Дюна: Герцог Каладана Андерсон Кевин

Brian Herbert

Kevin J. Anderson

DUNE: THE DUKE OF CALADAN

© Herbert Properties LLC, 2020

© Перевод. А. Анваер, 2021

© Издание на русском языке AST Publishers, 2021

Человек, не совершивший в жизни ничего достойного, часто громче всех хвастается своими достижениями.

КАНИКТ: «Анализ имперских сочинений по истории»

Он находился сейчас далеко от дома, там, куда никогда не стремился, но, когда Падишах-Император пригласил всех членов Ландсраада на встречу, Лето Атрейдесу пришлось подчиниться. Он был главой Великого Дома, герцогом прекрасного Каладана, да к тому же приходился дальним родственником Шаддаму. На его отсутствие сразу обратили бы внимание.

По счастью, ему не пришлось для этого лететь на кричаще безвкусную, шумную планету Кайтэйн – столицу Империи. Дело в том, что в сердце Вселенной просто не было места для экстравагантного мемориала, задуманного правителем, и Шаддам для его устройства выбрал уголок, о котором прежде никто и слыхом не слыхивал. Императору требовалась такая планета, где можно было похвастаться всеми его достижениями и свершениями, и самой подходящей из них являлась Оторио.

Когда навигатор привел свой лайнер к планете-музею, Лето находился на космической яхте Атрейдесов, доставленной на борт гигантского корабля Гильдии. В этом путешествии Лето сопровождали, кроме пилота, несколько слуг, но сейчас он был один в своей личной каюте. У герцога была незаурядная внешность – длинные темные волосы, проницательные серые глаза и выдающийся орлиный нос. Во всем его облике проступала непоколебимая уверенность в себе, которую не сможет затмить даже великолепие нового музейного комплекса.

Лайнер остановился на стационарной орбите, и находившиеся в его огромном трюме суда выстроились в очередь, чтобы покинуть корабль и спуститься на Оторио. Прежде это была совершенно незначительная планета, которую много столетий игнорировали путешественники, деловые люди, колонисты и имперские аудиторы. По-деревенски чистый и безмятежный, этот мир долгое время представлялся тихой заводью в океане имперской политики.

Теперь, однако, на планете выстроили новый гигантский комплекс, который должен был прославить десять тысяч лет правления Дома Коррино. Именно тот факт, что Оторио не была особенно известна в прошлом, означал, что музей самовосхваления Шаддама станет величайшей достопримечательностью планеты. Лето прекрасно понимал ход мыслей Императора.

Многие благородные аристократы прибыли сюда для того, чтобы привлечь внимание Императора, надеясь приумножить свое состояние, приобрести влияние и сокрушить соперников. Лето не преследовал таких целей. У него было свое значительное владение, правление его было устойчивым, и он уже не раз становился объектом внимания – благосклонного или враждебного – Императора Шаддама IV во время их предыдущих встреч. Герцогу Лето не требовалось ничего доказывать, но присутствовать на встрече было его долгом.

На Оторио должно было высадиться так много благородных паломников, домогавшихся милостей Императора, что выгрузка кораблей грозила затянуться на несколько часов, а яхта Атрейдесов расположилась весьма далеко от головы очереди.

Покинув Каладан, герцог старался отвлечься от скучного путешествия, продолжая работать в каюте. Он изучил данные о косяках лунных рыб, отчет о числе частных судов, погибших во время недавнего тайфуна, поинтересовался он и сведениями о ходе обучения и физической подготовки своего сына Пола. Лайнер совершил облет всех планет, откуда должны были прибыть на встречу главы Домов, так как прямых рейсов, связывавших эти планеты с Оторио, просто не существовало. Шаддам намеревался изменить такое положение дел.

Ожидая своей очереди на выгрузку, Лето включил настенный экран, чтобы осмотреть незнакомую ему планету. Плотные облака клубились над океанами и коричнево-зелеными просторами континентов. Огромный музейный комплекс Шаддама, без сомнения, нарушит безмятежное течение жизни Оторио. Большие группы архитекторов и строителей буквально наводнили планету, преобразив до неузнаваемости единственный крупный населенный пункт. Были вымощены бесчисленные квадратные километры поверхности. Словно водоросли во время прилива, повсеместно вырастали монументы и статуи. Были воздвигнуты административные здания, гражданские центры, интерактивные аттракционы, цирки и аудитории. Были отстроены исполинские стадионы, вмещавшие сотни тысяч зрителей, – и это все на планете, население которой, как узнал Лето из имперского справочника, до совсем недавнего времени едва превышало один миллион человек.

Включилась связь с пилотом.

– Наше судно уже четвертое в очереди, мой герцог. Скоро будем выгружаться.

Пилот говорил с сильным простонародным каладанским акцентом. Спутниками Лето выбрал нескольких рабочих, для которых это путешествие было настоящим приключением, и то, что он смог доставить своим людям радость, согревало сердце Лето. Для них подобная поездка – воспоминание на всю жизнь.

– Спасибо, Арко, – ответил Лето, намеренно назвав пилота по имени. Он отключил связь и откинулся на мягкую кожаную спинку кресла.

Глядя в иллюминатор, он вдруг подумал, что ему следовало взять с собой сына Пола. Леди Джессика, правда, не была любительницей космических путешествий и не стремилась вмешиваться в придворную политику, но их четырнадцатилетний сын был умен и любознателен. Лето гордился своим наследником, однако не хотел участия семьи в этом скучном, тягостном мероприятии, единственной целью которого было самовозвеличивание Императора.

Но, с другой стороны, он не может до бесконечности прятать Пола от имперской политики. Лето был популярен в Ландсрааде, Дом Атрейдесов пользовался немалым влиянием, несмотря на то что герцог владел только одной планетой. Многие аристократы Ландсраада были бы счастливы породниться с Домом Атрейдесов, а Полу уже четырнадцать…

Лето видел, как еще два корабля покинули лайнер Гильдии через гигантский люк в днище. Некоторые корабли были абсолютно непритязательны – вероятно, менее богатые гости Императора брали суда напрокат, – но на других горделиво красовались флаги и гербы Великих Домов Мутелли, Икаца, Боннера, Уарда и прочих.

Еще один корабль соскользнул в редкие облака, а следом за ним и яхта Атрейдесов отсоединилась от фиксатора. Заработали гравидвигатели. Лето ухватился за подлокотники кресла, когда яхта резко пошла вниз по орбитальному коридору к верхним слоям атмосферы.

Включился Арко.

– Ожидаются несколько рывков, милорд. На высокой орбите есть препятствия – думперы и брошенные тягачи. Системы Оторио сработают, последует ряд маневров, чтобы избежать столкновений.

Лето посмотрел в иллюминатор, увидел какие-то обломки, кружащие вокруг Оторио по бесконечным слепым орбитам.

– Удивительно, почему Шаддам их не убрал.

– Не успевали со строительством, сир. Осталось тяжелое оборудование и тягачи – все они пусты, как мне думается. Вероятно, и финансов не хватило…

– Шаддам, конечно, не мог отложить торжество до более разумной даты, – процедил Лето сквозь зубы, а затем произнес в микрофон: – Я полагаюсь на твое мастерство.

– Благодарю, милорд.

Герцогская яхта плавно обходила медленно качавшиеся предметы, загромождавшие посадочный коридор.

Из чрева лайнера продолжали выпадать корабли, в каждом из которых находились представители планет, коим вскоре предстояло рукоплескать новому императорскому комплексу. Герцогу Лето тоже придется отдать должное долгой истории свершений Дома Коррино. Он представится Императору и выполнит свой долг верноподданного.

– Постарайся сесть мягко, Арко, – сказал Лето пилоту, – и держи яхту готовой к взлету. Мне бы хотелось вернуться домой поскорее под каким-нибудь предлогом.

Всеми помыслами, всем сердцем он был дома, на Каладане, со своим народом.

Пилот, кажется, был несколько разочарован.

– У меня не будет времени купить подарок любимой и сувениры племянникам, милорд?

Лето улыбнулся, стараясь ободрить пилота. Наверняка все ожидавшие думали так же.

– Конечно, будет. Сомневаюсь, что Император намерен спешить.

Яхта плавно спускалась к планете, и Лето уже отчетливо видел строгий геометрический рисунок нового имперского музея Шаддама – многие квадратные километры громадных зданий, широких бульваров, дворцов и монументов – как будто кусок Кайтэйна выдрали с корнем и перенесли через Галактику на новое место.

Арко посадил яхту на приоритетную посадочную площадку, прилегавшую к новому Императорскому Монолиту. Шпиль был выполнен в виде узкого клина, расширявшегося кверху и покоившегося на мощной опоре центрального дворца. С высоты этот монумент выглядел как копье, всаженное в сердце Оторио.

Пилот и весь экипаж были поражены величием открывшейся перед ними картины и теперь будут рассказывать о нем в тавернах Каладана до конца своих дней. Улыбнувшись, Лето выдал членам экипажа приличные суммы на покупку достойных сувениров и дал время на вылазку в город. Люди, восторженно благодаря своего герцога, покинули борт, а Лето предстояло заняться прямыми обязанностями.

Герцог вышел на трап, и в ту же секунду его буквально захлестнула какофония звука и света. Прибывавшие аристократы, одетые в роскошные одежды, увешанные немыслимо дорогими украшениями и сопровождаемые огромными свитами, пытались казаться важнее, чем были на самом деле. Старавшиеся любой ценой быть замеченными, эти надутые, как индюки, и распираемые чувством собственного достоинства люди свысока смотрели на официальный, но непритязательный наряд Лето. Но ему не надо было доказывать свою важность и демонстрировать богатство.

Несмотря на то что он был герцогом Каладана, Лето сразу же смешался с толпой. Он часто проделывал то же самое и дома, наслаждаясь несколькими часами незаметности, возможностью неузнанным находиться среди своего народа. Теперь он, совершенно один, прогуливался среди бесчисленных фонтанов, статуй, обелисков и музейных экспонатов.

Чины имперской службы безопасности патрулировали улицы в своих алых с золотом мундирах, сопровождаемые устрашающими сардаукарами, солдатами личной гвардии Императора. Лето заинтересовался: сардаукары привлекались только в случаях самых важных торжеств. Присутствие здесь сардаукаров говорило о том, что Шаддам придает особую важность этому событию. На Кайтэйне столетиями действовала отлаженная система безопасности, а здесь ее только предстояло создать, так что эта демонстрация силы была как нельзя более уместна.

Лето уверенно шел по широким бульварам, вдоль которых извергали воду и необъятные струи пара многоярусные фонтаны; стеклянные призмы разлагали солнечный свет на ослепительные радуги. Огромные статуи прежних Императоров из Дома Коррино представляли их в облике красивых и доблестных воинов. На постаментах красовались отполированные таблички с перечислением свершений и достижений каждого Императора.

После окончания Батлерианского джихада – десять тысяч лет назад – Коррино, взявшие себе это имя в память о Битве при Коррине, правили Вселенной, став господствующей династией. Бывали междуцарствия, перевороты и временные переходы правления в руки других династий, но затем отпрыски Дома Коррино снова возвращали себе власть – путем браков с представителями правящих семейств, захвата власти в результате кровавых гражданских войн или путем административных махинаций. Построив этот мемориальный город, Шаддам IV наверняка заставит всех запомнить его и его предков.

Лето задрал голову и окинул взглядом трехметровую статую отца Шаддама, «мудрого и великодушного» Элруда IX. Нахмурившись, прочитал надпись на табличке. Он-то знал, что старый Элруд был злобным и мстительным деспотом, которого презирал даже сам Шаддам. Отец Лето, герцог Пол Атрейдес, во время Икацского мятежа воевал на стороне Элруда, но бесчестные деяния вождя вызывали сильное возмущение старого герцога.

Лето шел по бесконечному мемориальному комплексу; глазам было больно от непомерной пышности; барабанные перепонки лопались от грома праздничной музыки. Вся толпа состояла из аристократов или высокопоставленных чиновников, лично получивших заветные приглашения на это грандиозное празднество. Можно было представить себе, что сказал бы старый герцог, доведись ему присутствовать здесь.

Через час, порядком устав от толпы и суеты, Лето принялся искать спокойное место, где можно было бы отдохнуть перед личной аудиенцией у Императора. Он обошел самую большую статую у подножия Императорского Монолита – прекрасную, похожую на мадонну, фигуру Серены Батлер с ребенком на руках – с младенцем-мучеником, гибель которого привела к страшной войне с мыслящими машинами. Статуя высилась за крепким, узловатым оливковым деревом, растущим среди плит площади. На прикрепленной к дереву табличке было написано, что оно – последнее дерево, сохранившееся от бывшей здесь некогда оливковой рощи. Но совсем недавно рощу вырубили, а место это замостили плитами.

Позади статуи Серены Лето заметил неприметный запасной вход в одно из зданий огромного музея. Исполинский монумент скрывал переплетение ничем не примечательных проулков и служебных входов. Уверенный, что его никто не видит, Лето скользнул под навес, в его благодатную тень. Ароматы синтетических ароматизаторов и искусственного тумана плазы сменились более привычной вонью мусора, пота работавших здесь людей и горячего отработанного пара тепловых генераторов.

Лето подошел к одной из дверей под навесом и обнаружил, что она заперта. Здесь он был один. Тень и тишина дышали покоем. Прислонившись спиной к стене дверной ниши, Лето извлек из кармана плотно намотанную катушку шигафибра и портативный проигрыватель. Включив запись, он блаженно улыбнулся.

В воздухе появилось зыбкое изображение, быстро ставшее очень четким. Лето был счастлив увидеть прекрасную леди Джессику, его наложницу, возлюбленную, мать его сына. Джессика была одета в синее платье, а на шее ее красовалось жемчужное ожерелье – дар Каладанского моря. Длинные волосы бронзового оттенка были скреплены заколками и резными гребнями из морских раковин, подчеркивавших красоту зеленых глаз женщины.

Голос ее звучал для Лето небесной музыкой, особенно после назойливого шума музейного комплекса.

– Лето, ты говорил, что не станешь смотреть эту запись до прилета на Оторио. Ты выполнил свое обещание? – В голосе звучали задорные нотки.

– Да, выполнил, любовь моя, – негромко ответил он.

Чувственные губы Джессики тронула улыбка; грациозным жестом она поправила один из гребней. Она хорошо знала своего возлюбленного.

Одна из причин, по которой Джессика не сопровождала Лето во время этого визита, заключалась в том, что она – по политическим соображениям – была его наложницей, а не законной супругой. Несмотря на то что Лето был свободен и мог заключить брачный союз в любое время, он допускал, что, возможно, этого не произойдет никогда. Во всяком случае не после…

Он содрогнулся, вспомнив кровавую бойню, которой окончилась его свадьба с Илезой Икац. Сколько крови… сколько ненависти. Будучи аристократом Ландсраада, он был обязан открыто сообщать о своих намерениях, но для себя решил не принимать больше никаких брачных предложений. Надо было позаботиться о безопасности Джессики. Правда, она как сестра Бинэ Гессерит вполне могла и сама постоять за себя.

Голографическое изображение Джессики продолжало что-то говорить, но Лето были важны не сами слова, а голос. Любовь к ней была слабостью, которую нельзя было выказывать публично.

– Благополучного возвращения, – сказала она. – Каладан ждет тебя, как и я, мой герцог.

– О, моя леди, – тихо произнес Лето, улыбнувшись. Запись окончилась, и изображение растаяло в воздухе. Из этой записи он почерпнул силы, которые наверняка понадобятся ему в мире политических интриг и маневров.

Лето еще не успел выйти из тени навеса, как вдруг в узкий проход быстро вошел еще один человек. Он был одет в черно-серый рабочий комбинезон с инструментами на поясе; на плече человека болталась сумка. Понимая, что находится в неположенном месте, Лето уже был готов извиниться, если бы человек поинтересовался, что он здесь делает, хотя рабочий едва ли осмелилсябы бросить такой вызов аристократу.

Но незнакомец его не заметил. Он протиснулся в угол и, воровато оглядевшись по сторонам, сбросил с плеча сумку. Насторожившись, Лето решил не выходить из тени. Что-то было не так. Этот человек не был похож на усталого трудягу, пришедшего на тяжелую рабочую смену; было видно, что он старается не привлекать внимания.

Лето выключил проигрыватель, чтобы не начался повтор видеописьма Джессики.

Рабочий порылся в кармане и достал тонкий кристаллический экран, к которому присоединил передающее устройство. Лето не видел подробностей того, что делал этот человек; было только понятно, что он развернул какое-то изображение – на экране высветилась орбитальная карта, покрытая кривыми линиями и светящимися красными и зелеными точками. Рабочий склонился над экраном и негромко заговорил в микрофон передатчика. Лето уловил лишь отдельные слова: «…активировать… системы… надо ждать».

Таинственный незнакомец коснулся угла тонкого экрана, и Лето увидел, что на дисплее появилось изображение выброшенных пассажирских капсул и думперов, болтавшихся на орбите. На больших темных корпусах внезапно замигали яркие вспышки.

Незнакомец выключил устройство и спрятал его в карман. Встревоженный Лето выступил из ниши.

– Эй ты, стой!

Рабочий опрометью бросился прочь, и Лето побежал за ним. Человек обогнул острый угол и свернул в один из узких проходов, проскользнул мимо составленных штабелями ящиков и нырнул под низкий навес. Один поворот, затем следующий – и незнакомец бросился в лабиринт проулков. Лето бежал за человеком, отбрасывая в стороны попадавшийся на пути хлам, стараясь не терять незнакомца из вида и громко крича. В конце концов он выбежал из лабиринта и снова оказался в шумном, заполненном толпами городе.

Из динамиков оглушительно гремела духовая музыка; яркий свет солнца Оторио ослепил Лето. Гомон толпы заглушил его крик. Ему показалось, что он увидел, как человек свернул влево и понесся дальше.

Лето не отставал, стараясь громким криком привлечь внимание, – он понимал, что толпа нашпигована сотрудниками службы безопасности, не говоря уже о сардаукарах, но хоть бы кто-то из них обратил на него внимание! Он поднял руку, надеясь, что его заметит патруль, но вокруг были лишь разодетые в пух и прах гуляющие.

Наконец стража обратила на Лето внимание. Это были одетые в красные с золотым шитьем мундиры императорские гвардейцы, сопровождавшие важное официальное лицо. Чиновник подошел к Лето.

– Герцог Каладана Лето Атрейдес, – громко произнес он, перекрывая голосом какофонию площади.

– Да, это я. – Лето обернулся к сановнику. – Мне надо сообщить…

Чиновник прервал его заученной улыбкой и поднял над головой украшенный драгоценными камнями цилиндр с письмом.

– Мы ищем вас с того самого момента, когда приземлилась ваша яхта. – Отвесив низкий поклон, чиновник протянул Лето цилиндр. – Это личное приглашение вы можете сохранить как память и показывать на Каладане молодым людям.

Затем человек важно откашлялся и провозгласил:

– Его сиятельное величество Падишах-Император Шаддам IV ожидает вас на личную аудиенцию в Императорском Монолите. Следуйте за мной. – Чиновник был явно удивлен отсутствием ответного воодушевления. – Сейчас.

История – это инструмент, коим должно пользоваться, оружие, коим должно владеть. Прошлое обязано служить нуждам Империи, в противном случае надо считать, что Император не исполнил свой долг.

Император Фондиль III, Охотник. Дополнение к императорским архивам Кайтэйна

Стоя на верхнем этаже Монолита, Шаддам IV, сцепив руки за спиной, словно старым выдержанным вином, упивался видом грандиозного комплекса Коррино. Наконец он обернулся к застывшему рядом с ним человеку с коварным лисьим лицом и, удовлетворенно улыбнувшись, произнес:

– Люди отсюда выглядят совсем крошечными, Хасимир.

Граф Хасимир Фенринг вскинул свои выразительные брови и тоже обратил взгляд на живописные дворцы и монументы.

– Так вы любите смотреть на людей сверху вниз, м-м?

Фенринг говорил несколько в нос и каждое свое предложение заканчивал раздражающим носовым призвуком.

Окно из плаза было прозрачным как воздух. Сверкающие на солнце длинные узкие корабли аристократов рядами стояли на поле, прилегавшем к центральному дворцу.

– Мне нравится наблюдать за моими подданными с порядочной дистанции. Это дает уникальное преимущество.

Шаддам еще раз окинул взглядом гигантские статуи своих предков из рода Коррино. Они выглядели как титаны, захватившие город. Когда-то по Империи ходили слухи о том, что Оторио станет местом, куда устремятся бесчисленные толпы путешественников. Армии туристов будут высаживаться здесь, чтобы выказать свое почтение и внести немало денег в казну планеты, а значит, в сундуки Коррино. Очень скоро Космическая Гильдия откроет прямое сообщение Оторио с Кайтэйном.

– Мы принесли цивилизацию в это захолустье, – сказал Император. Голова его закружилась от удовольствия, и он издал горловой звук, но оборвал его, осознав, что подражает Фенрингу. – Мы сделали великое дело.

Маленький и неприметный Фенринг обладал тем не менее скрытой силой и незаурядной проницательностью. Он был другом детства Императора, а теперь стал наиболее влиятельным советником во многих трудных и щекотливых вопросах. Официально Фенринг занимал одно из самых солидных положений в правительстве Шаддама: он был смотрителем имперской специи на Арракисе. Непривлекательный человечек со специфическими чертами уродливого лица, граф компенсировал этот недостаток изысканными нарядами: гигантскими складчатыми брыжами, манжетами, украшенными синими драгоценными камнями. Его пальцы были унизаны золотыми и платиновыми перстнями.

– Да, м-м, я рад, что смог заново открыть эту планету, сир, хотя до сих пор не понимаю, почему она так долго оставалась в тени забвения. – Ноздри Фенринга сузились, когда он, сопя, вдохнул. – Я и сейчас занимаюсь расследованием этого вопроса. Мне думается, что облик Оторио был намеренно искажен в исторических документах. Местные жители, правда, э-э, очень неохотно делились информацией. Либо они действительно ничего не знают о прежних правителях планеты, либо за всем этим стоит какой-то заговор.

Шаддаму, собственно, не было никакого дела до этого.

– Теперь уже неважно. Оторио навсегда войдет в историю как место Великого Музея Коррино.

По счастливому совпадению, один эксцентричный – а на самом деле испорченный – ментат Грикс Дардик случайно наткнулся на попавшее в несоответствующую рубрику старого императорского реестра упоминание о планете Оторио. Обитатели планеты не располагали даже принадлежавшим хотя бы к Малому Дому властителем, и потому она не была представлена в Ландсрааде. Жители не участвовали в большой политике Империи или переписях населения и на протяжении многих поколений не платили налогов в имперскую казну. Дардик доложил о своем открытии графу Фенрингу, единственному человеку, которому хватало терпения выносить присутствие несносного ментата, а уже Фенринг познакомил с этим открытием Шаддама. Одним росчерком своего императорского пера Шаддам аннексировал Оторио и выбрал планету местом своего великолепного музея.

Сверкая расшитой бриллиантами юбкой, камчатым корсажем и блузой, украшенной кроваво-красными полосами, в покои впорхнула новая Императрица Ариката. Она подошла к мужчинам и, проскользнув между ними, встала у окна.

– Шаддам, мой повелитель, – с придыханием произнесла она, одарив супруга ослепительной искренней улыбкой.

Ариката была шестой, последней супругой, на которой он очень быстро женился после смерти некрасивой и пресной Фиренцы Торвальд – посредственной Императрицы и отвратительной жены. Милейшая Ариката пока еще светилась счастьем недавнего замужества, и Шаддам исполнял с ней свой супружеский долг намного чаще, чем навещал наложниц.

Полные губы Императрицы были подчеркнуты помадой темно-бордового цвета, зубы были ровными и прекрасными, как жемчуг.

– Ты не слишком гостеприимный хозяин, мой дорогой. тойди от окна. Эти люди прибыли сюда по твоему повелению, чтобы лицезреть тебя.

– Они прибыли, чтобы я посмотрел на них. – Он снова бросил взгляд на толпу, кишевшую далеко внизу, у дверей палаты приемов. – Отсюда мне очень удобно наблюдать за ними.

Фенринг сдавленно хихикнул.

– У Шаддама пунктик, дражайшая Императрица, но ведь и вы тоже не без греха, м-м? Сир, плести интриги и обсуждать тайные дела мы сможем в любое время. Может быть, сегодня стоит предоставить им возможность выказать свое почтение и обожание. Такое происходит не слишком часто, не так ли, м-м?

Шаддам недовольно нахмурился.

– Ты оскорбляешь меня, Хасимир, а это небезопасно.

– Человеку полезно иногда выслушивать правду – подчеркиваю, иногда. Я говорю искренне, и то только когда никто не может нас слышать.

– Я могу вас слышать, граф Фенринг, – сказала Императрица, мелодично усмехнувшись. – Но не тревожьтесь, я никому не скажу. Мы все здесь едины в том, чтобы служить благу Империи.

Это смелое заявление Арикаты немало удивило как Фенринга, так и Шаддама. Она и в самом деле была поразительной женщиной со своими иссиня-черными, как будто впитывавшими свет волосами, гладкой карамельного оттенка кожей и восхитительными глазами – черными, как гагат или обсидиан. Она составляла компанию Шаддаму, когда он этого хотел, но была достаточно мудра, чтобы не докучать Императору, когда он желал побыть в одиночестве. Фенринг внимательно присматривался к Арикате и предупредил Шаддама, что она, возможно, всячески им манипулирует. Однажды граф заметил: «Она не просто играет на вас, как на музыкальном инструменте, она дирижирует вами, сир, словно симфоническим оркестром».

Шаддам почти не обращал внимания на эту озабоченность, считая себя выше всяких манипуляций. Еще бы ему жаловаться! Она доставляла ему такое удовольствие, когда касалась пальчиками его кожи, что все остальное просто не имело никакого значения.

И вот сейчас, во время торжественного действа, Императрица взяла Императора под руку, и Шаддам пошел вслед за супругой по огромной приемной зале, занимавшей весь верхний этаж Императорского Монолита. Ариката повела его в центр залы, словно хотела поставить Шаддама в центр всеобщего внимания.

Открылись металлические двери скоростного лифта, выплюнувшего из своего чрева толпу разодетых в пух и прах аристократов, наряды которых были украшены гербами Ландсраада. Только приглашенным на этот прием было дозволено подниматься сюда на лифте, который за считаные секунды взлетал с первого этажа к вершине Монолита.

Фенрингу, собственно, не было никакого дела до публичных церемоний, и Шаддам нисколько не был удивлен, заметив, что граф незаметно растворился в толпе гомонящих аристократов.

Гости с изумлением рассматривали впечатляющие экспонаты в стеклянных шкафах, а слуги сновали между гостями с подносами, уставленными напитками и изысканными деликатесами. При виде Императора лица аристократов светлели, загорались восхищением и раболепным почтением – выражения своих лиц они тренировали за несколько часов до аудиенции. Знать бросилась к Шаддаму, но Ариката остановила гостей, заставив подходить по очереди и одного за другим представляя их Императору. Каким-то непостижимым образом она помнила все имена и названия Домов. Шаддам одарил супругу благодарным взглядом, пораженный ее светскими талантами. Аристократы сияли от радости, довольные тем, что их знает по именам прекрасная новая Императрица – пусть даже и не сам Падишах-Император.

Вперед, источая физически ощутимую силу и уверенность, выступил офицер сардаукаров в отутюженной форме. Шаддам посмотрел в его сторону, обрадовавшись возможности отвлечься от докучной церемонии представлений.

– Вы что-то хотите доложить, полковник-баши Колона?

Офицер приблизился к Шаддаму и заговорил негромким, но очень отчетливым шепотом:

– Каждый гость был нами полностью проверен, мы сделали все, что в наших силах, сир. Можете не беспокоиться, вы в полной безопасности.

В городе было столько войск, а во дворце столько охраны, что Шаддаму даже не приходили в голову мысли о том, что здесь ему может угрожать какая-то опасность. Он жестом отпустил офицера и повернулся к следующему аристократу, подошедшему представиться и выказать глубочайшее уважение к царственной особе.

Этого человека Шаддам узнал без всяких представлений Императрицы.

– А, эрцгерцог Арманд Икац! – Он протянул ладонь, но вовремя остановился и опустил ее, увидев пустой рукав, приколотый к мундиру булавкой. Эрцгерцог потерял руку в результате кровавого покушения, совершенного на неудачной свадьбе его дочери с герцогом Лето Атрейдесом. – Надеюсь, минувший год был мирным и плодотворным? Кажется, действительно прошел уже год… – Император не мог отвести взгляда от пустого рукава.

– Прошел год, месяц и несколько дней, сир, – сказал эрцгерцог, сильно постаревший за то время, что прошло после его последней встречи с Шаддамом.

Император откашлялся и попытался говорить увереннее.

– Да, это было тягчайшее преступление, но все проблемы с Грумманом теперь позади. Мы не пригласили сюда даже отдаленных родственников Дома Моритани.

– Дома Моритани больше нет, сир. Об этом позаботились, – сказал эрцгерцог. – Я благодарю вас лично и Империю за то, что их планета была пожалована мне как ленное владение, хотя она не приносит ничего, кроме расходов на ее содержание.

Шаддам щелкнул языком.

– Любая новая планета добавляет Дому Икац веса в Ландсрааде, разве нет?

– Да, сир, – согласился эрцгерцог, не сумев вполне скрыть недовольство. – Примите мою глубочайшую благодарность.

Шаддам видел, что другие аристократы, стоявшие в нескольких шагах от них, нетерпеливо ожидают своей очереди. Надо было продолжить церемонию.

– Мы подыщем какую-нибудь неиспользуемую планету, чтобы передать ее под ваше управление. В моей Империи миллионы миров, и многие из них были незаслуженно забыты. – Он обвел зал широким жестом. – Вот, например, как Оторио. У местного населения много столетий не было царствующего благородного Дома. Если существуют подобные планеты, то такой дворянин, как вы, сможет с пользой принять ее под свое покровительство ради блага Империи.

Икац поклонился, но без улыбки.

– Кодекс гласит, что аристократ обязан служить, прежде всего, Ландсрааду и Империи.

С этими словами он отошел в сторону, и Шаддам почувствовал, что эта встреча его разочаровала. Любой другой аристократ был бы вне себя от радости, получив новую планету. Вероятно, надо будет поискать более покладистого человека.

Аристократы один за другим подходили к Шаддаму, и он долго терпел этот неиссякаемый поток – дневной свет сменился пестрой радугой заката. Скоростной лифт доставил еще одну группу глав благородных Домов, потом еще одну…

Вернувшийся граф Фенринг смешался с толпой, войдя в нее, словно нож в масло. Встретившись взглядом с Шаддамом, граф сделал едва заметный тайный знак рукой – этим языком они начали пользоваться давно, еще в детстве. Знак говорил о том, что Фенринг хочет сказать Императору нечто очень важное.

– Простите, – извинился Шаддам перед подошедшим аристократом. – Я сейчас вернусь. Неотложные государственные дела требуют моего внимания.

Он скользнул к графу, и они нашли место, где можно было поговорить без помех.

– Изучив список прибывших, я с изумлением обнаружил нескольких недостающих гостей, – негромко произнес Фенринг. – Президент КАНИКТ Франкос Ару публично принял ваше приглашение, но, насколько я знаю, он до сих пор находится в Серебряной Игле на Кайтэйне. – Он изогнул белесую бровь. – Его мать, ур-директор Малина Ару, вообще не откликнулась на приглашение. В связи с событием такого масштаба мы ожидали, что она, вопреки обыкновению, появится публично – в интересах, по крайней мере, КАНИКТ, даже если нет иных поводов.

Компания КАНИКТ являлась гигантской монополией, сосредоточившей в своих руках всю торговлю Империи. Компания заключала свои сделки, как правило, тайно, незаметно, и большинство людей в Империи просто не представляли себе степень влияния и могущества КАНИКТ.

Шаддам беспечно отмахнулся от тревоги Фенринга.

– Исторические спектакли, как этот, не интересуют КАНИКТ. Здесь все хотят, чтобы их увидели и отметили, а ты ведь знаешь, что КАНИКТ всегда предпочитает оставаться в тени.

Фенринг нехотя согласился и почесал подбородок длинным пальцем.

– После повторного открытия Оторио я копнул глубже и обнаружил ниточки, привязанные к другим ниточкам, которыми приводится в движение вся эта запутанная и насквозь фальшивая паутина. У меня есть подозрение, х-мм-а, что эта планета, на которой мы сейчас находимся, была недаром вычеркнута из всех реестров; ее намеренно хотели спрятать от вас и от многих Императоров, которые были до вас. Вероятно, это сделали люди, так или иначе связанные с КАНИКТ.

Кровь бросилась Шаддаму в лицо.

– С КАНИКТ связано в Империи абсолютно все. Теперь Оторио принадлежит мне, и, если кто-то хочет что-либо возразить, милости прошу. Я сам поговорю с ур-директором, если, конечно, у нее хватит смелости предстать передо мной.

Император заметил, что самые нетерпеливые из аристократов пытаются подслушать разговор.

Шаддам сделал Фенрингу знак замолчать и некоторое время наблюдал, как Императрица доблестно пытается отвлечь гостей.

– Позволь мне пока наслаждаться моментом, Хасимир. Сложностями и политическими неприятностями мы займемся позже. – Он повернулся к толпе, раскинул руки и тихо произнес: – Мне надо поприветствовать этих льстецов и дать им то, чего они хотят.

Фенринг еще сильнее понизил голос:

– Не считайте их всех льстецами, сир. На некоторых стоит обратить внимание… как на врагов или потенциальных союзников.

Покрытая тончайшей гравировкой дверь лифта снова открылась. Первый вышедший из кабины человек был одет в черно-зеленую накидку с ястребом на груди. Взгляд его серых глаз встретился с взглядом Императора. Аристократ кивнул в знак приветствия. Шаддам хорошо знал этого человека.

То был герцог Лето Атрейдес.

Способность выживать – это способность противостоять неожиданным опасностям и преодолевать их.

Аксиома Бинэ Гессерит

Барон Владимир Харконнен никогда не считал себя толстяком, хотя другие за глаза называли его именно так – им бы не поздоровилось, узнай он об этом. Он был действительно огромен, и вся его фигура дышала исполинской силой.

Манеры и репутация барона внушали людям безотчетный страх. Когда он шел по залу или коридору, опираясь на свои гравипоплавки, все старались уступить ему дорогу, даже высокопоставленные сановники других благородных Домов. Кто знает, может быть, в один прекрасный день, если сложатся благоприятные обстоятельства, род Харконненов займет престол Золотого Льва. Когда-нибудь.

Конечно, из числа кандидатов надо вычеркнуть его грубого и неотесанного племянника Глоссу Раббана. Нет-нет, это просто немыслимо. Однако младший брат Раббана, Фейд-Раута… Он такой милый мальчик. Ему, пожалуй, императорская мантия будет вполне к лицу.

Барон размышлял об этом, готовясь к отлету с Арракиса на празднество, устроенное Шаддамом на какой-то захолустной планете. Будет неплохо лишний раз показаться Императору.

Надев гравипояс, барон с неуклюжей грацией шагнул в пыльный туннель, проложенный под Карфагом, и направился по этому тайному ходу в космопорт. О его отъезде не было объявлено публично, и барон надеялся, что его никто не остановит. До получения этого претенциозного приглашения барон не имел ни малейшего понятия о планете Оторио.

Одетые в хаки гвардейцы трусцой бежали впереди, рядом и сзади держались личные слуги. Члены свиты тащили чемоданы с одеждой барона. Покинув замок Харконнен в укрепленном центре столицы, барон сядет в челнок, который доставит его на ожидавший на орбите лайнер Гильдии.

Барон был одет в длинную черную шинель с синим грифоном на лацкане – гербом Дома Харконненов. Под шинелью работала встроенная вентиляция, обдувавшая тело приятными прохладными струями воздуха. Харконнен отер с мясистого лица пот, смешанный с песчаной пылью, с нетерпением ожидая того момента, когда окажется в комфортной каюте.

Аборигены называли эту пустынную планету Дюной. То было слишком неубедительное название, однако сами они произносили это слово так, будто в нем крылся какой-то духовный или мистический смысл. Сам барон предпочитал официальное имперское название – Арракис. Оно звучало более четко и уместно, обозначая предмет, который надо было познать умом и контролировать. Арракис был негостеприимным местом, грязным и пыльным, в отличие от сладостного ароматного мира родной планеты Харконненов – Гайеди Прим. Однако, будучи единственным источником жизненно необходимого меланжа, Арракис являлся чрезвычайно доходным файфом, и барон терпел неудобства, лишь постоянно напоминая себе, сколько соляриев приносит планета в казну Харконненов.

Угодливый слуга распылял перед Харконненом влажное облако аэрозоля, чтобы хозяину было легче идти по освещенному туннелю. Барон всей грудью вдохнул влажный воздух, сделал слуге знак добавить влаги. Освежившись, он последовал дальше, а слуга продолжил то и дело менять баллончики с аэрозолем, чтобы помочь барону свободно дышать. Казалось, этот тайный подземный ход бесконечен, но, по крайней мере, он давал возможность сохранить отъезд в секрете.

Наконец туннель начал полого подниматься вверх, чтобы закончиться двойными дверями. У Космической Гильдии были очень жесткие правила, и барону не хотелось, чтобы лайнер улетел без него.

Прежде чем выйти на открытый воздух, барон сделал глоток живительной воды из трубки, прикрепленной к шинели. Свита подхватила Харконнена под руки и бегом понесла его к кораблю, чтобы скорее миновать узкую полосу раскаленной беспощадным солнцем бетонной площадки. Доставив барона в роскошную каюту, слуги сняли с него верхнюю одежду, и он наконец смог расслабиться, наслаждаясь прохладой.

В дверях показался Раббан, заполнив своим гигантским телом весь проход.

– Мы готовы к взлету, милорд барон. Сегодня я поведу корабль. – Племянник очень гордился этим своим умением.

– Поторопись, Падишах-Император ждет.

Великан быстро отвернулся, чтобы скрыть, как вспыхнуло его лицо, и направился в пилотскую кабину.

Подойдя к рубке, Раббан взмахнул рукой перед сканером, чтобы открыть дверь кабины. На панели засветился оранжевый сигнал, запрещающий вход, и дверь осталась закрытой.

К своему ужасу, Раббан вдруг почувствовал, что палуба под его ногами завибрировала – заработали двигатели. Судно было готово взлететь! Он забарабанил по двери своими огромными кулаками и всем телом налег на нее. Металл заскрежетал, но дверь не поддалась.

Услышав грохот, двое охранников прибежали на помощь. В этот момент судно уже оторвалось от земли и взмыло в воздух, оставив Карфаг внизу. Рослые солдаты, вооружившись тесаками и защитными поясами, вместе налегли на дверь и в конце концов смогли сдвинуть с места воздвигнутую внутри баррикаду. Дверь с грохотом распахнулась.

Раббан едва не задохнулся от неожиданности, увидев открывшееся его взору зрелище. Несколько пустынных жителей в своих пыльных коричневых одеждах находились в рубке. Численное превосходство было на их стороне. Над панелью управления колдовала сухощавая женщина, исполнявшая роль пилота. Она метнула взгляд на Раббана и что-то крикнула товарищам на своем варварском языке. Как же не похожи были эти люди на покорных жителей Карфага. В их синих глазах горел яростный огонь; они были тверды и непоколебимы – такими сделала их жизнь в жестокой пустыне. Кто они? Местные добытчики специи? Может быть, это таинственные фримены?

Смуглый человек, сжимая в руке кривой нож, бросился на Раббана. Он ударил, но промахнулся – Раббан успел уклониться от удара и стремительным движением активировать защитное поле. На Раббана бросились другие пустынные бойцы с ножами в одной руке и старинными примитивными пистолетами-маула в другой. Охрана тоже обнажила оружие, приготовившись к бою.

Один из нападавших выстрелил, но пуля отскочила от защитного поля. Пали четыре бойца, защищавших подход к панели управления, но были убиты и оба охранника Раббана – каждый получил рану отравленным дротиком в шею. Дротики летели медленно, и защитное поле не могло задерживать их. Пол рубки был усеян трупами. Раббан с великим трудом избежал участи охранников, успев присесть, когда отлетевший от консоли дротик едва не поразил его.

Прежде чем нападавшие успели перезарядить оружие, Раббан выскочил из рубки и захлопнул за собой дверь. Корабль, вибрируя всем корпусом, с грохотом набирал высоту.

Раббан позвал охрану, но никто не пришел. Он посмотрел в иллюминатор и увидел, что судно, развернувшись и постепенно ускоряясь, устремилось в пустыню, а не к лайнеру на орбите.

Раббан слышал, как в пассажирском отсеке бушует его дядя, требуя ответа. Но племяннику было сейчас не до него.

Корабль внезапно сделал крутой вираж и устремился в противоположном направлении, теперь прямо к городу. У Раббана перехватило дыхание, когда он понял, что задумали эти пустынные дикари. Они хотели направить судно на Карфаг, может быть, даже, на резиденцию Харконненов, а наземные службы не осмелятся открыть огонь, так как понимают, что на борту находится барон.

Засветился настенный экран, на котором появилось изображение барона. По лбу текла кровь, заливая темные глаза. Барон держался за руку, неестественно повисшую, – очевидно, она была сломана.

– Что происходит? Мне нужна медицинская помощь!

По коридору на помощь Раббану бежали пятеро охранников. Увидев поврежденную дверь, они ускорились. Все вместе они снова навалились на нее и наконец распахнули. Теперь, получив подкрепление, Раббан ворвался в рубку первым. Надо было овладеть панелью управления и выправить курс. Они обнажили клинки. Раббан зарубил одного из повстанцев, потом второго – их тела тяжело повались на пол.

В живых остались трое противников, продолжавших работать с консолью. Одновременно они стреляли из своих никуда не годных пистолетов, почти не целясь. Несмотря на защитное поле, от которого отскакивали пули, им удалось повредить панель управления. Охранники пошли в атаку, в то время как женщина-пилот продолжала направлять судно на высокие здания города. Когда у мятежников закончились боеприпасы, они стали драться ножами.

Раббан, проворно переступая через тела и уклоняясь от ударов, старался держаться за охранниками. В нескольких сантиметрах от его головы просвистел брошенный кинжал. Погибли еще двое телохранителей.

Казалось, запас ножей у мятежников был неисчерпаем, они то и дело извлекали их из складок своих балахонов, но у Раббана и его уцелевших охранников оставалось преимущество в силе и защитные поля, и очень скоро все мятежники были убиты. Тела их устилали рубку среди искореженных консолей.

Женщина-пилот лежала на панели управления, из ее рта густой струей текла кровь. Она была еще жива, глаза ее горели фанатичным огнем – она продолжала вести судно в смертельное пике.

Раббан выстрелил, из раны брызнула кровь, заливая иллюминатор. Рев двигателей стал тише, шаттл замедлился, но продолжал опускаться на город.

Раббан, скользя по крови, покрывавшей пол рубки, пробрался к панели управления. Он взялся за рычаги, намереваясь выправить курс. Одно из устройств вспыхнуло вольтовой дугой и зашипело. Пули повредили многие органы управления. Несмотря на все усилия Раббана, корабль отказывался ему повиноваться. Высокие здания Карфага продолжали приближаться.

Время… хватит ли нам времени? Он осыпал консоль управления грубыми ругательствами, пытаясь стереть рукавом кровь женщины с панели. В конце концов ему удалось активировать вспомогательные системы, чтобы с их помощью заставить судно набрать высоту. Раббан изменил курс и направился прочь от центра города. Из смертоносного пике корабль вышел всего в нескольких метрах от земли; с натужным ревом он понесся к космопорту.

Судно плохо повиновалось, но Раббан все же вел его к посадочной площадке – надо было во что бы то ни стало спасти барона.

Порыв ветра ударил в борт, и Раббан с великим трудом посадил шаттл на твердое покрытие взлетно-посадочной площадки. Корабль проехался по бетону, поднимая облака пыли и песка, резко качнулся из стороны в сторону и застыл. Теперь Раббан слышал лишь оглушительный шум в ушах и ощущал бешеное биение собственного сердца.

В рубку ввалился барон с перекошенным от ярости лицом. Кровь продолжала течь из раны на лбу, заливая глаза, и барон страдальчески морщился от боли в распухшем запястье.

Следом за бароном в рубку ворвались телохранители с оружием наизготовку. Правда, вся эта воинственность была уже лишней – мятежники были мертвы.

– Все в порядке, дядя, я справился, – сказал Раббан.

Барон с ненавистью покосился на гору трупов. Один из мятежников дернулся, и барон, почти невесомый благодаря гравипоплавкам, склонился над человеком и перерезал ему горло кинжалом, зажатым в здоровой руке.

Раббан закончил посадку и выключил продолжавший мигать сигнал тревоги, а потом, сияя, обернулся к барону.

– Я здорово сработал, дядя, разве нет?

Харконнен, однако, отнюдь не собирался расточать комплименты.

– Я ранен, многие мои телохранители убиты, а мой шаттл разбит. Как мне теперь успеть на лайнер?

Раздосадованный отсутствием похвалы, Раббан изо всех сил пнул мертвую женщину-пилота в живот. Труп откатился к переборке, и Раббану стало немного легче.

Капитан гвардии засунул пистолет в кобуру, а кинжал – в ножны. Его била дрожь, на лбу выступил пот – из животного страха перед бароном. Внезапно тот молниеносным движением выкинул вперед руку и вонзил кинжал в горло капитана. Военный повалился на пол, словно тряпичная кукла, а остальные оцепенели, боясь поднять глаза на барона.

– Тебе крупно повезло, что я решил казнить кого-то другого, племянник!

Барон фыркнул, и этот звук сказал Раббану, что он прощен – во всяком случае, отчасти.