Хозяйка «Волшебной флейты» Гринь Ульяна
– Настасья, почему ты здесь?
– Так ить лучше, чем в ночлежке, – удивилась она. – Тама и убить могут, а тут Ксенофонт не дал бы.
– А ты петь умеешь?
– Петь? – она запнулась на миг, потом раскинула руки, улыбку изобразила на лице и вывела низеньким, но уверенным речитативом: – Ай как у нас на вишнях девки собиралися! Ай как собира-али, да не всё собра-али! А вишня попадала-а, барин осерча-ал!
– Стоп! Тихо! – рассмеялась я. – Не надо больше.
– Мадам, а мадам! Вы меня только не выгоняйте, а! – взмолилась девушка. – Я ведь всё умею, всё! Я и стирать могу, и убирать! Я горшки могу выносить, я бокалы натирать могу! И шить, и штопать!
– Настасья, – строго сказала я. – Почему ты думаешь, что я тебя выгоню?
– Так Пелагеюшка вона сказала… Кто петь не умеет, того вон!
Я встала. Так-так, уже начинает воду мутить Пелагея. А ведь только минуту, как вышла из кабинета… Её надо держать на виду, эту кошку драную. Вкрадчивые манеры – подлянки будет крутить. Поэтому… Нет, я её выгонять не буду. Но и головы дурить не дам.
– Слушай меня. Скажи девушкам, что никого выгонять я не стану и каждой найду место по способностям.
– Мадам так добра, – пробормотала Настасья чуть ли не в слезах.
– Но! Наше заведение станет другим.
– Как это? Не поняла.
– Потом поймёшь, мне надо подумать. Скажи мне, кто там ещё остался, кто ко мне не приходил?
– Разве только Аннушка, – обернулась на дверь Настасья. Я видела, что ей не терпится побежать к своим и рассказать о том, что я ей поведала.
– Зови. И вот что, есть тут что поесть, или где-нибудь заказать еду? Я голодна, да и вы, наверное, тоже.
– Могём сбегать в трактир, мадам! – на радостях воскликнула Настасья. – А уж там что желаете: и щец, ежели есть, и кулебяки можно взять, али каких солений!
– Возьми всего понемногу, а денег…
– Так я скажу на ваш счёт записать, мадам!
– А так можно?
– А как же! Записывали, бывало!
– А там долг есть?
– Я спрошу, ежели желаете!
– Спроси. Бумагу пусть напишут. Я расплачусь.
Настасья выскочила из кабинета, а я снова встала. Надеюсь, мадам Корнелия не оставила мне слишком много таких долгов. Подъёмный капитал-то она мне дала, а вот хватит ли его, чтобы осуществить ту туманную идею, что родилась в голове…
– Мадам, звали?
Аннушкой оказалась самая молодая, самая тихая и самая интеллигентная с виду девушка. Она была высокой, худенькой и почти плоской. Ни груди, ни попы. Если бы не корсет и длинные волосы, закрученные в вычурную причёску по типу моей, можно было бы назвать Аннушку мальчиком, переодетым в женское платье. Да и лицо у неё было таким… Вытянутым, со впалыми щеками, с выпуклыми скулами.
Девушка скромно остановилась у двери, сложив руки на животе. Я спросила рассеянно:
– Ты петь умеешь?
– Нет, мадам.
– А что умеешь?
– Играть на рояле.
– Серьёзно? – вскинулась я. – А что играешь?
– Этюды, симфонии… Могу подобрать популярные романсы.
– Училась?
– Шесть лет с учителем музыки, мадам.
– Подожди, ты училась музыке?! – удивилась я, принялась рассматривать её пристальнее. Интеллигентный вид может скрывать всё, что угодно. Аннушка зябко поёжилась и сказала тихо, словно стесняясь:
– И музыке, мадам, и иностранным языкам. Я бегло говорю по-французски, по-немецки и знаю латынь.
– Честно? Нет, я просто не смогу тебя проверить, потому что по-французски могу только «бонжур», «мерси» и «сан санкант эуро».
– Здравствуйте, спасибо и сто пятьдесят, – автоматически перевела Аннушка, – а вот чего именно – не знаю.
– Ну это понятно, – выдохнула я. – Да ты находка! Отлично! А почему ты здесь?
– Мадам позволит мне не отвечать на этот вопрос? – осведомилась Аннушка. Всё это безо всякого выражения на лице. Будто уже ничего не могло её взволновать или обрадовать.
Я кивнула. Потом я всё равно узнаю больше, но сейчас это не принципиально. Пусть даже она аристократка. А пока…
– Мадам!
В кабинет вбежала Аглая, толкнув Аннушку. Вид у девушки был перепуганный. Она приложила ладонь к высокой груди и выдохнула:
– Полиция!
Глава 4. Отбиваюсь
Вслед за Аглаей в кабинете оказалась Авдотья. Бледная, как мел, дочка провинциального полицмейстера вся дрожала мелкой дрожью и смогла только проблеять:
– Мадам, прятаться?
Я глубоко вздохнула несколько раз, чтобы прийти в себя. Нет, нельзя так меня пугать, что ж такое! Потом оглядела девушек и твёрдо сказала:
– Прятаться не надо. Всё будет хорошо. Аглая, останешься со мной, а остальные разойдись. И оденьтесь поприличнее, пожалуйста!
Авдотья помертвела. Я понимала её прекрасно, но прятать не собиралась. Надо сделать ей документ, а без полиции в этом деле не обойтись. Поэтому полицию я приму, объясню всё по-человечески. Не звери же, не съедят за отсутствие паспорта!
Аглая посмотрела в спины удалившимся товаркам и тревожно спросила у меня:
– Мадам, вам не кажется, что Авдотью лучше спрятать?
– Вечно прятаться нельзя, запомни это.
Я посмотрелась в висевшее на стене зеркало, поправила выбившийся локон и покачала головой. Лучше я была бы в своём платьице, тогда местная полиция наверняка потеряла бы челюсти ещё на входе. Но да ладно.
– Пошли, Аглая, встретим полицию.
Она запахнула шаль на груди и снова нацепила на лицо выражение ироничной кокотки. Я тихо заметила:
– Поскромнее личико сделай.
– А то вы, мадам, нашей полиции не знаете, – фыркнула она. – Мужики они везде мужики, даже одетые в форму с эполетами! С ними себя держать надо.
– И всё же.
Учить она меня будет…
Я первой вышла в зал. Девушки оттуда испарились, зато по комнате прогуливались двое полицейских в тёмно-зелёных мундирах с простенькими погонами на плечах и в фуражках, похожих на кепи. Третий господин был в штатском. И он сразу мне не понравился.
Когда ты работаешь в злачной профессии, очень скоро начинаешь считывать людей, как открытую книгу. Двое в форме – простачки, любят пожрать вкусно да выпить винишка, ещё не женаты, но не против были бы. А главный в этой троице – человек скрытный, но честолюбивый. Служит по призванию. Сажать в тюрьму нарушителей – это его хобби, за которое удачно платят зарплату. И глаза у него такие… Честные! Незамутнённые. Он и после службы не пройдёт мимо старушки, укравшей булочку от голода, водворит её за решётку и пойдёт спать с чувством отлично выполненного долга.
– Добрый день, – сказала я с улыбкой. – Чем обязаны такому визиту?
Когда ты улыбаешься искренне, все или практически все присутствующие невольно зеркалят твоё настроение и улыбаются в ответ. Полицейские в форме так и сделали, подтвердив мою теорию о простых мужиках. А главный в штатском остался серьёзен, как на похоронах. Он коротко кивнул в знак приветствия и заявил с налёта:
– Мне предписано арестовать вас, мадам. Собирайтесь и будьте любезны позвать мне Авдотью Заворотнюк.
– Зачем вам Авдотья?
– У меня есть информация, что она находится здесь без жёлтого билета.
– Откуда такая информация?
– От проверенного осведомителя. Прошу не сопротивляться. Ежели будете сопротивляться, мадам, нам придётся вас увести силой.
Глаза его задорно блеснули, и мне показалось, что уводить силой – это для него любимая часть работы. Нет, такого удовольствия я сему господину не доставлю. Обернулась к Аглае, сказала:
– Если Авдотья оделась, пусть выйдет.
Аглая сделала большие глаза, но не посмела ослушаться. Пошла куда-то на лестницу. А я повернулась к полицейскому:
– Простите, уважаемый, я не расслышала ваше имя.
– Афанасий Николаевич Трубин, – с лёгким поклоном ответил тот.
– Очень приятно.
Я сделала ещё одну попытку:
– Быть может, мы пройдём в кабинет и за бокалом вина выясним все… спорные моменты?
– На службе не пью, – гордо отказался Трубин.
Я так и знала. Ладно, прокатимся с Авдотьей в полицейский участок, может быть, там найдутся более адекватные сотрудники.
Девушка тряслась, как пушинка на ветру. Мне пришлось сжать её руку, тем самым заставив посмотреть на меня. В глазах Авдотьи я прочла панический страх. Шепнула ей спокойно:
– Ничего не бойся.
Она не поверила. Пришлось тряхнуть её за плечи:
– Авдотья, я обещаю, что всё будет хорошо!
Она очнулась и спрятала лицо в ладонях. Трубин отметил довольным тоном:
– На вашем месте, мадам, я бы не давал подобных обещаний беглой проститутке!
– А я бы на вашем месте, господин, не обвиняла бы честную девушку бог знает в чём!
Голубые глаза полицейского смотрели на меня так странно… Мне показалось, что он садист. Да, я знавала таких мужчин. Для них нет больше радости даже не то, чтобы причинить физическую боль, а подчинить, унизить, растоптать. Что ж, Афанасий Николаевич, посмотрим, кто кого растопчет.
– Аглая, – позвала я. – Закрой дверь как можешь и умеешь, никого не впускай до моего возвращения.
– Хорошо, мадам, – сказала она спокойно, но я видела, что девушка напугана.
– Я скоро вернусь, – бросила ей и, потянув за руку Авдотью, пошла к выходу.
У крыльца заведения стояла коляска. Не такая, как у меня, а старенькая, потрёпанная, запряжённая одной понурой лошадкой с нечёсаной гривой и куцым хвостом. Трубин широким жестом пригласил меня внутрь:
– Прошу, мадам.
– Сам такой, – буркнула я и увидела спешившего к нам Порфирия. Крикнула ему: – Порфирий, мне нужен адвокат, самый лучший! Немедленно!
Кучер остановился, хлопнув себя ладонями по ляжкам, прикрытым кафтаном, и побежал обратно к экипажу. Будем надеяться – побежал искать адвоката. Трубин буркнул:
– Не поможет. Садитесь уже, госпожа… м-м-м…
– Кленовская, – гордо заявила я и забралась в коляску, игнорируя протянутую мне руку.
Авдотья плюхнулась рядом и зашептала:
– Мадам, пропали мы, ой пропали! Этот полицейский настоящий зверь…
Я не нервничала. Сколько раз меня забирали в полицию – не сосчитать. Ну, дадут штраф, ну, пожурят. Ничего, неприятность эту мы переживём, как в той детской песенке. Я была уверена, что с полицией всегда можно договориться. Не словами, так деньгами. Деньги у меня есть, мадам Корнелия оставила подъёмный капитал.
А вот Авдотья белела, краснела, молилась. Прямо вслух, однако молилась богине. Что у них тут за религия, интересно?
Мы ехали по городу, как мне показалось, в обратную сторону. К церкви. Да, точно, я же видела мельком вывеску «Полицыя», когда проезжала мимо! Значит, туда нас и привезут. А люди на нас косились, некоторые крестились даже – в основном благообразные дамочки в шляпках и с кружевными зонтиками. Тьфу на вас, дамочки! Никогда не зарекайтесь от сумы и от тюрьмы.
Куда Корнелия спрятала деньги? Наверное, в сейф. Знает ли Лесси код сейфа? Сможет ли деньги взять? Или мне придётся упрашивать выпустить меня под честное слово? Как убедить полицейских в моих исключительно добрых и даже пуританских намереньях сделать из «Пакотильи» приличное заведение?
Кто на нас донёс?
Ксенофонт, к гадалке не ходи. Сучёныш обиделся за увольнение и решил отомстить. Удавлю гада, когда увижу. Если увижу…
– Приехали, девки, слазь.
Коляска остановилась перед полицейским управлением, которое было расположено очень удачно напротив церкви. Трубин выскочил первым и велел молодчикам в форме:
– Ведите их в арестантскую.
– Куда?! – изумилась я. – Вы что, сдурели? Какая арестантская!
– А вы думали, вас пригласят в отдельный кабинет для беседы? – съязвил Трубин. – И чайку сервируют?
– Конечно! – нагло заявила я. – Вы дам бросите за решётку без разбирательства?
– Ай, некогда мне с вами языком чесать, – отмахнулся Трубин и ушёл. Один из полицейских подал мне руку:
– Прошу, дамочка, не извольте буянить, очень не хочется вас силой…
– Не буду я буянить, – буркнула. – А начальство есть какое-нибудь тут?
– Так господин Трубин же.
Я сошла на брусчатку дороги, Авдотья сползла следом и вцепилась в меня:
– Мадам, мадам, не оставляйте меня одну, умоляю!
– Да успокойся ты! Всё будет хорошо.
– Ой, не верю, не верю, мадам! Отправят депешу домой, папенька узнает, богиня…
– Авдотья! – рявкнула я. – Молчи! Лучше молись, так от тебя меньше шума!
Она послушалась. Нас провели через приёмную, где пылинки плясали в лучах света, проникающих через плюшевые шторы на окнах, в арестантскую. Это оказалась клетка, огороженная толстыми решётками в дальнем углу зала. Один из полицейских с почтением пригласил нас войти за решётчатую дверь и повернул ключ в замке. Потом сказал:
– Прошу прощения, госпожа Кленова.
– Кленовская, – прошипела я. – Начальство позовите! То, что повыше Трубина.
– Как вернутся с доследования, – кивнул он и ушёл.
Я села на шконку и вздохнула. Огляделась. Мы в углу, тут никого нет, если покричать – может, и услышат. Или нет. Авдотья молится рядом. Ладно, подождём, когда начальство вернётся с доследования.
Похоже, я даже задремала. Было с чего – ночь не спала, потом старуху встретила, безо всякого отдыха попёрлась в заведение… Очнулась от звяканья ключа в замке. Подняла глаза и увидела Трубина, который вошёл в арестантскую. Так-так, опять он? А где его начальство?
Об этом и спросила, но полицейский чин усмехнулся и ответил, как будто промурлыкал:
– Ну зачем вам моё начальство, госпожа Кленовская? Я пришёл предложить вам сделку.
– Какую сделку?
– Очень выгодную для вас, э-э-э…
Он явно ждал, что я ему представлюсь, но я не предоставила этому типу такое удовольствие. Спросила:
– Конкретнее?
– Госпожа Кленовская, я могу выпустить вас и прекратить всякие следственные действия за одну маленькую услугу…
Он придвинулся ближе, грубо нарушая моё личное пространство. Я хотела бы отодвинуться, но справа была решётка, слева Авдотья, а сзади шконка. Поэтому я вскинула лицо, отстраняясь, и ответила:
– Хотелось бы знать, какую услугу вы от меня хотите.
– О, сущий пустяк, госпожа Кленовская! Встретимся через час в номерах, и дело решённое.
Я только глаза распахнула, не веря своим ушам. Потом переспросила:
– Что?
– Да-да, моя прекрасная мадам, в номерах! Вы не останетесь обиженной, госпожа Кленовская…
И он придвинулся ещё ближе, совсем близко.
Я медленно стащила перчатку, отложила её на шконку.
Пощёчина прилетела ему в лицо, когда Трубин не ожидал. Отшатнулся. А я, выудив откуда-то из глубин памяти все просмотренные мною сериалы и прочитанные книги, крикнула:
– Подите прочь, сударь!
– Ах ты дрянь! – прошипел Трубин.
– Что здесь происходит?
Я выдохнула и оттолкнула Трубина подальше, чтобы рассмотреть подошедшего господина с тростью. Он оказался довольно молодым и симпатичным, с правильными чертами лица и небольшой бородкой, с пронзительными карими глазами. Пальто, котелок… Не начальство ли?
– Прошу прощения, эта профурсетка меня ударила, господин Городищев! – пожаловался Трубин. Городищев оглядел меня, Авдотью, которая тихо плакала в уголке шконки, Трубина. Сказал:
– Афанасий Николаевич, займитесь текущими делами. Я сам допрошу госпожу… э-э-э.
– Кленовскую, – сказала я с достоинством, потирая ладонь.
– Прошу вас, госпожа Кленовская, пройдёмте в кабинет, а вы, Трубин, распорядитесь подать нам чаю.
С трудом удерживаясь от того, чтобы показать скукожившемуся Трубину язык, я с достоинством вышла из камеры и попросила Городищева:
– И Авдотью с нами возьмите, она ни в чём не провинилась, бедная.
– Разумеется, – ответил Городищев скупо.
Какой милый! Даже не милый, это определение для любого мужика без склонности к агрессии. А Городищев такой… Сдержанный. Вежливый. Идеальный. Ах какой мужчина!
Идеальный мужчина провёл нас до кабинета, пропустил внутрь, открыв дверь, и сказал:
– Прошу, садитесь. Позвольте представиться: надворный советник Платон Андреевич Городищев, дознаватель Михайловской полиции.
Я каким-то внутренним чувством самосохранения ощутила, что надо ответить так же. Ответила:
– Татьяна Ивановна Кленовская, новая хозяйка «Пакотильи».
– Извольте принять мои искренние поздравления.
Лицо Городищева ясно разнилось с его словами. Он не рад. Совсем не рад. Я понимаю. Завязала я, Платон Андреич! Но как ему сказать об этом?
– Я сейчас вам всё объясню. Я уволила управляющего Ксенофонта, который лапал девушек и явно крал. А этот поганец заявил в полицию.
– Чем же вы объясните, Татьяна Ивановна, что ваша девушка, – он заглянул в бумагу, лежавшую на столе, – Авдотья – без жёлтого билета работает в заведении?
Я села. А потом встала. Сказала:
– Ничем, уважаемый Платон Андреевич. Жёлтый билет ей просто не нужен.
– Как так, Татьяна Ивановна?
Он даже усмехнулся, глядя мне в глаза. Тоже встал, обошёл стол и приблизился. Я запаниковала. Может, и он приставать надумал?
Его лицо внезапно оказалось совсем рядом – а у меня внезапно весь воздух из лёгких улетучился в прекрасное далёко… Хоть бы в обморок не упасть!
– Татьяна Ивановна, что с вами?
Он поддержал меня под руку, и я очнулась. Его лицо показалось мне усталым. Усы эти его странные… Он прикидывается сильным, а сам очень устал.
С усилием выпрямилась, и посмотрела в карие глаза. Они были холодны, хотя карие обычно тёплые. Но Городищев только делал вид, что проявляет участие. На самом деле я видела: ему всё побоку. И я, и Авдотья, и все остальные дела этого полицейского участка. Ему бы выспаться… Как и мне.
– Я в порядке, – ответила тихо. – Устала очень.
– Сейчас подадут чай, – сказал он и, оставив меня, подошёл к двери, открыл её, выглянул в коридор: – Трубин! Где же чай?!
В коридоре протопали шаги, и Трубин, который выглядел не слишком довольным, принёс серебристый самоварчик. Я умилилась – какая прелесть! Настоящий самовар, даром что маленький! От него шёл пар изо всех щелей, а сверху корону самовара венчал пузатый фарфоровый чайничек. Поставив самовар на стол, Трубин глянул искоса на Городищева, и тот взмахом руки отпустил его:
– Идите.
Когда Трубин вышел, я улыбнулась:
– Чай – это прекрасно. Авдотья, садись, сейчас будем пить чай.
Господи, какие глупости я говорю! Горожу для Городищева полную чепуху! Но, по-моему, тут все так трындят, так что я не выбиваюсь из общего ряда. Но Авдотья не двинулась с места. Она выглядела не менее напуганной, чем в арестантской.
– Авдотья! – шикнула ей. Городищев подошёл к девушке и поднял её лицо пальцами:
– Что ж, Авдотья, мадам надо слушаться.
– Простите, – пробормотала она.
Городищев достал из стеклянного шкафчика, занавешенного изнутри шторками, три стакана в подстаканниках – ей богу, как в наших поездах! – и налил в каждый заварки из чайника. Потом поднёс стаканы по очереди к кранику самовара и долил горячей водой. Поставив передо мной один, спросил:
– Сахару, Татьяна Ивановна?
– Покорнейше благодарю, – отказалась я. Откуда все эти словечки в моём репертуаре?
Он положил два куска неопределённой формы себе в чай и принялся размешивать ложечкой. Потом посмотрел на меня пристально:
– Татьяна Ивановна, так что вы хотели сказать? Отчего Авдотье не нужен жёлтый билет?
– Потому что она не работает у меня… хм, как там сказал господин Трубин? профурсеткой. Она служанка.
– Это ещё надо доказать.
– Каких доказательств вы хотите? Есть только моё честное слово. И «Пакотилья» прекратила своё существование.
– Как это?
Он казался удивлённым. Карие глаза смотрели пристально, настойчиво. Я улыбнулась, ощущая, как вымоталась. Сказала:
– На месте заведения я хочу открыть музыкальный салон.
– Музыкальный салон?
Городищев даже поперхнулся глотком чая, закашлялся. Подавив в себе желание вскочить и похлопать его по спине, я подтвердила самым спокойным тоном, на который была сейчас способна:
– Совершенно верно. Салон, куда будут приходить не за плотской любовью, а за эстетическим наслаждением от хорошей музыки, дорогого вина и общения с интересными собеседницами.
Тут, похоже, удивилась даже Авдотья. Но я не обратила на неё никакого внимания – не на Авдотью я смотрела, а на кареглазого коллежского асессора Городищева. Прокашлявшись, он усмехнулся и легонько склонил голову, словно признавая за мной право совершать ошибки:
– Что же, это богоугодное дело, Татьяна Ивановна. С любопытством зайду к вам, когда вы откроетесь.
– Благодарю, – ответила я. – Так что с паспортом для Авдотьи?
– Думаю, мы можем устроить это, – задумчиво сказал Городищев. Мне показалось, что он уже думает о чём-то другом, и даже захотелось немного обидеться. Я отпила глоток горячего чая и поставила стакан на стол. Авдотья сделала то же самое. По-моему, она боялась даже дышать в кабинете полицейского. А мне наоборот дышалось очень легко, когда я смотрела на Городищева.
Лес я знаю, мужчин тоже…
Читать бесплатно другие книги:
