Экзамен по социализации Алексеева Оксана

Глава 3. Первый опыт социализации

В детском доме странным было абсолютно все. И там имелся Телевизор. Увидев его в холле, дети сели на пол, забыв обо всем на свете. Этот ящик с постоянно мелькавшими цветными картинками прочно приморозил Девятую и Седьмого к месту. Они не обращали внимания на смех вокруг и окрики, всматриваясь в лица людей на плоской поверхности. Лишь когда заведующая выключила Телевизор, они внезапно вспомнили о своей привычной осторожности и вскочили на ноги.

Им рассказали правила, которых практически и не было – какой-то расслабленный режим дня и несколько сопутствующих указаний. Фамилию они унаследовали от того полицейского, который открыл их дело, – сержант Танаев – так, оказывается, поступали нередко. Имена предложили выбрать самим, поскольку они не были новорожденными, но и собственных имен не помнили.

– Макс. Можно, мое имя будет Макс? – тут же спросил Седьмой, еще возбужденный от истории, которую показывал ему Телевизор. О каком-то мужчине, которого называли «Макс».

Заведующая согласно кивнула и устремила взор на Девятую. Та растерялась:

– А мне можно тоже Макс?

– Нет. Это мужское имя. Выбери себе женское, – заведующая говорила чуть строже, чем до нее соцработники.

Но Девятая других имен не знала.

– Давай я тебе предложу? Я сериал сейчас смотрю, там главную героиню зовут Мира. Нравится?

– Очень! – ответила Девятая.

Гораздо позже она поняла: ей крупно повезло, что заведующая не была фанаткой корейских дорам или «Рабыни Изауры», так что все, можно сказать, обошлось.

– Тогда вы будете Максимом и Мирой. До тех пор, пока не обнаружат ваших родственников или хоть какие-то документы.

Конечно, никаких документов никто обнаружить не смог, поэтому впоследствии они получили новые – с именами Максим и Мира Танаевы. Им оставили одну фамилию, хотя все в детском доме знали, что они не родственники.

Телевизор был самым большим чудом, но и без него странностей оказалось предостаточно.

Во-первых, воспитанников практически никак не наказывали. Даже если они кричали и нарушали правила. Никого ни разу не лишили обеда, не отправили в карцер; так, поорут для вида или слабый подзатыльник дадут – вот и все наказание. Это было дико и непродуктивно! Если бы за сломанную игрушку того мальчишку избили до полусмерти, а эту девочку за истерику оставили на пару дней без еды – вот тогда бы и наступил порядок. Но отчего-то порядок тут не был главной целью.

Во-вторых, отношения между самими воспитанниками детдома были очень сложными. Все тонкости Седьмой и Девятая смогли уловить только года через два пребывания там. В Организации курсанты одного Потока не делили себя на группы – всех называли братьями и сестрами. Никого особо не уважали, никого не презирали, никого не выделяли. Выживание – и без того штука непростая, зачем ее еще больше усложнять? А тут они впервые встретились с особым типом людей, название которым узнали гораздо позже – жертвы. Конфликты здесь случались довольно часто, но не все пострадавшие оставались жертвами надолго. И еще сложнее – ими далеко не всегда становились самые физически слабые. Просто как будто детское сообщество выбирало кого-то и навязывало ему эту роль. На первый взгляд. Но бывало и иначе – жертва отказывалась становиться таковой, и тогда сообщество переключалось на другого. К ним как к новичкам тоже попытались проявить агрессию некоторые сильные члены сообщества, но попытка эта – увы – успехом не увенчалась.

Вечером первого же дня Девятая и Седьмой с интересом рассматривали игрушки, которыми была заполнена комната младшей группы. Это вызвало смех и издевки со стороны старших товарищей, но мальчик и девочка до сих пор не знали, что такое «оскорбить словами», поэтому просто не реагировали на выкрики. Наверное, это было неправильно, потому что дети разозлились. Один, старше года на три, попытался схватить Седьмого за плечо, но тут же получил мгновенный удар в нос, бросок через всю комнату – и вот он уже лежит, хрипя от сдавливающей горло руки. Девятая при этом даже не оторвала взгляда от куклы. Прилетела женщина, которую называли «Воспитатель», кое-как оттащила Седьмого от пострадавшего и, бормоча: «Правила, правила», – смогла увести его за собой. Девятая поплелась следом. И снова заведующая, которая попыталась объяснить, что силой решать конфликты недопустимо. Седьмой мотал головой, не понимая, что происходит. Кто победил – тот и прав! Почему ругают его, а не того слабака? Заведующая, не находя отклика у новичков, в конце концов прибегла к последнему аргументу:

– Еще одна драка – и я запрещу вам смотреть телевизор!

Драк больше не было. Другие детдомовцы не хотели связываться с «этими психами» и сперва просто игнорировали их, а потом начали общаться. Хотя брат с сестрой и не нуждались в этом, особенно на первых порах.

В-третьих, еще более удивительными, чем взаимоотношения между детьми, которые постоянно конфликтовали друг с другом, выглядели их контакты с воспитателями. За первый год пребывания Девятой и Седьмого, которые уже привыкли называться Мирой и Максом, в их группе сменилось три воспитателя. Первая – била по рукам тех, кто нарушал правила. Несильно, без синяков или заметных травм, но на детей это действовало. Вторая – ни разу не подняла руку, как ни разу не снизила тона. Она орала, как сумасшедшая, по любому поводу. Третья – говорила мягко и старалась разобраться в каждом конфликте. И именно она вызывала протест и неподчинение со стороны детей. Казалось бы, она лучше двух предыдущих, но именно ее и любили меньше, совсем не уважали и открыто дерзили «старшаки», а тянулась к ней только малышня. Это подтверждало уверенность Миры и Макса в том, что порядок можно обеспечить исключительно грубой силой.

В-четвертых, все дети посещали некую Школу. Но по настоянию психолога Максу и Мире разрешили пропустить учебный год. Оказалось, что они не имеют представления о таких предметах, как история, литература, география и многих других, но при этом говорят на иностранных языках, как на родных. Они пришли в школу через год и тут же удивили учителей своими знаниями по всем предметам. Им не нужно было прививать дисциплину, она существовала как часть их ДНК. Поэтому, когда им выдали учебники и предложили заниматься самим, они без труда вытянули свои знания на нужный уровень. Для воспитателей же такие подопечные оказались находкой – хоть они и сильно отличались от других детей, но не создавали ровным счетом никаких проблем.

В-пятых – и именно до этого додуматься было сложнее всего остального – сытая и размеренная жизнь их меняла. Восьмичасовой сон, четырехразовое питание и почти полное отсутствие физической нагрузки сначала были восприняты ими как однозначные плюсы. Но уже через пару месяцев Мира стала замечать, что они теряют форму – уже не те реакции, не те навыки. Она и завела этот разговор первой:

– Брат, ты ведь видишь, у нас есть преимущества в этом социуме, но скоро мы их потеряем. Надо возобновить тренировки, меньше есть…

– Мира, – парень до сих пор так и не научился показывать эмоции открыто. Он просто произносил слова, при этом не меняя выражения лица. – У этой жизни нет других целей, кроме как есть, спать, ходить в туалет и так далее. В Организации у каждого нашего дня была цель – пройти задания и дожить до ночи. Вся наша жизнь была бы цепочкой выполненных заданий, но это проще, чем сейчас. Цель – это важнее, чем еда или сон. Тут у нас нет цели.

Они уже говорили об этом, но на этот раз Мира знала, что ответить. Она видела, как брат раскисает от такой жизни, как пытается заменить полученными благами пустоту внутри.

– У меня есть! Я хочу окончить школу, поступить в институт – и не какой-нибудь, а самый лучший! Я хочу влюбиться и выйти замуж. Хочу стать частью социума и быть счастливой. А потом я поставлю себе новую цель.

Брат долго обдумывал ее слова и наконец-то сказал:

– Хорошо. Если это твоя цель, то моей целью будет помогать тебе в этом.

На том и сошлись. Мира была довольна достигнутой договоренностью, надеясь, что в будущем они оба смогут найти место в новом обществе. Максу было очень важно хоть на что-то ориентироваться – пусть ориентируется на нее. Вот они – проблемы социализации, которые у мужских особей стоят острее. Он гораздо хуже, чем она, привыкал и перестраивался. Но если девочка это делала постепенно, то он какими-то рывками, не зная меры. Если Телевизор – то с утра до ночи, если еда – то до отвала, если отдых – то часами не вылезая из постели. Все это было гиперкомпенсацией всего, чего им не хватало в детстве. Но Мира могла контролировать этот процесс, а ее брат – нет. Она научит его снова ограничивать себя. За собой Макс в будущем оставит только одну слабость, о которой узнает значительно позже.

В последующие три года они были неразлучны. До тех пор, пока Макс не ушел.

Дома я никак не могла успокоиться и все продолжала ругать себя, сама не зная за что. Конечно, оскорблять Миру я не собиралась, хоть и была зла на нее. Но на самом деле моя злость не имела оснований – это просто раздражение на Белова вылилось на новенькую, потому что ему нужно было куда-то вылиться. Обязана ли она была заступаться за меня, сама еще не вошедшая в новый коллектив? Не слишком похоже, что они оба заботятся о мнении окружающих, но и лезть на рожон в первый же день тоже вроде бы не должны. Но слово «жертва» своей мерзостью разъедало череп изнутри. Чтобы уснуть, пришлось даже принять успокоительное, чего я уже больше года не делала. Вот так – одно событие снова выбило меня из колеи уже привычного смирения.

На следующий день я встретила близнецов перед входом в школу. Они будто ждали в машине, а увидев меня, тут же вышли навстречу.

– Привет, Даша! – дружелюбно крикнула Мира, в то время как ее брат просто кивнул.

Я остановилась, не представляя, как следует на это реагировать.

– Привет, – наверное, прозвучало немного сухо, но на восторг моей измученной психики просто не хватило.

А девушка подбежала ко мне и подхватила под руку, увлекая во двор школы.

– Нам вчера все показали, так что тут волноваться не о чем! – нет, она серьезно думала, что я об этом волновалась? – Но мы и город знаем совсем плохо. Как ты смотришь на то, чтобы нам с тобой в пятницу после уроков прошвырнуться по магазинам? Покажешь, где тут и что, куда сходить можно, где отдыхают…

– Ты это серьезно? – я снова остановилась, пытаясь мысленно прийти хоть к какой-то конкретике.

– Да, – она будто удивлялась моей холодности. – Даша, ты будешь моей подругой?

Подругой? Может, у всех детей, выросших без родителей, такие сдвинутые представления об отношениях? Я не выдержала и рассмеялась, хотя немного нервно.

– Мира, ты в своем уме? Вчера ты просто смотрела, как Белов надо мной издевается, а сегодня хочешь стать моей подругой?

– А что я должна была сделать? – она заговорила серьезней и руку мою наконец-то отпустила.

– Не знаю! – смеяться расхотелось. – Хотя бы показать, что тебе это не нравится. Думаешь, друзьями становятся сразу после фразы «Давай дружить?» Нет. Друзья – это те, кто поддерживает друг друга.

Мира в недоумении развела руками и посмотрела на брата, ища подсказки. Тогда он шагнул ближе и спокойно произнес:

– Даша, Мира на самом деле хочет с тобой дружить. Научи ее этому, если пожелаешь. Но не жди, что она или я будем вмешиваться в твои отношения с другими.

Я была вынуждена согласиться с последним:

– Понимаю. Вам эти проблемы ни к чему, вы и сами новенькие. Я была неправа, ожидая этого…

– Чушь, – перебил Макс. – Нам наплевать на эти проблемы. Но это твой экзамен по социализации, а не наш.

– Какой еще экзамен?

Мира снова подхватила мою руку и теперь уже продолжила вместо брата:

– Это просто термин такой. Макс хотел сказать, что ты должна выбраться сама. Если тебе кто-то в этом поможет, то ты так и останешься жертвой, а значит, потом, в других ситуациях…

– Мира! – я возмутилась. – Ты просто не представляешь, что тут происходит! Они все против меня! Я не жертва! Но что я могла сделать одна против всех?!

– Если не жертва, – примирительно ответила Мира, – то и не веди себя как жертва. Мы видели таких… много. Кого-то бьют, кого-то обижают, но далеко не все из них принимают это как должное. Вопи, бей, рви, воткни ручку кому-нибудь в глаз, только не соглашайся.

– Ручку в глаз? – очевидно, в детдоме именно так разрешают мелкие неурядицы. – Меня же посадят…

– Ну… тогда не в глаз, – задумалась эта милая с виду девушка. – Я к примеру сказала. Самое главное – не будь безобидной. Не иди сразу против всех – выбери сильнейшего, с остальными будет проще.

Этот разговор не имел никакого практического значения. Но он прочно засел у меня в голове, только еще сильнее мучая. Легко сказать – бей и вопи. Ударить Белова – значит самой получить в ответ. Вопить – значит еще сильнее рассмешить одноклассников. Обратиться за помощью к учителям – укрепить славу стукачки. Нет, у меня просто нет выхода.

Но тогда я спросила только одно:

– А почему ты решила подружиться именно со мной?

– Ты странная. И я, наверное, тоже странная, – ответила Мира просто. – И ты одна. У остальных уже есть друзья, поэтому ты самый легкий вариант.

Да, цинизма ей не занимать.

Три дня я настраивалась… не быть безобидной. У меня не очень-то выходило. «Пошла на свое место, говно!» – услышанное от Смирнова вызвало только «Сам говно», после чего я все же ушла на заднюю парту. Зайдя в сопровождении Миры и Макса в столовую, столкнулась с тем, что мне просто нет места – куда бы я ни пыталась пристроиться со своим подносом, мой стул тут же кто-то забирал под всеобщий хохот. Работники столовой активно не видели происходящего. Ну конечно. Если кто-то случайно заметит, что в элитной гимназии все не так элитно, то с этим придется что-то делать! Легче не замечать. Я не выдержала и просто ушла, а близнецы Танаевы, как и обещали, не вмешивались. Их, кстати, приняли легко, даже несмотря на мутноватое прошлое. С легкой подачи Белова почти все их называли «Мирамакс», хотя общаться получалось в большей степени только с сестрой. Макс адаптировался по-своему.

Уже на второй день он подошел к парте, где сидела Яна, и обратился к ее соседу:

– Можно, я тут буду сидеть?

Тот безропотно ретировался и пересел к Мире. Яна же просто приподняла бровь, но Макс с ней даже не заговорил.

На уроках английского оба блистали. У нас не было слабых по этому предмету – таких в гимназию не принимали, но они сильно выделялись на общем фоне безупречным произношением и богатым лексиконом.

– As smart as pretty, – тихо прокомментировал очередной ответ Миры Белов, а она, снова все расслышав, повернулась к нему и улыбнулась.

Вот такая у меня милая «подруга». Она бы еще расцеловала моего обидчика, дабы свою преданность мне продемонстрировать. В общем, вся наша с ней дружба сводилась к утренним приветствиям, «какделам» и прощаниям после уроков. А потом новенькие садились в свою черную машину – надо заметить, далеко не дешевой модели – и укатывали восвояси.

Конечно, я не считала Миру подругой. Она очень сильно преувеличила мои страдания от одиночества, полагая, что я готова кинуться на шею любому, кто мне улыбнется. Скорее, наоборот.

И все же я настраивалась. Не ради того, чтобы завоевать уважение новеньких, а для себя самой. И решила, что пусть лучше меня считают неадекватной и больной, чем жертвой. Но подходящий момент, как это ни странно, оказался совсем неподходящим.

Началось все с того, что на последнем уроке Белов, как это делал часто, выхватил мое домашнее задание и начал старательно выводить: «Имела я вашу литературу в задний проход прямым круговым конусом во имя геометр…» Я решила, что наступил мой черед. Схватила его тетрадь и начала выдирать из нее листы. Костя опешил, но ярость моя привлекла внимание учителя:

– Костя, Дарья, что там у вас происходит? Выгоню обоих, если не угомонитесь.

Это не дало возможности Белову воздать мне по заслугам, а я возликовала.

Но счастье мое длилось ровно до звонка. Ученики уже покидали класс, а Костя схватил меня за волосы, не оттягивая до боли, но и не давая возможности подняться и убежать. Он молча ждал, когда мы в классе останемся одни – вероятно, это означало что-то ужасное, потому что обычно он был очень даже не против свидетелей.

А Мира как ни в чем не бывало поинтересовалась:

– Ну что, Даша, поедем по магазинам?

– О-о-о, нет, красавица. Даша сегодня никуда не поедет, – голос Кости сочился ядом. – У нас с ней серьезный разговор. Пока.

– Пока, – ответила Мира и вышла из класса.

– Отпусти, ублюдок, – я изо всех сил пыталась оторвать его руку от своего затылка.

Он стянул с меня очки и прижал лицом к парте, теперь уже больно сжимая волосы в кулак.

– Ты охренела, мразь? Голос прорезался?

Я попыталась дотянуться рукой до его мерзкой рожи, чтобы расцарапать ее в кровь. Но Белов легко отбил мою руку.

– Извинись-ка. А то я вырву твои лохмы с корнем.

Я испугалась. Да нет, испугалась я гораздо раньше, просто ощутила это сейчас в полную силу. На что он способен? Каковы границы? Сможет ли он сделать что-то по-настоящему непоправимое? Страшно до трясущихся рук и голоса:

– Извини.

– Громче!

– Извини, – на глаза навернулись слезы обиды. И сейчас даже не на него – на себя.

Костя отпустил меня и поднялся со стула.

– Место свое помни, шавка.

Я вскочила следом, собирая остатки мужества. Сейчас или никогда! Размахнулась и влепила ему пощечину. Тут же отпрянула, испугавшись собственной смелости, пожалев о содеянном, желая убежать, спрятать остатки самоуважения, терпеть до конца школы все, что со мной будут делать.

Он схватил меня за запястья, трясясь от злости. Зашипел прямо в лицо:

– Ты совсем тронулась? Я ж тебя убью.

Но вместо этого с силой оттолкнул меня, быстро покидал свои вещи в сумку и направился к выходу, напоследок заметив:

– Хорошенько подумай, Николаева, хорошенько. Не доводи до греха. И не думай, что если ты покажешь зубы, то тебя начнут воспринимать как человека. Тебе просто выбьют эти самые зубы.

Рухнув на свой стул, я зарыдала. Пыталась успокоиться, повторяя себе, что уже давно к этому всему привыкла, что если меня тут кто-то застанет, то посмеются вдоволь, что так я никакие проблемы не решу… Но убедить себя очень долго не получалось.

В итоге только через час я, опухшая и красная, вышла из класса. Коридоры уже опустели, поэтому можно было спокойно умыться, привести себя в порядок и отправиться домой. Там я обо всем и подумаю.

В женском туалете мыла пол уборщица. Буркнув приветствие и стараясь не обратить ее внимание на мой внешний вид, я поплелась в мужской. Стыд, злость, смелость, трусость – все ушло. Осталась только усталость и кратковременные рывки раздражения.

Толкнула дверь с такой силой, что слабая или не до конца задвинутая щеколда вылетела, и глазам моим открылось зрелище, которое за весь сегодняшний день оказалось самым вопиющим: опершись на стену, даже не в кабинке, стоял Макс с закрытыми глазами. А перед ним на коленях девушка, голову которой он направлял рукой. Я застыла без единой мысли, способной сподвигнуть хоть к какому-то действию. Даже когда Яна вскочила, вскрикнула, увидев меня, и пролетела мимо, я так и осталась в позе истукана.

– Вот же блин, – голос Макса раздался откуда-то издалека, словно сквозь плотное одеяло. – Даша, ну как не вовремя. Могу я тебе предложить продолжить то, что ты так некстати сорвала?

Я потрясла головой – не как отрицательный ответ, а чтобы извилины встали на место. Хотя пусть заодно будет и отрицательный ответ, как это и понял парень. Он медленно застегнул ширинку, потом подошел к раковине и открыл воду.

– А ты чего тут? Или это я не туда зашел? – спросил парень буднично.

И опять усталость – до такой степени сильная, что мне и дела не стало до Ян, их парней, Мир и их братьев. Я подошла к другому умывальнику и начала ополаскивать лицо ледяной водой.

– Ты ревела, что ли? – встретилась с Максом взглядом через зеркало, но не ответила. – Мира, кстати, в машине ждет. Вы же по магазинам собирались сегодня?

По магазинам. Почему бы и нет? Все же в порядке. Я ударила Белова, он чуть не убил меня за это, перепугалась до такой степени, что вообще теперь не решусь прийти в школу, застукала нашу безупречную Яну с Максом прямо в мужском туалете на грязном полу, а его сестра при этом терпеливо дожидается в машине. Нормальная, здоровая обстановка. Можно и по магазинам.

Глава 4. Погружение

В привычную колею они вернулись очень быстро. Возобновили тренировки – пусть и не такие усиленные, как в Организации, плюс часовая пробежка до завтрака; и уже скоро выяснилось, что они в отличной форме. Мире это нравилось, Максу по-прежнему было все равно, но так он хоть был чем-то занят. Оба подозревали, что в Организации им кололи препараты, увеличивающие физическую силу и выносливость, а иначе объяснить разрыв между их развитием и развитием обычных детдомовских одногодков было невозможно. Хотя, кто знает, что бы было, если бы и тех тренировали с младенчества?

Их спарринги превратились в настоящее шоу для всех жильцов детского дома. Они не дрались всерьез, не причиняли друг другу заметного вреда, но зрелище все равно получалось красочным – сложные приемы, броски и повороты в воздухе. Дети придумывали легенды о них – одна другой хлеще. Но никакая не была страшнее действительности. Стоит ли говорить, что это сделало Миру и Макса главными любимцами, суперменами, образцами для подражания всей восхищенной малышне, а старшие предпочитали держаться на почтительном расстоянии? В конце концов, Мира начала получать удовольствие от положительной реакции других людей. Ей понравилось вызывать восторг: она все тщательнее изучала человеческие модели поведения, она социализировалась. Макса же подобное не волновало, и это, в свою очередь, все сильнее тревожило его сестру. Она понимала, что его замкнутость – не простая защитная реакция на все непонятное. Теперь он уже не спал по двенадцать часов кряду и не просил третью добавку за обедом, вернувшись к привычным спартанским условиям выживания, но внутри оставался пустым, как пластмассовый пупс.

В четырнадцать лет Миру стала заботить и собственная внешность, поэтому она часто спрашивала у брата:

– Как ты думаешь, я красивая?

– Ты самая красивая, сестра, – отвечал он ей неизменно.

Через пару лет или чуть больше он ночами начал убегать из детского дома, дождавшись, когда все уснут, и профессионально уходя от внимания работников. Мира не переживала – сложно было представить, что тот даст себя в обиду. Наоборот, она надеялась, что где-то там, вне этих стен, он найдет для себя нечто, что придаст вкус его жизни.

Девочка не знала, что брат ищет не этого. Он думал только о том, чем может помочь ей. Мира хочет учиться в лучшем институте, Мира смотрит на красивые вещи в журнале, Мира достойна хорошей жизни – значит, ему придется ей эту жизнь обеспечить. Но с чего-то надо начать. Мелкие кражи у редких ночных прохожих – неоправданно рискованно. От этой идеи он отказался сразу. Лучшим вариантом выглядела какая-нибудь работа. Но Макс был еще совсем ребенком, умеющим только отлично драться и не имевшим никакого представления о том, как устроен мир.

Ночной клуб привлек его внимание огнями, шумными посетителями и вечно-пьяным весельем. Внутрь его, конечно, не пустили – охранники просто посмеялись, но он продолжал наблюдать, оставаясь незамеченным у затемненной стены, каждый день приходя сюда. Да, он почти ничего не умел, но кое в чем ему равных не было – а значит, это был единственный путь.

Все-таки он дождался своего часа. Вот тот лысый мужик был тут главным – это Макс узнал уже несколько дней назад, когда того встречала охрана – два амбала ростом не меньше двух метров.

– Здравствуйте, шеф, – гаркнул один из громил, шагая в сторону, чтобы уступить проход старику.

Макс решил, что это лучшее время, чтобы привлечь к себе внимание. Он скользнул вперед, опережая мужчину, и ожидаемо столкнулся с рукой одного из охранников.

– Эй, пацанчик! Опять ты? Ну-ка, шуруй отсюда!

Макс схватил за запястье и дернул на себя, усиливая инерцию огромного тела. Громила не удержался и упал боком на перила, захрипел от боли. В это время Макс ударил под колени второго, а после врезал ногой в лицо, опрокидывая тушу навзничь. Уже через секунду первый охранник с ревом поднимался на ноги, но спокойный голос остановил его порыв благородной ярости:

– Погоди-ка, Боря.

Макс только теперь позволил себе осмотреться и понять, что должный эффект ему произвести удалось – несколько зрителей стояли полукругом, разинув рты. Но ему была нужна реакция только одного человека, и он ее дождался:

– Что ты делаешь, мальчик? – лысый наклонился к нему, вглядываясь в лицо.

– Я хочу у вас работать. Я сильнее их! – ответил Макс серьезно.

Ему не понравился раздавшийся вокруг смех. Теперь и второй охранник стоял на ногах, прижимая руку к лицу. Кажется, он единственный не хохотал.

– Вот как? Деловые разговоры тут не ведутся. Пойдем-ка в машину. Внутрь я тебя запустить не могу – юн еще. Ну, чего встал? На труса ты не похож.

А Макс и не боялся. Он не знал, что это такое. Сел следом за стариком в автомобиль и захлопнул за собой дверь.

– Как тебя зовут? – поинтересовался мужчина, его лицо при этом оставалось серьезным и задумчивым.

– Макс.

– А меня Сан Саныч. Приятно познакомиться, – он пожал мальчику руку. – Сколько тебе лет?

– Пятнадцать! Будет. Через два месяца.

– А родители твои знают, где ты?

– Я детдомовский.

На лице мужчины отразилось удивление.

– Хм… Так вот, оказывается, где надо было телохранителей набирать. Там у вас любой, что ли, может двух профессиональных охранников друг на друга сложить?

– Не любой, – Максу понравилась манера этого лысого вести беседу – с уважением, на равных, без унизительного сюсюканья.

– Понятно. Но, видишь ли, Макс, я не могу принять тебя на работу, хоть тебе и удалось меня впечатлить.

– Почему? – произнес Макс, чуть повысив голос. Для него даже такая реакция означала, что он крайне расстроен. – Я ведь сильнее.

Сан Саныч терпеливо объяснил:

– А они тут стоят не потому, что сильнее, а потому что страшнее. Понимаешь? Их вид должен устрашать – и тогда драк не будет.

Макс подумал над этим, но потом был вынужден согласно кивнуть. Тем временем хозяин ночного клуба продолжил:

– А разве ты сможешь вызвать такой же страх? Твою силу узнают только после того, как ее испытают – это мне не подходит.

Черт, а ведь он был прав. Макс только недавно начал обгонять в росте сестру и, как бы ни был силен, внешне так и оставался худеньким подростком.

– Приходи ко мне, когда тебе исполнится восемнадцать. Думаю, я смогу найти для тебя работу. Но до тех пор, сделай одолжение, побереги себя. Например, никогда не садись в машину к незнакомым людям.

Раздосадованный Макс хлопнул дверью и исчез в темноте, даже не попрощавшись. Сан Саныч продолжал смотреть в окно, размышляя. Нет, этот ребенок его не просто удивил – поразил. И не только своей невероятной силой и навыками бойца из какого-нибудь постановочного азиатского фильма, а скорее, мертвыми глазами на детском лице.

Мира развалилась на переднем сиденье, живописно уперев ноги в лобовое стекло. Такой отличный кадр сделал бы честь любому порнофильму. Она играла в какой-то тетрис-шарики-змейку на телефоне. Я уселась сзади, а Макс занял место за рулем – и только после этого Мира соизволила обратить на нас внимание.

– Ну как, брат? Все нормально?

Это она его спрашивает о туалетном минете? Очень интересные у них взаимоотношения.

– Терпимо, – ответил ей Макс. – Куда вас везти?

– О, Даша, а где твои очки? – Мира просунулась между сиденьями и пристально меня рассматривала. Но, не дождавшись ответа, добавила: – Какое у тебя зрение?

– Минус один, – ответила я, радуясь, что никто вроде бы не собирается настаивать на разборе моей последней драмы. Объяснять им ничего не хотелось – все равно ведь не поддержат. – А что?

– То есть не слишком плохое. Ты ходишь в очках постоянно?

Что за интерес к моей очаровательной миопии слабой степени?

– Нет. Ну, дома могу надеть – телевизор посмотреть или за компом, а так – нет необходимости.

Мира прищурилась:

– А в школе я тебя до сих пор ни разу не видела без очков! Вообще ни разу. О чем это говорит?

– О чем это говорит? – мяукнула я ей в тон с неприкрытым ядом.

Макс, видимо, тоже не понимавший смысла допроса сестры, повернулся ко мне. И произнес:

– О.

– Господа Танаевы, вы охренеть какие странные, – ответила я обоим.

– Это да, – согласилась Мира, – но сейчас о другом. Глазки-то у тебя какие красивые, ресницы длинные. А не красишься почему?

– Чтобы тушь со слезами по всему лицу не растекалась после очередной стычки с любимыми одноклассниками! – разозлилась я.

– Не-е-ет, – протянула Мира. – Это твоя защитная реакция, чтоб внимание поменьше привлекать.

Вместо ответа я попыталась испепелить ее взглядом.

– О, – повторил Макс задумчиво. – Хороший цвет глаз. Как-то не замечал раньше.

Мира вдруг захлебнулась воздухом и со всей силы хлопнула его по плечу:

– Брат! Даже не смей! Даша моя подруга.

Макс равнодушно кивнул и снова отвернулся к лобовому стеклу. Наверное, в этом разговоре был какой-то глубокий смысл, уловить который мне никак не давала накопленная усталость. Хотелось скорее домой – от всего, ото всех. Но приличия ради я уточнила:

– А эта фигня что должна означать?

Мира обреченно вздохнула и соблаговолила пояснить:

– У Макса психическое отклонение – он помешан на сексе.

Не слышала о таком отклонении. Но тем интереснее.

– В общем, все дышащее, слышащее и издающее звуки находится в опасности. Ну чего ты улыбаешься? Я, вообще-то, серьезно! Психолог говорил, это потому, что у нас матери не было, ну там чего-то как-то… стремление к человеческому теплу, к ласке, которой в детстве не было, у него вот в такую гипертрофированную форму вылилось. Нам и из Москвы, может, уехать пришлось, потому что добрая ее треть уже знакома с моим братом ниже пояса, – Мира рассмеялась собственной шутке, но Макс ее веселья не поддержал. – Но заодно, вопреки предположениям психолога, в эмоциональную привязчивость это не выросло. Как раз наоборот – чрезмерной эмоциональностью мой брат не отличается. Макс, хоть с одной девицей у тебя было два раза?

Макс почесал указательным пальцем висок и отвернулся к боковому стеклу, демонстрируя, что разговор его не касается. Очевидно, сестра не раз уже доставала этим. Я распахнула глаза:

– Серьезно, что ли? Но ты же никого не насилуешь, Макс? – я посчитала, что имею моральное право уточнить эту мелочь.

– Пока необходимости не было, – буркнул он.

– Ну… ладно. Теперь понятно, что там с Яной… – пробормотала я, чтобы хоть что-то сказать на такое откровенное признание.

– С Яной? – видимо, Мира не знала, кого конкретно имеет ее брат в каждый дискретный отрезок времени. – Ясно. Но Дашу не трогать! Понял?

Это меня уже возмутило:

– Что это значит? А Даша тут что, грелка безмолвная? Даша не может сама отказать? – неужели они меня считают жертвой до такой степени?! – И уж прости, Макс, но ты не производишь впечатления красноречивого Дон Жуана, который способен уболтать любую!

Он не ответил, поэтому я решилась добавить. Откровенность за откровенность: