Вечность пополам Логунова Елена

– О, сорри, – машинально сказала я и сделала шаг назад.

– Давай быстрее! – обхватив мою талию, скомандовал он вместо извинения и еще ускорился, буквально выдавив меня из вагона.

Немецкоязычный женский голос невозмутимо пробряцал короткую фразу, озвучивая название следующей остановки. Моя спина чувствительно совместилась с переборкой. Козырек бейсболки надвинулся, как туча, прямо на меня, я зажмурилась и спустя секунду осознала, что меня бесцеремонно обнимают и зажигательно целуют. И что мне это не просто приятно – привычно приятно!

Павел. Это был Павел!

–Ты?! – изумленно выдохнула я, едва он отстранился.

– А ты кого ждала?

Переборка ударила в спину – поезд остановился, а мужская рука еще настойчиво подтолкнула меня пониже спины. Удивленная, растерянная и, не смотря на посильную помощь немецкоязычной дикторши, совершенно дезориентированная, я послушно вышла из вагона.

Крепко обнимая меня одной рукой, Павел быстро провел меня по перрону в подземный переход, а там опять прижал спиной к стене и зафиксировал, схватив за хвост волос на затылке. Звякнула упавшая на пол заколка. Серые глаза сузились и опасно потемнели, но я уже опомнилась, вышла из амплуа безропотной овечки и напала первой:

– Я смотрю, теперь ты практикуешь спонтанный секс в жестком стиле? Это что-то новенькое!

– Всё меняется, – он снова поцеловал меня, скользнул губами по щеке и шепнул на ухо:

– Кроме моего к тебе отношения, конечно!

– Конечно, – язвительно согласилась я и уперлась ладонями в крепкие мужские плечи, пытаясь отодвинуть от себя их владельца. – У-у-у, человек-скала! Вижу, ты в хорошей форме!

–Ты тоже.

Павел вернул мне комплимент уже на ходу – он снова тащил меня куда-то, явно не собираясь что-либо объяснять. Я предпочла не настаивать на немедленном продолжении разговора: плитка на полу была влажной, скользкой, так что мне пришлось сосредоточиться на том, чтобы не сменить мало почетную роль безропотной овечки на еще менее героический образ «корова на льду». Хотя Павел наверняка не затруднился бы понести меня на руках… Только, боюсь, не как могучий рыцарь слабосильную неженку принцессу, а как суровый ковбой охромевшую подшефную телушку!

Воображаемая картинка не показалась мне романтичной, и я предпочла передвигаться на своих двоих.

Одной рукой Павел крепко держал меня за плечи, а второй – какой-никакой, а рыцарь! – настойчиво тянул к себе мою сумку, но я (всё еще в образе кроткой, но упрямой овечки) ее не отпускала. В жесткой сцепке мы пробежали тридцатиметровку по кафельным катакомбам и вынырнули на оживленной улице.

– Стой! – Павел удержал меня на краю тротуара и сделал энергичный жест свободной рукой.

Я оглянулась – кому это он машет? Неужто еще кому-то знакомому? Я бы не удивилась, если бы из-за угла вывернул, например, Марик в розовых джинсах со стразами, или Миша Платофф с неизменным крокодиловым портфелем. Внезапное появление Павла вышибло меня из привычной реальности в параллельный мир с его разнообразными и не всегда приятными чудесами.

Очень странной и неожиданной была эта не слишком романтическая встреча бывших любовников в городе, чужом для нас обоих! Каким, интересно, ветром Павла занесло из Варшавы в Вену? И почему, интересно, его занесло сюда одновременно со мной?

Я все-таки нуждалась в объяснениях, однако получить их мне не удалось.

На призывные жесты Павла моментально отреагировало такси. Ну, вот! А мне-то рассказывали, что ловить такси в Вене взмахом руки – бесполезное занятие! Или это у Павла нынче вид такой повелительный – не только такси, но даже я подчиняюсь?

– Садись!

Я послушно скользнула на заднее сиденье.

Павел захлопнул дверцу, шагнул вперед и в приоткрытое окошко отдал какую-то команду водителю. Тот кивнул и стронул машину с места. Павел остался на тротуаре.

– Эй! А ты?! – я едва не влипла лицом в стекло. – А я-то куда?

