Все на дачу! Аверина Мария
– На!
В фольге красовалась внушительная куриная нога, обложенная жареной картошкой. И только я вцепилась зубами в эту ногу, как милиционер, двигая к себе чистый лист бумаги, сопя и отдуваясь, сказал:
– Жена жарила. Свежая. Вчера зарубил.
Я подавилась и вежливо выела всю картошку.
Мы записали, как меня зовут, кто мои родители, из какого я отряда, в какое время меня достали из лодки, как я туда попала и зачем сбежала из лагеря (естественно, я не сказала правды!). Затем меня загрузили обратно в «уазик», предварительно напоив восхитительным холодным вишневым морсом, и, штурмуя барханы и терриконы проселочных дорог, мы помчались в лагерь.
Прибыли почти перед самым отбоем, когда на площадке перед администрацией лагеря шли танцы. На виду у всего детского и взрослого народонаселения (а посмотреть на мое прибытие вывалили даже поварихи и медсестры) дядя Степа достал меня из машины и сдал с рук на руки директору лагеря.
Опустим собтия следующего дня: они вполне стандарты и скучны, как и те нотации, которые посчитали нужным прочесть мне не только воспитатели и вожатые, но и – что удивительно! – сограждане по отряду.
Важно другое. Оставшуюся неделю я на все завтраки-обеды-ужины ходила только за руку с вожатой, а вечерами, на время танцев и кино, меня запирали в кабинете директора лагеря, где на окнах были решетки. После отбоя директор самолично отводил меня к вожатым моего отряда, чтобы они укладывали меня спать рядом с собой в вожатской, для чего была выделена специальная раскладушка.
Мне было все равно. Мне не нужны были ни танцы, ни кино. Отоспавшись и поплакав (главным образом потому, что не доехала до дедушки, а последний костер был уже вот он, через 2–3 дня!), я царапала в блокноте карандашом корявые строчки, от безысходности самостоятельно пытаясь срифмовать реку, свои чувства и то небо, по которому стремительно путешествовала в лодке в тот день.
Не знаю, что у меня получилось, – те первые опусы не сохранились. Но поверьте, они были длинными и как-то сами собой лились из меня на бумагу – только карандаш поспевал записывать. В предпоследний вечер перед костром я достала новый блокнотик, который привезла с собой в лагерь, аккуратно переписала в него свои стихи красивой ручкой, что лежала на огромном письменном столе в директорском кабинете, подумала и… не подписалась.
На следующее утро, когда весь лагерь, увлеченно упаковав свои рюкзаки, двинулся на обед, я заныла, что у меня болит живот. И сбежала от дежурившей под туалетом ожидавшей меня вожатой через окно соседней кабинки, крикнув ей, что я, похоже, тут надолго. Пока она томилась по своей котлете с пюре, которые из-за меня не доела, я пробралась в мальчишескую палату, где на койке стоял рюкзак моего ушастого избранника, и засунула блокнотик поглубже в центральный карман.
До сих пор не знаю, был ли предмет моих воздыханий первым моим восхищенным читателем или злостным критиком. Он мне так ничего и не сказал. На костре мы оказались друг против друга – между нами, остервенело выплевывая искры в звездное небо, трепыхались ошметки пламени, и когда мы случайно встречались взглядами, он отводил глаза и уши его постепенно багровели. А может быть, мне показалось и их всего лишь окрашивал свет костра.
Наутро мы разъехались, и жизненные дороги наши навсегда разошлись. О себе, как о всякой первой любви, он оставил теплую память и… привычку записывать, а потом и зарифмовывать все оттенки моих личных переживаний.
Годы шли. С ними шла жизнь. Переживания росли и множились, к ним прибавлялись новые поводы, рождая новые темы. Я давно окончила колледж, работала, побывала замужем. Поэтический дневничок распухал от вложенных и вклеенных в него черновиков. Время от времени стихи самовольно выползали из него на свет божий – я читала их по случаю на вечеринках знакомым, близким друзьям. Кое-кто даже пытался написать на них песни, которые мы вполне удовлетворенно орали под гитару у совсем других костров в совсем других местах и по совершенно другому поводу. Друзья в отличие от меня к моим упражнениям относились довольно серьезно: ведь я внучка настоящего поэта, чье дарование передалось по наследству!
