Сто чувств. Справочник практического психолога Ефимкина Римма

Иллюстратор Александр Петрович Апсит

© Римма Ефимкина, 2020

© Александр Петрович Апсит, иллюстрации, 2020

ISBN 978-5-0051-7379-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Моя книга состоит из ста глав. Каждая посвящена одному из человеческих чувств. Для удобства я расположила их по алфавиту, чтобы можно было пользоваться книгой как справочником. Этот список формировался постепенно и чисто эмпирически. Дело было так. Спрошу студента: «Что ты чувствуешь?» – а он не может ответить. Тогда мы с членами группы помогаем ему, перебирая варианты. И записываем, чтобы второй раз не искать название чувства.

Иногда мы ошибались, принимая за чувство что-то другое: телесное ощущение, ментальное состояние или даже оценку. Но с помощью друг друга постепенно научились различать их точнее и даже смогли описать каждое из попавших в «утвержденный» список чувство. Потом я стала носить на группы готовый список чувств. Такой листок есть у каждого моего ученика. Многие его даже заламинировали, чтобы дольше служил. Старенькие делятся с новенькими, когда те не могут ответить на вопрос: «Что ты чувствуешь?»

И вот ко мне обращается с просьбой один из «новеньких»: «Римма, напиши букварь про чувства в форме справочника!» Гениальная идея, почему она не пришла мне в голову самой? Наверное, приходила, но каждый раз я пугалась: вдруг я что-то неправильно скажу? Ведь чувства уже многие до меня изучили и описали, а я просто невежественный человек, не разбирающийся в предмете? Но настало время, когда бояться уже некогда: я в профессии больше тридцати лет, и мой опыт работы с чувствами имеет такое же право на существование, что и опыт других людей.

Я начала писать книгу, и тут на меня посыпались синхронии. Сначала мой бывший студент подарил уже написанную им книгу-справочник о чувствах. Потом коллега дарит свою на ту же тему. Я обрадовалась и огорчилась. С одной стороны, зияющая ниша уже заполнена. Но с другой – а как же моя работа? Я не стала читать подаренные книги, чтобы не ощущать чужого влияния, пока не закончу свой текст. И все же прервалась на полтора года по не понятным (на тот момент) мне самой причинам.

А через полтора года начала писать книгу заново. Оказалось, что описывать чувства безотносительно к контексту взаимодействия мне скучно. Где-то нужно было найти этот подходящий контекст. Где? Среди списка обязательных к прочтению книг я даю своим студентам Льва Толстого. Он исследует чувства своих персонажей, помещая последних в яркие жизненные ситуации, и описывает их на непревзойденном уровне. Чтобы не потонуть в бездне материала, я ограничила себя только одним романом Льва Толстого «Война и мир», в котором подобрала примеры к каждому из чувств своего списка.

Как пользоваться моей книгой-справочником? Чтобы полно ответить на этот вопрос, пришлось бы написать еще одну книгу. К счастью, я написала целых две – «В переводе с марсианского»1 и «Косяки начинающих психоконсультантов»2. В них подробно развернуты вербальные техники работы с чувствами, в частности трехчастное высказывание, позволяющее не подавлять спонтанно возникающие чувства, а осознавать их и канализировать.

Хотя читатель не обязательно должен иметь психологическое образование, все же без определенного уровня знаний, без любви к классической литературе, без общей культуры мысли читателя эта книга будет бесполезной. Чувства – язык нашей души, именно они делают нас живыми. Я желаю читателям получить удовольствие и пользу от этой книги.

1. Азарт

Азарт – эмоция, связанная с предвосхищением успеха, она сопровождает случай, игру, риск, опасность.

Слово «азарт» появилось в русском языке в начале XVIII в., было широко распространено в Петровскую эпоху и употреблялось в форме газард (что указывает на заимствование из немецкого). Форма «азарт» появилась по аналогии с французским, где hasart – «риск, случай», также оно одного корня с английским hazard – «опасный», «рискованный». Как видим, слова азарт и страх – родственники, но в азарте помимо страха присутствует радость предвосхищения победы. Азарт = страх + радость.

Синонимы: страсть; порыв; увлечение; возбуждение; пыл; горячка; воодушевление; кураж; задор; запал; горячность; прыть; страстность; запальчивость; темпераментность.

В романе Льва Толстого «Война и мир» само слово «азарт» встречается единственный раз, в описании Шенграбенского боя:

«Из-за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому» (Т. 1. Ч. 2. Гл. XX. С. 217)3.

Однако несмотря на то, что автор лишь однажды употребляет слово «азарт», само чувство азарта раскрыто с помощью иных языковых средств в других сценах романа.

«Мне все равно»

Так, нет ничего лучше для иллюстрации чувства азарта, чем сцена охоты. Три азартных охотника – Николай Ростов, помещик Илагин и бедный родственник Ростова дядюшка Михаил Никанорыч – устроили соревнование, чья из собак первой догонит зайца. Автор с иронией описывает эскалацию азарта: сначала охотники пытаются контролировать себя, рассуждая с деланным равнодушием о посторонних предметах, скрывая азарт и даже осуждая его как недостойное чувство.

«– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше <…>; а это чтобы шкуры считать, сколько привез, – мне все равно!

– Ну да.

– Или чтобы мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя, – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф?» (Т. 2. Ч. 4. Гл. VI. С. 547)

Но потом охотники теряют самообладание, и аффект вырывается из-под контроля.