Водитель, обернувшись, приветливо мне улыбнулся и пробормотал что-то умиротворяющее. Кого-то, разумеющего язык Шиллера и Гёте, его слова, возможно, и успокоили бы, но я только пуще запаниковала.

Чёрт, ни черта не понимаю, что за чертовщина происходит?!

– Прекрати чертыхаться, тебе это не идет! – возмутился внутренний голос.

Он тоже нервничал.

– А что мне идет – сияющий нимб и голубиные крылышки? – огрызнулась я.

Дружелюбный водитель снова обернулся и вопросительно пошевелил бровями.

– Вы говорите по-русски? Нет? Инглиш? Тоже нет? Чёрт! – я стукнула себя кулаком по коленке, нахмурилась и замолчала.

С водилой мне не объясниться, если только не проснется скрытый дар телепатии, на что я не стала бы рассчитывать. Но надо ли так волноваться? Павел меня любит и не сделает ничего такого, что может причинить мне вред. Значит, вся эта чертовщина – проявление некой заботы о моей драгоценной персоне. В таком случае, лучшее, что я могу сейчас сделать – это успокоиться, чтобы сберечь нервы и силы для последующего общения с любящим и заботливым другом.

– Окей, – придя к такому выводу, со вздохом сказала я водителю и самой себе.

Я положила свою ручную кладь под бочок, повозилась, удобнее устраиваясь на сиденье, закрыла глаза и сделала попытку задремать.

Во времена моего детства – а родилась я с полвека назад, хотя по моему внешнему виду об этом догадаться трудно, – телевизоры были черно-белыми и принимали всего один канал. Единственный вечерний фильм начинался после программы «Время», как раз тогда, когда я, хорошая девочка-умница-отличница, ложилась спать. Но я нашла выход из положения, наловчившись «заказывать» себе сны, которые были и интереснее, и ярче телевизионных программ. Для этого достаточно было, удобно устроившись в кровати, некоторое время сосредоточенно думать в нужном направлении: сначала в общих чертах наметить сюжет, а потом максимально детально представить себе первые сцены сна-«кина». Закрыв глаза, я живописала интерьер, воплощала персонажей и мысленно проговаривала диалоги, а в процессе снотворчества незаметно для себя засыпала и из сценариста и режиссера становилась просто зрителем. И, кажется, никогда не разочаровывалась увиденным.

Навеять себе сновидение на заданную тему я умею до сих пор, хотя теперь мне не так уж часто случается тихо и спокойно засыпать в одиночестве. Да и ассортимент доступных мне развлечений чрезвычайно увеличился как количественно, так и качественно. Но сны, которые я стала видеть после смерти Даниэля, а потом и Алекса, никак не связаны со мной. И, как мне кажется, они вовсе не фантазии – это осколки чужих жизней, взятых Алыми Ангелами.

На этот раз мне приснилось море. Я не видела его – было темно, но слышала размеренный гул наката.

Подо мной был песок, гладко зализанный волной и уже подсохший. Под тяжестью двух тел тонкая сахарная корочка проломилась, и теперь я лежала на мягком и прохладном. Одному плечу было колко – сквозь песок кое-где пробивалась редкая жесткая трава. На гребне дюны она стояла вздыбленной шерстью, заштриховывая нижний край золотой лимонной дольки – половинка луны висела низко и как будто качалась, оставляя на лакированном черном небе размазанный светящийся след. Я вспомнила, что где-то когда-то уже видела что-то подобное, но конкретизировать воспоминание не смогла.

Картинка дергалась и рвалась, замирая и умножаясь призрачными тенями. У меня кружилась голова, я быстро слепла. Холодок из-под лопаток просачивался к сердцу, море – или не море? – дышало всё тяжелее и чаще…

А потом лимонно-желтая лунная половинка закрутилась веретеном, наматывая на себя ниточки звездного света, яростно вспыхнула оранжево-голубым…

И взорвалась.

Водитель, перегнувшись через сиденье, тянулся к моему плечу и что-то говорил, но я его плохо слышала и совсем не понимала. Лицо у таксиста было бледно-зеленое и вытянутое, как скороспелый кабачок, это я заметила. Я также близко рассмотрела завинчивающуюся металлическую крышку стеклянной бутылки, горлышко которой выглядывало из накладного кармана на спинке пассажирского сиденья. Кажется, именно эта блестящая крышечка рассадила мне бровь!

С одинаковым возмущением посмотрев сначала на бутылку, а потом на водилу, я безадресно выругалась. Нет, это же надо! В благополучнейшей Вене я первым делом умудрилась попасть в дорожно-транспортное происшествие!

Бровь саднило, на лбу, наверное, будет шишка, хорошо еще, если глаз не заплывет… Отличное начало романтических каникул!

Плохо соображая, что делаю, я толкнула дверцу и выбралась из машины.

Сама я водитель скверный, но это не мешает мне с пристрастием разбирать чужие ошибки. Так, что тут у нас?

Такси, катившее в правом ряду, похоже, целехонько, и водитель не пострадал, только я дурной головушкой приложилась, да и то лишь потому, наверное, что спала. А вот черный джип, всем своим видом лично мне, россиянке, неприятно напоминающий о соплеменных бандитах, вылетел из левого ряда на встречную, там еще заложил влево и из-под носа автобуса ушел на обочину, где едва не поцеловал фонарный столб. А автобус вильнул вправо и слегка боднул мотоцикл – вон он, на газоне лежит, еще вздрагивая, как загнанный олень… Но мотоциклист и жив, и цел, стоит на своих ногах.

Ну, и из-за чего весь этот авто-мото балет? Джип, видно, шел за такси, а мой водитель неожиданно резко затормозил… А почему же он затормозил?

Я поднялась на цыпочки и огляделась, ощутив при этом легкое головокружение и шум в ушах. Зато увидела причину дорожно-транспортного происшествия.

Причина имела жалкий вид пучеглазой лопоухой псинки, запутавшейся в постромках шлейки. Судя по всему, эта пародия на собаку сорвалась с поводка и выскочила на дорогу, едва не угодив под колеса такси. Ей повезло, отделалась испугом, правда, не лёгким: бедолага тряслась и дергалась, как припадочная, да еще и крутилась волчком, всё больше запутываясь в ремешках.

Люди не обращали на нее внимания, они суетились вокруг мотоцикла и джипа.

– Иди сюда, цуцик! – позвала я, наклонившись и вновь почувствовав, что в голове пришла в движение каруселька с лошадками. – Ох… Кажется, мы с тобой обе жертвы ДТП! Ну, давай тогда я помогу тебе, как жертва – жертве…

У животных есть определенные преимущества перед людьми. Этой вот конкретной австрийской собачке было абсолютно неважно, что я говорю не по-немецки, а по-русски. Я видела, что она меня прекрасно поняла! Большие влажные глаза воззрились на меня с мольбой и надеждой, уши-лопушки затрепетали, передняя лапка поднялась и тоже задрожала. Я едва не прослезилась.

Подхватив трогательного Пучеглазика на руки, я двинулась в сторону обширного газона, хаотично усеянного темно-зелеными помпонами идеально подстриженных плотных кустов. Я рассудила, что псинка прибежала именно оттуда.

Мне очень нравится отношение европейцев к зеленым газонам, оно одновременно и бережное, и прагматичное: не топтать живой ковер понапрасну, но и не препятствовать простому и понятному желанию поваляться на травке. Я даже не помню, чтобы где-либо в той же Вене наблюдала таблички, запрещающие ходить по газону! Видела только запретительные знаки для собачек, гуляющих по нужде: выразительные рисунки, лаконично изображающие четвероногого друга человека с вертикально поднятым хвостом, у основания перечеркнутым косым красным крестиком. Не знаю, понимают ли эти пиктограммы сами собачки, но следов их жизнедеятельности нигде не видно. Как, впрочем, и бесхозных животных – говорят, таковых в Вене попросту нет. Я обоснованно предполагала, что найду владельца Пучеглазика где-то поблизости.

На поляне, не оснащенной никакими запретительными знаками, резвились и двуногие, и четвероногие: воздух рассекали пластмассовые диски, глухо бухал о ладони игроков волейбольный мяч, кувыркались воланы. Кое-где на подстилках и просто на траве сидели и лежали граждане с книжками, ноутбками и бумажными пакетами с нехитрой снедью. Почтенного вида дама восседала на легком раскладном креслице в тени давно отцветшего жасмина, а у ее ног фарфоровым изваянием замерла белоснежная кошка. На Пучеглазика, нервно вздрагивающего у меня на руках, эта роскошная киса даже не взглянула.

– Потому что ты не собака, а ошибка природы! Четвероногое недоразумение! – жалостливо сказала я карликовой псинке.

Она подняла голову и уставилась на меня, как будто ожидала продолжения, и я развила тему:

– Какой должна быть правильная собака? Правильная собака должна быть большой, сильной и лохматой! С зубастой улыбкой и голосом, как у солиста Большого театра!

– Гау! – шаляпинским басом бухнула густая тень между двумя близко посаженными кустами.

– Ой!

Я сначала остановилась, а потом еще осторожно попятилась от огромного черного ньюфаундленда.

– Гау! – повторил он неприязненным тоном.

– Вот, видишь? Смотри! Вот, какой должна быть правильная собака! – сказала я Пучеглазику, тщетно стараясь не робеть.

Правильная собака имела вид животного, питающегося регулярно, обильно и отнюдь не морковкой.

– Надеюсь, не заблудшими туристками? – опасливо пробормотал мой внутренний голос.

Я нервно хихикнула. Приехать в Вену, чтобы стать сначала жертвой ДТП, а потом собачьим ужином – это был сюжет, достойный черной комедии.

– О-о-о-о-о!

С протяжным стоном и страдальчески заломленными руками в щель между кустами с треском прорвалась высокорослая толстуха в прелестном штапельном платьице, сшитом, не иначе, из пары пододеяльников. Бегущая гражданочка была поразительно похожа на подхваченный вихрем бледо-розовый надувной диван в цветастом ситцевом чехле.

– О-о-о-о, майн фройнд! – воркуя, причитая и всхлипывая, эта особа выхватила у меня Пучеглазика и пухлыми руками в младенческих перетяжках притиснула его к своей пышной груди. – О-о-о-о, майн либе фройнд!

– Это ваша собачка? – догадалась я. – Ну, что же вы, мадам! Надо лучше приглядывать за своим питомцем! Ваш четвероногий дружок выскочил на проезжую часть! Из-за этого случилась авария, и есть пострадавшие!

Большим пальцем через плечо я показала на дорогу. Фрау Надувной Диван выпучила глаза, как ее ненаглядный песик, и взвыла на два тона выше:

– О-о-о-о! Тим! Тим-тим-тим!

– Не понимаю, – сказала я и огляделась в поисках зверушки, которая могла отозваться на такой призыв.

«Зверушкой» оказался на редкость шустрый невысокий мужичок-боровичок: как гриб после дождя, он вырос рядом с ньюфаундлендом, и сразу начал действовать. Одной рукой успокаивающе погладил по спине ньюфа, другой – свою надувную фрау, и тут же подмигнул Пучеглазику и улыбнулся мне. Впрочем, улыбка промелькнула и забылась, как лето в Заполярье.

Задержав взгляд на моем лице, Тим сокрушенно цокнул языком, помрачнел и еще ускорился. Его руки замелькали в воздухе, указывая, направляя, обнимая и подталкивая.

Подчиняясь выразительным жестам и деловитым командам типа «цигель, цигель, ай-лю-лю», дама с Пучеглазиком, Правильная Собака и я с ними вместе поочередно просочились в кусты и уже через полминуты деловито загрузились в минивэн, где обнаружилась еще и клетка с хорьками.

Я не имела большого желания путешествовать в составе бродячьего цирка, но Тим, который шел замыкающим, не дал мне удрать. Выразительными гримасами изображая страх и ужас, он с прямым намеком постучал пальцем по зеркалу бокового вида. Я заглянула в него, тоже ужаснулась и впала в легкий ступор, за время которого шустрый Тим успел затолкать меня в машину, пристегнуть ремнем, захлопнуть дверцу, обежать минивэн по крутой дуге и устроиться на водительском месте.

Когда я открыла рот, чтобы категорически возразить против незапланированной автомобильной прогулки, минивэн уже сворачивал за угол, приближаясь к месту недавней аварии.

Мадам Диван на заднем сиденье заохала, Тим произнес что-то вроде «Ай-ай-ай». Я, напротив, закрыла рот и с понятным интересом засмотрелась на место дорожно-транспортного происшествия.

Джип, слившийся в экстазе со столбом, и автобус, зацепивший мотоцикл, стояли там же, где я их видела пять минут назад. А вот машины такси, в которой приехала я, уже не было!

– Оп-ля! – растерянно молвил мой внутренний голос.

С некоторым запозданием до меня дошло, что я неправильно поняла: мой внутренний голос произнес ругательство.

Я крайне редко употребляю нецензурные выражения, но известное слово на вторую букву русского алфавита само собой срывается с губ в моменты, когда внезапно происходит что-то очень неприятное. Например, случается дефолт, падает на голову сосулька, ломается каблук или, как сейчас, вскоре по прибытии в чужую страну забывается в такси ручная кладь!!!

Я застонала. Тим встревоженно покосился на меня, пролопотал что-то успокаивающее и прибавил газу.

– Йа, йа, натюрлих! – с горечью сказала я и закрыла глаза.

Чего уж теперь, в самом деле, дергаться? Надо сначала разбитую голову в порядок привести. Хотя бы снаружи!

Внутри-то головы беда у меня, похоже, непоправимая, оттого, видать, и все мои проблемы.

Глава 4

Я очень редко выключаю мобильный телефон. Привычка постоянно быть на связи осталась у меня с тех беспокойных времен, когда я не за страх, а за совесть работала в телевизионной службе новостей. Теперь мне, правда, случается иной раз забыть мобильник дома, но для того, чтобы я по доброй воле выключила имеющийся у меня при себе телефон, нужна очень веская причина. Как правило, это либо запредельная, на грани человеконенавистничества, потребность в нерушимом покое и отдыхе, либо, наоборот – решительное нежелание прерывать увлекательный процесс общения.

Но на сей раз мой голосистый мобильник умертвила чужая рука. Сама я отключилась еще раньше, потому что в горячем чае, которым меня напоили гостеприимные хозяева, рома было не многим меньше, чем кипятка.

Не знаю, чьи конкретно добрые руки, лапы или крылья позаботились обеспечить мне полный покой – в этом доме шагу нельзя было ступить, чтобы не соприкоснуться с живой природой во всем многообразии ее проявлений. За исключением лишь человеческих детенышей: единокровных им потомков Тим и Анхен, как я поняла, не завели. Вероятно, именно поэтому они окружили себя несчетным количеством домашних питомцев.

На короткой дистанции от входной двери до того дивана, где щедро обогащенный ромом чай поверг меня в глубокий сон, я успела повстречать еще двух разнопородных щеночков, кота, кролика, ежика, семейство хомяков и на редкость дюжую морскую свинку. Вся эта живность потянулась за мной, как кортеж мотоциклистов за правительственным лимузином. Канарейки в золоченой клетке приветствовали меня песней, собаки лаяли, хомяки шуршали, ёжик топал, и только рыбки в аквариуме, спасибо им, выразили свои эмоции по поводу моего появления беззвучно и бесконтактно.

Я чувствовала себя ошеломленной, растерянной и подавленной. Декорации, лица и морды вокруг меня сменялись так быстро, что я просто не успевала осмыслить происходящее! Вдобавок, запашок в месте массового скопления меньших братьев по разуму был еще тот… Так что голова у меня закружилась еще до чая с ромом – и продолжала кружиться даже во сне.

…Звездный купол ночного неба раскачивался, как колокол, а я была внутри него, и раз за разом наплывающая сзади плотная темнота толкала меня в пустоту, пока я не сорвалась в неё в крутой штопор…

Зато и выпала я из затяжного серпантина в темноте, тишине и одиночестве. Открыла глаза – никого и ничего не увидела. Безрезультатно напрягла слух, ощутила приближающийся приступ паники, вздрогнула – и пружины дивана подо мной успокаивающе скрипнули.

Слава Богу, в которого пора бы уже уверовать! Пока еще не в склепе лежу, а на ложе, предназначенном для живых и, видимо, немало на этом самом ложе поживших!

Глаза приноровились к темноте, и я увидела рядом резной комод и нечто матерчато-ребристое: похоже, птичью клетку, накрытую шалью. Ноздри шумно втянули воздух, густо ароматизированный сложным амбре зоопарка. Ущербная девичья память поскребла по сусекам и слепила фрагменты воспоминаний в колобок.

– Так!

Первым делом я пощупала свой лоб – его украсила полоска пластыря. Это меня порадовало, так как я приготовилась к худшему варианту, а именно к круговой бинтовой повязке в стиле героического красного командира Щорса. Что ж, по крайней мере, я не буду пугать своим видом мирных бюргеров на улицах австрийской столицы.

А в том, что я не задержусь с выходом на эти самые улицы, у меня не было никаких сомнений. Залеживаться в частном мини-зоопарке Тима и Анхен я не собиралась.

– Мобильник, – подсказал внутренний голос, инициируя приготовления к марш-броску на вольный воздух.

– Он был у меня в кармане, – припомнила я.

Еще одна старая добрая репортерская привычка – держать средство связи поближе к телу – на сей раз оказалась полезной, как никогда ранее. Если я не лишилась мобильника – значит, могу позвать на помощь добрых людей из своего обширного списка контактов!

– Сможешь, например, позвонить в представительство края в Вене, – рассудительно присоветовал внутренний голос.

Я аккуратно и бережно охлопала прикроватную тумбочку. Как я и ожидала, мобильник мой был там. Я нажала кнопочку реанимации, терпеливо прослушала мелодичный сигнал возрождения и дождалась, пока аппарат придет в состояние полной готовности.

И тут же работящий гаджет, как из мешка, высыпал мне с полтора десятка СМС-сообщений!

Они помогли мне определиться с личностью того, кому можно и даже нужно незамедлительно позвонить: Павлу, конечно же.

– Прости, дорогой! Я про тебя совсем забыла! – виновато произнесла я, одну за другой просматривая СМС-ки.

Если им верить (а не верить оснований не было), Павел предпринял восемь героических и безрезультатных попыток дозвониться до меня, а в паузах между звонками отправил мне семь сообщений.

Уже первое из них дышало смертоубийственными эмоциями, как ядовитое дерево анчар: «Так!!! ГДЕ ты?!». Далее – от сообщения к сообщению – страсти только накалялись. Восклицательные знаки множились, как кролики по весне, первоначальный вопрос «Где?» подменялся откровенно некорректным «С кем?», тревога трансформировалась в ярость… Мне оставалось только радоваться тому, что на современном этапе развития науки и техники общение на расстоянии ограничивается исключительно бесконтактными способами. Думаю, если бы этой ночью Павел мог до меня дотянуться, я разделила бы печальную судьбу Дездемоны.

Я боязливо поежилась, но не смогла удержаться от кривой улыбочки, вызванной тем, что компания-оператор сотовой связи по собственному почину привесила к каждой яростной СМС-ке Павла доброе пожелание от себя лично. Все эти их приторные «Приятного общения!» и «Хорошего настроения!» сразу после гневных текстовок, больше похожих на рычание, выглядели в высшей степени неуместно – как воздушный поцелуй после удара в челюсть.

Джинсы и свитер мне искать не пришлось, потому как добрые люди и звери были не настолько любезны, чтобы меня раздеть. А вот в поисках туфель я обшарила довольно обширную зону по периметру дивана, но нашла только свернувшегося в клубочек ёжика, что не доставило ни малейшего удовольствия ни ему, ни мне. Тихо шипя и дуя на исколотую ладошку правой руки, а в левой сжимая мобильник, используемый как фонарик, я вышла из гостиной в прихожую и там на ВЕРХНЕЙ полочке стеллажа обнаружила свою обувь.

–Так вот что называется высокой модой! – мой внутренний голос не удержался от язвительного, но справедливого замечания: туфли были хорошие, дорогие.

Не зря двуногие обитатели дома спрятали их вне пределов досягаемости четвероногих.

Обувшись, я на цыпочках прокралась к входной двери и чуть не упала, когда обширная черная клякса, которую я в полумраке приняла за коврик, ожила, вздохнула и уставилась на меня фосфорецирующими желто-зелеными глазами.

– П-привет, милая собачка! – удержав в горсти едва не выпрыгнувшее сердце, пролепетала я. – Гутен, так сказать, морген! Ты не возражаешь, я пойду себе? Уже шесть с минутами.

Очевидно, седьмой час моргена не казался «милой собачке» временем, не подходящим для прогулки. Пёс не только не возражал против моего ухода, но даже сделал попытку увязаться за мной на улицу, и мне стоило труда удержать дверь, в которую крепко уперлась лобастая и мохнатая, как у зубра, собачья башка.

На улице было пусто, ни души. Здания производили впечатления необитаемых. По узкой улице, образуя туманные завихрения у столбов, тек холодный ветер. Свисающие с фонарей конусы света – ядовито-желтые в верхней точке и размытые внизу – разреженным краем подметали тротуар. Все вместе смотрелось классической декорацией для ночного кошмара в вампирско-вурдалачьем стиле.

Я зябко поежилась и повертела головой, пытаясь определить, где восток: очень хотелось уловить хотя бы намек на близость рассвета. Но здания, выстроенные сплошной линией, закрывали горизонт.

С экипировкой я все-таки промахнулась: свитера было явно недостаточно, мне следовало взять с собой куртку. Да, глубоко я погрузилась в мечты о знойной африканской стране! И, видимо, не вполне из них вынырнула…

Холодок между лопатками ощущался болезненно. Перебежав пустую улицу, я вошла в телефонную будку и закрыла за собой дверь, оставив неотвязный ветер снаружи. Собственно, будка привлекала меня именно как укрытие, потому как звонить я собиралась с мобильника. Только сделать это было труднее, чем сказать. Предстоящего разговора я нетерпеливо ждала и откровенно побаивалась.

Я трусиха, но робость весьма занятно уживается во мне с авантюризмом. А еще я восторженно благоговею перед величественными явлениями природы, какими являются, например, Большой Каньон, Ниагарский водопад и – самое увлекательное – гнев обманутого любовника.

Я ожидала, что ярость, которую обрушит на меня Павел, будет немногим слабее Ниагары, но ошиблась. Он только свирепо рявкнул:

– Убить тебя мало!

И сразу после этого почти спокойно поинтересовался моим местонахождением.

Зная, что мой друг человек мирной профессии, журналист, я логично рассудила: вряд ли мои координаты нужны ему для того, чтобы срочно направить по указанному адресу парочку ракет с ядерными боеголовками. Табличка с названием улицы и номером ближайшего дома была у меня перед глазами, сразу за стеклом кабины, и я старательно, по слогам, озвучила в трубку протяженное и громыхающее, как товарняк, название этой малоуютной венской штрассе.

– Стой там! Никуда не уходи! – скомандовал Павел. – Я буду через двадцать минут.

Он уложился в пятнадцать.

Разумеется, о том, чтобы меня убить, речи больше не было. Напротив, меня сначала заключили в объятья, а затем замотали в теплый шарф. В виде изящного шерстяного кокона я была помещена на пассажирское место автомобиля (с предусмотрительно включенным обогревом сиденья!) и, пока Павел, оставаясь снаружи, разговаривал с кем-то по мобильному, я успела согреться и даже задремать в уютном тепле.

Даже не знаю, чем это было со стороны Павла – трогательной заботой или коварным расчетом? Когда через несколько минут он крепко встряхнул меня за плечи, я – сонная и размякшая – по первому требованию выложила ему всю правду о своих недавних приключениях в подробностях и без утайки. На мое счастье, утаивать было нечего, ничего плохого (или такого, что я могла считать хорошим, а Павел – плохим) я этой ночью не делала.

Выслушав меня, он только потряс головой, как незабываемый ньюфаундленд Анхен и Тима, и усмехнулся:

– Ну, ты даешь!

Тут я окончательно проснулась, резонно предположив, что сейчас мне придется-таки что-то кому-то дать, но мои безнравственные ожидания опять не оправдались.

Павел от меня отстранился и сделал несколько звонков, за время которых я опять погрузилась в дремоту, так как односторонний разговор на немецком для меня был не более содержательным, чем грохот мусоропровода. А под индустриальные шумы я, жительница большого города, сплю, как младенец.

Колыбелька моя плавно покачивалась, мотор размеренно гудел, Павел помалкивал, и проснулась я от холодного прикосновения к лодыжкам.

Автомобильная дверца была открыта, в салон задувал пронизывающий ветер. Охнув, я поспешно нащупала под сиденьем сброшенные туфли – ногам стало теплее, но не намного. Зря я обула балетки, тут были бы уместнее ботинки на меху… Ах, солнечная Нигерия, где ты?