Сам «настоящий поэт» в моей жизни как-то за эти годы не обозначался: то ли пропала у меня в нем личная нужда и я не прислушивалась к Бабушкиным словам, приезжает он в гости или нет. То ли его закрутила жизнь и забота о своей второй семье, и он у нас в Москве из своего церемонного Санкт-Петербурга так и не появлялся.
Как бы то ни было, но в день, когда моими друзьями была назначена торжественная вечеринка в честь первого вышедшего моего стихотворного сборника, я, получив в издательстве стопку авторских экземпляров, неслась к Бабушке: естественно, что первая моя книжка была посвящена ей.
Вставив палец в кнопку звонка Бабушкиной квартиры, пританцовывая от нетерпения и потряхивая на спине тяжеленький рюкзак с книжками, я прислушалась. За дверьми царило оживление, там явно были гости.
Я досадливо поморщилась: задерживаться сегодня у Бабушки ну никак не входило в мои планы. Мы договорились с ней заранее, что я только занесу ей книгу, она ее внимательно почитает и через два-три дня мы с ней, на ее такой уютной, с детства памятной кухне, посидим вдвоем, попьем чаю и обсудим, какой же все-таки из меня получился поэт.
Дверь распахнулась, принаряженная Бабушка, улыбаясь, отступила в коридор, давая мне войти. В комнате стоял раздвинутый обеденный стол, на нем – куча всякой еды, и Тетя, Дядя, Мама, два моих двоюродных брата сидели за ним, видимо, уже довольно давно.
Пока я соображала, какое семейное торжество в очередной раз запамятовала, ко мне обернулся сидевший спиной ко входу сухой высокий старик. Огромные его мохнатые поседевшие брови на когда-то красивом, но имеющем печать всех житейских бурь лице поползли вверх и встали домиком.
- – О, не унижусь пред тобою;
- Ни твой привет, ни твой укор
- Не властны над моей душою… —
хрипловатым голосом проорал он, широко и масляно улыбаясь.
– Там «я» в начале…
– А?
– Там не «о», а «я» в начале: «Я не унижусь пред тобою…»
– Что она говорит? – обернулся старик к моей Тете.
– Маша, он глухой. Скажи ему в ухо! – смеясь крикнула мне Мама. И тут я заметила, что в этой комнате все почему-то сегодня не разговаривали, а надсадно орали.
Старик между тем ничуть не потерялся. Он схватил меня за руку и потянул сесть с собой рядом на диван, при этом не сбавляя громкости и странно играя глазами, бровями и голосом, продолжая декламировать:
- – В дали явилось голубой
- Прелестное виденье:
- Младая дева, лик закрыт
- Завесою туманной,
- И на главе ее лежит
- Венок благоуханный.
В сочетании с моими джинсами, майкой, рюкзаком за спиной и татуировкой на правой руке стихи Жуковского звучали почти пошлостью.
Я выдернула руку и пошла на кухню к Бабушке, которая в этот момент вынимала из духовки ароматную дымящуюся курицу.
– Бабуль! Это че у тебя за клоун в гостях? Что я пропустила? – Я поставила рюкзак и вынула оттуда свежеотпечатанный экземпляр моей первой книжки. – Вот, Бабуль, это, как обещала, первый – тебе!
– Маша! – Бабушка грохнула горячим противнем о разделочную доску. – Как тебе не совестно! Пожилой человек! К тому же твой дедушка!
Она сняла варежки-прихватки, обтерла зачем-то руки о нарядный фартук и аккуратно взяла книжку.
– Ну что ж… обложка только… какая-то… печатают сейчас… все книжки на одно лицо… не разберешь – про бандитов там или что-то стоящее… Мы такие когда-то на макулатуру обменивали…
Пока Бабушка листала книжку, я осмысливала услышанное.
– Дедушка? Дедушка Юра? Это дедушка Юра? Мой дедушка-поэт?
– Кто поэт? Какой поэт? Юра? Ну что ты… он всю жизнь проработал директором завода.
– Но ты же говорила… Ты же говорила всегда, что не пошла замуж за Вальтера Запашного, потому что увлеклась поэзией!
– И что? – ворчливо сказала Бабушка, закрывая книжку и кладя ее на подоконник. – Я потом почитаю. В тишине. Когда все уйдут.
Она снова натянула варежки и переселила курицу с противня на блюдо.
