожим на предзакатное земное солнце, но только испещрённым хорошо заметными темными пятнами, и неестественно близкий горизонт, слегка искаженный световой рефракцией, и разбросанные повсюду дома-стаканы с полупрозрачными стенками, на крыше каждого из которых росло могучее Родительское дерево, увешанное созревающими плодами.

Вне всякого сомнения, это была родина Хозяев, недостижимая и желанная, словно для людей – сад Эдема.

Продержавшись с полминуты, изображение потухло, и Стервоза осела обратно в кормушку.

– Ну и как? – поинтересовался Темняк. – Что она говорит?

– Она ничего не говорит, – вздохнула Зурка. – Она молчит. Её душа – сплошная рана.

– Надо как-то внушить ей, что я хочу покинуть Острог и увести с собой единомышленников.

– Давай попробуем, – с оттенком сомнения произнесла Зурка. – Всё будет зависеть от твоей способности шевелить мозгами. Что касается Стервозы, то она готова на многое, очень на многое… Благодаря тебе ей привиделся потерянный рай.

Этой ночью, последней ночью их пребывания в Остроге, никто из заговорщиков не спал, а что касается Темняка и Зурки, то они просто разрывались на части.

Всё должно было решиться до полудня или не решиться никогда. К сожалению, возможность передать весточку на уличное дно отсутствовала, но, наверное, это было и к лучшему. Если мятеж на верхотуре закончится крахом, то зачем зря дергать мирных обывателей. А в случае успеха они и сами обо всем догадаются.

На текущий момент Темняк располагал почти полусотней преданных бойцов, имевших при себе «термалки»; из которых впоследствии предполагалось соорудить «хозяйские кочерёги», да устными заверениями беспредельщиков, затесавшихся в ряды стражей сада. Стервоза, продолжавшая пребывать на грани нервного срыва, придерживалась неясной позиции – не отвергала план Темняка, но и не приветствовала его.

Короче говоря, активы заговорщиков были невелики. В пассиве, кроме всего прочего, находились ещё и лизоблюды, которым сегодня предстояло узнать о вероломстве Темняка. Их карательная вылазка обещала загубить все дело.

Что касается шансов на успех, то исчислить таковые было просто невозможно (слишком много неучтённых факторов оставалось за скобками), хотя Темняк говорил о девяти из десяти. Для себя он загадал другую цифру, более реальную – пять на пять.

Мятеж должен был начаться во время визита Стервозы на крышу, однако, игнорируя замыслы заговорщиков, она продолжала спать. Наверное, сказывались треволнения вчерашнего дня. А возможно, она вообще утратила интерес к саду любви. Как известно, неудачный половой опыт часто ведет к фригидности и импотенции.

– Как же её завести? – ломал голову Темняк. – Как разжечь былую страсть? Думай, Зурка, думай, вы ведь обе женщины.

– Ничего не приходит в голову, – девушка явно находилась в растерянности. – Хотя прежде я замечала, что она проявляет нездоровый интерес к совокуплению людей.

– Ну и что? В детстве я тоже не прочь был понаблюдать за совокуплениями животных, – ответил Темняк. – Однако это отнюдь не побуждало меня к немедленным половым подвигам… Впрочем, если никаких других предложений нет, придётся испробовать это средство. Ты, надеюсь, не возражаешь?

– Нет. Но учти, я соглашаюсь исключительно ради всеобщего блага, – официальным тоном заявила Зурка.