Семеро праведных в раю хозяина Хаецкая Елена

Мирра подняла брови, подумав о том, что ЭТОТ ангел, ей, во всяком случае, не слишком нравится. Но промолчала.

– Смотри, с пастырем не связывайся, – предупредил ее ангел. – Духовные из Ашшура – они только с толку сбивают. В полемику с небесными силами лезут, дерзят, плодят всевозможные ереси…

– Mein Gott, des Tages rufe ich, doch antwortest du nicht… – услышала Мирра голос пастыря, который вскоре заглушило, как ватой, густыми облаками.

– Принимайте, – сказал Хозяин. – Подобрал на месте аварии.

Мирра остановилась посреди светлой комнаты.

Несколько человек, сидевших на полу, смотрели на нее с интересом. Все они показались ей странно красивыми и спокойными. Умиротворенными. Ни одно из лиц в самолете не имело такого выражения.

Потом женщина с младенцем на руках встала, подошла к Мирре, тронула ее за плечо.

– Как ты умерла? – спросила она дружески.

Мирра покачала головой.

– Не помню, – сказала она.

Они сидели кружком на земле – сухой, серой, сожженной. Трава не росла на ней. Вокруг сидящих людей колебался туман, скрывая гигантский скелет сломанного эскаватора с распахнутой зубастой пастью ковша. Над ними стоял столб света.

Сияние исходило из невидимого источника высоко наверху. Если бы кто-нибудь из сидящих поднял голову, он увидел бы огромную крылатую фигуру, окутанную золотисто-зеленым опереньем сложенных крыл. Ангел стоял, вытянув правую руку высоко над головами сидящих, и свет изливался из его ладони.

Но никому даже на ум не пришло поднять голову.

Они были одеты в светлые одежды, мягче пыли, серебристые, как крылья моли. Суровое, прекрасное лицо ангела склонялось над ними с заботой и грустью, но никто не видел его.

Они разговаривали.

На коленях Пиф лежала черная книга. Обгоревшая мертвая книга, которая не пачкала светлые одежды сажей.

– Она мертва, как и мы, – сказала Пиф и вспомнила о доме, где были собраны мертвые вещи. – Нет, – сказала она, подумав, – мы мертвы как-то иначе, чем другие люди.

– Глупости! – отрезал Голос Комедианта, колыхнув туман.

– Ты хочешь сказать, что, например, Мэтр мертв по-другому?

Пиф кивнула.

– А Пастырь – иначе, чем Мэтр.

– Мэтр ищет Бога. И Пастырь ищет Бога.

– Не хочешь же ты сказать, что они ищут разных богов?

– Возможно.

– Бог один, но они ищут Его по-разному, – сказала Мирра, и все посмотрели на нее.

Из тумана донеслось хриплое механическое пение:

– Карусельщик идет, – сказал Беренгарий и придвинулся ближе к Мирре, освобождая место. – Эй, Карусельщик! Иди, дело есть.

– Чего? – спросил Карусельщик с подозрением, но из тумана все же показался.

А шарманка не унималась, распевая во всю мощь своей механической души:

– Цыц, окаянная! – рявкнул Карусельщик и хватил кулаком по расписному деревянному боку своей подруги.

– Падам, падам, па… – просипела шарманка и замолчала.

Карусельщик пристроился между Пиф и Беренгарием. Пиф передала ему книгу, которую тот недоверчиво принял в руки.

– А что с ней делать-то? Головешка и головешка. – И хотел выбросить книгу вон.

Пиф перехватила его руку.

– Попробуй прочитать.

Карусельщик повертел книгу так и эдак. Понюхал, потрогал пальцем хрупкие страницы.

– Да как ее прочтешь-то, – сокрушенно проговорил он, все еще подозревая подвох. – Испорчена вещь, как ни взгляни.

Издалека донеслись крики, прерывая негромкий разговор собеседников. Невидимый за завесой тумана, Мэтр прокричал срывающимся голосом:

– Я хочу говорить с Создателем! Я хочу говорить с Создателем! Кто отвечает за этот бардак? Я хочу видеть Творца!

Из мрака ответил раскатистый бас:

– Нос не дорос!

Мэтр, отчаянно:

– Боже, ты меня слышишь?!

Бас:

– В гордыню впадаешь, смерд?

– Господи! Куда я попал?

– На тот свет! – рявкнули.

– Это ад, ад?.. – пискнул Мэтр.

В тумане вкусно хохотнули, зашумели крыльями.

– А ты как думаешь?

– Ад! – завизжал Мэтр.

– Ты сказал, червь! – удовлетворенно прогудел бас.

– Сатана! Изыди, изыди!

– Червь!

– Я не червь! – надрывался Мэтр. – Я член пар… и союза писателей!.. Господи, за что караешь?

– За гордыню тебя карают. За глупость тебя…

– Ты не Господь, – неуверенно сказал Мэтр.

– Я ангел Его, – загремело из тумана.

Потом стало очень тихо. И только через несколько минут Мэтр простонал – еле слышно:

– Ой, мама, мамочка… куда же я попал?

Пиф посмотрела на Мирру.

– И сколько же лет он так…

Брови Мирры сошлись в дугу.

– Его удел – не понимать, бродить впотьмах и страдать. Твой удел – жалеть его.

– …летит напев печальный!.. – вдруг лязгнула шарманка и тут же испуганно притихла.

Карусельщик осторожно перелистывал страницы. Все были совершенно черны. Свесив голову, печалился возле него Беренгарий.

– Все, все было напрасно, – бубнил он, – нам никогда не прочитать ее…

Ему никто не ответил.

А потом в тумане появилась сияющая точка. Она приближалась, и мгла расступалась перед ней, точно светом сжигало туман.

– Аглая идет, – беззвучно проговорил Комедиант.

К собеседникам вышла девочка лет семи. Крепкий загорелый ребенок с двумя толстенькими косичками. Она склонила голову набок и улыбнулась, озарив собравшихся золотистым светом.

– Вот ты где, мама, – важно промолвила она, обращаясь к Пиф.

Женщина и девочка шли, держась за руки, по цветущему саду.

– С тех пор, как я здесь, впервые вижу цветущие деревья, – говорила Пиф, касаясь рукой то одной ветки, то другой. – Прошло столько лет. Впервые они зацвели. Я уже забыла названия.

Аглая обернула к ней смеющееся лицо.

– Да нет же, мама. Ты помнишь.

И они пошли дальше, и их длинные платья были влажны от росы.

– Это что?

– Жасмин.

– А это?

– Шиповник.

– А это?

– Ирисы. Как их много!

– Все ирисы? Такие разные?

– Да.

– А это что за куст?

– Жасмин.

– А это кто стоит?

Пиф споткнулась и остановилась. Посреди цветущего жасмина ждал ее рослый мужчина в армейских штанах, высоких ботинках и новенькой тельняшке, еще пахнущей военторгом.

– Давно мы с тобой не встречались, красавица, – сказал он, усмехаясь.

Аглая прижалась к матери, вытаращила глаза.

– Ангел, – прошептала она. – О, Ангел…

– Здравствуй, Хозяин, – сказала Пиф. – Мы уж думали, что ты нас бросил. Столько лет прошло.

Хозяин засмеялся, сплюнул под ноги.

– Ты до сих пор еще не поняла, что означает слово «навсегда».

– Возможно.

– А это что за малява возле тебя трется?

– Это… ты принес мне ее однажды, завернутую в пеленки…

Хозяин наклонился, взял девочку за подбородок. Аглая поглядела на него исподлобья.

– Я Аглая, – важно произнесла девочка.

Хозяин убрал руку, выпрямился, бросил на Пиф одобрительный взгляд.

– Девочка, – уронил он. – Я так и думал. – Он просвистел несколько тактов из назойливой песенки Карусельщика и резко оборвал сам себя: – Карусельщика не обижаете?

– Мы… – начала Пиф.

Ангел придвинулся к ней, шевельнул лопатками, где не было крыльев.

– Интеллигентами себя вообразили? От высшего образования вены себе режем? А простого бедного алкоголика небось затравили?

– Он творчески развивается, – оправдываясь, сказала Пиф. – Каждый день сочиняет по новому куплету… – Под взглядом Хозяина она поежилась и сдалась: – Ну, Голос Комедианта его иногда дразнит…

– А сам Комедиант куда смотрит? – грозно вопросил Хозяин.

– Да разве Голос переорешь?– возразила Пиф.

Ангел махнул рукой.

– А, разбирайтесь сами…

Пиф взяла его за локоть. Хозяин хмыкнул, шевельнул бровями, но ничего не сказал, и они пошли втроем. Потом Хозяин посадил Аглаю себе на плечи. Девочка уселась поудобнее, вцепилась ручками в жесткие стриженые волосы Ангела.

– Когда я впервые оказалась здесь, – заговорила Пиф, – я думала, что «тот свет» похож на обыкновенную свалку. Свалку, откуда не возвращаются. Да – не ад и не рай, а просто свалка ненужных вещей и выброшенных душ.

– Отчасти так и есть,– заметил Хозяин.

Пиф огляделась вокруг, показала на цветущие кусты, на пестрые клумбы.

– А это все? Разве это тоже ненужный хлам?

– …А отчасти нет, – невозмутимо заключил Хозяин. – Все зависит от взгляда на вещи. Например, вы создали для себя растения, птиц, маленького человека…

– Так это – райский сад? – тихо спросила Пиф.

– Разумеется, – вполне будничным тоном отозвался Хозяин. – Вы неплохо поработали. И ты, в частности. И мне уже не хочется надавать тебе по ушам, как последней истеричке и дуре, и трахнуть посреди банальной помойки.

Пиф хихикнула, провела рукой по платью.

Хозяин покосился на нее:

– Мне хочется оттрахать тебя на кровати под балдахином.

– Ого! – сказала Пиф и потрогала штаны Хозяина, где должны были располагаться его внушительные гениталии. Пальцы встретили пустоту.

Хозяин оглушительно расхохотался.

– Я отпустил дружка погулять, – сообщил он. – Пасется на лужку, кушает маргаритки и пугает пастушек. Не хочу вводить тебя в смущение, дочь человеческая.

– Говнюк, – сказала Пиф. Она обиделась.

Райский сад был полон благоухания и пения птиц. И маленькая девочка на плечах у ангела что-то щебетала, деловито озираясь по сторонам.

– Бог мой, а это что?

Пиф остановилась у деревянного сруба, почерневшего от времени. Это был старый брошенный колодец. Журавель утыкался в пустое не-небо черным пальцем, ведра здесь давно уже не было, только тонкая ржавая цепь еще болталась – вроде тех цепочек, что использовались при устройстве общественных уборных.

Пиф заглянула в колодец.

Сначала ей показалось, что она видит сплошную темноту, но потом глаза привыкли, и она разглядела ползающие во мраке голые человеческие тела. Люди копошились в темной слизи, они карабкались друг другу на голову, хватались бледными руками за скользкие стены колодца. Их было там, наверное, больше сотни. Они были истощены, их ребра торчали, позвонки и лопатки взывали о милосердии.

Пиф смотрела, и минула вечность с того мгновения, как она заглянула в колодец.

…шевеление голых тел в тупом стремлении выбраться…

…покряхтывание, хлюпанье…

…зловоние…

Пиф отпрянула, приложила ладони к горлу.

– Что там, мама? – осведомилась Аглая.

Ангел снял ребенка со своей шеи, и они оба, мужчина и девочка, держась за руки, тоже заглянули в колодец. Потом одновременно повернулись к Пиф, которая все еще давилась ужасом.

Аглая была теперь очень серьезна; Хозяин ухмылялся.

– Что это было?– спросила Пиф.

– Это чей-то ад, мама, – сказала девочка.

– Но ведь здесь рай, – сказала Пиф.

– Для праведных, – уточнил ангел.

– Но кто праведен?

– Вот уж не мне решать, – ответил ангел и пожал плечами. – Сами разбирайтесь.

Первый вопрос таков: какой была Пиф?

Ответ. Первой вошла она в рай Хозяина и показался ей рай похожим на свалку. Невысокого роста была она, с черными волосами. Умерла же от собственной руки, в отчаянии и одиночестве, оплаканная впоследствии друзьями.

Второй вопрос: каким был Комедиант?

Ответ. Вторым вошел он в рай Хозяина и показался ему рай похожим на расселенный дом на окраине большого города. Высокого роста, худой был он, с темными волосами и безгласный. Голос сидел у него на плече, имея могучую силу и самовольный нрав. Умер же Комедиант оттого, что разделился с Голосом.

Третий наш вопрос звучит: каков был Карусельщик?

Ответ. Третьим вошел он в рай Хозяина, и предстал ему рай ярмаркой в захолустном городке. Среднего роста был он, костлявый, с фурункулами по всему телу, лицом нечист, плотью немощен, душу свою носил в шарманке. Отравился плохой водкой, купленной у спекулянтов, отчего и умер, найденный утром у карусели в луна-парке.

Четвертый же вопрос: кем считать Аглаю?

Ответ наш. Четвертой появилась она в раю и можно считать ее избранной, ибо Хозяин принес ее на руках и сам положил на колени к Пиф. И когда вошла она в рай, показался он ей колыбелью.

Пятый наш вопрос: каким назовем мы Беренгария?

Ответ. Воистину, назовем мы его безумным и отважным. Красив и подвижен лицом он, светел волосом, ростом высок, худощав, хорошего сложения. Сгорел на пожаре, не принеся своей гибелью ровно никакой пользы. Пятым вошел он в рай Хозяина, и раем предстало его глазам то, что увидел он.

Шестой вопрос: какова Мирра?

Ответ: бела лицом, черна волосом, красива телом, а душу свою потеряла и сама заблудилась. И монастырем показался ей рай Хозяина, когда вошла она туда.

Седьмой вопрос же таков: каким был Упрямец?

Ответ. Седьмым и последним вошел он в рай, обуянный духом противоречия, и показался ему рай психушкой. И кричал Упрямец, что не верит, и бит был, и не поверил. Ростом же высок, сложением крепок, а убит был случайно, в пьяной драке.

Вот семеро праведных, собранных в раю Хозяина.

– Они гонят меня, – бормотал Мэтр, захлебываясь слезами, – они смеются надо мной…

– Я пролился как вода, – сказал Пастырь. – Все кости мои рассыпались; сердце мое сделалось как воск…

– Они кричат мне вслед поносные слова, – жаловался Мэтр.

– Сила моя иссохла, как черепок, – сказал Пастырь.

– А этот демон, скользкий, как студень!.. И Комедиант носит его на плече… Они говорят отвратительные вещи, – плакал Мэтр.

– Можно было бы перечесть все кости мои, – сказал Пастырь, – а они смотрят и делают из меня зрелище.

– Спаси меня, святой отец! – закричал Мэтр, прижимаясь головой к грязной коричневой рясе Пастыря. – Защити меня, прошу тебя, уведи меня из этого места! Почему я никак не могу уйти отсюда?

– Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, – сказал Пастырь. – Господь – мой пастырь.

– Есть тут кто? – горланили под окнами. – Эй, люди!.. Есть кто живой?

Беренгарий приподнял голову. В матрасе, на котором он лежал, хрустнула солома.

– Живых нет, – сказал Беренгарий приветливо. – Входи, жмур.

– Нечего пускать кого попало, – прошелестел Комедиант и сердито отвернулся.

Дверь внизу грохнула, по ступенькам затопали, и, окутанный пыльным солнечным светом, показался в дверном проеме рослый парень в черных сатиновых трусах и рваной майке с красной розой на животе. Была эта роза оставлена разбитой бутылкой, на которую напоролся животом, когда по пьяному делу дрался с лучшим другом, не поделив девицу.

– Зря мы из-за Надьки сцепились, – сказал он сумрачно. – Хватило бы Надьки на двоих. Да и водка была дрянь.

– Забудь про свою Надьку, – отозвался Голос. – Ты всё, подох. Сюда всяким надькам вход закрыт.

Парень прищурился, выглядывая, кто там вякнул в полумраке.

– Ну, ты, – проговорил он с угрозой, – ты того…

– Это ты того, – развеселился Голос. – Помер ты. Собутыльники-то твои как увидели, что из тебя кровь течет, бросились бежать. Тебя оставили. Так и подох один на полу, истек кровью. Вот и вся тебе любовь, Упрямец.

– Не верю, – упрямо сказал Упрямец. – Это ты мне в пьяном бреду чудишься.

Он оглянулся и увидел, что в комнату входит врач в белом халате.

– Доктор! – крикнул он, бросаясь к фигуре в белом. – Доктор, опять!..

– Делириум, – удовлетворенно произнес знакомый голос Хозяина. – Белая горячка. Что ж, дело известное.

Он вытащил шприц и приблизился к Упрямцу. И вдруг глаза Хозяина загорелись.

– А ты, пожалуй, братец, мертв, – сказал Хозяин и отбросил шприц. – И не доктор я. Я ангел Божий.

– Ты мой бред, – сказал Упрямец и обхватил голову руками. – Кто-нибудь из вас, кто мне чудится, позовите врача! Пожалуйста, позовите! Ведь кто-нибудь из вас настоящий, правда? Я и правда могу умереть, ведь пырнул меня дурак битой бутылкой в живот, сядет теперь по глупости за убийство… Позовите фершалицу тетю Машу, она в зеленом доме живет, в пятом от разъезда…

– Тетю Машу ему! – рявкнул Хозяин и с размаху ударил Упрямца в челюсть кулаком. Хрястнуло, и Упрямец осел на пол, схватившись руками за живот.

– О… – простонал он. – Сука…

Хозяин пнул его ногой.

– На колени, паскуда! Ты мертв, я ангел Божий!

– Пидор ты, а не ангел, – тихо сказал Упрямец, лежа на полу.

– Молись, говно! Ты хоть молитвы знаешь?

– В задницу… – прошептал Упрямец.

– Повторяй: отче наш, иже еси на небесех…

– Сука… мать твою… сука…

Пятеро праведных сидели кружком и смотрели, как Хозяин бьет шестого. И никто не сказал ни слова.

– Ты умер! – говорил Хозяин. – Ты в раю!

И с каждым новым словом бил Упрямца ногами, и белый халат развевался над армейскими ботинками.

– Молись, паскуда!

– Бляди…

А потом вошла Аглая и взяла Хозяина за руку.

– Что ты делаешь? – спросила девочка.