– Твой дедушка, между прочим, всегда был очень образованным человеком, – сказала она сурово. – Всего Пушкина и Блока наизусть знал… Вальтер Запашный дарил мне роскошные букеты и водил в дорогие рестораны… А дедушка твой мне стихи читал… «А под маской было звездно, // Улыбалась чья-то повесть, // Короталась чья-то ночь…»
Бабушка сделала едва заметную паузу и тут же спохватилась:
– Хорошо читал… дура была…
– Не додумалась, что он их всем читает? Причем, видимо, одни и те же?
Но Бабушка мою колкость проигнорировала.
– Надо было все же за Запашного выходить. Все мы в молодости… Короче, мой руки, сейчас будем курицу есть. – Она взялась за кулинарные ножницы.
И тут на кухню ввалился дедушка.
- – Что смолкнул веселия глас?
- Раздайтесь, вакхальны припевы!
- Да здравствуют нежные девы
- И юные жены, любившие нас! —
протрубил он, продолжая аккомпанировать себе бровями и глазами, и чмокнул Бабушку в щеку.
Затем обернулся ко мне и с остатками былой галантности, впрочем сильно отдающей фатовством, на низких бархатных голосовых нотах провозгласил:
- – Ты для мрака открыта душою,
- И во тьме ты мерцаешь, как свет.
- И, прозрев, я навеки с тобою,
- Я – твой раб, я – твой брат – и поэт.
– Юра, бога побойся!
– А что? – возопил дедушка патетически. – Что такого? Это же Бальмонт! Ты, помнится, его любила… – добавил он игриво.
– Она твоя внучка! – крикнула Бабушка ему в самое ухо.
– Внучка? А-а, так ты моя внучка! Это Машка, что ли? – И дедушка воззрился на меня как на чудо морское.
– Посмотри вон, на окне лежит: сегодня ее первая книжка стихов вышла! – Продолжая орать во всю мочь, Бабушка с усилием разрезала курицу.
– Стихо-ов? – протянул дедушка и цапнул когтистой лапой мой многолетний заветный труд. – Посмотрим, посмотрим!
Мне казалось, что я нахожусь в дурном сне, из которого хочу и никак не могу проснуться. Аромат курицы мешался с парами открытого вина и запахом постоявших на воздухе салатов, причем острее всего отчего-то кисло пахло огурцом; в комнате, видимо, по инерции, продолжали надсаживаться Мама, Тетя, Дядя и двое моих двоюродных братьев, а молодцеватый, гарцующий старик в обвисших на нем, словно на вешалке, рубашке и штанах небрежно листал страницы и шевелил губами.
Внезапно он схлопнул обложку и… швырнул книжку на подоконник.
– Не Блок, не Блок… Я такое не читаю!
И я бросилась вон из кухни.
– Маша, Маша! – кричала мне вслед Бабушка. – А как же курица! Я же ее поджарила, как ты любишь! Маша!
На улице я долго не могла отдышаться. Достала сигарету, она прыгала у меня в руках, и я никак не могла справиться с зажигалкой…
– Вам плохо? – спросила проходившая женщина с коляской. – Может быть «Скорую»? Вы такая белая… У вас… у вас… кто-то умер?
– Иллюзии, – буркнула я и решительно зашагала вниз по улице.
Больше встречи со своим дедушкой я никогда в жизни не искала.
Булат Ханов
Детокс
На него даже психотерапевт рукой махнул. Опытный гештальтист.
– Больше так продолжаться не может, – сказал он.
Василий догадался, что только профессиональная этика удержала врачевателя душ от слов: «Больше я так не могу».
Беспалов платил по четыре тысячи за сеанс по «Скайпу», однако почти весь отведенный терапии час молчал, уставившись в черный объектив камеры на ноутбуке. Поначалу психотерапевт думал, что клиент скован, и тщился Беспалова раскрепостить. Все искал заветную ниточку, чтобы потянуть за нее и размотать клубок противоречий, обид, тревог, затаившихся внутри Василия. У Василия же обид и тревог не водилось, так как он до того уставал, что воспринимал все с тупым равнодушием. То есть в фиолетовых тонах. И каждую фразу потому выдавливал из себя будто по принуждению.
– Я не вправе вас учить и наставлять, – произнес в заключение гештальтист. – За моральными установками обращайтесь к другим лицам. Но кое-что посмею посоветовать. Для вас будет лучше уволиться и уехать на несколько месяцев, в путешествие или, на худой конец, на дачу. Покинуть соцсети, отключить уведомления. Смените обстановку и перезагрузитесь. Иначе не заметите, как сгорите на работе. Тогда никакая терапия не спасет.
