Успеть до захода солнца Робертс Нора
Она могла заменить шину – и не раз меняла. Она знала, как налить воду в радиатор, а бензин – в бак, проверить аккумуляторный кабель. И все. Больше она ничего не умела. С таким же успехом она могла смотреть на неисправный ракетный двигатель.
Оставив капот поднятым, она пнула ногой переднее колесо и достала телефон из сумочки, лежавшей на переднем сиденье.
Ее первой мыслью было позвонить Чеду – лживому обманщику, никчемному ублюдку. Потом вспомнила, что они разошлись. Думала связаться с одним из ее разведенных родителей, но они жили слишком далеко.
Она размышляла, что лучше: найти круглосуточный дорожный сервис или позвонить подруге Сол. Сол была ближе, но…
Тут она услышала гул мотора, увидела свет фар и подумала: слава богу!
Грузовик затормозил и остановился позади ее машины. Билли Джин подбежала к окошку водителя.
– Похоже, вам нужна помощь, – сказал он.
– Я буду очень признательна, – ответила она с самой обаятельной улыбкой.
1992 год
Наступил и прошел еще один День благодарения. Элис вела счет дням по квадратикам и числам в календаре. Ее тюремщик не забрал его – пока. Она отмечала дни и старалась, очень старалась представить себя дома за большим столом, в кругу своей семьи.
Мама жарит двух больших индеек – одну для работников ранчо. Если постараться, то можно ощутить запах, наполняющий кухню. Дедушка жарит говядину, а бабушка глазирует окорок. Ее любимый.
И все обрезки тоже. Картофельное пюре, сладкий картофель с маршмеллоу, зеленые бобы, брюссельская капуста – все это она не любит. Любит бисквиты и мясную подливку.
Она бы приготовила брусничный соус. Ей нравилось смотреть, как лопались ягоды при варке. Рин фаршировала бы яйца, для этого необходимо время и терпение.
А потом наступает момент, когда ты понимаешь, что в тебя уже не влезет ни кусочка! А сколько еще пирожков на столе!
Она представила себя маленькой девочкой. Вот она сидит рядом с сестрой за кухонным столом и лепит из остатков теста маленькие пирожки.
Мама что-то напевает и раскатывает новую порцию теста…
Но эти картинки быстро пропадали, как Элис ни старалась их удержать. Они бледнели и таяли, а она снова оказывалась на койке в ужасном подвале с железной цепью на ноге и пустыми руками.
Он забрал ее дочку.
Хоть у нее и пропало молоко – с болями, – в грудях оставалась фантомная боль, ужасное напоминание.
Она сбежала в сон – что ей еще оставалось? Во сне она пыталась вернуться домой. К индейке на День благодарения. Она скакала галопом на лошади, а небо взрывалось огненными красками заката.
Увидит ли она когда-нибудь солнце?
Накрасит губы помадой, купит новое платье? Будет лежать под летними звездами с парнем, полным страсти к ней?
Дотронется ли до нее кто-нибудь с лаской и заботой?
Она перенеслась мыслями в свою спальню. Розовые стены и постеры с актерами, а за окнами горы и небо.
Но вот она открыла глаза, и реальность придавила грудь свинцовой тяжестью. Четыре тусклых стены, цементный пол и запертая дверь над крутыми ступеньками.
Нет, она никогда не увидит солнца, его восходов и закатов. В ее мире нет окна, в которое оно светит.
Никто не дотронется до нее с лаской и любовью. Потому что для нее существует только Сэр. Только Сэр, который молотит ее каждую ночь. А когда она вскрикивает, потому что ее тело еще не оправилось после родов, он молотит еще сильнее и хлещет ее по лицу, заставляя замолчать.
Она больше никогда не увидит свою спальню, такую розовую и красивую, никогда не сядет за большой стол на ранчо, не отпразднует со своими родными День благодарения.
Она никогда не возьмет на руки дочку. Ее Кору с крошечными розовыми пальчиками.
Утрата всего этого, пустота внутри от утраты ребенка, которого она сначала не хотела, а потом полюбила так сильно и так быстро, глушили все мысли.