«Ату – его!»

Игра в благородство прерывается в тот миг, когда тайные соперники получают сигнал от борзятников об увиденном зайце: «Ату – его!» Заяц тронулся с места, и три соперника, летя, сами не зная, как и куда, забыв себя, кричат не своими голосами, умоляя каждый свою собаку догнать зайца:

« – Милушка, матушка! – послышался торжествующий крик Николая. <…>

– Ерзынька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. <…>

– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками. <…>

Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что. «Вот это дело марш… вот собак… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» – говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого-то, как будто все были его враги, все его обижали и только теперь, наконец, ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»» (Т. 2. Ч. 4. Гл. VI. С. 547).

У победителя целая гамма чувств: счастье, тревога, торжество, злость, обида, вина; он с трудом способен контролировать тело: глаза бегают, руки и ноги не находят положения, воздуха для дыхания не хватает. Вся эта совокупность чувств и телесных ощущений суть признак азарта в его «благополучном» выражении.

Иначе выглядит проявление азарта у проигравших участников сцены. Обескураженные соперники оправдываются в неудаче, обвиняя дядюшку в нарушении правил:

«– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого и не заботясь о том, слушают его или нет.

– Да это что же впоперечь! – говорил илагинский стремянный.

– Да как осеклась, так с угонки всякая дворняжка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя дух, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала все то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время. <…>

Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним» (Т. 2. Ч. 4. Гл. VI. С. 548).

Сколько бы времени ни прошло с тех времен, когда человек добывал себе пропитание исключительно охотой, как бы ни пытался человек прикрыть свое животное начало маской цивилизации – оно, это животное начало, позволившее когда-то человечеству выжить, будет прорываться наружу из-под маски тем настойчивее, чем благополучнее жизнь. Человеку в силу его природы просто необходимо чем-то щекотать себе нервы и испытывать азарт. Вопрос – чем.

«Дубина народной войны»

У Толстого в тексте романа нет ничего случайного. Сцена охоты с описанием азарта трех соперников и по смыслу, и по композиции предвосхищает дальнейшие события войны с Наполеоном. Так же, как в спонтанном соревновании побеждает пес Ругай бедного помещика Михаила Никанорыча, а «тысячные» собаки Ростова и Илагина в погоне за зайцем вопреки ожиданиям проигрывают – вопреки всякой логике, цифрам, предсказаниям, побеждает простой народ в войне с «величайшим» полководцем всех времен Наполеоном. Побеждает, взяв «дубину народной войны», с тем самым азартом, который удесятеряет слабые силы.

Лев Толстой со злой иронией сравнивает войну наполеоновских и русских солдат с поединком фехтовальщиков – одного со шпагой, другого с дубиной.

«Представим себе двух людей, вышедших на поединок с шпагами по всем правилам фехтовального искусства; фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг один из противников, почувствовав себя раненым – поняв, что дело это не шутка, а касается его жизни, бросил свою шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею. <…>

Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, были французы; его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, были русские. <…>

Наполеон <…> с самого того времени, когда он в правильной позе фехтовальщика остановился в Москве и вместо шпаги противника увидал поднятую над собой дубину, он не переставал жаловаться Кутузову и императору Александру на то, что война велась противно всем правилам (как будто существовали какие-то правила для того, чтобы убивать людей). Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил <…>, дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие» (Т. 4. Ч. 3. Гл. I. С. 453).

Похожим образом заносчивые Ростов и Илагин сначала снисходительно бросают вызов дядюшке, затем, после проигрыша в охотничьем поединке, оправдываются и обвиняют дядюшку с его Ругаем, что он победил не по правилам. Но когда цель не просто важна, но, как в войне за свою землю, цель святая, азарт тоже становится священным чувством, и цель оправдывает средства.

Работа с азартом в психотерапии

Азарт – неоднозначное чувство. С одной стороны, это чувство сопровождает разного рода аддикции – игроголизм, компьютерную зависимость, одержимость рискованными видами спорта, наркоманию и даже трудоголизм; и если вспомнить пословицы про азарт, то они, скорее, предостерегают и удерживают от этого чувства: «умный в гору не пойдет – умный гору обойдет», «лучше синица в руках, чем журавль в небе», «не зная броду, не суйся в воду».

С другой стороны, азарт нам необходим не только в соревнованиях и играх, но и при социально одобряемых жизненных выборах. Если в повседневности азарт скорее осуждаемое разрушительное чувство, то во время встречи с сакральным опытом азарт является положительной эмоцией, играющей решающую роль в становлении личности, а иногда и в выживании. И опять народный язык подбрасывает идиомы, но уже с противоположным смыслом: «Волков бояться – в лес не ходить», «Не так страшен черт, как его малюют», «Кто смел, тот и съел».

В психотерапии чувство азарта является лекарством от страха клиентов перед новым проектом. Это должно быть что-то крупное: начать собственный бизнес, купить жилье, родить ребенка и т. п. Как правило, клиенты просят «избавить» их от страха. Но я в таких случаях объясняю, что мы ничего не можем поделать со страхом как таковым, это базовая эмоция, «встроенная» в нас природой для выживания. Зато мы можем уравновесить страх радостью, любопытством, интересом. Да, нам будет страшно, и с этим ничего не поделаешь, но нам может быть «страшно интересно» – есть в русском языке такое устойчивое выражение.

Таким образом, важно знать, что мы обладаем мощным ресурсом – чувством азарта, – который можно потратить на разрушение, а можно на созидание, и этот выбор за нами.

2. Антипатия

Антипатия – чувство неприязни, нерасположения или отвращения; противоположно симпатии. В отличие от чувств-синонимов, антипатия чаще является безотчетным чувством.

Происходит от древнегреческого «отвращение», далее из  () «против, напротив», из праиндоевропейского *anti «против, напротив», + - «-патия», из  «страсть», из  «страдать, терпеть» (восходит к праиндоевр. *kwenth- «страдать, терпеть»).

Синонимы: отвращение; неприязнь; нелюбовь; враждебность; недоброжелательство; недоброжелательность; неблагосклонность; неблагожелательность; недружелюбность; недружелюбие; нерасположенность; нерасположение; неприязненность; противление.

«Такая странная антипатия»

В романе «Война и мир» Лев Толстой точно улавливает суть этого чувства, описывая антипатию своих героев. Я выбрала два отрывка для анализа.

В первом случае это антипатия Пьера Безухова к Борису Друбецкому. Пьер не знает точно, является ли Борис любовником его жены, но на инстинктивном уровне он это знает точно. Однако ему гораздо легче испытывать антипатию, нежели оскорбленность и унижение, и он старается не углубляться в причины своего внезапно возникшего безотчетного чувства к Борису:

«В числе многих молодых людей, ежедневно бывавших в доме Элен, Борис Друбецкой, уже весьма успевший в службе, был, после возвращения Элен из Эрфурта, самым близким человеком в доме Безуховых. Элен называла его mon page4 и обращалась с ним, как с ребенком. Улыбка ее в отношении его была та же, как и ко всем, но иногда Пьеру неприятно было видеть эту улыбку. Борис обращался с Пьером с особенной, достойной и грустной почтительностию. Этот оттенок почтительности тоже беспокоил Пьера. Пьер так больно страдал три года тому назад от оскорбления, нанесенного ему женой, что теперь он спасал себя от возможности подобного оскорбления, во-первых, тем, что он не был мужем своей жены, во-вторых, тем, что он не позволял себе подозревать.

«Нет, теперь, сделавшись bas bleu5, она навсегда отказалась от прежних увлечений, – говорил он сам себе. – Не было примера, чтобы bas bleu имели сердечные увлечения», – повторял он сам себе неизвестно откуда извлеченное правило, которому несомненно верил. Но, странное дело, присутствие Бориса в гостиной жены (а он был почти постоянно) физически действовало на Пьера: оно связывало все его члены, уничтожало бессознательность и свободу его движений.

«Такая странная антипатия, – думал Пьер, – а прежде он мне даже очень нравился»» (Т. 2.Ч. 3. Гл. IX. С. 479).

Пьер испытывает несколько чувств, которые составляют антипатию: беспокойство, страдание, подозрительность; а также физические ощущения: связанность членов и несвободу движений. Толстой говорит об «уничтожении бессознательности», то есть его герою приходится постоянно держать под контролем сознания свои действия. В психологии этот защитный механизм называется рационализация – подбор рационального объяснения для поведения, имеющего иные, неосознаваемые причины. В данном случае цель рационализации – создать гармонию между желаемым и реальным положением и тем самым предотвратить потерю самоуважения.

«Непреодолимое чувство антипатии»

Второй эпизод романа касается чувства антипатии Мари Болконской к Наташе Ростовой. Они еще не знакомы, но Мари заранее не любит будущую невестку. В ожидании визита она спрашивает мнение Пьера Безухова о Ростовой, но на подсознательном уровне она уже знает свою реакцию на ответ – это антипатия. Она проявляется в повторах и оговорках:

«– Я надеюсь сойтись с нею… Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…

Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду выражалось недоброжелательностью княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея» (Т. 2. Ч. 5. Гл. IV. С. 591).

Пьер дает честный ответ, и Мари расстраивается еще больше:

«– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная отчего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот все, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула, и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».

– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.

– Я думаю, нет, – сказал он, – а впрочем – да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой…

– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, если увидите ее прежде меня» (Т. 2. Ч. 5. Гл. IV. С. 591.).

Обворожительность – то свойство, которого нет в Мари. Зато она очень умна. Ее вопрос про то, умна ли Наташа Ростова, раскрывает бессознательное стремление победить в женской конкуренции за любовь князя Андрея и проливает свет на причину антипатии Болконской – она завидует и ревнует.

Следующий отрывок из романа посвящен встрече двух девушек во время визита Наташи Ростовой в дом Болконских, в нем Мари всеми силами пытается скрыть антипатию, но ей это не удается:

«Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пыталась казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно-веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтобы к нему их не пускали» (Т. 2. Ч. 5. Гл. VII. С. 599).

Работа с антипатией в психотерапии

Мари Болконская и Наташа Ростова – обе положительные героини романа Льва Толстого. А это значит, что их образы неоднозначны, в них проявлены как добродетели, так и несовершенства, а главное – та и другая на протяжении действия романа развиваются как личности, стремясь к целостности.

Неудивительно, что впоследствии княжна Марья и Наташа Ростова не просто близко сошлись, а «между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга» (Т. 4. Ч. 4. Гл. XVIII. С. 504). Этот союз позволил обеим девушкам проникнуть в жизненные ценности друг друга и благодаря этому взаимно духовно обогатиться.

«Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждение жизни» (Т. 4. Ч. 4. Гл. XVIII. С. 504).

Возможно, для кого-то покажется удивительным то, что антипатичные друг другу люди оказались способны к такой дружбе, тем не менее это описанное Толстым взаимное проникновение в чужие ценности и интеграцию их в свой внутренний мир лежит в основе терапевтической работы с чувством антипатии. Если эта антипатия не инстинктивной или рефлекторной природы и не связана с задачей самосохранения индивидуума, биологического вида, группы или этноса, то скорее всего речь идет о проекции. В таких случаях мы предлагаем клиенту озвучить объект своей антипатии от первого лица.

Например, будь персонажи Льва Толстого живыми людьми и клиентами психотерапевта, княжна Марья могла бы сказать слова, относящиеся к Наташе, о себе: «Я нарядная, легкомысленно-веселая и тщеславная». И в конце упражнения добавить: «И так я живу, и в этом суть моего существования». Она такая и есть, в ней УЖЕ есть зачатки качеств, которые она видит в Наташе. Как мы помним, при встрече с Николаем Ростовым, в которого влюблена княжна Марья, она неузнаваемо преображается и становится красавицей, интегрировав наконец эти ранее не проявленные качества:

«Когда Ростов вошел в комнату, княжна <…> подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M-lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.

«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m-lle Bourienne» (Т. 4. Ч. 1. Гл. XVI. С. 368).

А Наташа Ростова могла бы сказать о себе: «Я преданная, покорная, по-христиански самоотверженная, и так я живу, и в этом суть моего существования». И опять же в Наташе есть то, что она видит в Марье Болконской. Переживая глубочайший душевный кризис после измены жениху, Наташа находит исцеление только в храме:

«Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила Бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, <…> Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия» (Т. 3. Ч. 1. Гл. XVII. С. 64).

Антипатичные нам люди – наши учителя, с помощью которых мы можем открыть в себе свои ресурсы и стать более цельными.

3. Апатия

Апатия – состояние, характеризующееся снижением психической активности, безразличием, отсутствием интереса к окружающему, безволием.

Происходит от древнегреческого (- «без» +  «страсть») «бесстрастность». Термин введен античными философами первоначально как обозначающий высшую добродетель – отрешенно-философское миросозерцание, на которое способны лишь мудрецы, обуздавшие свои эгоистические страсти. После первой мировой войны термин приобрел иной смысл. Когда солдаты, вернувшиеся со службы, стали неспособны испытывать эмоции в гражданской жизни, апатией стали называть эмоциональную тупость. По их ощущениям, самые эмоциональные события в их жизни происходили на войне.

Синонимы: равнодушие; безразличие; пассивность; холодность; вялость; хандра; бесчувствие; индифферентность; бесчувственность; безучастность; нечувствительность; бесстрастие.

«Впал в апатию и эгоизм»

В романе «Война и мир» слово апатия встречается единственный раз да и то, так сказать, не по поводу. Граф Вилларский, петербуржский знакомый Пьера, встретив его в Орле выздоравливающим после плена, «заметил скоро, что Пьер отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определил Пьера, в апатию и эгоизм»:

«– Vous vous encrotez, mon cher6, – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же» (Т. 4. Ч. 4. Гл. XIII. С. 530).

Вилларский за апатию и эгоизм принимает противоположное состояние Пьера, а именно отсутствие волнения и раздражения тем, что другие люди отличаются от него по взглядам и мировоззрению:

«В Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по-своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку» (Т. 4. Ч. 4. Гл. XIII. С. 531).

Если слово апатия здесь и уместно, то только вложенное в уста заблуждающегося Вилларского, который так «сам с собою определил Пьера» из-за невключенности последнего в привычную человеческую суету и из-за своей собственной проекции. Сам автор называет состояние Пьера «радость школьника на вакации»:

«Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его» (Т. 4. Ч. 4. Гл. XIII. С. 532).

«Ничего не нужно было от жизни, кроме спокойствия»

Однако истинное состояние апатии (хотя он и не называет его словом «апатия») передано Львом Толстым очень подробно и точно. В этом состоянии пребывает старая графиня Ростова после потери мужа и сына. Толстой в эпилоге описывает ее как «нечаянно забытое на этом свете существо», живущее физиологическими процессами без чувств. Причина этого – избегание душевных страданий, нежелание еще раз испытывать боль утраты:

«Графине было уже за шестьдесят лет. Она была совсем седа и носила чепчик, обхватывавший все лицо рюшем. Лицо ее было сморщено, верхняя губа ушла, и глаза были тусклы.

После так быстро последовавших одна за другой смертей сына и мужа она чувствовала себя нечаянно забытым на этом свете существом, не имеющим никакой цели и смысла. Она ела, пила, спала, бодрствовала, но она не жила. Жизнь не давала ей никаких впечатлений. Ей ничего не нужно было от жизни, кроме спокойствия, и спокойствие это она могла найти только в смерти. Но пока смерть еще не приходила, ей надо было жить, то есть употреблять свое время, свои силы жизни. В ней в высшей степени было заметно то, что заметно в очень маленьких детях и очень старых людях. В ее жизни не видно было никакой внешней цели, а очевидна была только потребность упражнять свои различные склонности и способности. Ей надо было покушать, поспать, подумать, поговорить, поплакать, поработать, посердиться и т. д. только потому, что у ней был желудок, был мозг, были мускулы, нервы и печень. Все это она делала, не вызываемая чем-нибудь внешним, не так, как делают это люди во всей силе жизни, когда из-за цели, к которой они стремятся, не заметна другая цель – приложения своих сил. Она говорила только потому, что ей физически надо было поработать легкими и языком. Она плакала, как ребенок, потому что ей надо было просморкаться, и т. д. То, что для людей в полной силе представляется целью, для нее был, очевидно, предлог» (Эпилог. Ч. 1. Гл. XII. С. 590).

Такой выбор человек делает бессознательно, и родственникам ничего не остается, как принять его и обеспечить надлежащий уход за любимым человеком. Именно так и поступают представители младшего поколения в большой семье, в которой графиня еще так недавно была главной.

«Это состояние старушки понималось всеми домашними, хотя никто никогда не говорил об этом и всеми употреблялись всевозможные усилия для удовлетворения этих ее потребностей. Только в редком взгляде и грустной полуулыбке, обращенной друг к другу между Николаем, Пьером, Наташей и Марьей, бывало выражаемо это взаимное понимание ее положения.

Но взгляды эти, кроме того, говорили еще другое; они говорили о том, что она сделала уже свое дело в жизни, о том, что она не вся в том, что теперь видно в ней, о том, что и все мы будем такие же и что радостно покоряться ей, сдерживать себя для этого когда-то дорогого, когда-то такого же полного, как и мы, жизни, теперь жалкого существа, Memento mori7, – говорили эти взгляды. Только совсем дурные и глупые люди да маленькие дети из всех домашних не понимали этого и чуждались ее» (Эпилог. Ч. 1. Гл. XII. С. 591).

Работа с апатией в психотерапии

Состояние апатии представляет собой разновидность защитного механизма психики. Поскольку стрессовые ситуации отнимают много психической энергии, в ответ на это начинаются процессы нервного торможения. Таким образом, апатия обеспечивает человеку обезболивание, анестезию души. Иногда это состояние необходимо человеку на время, но в случае старой графини, похоже, это навсегда.

Обычно клиенты в состоянии апатии сами не обращаются за помощью. Это тонкий момент, потому что если вместо них для них просят помощи родственники, то согласие терапевта работать с таким клиентом нарушает принцип добровольности.

Если клиент все же сам находит в себе силы прийти на консультацию, то психотерапевтическая работа предполагает поиск запускающего события и проживание клиентом подавленных чувств с целью освобождения от них. Так, если это потеря, то психотерапевт сопровождает клиента в проживании пяти стадий потери, чтобы затем перейти к поиску актуальных потребностей и способов их удовлетворения. Если апатия вызвана шоковой травмой, то проводится соответствующая работа (см. гл. «Шок»).

Обобщенно можно сказать, что психоерапия сводится к диагностике (поиску места, где либо заблокирована энергия, либо происходит ее «утечка»), а затем коррекции (восстановлению тока энергии с помощью активирующих установок). Согласно модели З. Фрейда, включающим человека в жизнь импульсом становится перенос либидо с утраченного объекта на новый (см. гл. «Скорбь»).

4. Безмятежность

Безмятежность – это умиротворенное, спокойное состояние, свободное от всяких беспокойств, волнений и переживаний.

Слово произведено от существительного мятеж (далее от старославянского мтєжь). Связано с мяту, мутить.

Синонимы: умиротворенность; умиротворение; спокойствие; гармония; беспечность; невозмутимость.

Близкий по значению фразеологизм: тишь да гладь, да божья благодать.

Есть мнение, что безмятежность – это состояние спокойствия и гармонии, которого достигают зрелые люди с высокой степенью осознанности, проделав глубокую работу над собой. Я не могу согласиться; безмятежность возникает «незаслуженно», отличается примесью светлой беспричинной радости, а по своему значению ближе всего к беспечности («без печали, не печет изнутри») и беззаботности (забота – «беспокойство о зоби, т. е. пище»). С моей точки зрения, чувство безмятежности – преимущество детей и неосознанных людей.

Лев Толстой в романе «Война и мир» не дает подсказки с помощью самого слова безмятежность, однако описывает это состояние у своих героев весьма подробно и точно. Испытывают чувство безмятежности либо его герои с непробужденным сознанием (маленькая княжна Лиза Болконская, Анатоль Курагин), либо персонажи детского возраста, не получившие еще печального жизненного опыта, не ведающие забот и которым пока что не о чем беспокоиться.

«Чувство готовности к любви и ожидания счастья»

Чувством безмятежности пронизаны те страницы романа, где автор пишет о молодежи дома Ростовых. Называя это трудно определимое состояние, Толстой использует неопределенные слова (какая-то, чему-то, вероятно) и обобщения (ко всем, на всё). За этой открытостью любому опыту стоит безмятежная неосведомленность, наивная вера в то, что жизнь несет только радость, и незнание темных сторон действительности:

«В доме Ростовых завелась в это время какая-то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему-то (вероятно, своему счастию) улыбающиеся девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на все готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых» (Т. 2. Ч. 1. Гл. X. С. 360).

Похожее состояние испытывает Наташа Ростова, придя на детский бал у Иогеля. Ее состояние ближе всего к безмятежности – девочка беззаботно радуется жизни, испытывая гармонию и единение с собой и внешним миром:

«Наташа сделалась влюблена с самой той минуты, как она вошла на бал. Она не была влюблена ни в кого в особенности, но влюблена была во всех. В того, на кого она смотрела в ту минуту, как она смотрела, в того она и была влюблена.

– Ах, как хорошо! – все говорила она, подбегая к Соне» (Т. 2. Ч. 1. Гл. XII. С. 365).

Снова мы видим, что автор для передачи состояния героини использует генерализации: ни в кого, во всех. Такая расфокусировка сознания характерна для безмятежности – это чувство направлено не к кому-то конкретному, но ко всем, в мир; возможно, в юности подобный настрой является условием поискового поведения.

Этим ее состоянием невольно заражается взрослый мужчина Денисов и неожиданно для себя делает четырнадцатилетней Наташе предложение, тем самым поколебав ее безмятежность и вызвав чувства смятения, жалости к себе, огорчения, гордости и др. Неизбежное столкновение с реальностью приводит к тому, что детская безмятежность разрушается, уступая место другим чувствам. И если взрослые люди в дальнейшем способны чувствовать безмятежность, то мимолетно, в краткие промежутки времени, когда груз забот и опыта не составляет основного фона жизни.

«Чему она так рада? О чем она думает?»

Еще один эпизод, запечатлевший безмятежность Наташи, описывает приезд князя Андрея в имение Ростовых по опекунским делам. Он видит стайку девушек со смеющейся Наташей Ростовой во главе. Озабоченному Андрею непонятно, чему можно так беззаботно и безмятежно смеяться:

«Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из-за деревьев он услыхал женский веселый крик и увидал бегущую наперерез его коляски толпу девушек. Впереди других, ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно-тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из-под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что-то кричала, но, узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.

Князю Андрею вдруг стало отчего-то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом все так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна и счастлива какой-то своей отдельной – верно, глупой, – но веселой и счастливой жизнью. «Чему она так рада? О чем она думает? Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» – невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей» (Т. 2. Ч. 3. Гл. II. С. 457).

Толстой не случайно употребляет при описании состояния Наташи слово «глупый». Верно говорят, смех без причины – признак дурачины – то есть неопытности, неосведомленности, молодости, глупости, безмятежности. Князь Андрей взрослый и уже не умеет отождествляться с весной, пробуждением природы, легкостью, радостью жизни (точнее, разучился). А Наташа умеет (точнее, пока не разучилась). Она олицетворяет собой саму жизнь, безмятежно возрождающуюся каждый год, несмотря ни на что.

«Кто-то такой почему-то обязался устроить для него»

Примером безмятежности иного рода служит Анатоль Курагин, отличающийся глупостью, легкомыслием и любовью к веселью. Хотя в сравнении с Наташей Анатоль уже достаточно взрослый, он не способен к осознанию причинно-следственных связей, опыт жизни его ничему не учит, он намеренно предпочитает оставаться ребенком в той части жизни, где у других взрослых людей с годами и опытом появляется ответственность.

Для иллюстрации я взяла эпизод, где отец привозит Анатоля свататься к княжне Марье. Для Анатоля, проживающего сорок тысяч в год, женитьба на знатной и богатой невесте лишь способ получить содержание, поэтому поездка не затрагивает его чувств, а является лишним поводом развлечься:

«Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто-то такой почему-то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Все это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. „А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает“, – думал Анатоль» (Т. 1. Ч. 3. Гл. III. С. 244).

Ключ к объяснению безмятежности Анатоля – фраза Толстого «кто-то такой почему-то обязался устроить для него». Эти слова говорят о нежелании взрослого человека взять ответственность за свою жизнь на себя. Вот почему, когда никто в доме не спит в преддверии судьбоносного события, один лишь Анатоль спит безмятежным младенческим сном:

«Все разошлись, и, кроме Анатоля, который заснул тотчас же, как лег на постель, никто дого не спал эту ночь» (Т. 1. Ч. 3. Гл. V. С. 255).

И вот почему он «провалил» сватовство – не смог удержаться даже здесь от своего главного порока – сладострастия, и княжна Марья, его потенциальная невеста, застала его обнимающимся с ее хорошенькой компаньонкой.

«Она совершенный ребенок»

Еще один персонаж, вечно пребывающий в безмятежности, – маленькая княгиня Лиза Мейнен, жена князя Болконского. Она ведет себя, как ребенок, и не желает взрослеть.

Так, отправляясь на войну, князь Андрей привозит жену в деревню к отцу и сестре. Маленькая княгиня чуть не с порога начинает болтать, валя в одну кучу важные темы с пустяками, актуальные с не имеющими отношения к моменту. Умная княжна Марья перестает ее слушать:

«Княгиня говорила без умолку. Короткая верхняя губка с усиками то и дело на мгновение слетала вниз, притрагивалась, где нужно было, к румяной нижней губке, и вновь открывалась блестевшая зубами и глазами улыбка. Княгиня рассказывала случай, который был с ними на Спасской горе, грозившей ей опасностью в ее положении, и сейчас же после этого сообщила, что она все платья свои оставила в Петербурге и здесь будет ходить Бог знает в чем, и что Андрей совсем переменился, и что Китти Одынцова вышла замуж за старика, и что есть жених для княжны Марьи pour tout de bon8, но что об этом поговорим после. Княжна Марья все еще молча смотрела на брата, и в прекрасных глазах ее были и любовь и грусть. Видно было, что в ней установился теперь свой ход мысли, не зависимый от речей невестки. Она в середине ее рассказа о последнем празднике в Петербурге обратилась к брату.

– И ты решительно едешь на войну, Andr? – сказала она, вздохнув» (Т. 1. Ч. 1. Гл. XXIII. С. 119).

Достаточно увидеть контраст монолога маленькой княгини о петербургских увеселениях с ситуацией ухода мужа на войну, как становятся ясно видны неадекватное поведение молодой женщины и ее не оправданная контекстом безмятежность. В то время, как князь Андрей испытывает презрение к жене за это качество, деликатная княжна Марья находит оправдывающее название этому поведению – «совершенный ребенок»:

«– А где Lise? – спросил он. <…>

– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ах, Andr! Quel trsor de femme vous avez9, – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.

Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице» (Т. 1. Ч. 1. Гл. XXV. С. 126).

Можно понять разочарование Андрея, ожидавшего, что женился на взрослом осознанном человеке, а не на ребенке. Мы не знаем историю любви этой пары, но судя по тому, что позднее в другой женщине (Наташе Ростовой) Андрея привлекли непосредственность, жизнерадостность, безмятежность, – то же было с Лизой, только с той разницей, что развития сознания у Лизы так и не произошло.

Единственное, к чему стремится эта взрослая беременная женщина – вернуть беззаботное время веселья. Когда в дом Болконских приезжает свататься к Мари Анатоль Курагин, маленькая княгиня ненадолго испытывает былую безмятежность:

«Маленькая княгиня, как старая полковая лошадь, услыхав звук трубы, бессознательно и забывая свое положение, готовилась к привычному галопу кокетства, без всякой задней мысли или борьбы, а с наивным, легкомысленным весельем» (Т. 1. Ч. 3. Гл. IV. С. 254).

И только ночью она не может уснуть, сожалея, что прошло то время, когда не было всего того, что мешает ее безмятежности – живота и беременности:

«Маленькая княгиня ворчала на горничную за то, что постель была нехороша. Нельзя было ей лечь ни на бок, ни на грудь. Все было тяжело и неловко. Живот ее мешал ей. Он мешал ей больше, чем когда-нибудь, именно нынче, потому что присутствие Анатоля перенесло ее живее в другое время, когда этого не было и ей было все легко и весело. Она сидела в кофточке и чепце на кресле. Катя, сонная и с спутанною косой, в третий раз перебивала и переворачивала тяжелую перину, что-то приговаривая.

– Я тебе говорила, что все буграми и ямами, – твердила маленькая княгиня, – я бы сама рада была заснуть; стало быть, я не виновата. – И голос ее задрожал, как у собирающегося плакать ребенка» (Т. 1. Ч. 3. Гл. V. С. 255).

Маленькая княгиня не взрослеет. Она умирает в родах. Лев Толстой, «убивая» свою героиню, оставляет объяснение, вложив его в уста княжне Марье Болконской, которая делится мыслями об этом в письме Жюли:

«Для чего было умирать этому ангелу – Лизе, которая не только не сделала какого-нибудь зла человеку, но никогда, кроме добрых мыслей, не имела в своей душе. И что ж, мой друг? вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца. <…> Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтоб иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью» (Т. 2. Ч. 3. Гл. XXV. С. 524).

Работа с безмятежностью в психотерапии

Многие клиенты, столкнувшись с требованиями взрослой жизни, приходят в терапию с утопическим запросом вернуть былую безмятежность. Мы не можем обещать им возвращения этого состояния, как не можем повернуть время вспять. Мы можем лишь сопровождать переход наших клиентов на новый уровень сознания, где безмятежность присутствует в новом качестве – в виде осознанного спокойствия, доверия миру, согласия с реальностью, принятия изменений в жизни как неизбежных. Но и тогда безмятежность посещает нас лишь как мимолетное чувство, которое приходит в моменты, когда мы принимаем ситуацию такой, какая она есть.

У Льва Толстого есть описание людей, достигших этого состояния. Вот, например, масон Баздеев глазами Пьера, страстно ищущего путь к безмятежности и гармонии. С точки зрения Баздеева, путь заключается в вере в Бога:

«Пьер с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети, интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью, – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.

– Он [Бог] не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон» (Т. 2. Ч. 2. Гл. II. С. 384).

А вот описание самого Пьера, через постижение жизнью, как и учил Баздеев, пришедшего к искомому состоянию гармонии и безмятежности, но на высшем, «недетском» уровне.

«Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. <…>

– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я бду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!

То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это-то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие» (Т. 4. Ч. 4. Гл. XII. С. 527).

Если бы мы заранее сказали нашим клиентам, чем достигается чувство блаженства во взрослом возрасте, вряд ли кто-то из них остался бы в терапии. Оценить последствия вложенных усилий возможно только после пройденных испытаний. Вот как говорит об этом Пьер в последней главе романа:

«– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали; хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради Бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю» (Т. 4. Ч. 4. Гл. XVII. С. 543).

5. Безразличие

Безразличие – состояние полного равнодушия, незаинтересованности.

В буквальном смысле испытывать безразличие – это не различать лиц. В переносном смысле – игнорировать чувства. Такое состояние человек испытывает в критические минуты своей жизни. Если же оно затяжное, то это говорит о деградации личности, когда, например, человек находится в процессе умирания.

Синонимы: равнодушие; апатия; вялость; холодность; бесчувствие; безучастие; незаинтересованность; индифферентность; нечувствительность.

В романе «Война и мир» слово «безразличие» не употребляется. Но я выбрала три эпизода, где чувство безразличия описано другими словами. Эти примеры с тремя персонажами – Лизой Болконской, Наташей Ростовой и Андреем Болконским – позволяют ухватить общую закономерность того, как и когда это чувство появляется.

Никакого отношения до ее страданий

Первый эпизод описывает неожиданное возвращение князя Андрея Болконского с войны во время родов жены. Чувства Лизы нельзя назвать безразличием, она испытывает целую гамму чувств: радость, что страдания ненадолго прекратились; испуг и волнение, что они снова начнутся. Но по отношению к мужу, которого она не видела несколько месяцев, она не просто безразлична, но даже не понимает значения его появления, потому что его присутствие никак не облегчает ее страданий:

«Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике (страданье только что отпустило ее), черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик, с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? Помогите мне», – говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.

– Душенька моя! – сказал он слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив… – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.

«Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже!» – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты» (Т. 2. Ч. 1. Гл. VIII. С. 357).

В данном случае безразличие продиктовано не равнодушием жены к мужу, а защитной реакцией организма. Сильное и долгое физическое страдание сопровождается расходованием психической энергии, и человек бессознательно ее экономит для своих собственных нужд.

В состоянии столбняка

Еще один эпизод с Наташей Ростовой описывает тот момент, когда она узнает, что ее бывший жених Андрей Болконский, перед которым она чувствует себя виноватой, смертельно раненый находится в соседнем помещении. Первый ее порыв – видеть его. Но когда ей этого не разрешают, она теряет интерес ко всему окружающему, проявляя полное безразличие:

«С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что, сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что-то она задумала, что-то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это-то страшило и мучило ее» (Т. 3. Ч. 3. Гл. XXXI. С. 332).

В этом случае безразличие, как и в предыдущем примере, тоже экономит психическую энергию, но связано это не с физическими страданиями, а нравственными. Кроме того, безразличие Наташи, адресованное матери и сестре, зеркалит им их собственное безразличие к ее чувствам. Мать из соображений своего собственного спокойствия, прикрываясь заботой о дочери, собиралась скрыть от Наташи, что князь Андрей едет с ними в одном обозе. Однако сестра Соня «к удивлению и досаде графини, непонятно для чего» (а на самом деле из корыстных побуждений) проболталась. И теперь, вместо того, чтобы дать Наташе встретиться с Болконским, обе продолжают ставить правила приличия выше, чем ее чувства. Вот настоящее безразличие, которое всегда осуждалось людьми, – безразличие, продиктованное не отсутствием энергии, а душевной черствостью и неспособностью к эмпатии.

Мать и сестра пытаются отвлечь внимание Наташи от ее состояния и переключить его на пожар Москвы. Однако и это событие, глубоко затронувшее сердце каждого русского человека, тоже оставляет Наташу безразличной:

«– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвратившись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем-нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра. <…>

– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.

– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.

И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.

– Да ты не видела?

– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.

И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи» (Т. 3. Ч. 3. Гл. XXXI. С. 331).

Только получив свое, Наташа снова выходит из столбняка. Обманув бдительность родных и дождавшись, пока они заснут, Наташа ночью босая пробирается к Андрею и объясняется с ним:

«С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.

Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе» (Т. 3. Ч. 3. Гл. XXXII. С. 340).

Мы помним, что далее случилось именно то, чего боялась мать – князь Болконский умер на руках Наташи. Это действительно было страшное потрясение, вызвавшее трансформацию ее души. Однако для души человеческой гораздо целительнее, если мы сделали и пожалели, чем не сделали и пожалели, потому что только первое ведет нас к развитию, тогда как второе разрушает.

«Не надо плакать здесь»

Третий эпизод самый яркий, он содержит описание умирания человека, его постепенный уход из мира живых. Умирание начинается с безразличия к чувствам окружающих людей. Смертельно раненый князь Андрей, встретившись с Наташей, которую, несмотря на расставание, продолжал любить, на короткое время воспрянул к жизни. Но потом с ним «сделалось это». Княжна Марья, приехав к брату, не могла сдержать рыданий, но когда увидела его, то «почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились» (Т. 4. Ч. 1. Гл. XV. С. 397). В том, как встретил ее брат, она почувствовала безразличие:

«В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу. <…>

– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса. <…> Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что-то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего» (Т. 4. Ч. 1. Гл. XV. С. 398).

Человек, готовящийся к смерти, уходит от контактов с внешним миром во внутренний, что проявляется в безразличии к чувствам даже близких людей. Он в присутствии Наташи, которую любил, говорит о ней с Марьей в третьем лице:

«– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.

Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно-оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что-то другое, важнейшее, было открыто ему» (Т. 4. Ч. 1. Гл. XV. С. 398).

Марья и Наташа пытаются вернуть Андрея в мир живых. Они говорят о сгоревшей Москве, но тот «очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все-таки не мог». Бестактные в обычных условиях слова Андрея, обращенные к сестре, о том, что ей нужно выйти замуж за Николая Ростова, сказанные при сестре Ростова, показывают, что он уже не с ними:

«– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого» (Т. 4. Ч. 1. Гл. XV. С. 399).

Последней тщетной попыткой княжны Марьи оживить брата было упоминание о его маленьком сыне: