Любовь за гранью 11. Охота на Зверя Соболева Ульяна
Открывает глаза, а в них решимость. Холодная, жестокая. Осторожно отталкивает меня ладонями и обходит, направляясь к шкафу. Достала что-то из ящика и повернулась ко мне, сжимая в руках чёрную тетрадь
– Не лишай себя права выбора, Ник, – подошла ко мне и протянула тетрадь, автоматически взял её, бросив недоумённый взгляд на Марианну, – Прочитай и только потом прими решение. И когда ты придёшь ко мне со своим выбором…
Она не договорила, но я понял её. Когда я приду к ней со своим выбором, настанет её очередь выбирать.
Я всё ещё сидел в борделе с своей тетрадкой на коленях, когда почувствовал, что хочу услышать её голос. Игнорировал это желание до тех пор, пока не перестал понимать смысла прочитанного, пока это долбаное наваждение не превратилось в адскую потребность.
С этого момента началось моё заражение тем вирусом, от которого корчился её Ник. Нет, ни о какой любви, конечно, и речи быть не могло. Тот, кто неспособен любить, не испытает этого чувства, даже прочитав тысячи книг или просмотрев сотни фильмов. Я умел только желать, я признавал только похоть и извращённо хотел показать все грани этой похоти ей. И вся проблема как раз была в том, что ей и только ей.
Штамм Марианны Мокану уже прочно проникал в кровь, заражая едкой зависимостью. Возможно, она исчезнет, как только я её получу. И я должен сделать всё, чтобы уничтожить этот яд, не позволить добраться до сердца. Передо мной был дневник того, кем я не хотел становиться. Она сломала его. Я должен был сломать её. И как бы ни распирало от желания копаться всё глубже в своём же прошлом, я начинал чувствовать то, чего не ожидал. То, что оказалось неожиданным ударом под дых, сходу. Я захотел получить её. Назло ему…себе. Не просто трахнуть и забыть на следующий день. Больше. Я хотел получить, чтобы доказать себе нынешнему, что больше не подсяду на этот наркотик. Что смогу жить холодной головой…без дневников и зависимости. В конце концов, лучшие браки – браки по расчёту.
***
Я в очередной раз звонил на телефон Марианны и матерился, снова и снова попадая на голосовую почту. Набрал Зорича, с которым расстался лишь пару часов назад, и подумал, что, если он в курсе о том, где моя жена, попросту убью на хрен обоих. Сначала его у нее на глазах, а потом и её.
– Да, господин
– Здравствуй, Сер, – запнулся, подумав о том, что не хочу, не хочу, мать его, спрашивать у чужого мужика о своей жене! Но с другой стороны, молчание Марианны не просто настораживало, оно начинало беспокоить. И это беспокойство раздражало.
– Господин?
Кажется, я слишком долго молчал, что оказалось удивительным даже для сверхделикатного ищейки.
– Я не могу дозвониться до Марианны вот уже несколько часов. Ты знаешь, какие планы были у твоей госпожи?
На том конце провода замолчали, а потом, откашлявшись, Зорич осторожно произнёс:
– Нет, Николас,– да, я всё же позволил этому ублюдку так меня называть, – я не в курсе, но я сейчас позвоню Валаску.
– Подожди, Зорич. Он сам на проводе.
Не отключая Сера, ответил на звонок главы европейских ищеек, чувствуя, как сжалось в желудке предчувствие беды.
– Слушаю.
– Господин Мокану, здравствуйте.
– Ближе к делу, Валаску.
– Господин, только что поступил звонок от Охотников.
Предчувствие беды вихрем пронеслось по всем внутренностям, скручивая их, вызывая желание вцепиться в горло ищейки, выдерживавшего подозрительную паузу, и я рявкнул, сжимая в руках телефон. Включил конференц-связь.
– Говори, чёрт тебя раздери!
– Глава Охотников сообщил, что у них сейчас находится ваша жена.
– Твою мать! – Впервые слышу столько злости в голосе Зорича. Сам стиснул челюсти, ожидая дальнейшей информации.
– Помимо этого, у смертных есть доказательства ваших убийств, которые они грозятся предоставить нейтралам.
– Так пусть, мать их, предоставляют!
– В наших интересах, чтобы этого всё же не произошло.
Я это знал и без твоей подсказки, придурок.
– Что они хотят? И какого чёрта моя жена делает у них?
А в висках пульсацией: если эта идиотка сама пошла к Охотникам, я сверну ей шею. Сначала привяжу к кровати и буду трахать сутками напролёт, а потом просто убью эту дурочку.
– Они схватили её на стоянке возле офиса. Вырубили охранников и, угрожая оружием, увезли госпожу Мокану, не забыв прихватить записи с видеонаблюдения.
– Чтобы мы не спохватились раньше времени, – бесстрастный голос взявшего себя в руки Зорича.
– Именно. А теперь они предлагают обмен, господин. Её на вас.
– Значит, она не дала им то, что они хотели, – я рассмеялся, чувствуя в то же время и злость. Моя маленькая сумасбродная жена заставила пойти на попятную Охотников и раскрыть себя.
– Они выдвигают какие-либо еще требования?
– Нет, только одно условие: Марианну на вас. Пока что даже скрывают своё местонахождение.
– Госпожу, – поправил его автоматически, лихорадочно думая о том, как подобраться к этим тварям.
– Госпожу…Господин, – Валаску замолчал, и я напрягся, ожидая еще одной порции дерьма, – мы пытались пробить местонахождение госпожи по джи пи эс…Конечно, маловероятно, но сигнал показывает окраину Лондона.
– Пришли мне адрес, Шейн. Я выдвигаюсь туда.
– Господин, – снова Зорич, – позвольте мне поехать с вами. Я знаю главу охотников Александра, которого вы…не помните.
– Останешься с Валаску, Сер. Когда позвонят люди, тяните время. Как угодно. Любыми способами тяните время. И со мной на связи. Постоянно. Поняли?
– Да, господин.
Отключил звонок, и тут же открыл сообщение Шейна с адресом. Ещё одним приятным бонусом полученного мной «боевого ранения» с использованием хрустального меча оказалась телепортация. Да, теперь я мог перенестись куда угодно одной только силой своей мысли. Нужно было только представить себе это место. По тем фотографиям, которые скинул Валаску, это была какая-то пустынная местность, вполне возможно, там находился штаб Охотников.
Но когда я переместился туда, то не нашёл ничего подобного, только выключенный телефон Марианны, валявшийся в груде какого-то производственного мусора.
Я двигался короткими перемещениями вперед, дошёл до леса и закрыл глаза, пытаясь уловить присутствие большого количества людей. Но тщетно. Только дикие животные, стремительно понесшиеся в глубь леса, как только почувствовали меня.
Мать вашу! Со злости кулаком по стволу дерева, глядя, как оно разлетается в щепки. Так же, как разлеталось в щепки моё спокойствие. Закрыл глаза, успокаиваясь и собираясь с мыслями. Если только они попробуют тронуть её пальцем…Да, эти ублюдки были смертными, но они были чертовски хорошо обученными к борьбе с вампирами смертными. Убивать нелюдей было их религией, которой они поклонялись с энтузиазмом монастырской шлюхи, тайно поклоняющейся члену. Не скрывая своей ненависти к нам, но и не позволяя ей одержать верх до поры до времени.
Набрал Зорича и процедил сквозь зубы, засовывая в рот сигарету и поднося зажигалку, чтобы прикурить.
– Её здесь нет. Ублюдки намеренно сбросили телефон в другом месте.
Запнулся, когда зажигалка вдруг мигнула ярким красным светом. Впервые с тех пор, когда я достал её из кармана одной из своих курток.
– Мы пробуем дозвониться до Охотников. Пока телефон Александра выключен.
Щёлкнул зажигалкой, но она больше не светилась, а когда я собрался убрать её в карман, снова замигала красным, теперь уже беспрерывно.
– Что за чёрт?!
– Господин?
– Что с моей зажигалкой?
– Ваша зажигалка? – Неподдельное изумление в голосе. Да, Зорич, я сам себя психом ощущаю, думая в такой момент о грёбаной зажигалке, превратившейся в какую-то специальную световую сигнализацию. И тут же всё исчезло.
– Да, мать твою! Она только что мигала словно светомузыка!
– В своё время госпожа просила меня кое о чём…Как я мог забыть!
– О чём? – Почему меня так раздражает мысль о том, что она могла просить его о чём бы то ни было?
– Господин, это сигнал от Мари…Госпожи. Вам нужно вернуться в Лондон, чтобы мы определили, откуда он исходит.
– Зорич, о чём тебя просила моя жена?
– Она просила сделать своеобразные парные «маячки» для себя и для вас. Попав в беду, каждый из вас может отправить сигнал бедствия другому с джи пи эс данными. Её «маячок» был вставлен в серьги. Ваш – в зажигалку. Как только она касается серёг, «маяк» отправляет сигнал вам.
К тому времени, как Валаску на пару с Зоричем вскрыли мою зажигалку и назвали точные координаты места нахождения моей жены, я уже знал, что сделаю с подонками, так необдуманно похитившими её. Хотя, нет, они действовали достаточно обдуманно и взвешенно. Вот только, видимо, думали, что смогут договориться…или же обманчиво рассчитывали на мой страх перед нейтралами. Но только не после этого сигнала от Марианны. Ублюдки не знали меня, но меня знала Марианна. Знала достаточно и меня нынешнего, чтобы понимать, ни одну тварь я не оставлю в живых. И всё же попросила о помощи, осознанно подписав каждому из них приговор.
Телепортировался в какой – то грязной подворотне с обшарпанными стенами, источавшими такую резкую вонь, что едва не закашлялся. Они были напротив: в разрушенном здании огромной скотобойни, по периметру которого вышагивали Охотники со стволами. Наверняка, в них деревянные пули. У каждого третьего смертного – собака. Это чтобы животное учуяло нечисть. Усмехнулся, поймав взгляд одного из доберманов. Он отчаянно залаял, дёрнувшись в мою сторону и натянув поводок, и я спрятался за стеной, наблюдая за ними в зеркало раздолбанной в хлам машины, стоявшей перед собой. Охотники остановились, столпившись возле псины и вскидывая вверх руки с пистолетами.
Ну-ну. Посмотрим, кто из вас решится перейти узкую автомобильную дорогу, отделяющую их от меня. Напрягся, вслушиваясь
– Расходись, мужики. Ложная тревога. Уйми пса, Джеки, по ходу, кошку драную увидел, всю охрану на уши поставил.
– Да, ладно. Ты же знаешь, он просто так не залает. Что-то нечисто здесь.
– Конечно, нечисто. Мы на бывшей скотобойне в самом мерзком районе пригорода. Всё, расслабься. А я пойду послушаю, как девчонку допрашивают. Красивая сучка. Как и все эти твари…
Ублюдок громко рассмеялся, и я выглянул из своего укрытия, снова ловя взгляд собаки. Но в этот раз она не подняла шум, а остановилась, словно вкопанная, ожидая моей команды.
– Не зарывайся, Логан. Это тебе не девчонка, а королева их местного клана. У неё отец – король Братства, а муж – Мокану! Нам её даже пальцем тронуть не дадут.
Он замолчал, оглядываясь по сторонам.
–Да и плевать на отца и мужа! Где муж её был, когда мы его драгоценную жену взяли. Пыфф…Королева. Как миленькая в машину села, дрожа от страха. Не люблю я эти трупы ходячие, но эту сучку бы я сначала трахнул и только потом убил.
Собака отвернулась от меня и мягко шагнула к говорившему, вскинув морду кверху.
– Не обольщайся, парень. Она тебе яйца одним движением вырвать может. И ты даже свой кол в неё вставить не успеешь.
– Если заливать ей в это время в горло вербу…
Доберман рванул вперед, запрыгнув на эту тварь, и с отвратительным хрустом сомкнул клыки на его горле.
«Хороший мальчик! Рви их всех, малыш!»
В это же время сразу несколько собак так же набросились на своих хозяев, начался полный переполох с криками боли, звериным рычанием и громкими выстрелами. К воротам начали выбегать изнутри смертные, паля по обезумевшим животным. А я телепортировался внутрь здания. Я мог бы зайти туда, не скрываясь, заставить дрожать их от страха и падать на колени передо мной. Я мог бы заставить их перестрелять друг друга. Но я не мог контролировать одновременно разум такого количества людей, а, значит, не мог рисковать Марианной. Да, и мне стало мало просто смотреть, как эти мрази дохнут, теперь я хотел уничтожать их сам.
Остановился, прислушиваясь к своим ощущениям, и тут же зверь внутри довольно зарычал, резко подавшись вперед. Запахи потных тел и крови смертных перебивали тонкий аромат ванили, исходивший от Марианны, но он всё же учуял его и довольно оскалился, предвкушая представление.
– Вы не можете не понимать последствий своего отказа, Марианна.
Тихий, но уверенный голос принадлежал седому мужчине около пятидесяти пяти лет, сжимавшему в руке пистолет, направленный на Марианну. Подонок! Сдержал рычание, рвавшееся из груди, и спрятался за одной из стен. Я же знал, что её взяли в заложники. Знал, что ей могли угрожать…Но вид наставленной на нее пушки, едва не сорвал весь контроль.
– Вы всё ещё не потеряли надежду уговорить меня, Александр? Почему? Боитесь, что будете отвечать перед моим мужем в случае, если придется перейти от уговоров к угрозам?
Усмехнулся и в то же время решил серьезно поговорить с ней после того, как вытащу отсюда. Моя смелая, дерзкая девочка. Но всё же смелость не всегда хорошо, тем более для женщины, окружённой вооружёнными мужчинами.
– Не стоит дерзить мне. Вы бы лучше подумали о том, что будет с вашими детьми. Какое будущее их ожидает после того, как их отца Нейтралы осудят на смертную казнь за совершённые преступления, а мать посадят за сокрытие и уничтожение улик?
– Мой муж не совершал ничего из того, что вы, Александр, хотите ему приписать. Вы бы побеспокоились о том, что может ждать Охотников, и в частности, их главу, за подобную клевету и вред деловой репутации нашей семьи.
– Вы напрасно надеетесь на помощь отца, Марианна. Стоит нам запустить жернова этой машины, и даже королю со всем его влиянием не удастся спасти вас от неминуемого наказания.
– Так что же вас останавливает? – Марианна усмехнулась, складывая руки на груди, – Почему вместо того, чтобы дать этому делу ход, вы теряете время со мной тут? Вы же понимаете, как рискуете? Я вижу, понимаете. Вы бросаете обеспокоенные взгляды на часы, зная, как каждая минута приближает вас к смерти.
– Мы не объявляли войну всему Братству, Марианна. Политика вашего отца вполне устраивает наш Орден. Нас интересует только монстр, убивший огромное количество людей за несколько недель. Отдайте его нам, и мы оставим в покое вашу семью. Отдайте нам это чудовище, в которое превратился ваш муж, и живите дальше своей жизнью.
Марианна замолчала, и я внутренне сжался, услышав её мелодичный смех.
– Ни-ког-да.
Всего одно слово.
По слогам.
Спусковой крючок.
Тот самый сигнал для зверя. Возможно, ему следовало услышать эту решимость в её голосе. Возможно, он даже был благодарен ничтожным смертным за возможность услышать её.
Очутиться позади Марианны и улыбнуться, услышав её вскрик удивления. Она не могла почувствовать мой запах, казалось вербой здесь пропиталась каждая стена. Телепортироваться с ней к машине, возле которой я спрятался и остановиться, услышав её истерическое:
– Нет, Ник. Нет, любимый!
Вцепилась в мою руку, не позволяя переместиться.
– Тебя накажут. Не трогай их. Это не простые смертные!
А мне плевать, кто они, малыш! Плевать, понимаешь ты? Когда я шёл сюда, я был зол за то, что посмели тронуть МОЁ! За то, что покусились на МОЁ! Но когда я увидел стволы, направленные на тебя…Когда понял, что, если замешкаюсь хотя бы на мгновение, они выстрелят в тебя, я испугался, малыш…Понимаешь? Я, чёрт бы тебя побрал, испугался впервые за кого-то другого! И эти твари должны кровью смыть мой страх.
Притянул её к себе, впиваясь в губы, сминая их жадно своими, стискивая пальцами мягкое податливое тело. Вкусная. Такая вкусная. Она стонет, зарываясь длинными пальцами в мои волосы, и я опрокидываю её на капот машины и отстраняюсь, с улыбкой глядя, на задернутые сиреневым дымом возбуждения глаза, на приоткрытые пухлые губы, на бурно вздымающуюся грудь.
– Никто не смеет трогать МОЮ женщину. – склонившись над ней, ударяя со злости кулаками по выцветшему металлу, – Никто и никогда!
Марианна закричала от досады, а я телепортировался в то же помещение, в котором ее держали. Жалкие ничтожества с дикими криками бегали по зданию, понимая, что теперь тут не было сдерживающего меня фактора.
Я убил их всех. Пару десятков ублюдков, сбившихся в кучу там, где я забрал её у них из-под носа. Пара десятков смертных, корчившихся в агонии. Их крики разносились далеко за стены скотобойни. Я хотел, чтобы она тоже слышала их. Вакханалия страха и боли, разбавленная слепыми выстрелами в никуда. Я ослепил почти всех их, кроме главаря, заставляя смотреть, как они решетят друг друга пулями, как бросаются на своих же словно звери. Я заставил слушать его их мольбы и наслаждался его животным страхом, сожалением и разочарованием. Жалкие людишки. Обретя оружие, они позабыли, насколько ничтожны рядом с нами. Позабыли, что стоит нам захотеть…стоит опустить занавес маскарада, и сотни хищников вырвутся на свободу.
Обездвиженный главарь сидел на стуле, глядя, как я разрываю одного за другим, выпуская кишки, и полной грудью вдыхая запах их крови и смерти. Несколько недель воздержания обернулись самым настоящим кровавым пиршеством.
Последним был старик. Он всё ещё был жив и истошно кричал, болтая ногами в воздухе, когда я вспарывал его брюхо когтями, жалобно молил о смерти, и только потому что меня ждали снаружи, я не стал растягивать удовольствие бесконечно.
После того, как покончил со всеми, отыскал в этом гадюшнике умывальник и смыл с лица и рук всю кровь. Вернулся к Марианне и молча притянул к себе, уже нежнее касаясь губами её губ.
– Что ты натворил, – обречённо, в самые губы.
– Моя?
Она вскинула голову, и я едва не застонал, увидев, какой надеждой засветился её взгляд. Молча кивнула, и я прижал её к себе.
– Никто и никогда, Марианна.
Глава 12
Меня то швыряло к нему с какой-то жесточайшей одержимостью, то отбрасывало назад с такой же неумолимой обреченностью. Дни, похожие на адские пытки, и я в каждом из них проживаю сразу две жизни. В одной – он мой, наконец-то рядом, наконец-то настолько близко, что от одного его присутствия сердце дрожит и заходится в бешеном восторге, а в другой – осознанное понимание, что это спектакль, который мы разыгрываем для других, декорации. Пусть красивые, обжигающие и так похожие на реальность, но все же декорации.
Видеть его и не видеть в его глазах себя, слушать его голос и не слышать в нем нас, чувствовать его прикосновения к руке, к волосам…мимолетные, быстрые и не чувствовать в них любви. Словно меня опутывает коконом лжи самой себе, и я до дикости хочу верить. Боже, как же я хочу верить, что вот сейчас…или сейчас все изменится…Но нет. Ничего не меняется, ничего не происходит, и только напряжение достигает какой-то наивысшей точки кипения. Когда этот фарс взорвется брызгами разочарования и ненависти. Потому что это невыносимо опасно – дразнить Николаса Мокану и играть с ним в те игры, в которых он всегда побеждает. А я играла. Ходила по тонкому, невероятно острому лезвию босиком и с завязанными глазами. Еще никогда в своей жизни я не соблазняла его так, как сейчас…и себя вместе с ним. Я продумывала каждую деталь своей одежды, прическу, взгляд, улыбку. Я его не просто дразнила, я его провоцировала, используя то оружие, которое он дал мне сам в нашей прошлой жизни. Видела, как сатанеет от желания, как чернеют глаза и сжимаются скулы, каким тяжелым становится взгляд, и понимала, что, когда заиграюсь, этот зверь разорвет меня на части. Стоит лишь оступиться, совершить ошибку, и он отберет контроль, он использует его против меня же. За каждую улыбку, за каждый взгляд, за каждую расстегнутую пуговицу на блузке и за край чулка он окунет меня в кипящее масло живьем и будет смотреть, как я корчусь в агонии. Я доходила до точки отчаяния. Я мучила себя намного сильнее, чем его. При каждой встрече, беседе, поездке в офисы и за город. Видеть, как его трясет от желания, захлебываться восторгом и в то же время жадно понимать, что я хочу больше. Что мне надо ВСЕ. Я хочу его сердце и душу. Но он принял вызов…и сбрасывал меня в пропасть взглядами, намеками, прикосновениями. Перед приемом в нашем доме Курт приехал к нам в офис вместе с Ником для подписания основного договора. Пока он перечитывал заново все бумаги с истинно немецкой придирчивостью к каждому параграфу, Ник смотрел на меня. И я чувствовала этот взгляд физически, глядя в его глаза и ощущая этот первобытный голод. Нет, не свой…свой уже давно превратился в нескончаемую пытку. Его голод. Он с каждым днем становился иным. Тягучий и очень терпкий, он потрескивал в воздухе разрядами электричества и вызывал ворох мурашек на коже от предвкушения этого голода на мне. Я смотрела в его расширенные зрачки, в которых горело мое отражение. Да, в языках синего пламени…мой инквизитор уже сжигал меня живьем и слышал мои крики. Их слышала и я и именно поэтому покрывалась мурашками. Его взгляд словно говорил мне: «Ты скоро приползешь ко мне на коленях, маленькая. Ты будешь умолять меня прикоснуться к тебе. Сама». И мне до боли захотелось это сделать…опуститься на колени перед этим Дьяволом. Почувствовать вкус его плоти во рту, в руках…внутри себя. Бешеными толчками. Смотрела, как он потягивает виски, обводя длинными пальцами край бокала, круговыми движениями, а у меня сжимаются колени, в горле пересохло, как от жажды, и между ног так влажно, что, кажется, ею пропитался воздух. И он…он ее чувствует. Ноздри трепещут, и пальцы вдруг резко сжимают бокал, и он опрокидывает его в себя одним махом.
Это был мой первый срыв. Когда они ушли… Я закрылась в кабинете, задернув жалюзи и в изнеможении прислонившись спиной к двери, задрала юбку на бедра, раздвинув ноги, скользнула под резинку насквозь мокрых трусиков и сжала пульсирующий клитор, представляя, что это его пальцы, проникала в себя с судорожными немыми всхлипами, дрожа всем телом, шепча его имя пересохшими губами, кончая и чувствуя, как по щекам текут слезы разочарования. И сползла на пол, обхватив колени и запрокинув голову. Все еще подрагивая после оргазма, тяжело дыша и проклиная себя… и его за то, что другой, за то, что заставляет так унизительно доводить себя в полном одиночестве и плакать от разочарования и бессилия. Хотеть его, как проклятая, и не сметь себе позволить упасть в эту пропасть…Потому что теперь я в ней раздроблю все свои кости сама. Его не будет со мной.
А потом чувствовать, как вся кровь приливает к щекам, когда вернулся в кабинет вместе с Зоричем и Шейном, пересчитывать доход от сделки. Полосовал меня горящим взглядом. И мне казалось, что он знает…знает, что я делала, когда они ушли. Господи! Да они все это знали. И я под видом того, что мне душно, распахивала окна настежь и старалась не смотреть Нику в глаза, чтобы не видеть эту наглую, самодовольную ухмылку, приправленную глухой яростью. Потому что сама…потому что не ему.
***
Я смотрел на Марианну, стоящую в центре залы в длинном черном платье с бокалом шампанского в руках, и всё сильнее стискивал челюсти, изо всех сил стараясь при этом, чтобы улыбка послу Германии в Лондоне не выглядела злобным оскалом. Лживое общество лживых тварей, нацепивших обворожительные улыбки, от которых внутри всё больше разрасталось чувство омерзения. Как же я ненавидел все эти светские приёмы, на которых приходилось сдерживать себя не просто в руках, а на толстой ментальной металлической цепи, и с каждым часом я всё отчётливее слышал, как позвякивают ее звенья, выпадая из моих рук. Тем более при взгляде на жену, обольстительно улыбающуюся тому или иному франту. После каждой такой улыбки я желал только одного – убивать. Всех и каждого, кому она посмела дарить то, что принадлежит мне. Нараставший гул голосов, беспрерывно поздравлявших меня с чудесным возвращением (ублюдки очень осторожно обходили слово "воскрешение"), не позволял думать о том, почему меня это настолько раздражает, что хочется вцепиться в глотку очередного кретина, счастливо улыбающегося Марианне. Да и не был я сейчас способен углубляться в подобный анализ. Только не тогда, когда она бросала загадочные взгляды в мою сторону, щеголяя откровенным разрезом, из которого выглядывала соблазнительная ножка. Дьявол! Так бы и отодрал её прямо на их глазах, чтобы все знали, кому она принадлежит! Думал так и понимал, что нет. Ни хрена. Слишком много чести видеть им её в этот момент, знать, как она может кричать от наслаждения, как может кончать. Возможно, потом мне станет абсолютно всё равно, но сейчас она принадлежала мне и только мне. Вспомнилось, как зашёл в кабинет буквально неделю назад и едва не задохнулся, почувствовав аромат её оргазма. Стерва отказывала мне, но с лёгкостью шалила одна, пока я за стенкой решал рабочие вопросы. Смотрел тогда на неё и сжимал кулаки, чтобы не наброситься, не накинуться на неё, наплевав на возившихся рядом и упорно делавших вид лишённых обоняния помощников, не заставить извиваться под собой и кричать по-настоящему. Лучше одной, по-быстрому, чем со мной, Марианна? И внутри пожар разрастается и едким дымом понимание – долго не выдержу. Заставлю прекратить эти грёбаные игры! В ту ночь так же не вернулся домой, до одурения трахая проституток у мадам Поузи в безуспешной попытке приглушить привкус злости, упорно сопровождавший меня теперь рядом с Марианной.
– Успокойся, – голос Влада заставил сильнее сжать бокал в руке. Только его мне сейчас не хватало! – Моя дочь всегда играет по правилам.
– Только, видимо, в этот раз на грани фола, – ответил, скорее ему, чем себе. Очередное упоминание о родстве – понимает, что еще одного самца возле неё я уже не выдержу.
– Я более чем спокоен, Воронов. – не глядя, следя глазами за Марианной, отдающей какие-то распоряжения Генри.
– Скажи это бокалу, который сейчас затрещит.
– За то время, что меня не было, ты получил диплом психолога, Вашество?
– Я король…Мне его ректор университета просто так торжественно вручил.
Я усмехнулся.
– Пытаешься разрядить обстановку, Воронов? Боишься за гостей?
– Нет, просто у меня тоже есть жена. И ничто меня так не злит, как мужчины, крутящиеся возле неё, когда думают, что я не вижу их.
– И где твоя жена? – повернулся, наконец, к нему и поймал странную задумчивость во взгляде.
– Она осталась с сыном дома. Глава крупной французской компании, специализирующейся на добыче урана, – король поднял бокал, указывая едва заметными кивком на одного из гостей. Я повторил за ним, приветствуя высокого блондина в темно-синем смокинге.
Повернулся в сторону, где стояла Марианна, и почувствовал беспокойство, не найдя её там. Черт, Мокану, что действительно тебя приводит в ярость: её флирт с другими мужчинами или то, что тебе за это время так и не удалось получить её.
Рвано выдохнул, увидев эту маленькую дрянь в объятиях другого высокого блондина с длинными распущенными волосами. Он чему-то громко рассмеялся и поцеловал мою, мать его, жену в щёку!
Шагнул к ним, чувствуя вспыхнувшую огнём ярость, и остановился, ощутив тяжёлую руку, сжавшую плечо.
– Расслабься, Ник, это Изгой.
– Да хоть сам Сатана! – повёл плечом, сбрасывая его руку.
– Расслабься, я сказал! Он твой друг, между прочим. Чёрт…он брат моей жены!
– И что? – глубоко вдохнул, увидев, как к мужчине подошла миниатюрная брюнетка в зеленом платье и обняла Марианну.
– Его жена. Диана. Подруга твоей жены, если тебе, конечно, интересно. – В голосе Влада насмешка, и я почти готов стереть её с его лощёного лица кулаком.
***
Этот прием больше походил на все то же сборище, как и на кладбище, только теперь все они праздновали возвращение моего мужа. Те же лица, и на них, вместо масок скорби, фальшивые улыбки. Но мы были обязаны устроить этот вечер, чтобы не пошли ненужные разговоры. И я ужасно надеялась, что Ник сможет держать себя в руках и подыгрывать нам, чтобы ни один из этих ублюдков даже не мог подумать, что у нас проблемы. Серьезные и почти неразрешимые. После расправы над охотниками прошло больше недели, и я сама в напряжении ожидала, какие последствия нас ждут.
Иногда бросала на Ника тревожный взгляд, но отец был рядом, и я переставала сильно нервничать…До того самого момента, пока кто-то из разукрашенных девиц не подходил к Князю, чтобы поговорить, поулыбаться, пофлиртовать, и я сжимала бокал с шампанским все сильнее и сильнее. Они смотрели на него, как и всегда, голодными, похотливыми взглядами…и мне казалось, что сегодня какой-то невыносимо кошмарный день, и я не могу держать себя в руках, как раньше. За каждой его улыбкой не мне я видела намеки, за каждым взмахом длинных ресниц – похоть…О, Господи, я не могу смотреть, как он им улыбается! У меня меркнет перед глазами, и от ревности становится больно дышать.
Никогда раньше я не испытывала ничего подобного… и я знала почему – он больше не принадлежал мне, не был моим…он больше меня не любил. На моем месте могла оказаться любая. Вот та шатенка в длинном бирюзовом платье, которая пьет вино и не сводит с него взгляда, актриса. Или блондинка, которая положила руку на плечо моего мужа, и он что-то шепнул ей на ухо…от чего она опустила взгляд, а потом подняла голову и провела языком по ярко-красным губам. Шикарная, в серебристом платье, с полуобнаженной грудью и полностью открытой спиной. Мой муж приобнимал ее за талию, и мне казалось, он поглаживает эту спину пальцами. Я продолжала улыбаться Мстиславу и Диане, а сама чувствовала, что начинаю задыхаться.
– Ты в порядке?
Невпопад улыбнулась и снова перевела взгляд на него. Дьявол! Самый настоящий Сатана во плоти. Ненавижу его красоту сейчас…Ненавижу эти синие глаза, от взгляда которых каждая женщина может ощутить себя раздетой и дико желанной, ненавижу эти порочные губы, изогнутые в легкой ироничной усмешке, у которой столько значений, сколько захочет он сам. Что говорит ей на ухо?
Этой стерве из Северных, сестре немецкого дипломата. Она ведь из бывшей аристократии. Древний вампир с лицом двадцатипятилетней красавицы и длинным шлейфом венценосных любовников. Они могли пересекаться раньше? Он с ней когда-то спал?
Сама не поняла, как схватила еще один бокал с шампанским с подноса, и пошла в сторону веранды. Мне нужно глотнуть свежего воздуха, иначе я с ума сойду
***
Я отвлекся буквально на минуту. Ко мне подошла одна из северных сучек…О, да, я именно так их и называл. Причём в лицо. Гордые, самовлюблённые, богатые, породистые суки, готовые раздвинуть ноги при первой же встрече. Рядом со своими мужьями изображали холодное презрение к гиене, но стоило ему захотеть, исступлённо отдавались даже в самом дрянном номере самого дешевого мотеля. Мне нравилось ставить их на колени именно в таких местах – унизительным контрастом ко всей той роскоши, которую они представляли, окунать в самое дно, на которое они с готовностью ныряли, пока их мужья были в разъездах. Игра. Всегда и во всём. И единственный её смысл – не стать тем, кому диктуют правила, а самому устанавливать их.
– Николаааас, – нараспев, закатывая бледно-голубые глаза и призывно касаясь тонкими пальцами моего плеча, – если бы ты знал, как меня потрясло известие о твоей…то страшное известие. Как только подумала о том, что мы никогда больше не сможем…не сможем повторить…
Намеренно вздрогнула, чтобы показать воочию весь свой страх. Но мне уже скучно. Кто-то скажет, что она потрясающе красива в своем серебристом платье и с высокой прической, открывающей изящную шею. Томно склонилась к моему уху и быстро провела по нему языком.
– Летти…Подозреваю, твой муж навряд ли был расстроен так же сильно, как и ты?
– Его ведь убили…в прошлом году, – отстраняется, округляя удивленно глаза, а я понимаю, что меня в ней так бесит…Всё! Волосы, слишком светлые, надутые красные губы, слишком большая грудь и эти бледно – голубые глаза. Она сама вся из себя – бледная неинтересная моль на ярком фоне моей жены.
Приобнял её за талию и так же склонился к уху:
– Учитывая, что в этой зале практически у всех абсолютный слух, ты могла бы для вида всплакнуть по безвременно ушедшему мужу.
Она вскидывает подбородок, устремляя на меня высокомерный взгляд, и я улыбаюсь, отстраняясь от неё.
– Мне нужно идти, детка. И я не люблю повторять однажды выученные уроки.
Направился к веранде – так как здесь, в помещении, Марианны я не чувствовал. Остановился, увидев ее, стоявшую возле резной скамейки. Свет луны лениво касается её распущенных локонов, спускаясь на оголённые плечи, и я снова стискиваю ладони в кулаки, чтобы сдержаться от дикого желания коснуться обнажённой кожи, снова ощутить те фейерверки под кожей, которые возникают даже от самых невинных прикосновений с ней.
– Почему ты ушла? Я искал тебя.
Обернулась ко мне, и я резко замолчал, в сотый раз ошеломлённый её ослепительной красотой.
***
Хотелось спросить, когда успел потерять…когда улыбался блондинке или когда поднял бокал вместе с шатенкой?
Но я сдержалась…Не позволила себе показать ему, что именно чувствую. Только не смотреть в глаза. Там моя персональная бездна. Не хочу сейчас идти ко дну. Я не готова. Я слишком беспомощна сегодня. Наверное, потому что весь этот фарс становится невыносимым день ото дня. Кто-то из нас сломается…Точнее, я знаю кто – это буду я.
А за его спиной окна залы, и все уже забыли, зачем собрались здесь, как, впрочем, и всегда.
– Устала от толпы. Не люблю, когда их много. Мне становится душно.
И это правда…Ник знал об этом. Тот Ник. Когда-то я боялась большого скопления народа, потом это переросло в раздражение.
– Многих из них ты помнишь, верно?
Продолжая смотреть на окна.
***
Повел головой, уловив необычные нотки в её голосе. Ревность? Моя маленькая жена ревнует меня к собравшимся здесь женщинам? Боится смотреть в глаза. Боится не меня – себя. Что ее больше задевает: то, что я помню их, или то, что забыл её?
– Верно.
Шагнул к ней, загораживая собой окна.
– Очень многих.
Наконец провести кончиками пальцев по открытому плечу, едва не застонав от удовольствия ощущать бархат её кожи.
– Зато ты никого из этих мужчин и не забывала, верно?
***
Вздрогнуть от прикосновения, но все так же упрямо не смотреть в глаза. Звук голоса впитывается в поры, просачивается под кожу и дурманит вместе с близостью и запахом. Но ведь это все иллюзия. Я словно слышу и вижу призрак. Он так похож, невыносимо, до боли похож на НЕГО, и все же это не он. Но разве тело волнует, о чем я думаю? И по коже волнами расходятся мурашки. От запаха кружится голова. Все эти дни я держала дистанцию. Как могла. Насколько вообще это было возможно.
– Зачем мне их забывать если я даже не думала о них? В моей жизни не было других мужчин.
***
Внутри огненными вспышками долбаное чувство триумфа. Потому что не врёт. Или же настолько идеально лжёт. И я приподнимаю пальцами за подбородок её лицо, склоняясь к нему, вглядываясь в сиреневую бездну, ища отблески лжи в нем.
– И больше не будет, Марианна. До тех пор, пока ты носишь мою фамилию.
А, может, и намного дольше.
***
Смотрит мне в глаза и говорит…говорит. А мне хочется закричать, чтоб не говорил ЕГО голосом, ЕГО слова, потому что этому Нику все равно…
– Это какая-то игра, да? – очень тихо, закрывая глаза, чтобы все же не смотреть. Не попадаться на этот крючок. Не вбивать его себе в вены настолько глубоко, что потом придется рвать вместе с мясом.
***
Нет, это они – игра. А ты…не знаю. Чем дольше я с ней, тем больше понимаю, не имеет значения, что будет после, но я должен получить её. Не для того, чтобы доказать себе и ей…но для того, чтобы наконец унять этот хренов зуд от желания касаться её постоянно. Иногда кажется, кожу готов содрать с ладоней, только бы не ощущать эту потребность трогать её волосы, её губы, её тело. Сжимать его, впиваться пальцами. Я впервые настолько сильно хотел не просто трахнуть женщину, а касаться, касаться, касаться, чёрт бы её побрал!
– А ты играешь, Марианна?
Закрыла глаза, и я склоняюсь к её губам, очерчивая их языком. Ладонью провести по обнажённой ноге в разрезе платья, поднимаясь всё выше, сдерживая победное рычание, когда едва заметно задрожала.
***
Не открывая глаз, задрожать от прикосновений его языка к своим губам. Не целует, а дразнит. Если Ник решит, что хочет получить любой ценой, он сделает все, чтобы получить. Проводит ладонью по голой коже, поднимаясь вверх, и я невольно впиваюсь руками в спинку скамейки. Предательское желание насладиться этим дольше. На несколько секунд дольше. Я ведь смогу себя остановить…Нас обоих. Как долго, я не знала. Наверное, я надеялась, что Ник устанет от попыток, и в то же время я, наверное, перерезала бы себе вены хрустальным кинжалом, если бы он это сделал.
– Не играю…И это страшно не играть, когда играют тобой, – распахнула глаза, невольно проведя языком по влажным губам и вздрогнув от того, насколько он сейчас близко ко мне. В миллиметре. В наносекунде от моего падения в космос его глаз.
***
– А чего еще ты боишься, малыш?
Прижимая её к себе за талию, сатанея от близости её тела. Вдыхать запах её кожи и думать о том, какая она на вкус. Я уже знал это. Я вспоминал его каждый день, который находился рядом с ней. Каждый день, в котором, словно идиот, держал дистанцию, предоставляя ей право выбирать. Решиться самой. Сейчас я полной грудью вбирал в себя её аромат и чувствовал, как сводит скулы от потребности снова ощутить этот наркотик на своём языке, в своей крови.
Запрокидывая её голову назад, провести языком по шее, по истерически бьющейся жилке на горле, стискивая пальцами мягкое тело, вжимая его в себя.
***
Себя!
Я боялась себя. А от прикосновения губ к шее начала дрожать и задыхаться. Впилась в спинку скамейки, дрожа от дикого напряжения. О Господииии! Еще… я хочу, чтобы касался еще!
– Что ты наиграешься гораздо быстрее, чем я успею открыть глаза.
Задыхаясь и запрокидывая голову, прогибаясь навстречу и сильнее сжимая пальцы. Немного… совсем немного. Я потом остановлюсь. Я смогу.
***
– Тогда открой глаза прямо сейчас, и скажи мне сама, игра ли это?