Элис ела, потому что, стоило ей отказаться, он вливал суп ей в глотку, схватив за волосы и зажав нос. Она мылась, потому что, когда она переставала, он обливал ее холодной водой и тер жесткой щеткой до крови.
Она умоляла его вернуть ей ребенка. Обещала быть послушной и делать все, что он захочет, если он вернет ей ребенка.
Теперь она еще чья-то проблема, не твоя.
Вот что он ей ответил. От дочерей нет никакой пользы.
Она надеялась, что Сэр забьет ее до смерти, но он, казалось, знал, когда надо остановиться.
Он не позволит ей умереть, как ей хотелось. Просто умереть, ускользнуть в сон, где можно сидеть на террасе в кресле-качалке, смотреть на горы и петь дочке колыбельную.
Будь у нее что-нибудь острое, она перерезала бы себе горло. Нет, нет, сначала ему, думала она – наяву, не во сне, – лежа на койке с закрытыми глазами, чтобы не видеть свою тюрьму.
Да, сначала она убьет его, потом себя.
Элис прикидывала, сможет ли заострить пластиковую ложку, которую он приносил ей с едой. Или зубную щетку. Пожалуй, да, зубную щетку.
Она попробует, она попробует, но боже, она так устала.
Она хочет спать, только спать.
В полузабытьи она представила, как она рвет простыню, делает петлю. Тут нет ничего, к чему ее привязать. Может, к ступеньке. Она обмотает себе шею и задушит себя.
Она больше так не может. Не может просыпаться день за днем, ночь за ночью в этом ужасном месте, зная, что он скоро спустится к ней по этим ступенькам.
Хуже, даже хуже, чем жестокость и насилие, были бесконечные часы одиночества. И одиночество стало еще глубже, шире и чернее без ее дочки.
Она заставила себя встать и посмотрела на простыню тусклыми, погасшими глазами.
Разорвать ее на полосы и сплести? Так веревка станет прочнее и выдержит?
Как трудно сосредоточиться, когда любая мысль пробивается сквозь туман. Она рассматривала простыню, отыскивая прохудившиеся места, которые легче порвать.
Мысль о самоубийстве казалась не более пугающей, чем решение задачки по математике.
Даже еще меньше.
Но ей надо подождать, напомнила она себе. Он скоро спустится к ней. Подождать, когда он уйдет. Ведь ей потребуется время, чтобы умереть.
Сегодня, подумала она с усталым вздохом. Она может умереть сегодня.
Сбежать.
Она снова выпрямилась, но тут стены качнулись.
Нет, поняла она, это она качнулась. А ее желудок вывернулся.
Она еле успела добежать до туалета, упала на колени и опустошила взбунтовавшийся желудок.
Липкая, противная, она перевела дыхание, и ее снова стошнило.
В слезах она свернулась калачиком на полу, дрожащая, задыхающаяся. Ее душили слезы горя и какой-то странной радости.
Она слышала, как звякнул запор. Слышала его шаги – тяжелые-тяжелые.
С трудом поднявшись с пола, вцепившись в раковину, она повернулась к нему.
Туман в голове рассеялся, и она с ужасающей отчетливостью снова почувствовала свою ненависть.
Положив руку на живот, все еще обвисший после родов, она внезапно осознала, что у нее появился смысл жить дальше.
– Я беременна, – сообщила она.
Он кивнул:
– Лучше, чтобы на этот раз ты родила сына. А теперь умойся и съешь завтрак.
Глава шестая
Наши дни
Хрустким, как яблоко, утром, когда восточный небосклон подсветили розовые и золотые лучи, Бодин повесила на плечо сумку и пошла к конюшне.
Она слышала, как кудахтали куры. Возле барака дворняжки Честер и Клайд устроили утреннюю возню. Они тут же помчались к ней, высунув языки, с веселыми глазами – словно месяц ее не видели.
Ничто не может так развеселить человека в начале дня, как пара безумно довольных собак, и Бодин с удовольствием чесала и гладила их, пока они не возобновили свой поединок.
Она помахала рукой одним работникам и поговорила с другими, которые убирали навоз в конюшне.
Увидев Коллена, Бодин остановилась. В куртке из овчины, удобных, разношенных сапогах и темном стетсоне он прилаживал седло на спину красавца Сандауна.
– Хочешь прокатиться? – спросила она.
Он оглянулся.
– Сандауну нужно размять ноги, и я могу сегодня поработать на нем на комплексе.
– Он настоящее сокровище. Если хочешь, мы и его можем взять на баланс.
– Нет необходимости. – Пока Коллен затягивал подпругу, Сандаун повернул голову и снял шляпу с его головы. – Что я говорил тебе?
Сандаун просто высунул голову за низкую дверцу и протянул Бодин шляпу.
– Ой, спасибо. Какая хорошая шляпа.
– Она перестанет быть хорошей, если он и дальше будет с ней играть. Тебе что-то нужно?
– У меня есть все, что мне нужно, а вот и моя лошадь, которой тоже требуется размяться. Я поеду на ней сегодня на работу.
– Утро подходящее. Я подожду тебя. Можем поехать вместе. Вы вернете мне мою шляпу, босс?
Отдав ему шляпу, она повернулась, чтобы пойти к Лео. И услышала позади голос раздосадованного Коллена:
– Ладно тебе, перестань.
Надевая седло на Лео, она размышляла, может ли обучить его парочке трюков. Он любит морковку и мятные сладости, так что она попробует его подкупить.
Она услышала смех работников и поняла его причину, когда вывела Лео.
Сандаун сидел на бетонном полу в проходе, причем выглядел прямо как человек, усевшийся в кресле, а Коллен прислонился к двери денника и что-то изучал на дисплее телефона.
– Эта лошадь переплюнет всех! – крикнул один из работников. – Точно переплюнет, будь я трижды проклят.
Коллен поднял голову и улыбнулся Бодин:
– Готова?
– Да. А ты?
Коллен выпрямился и взял Сандауна под уздцы.
– Пошли. – Конь вскочил на ноги с такой же ленивой грацией, как и его хозяин.
После краткого знакомства, немного пофыркав, лошади, вероятно, решили, что могут общаться друг с другом.
На дворе Бодин вскочила в седло.
– У меня есть подходящий маршрут, чтобы Лео хорошенько пробежался.
– Отлично.
Сначала лошади шли шагом, чтобы разогрелись мышцы. Занимался день, и небо из розового стало голубым. Легкий ветерок, зимнее попурри из запахов снега и хвои, шевелил морозный воздух, овевая лицо Бодин.
– У тебя была возможность посмотреть на расписание? – спросила она у Коллена.
– Угу, я понял, что кузнец придет завтра, а ветеринар послезавтра. Я познакомлюсь с ними. Новичок выходит на работу сегодня утром, так что буду присматривать за ним и проверю, правильно ли мы сделали, взяв его.
– На следующей неделе День благодарения.
– Я в курсе.
– На длинные выходные приедут семьи и группы. Я подумала, мы могли бы попробовать то маленькое шоу, если ты не возражаешь. Просто небольшой бонус для приехавших к нам людей, без всякой предварительной рекламы.
– Что ж, посмотрим, как пойдет дело.
– Я включу это в расписание.
Они съехали со склона, миновали узкий овраг и снова поднялись в гору. Стадо оленей неслышно, словно лесные призраки, проскользнуло мимо них. Верхушки сосен шелестели на ветру.
– Пора им размять ноги. – Бодин пустила Лео быстрым галопом.
Холодный ветер хлестал ее щеки, лошадиные копыта стучали по дороге. Лео держал уши торчком, голову вскинул, показывая хозяйке, что наслаждается прогулкой не меньше чем она. Коллен скакал рядом, и его мерин выровнял свой бег с Лео, словно они были в одной упряжке.
На развилке дороги Бодин повернула направо и чуть сдержала Лео. Теперь он бежал легким галопом, а вскоре перешел на рысь. Наслаждаясь верховой прогулкой, воздухом, ясным утром, она откинула за плечо свою длинную косу и решила, что хочет покататься еще.
– Мы можем подняться вверх по тропе и проехать вон там. – Она показала рукой дорогу между деревьев, отмеченную фирменным трилистником «Бодин резорт». – Это совсем зимняя прогулка, мы покроем еще одну приличную дистанцию, а потом разъедемся.
– Показывай. Мы с Чейзом иногда ездили по этим тропам еще мальчишками, когда ваш отец отпускал его на пару часов. Помнится, тогда вы построили те домики, мимо которых мы только что проехали.
– Сейчас тут совсем тихо, и их даже трудно заметить.
Они поднялись в гору, где сугробы были выше, а на ветвях лежали снежные шапки. Возле тропы Бодин заметила следы оленя и лисицы и комочки помета.
– Тут иногда пахнет дымом, – добавила она, – из домиков, где отдыхающие топят печки. Но чаще всего воздух чистый.
– Почему ты предпочла офис лошади?
– Я хорошо справляюсь с делами. – Она повернулась и посмотрела на Кола. – Я умею работать с лошадьми, но ведь таких умельцев полно. Мне нравится управлять всем процессом и добиваться, чтобы все шло гладко день ото дня. Или делать так, чтобы все выглядело благополучно, хотя там, где гости не видят, мы еле сводим концы с концами. Еще, пожалуй, мне нравится, что я никогда точно не знаю, с кем столкнусь предстоящим днем, но при этом я составляю план работы, жму на кнопки и потому в основном представляю то, что будет, и уверена, что справлюсь и с остальным.
Она снова повернулась к нему, когда тропа пошла под гору.
– Конечно, я скучаю по лошадям, по общению с ними. Теперь вот решила ездить верхом на работу чаще, чем раньше. – Она похлопала Лео по шее. – Гости удивятся, когда увидят – генеральный менеджер приехала на лошади. Это задаст тон.
– Всегда думаешь о них?
– О да, постоянно.
Они снова выехали на дорогу. Засмеявшись, Бодин обратилась к Коллену:
– Мой мозг всегда чем-то занят, Скиннер. Я люблю ездить верхом и на время выбрасывать все из головы. Ты готов еще раз прокатиться галопом?
– Милая моя, я всегда готов к галопу.
– Не сомневаюсь. – Она крикнула «Ча!», и Лео рванулся вперед. И снова Коллен повел своего коня в том же ритме и с такой же скоростью.
Бодин была рада, что выбрала длинную, кружную дорогу. И она не жалела, что потратила на прогулку больше времени.
Повинуясь порыву, она повернула в сторону от Бодин-Тауна.
Еще несколько минут прогулки, прежде чем она войдет в офис и приступит к делам. И когда она сказала себе, что пора остановиться и поехать назад, то вдруг заметила на обочине дороги автомобиль, мимо которого чуть не проехала мимо.
– Нам нужно… – начала она и тут же спохватилась: – Постой-ка. Похоже, это машина Билли Джин.
Она подъехала ближе.
– Да, ее.
– Кто такая Билли Джин?
– Она работает в «Салуне». Барменша, официантка. – Бодин спрыгнула на дорогу. – Она должна была работать в позднюю смену. Надо проверить. Похоже, у нее поломка. – Нахмурившись, она посмотрела через стекло и почувствовала укол тревоги. – Ее сумочка лежит на сиденье. Она никогда бы не оставила так сумочку.
– Подожди. – Коллен спешился, протянул Бодин поводья обеих лошадей и обошел вокруг машины.
Бодин вытащила из кармана свой телефон и стала искать в нем номер Билли Джин.
– Бо…
– Постой, постой. Я звоню ей. Может, она просто… – Бодин замолчала, услышав фрагмент хита Майкла Джексона. Визитную карточку Билли Джин. – Это ее звонок. Это ее звонок. Что…
– Телефон валяется на снегу вон там. И похоже, кто-то шел через сугроб к тем деревьям.
– Она не могла… – пробормотала Бодин, хотя видела так же ясно, как и Коллен, глубокие следы от ног на снегу и полосу от волочения чего-то большого. Потом она увидела больше.
Ее взгляд упал на темно-синее пятно – куртку, выделявшуюся на белом фоне, и она кинулась в снег и побежала туда, прежде чем Коллен успел ее остановить:
– Бо! Черт побери, постой!
– Она ранена. Она ранена.
Он схватил ее за локоть, потащил назад. Стоя по колено в снегу, они боролись. Наконец она выдернула руку и ударила его кулаком по лицу.
– Отпусти меня, чертов негодяй. Она ранена.
У него не оставалось выбора, и он обхватил ее обеими руками.
– Бо, она не ранена. Перестань. Немедленно прекрати. Ты ей уже не поможешь.
Бо захлестнули ярость и страх.
– Убери от меня руки. Клянусь, я убью тебя.
Он обхватил ее еще крепче.
– Ты не должна дотрагиваться до нее, слышишь? Ничего хорошего ты не сделаешь, а вред будет. Она умерла, Бо. Она умерла.
В отчаянии она сопротивлялась еще несколько секунд, била его, потом затихла. Она дрожала всем телом, пар от дыхания вырывался из ее рта, его уносил ветер.
– Я должна посмотреть. Я не стану прикасаться к ней, если… я должна посмотреть. Отпусти меня.
Он разжал руки и отодвинулся в сторону, больше не заслоняя от нее тело женщины.
– Мне жаль, Бо. Мне очень жаль.
– Она… – Она умерла. Слова Коллена эхом отдавались в сознании Бодин, их жуткая правда поразила ее сердце, всю ее. – Она ударилась головой о тот камень. Она ударилась головой. Как много крови. Она… Отпусти. Я в порядке. Отпусти.
Он разжал руки, и она, не отрывая глаз от лица Билли Джин, снова взяла ее телефон.
– Коллен, ты наберешь девять-один-один? – Может, ее голос и был хрипловат, но звучал он ровно. – Сделай это, а я вызову нашу охрану, чтобы… чтобы… перекрыть эту трассу. Перекрыть, чтобы никто тут не проезжал.
– Давай вернемся на дорогу и сделаем это там.
– Я не оставлю ее.
Ей надо было думать, предпринимать что-то. Слава богу, час для приезда и отъезда гостей был еще ранний, но многие сотрудники, жившие в окрестностях, пользовались этой дорогой.
Она приказала охране перекрыть трассу на полмили в обе стороны для всех, кроме полиции, и позвонила одному из сотрудников комплекса, попросив привезти ключи от ближайшего свободного домика.
– Я не буду объяснять им причину. – Стоя по колено в снегу, Бодин смотрела на телефон. – Пока рано. Позвоню родителям. Им нужно знать, но… Родители Билли Джин, они живут… возле Хелены. Нет, нет. – Она прижала ладонь ко лбу, чтобы сконцентрироваться. – Ее мать живет возле Хелены. Родители в разводе. Отец… Я не помню. У нее где-то есть брат. На флоте. Нет-нет, в морской пехоте.
Коллен ничего не сказал, и она рявкнула:
– Это важно!
– Понимаю. Мы не были с ней знакомы, Бодин, но это не значит, что я не понимаю, как это важно. Шериф уже выехал, и ты можешь сказать ему, как связаться с ее семьей.
– Я сама должна поговорить с ними. – Внутри у нее все горело, все пересохло, обуглилось. – Она работала у нас. Она была одной из нас. Я тоже должна с ними поговорить. Кто-то гнался за ней. Видишь?.. – Она посмотрела на следы в снегу, где кто-то гнался за Билли Джин.
И где потом прошел Коллен, чтобы остановить ее саму.
– Я тут наследила, – пробормотала она. – Бросилась прямо к ней и могла бы схватить ее, приподнять, если бы ты меня не остановил. Это место преступления, вот что. Я знаю достаточно и понимаю, что нельзя было ходить возле места преступления.
– Ты увидела лежавшую на снегу женщину. Ты увидела кровь. Ты думала о ней, а не о чертовом месте преступления.
Думала о ней – о знакомой, сотруднице, женщине с заливистым смехом. Нет, совсем не думала, призналась себе Бодин.
Она больше не позволит себе такого.
– Я все испортила. Всегда можно что-то испортить, и я испортила. – Она тяжело вздохнула и только после этого взглянула на Коллена. Взглянув, увидела, что у него под правым глазом появился синяк. – Извини, что я тебя ударила. Мне стыдно, честное слово.
– Ты не первая. И не думаю, что ты окажешься последней.
Она все-таки дотронулась до синяка кончиками пальцев.
– Приложи лед к нему, когда мы… Домик. Надо взять ключи от домика, когда их принесут Майку, охраннику. Думаю, полицейским понадобится домик. Они будут записывать наши показания, может, поговорят с теми, кто видел барменшу, когда она закрывала «Салун».
Думай, думай, приказала она себе, хотя у нее все внутри дрожало. Составь план, выполняй его.
– И… я не знаю, что еще. Кажется, я не могу привести в порядок свои мозги.
– С того места, где я стою, мне кажется, что они у тебя работают нормально.
– Может, ты пройдешь и посмотришь, передали ли ключи Майку.
– Ты не оставишь ее. Я не оставлю тебя, Бодин. Вернуться на дорогу, вон туда, не значит оставить несчастную женщину.
Бодин оглянулась. Они бросили лошадей, просто кинули их на дороге.
– Ты прав, надо присмотреть за лошадьми, – согласилась она. – И нужно отвести их в спорткомплекс. Когда мы закончим дела с полицией, ты можешь поехать на Сандауне и заодно отвести Лео.
– Я все сделаю.
Взявшись за поводья, Коллен оглянулся на звук приближавшегося автомобиля. Он отвел лошадей подальше, радуясь, что полиция прибыла быстрее, чем он рассчитывал.
Больше всего ему хотелось увести отсюда Бодин, чтобы она не стояла в снегу, глядя на тело мертвой сотрудницы.
Черный пикап с эмблемой шерифа округа на боку остановился в нескольких футах от машины Билли Джин.
Из него вылез мужчина. Широкоплечий, спортивного сложения, в кремовой шляпе на коротких волосах соломенного цвета; с квадратной челюстью и тонкими губами. Зеркальные очки скрывали глаза, но Коллен помнил, что они холодные, голубые, колючие. Мужчина повернул голову и десять секунд смотрел на Коллена, потом направился к Бодин.
Черт побери, подумал Коллен. Он привязал поводья к ветке и пошел вслед за прибывшим.
– Это Билли Джин Янгер, – сообщила Бодин. – Она наша барменша.
Гаррет Клинток кивнул:
– Шериф выехал. Мне нужно, чтобы вы оба остались. Я слышал, что ты вернулся, Скиннер.
Что ж, хотя бы не шериф.
– А я не слышал, что ты помощник шерифа. Бодин велела доставить ключи от ближайшего домика. Я хочу отвести туда ее и лошадей.
– Вы останетесь здесь, пока я не разрешу уйти. – Он взглянул на джинсы и сапоги Коллена. – Ты пошел прямо туда и наследил на месте преступления.
– Это я сделала, – торопливо вмешалась Бодин. – Я увидела ее и не подумала ни о чем, просто бросилась к ней. Коллен остановил меня. Я виновата, Гаррет, это вышло спонтанно.
– Тебя можно понять. Ты дотрагивалась до нее?
– Коллен остановил меня, прежде чем я добежала. Я видела… Ясно было, что она мертва, но я просто не помнила себя.
– Ее телефон лежит на дороге, с той стороны от машины, – добавил Коллен. – Мы его не трогали, помощник шерифа.
– Мне действительно хочется зайти в помещение и сесть. Может, выпить воды. – Бодин сделала пару шагов – ровно столько, чтобы встать между двумя мужчинами в явно сгустившейся от напряжения атмосфере. – Меня немного трясет. Как ты думаешь, Коллен может спуститься вниз, где Майк по моему приказу блокирует дорогу, и взять ключи? Мы будем там, в большом верхнем домике. Нам не хотелось оставлять ее одну, но раз ты теперь здесь…
– Отправляйтесь. Но я не хочу, чтобы вы рассказывали кому-нибудь об этом, пока мы не возьмемся за дело.
– Спасибо. Спасибо тебе, Гаррет.
Они перешли через проезжую часть, взяли лошадей и повели их вверх по дороге.