Сентиментальная прогулка Хаецкая Елена

Танк выскочил из подворотни, остановился, развернулся и погнал по улице.

Ахемен держал миску между колен, прикрывая сверху ладонью, чтобы ничего не выронить. Запах мясной подливы заглушал даже запах соляры, хотя, может быть, это ему только казалось.

– Давай вон туда, по улице и налево, – сказал он Пакору. – А теперь – под уклон, до рынка и там в крытую галерею.

Вертолет неожиданно нырнул совсем близко.

– Проклятье, – прошептал Ахемен.

– Фигня. Пожрать-то мы всяко успеем, – Пакор почему-то держался с дивным хладнокровием.

Они выскочили к крытой галерее, своротили последовательно все прилавки, превращая в кашу столы, стекла, нерастороптных продавцов, сумочки из крокодиловой кожи, фальшивый жемчуг, колготки-паутинки из Мисра, хрустальную посуду и прочий ненужный в их нынешней жизни хлам.

– Теперь держи налево и вон в ту подворотню, – сказал Ахемен беспокойно. – Быстро.

Они проскочили оживленный перекресток, смяв только наглого таксиста, и исчезли в подворотне.

– Хорошо, – сказал Ахемен с облегченным вздохом. – Тут проходные дворы на три квартала.

Пакор заглушил мотор. Они выбрались на броню и некоторое время безмолвно и жадно насыщались. Только насыщались. Иные функции организмом были, кажется, забыты. Они даже почти не дышали. Никогда прежде им не было так вкусно. Обычная картошка. Кстати, подмороженная – сладковатая. А подлива жидкая. И лук недотушен. А колбаса, в сущности, откровенная параша. И все равно было вкусно, ужасно вкусно.

Пить пока что не хотелось. Они выбросили пустую миску с мятой фольгой на дне, помочились в подворотне и вдруг почувствовали себя совершенно счастливыми.

Как следует стемнеет еще нескоро – еще стражи через две. Когда танк Ур-812 вырвался за территорию ВЧ-3/917-Z, вечерело. Это батистовое выцветание весеннего дня растянулось почти на всю жизнь. А ведь будет еще ночь. Через две стражи посадят вертолет и наступит ночь. Можно будет заснуть. Утро еще очень нескоро.

Теленовости передавали: преступники полностью блокированы, и обезвреживание их – дело одной стражи, не более. До наступления темноты с ними будет покончено. Гражданским лицам не рекомендуется покидать жилища, особенно в центре города. Вместе с тем командование спецвойск особого назначения обращается ко всем жителям Великого Города с просьбой о содействии: сообщать о местонахождении кровавых убийц и разрушителей, которые сейчас затаились в одной из подворотен или арок. Сотрудничество с полицией и войсками спецназначения – залог успеха операции. Командование поделилось с горожанами также сверхсекретным планом поимки дезертиров: танк предполагается подбить из базуки. Любой гражданин должен быть готов открыть дверь представителям властей и позволить им произвести выстрел из окна. В противном случае будет применяться сила.

В эфире носились и другие диалоги.

– «Крыша», я «Асфальт». Ты их видишь?

– Прячутся, суки.

– Слушай, блядь, кончай жечь бензин-керосин. Берем до темноты.

– Прячутся, суки.

– «Крыша», тебя понял, мать твою. Найди их.

– «Асфальт», тебя понял.

– Так тебя и так, ублюдок!.. До темноты!..

– До связи, – мрачно сказала «Крыша» – плотного сложения мужик средних лет с перебитым носом. Он знал по жизни очень хорошие вещи: например, пулемет. Еще лучше – бомба. А лучше – какая-нибудь водородная. И никаких проблем. И города нет. Вообще ничего нет, и можно идти пить пиво.

Дезертиры сидели где-то в подворотне. Или… Вот они!.. Они что, совсем придурки?..

Они вывели танк на набережную Евфрата, ближе к городской черте. Сидели на берегу, пили пепси-колу, курили. Гранитная облицовка здесь уже иссякла, берега были просто берегами – пологими, сейчас замусоренными, но кое-где уже с намеками на зацветающую мать-и-мачеху.

На той стороне Реки снесли старые дровяные склады, и сейчас там кипело строительство коттеджей. Впрочем, в данную минуту там ничего не кипело: вечер, все ушли к телевизору жрать.

Танк отдыхал рядом. Золотеющая в закатных лучах башня Этеменанки смотрела на них очень издалека, отстраненно и грустно.

– На хрена же мы это сделали? – вопросил Ахемен.

– Тебе что, не понравилось? – отозвался Пакор. В глубине души он хорошо знал: на хрена. И Ахемен тоже знал. А спрашивал просто так. Возможно, потому, что был моложе.

– Может, бросить танк, переодеться и уйти из города? – снова заговорил Ахемен. В его светлых глазах засела смертная тоска.

– А танк всяко придется бросать, – беспечно сказал Пакор. – Соляра тю-тю. Жаль, снарядов два осталось. Куда бы их употребить?

– В задницу, – сказал Ахемен. – Извращенным сексом.

Оба расхохотались. Пакор даже пукнул, не сдержавшись. Это насмешило их еще больше.

Потом они снова стали серьезными.

– Может, в храме убежища поискать? – спросил Ахемен.

Пакор пристально поглядел на обманчиво легкие, облитые жемчужным вечерним светом воды Евфрата.

– А ты этого хочешь? – спросил он наконец Ахемена.

– Чего?

– Сидеть в храме.

Ахемен подумал немного.

– Нет. Я в богов не верю.

– А я немного – в Нергала. Давай еще закурим, – предложил Пакор. – Жалко, столько сигарет остается…

Они снова закурили. Ахемен изловчился и осквернил воды реки пустой бутылкой из-под пепси.

Солдаты оказались рядом внезапно и сразу повсюду. Только что на набережной было пусто, а спустя несколько мгновений стало очень тесно. Даже двинуться некуда. Солдаты были свежие, от них вкусно пахло недавно стираным льняным полотном, чищеной кожей, машинным маслом. Они сноровисто повалили обоих на землю, обезвредили парой добрых ударов куда следует, потом приподняли и ткнули рылом в теплую броню танка.

По предварительным данным в результате преступных действий рядового Ахемена и старшего сержанта Пакора, дезертировавших сегодня из одной из воинских частей, расположенных недалеко от Вавилона, погибло восемнадцать человек; еще сорок два находятся в больнице с ранениями различной степени тяжести… Сумма нанесенного ущерба уточняется.

Броня танка была теплой, а дуло холодным. Дуло тыкалось в затылок. Вернее, в загривок. В тыкании дула было что-то медицинское – такое же металлическое и, в принципе, незлобивое. Абстрагированное.

Почему-то стало любопытно. Так же любопытно бывало иногда на приеме у лора, когда тот своим большим зеркальным оком исследовал красные недрища горла.

Пакор чувствовал плечом острый, вздрагивающий локоть Ахемена.

Непонятное охватило Пакора. Теплое, страшноватое. От чего почти невыносимо расширялась грудь. «Я люблю тебя», – подумал он, обращаясь незнамо к чему. ОНО услышало и дало отзыв. Я ТОЖЕ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ПАКОР. Ну, конечно. Он едва не засмеялся.

И не стало ничего. И ни боли, ни страха, ни стыда в этом тоже не оказалось.