Абсурд заключался в том, что Василий и без консультаций знал, почему он выхолощен и что ему надо делать. Квалифицированный специалист был нужен лишь затем, чтобы подтвердить худшие подозрения.
Через месяц Беспалов уволился и снял на целое лето дачу в Ленобласти. От путешествий его воротило: из-за тренингов он и так постоянно летал по командировкам и ночевал в гостиницах.
Дачный массив, укутанный со всех сторон высоким ельником, располагался в десяти минутах ходьбы от железнодорожной станции. От чистого воздуха слегка кружилась голова, к загородной тишине тоже надлежало привыкнуть.
Старенький бревенчатый двухэтажный дом приглянулся Василию уютом и просторностью. Все было мастерски продумано: от системы водоснабжения и водоотвода до переносного мангала и свечей на случай отключения электричества. Газовая плита и обогреватель работали исправно, среди посуды обнаружились даже фужеры, а на постельном белье придирчивый Беспалов не сыскал и намека на разводы и пятна. Конечно, верхом изящества стала бы шоколадка на подушке или телефонная книга с полезными номерами, как в отеле, но и без того хозяйка уважила постояльца на славу. Холодильник есть, баня есть. Поблизости речка и магазин. Туалет, правда, на улице, зато опрятный и удобный. С сиденьем.
Хочешь – салат выращивай или редис, хочешь – на веранде чай пей.
А не понравится, так сбежишь обратно в Петербург. Делов-то.
Из города, помимо еды и предметов первой необходимости, Василий захватил ноутбук и книгу Даниила Андреева «Роза Мира». Отрывки из нее то и дело публиковал в своем блоге Саша Державин. На фоне забористой чуши про Дона Хуана «Роза Мира» казалась безобидным эзотерическим блудом, не лишенным к тому же здравомысленных вкраплений. Если верить Саше, автор рекомендовал всякому каждый год пожить месяц-два вдали от цивилизации и обещал восхитительные результаты.
Особенно обнадеживал следующий фрагмент:
«Человек постепенно приучается воспринимать шум лесного океана, качание трав, течение облаков и рек, все голоса и движения видимого мира как живое, глубоко осмысленное и к нему дружественное. Будет усиливаться, постепенно охватывая все ночи и дни, чувство, неизменно царящее над сменой других мыслей и чувств: как будто, откидываясь навзничь, опускаешь голову все ниже и ниже в мерцающую тихим светом, укачивающую глубь – извечную, любящую, родимую. Ощущение ясной отрады, мудрого покоя будет поглощать малейший всплеск суеты».
Саша Державин работал вместе с Беспаловым в одной тренинговой компании, которая называлась «Достоинство». Саша специализировался на личностном росте, а Василий – на эффективном управлении бизнесом. Учил руководителей выжимать из персонала максимум и не вызывать при этом пролетарской злобы.
Учил, учил, да сам выдохся.
В первый вечер на даче Василий наполнил фужер андалузским красным и устроился в кресле с «Розой Мира». Не будучи настроенным читать эту муть от корки до корки, Беспалов пролистал книгу до того места, где советский эзотерик растолковывал, как именно достичь ясной отрады и мудрого покоя.
Реже включать радио и как можно дольше обходиться без газет? Как нефиг делать.
Упростить одежду и забыть о существовании обуви? С одеждой никаких проблем, а без обуви стопы изранишь, так что ну его.
Купаться два-три раза в день? Все зависит от качества воды. Небось, когда Даниил Андреев купался, реки и озера прозрачней были.
Читать добрые книги, погружающие мысль в глубь природы? Не исключено, нужно лишь раздобыть Тургенева, Диккенса и Тагора, которых советовал автор «Розы Мира». Главное – не читать Салтыкова-Щедрина или Свифта.
Почаще общаться и играть с детьми? Пропустим.
Свести к минимуму мясную и рыбную пищу и отказаться от обильного употребления вина? Ну и ну. Минимум – это в граммах или в калориях? И что подразумевается под словом «обильного»?
Василий с сомнением отставил полупустой фужер. Затем вновь взял его и залпом осушил с твердым намерением больше сегодня не наливать.
На второй день Беспалов пересмотрел целый сезон любимого сериала. Сто лет об этом мечтал. В перерыве между сериями обследовал местный сельмаг на предмет вегетарианской снеди. До речки, правда, не дошел.
Интернет ловил скверно. Только у калитки, да и то с переменчивым успехом.
Василий пролистал новости спорта и бегло ответил на сообщения в соцсетях. Некоторые и вовсе не прочел. У него ведь отмазка – плохая связь.
Из любопытства Беспалов открыл «Тиндер». Наверное, здесь километров на пятьдесят никто в таких приложениях не сидит. Разве что доярки, или пастушки, или кто-нибудь в этом роде. Василий, смеясь, представил, как на свидание подъезжает девушка за рулем трактора. В замызганной кепке, рабочем комбинезоне и ботах. Марфа, например. Она курит папиросы, рассказывает грубые анекдоты, и от ее волос пахнет машинным маслом. И они с Василием идут собирать васильки и прыгать через костер.
Как ни странно, в радиусе пятидесяти километров «Тиндером» пусть редко, но пользовались. Хотя почему странно – разве Беспалов один в этих краях отдыхает?
Он смахнул влево раздражающий профиль, обладательница которого жаловалась на вырождение щедрых мужчин. У другой девушки в описании значился стандартный набор (любовь к путешествиям, к вкусной еде и веселью), еще у трех описание отсутствовало. Прежде чем со спокойной душой вернуться к сериалу, Беспалов поставил один лайк – некой Вере. Для порядка, чтобы не выходить из приложения бесследно. По фотографиям сложно было судить, красива Вера или нет, зато вместо скучных сведений о себе она опубликовала в профиле вопрос: «Пойдем кормить зубров?»
Как минимум остроумно.
Работая в тренинговой компании, Василий время от времени искал пару через сервисы знакомств. Не реже раза в месяц он выбирался на новые свидания, но с его безумным графиком ничего серьезного не складывалось. Трудно сблизиться с человеком, который сразу ставит тебя в известность, что он трудоголик, он очень занят, что он может встречаться от силы два дня в неделю, в 22:00 или в 22:30, в крайнем случае в 21:45… Самые затяжные отношения за последние годы длились полтора месяца, а после их завершения Василий испытал исключительно облегчение. Избавился от обременительной привязанности и высвободил лишние часы для сна.
Это еще что. В московском офисе их компании трудился Максим Архетипов, легендарный в узких кругах тип. По слухам, он вообще никогда ни с кем не встречался и ничем, кроме тренингов, не занимался. Правда, полгода назад Архетипов улетел в командировку на север и до сих пор оттуда не вернулся. Странно, конечно.
Отсмотрев за сутки и второй сезон, Василий выбрался к калитке ловить сигнал и читать новости спорта. Ничего особенного: два давно ожидавшихся в Европе трансфера и куча слухов разной степени желтизны.
Вера из «Тиндера» тоже неожиданно лайкнула Беспалова. Более того, девушка первой ему написала. Обескураживающе написала.
Салют) Тебе не обидно, когда тебя называют Васей?
Неужели я так похож на того, кто комплексует из-за имени?
Привет)
Мало ли) Будь я Василисой, я бы стеснялась, если бы меня называли Васей
А мне это имя очень даже идет)
Я с детства свой в доску парень)
Трактор вожу, на гармошке играю)
Ого, правда?
Шучу, конечно
Я уволился с работы (она не связана с тракторами, если что) и снял дачу Отвыкаю от города и стрессов)
На детоксе, значит?
И как отвыкается?
Не жалуюсь)
Когда пойдем кормить зубров?)
Если честно, Беспалов не думал, что Вера с ходу решится на живое общение. Скажет, что застенчивая и ей надо привыкнуть к человеку. Или заявит, что только маньяки сразу предлагают свидание в дачной глуши.
А она взяла и согласилась. И назначила встречу на завтра.
Василий проехал две станции до Колотовки. Вера уже дожидалась его на перроне. Веснушчатая, с выразительными скулами, в клетчатом сарафане поверх белой футболки и в теннисных туфлях.
– Думала, ты гармошку захватишь!
– В тракторе оставил.
– Ха! Ну здравствуй, Вася! С прибытием.
Беспалов хмыкнул. Обращение «Вася» ему в самом деле не нравилось.
Видимо, недовольство не укрылось от Веры, так что она спросила:
– Как тебя по батюшке?
– Николаевич. А тебя?
– Кирилловна!
– Приветствую вас, Вера Кирилловна!
– И вам доброго дня, Василий Николаевич! Вот и развиртуализировались.
Беспалов усмехнулся.
– В первый раз в Колотовке?
– Да я вообще в первый раз на даче. У нас в детстве ни сада, ни домика в деревне не было.
– Запущенный случай, – диагностировала Вера. – Значит, будем тебя просвещать.
Она повела Василия по тропинке прочь от станции, на ходу занимаясь просветительством. Так Беспалов узнал, что рядом с Колотовкой функционируют два санатория, для сердечников и для тех, у кого проблемы с дыхательной системой. Также поблизости расположена звероферма, где выращивают на мех бедных норок. В пешей доступности есть озерцо, где вода испокон веков черная-пречерная.
Обнаружился и такой реликт, как таксофон ярко-красного цвета. Вера подбежала к нему, сняла трубку и деловито проворковала:
– Здравствуйте. Позовите, пожалуйста, к аппарату Карла Константиновича Самоварова.
После чего Вера изящно водрузила трубку обратно и поинтересовалась:
– Уличных телефонов ты, наверное, сто лет не видел?
– По службе каждый день ими пользовался, – невозмутимо ответил Василий.
Вера воткнула в бок кулачок и наморщила лоб.
– Обычно много шутят те, кто не уверен в себе.
– Серьезное заявление.
– Так и есть! Те, кто не уверен в себе, специально развивают остроумие, чтобы скрыть свою мнительность.
– Что ж, тогда ты раскусила меня.
Вера хихикнула.
– Мне все равно нравится, как ты шутишь, так что продолжай!
– Спасибо за разрешение.
Беседа велась странно. Вроде бы говорили они на одном языке, а только Вера постоянно норовила подвергнуть этот язык сомнению. Цеплялась. То к имени, то к шуткам.
– Со мной все ясно, – сказал Василий. – Выходец из городских джунглей, в дачах не разбираюсь, в себе не уверен. Теперь ты расскажи что-нибудь о себе.
– Что именно?
– Что сама считаешь интересным.
И Вера рассказала. Она два года работала барменом, в мае уволилась и съехала с квартиры. Июнь она пережидает у тетки на даче, а затем ищет жилье и работу. В детстве мечтала открыть книжный магазин. Отучилась на социолога. Ее любимый цвет зеленый, любимое блюдо – жареная картошка с кетчупом. Она умеет кататься на скутере, вскрывать реечные замки и ненавидит караоке. А еще Вера раз пять встречала на Рубинштейна Алису Фрейндлих.
– А я на проспекте Восстания с Шевчуком столкнулся.
– Прямо лбами столкнулись? – удивилась Вера.
– Не настолько буквально. – Беспалов улыбнулся. – Мимо друг друга прошли.
– Ты, конечно, спросил у него, что такое осень?
– Увы-увы. Он так торопился.
Василию задорная и обаятельная Вера импонировала. Должно быть, жизнь с ней составляла сущее мучение из-за бесконечных подначиваний и ссор, зато общение складывалось веселым. Девушка то и дело перескакивала с темы на тему, меняла интонацию – в общем, не давала скучать и расслабляться.
– Ты предлагала покормить зубров, – вспомнил Василий.
– И по-прежнему предлагаю. Они живут в токсовском зубропитомнике, это другое железнодорожное направление.
– И чем кормят зубров?
– Морковкой, яблоками. Ни в коем случае не капустой.
Вера сказала, что морковью и яблоками нужно закупаться на Сенном рынке. Василий спросил, для чего им ехать на Сенной, когда рядом куча дач с участками.
– Наверняка овощи с фруктами можно у местных раздобыть, – предположил он.
– Василий Николаевич, ну не тупите, – мягко, почти нежно произнесла Вера. – Морковь лишь в июле поспевает, а яблоки и вовсе в августе.
На следующий день, ранним утром, они на электричке отправились в Петербург. Вера долго отбирала на прилавке наиболее крупные экземпляры морковин и яблок и внимательно следила за тем, чтобы продавец не обсчитал при взвешивании.
Про себя Беспалов отметил, что всего за три дня он чуточку отвык от городского шума.
– А теперь поедем всю эту красоту мыть, – объявила Вера, когда холщовая сумка доверху наполнилась.
– Мыть? – не понял Василий.
– Фрукты сегодня чем только не обрабатывают, – пояснила Вера. – Их надо мыть. Сейчас заглянем к тете и все устроим. Она на Озерках живет.
– Это не далеко? – засомневался Беспалов.
– Тетя все равно на работе сейчас, дома никого.
– Нет-нет, я не в таком смысле. – Василий испугался, что Вера припишет ему недобрые намерения. – Я к тому, что ближе живу, на Ваське. Так быстрее.
– Так быстрее, – согласилась Вера.
– Правда, у меня не прибрано.
– Все в порядке. Когда я снимала комнату в коммуналке, возвращалась туда лишь на ночевку.
Когда они очутились в квартире, Василий попытался взглянуть на свое гнездышко женским взглядом и застеснялся. Пыль в углах. Обувь у порога с весны не чищена. Шкаф с одеждой распахнут. Перегоревшая лампочка на журнальном столике. Впрочем, это мелочи на фоне корзины с бельем посреди гостиной. Такое встретишь, прямо скажем, редко.
Веру заинтересовала книжная полка, где сплошняком выстроились пособия по бизнесу.
– Ты стартапер какой-нибудь? – полюбопытствовала девушка.
– Учу стартаперов. То есть учил. До того, как уволиться.
– А у меня в голове уже сложился целый сюжет. Ты затеял бизнес, прогорел и на последние деньги уехал на дачу, чтобы очиститься от гнилостных испарений делового мира и примириться со своими неудачами.
– Слишком романтично для меня! – сказал Василий, улыбаясь.
Вера хорошенько отшкрябала морковь и яблоки, а последние очистила ножом и от червей. Беспалов вызвал такси до Финляндского вокзала, и оттуда они сели на пригородный поезд до Токсово.
– Я этим летом на электричках прокатился больше раз, чем в последние пять лет, – заметил Василий.
– Годам к пятидесяти вообще заядлым дачником станешь!
– Что-то ты много шутишь, – с деланой строгостью произнес Беспалов. – Неужели не уверена в себе?
Вера ткнула его в бок и засмеялась.
На обратном пути в Петербург Василий осознал, что навсегда запомнит поездку как одно из самых радостных событий в жизни.
Зубропитомник располагался недалеко от станции Токсово, дорога к нему лежала через лес. По пути Вера делилась забавными историями из своей барной практики, а ближе к пункту назначения переключилась на рассказ о зубрах. Оказывается, в начале ХХ века эти чудесные парнокопытные чуть не исчезли с лица земли из-за охотников и браконьеров. Как, кстати, и их американские родственники – бизоны, которых нещадно отстреливали переселенцы, дабы лишить индейцев пищи. Лишь благодаря усилиям неравнодушных людей, которые нашлись и по ту сторону океана, и по эту, вымирающих зверей спасли. Редких животных разводили в заповедниках, а в 1974 году нескольких особей обоих видов привезли в Ленобласть. По словам Веры, зубры и бизоны хорошо скрещивались.
Да они и внешне походили друг на друга. В этом Василий убедился на своем опыте, когда с Верой добрался до места. Разве что у бизонов шерсть неравномерно распределена: на теле она короче, а на загривке, напротив, длиннее. Как коврик свалявшийся. А у зубров горб выше. Но это если совсем уж пристально вглядеться.
Пять зубров паслось на широкой поляне, огороженной забором. Вера взяла холщовую сумку из рук Василия и вытащила большое яблоко.
– Можно мне тоже? – спросил он.
– Вэлкам, если не боишься шершавых языков и слюны.
Огромная морковь исчезла в пасти зубра, и гигантское травоядное принялось методично ее пережевывать. Василию хруст напомнил рокот мотора, только ощутимо замедленный.
– Повезло тебе! Весной тут зубр парню кисть оттяпал вместе с морковкой. Настолько хотел есть!
Беспалов инстинктивно отшатнулся от забора.
– Купился! – победоносно воскликнула Вера.
Еще бы не купился. Вон какие внушительные парнокопытные. На таких и медведь не посягнет. Будь Василий древним язычником, почитал бы зубров за лесных божеств.
Скормив всю морковь и яблоки, Василий и Вера перекусили в кафе при зубропитомнике и двинулись обратно. Глаза у девушки сияли так, будто она взошла на Эверест или застала цветущую сакуру.
– Не Токсово, а настоящее Детоксово! – сказала Вера. – Спасибо за то, что поехал со мной!
– Это тебе спасибо. Даже вообразить не мог, что в Ленинградской области водятся бизоны.
Василий смущенно улыбнулся. Повисла одна из тех неловких пауз, когда два человека, поблагодарив друг друга, не знают, что говорить дальше.
Читать бесплатно другие книги:
